Рассказы бывалого фотографа

Рассказы бывалого фотографа Часть 1
Снимок.
*** 

– Итак, что мы имеем? – Врач скосил взгляд на медицинскую карточку, – уважаемая Вера Ивановна, справки у вас в полном порядке за исключением одного момента – отсутствия снимка грудной клетки, так что советую поторопиться, если хотите получать свою заслуженную пенсию. 

Вера Ивановна, дама, немногим более бальзаковского возраста, вышла из поликлиники и остановилась в раздумьи, какие шаги ей предпринять для успешного завершения их с мужем Мироном и детьми дела под кодовым названием «Пенсия». Собственно говоря, до пенсии Вере оставался еще год, но вечное нытье сына Сашки и дочери Лушки, что их дети мешают им развивать челночный бизнес, заставил призадуматься доярку совхоза имени Кирова о своей дальнейшей трудовой деятельности. 

– А иди-ка ты, мать, на пенсию по состоянию здоровья, – предложил супруг. – Кто же меня отпустит? Возрастом не вышла, – возразила Вера. – Да и председатель заартачится, и вообще пенсия сейчас кот наплакал… 

– Папа поговорит с совхозным начальством, а финансовое сопровождение операции мы с сестрёнкой берем на себя, – предложил сын. 

– Мам, ну правда! Санька дело говорит! И ты всегда при внуках, и нам спокойно, – вставила свое слово дочка. 

– Женщина, разрешите пройти. Просьба молодой парочки вывел Веру из состояния задумчивости. 

– Ой! Извините, задумалась. Не подскажите, где здесь можно быстро снимок сделать? 

– Здесь рядом, в конце улицы во дворце пионеров располагается единственная в городке срочная фотография Марка Рубинчика, – взяла на себя инициативу с ответом юное создание. 

– Ну прямо салон красоты, как в Европе, – добавил молодой человек. 

Услышав модное слово "салон", Вера недоверчиво посмотрела на молодых людей. 

– Да вы не смущайтесь, это бывший фото клуб для детишек, там классный мастер работает, быстро и качественно вас снимет, – yспокоила девушка. 

Марк Рубинчик, перед тем как начать обслуживать посетителей, просматривал местную прессу, профессиональны взглядом отмечая фото своих коллег. Совсем юным, когда родители подарили своему отпрыску фотоаппарат, он настолько увлекся столь интересным занятием, что в дальнейшем снимать природу, а так же дарить радость от созерцания фотопортретов окружающим, стало его профессией. Еще до армии работы Марка частенько появлялись в городских газетах и журналах. 

После того как будущий фотограф отдал долг родине, он поступил в Харьковский институт культуры, по окончании которого стал дипломированным специалистом. Вел фото кружки в школах и организовал фото студию при дворце пионеров. Не забывая при этом рассылать свои работы в местную, но и во всесоюзную прессу, и надо признаться небезуспешно, пару раз даже выиграл международные конкурсы. 

В перестроечное время взял в аренду помещение студии, которую сам создал, жену Зинаиду отправил на курсы парикмахеров, подросшую к тому времени старшую дочь Олю, передавая навыки мастерства, сделал своей помощницей. Так появилось в городке фотоателье под его именем. 

В комнате ожидания сидело порядка десяти клиентов. 

– Разрешите мне пройти без очереди, срочно снимок сделать, для пенсии надо, – обратилась Вера к ожидавшим. 

– Ну раз такое дело, прошу вас, мадам, – шутливо сказал мужчина, сидевший первым у входа комнату для съёмок. 

– Мастер, мне быстро надо, – повторила она фразу, сказанную несколько минут назад людям из очереди. 
– Вы обратились по адресу, у нас так и называется "Срочная фотография", – успокоил Марк клиентку. 

– А сегодня сможете? 

– Без проблем, часа в три вас устроит? – Про себя подумал: на пенсию значит три на четыре. – Пока я настраиваю аппаратуру, можете воспользоваться услугами визажиста, – и взглянув на клиентку поправился, – парикмахера. 

– Нет, это лишнее, да и зачем? 

– Хорошо, присаживаетесь в кресло напротив аппарата, я мигом. 

Вера стала рассматривать помещение студии. Надо же какое обслуживание, придешь рентген делать, а тебе заодно и прическу поправят. Вот что значит свое дело. Можно сфотографироваться и в медицинских целях или просто на память, надо как-нибудь с Мироном и внуками прийти. 

Всё же странно как-то выглядит это помещение для флюорографии. «Помню лет двадцать назад, дети еще в школе учились, приехал в совхоз рентгенокабинет на колесах, и всех школьников заставили пройти медицинскую процедуру, а заодно и взрослых, чтобы два раза спец. машину не заказывать. Там надо было зайти в кабинку, раздеться до пояса, и спустя минуту, после окрика «готово» уступить место следующему пациенту». 

Вера вдруг встрепенулась, «да что же я, там фотограф уже снимает, наверное»! Она моментально оголилась до пояса и прижалась к объективу камеры. 

Марк, увидев такую картину, чуть не выронил из рук кассету с заряженной пленкой. 

– Я иногда снимаю молоденьких девиц в стиле «Ню», но мне кажется, женщина, вы сюда для другой цели пришли. 

– Мне врач сказал снимок грудной клетки сделать, – ответила раскрасневшаяся от стыда Вера и стала поспешно одеваться, повторяя ежесекундно": Батюшки, позор-то какой, вот я, деревня… 

– Так вам в поликлинику нужно в рентгенокабинет, сейчас помощницу пришлю, она проводит, – предложил мастер, еле сдерживая смех 

– Спасибо, я только что оттуда пришла, – и поспешно ринулась к выходу. 

В помещении студии надолго повисло молчание от ее повторяемых шепотом слов: "Позор-то какой, вот я деревня, вот я дура…".



Рассказы бывалого фотографа. Часть 2.
Осторожно, радиация!
***

Летом восемьдесят восьмого вызвали меня в городской отдел народного образования. 

