Жил-был великий писатель

«…
 Вселенная летит по кругу
Ей весело и всё равно
Найдешь ли ты свой пятый угол
О чем в ночи рыдает вьюга
Зачем Толстой ходил за плугом
Не парься, всё предрешено »

Борис Панкин

***

Мне посчастливилось учиться в классической советской школе с замечательными педагогами. Они жили своей профессией. Для них работа в школе была высокой и  ответственной  миссией воспитания личности ученика, подготовке его к неизбежным  превратностям взрослой жизни. Они беззаветно любили и тонко понимали свой предмет, искренне стараясь передать максимум знаний молодому поколению и, скорее всего, сочли бы грубейшей профанацией определение школы как учреждения по  «оказанию образовательных услуг».

Преподаватель литературы, помимо обязательной программы, знакомила с писателями и поэтами, оставшимися  в стороне от официальной линии, организовывала культпоходы на фильмы талантливых режиссеров, вела факультативные занятия,  иначе говоря «кружок». В год, когда проходили Толстого, там собирались  и углубленно обсуждали роман «Воскресение», а также его труды по морали, этике и богословию.

Меня звали, но из-за лени или шалопайства не пошел. Позже часто сожалел, но  тогда мне казалось вполне исчерпывающим определение личности Толстого ленинской метафорой «зеркало русской революции», а представление о его нравственных поисках  отвечало  песенке на стихи Алексея Охрименко :

« Жил-был великий писатель Лев Николаевич Толстой
   Не ел он ни рыбы ни мяса, ходил по аллеям босой
   и т. д…».

Вызывала улыбку имитация народного просторечия спотыкающимся ритмом, коверканными ударениями и  аляповатой рифмой, казалось,  песня доходчиво раскрывает  внутреннюю кухню,  произведшую в великом писателе столь странные метаморфозы.

Представлялся образ  чудаковатого дядьки с растрепанной бородой, нарочито вырядившегося в мужицкую робу, степенно шлепающего босыми ступнями по мощеной аллее усадьбы, кидая по сторонам  пытливые взоры, заложив ладони за пеньковый поясок.

Тогда я мог увидеть примерно то же, что видит муравей, пытаясь разглядеть слона, крошечный искаженный фрагмент огромной картины.  Войдя в зрелый возраст, заподозрил, что, как это часто бывает, за расхожим анекдотическим образом кроется серьезное содержание, которое мне хотели раскрыть мудрые учителя еще в давние глухие застойные годы, да ученик не был готов.

За прошедшие десятилетия цифровая культура  открыла доступ  к любым текстам, ранее в редких экземплярах разбросанным по библиотекам.

Осознав, что до сих пор, не имея собственного знания,  довольствовался плоскими картинками чужих комиксов, я решил, насколько доступно, ликвидировать постыдное невежество.

Литературоведами написано бесчисленное множество сочинений о личности и творчестве Толстого и  я никак  не претендую сказать что-то новое. 

Однако чтение работ, в которых он описывает пройденные пути  духовной эволюции и свое понимание  христианства, оказалось неожиданно увлекательным  и побудило к размышлениям, о которых и хочу написать.

***
Вопрос о смысле жизни, если им задаются всерьез, а не ради досужего мудрствования, это вопрос  рефлексирующих  интеллектуалов, т. е. людей, чья деятельность  состоит в приложении  умственных усилий, а само качество жизни  прямо зависит  от результатов.

Деятельность интеллекта всегда целенаправленна, из чего естественно вытекает вывод, что и в целом жизнь индивида должна иметь смысл в достижении  цели.

Вопрос встает,  когда прерывается  поток психической энергии, невидимый, но составляющий основу привычного хода жизни.  Источник его почти всегда не опознан, безымянен, не имеет явной связи с внешними объектами физического окружения. Но именно этот поток порождает интерес к жизни, насыщает творческой силой, побуждает желания и замыслы,  дает энергию для  воплощения.

