Дочери

Две фотографии – с разницей в двадцать семь лет. На одной – ты. На другой – я.
Та, на которой ты, – цветная, почти новая (хотя ей и двадцать уже, а – «будто вчера было»). Та, на которой я – не новая, мятая (когда-то её отправили вместе с письмом на мою родину, в Крым, «на память», а оттуда – ненужную память вернули обратно), чёрно-белая. На обеих нам с тобой всего год. И на обеих – будто один человек, так похожи. «Родился снова»…
А ещё, помнишь, – как ты переставала плакать только тогда, когда на руки тебя брал я? Ах, что я, – разве ты можешь это помнить? А я, – разве могу такое забыть?
Я тебе напишу (я звонить не люблю, ты знаешь), и спрошу:
«Как дела?»
А ты – не ответишь… Просто напишешь:
«Хорошо».
И всегда – только так – «Хорошо». А как на самом деле? – Не скажешь. Не захочешь.
Ну и ладно.
А мне будет неловко спрашивать, допытываться, что и как. Зачем? Не в моих правилах – «лезть в душу», нарушать твоё табу говорить/рассказывать/писать о чём-то, на какие-то темы, или говорить (со мной?) вообще.
Пусть «Хорошо». Пусть и вправду – именно так и будет. Мне ведь – как раз этого и надо. Чтобы было только хорошо, всегда.
И у меня – всё хорошо.

«В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым –
Самое высшее в мире искусство».