– Марк Натанович, – сходу начал разговор чиновник данного подразделения, даже не представившись. – Тут вот какое дело: нужен воспитатель для сводного отряда школьников в количестве полусотни на время оздоровительного отдыха в Анапе. 

Начало было обнадеживающим. 

– А я здесь причём? Как вы вероятно осведомлены тружусь руководителем фото студии и внештатный корреспондент местных СМИ, вам скорее всего нужен человек с педагогическим образованием. 

– Марк Натанович, вы принимали участие в ликвидации Чернобыльской катастрофы? – Прервав мои возражения, вдруг спросил чиновник. 

– Да, в качестве фотокора. 

– Вот поэтому наш выбор пал на вас. Дело в том, что это школьники из зоны аварии. Республиканское министерство поручило нашему городу обеспечить детей руководящим составом из двух вожатых и воспитателем, он же руководитель отряда. Первых мы с грехом пополам нашли, многие отказывались, мол, каникулы, сады, огороды… Зарплата вам по основному месту работы будет сохранена. (Можно подумать, ставка учителя -- это основной доход в бюджет семьи). Из анкеты знаю, что у вас две дочки-школьницы, можете взять их с собой. 

Последний аргумент убедил меня согласиться с предложением собеседника. 

– Значит, договорились. Завтра выезжайте в Киев на трехдневный семинар для вожатых и воспитателей на время летнего отдыха школьников. 

Через неделю после семинара, на железнодорожном вокзале я встречал своих подопечных. Первыми на автобусе приехали двадцать пять первоклашек из Житомирской области. Их сопровождала женщина, возрастом явно на три десятка лет старше, чем молодая вожатая. 

– Да вы не расстраивайтесь, – сказала она, увидев удивленное выражение моей физиономии. – Я и есть вожатая этих малявок, Сидоренко Таисия Михайловна, учительница с тридцатилетнем стажем в сельской школе. Разве молодая девчонка справится с такой оравой малышни. Мне на следующий год на пенсию, вот решило руководство таким образом поощрить многолетний труд на ниве просвещения. 

– Да что вы, только рад, что у детей столь малого возраста такая опытная наставница, – искреннее ответил я. 

Через несколько минут подъехали остальные школьники, от четвёртого до десятого класса, их сопровождала выпускница Харьковского пединститута Наташа, с которой я познакомился на семинаре. Через сутки наш сводный отряд в количестве пятидесяти детей и трех сопровождающих взрослых прибыл в город Анапу. 

Расселили нас на первом этаже местной школы. В классах были расставлены кровати, в изголовье каждой стояли небольшие тумбочки. Питаться мы должны были в школьной столовой. Также при школе работал врачебный кабинет. Распределив детей по комнатам, отправились в столовую. После обеда моим подопечным было предложено пройти медицинское освидетельствование. 

Посовещавшись со своими помощниками, решили, что в день приезда на море детишек вести не стоит. Я же, не теряя времени, прихватив кофр с аппаратом и всеми причиндалами, отправился на побережье, так сказать, провести разведку. 

Сопроводить меня любезно согласилась воспитатель подобного отряда школьников из Белоруссии Светлана Карпович, приехавшая в Анапу тремя днями раньше нас. Расположились они на втором этаже школы «с видом на море», как пошутила коллега. На пляже, который находился в двадцати минутах ходьбы от школьного здания, яблоку негде было упасть. Но сам пляж не был оборудован согласно полученных инструкций на семинаре в Киеве. 

– Как же вы сюда детей водите? – Спросил я Свету. 

– С раннего утра посылаю своих вожатых, чтобы они очертили разноцветными флажками территорию для наших подопечных, но уже через час, после наплыва отдыхающих, границы затаптываются. После тихого часа располагаемся, где придется, – тяжело вздохнула коллега. 

– Одним словом, дикий пляж, – резюмировал я переживания Светы. 

– Ну не скажи, Марк, посмотри направо. Видишь, в метрах двухстах этой песчаной полосы высокий забор, уходящий недалеко в море. Рядом стоит вагончик, там находится спасательный пункт с медработником. 

Не знаю насколько это правда, слышала от директора школы, что этот участок пляжа для нашего летнего лагеря предназначался. После приезда, на следующий день повела своих пионеров, но дежурный у входа завернул нас обратно, мол детям не место на нудистском пляже. 

– Платный наверное? 

– Представления не имею, – смутилась Светлана. 

– Подожди меня, я скоро вернусь, – сказал коллеге и, раздевшись до плавок и прихватив кофр, направился в сторону, куда указала Света. 

– Здесь снимать запрещено, – остановил меня у входа страж порядка, косясь на мой футляр с аппаратурой. 

Что он милиционер, было понятно по его фирменной фуражке на голове, по одежде определить было нельзя ввиду отсутствия таковой, кроме плавок, разумеется. 

– Я и не собираюсь, вы лучше скажите, сколько стоит удовольствие насладиться плодами западной цивилизации? 

– Вообще-то бесплатно, но если вы хотите, чтобы не беспокоили во время принятия солнечных ванн, три рубля с носа за весь день. Плата на добровольной основе. – Добавил стражник. 

Вошел в «загон», с деловым видом достал фотоэкспонометр «Свердловск – 4» и стал прогуливаться по пляжу. Скажу честно, стоило невероятных усилий не отвлекаться на загорающих людей в костюмах Адама и Евы, но я эту «пытку» выдержал. Минут десять на меня никто не обращал внимания. Подошли двое мужчин среднего возраста. 

– Чем вы здесь занимаетесь? – Поинтересовались они. 

– Да вот, проверяю радиационный фон на этом участке. Дело в том, я воспитатель школьников которые приехали на отдых из зоны Чернобыля. Вчера поздно вечером сорванцы наши надумали искупаться и выбрали именно этот участок. Сами должны понимать они, бедненькие, и так получили свою порцию заразы, не хватало, чтобы и еще и на других перенесли. 

– Каковы успехи? 

– Еще рано об этом говорить, минут двадцать похожу, потом скажу вам. 

– Как ваш прибор работает? – Не унимался один из них. 