Жизнетворный  поток  незаметен, пока он в активном движении. Но стоит ему замереть, как воцаряется эмоциональный холод и вакуум. Повседневность превращается в изнурительное бремя, рассудок обнаруживает отсутствие побуждений, которые он призван исполнять.  Тогда то и  встает в полный рост вопрос о потерянной  цели и отсутствии смысла.

Будучи знаком с симптомами, я в целом понял, о чем написана «Исповедь», хотя и не мог не изумиться тому, как  «…со всех сторон окруженный счастьем…», писатель борется с мыслями о самоубийстве.

Совесть ли вывела на поверхность  запрятанные в глубине личные воспоминания,  или провидческий дар большого художника породил предчувствие надвигающегося коллапса патерналистской земледельческой цивилизации, - уже бродит по Европе пресловутый призрак, уже опубликован первый том «Капитала», -  причины, приведшие к кризису, темны и загадочны  для автора.  Однако ясно видно, что он уже как будто и не литературный  патриарх,  не хозяин жизни в своей усадьбе, а заблудившийся странник,  растерянно озирающийся  в поисках  пути к приюту.

Напрашивается догадка, что собственные мучительные переживания, перенесены  автором «Воскресения»  на образ Нехлюдова. Прослеживаются мотивы обостренного чувства справедливости,  вины перед  обездоленными, личной ответственности за чужие беззакония, воли к самопожертвованию,  альтруистического отношение к труду ради всеобщего блага.

Однажды мне довелось прочесть заметку о неком  хирурге. В познавательных целях он собственноручно провел на себе полостную операцию под местным наркозом. С помощью зеркал и камер  видел сам и транслировал зрителям вскрытые внутренности и манипуляции над ними, попутно комментируя  анатомические подробности и описывая самочувствие.

Скурпулёзный самоанализ, приведенный в «Исповеди», напоминает такую операцию.

Рациональное сознание автора ищет потерянный смысл в естественных науках, философских трактатах и находит лишь « случайное сцепление атомов »,  «…суета сует и томление духа…». 

Отгоняя мысли о суициде, писатель понимает, что гибнет и нуждается в спасении. Оно пришло неожиданно.

Кульминацией «Исповеди» показалось место, где пройдя десятки раз по цепочкам рассуждений,  зайдя в тупик и тем лишь умножив отчаяние, вдруг случайно  пришел в  состояние веры, - прямое, непосредственное переживание здесь и сейчас  присутствия Бога, подателя и устроителя жизни,  где никто не потерян, каждому назначено место. Стоит только не противиться Его воле, трудиться в Его винограднике и будешь частью вселенской жизни, в которой нет никаких преткновений и остановок.  Вера вне ментальности, попытки её анализировать лишь разрушают воцарившийся мир.

Мне приходилось наблюдать за собой и знакомыми такой феномен:  бывает, человек, потерпев на каком-то поприще личное фиаско, утратив прежние корни, питающие жизненной энергией,  пытается «срисовать» свою новую личность с прототипа, кажущегося  благополучным.

Ясно видно, что Толстой почему то не находит такого прототипа среди людей своего сословия. Люди высшего общества, встречающиеся в его «посткризисных» произведениях, в большинстве морально ущербны, порою гротескно карикатурны, вроде отрицательных героев народных сказок ( глупых королей, жеманных принцесс, вороватых вельмож и пр.).

И напротив,  живительную харизму и путь к обновлению он находит в собирательном народном образе, вследствие чего  старательно делает себе прививки народного сознания.
Дневники тех лет полны характерных речевых оборотов. Его новые  нравственные опоры- грубый физический труд, ремесло, простота в одежде и пище,  отказ  от роскоши. Погружение  в « добывание жизни » само собой упраздняет поиски её  смысла.

***

В попытках укрепиться в вере на пути  воцерковления, автор «Исповеди»  потерпел провал и сосредоточился на поисках религиозной истины в евангельских текстах, ориентируясь на греческие первоисточники, наименее затронутые богословской компиляцией. 

