Контакты с индоевропейцами и Шарвили

Этимология имени лезгинского фольклорного персонажа Шарвили в свете предполагаемых контактов древних индоевропейцев и северокавказских народов

Тема контактов древних индоевропейцев и северокавказских народов актуальна и привлекает внимание специалистов различных областей. Сравнительно недавно этой теме была посвящена и работа С. В. Кулланда (Kullanda 2012), которая вызвала отклики, в том числе и критические. Как разъясняется в преамбуле к этой работе, она посвящена предполагаемым северокавказским субстратным лексическим элементам, получившим, по мнению лингвистов, отражение в некоторых индоиранских и классических языках. Они рассматриваются как результат контактов индоевропейских и северокавказских народов, имевших место после распада праязыков.

С. В. Кулланда обратил внимание на то, что «в индоиранском и классических языках имеются ряд явно родственных слов, демонстрирующих нерегулярные фонетические соответствия или нехарактерную для исконной лексики фонетическую структуру». Он предложил рассматривать некоторые из них как северокавказские заимствования - результат контактов индоевропейских и северокавказских народов, имевших место после распада праязыков, хотя он и делает это с опорой, преимущественно на материал нахскиих языков.

А в целом многие исследователи приняли тезисы автора и стали развивать их, подкрепляя дополнительными сведениями. Это можно сказать, в частности, о Л.И.Куликове, который, на наш взгляд, представляет более развернутую картину для некоторых из приведенных С.В.Кулландой примеров, чем он сам.

Критический момент заключается в признании отдельными исследователями недостаточности аргументов автора для отнесения заимствований к северо-восточнокавказским языкам, хотя, опять-таки, в целом сами замечания касаются лишь отдельных статей из числа приведенных автором.

Наш интерес в данном вопросе заключается в подкреплении некоторых пунктов, из списка С.В.Кулланда, дагестанским материалом, хотя спорадически он это делает и сам. Второй момент нашего интереса обусловлено попыткой обратить внимание исследователей на возможную этимологическую связь имени персонажа лезгинского (с. Ахты) фольклора Шарвили с некоторыми из приведенных С.В. Кулланда и, рассматриваемых Л.И.Куликовым более развернуто, примеров.

В числе рассматриваемых заимствований имеются древнеиндийское кёж- «волосы» и авестийское gaёsa- «курчавые волосы», для которых отмечается, что они восходят к одной праформе и «Источником заимствования могло быть пранахское *qis «грива» (чеч., инг. qes, в кириллическом написании кхес) (к правосточнокавказскому *GwizV - см. NCED: 4683)». Тот же этимон, но с показателем косвенных падежей (ср. чеч. косв. основу qisar-), автор статьи предусматривает и в латинском caesariis «пышные кудри».

Критически воспринимая тезис Л.И.Кулланда, Г-Р.Гусейнов, полагает что «отсутствие соответствий в дагестанских языках уже, в принципе, вызывает сомнение в возможности бытования пра-восточнокавказской основы с тем же значением, как и самого контакта, который допускается в эпоху с уже разошедшимися древнеиндийским кеш- 'волосы' и авестийским gaesa- 'курчавые волосы', а также другими языками, данные которых, включая латинский, используются для сравнения».

Нам такой вывод представляется поспешным. В данном случае, подтверждающими мысль С.В.Кулланда, дагестанскими примерами могут послужить агульские кьач – «кист из ниток или волос, прикрепляемого раньше в качестве украшения к детской одежде или головному убору», мн. кьач-ар «бахрома», а также къач – так называется горная трава (идентифицировать не удалось), которая растет на склонах гор пучками, напоминая кисти. Кь- в этих примерах абруптивная увулярная, а къ- глухая увулярная аффрикаты, то есть, являются самостоятельными фонемами.

И далее, к числу субстратных заимствований, выделяемых в индоиранском, С. В. Кулланда (2012: 410-411) относит и древнеиндийское gandharva-, авестийское ganda/wo- - член половозрастного класса юношей, которое «могло быть заимствовано из нахского *kan(a)t (чеч., инг. kant, бацб. knat ) «мальчик; юноша; молодец, удалец» + *ari «шайка, банда» (чеч. ere, инг. ar, бацб. ajri) в значении «ватага юношей».

Однако Г-Р.Гусейнов и здесь сомневается в правильности такого походя и заявляет, что подобные композиты в речевой практике вайнахских языков неизвестны, а его вторая часть в наиболее полных словарях нахских языков не отмечена. Более близкими к ней в семантическом и фонетическом отношении являются чеч. арданг «стая», в т. ч. «орава ребят» (Maciev 1961: 41), инг. ординг «стая» (Aliroev 1985: 95), аьрдаг1а «буйный, озорной, непокорный» (Kurkiev 2004: 38). 

Но нас здесь интересует не это и не само слово целиком, а часть *kan(a)t «мальчик; юноша», из которого состоит чечено-ингушкский композит. И вот почему?!

Л.И.Куликов рассмтривая индоиранскую (ведийскую) форму gandharv;-, обозначающей одно из самых загадочных существ индоиранского мифологического пантеона, довольно опасное для человека (по данным древнейших ведийских текстов, Ригведы и Атхарваведы), говорит, что эту форму иногда сопоставляют с хаттским katte «царь».

Но, по его мнению, «еще интереснее кажется сравнение (этого слова – А.Г.) с сев.-кавк. реконструкцией (NCED 714) **kwVVnV;V (/*kwVVnVtV) «мужчина, герой» (пранах. *kanat; ав.-анд. *kwinta; чеч., инг. kant; ср. также чам. kwinta-лъi «пенис»).