– Вот смотрите! Нажимаем клавишу включения источника питания, затем вращаем диск калькулятора и если светодиодный индикатор показывает зеленый свет, это означает, фон в пределах нормы, соответственно, если красный, то радиация завышена, и человеку рекомендуется покинуть этот участок. О том, что с помощью тени можно добиться нужного света лампы – я скромно умолчал. 

Подошли еще несколько любопытствующих. Мгновенно создалась комиссия из трех человек, которая должна была сопровождать «лаборанта» во время опытных испытаний. Меня больше всего беспокоило в данный момент, чтобы среди загорающих не нашлось человека, знающего об истинном значении фотоэкспонометра. В голове промелькнула мысль, если все же такой знаток объявится, придется как-нибудь отшучиваться. Ну не побьют же в конце концов, нудисты народ порядочный – надеюсь. 

Для пущей убедительности во время своих манипуляций с прибором, цокал языком, покачивал головой или выдавал небольшие фразы типа «Ну надо же», изредка «Вроде, допустимо»… 

– Что вы скажете? – обратились ко мне члены «комиссии», когда обошел вдоль и поперек лежанку нудистов. 

– Что я могу сказать. Не смертельно, но все же не рекомендовал бы вам на данном участке загорать. На общем пляже радиационный фон вполне безопасен, кстати, кто вам этот участок выделил? 

–Кто, кто? Городские власти, конечно, – недовольным тоном сказал один мужчина из тройки. 

Через пол часа нудистский пляж опустел. Из загона я выходил последним. 

– Слышь, парень, – остановил меня на выходе милиционер. – Измерь-ка мой пост. 

Я повторил манипуляцию с экспонометром, где светодиодный индикатор светился зелёным светом, успокоил его словами: 

– Удивительно, как удачно установлено ограждение. Здесь у вас, как и на всем пляже, фон в пределах нормы, а внутри завышен. 

– Так что, пляж закроют? 

– Не думаю! Для людей из зоны аварии обстановка вполне допустимая, и пост ваш не закроют. Так что служите спокойно 

– А как же мой навар? 

– Все убытки я вам компенсировать не могу, но думаю, мы найдем приемлемое решение. 

A про себя порадовался: « Как хорошо, что придумали фонд для оплаты непредвиденных расходов, как раз для подобных ситуаций». 

Угрызение совести, что спекулирую на несчастье людей пострадавших во время катастрофы, заставило меня объясниться с медработницей на спасательной станции. 

– Вот и хорошо, – сказала она, выслушав мои доводы. – Пусть лучше дети здесь отдыхают, чем эти «извращенцы». 

– Марк, что случилось? Почему нудисты разбежались, как тараканы с насиженного места? Спросила Светлана. 

Позже расскажу, ты сейчас лучше бегом за своими пионерами и занимай освобожденную территорию. С ментом я договорился-, он кроме наших никого не пустит. 

Так мы три недели господствовали на нудистском пляже. Я каждый день опасался разоблачения авантюры, как мы заполучили «место под солнцем». К счастью любители загорать в чём мать родила, претензии не предъявляли. Возможно директор школы была права. 

Светлана предложила взять на себя содержание стражника, но взамен я должен бесплатно фотографировать её подопечных. На что я охотно дал согласие. 

Домой, после отдыха, мы возвращались так-же на поезде. Наташа развлекала малышню, старшие ребята кучковались возле обладателей магнитофонов и подпевали, шутили, обменивались адресами… Я с Таисей Михайловной вносили данные в документы наших подопечных. 

Тут я обратил внимание, что в анкетных данных старших ребят было записано, что ни один из них никакого отношения не имеет к зоне аварии. Родители их работали чиновниками, скажем так, среднего звена. Разумеется люди более высокого ранга своих отпрысков отправляли на летний отдых в Артек или подобные лагеря отдыха для школьников. 

У подопечных из сельской местности картина была совершенно другая, т. е. родители первоклашек работали доярками, трактористами учителями, агрономами… Самое удивительное, что Таисия Михайловна впервые услышала, что наш отдых организован под эгидой «Здоровье детям Чернобыля». 

И мне почему-то, вспоминая эти давние события, становится и смешно, и грустно...

********************************************************

Рассказы бывалого фотографа. Часть 3. Вспоминаю с улыбкой.

Вспоминаю с улыбкой. 

Свой гражданский долг, т. е. службу в вооруженных силах моей Родины, я начал на год позже, чем мои сверстники. Военкомат любезно разрешил продлить время моего обучения в училище культуры, по окончании которого Советская армия пополнила бы свои ряды профессиональным фотографом. 

Честно говоря, предстоящая служба и радовала, и одновременно огорчала. Омрачала тем, что в течениe двух, а возможно и трёх лет, (если не дай б-г в Морфлот загребут), придется расстаться со своим любимым делом. Парни, которые на себе испытали тяготы воинской повинности, рассказывали о том, как весело и непринуждённо прошли их годы службы. Слушатели этих дембельских баек прекрасно понимали, что ребята в своих повествованиях малость привирали. Oно и понятно, кто же о плохом помнит. 

Рассматривая их фотоальбомы, я для себя уяснил, что фотоаппарат в личном имуществе солдатского состава отсутствует. Снимки в альбоме сделаны фотокамерами младших офицеров или в Домах быта во время увольнительных или в самоволках. 

Из далека своего армейского прошлого могу сказать, что моя служба прошла с огромным позитивом и оставила в памяти события, которые вспоминаются с улыбкой. А насчёт того, что немного приукрасил, так только чуть-чуть. 

Разумеется, я, как и все солдаты, ходил в наряды, и служба дневального мне не чужда, пару раз пришлось побывать на «губе» по причине краткосрочного самовольного оставления воинской части… 

На призывной комиссии за пару недель до отправки в армию председатель этого самого совета, взглянув на мои документы, поднял глаза, на стоящего перед ним призывника, в одних трусах, и произнес: 

– Товарищ Алмазик, … 

– Рубинчик, – прервал я любителя переиначивать фамилии. 

– Да хоть Топазик, большого значения не имеет… 

– Это кому как, – вновь не дал я закончить мысль офицеру. 