Кто вдумчиво читает  Евангелие и пытается  уловить в содержании стихов то, что касается лично его, наверняка  с большой охотой познакомится и с тем пониманием,  к которому пришел другой читатель, а тем более такая  грандиозная  личность как Толстой,  потому  прослеживание смыслов, извлеченных им из Священного писания и богословских трудов, невероятно увлекает и дает пищу для размышлений.

Критики пишут, что уникальность толстовского прочтения в избирательности. Он, якобы, читал с двухцветным карандашом в руках, обводя смысловые поучительные фрагменты и вычеркивая мистические и чудесные, в том числе и  составляющие догматический базис христианства.

В чем тут дело? Из галереи его литературных героев можно вывести обобщенные черты высокоразвитой духовной личности.  Человек с широким кругозором, с независимым суверенным сознанием. Всегда и во всем полагающийся только на себя, свои чувства, знания, добытые из опыта, анализа и синтеза путем размышлений, согласных  логическим законам причинно-следственных связей.
Ему чужда молитва, истекающая из сокрушенного сердца и сознания своей тленности и беспомощности перед плотским началом.
Он не страдает пороком « надежды на чудо», по наблюдениям Н. Бердяева свойственным русскому человеку.
Он нисколько  не  пытается объективировать потусторонние силы, ни дьявольские ни ангельские, потому  и нравственные  достижения  не считает даянием свыше, но собственным заслуженным плодом переживаний  и проделанной умом работы.

Разглядев  эти качества, безусловно импонирующие Толстому, становится понятно, почему мистическая часть Евангелий не находит в нем отклика.

Так, к примеру, не каждого трогает серьезная классическая музыка.
К слову заметить,  музыка, искусство, напрямую, минуя разум,   затрагивающее чувственную сферу, вызывает у него недоверие и настороженность, а в «Крейцеровой сонате» так и вовсе изображена как инфернальное орудие.

«Исследование Евангелий» изобилует перетолкованными сюжетами, в сопровождении весьма добросовестных обоснований неканонического смысла, как из области  филологического анализа, так и посредством математически выверенных аргументов.

Некоторые из них, на мой взгляд, несут определенный потенциал самосовершенствования. К примеру « В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.» ( Ин., Гл. 1, стих 1) переведены с греческого, поняты и истолкованы как « В основу и начало всего стало разумение жизни. Разумение жизни есть Бог.» , - т.е. надо понимать что Бог в самопознании, изучении паттернов своего поведения и объяснении данностей собственной жизни в её взаимосвязи с внешним миром.  Эту идею можно развивать, детализировать и углублять, что, кстати, практикуют некоторые школы йоги, открывая подчас парадоксальные взаимосвязи между установками сознания и жизненными неудачами и даже болезнями.

Встречаются кажущиеся натянутыми подмены  чудесного исцеления на ничем не объяснимый акт прозрения, некий внезапный «квантовый скачок» сознания на высший уровень.

 В Евангелии от Иоанна гл. 5, стихах с 1 по 9 говорится об исцелении одинокого, всеми забытого парализованного, тщетно ожидавшего тридцать восемь лет возможности войти в купальню первым после возмущения воды.  Ни один из страждущих  за все годы не проявил к нему сострадания, и не готов был пожертвовать своим шансом на исцеление ради него.  Увидев столь безнадежное положение больного,  Иисус Христос исцелил его в субботний день.

В толстовской версии оказывается, что он был «пробужден»,  после чего встал и пошел. Куда ? В целебную купальню или к себе домой? Что с ним произошло, почему  целую жизнь  не вставал с постели, чего ждал все годы,  пребывал ли в благодушной лени и дремоте, симулировал немощь, упивался  ничтожеством?  Какой  призыв пробудил его? Загадка.

Самым курьезным видится пересказ чуда умножения хлебов. В каноническом изложении Евангелие от Иоанна гл. 6, стихи с 1 по 14, хлебы умножились буквально: из малого числа, из ниоткуда, образовалось многое, достаточное для насыщения народа.