То есть, Л.И.Куликов расширяет перечень понятий, вовлекаемый в анализ, ав.-андийскими и чамалинским примерами. В этой связи в качестве дополнения к приведенным словам, на наш взгляд, следует добавить и даргинско-агульское «ц1инт1». В первом оно «детский пенис», а во втором - «небольшая складка кожи в женском органе, похожий на пенис». В агульском иногда, завуалируя его, это слово произносят и в форме кьинт1, что не является нормой для языка на современном этапе его развития.

Следующее слово из списка Л.И.Куликова, которое вызывает у нас интерес это др.-гр. керберос его древнеиндийские параллели и их происхождение. Исследователь называет его существом низшего пантеона. Др.-гр. керберос (Цербер — трёхголовый пёс, охраняющий выход из царства мёртвых), часто сравниваемый с рядом схожих санскритских форм, для большинства из которых засвидетельствовано значение «пятнистый, пестрый» и т. п. (иногда в совокупности с желтоватой и/или коричневатой окраской), хотя некоторые из них зафиксированы только древнеиндийскими лексикографами и не встречаются в текстах. К ним, по мнению исследователя, относятся формы как с начальным k- (такие как karbura-, karbara-/karvara-/karbara- «пятнистый, пестрый; тигр; золото; аурипигмент (серный мышьяк)» и т. д.), так и с начальным s-. К последним относятся sabala- ‘пятнистый, пестрый’ (один из двух псов бога Ямы, охраняющих вход в царство мертвых) и sarvar[a]- (с неясным значением, о котором ниже); s-формы засвидетельствованы начиная с Ригведы.  sarvara-  встречается всего один раз (форма от основы жен. рода sarvar;-) в гимне Марутам.

Исследователь далее сообщает, что в работе «Kulikov 2009» он показал, что Маруты могут ассоциироваться с гепардами (или леопардами) и делает из этого вывод о том, что таким образом, этот фрагмент можно предположительно перевести как «Маруты] покрывают шарвари = самок пятнистых животных (?)» и отмечает, что «перевод «гепард» кажется предпочтительным для sarvara- (так же, как и для еще одного ведийского слова с неясным значением, pisa- букв. ‘пёстрый’) не только потому, что это единственная разновидность кошачьих, для которого мы не знаем ведийского названия, но и потому что в Индии гепарды использовались как охотничьи животные, что косвенным образом поддерживает их сравнение с керберос. Обе группы форм, на s- и на k-, могут быть соотнесены с предполагаемым греческим соответствием керберос (‘(пятнистый?) пёс’): первая (более архаичная?)».

Далее, по мнению Л.И.Куликова «Обращение к сев.-кавк. словарю позволяет найти хорошее соответствие — это форма *чербV (/*берчV (~ ;) (NCED 341), обозначающая породу собаки; ср. ав.-анд. *чiba (~ -o) ‘сука’; хварш. чeba ‘сука’; лезг. *p:arч- ‘ищейка’, таб. barч-i. Не исключено, что этим термином обозначалась порода, близкая кавказской овчарке, для которой достаточно характерны и пятнистость, и коричневатый окрас. Форма sabala- могла быть заимствована из языка, утратившего сонант перед b и, возможно, попала в Ригведу через диалект древнеиндоарийского, где r переходило в l: sabala- < *sabara-».

Таково мнение уже неоднократно упомянутого исследователя. Со своей стороны, дополняя его материал, считаем уместным к приведенным выше дагестанским примерам - лезг. *p:arч- ‘ищейка’, таб. barчi, добавить и агульское barчi «ишейка; бродячая бесхозная собака».

И еще одним, имеющим исключительное значение, моментом для истории древнелезгинской культуры здесь является возможность сопоставления имени лезгинского мифического персонажа Шарвили с индийским sarvara  - с предполагаемым значением «гепард», о котором говорилось выше. Чередование ;  > sh, переход  r > l и  упреднение артикуляции гласных в лезгинских языках довольно заметные явления, чем можно и объяснить трансформацию sarvara > Sharvili.

Индоарийцы это слово могли заимствовать у кавказцев вовремя контактов с ними или в период своих миграций через Кавказ после расхождения с остальной частью индоевропейского массива. Но это только предположение.

Завершая тему, можно сказать, что сопоставление Шарвили с гепардом не лишено смысла и в плане выражаемого им культурного контекста. Ведь не случайно в сказаниях Шарвили отличается силой и ловкостью, быстр, как гепард, может далеко прыгать как это пятнистая кошка - одним прыжком преодолевал реку Ахтычай. Только однажды во время такого прыжка палец его ноги коснулся воды — это столь разгневало Шарвили, что он тут же отрубил его, чтобы в другой раз не мешал ему делать свое дело. Думаем, что эта деталь в сказании неслучайность. Известно, что гепарды, как и все кошачьи вовремя движении когти прячут, чтобы не повредит их. Произвольно раскрывающиеся пальцы вовремя бега могут привести к трагическим последствиям для животного. Как мы видим, так и случилось, Шарвили – мифологическому гепарду не повезло, один палец его ноги во время прыжка через реку коснулся воды и ему пришлось отрезать его. Эта деталь «овеществляет» ассоциации Шарвили с кошечьими. Отрезание пальца символизирует восстановление нарушенного естественного баланса столь необходимого хищникам в их выживании в дикой природе, отраженное в мифе.