– Ну хорошо, уговорил. Рубинчик Марк Натанович, ты у нас по профессии фотограф. И в каких родах войск хотел бы проходить службу? 

– Куда Родина прикажет, – с пафосом ответил я. 

– Раз такое дело, пойдешь в артиллерию, думаю, при грохоте пушек много говорить не придется. 

После прохождения учебки и принятия присяги я был направлен в артиллерийскую часть Прикарпатского военного округа. В течение всего срока службы мне предстояло освоить несколько специальностей – заряжающего, наводчика… Этим я и занимался первые три месяца, пока меня однажды не вызвал к себе замполит батальона майор Крюков. 

– Так, рядовой Рубинчик, раз на гражданке ты был фотографом, то тебе и карты в руки. 

– Не понял, товарищ майор, какие карты? 

– И что здесь непонятного? С этого дня будешь отвечать за выпуск стенгазеты, а также на тебя будет возложена обязанность содержать в надлежащем виде все учебные стенды. Если проявишь себя, то, возможно, редактор нашей дивизионки «На боевом посту» будет привлекать тебя в качестве фотокорреспондента. 

Услышав такое лестное для меня предложение, я незамедлительно согласился, добавив при этом с печальными нотками в голосе: 

– Но я никогда не занимался выпуском стенгазет, да и фотокамеры у меня приличной нет. 

– Что значит "не занимался"? – Возмутился офицер. – У тебя в личном деле записано: до армии работал внештатным фотографом в местных газетах и журналах", чем тебе наш боевой печатный орган не угодил? Насчет фотоаппарата – не проблема, получишь в хозчасти, я уже распоряжение дал. И вообще, рядовой Рубинчик, это не просьба, а приказ, не забывай -- ты в армии, где существует неписаный закон. Знаешь какой? 

– Так точно, товарищ майор, – и продекламировал крылатую фразу: – «Не можешь — научим, не хочешь – заставим». 

– Вот и отлично! Можешь приступать. Да, последний наказ, не забывай: несение службы согласно воинской специальности с тебя никто не снимает. 

Я было открыл рот, чтобы спросить, когда на все новые обязанности найти время, но Крюков, предугадав мой вопрос, резко сказал: 

– Разберёшься! 

Так я стал обладателем вполне приличного фотоаппарата, а самое главное, в моё распоряжение было выделено помещение под фотолабораторию со всеми атрибутами. Раз в месяц ко мне приходил старлей из соседнего дивизиона и приносил макет стенгазеты. Добавив несколько штрихов в оформление и прикрепив фотокарточки, после одобрения замполита вывешивал её на стенд. 

Естественно, сослуживцы, которым в скором времени предстояло отравляться на гражданку, завалили меня просьбами сфоткаться с приятелем на дембельский альбом. Я никому не отказывал, тем более, что бумагу для фоток они приносили с собой. Увидев мои первые фотопробы, офицеры и прапорщики считали своим долгом заказать для своих близких семейные фотографии. 

Однажды начальник хозчасти капитан Нечипоренко принес мне старое фото своих родителей. Снимок был в ужасном состоянии, при прикосновении буквально рассыпался. 

– Марк, нельзя ли как-нибудь восстановить? Эта фотография единственная, что у меня осталась от предков. 

Тогда я только начинал заниматься реставрацией старых снимков. Потратив несколько вечеров, мне удалось восстановить портрет и даже изготовить новую рамку. Капитан чуть не расплакался, увидев окончательный результат, и все повторял: 

– Как живые, как живые… Проси, что хочешь. Могу увольнительную оформить. 

– А отпуск на неделю нельзя, товарищ капитан? 

– Не наглей, Рубинчик. Еще полгода не прошло, как лямку стал тянуть, а уже в отпуск просишься. Нет, больше чем пару увольнительных дать не могу. 

Нечипоренко показал своим сослуживцам портрет родителей, говоря, что такого качества фотографу удалось добиться за несколько недель упорного труда, а сколько денег ушло на разные химикаты и прочую дребедень, лучше, мол, не спрашивайте. Стоит ли говорить, что после данного случая я был обеспечен заказами на реставрацию старых фотографий вплоть до окончания службы. 

Все заказы шли только через капитана. Не знаю, брал ли он за это деньги, думаю, что небольшую плату с офицеров он все же снимал. Возвращать готовые заказы он отправлял меня лично, каждый раз обязательно напоминая, чтобы я ни в коем случае не просил денег с клиентов. А вот вкусные обеды от благодарных жен офицерского состава принимать не возбранялось. 

В конце 1975 года исполнялось тридцать лет создания Прикарпатского военного округа. По этому случаю во всех подразделениях намечались торжественные мероприятия. Наша артиллерийская часть тоже тщательно готовилась к достойной встрече юбилея. 

Мне было приказано обновить все стенды и совместно с редактором подготовить праздничный выпуск газеты..

– Слушай сюда, рядовой, – говорил мне замполит Крюков, – к нам приезжает инспектор штаба округа генерал Турайкин. Небось, слышал о нем? 

– Так точно, товарищ майор, правда, не очень лестное. – Интересно, и что же? 

–Ну, например, чем отличается Райкин от Турайкина? Райкин-гений, который всю жизнь изображает идиотов, а генерал Турайкин – наоборот, – выпалил я, о чём сразу же пожалел. 

От услышанного Крюков рассмеялся, затем спохватился и с грозным выражением лица спросил: 

– От кого ты слышал такую чушь? Как их фамилии? 

– От солдат, которые, на дембель ушли, – сообразил я, не выдавая сослуживцев. 

– Да знаешь ли ты, рядовой Рубинчик, что генерал-лейтенант Егор Спиридонович Турайкин – легендарная личность! Совсем молодым в сорок втором ушел на фронт, воевал геройски, о чем говорят его боевые награды. После войны прошел все ступени от старшины до генерала. Чтобы я от вас больше не слышал сплетен! Идите и подумайте на досуге. 