«Краткое изложение Евангелия» говорит иначе.
В пустынную местность вслед за Иисусом Христом пришла пятитысячная толпа, по сути, одержимая сугубо корыстными мотивами, -  получить безвозмездно фантастически щедрые дары – исцеление от тяжких недугов. Каждый имел запас пропитания, но будучи в плену жадности, таился от окружающих и не решался на глазах у всех развязать мошну и сесть за трапезу. Чудо же умножения хлебов состояло в том, что уразумев положение дел, апостолы по наставлению Иисуса Христа  личным примером показали, как надо обращаться с припасенными хлебами и рыбой,- разделить на части и раздать все без остатка соседям. Их поступок  немедленно произвел всеобщее прозрение в головах собравшихся, каждый забыл о своих хворях, отбросил прочь эгоизм и пустился в поток благотворительности, насытивший всех с избытком.

Прочие чудеса, не нашедшие рационального объяснения, попросту опущены на том основании, что напрасно отвлекают от правильного понимания сути учения.

Надо заметить, что высокодуховным литературным героям Толстого,- вспомнить хотя бы «Войну и мир»,-  свойственны постижения тайной сути вещей через  внезапные озарения. Они происходят на фоне событий с высоким экзистенциальным накалом и сопровождаются  состояниями  острой эмоциональной экзальтации.
В подтексте здесь и в других местах  видится объяснение происходящего подобным психологическим механизмом.

Я задавался вопросом: от чего не верю написанному?  Ответ, не вдаваясь глубоко в подробности, нашелся такой: от того, что иначе чувствую каноническое Евангелие. Эмоциональный фон «Краткого изложения »  кардинально отличен.

***

Вообще, при чтении толстовских интерпретаций Евангелия не оставляло ощущение фальши и подмены, как будто он тщательно подгонял аутентичный смысл под личное мировоззрение.

В итоге я пришел к выводу, что он сознательно или автоматично, по наитию,  на материале евангельских фрагментов пытался  изложить основы не христианской веры, а какой-то другой религии, по всем признакам ближе всего стоящей к буддизму.

В центре каждого вероисповедания стоит вопрос снятия противоречия между вечностью мироздания и временностью человеческой жизни. Призвание религии в синтезе такой парадигмы видимых и невидимых миров, которая, будучи воспринята сознанием адепта, позволит ему примириться с фатальностью смерти.

О том, как буддизм решает данную задачу, дает некоторое представление притча.

К Будде пришла убитая горем женщина  и умоляла вернуть умершего сына. Будда сказал: «Принеси мне горчичное зерно из дома, в котором никто никогда не умирал и я верну твоего сына». Женщина обошла многие селения, побывала во многих домах, расспрашивала домочадцев и увидела, что никто не избежал утраты. Каждый дом, и каждую семью хотя бы однажды посетило  несчастье.  Вернувшись к Будде, она  не принесла горчичного зерна, но уже и не просила вернуть умершего.  В её душе на месте отчаяния, порожденного желанием во что бы то ни стало вернуть прошлое счастье, встало сострадание, мудрость и примирение с трагической данностью, непреодолимым бременем земной жизни.
Так Будда совершил чудо не на физическом плане, но в сознании женщины.

Евангельские тексты  о воскрешении в каноническом изложении не допускают никакого иного понимания, как буквальное возвращение жизни в мертвое тело.
Состояние свидетелей, присутствующих при совершении чуда, ничуть не похоже на  погружение в медитацию и самоанализ. Они испытывают лишь потрясение и ужас  перед величием Бога.

Увиденное  не поддается постижению умом, но несет посыл, содержание которого я бы кратко определил как следующее.

Бог единственный податель жизни. Душа принадлежит Ему, по смерти тела не умирает, находится в Его безраздельной власти и направляется туда, куда Он велит, не исключая и покинутое прежнее жилище - человеческое тело. Бог не безразличен к человеческим скорбям. Бог дает возможность человеку обращаться к Нему через свое воплощение в Сыне человеческом.

Этот посыл, как и прочие мистические фрагменты о посмертном пути души, изъят из толстовского Евангелия, что, кстати, также сближает его с буддизмом.

Будда запретил ученикам рассуждать о том, что такое нирвана. Строить догадки и умозаключения о свойствах и атрибутах инобытия, уподоблять её чему либо,- всё это он отнес к бесполезному применению ума, не смотря на то, что именно нирвана и является целью жизненного пути последователей.  Путь буддиста это путь практика. Разоблачение иллюзорности материальной жизни. Освобождение от привязанностей и желаний. Обнаружение пустоты там, где видится существование. Конечная цель достигается не как сближение с детально обозначенным ориентиром, но как обретение парадоксального « побочного продукта», нечаянно возникшего в результате усердной практики.

***
Читая в «Исследовании догматического христианства» приводимые Толстым цитаты из толкования митрополитом Макарием христианских  догматов, сложно не согласиться с его критическими замечаниями. Эти цитаты мне показались похожими на заклинания из области нейролингвистического кодирования, преследующие цель отключить у оппонента все когнитивные функции, ввести в сомнамбулический транс и записать на подсознание выгодные манипулятору установки.

Вероятно, среди современного Толстому  духовенства преобладало увлечение мистическим гедонизмом,  внешней, обрядовой стороной богослужения.  Проповеди и толкования текстов Священного писания строились на религиозном пафосе и служили возжжению  благоговейного восхищения внешней стороной и атрибутикой богослужения, восторженному и безоглядному принятию непостижимого смысла таинств.

Осмысление фактической канвы и  содержательной части писаний применительно к контексту  жизненных реалий не считалось первоочередной обязанностью служителей церкви, что не могло не оттолкнуть  тех  верующих, кто имел привычку стоять обеими ногами на земле, своим умом доходить до истины, опираться на своё знание жизни, сверять религиозные догматы с  опытом.

В « Избранных дневниках »  записи 1847 г начинаются с замечания:  « Проще сочинить десять томов философии, чем применить хотя бы одно положение на практике ».
Найдя в добровольном трудовом послушании убежище от суицидальных поисков смысла жизни, он, очевидно, так же ищет  исполнения учения Христа не в церковных службах и таинствах, а в повседневной жизни, в практике.

Религиозные искания он и посвятил практическому, понятному, исполнимому в повседневной жизни христианству.

В очерке «В чем моя вера?» представлен их итог. 

Что есть заповеди Христовы и как их понимать?

Они предельно ясно изложены в Нагорной проповеди, Евангелие от Матфея. Не держи зла ни на кого, не воздавай злом за зло и не противься злу, совершаемому в отношении тебя.  Не суди никого.  Не клянись. Не смотри на чужую женщину с вожделением. Не делай различий между людьми разных сословий и рас.

Их нельзя понимать как метафоры или фигуры речи, допускающие различное смысловое наполнение в зависимости от обстоятельств. Их надо понимать буквально и исполнять как религиозный долг.

В чем новизна Нового завета?

В том, что он дает заповеди, отрицающие Ветхий завет.

В чем заблуждение церковного христианства?

В искажении божеского смысла в угоду человеческому: насаждение  морали с приукрашенным фасадом и неприглядной изнанкой, оправдание жестоких войн, бессмысленных, несправедливых судов,  насилия, угнетения малых народов, - всего, что происходит от нарушения Христовых заповедей. 

В чем нравственный вред церковного христианства? 
 
Вера в искупление Иисусом Христом  грехов человечества автоматически снимает личную ответственность верующего за нравственное несовершенство.  Многократное повторение таинства отпущения грехов через исповедь и причастие порождает иллюзию, что можно сколь угодно грешить и каяться, и все равно будешь спасен.

***

Не смотря на весь мощный заряд гуманизма и деятельного позитива, заложенный в вере Толстого, я не смог встать на его сторону по нескольким  причинам.

Во-первых, Иисус Христос у него не воплощение Бога. Мыслитель, исключительно талантливый проповедник, неизмеримо превосходящий одухотворенностью всех предшественников, но не богочеловек, а философ, учитель, искренне уверенный в своем учении, идущий ради него на самопожертвование. 