Прикрыв дверь из кабинета замполита, я услышал смех майора: "Вот черти, придумают же! Райкин – Турайкин. " 

По прибытии в часть генерала со своим штабом мне было приказано находиться рядом с группой командиров, и снимать, снимать, снимать … Но так, что бы моя физиономия не мельтешила перед глазами инспектирующих. Мне пришлось быть свидетелем, как генерал "распекал" командира части. 

– Полковник, что у вас творится! Вам неведомо, что офицеры должны рость, а они у вас водку пьянствуют и безобразия нарушают. На них с утра дышать нельзя, выйдешь в город, а у них морды красные, как огурцы... 

Bот ещё один пример: 

– В прошлый мой приезд у вас забор упал, так вот, как упал, так и стоит на том же месте, по нем пионеры металлолом собирают, я вот приеду через неделю, разберусь досконально и накажу кого попало, будь-то полковник или офицер... 

Поле разноса начальники удалились на совещание в кабинет командира части. Воспользовавшись кратковременной паузой, я решил проверить, как развешаны стенды вдоль аллеи. Дело в том, что накануне капитан Нечипоренко послал двух солдат для покраски рам и мойки стёкол. За одним из стендов валялись две губки, которыми протирали стекла. Прежде чем их убрать, решил сфотографировать, уж больно они красочно выглядели. Начальник хозчасти в очиститель на основе технического спирта добавлял красители, дабы уберечь военнослужащих от соблазна принимать жидкость внутренне. 

На белоснежном покрывале сугроба губки выглядели, как кристаллические планеты в космосе, поблескивая синими и красными изумрудами. Выбирая наилучший ракурс, я на коленях ползал вокруг них. Неожиданно объектив выхватил блестящий носок сапога, да не солдатского, а офицерского. Вслед за этим услышал окрик: 

– Чем вы здесь занимаетесь, солдат? 

Вытянувшись по стойке смирно, представился: 

– Рядовой Рубинчик, артиллерист второй батареи первого дивизиона, товарищ генерал-лейтенант. 

– А это у тебя пушка? -- Указывая на фотоаппарат, с улыбкой спросил Турайкин. 

Присутствующая свита офицеров разразилась хохотом. Честно признаться, от неожиданности и небольшого мандража ни одна мысль объяснить суть происходящего не лезла мне в голову. Не дождавшись объяснения, генерал вдруг переключился на мой внешний вид. 

– Что у вас с головой, рядовой Рубинчик, – затем улыбнулся и добавил, – с пушкой на груди? 

Я было подумал: ушанка на снегу лежит, но корнями волос почувствовал, нет, там, где ей положено находиться. Услышав, как Турайкин обратился к одному из своей свиты: "Приведи его голову в порядок согласно уставу, я потом сам лично проверю", я догадался, что имел в виду генерал: Когда на меня возложили дополнительные обязанности, я почему-то самонадеянно решил, что мне позволено чуть больше, чем обыкновенному салаге хотя бы по длине волос на голове. 

В комнату, где батарейный брадобрей приводил мою прическу в надлежащий вид, вошёл генерал Турайкин. Осмотрев работу местного мастера, он молча взял бритву и подравнял виски. 

– Виски у солдата должны быть прямые, он не пижон какой-нибудь, с такими висками народ сразу видит защитника отечества, – выдал очередной «шедевр» ораторского искусства генерал. 

После отъезда проверяющих замолит "влепил" мне три наряда вне очереди, но я по этому поводу не очень и расстроился. Потому что с тех пор до последнего дня моей службы в части ходила такая шутка: «Я не знаю, кем у нас служит рядовой Рубинчик, но то, что у него личный парикмахер генерал-лейтенант Турайкин, это точно». 

Рассказы бывалого фотографа. Часть 4. Пять историй.

Подушка 
***
Февраль 1977 года, до дембеля оставалось около трех месяцев. Я по-прежнему нес службу там же, где и начинал, но уже в звании сержанта. У себя в фотолаборатории повесил календарь и каждый раз крестиком отмечал день уходящий. На смену начальнику хозчасти капитану Нечипоренко пришел майор Ерчилов, чтобы спокойно дослужить год до выхода в отставку. 

В благодарность за обновление семейного фотоархива, майор списал уже не новый «ФЭД» на новый фотоаппарат «Киев – 4А». В мои дела Ерчилов не совался, лишь раз в три месяца он просил написать заявку на химреактивы, плёнку, бумагу и прочее оборудование для лаборатории. 

– Надеюсь, в разумных пределах? – Спрашивал он, когда я вручал ему список. 

– Так точно, товарищ майор, ничего лишнего. 

Здесь я, конечно, лукавил, потому что с появлением в моем пользовании неучтённой камеры, работы в казарме у меня значительно прибавилось и вот почему: Чтобы дежурные во главе со старшим прапорщиком при шмоне тумбочек не обнаружили аппарат, я ничего лучше не придумал, как спрятать его в подушке. 

Соседом у меня в казарме в последний год службы был Вася Пряхин, паренек из Тульской области. При первом взгляде на нового сослуживца сразу начинаешь соглашаться с народной прибауткой, «метр с кепкой». Сам Вася очень сокрушался не о том, что ростом слишком мал, а что его низкорослость всего лишь на один сантиметр превышала допустимые нормы роста военнослужащего. 

– Был бы я чуть пониже, в гробу бы видел эту службу, – вздыхая, говорил он. 

Согласно закону противоречия, прозвище его было «Дылда». 

Однажды на утреннем построении Вася появился с большим фингалом. 

– Что у тебя с лицом рядовой Пряхин? – Спросил командир батареи. 

– Не знаю, товарищ лейтенант, с койки свалился наверное. 

Позднее я спросил сослуживцев, за что вы так «Дылду» избили? 

– Да его, чтобы избить лупа больших размеров нужна, – ответил один из солдат, который дневалил накануне. Он и рассказал о происшествии с Васей. 

– Вчера, когда большинство ребят были в увольнении, его вызвали на КПП, кто-то из родственников приехал. Он всего-то-минут тридцать там пропадал и вернулся в драмадан пьяный, стал ко всем приставать, жалуясь на свой чрезмерный рост. Мы его несколько раз на кровать относили, но и там он не угомонился, пока я его подушкой не треснул. 

– Не моей ли? – Воскликнул я. – Ты что, не знаешь, что в подушке запрятано? 

– Ой! Вась, прости, забыл. – Повернулся дневальный в сторону пострадавшего..



Солдатская смекалка
***

А вот еще один случай с Васей Пряхиным. После новогодних праздников несколько батарей нашего дивизиона выезжали на трехсуточные учебные стрельбы. Перед отправкой каждый расчёт был построен около своих орудий, прикрепленных к подвижному составу. 

Командир проходил вдоль строя, проверяя, в порядке ли амуниция, иногда просил развязать вещмешок и осматривал содержимое. Остановившись напротив Василия, он почему-то решил проверить фляжку с водой. Отвинтил крышку, понюхал, накренил посудину и из ее на снег вылилось небольшое количество воды и всё… Командир, не удовлетворившись, взболтнул фляжку, полностью накренил ёё, но жидкость из нее не вытекала, тогда он ткнул внутрь шомполом от автомата, снова наклонил емкость вниз – потекла вода с характерным запахом водки и, в довершении ко всему, на снег плюхнулось изделие №2*. 

Строй солдат и прапорщиков грохнул хохотом, да с таким шумом, словно стрельба из пушек началась. Когда смех несколько поутих, командир спросил: 

– Рядовой Пряхин, это что? 

– Не могу знать, я водy из питьевого бачка наливал, – невозмутимо ответил Василий. 

После данного происшествия никто в части Васю Пряхина « Дылдой» не называл, а небольшая прослойка женского пола стала звать его только по имени или ласково Василёк. На некоторое время мой сосед по казарменной койке стал самым популярным человеком в части. Все солдаты непременно желали сфотографироваться с Василием и чтобы в руках у него обязательно красовалась фляжка с неизменной надписью «Вода питьевая»..

*Примечание: Существует несколько мнений относительно происхождения названия. Одно из них говорит о том, что в СССР нумеровали различные виды резины, отличающиеся друг от друга плотностью. Так, «Резиновым изделием № 1» называли противогаз, «Резиновым изделием № 2» — противозачаточное средство, № 3— ластик, а «Резиновым изделием № 4» — галоши… 

 

Красная лампа
*** 

В середине восьмидесятых, когда в стране началась эпоха перестройки и гласности, многие мои знакомые трактовали эти понятия следующим образом: Если первый вектор развития, особенно у жителей небольших городов и поселков, не вызывал никаких сомнений, что, действительно, настало время перестроить старые ветхие жилища. Люди тешили себя надеждами, что и они будут жить в современных домах со всеми удобствами, как в крупных мегаполисах. 

Второе направление, т. е. «Гласность», их несколько озадачило. Одни воспевали, что гласность подразумевает: Можно говорить все, и тебе за это ничего не будет. Другие, не очень добрые люди, утверждали: Гласность – это когда рот открывать уже можно, а положить в него еще нечего. 

По моему глубокому убеждению, политика максимальной открытости и свободы информации зародилась у нас в части лет за пять до моего призыва и, соответственно, до лозунга руководителя партии и страной. Однажды предшественник замполита Крюкова задумал, что радиоточка военного городка может взять на себя дополнительные функции. 

Каждый понедельник после подъёма, в течении получаса из динамиков приятным женским голосом зачитывался список мероприятий, которые предполагалось провести в военном городке. Затем шли поздравления солдат и офицеров с днем рождения, присвоение очередного звания, поздравления с рождением ребёнка у семейных военнослужащих и в конце оглашались имена, кроме офицерского состава, провинившихся. 

В одной из радиопередач дикторша поздравила себя с уходом в декрет и объявила конкурс на освободившееся место. Из каждого призыва отбирались солдаты с поставленным голосом и умеющие грамотно говорить. Служба диктором считалась блатной не меньше чем хлеборезом или писарем, в отличие от моих обязанностей выпускающего стенгазету и гарнизонного фотографа, т. е. были освобождены от нарядов. Плюс ко всему, на диктора возлагалась обязанность почтальона. Кто служил, поймет, какая эта классная привилегия. 

В моё время диктором был Гриша Мельников из Донецка, недоучившийся студент театрального училища. Он отвечал всем требованиям на данную должность. За пять месяцев до ухода на гражданку Гриша обратился ко мне с просьбой сделать несколько снимков из радиорубки, сказав по секрету, что после армии попробует себя на местном радио, а если повезёт, то и на телевидение. 

Когда я пришел на радиоточку, Гриша сидел в помещении, откуда должен был своим прекрасным баритоном вещать еженедельные новости. За перегородкой сидели звукорежиссёр и его помощник. Все ждали посыльного от замполита. До выхода в эфир оставалось минут пятнадцать. Чтобы не терять время, диктор решил прорепетировать… 

Я зашёл в рубку и поставил свой футляр от фотоаппарата на стенд и со множеством тумблеров и кнопок. 

– Ты что, сержант? – Сказал помощник звукорежиссёра. – Не видишь, куда ставишь, –и грубо отодвинул кофр на край, где была свободная от кнопок и тумблеров площадка, случайно включив кнопку «Эфир». 

Гриша тем временем отпил из стакана несколько глотков, побулькал в горле, подвинул к себе микрофон. 

– Раз, два –три, четыре! Три, четыре –раз, два! – начал диктор репетицию. 

– Ох как хреново мне, друзья, после вчерашнего увольнения. Ведь наказывал мне отец, не мешай водку с пивом. Запомни, сын, и заруби себе на носу, – говорил он, – «Водка с пивом – деньги на ветер». Но я знаю еще одну прибаутку, прямо противоположную «Водку на пиво – это диво». Эта прибаутка мне больше подходит. 

Находящиеся в рубке вскочили с мест и замахали руками, мол, прекрати, ты в прямом эфире. Но Гриша на наши махания конечностями ответил словами: 

– О! Марк, привет, спасибо, что пришел, – и тоже в ответ помахал рукой. 

Взглянув затем на коллег и видя их злобные лица, вдруг благим матом закричал: 

– Что за балда, почему красная лампочка горит? 

Пока мы препирались, кто из нас нажал кнопку «Эфир», в помещение вихрем влетели посыльный с замполитом и началось… В общем, итог разбора полетов таков: звукорежиссер с помощником по трое суток губы, мне и Грише по три наряда вне очереди и его же сняли с должности почтальона. 

– А меня -то за что? – возражал диктор Мельников. 

– За то, что родителей не слушаешься. Говорил же тебе отец, не мешай водку с пивом, – oтвечал замполит. 

– Надо же, почти всю службу пройти и ни одного наряда, а под конец вляпался, – cокрушался Гриша. 

– Это даже хорошо, – успокаивал я диктора. – Кто же тебе поверит на гражданке, что за два года и не одного нарушения. 

А фотосессию я ему провел месяц спустя. Гриша остался очень довольным и всё подшучивал: 

– С такими снимками можно и в Москву на центральное радио. – Сделав небольшую паузу, мечтательно добавил, – а возможно и на телевидение..


Концерт
***

На Международный женский день восьмого марта командование нашей части решило организовать праздничный концерт своими силами. Не знаю, почему не были приглашены профессиональные артисты. Возможно, из-за финансовых затруднений или каких-либо других причин, но, так или иначе, замполит майор Крюков организовал штаб для проведения праздничных мероприятий. Он поставил перед нами, членами штаба, задачу: все концертные номера должны проходить без участия прекрасной половины человечества. 

– Восьмое марта – женский праздник, и поэтому наши дамы в свой день должны быть освобождены от всех хлопот, – говорил майор. 

Подбор участников, постановка номеров возлагались на Гришу Мельникова со звукорежиссером и его помощником. Мне отводилась роль по выпуску стенгазеты и по окончании праздника фотоотчёт. Как ни странно, желающих принять участие в концерте оказалось довольно-таки много. Оказалось, что солдаты, задействованные в торжественных мероприятиях, освобождались от занятий. На всё про всё было отведено неделя. 

В нашей части служили ребята со всех республик СССР, по этому же признаку были построены все номера. Ведущий, конечно же Гриша Мельников, после поздравления женщин командиром части, открыл праздничный концерт. Шли обычные выступления, как в самодеятельных коллективах на гражданке. 

Представители республик демонстрировали публике номера с национальным колоритом, кто-то играл произведение на музыкальных инструментах, представители Кавказа танцевали «Лезгинку», словом, ничего выдающегося. 

Если бы не один военнослужащий из средней Азии, обладающий прекрасным голосом. Звали его Асланбек с труднопроизносимой фамилией. Пел он на родном для него языке, аккомпанируя на народном инструменте, похожим на нашу домру, только с удлиненным грифом. Гриша при составлении программы сделал ставку на этого певца, выделив ему пять выходов на сцену. После исполнения последней песни земляки Асланбека стали неприлично громко смеяться. Бегая с аппаратом по залу, я в этот момент оказался рядом с соплеменниками певца. 

– Что вас так развеселило? – Спросил я. 

Один из солдат, по всей видимости, лидер Асланбековских земляков, замялся... 

– Да так, это мы о своем, ты не поймешь. 

Но я нутром почувствовал, что-то здесь не так, не зря же выступление певца развеселило группу солдат из союзной республики. Тогда я предложил старшему сфотографировать его земляков в ответ на объяснение причины их весёлого настроения. 

– Замётано, – согласился он, – но только между нами. Все дело в том, что Асланбек все свои выходы на сцену исполнял песни на одни и те же слова, переставляя куплеты и меняя мелодии. Песня называется « Утро чабана», он кроме неё больше ничего петь не умеет. 

– Но ведущий концерта каждый раз объявлял разные названия композиций: «Восточная женщина», «Невеста», «Материнская любовь»... – возразил я. 

– Это ты у Гриши спроси, откуда он взял название мелодий. 

После окончания концерта меня пригласили на сцену, чтобы снять общий снимок виновниц торжества и артистов. Вместе с ними решили сфотографироваться командир части, замполит Крюков и специально приглашённый на мероприятие начальник политотдела дивизии полковник Трегубо. По окончании фотосессии полковник подошел к Асланбеку. 

– Хорошо поешь, солдат. Ты где-то учился до армии? Могу посодействовать в ансамбль песни и пляски Прикарпатского военного округа. 

Бедный Асланбек весь покрылся испариной, узкие разрезы глаз совсем сомкнулись. Мне со стороны было видно, что певец находился в полуобморочном состоянии, но все же нашел в себе силы отвечать на вопросы Трегубо. 

– Так точно, товарищ полковник. 

– Не робей, солдат, вон каким соловьем на сцене заливался. – И ободряюще похлопал его по плечу. – Ты мне, майор, данные вашего « Карузо» запиши, – приказал он Крюкову. 

Полковник отошёл в сторону вместе с командиром части, но затем резко развернулся и вновь подошёл к начавшему приходить в себя триумфатору праздничного концерта. 

– Слушай, солдат, все хотел спросить тебя, о чем ты поешь в своих песнях? В двух словах, если можно. 

Видя, что Асланбек второго «допроса» просто не перенесёт, на помощь пришёл ведущий Гриша Мельников. 

– О любви к матери, к невесте, о любви к Родине и, конечно, о любви к партии, – выпалил своим прекрасным баритоном Гриша. 

Трегубо недоверчиво посмотрел на Мельникова, затем улыбнулся... 

– Молодцы! Какие же вы молодцы. Сержант, – окликнул о меня полковник, – сфотографируй нас с хлопцами на память..



 
Негативные последствия негатива. 
***
До дембеля оставалось всего ничего, и все меньше не зачеркнутых клеток в календаре. Последние дни, часто уединяясь в фотолаборатории, предавался мечтам, как будет протекать дальнейшая жизнь на гражданке. Планов было громадье: во-первых осуществить мечту детства и юности, получить высшее образование, а уж потом имея на руках лицензию свободного фотокорреспондента снимать, снимать меняя страны и континенты. Умом я конечно понимал, что вторая мечта из области фантастики, но в глубине души оставалась маленькая толика надежды, а вдруг когда-нибудь. 

В один из таких дней когда я витал в облаках, вызвал меня замполит майор Крюков. 

– Что сержант в мыслях уже на гражданке, по девкам соскучился, ждешь не дождёшься, когда на свиданки бегать будешь? 

– Не без этого товарищ майор. 

– Могу ускорить, в первой партии домой поедешь, но для этого нужно со мной в командировку съездить. 

– Готов хоть на край света, – бодро ответил я. 

– Так далеко забираться нет необходимости, но вот километров пятьсот от нашей части я тебе гарантирую. Военно-политическое училище, которое я заканчивал справляет юбилей, командование учебного заведения пригласило на торжественное мероприятие выпускников различный лет. – Выдержав театральную паузу, добавил. – Не всех конечно. Не скрою, – продолжил майор. – Мне нравится твои фото изыскания. Редактор нашей дивизионки «На боевом посту» согласился напечатать одну или пару фотографий с юбилея. Надеюсь ты понимаешь какую честь тебе оказывают? 

– Так точно товарищ майор приложу все усилия. 

– У тебя командировка на два дня. Днем снимешь парад, а вечером встречу выпускников и утром на следующий день в часть, а я еще на пару деньков задержусь. 

Любой военный парад, как правило, начинается с выноса знамени. Узнав заранее где будет стоять во время марша курсантов, замполит я выбрал точку съёмки так, чтобы в объектив попали знамя училища и майор Крюков. По окончании церемонии до вечера встречи выпускников у меня образовалось окно часов так эдак на пять. 

Увольнительную в незнакомый мне городок было просить бесполезно, да и не у кого. Прогуливаясь по учебным аудиториям военного училища на глаза мне попалась одна дверь с надписью над ней «Фотолаборатория». Получив разрешение у дежурного офицера решил проявить пленку, а возможно и напечатать снимки. Дежурный выделил мне сопровождающего, курсанта второго курса. 

Когда я проявлял пленку в темной комнате, вдруг странно повел себя один из краников, а именно горячей воды. Заурчал, зафыркал затем из него выплеснулось несколько капель ржавой жидкости. Я молниеносно выхватил бачок из раковины. Перед проявлением, сопровождающий меня курсант, говорил что в лаборатории горячей воды отродясь не бывало. 

В том, что несколько кадров проявленной пленки было безнадежно испорчены, была только моя вина, надо было проверить хорошо ли закрыт кран горячей воды. Этих подлых, ржавых капель в аккурат хватило, чтобы испортить именно те кадры, где запечатлённые майор Крюков на фоне знамени училища. Остальная часть фотопленки была в полном порядке. 

– Товарищ сержант, – обратился ко мне курсант. Знамя не только выносилось, но также и уносилось. 

Мне стало понятно, что курсант предлагает использовать перевёрнутый негатив, кадра выноса знамени..

– С лишком не профессионально, – ответил я. 

– Да кто заметит в нашей городской газетёнке. Не переживайте. 

Да я по этому поводу совсем не замораживаюсь, чувствую, что на дембель самый последний в дивизии уйду. 

Я распечатал фотокарточки для местной газеты, в надежде, что выпускающий в редакции обратит внимание на испорченное фото и не пустит его в печать. Вечером, вручая замполиту снимки, предупредил его, что это только для местной прессы. Для нас я напечатаю в своей лаборатории, у нас мол бумага лучшего качества. Отработав вечер выпускников, утренним поездом вернулся в расположение нашей воинской части. 

В дивизионку «На боевом посту» я отправил комплект фотографий не используя перевёрнутый негатив злополучного кадра. Редактор отобрал два снимка:, Когда знамя уносят по окончании парада и потрет замполита с однокашниками. Сам майор Крюков был очень доволен проделанной мной работой, после выхода нашей газеты, скупил значительную часть тиража и разослал родственникам, знакомым и однокашникам. 

По моим расчётам отправка первой партии военнослужащих на дембель должна начаться через неделю. И тут меня вновь вызывают на ковёр к замполиту. 

– Прочитай, – протянул мне Крюков конверт, не успел я переступить порог и доложить о прибытии. 

Это было письмо в газету города, где располагалось военно-политическое училище. В те далекие времена мне удалось сделать копию письма поэтому привожу его полностью. 

Уважаемая редакция! Пишет вам ветеран вооружённых сил СССР Н. С. Тихонов 

С удовольствием прочитал статью «На страже родины», опубликованную в городской газете от 14 апреля 1977 года. Где пишется о юбилейных торжествах посвященных сорокалетию военно-политического училища. Статья читается легко и понятно, но вот на фотографии военнослужащие честь отдают почему-то левой рукой, хотя в моё время когда я служил всегда правой. Хотел бы обратить ваше внимание, что на знамени плохо рассматривается надпись, единственное что можно прочитать четко фамилию вождя пролетарской революции, но и она написано в обратном порядке «нинеЛ». Судя по всему что фотограф М. Н. Рубинчик не совсем освоил правописание по русской традиции и переходит на систему, как пишут его соотечественники в стране на Ближнем востоке, т. е. справа на лево. 

С уважением Н. С. Тихонов. 

– Как ты объяснишь сержант это письмо? 

Пришлось честно признаться, что произошло при проявлении плёнки. Майор задумался и еще раз прочитал письмо ветерана. 

– Так что мне с тобой прикажешь делать? 

Я был готов ко всему. Даже получить несколько нарядов вне очереди, хотя это было бы вопиющим случаем, наказывать «деда» за несколько дней, до увольнения в запас. 

– А ничего сержант мы делать не будем, – вдруг встрепенулся замполит. – У тебя какое было задание? Предоставить снимки в нашу дивизионку, и ты это сделал и даже очень хорошо. А за головотяпство тамошних журналистов ты не в ответе. Так что, как и обещал на дембель уйдешь в первых рядах. 

– Спасибо товарищ майор. 

Вот так на мажорной ноте закончилась моя армейская служба..