В толстовском понимании он передает ученикам философскую, нравственно-этическую доктрину, устраняет ложные понимания, нагроможденные на ветхозаветный закон  и, в итоге, дает личный пример исполнения учения.

Непревзойденный ученый преподает ученикам науку. Я могу её постигать, практиковать, совершенствоваться, но не могу обратиться к нему с молитвой как к живому Богу и не имею надежды  получить ответ.  Как согласиться с такой потерей? Невозможно.

Во-вторых, толстовский Иисус учит счастливому устроению земной жизни, тогда как через канонический  Новый завет рефреном проходит «Царство моё не от мира сего». Его никогда не будет на земле. Мирское окружение служит лишь сосредоточением ловушек, соблазнов искушений, общим негативным фоном, призванным выделять  избранных из общей массы и  испытывать их стойкость. Заповеди  никогда не станут всеобщим законом жизни человечества.  Мало того, к концу времен вера придет в упадок, станет причиной  разделения, ненависти и вражды между людьми, воцарится хаос, беззаконие, войны, болезни, многие бедствия и скорби.

Когда философ излагает свое учение, он обращается к разуму и опыту ученика, желая насытить его жажду к устранению зла, разрешению противоречий, относящихся к земной жизни.

Другое дело, когда небожитель, побуждаемый любовью и состраданием, снизойдя до человека, рассказывает о своем доме, в котором пребывает от века.  Он обращается к той части  души, которая  родственна  ему и чужда материальному, временному, пытаясь показать путь возвращения в истинное жилище, потому  и пользуется языком чудес, парадоксальных событий,  не подвластным  земному разуму и земным законам. 

Именно это содержание передают канонические Евангелия и Толстой не мог его не улавливать, как не мог  не чувствовать в себе действие Святого Духа, стоя на службах и исполняя таинства. По-моему, тут всё дело в том, что его собственная духовность была иного качества,  и  она-то  ставилась выше, однако  входила в диссонанс со Священным писанием, который он и пытался разрешить в свою пользу.

В конце концов, ведь каждое слово можно расщепить на множество значений, в каждом тексте можно усмотреть массу иносказаний.

Его духовность абстрагируется  от личности Иисуса Христа, Девы Марии, апостолов, христианских святых, не требует сверяться с ними,  обращаться  за помощью. Как при этом не спутать её с наивным умилением собственной добродетелью, или действием прочих  духов, изощренных, хитрых, во множестве и охотно желающих угнездиться в душе на погибель человеку? 

По его вере, слияние с Богом достигается через культивирование в себе возвышенного  состояния,  переживаемого при исполнении заповедей  Нового завета, в том смысле как они им прочитаны и поняты. Переполнение одухотворенностью,  полное погружение,   сосредоточение в ней всего личного бытия  тождественно переходу в жизнь вечную.

Удалось ли ему?  Судя по описаниям последних дней, покидая земную жизнь, он не имел мира в душе.

Не могу похвалиться глубиной изучения первоисточников, возможно, поэтому не могу понять, отчего он увидел в Новом завете не продолжение Ветхого, но его  отрицание.
Рассуждая логически, и по сути, подходя к Богу с человеческой меркой,  он делает вывод, что Бог Ветхого и Нового завета не может быть одним и тем же Богом, на основании чего отбрасывает Ветхий завет и удерживает лишь избранные фрагменты из Нового.

Мне видится иначе.

О чем Ветхий завет? Бог избрал своим жилищем на земле известный народ ( кстати, исключительно по расовой принадлежности) и заключил с ним союз, суть которого, вкратце, мне понятна таким образом.

В божественном откровении дан свод нравственных законов. Особая каста священников совершает богослужение по учрежденному правилу.  Народ обязуется выполнять культовые обряды, соблюдать свод нравственных норм, следовать предписаниям по устроению бытовых аспектов жизни, строго блюсти этническую чистоту и религиозную гигиену по отношению к культам соседствующих народов.
За это получает исключительную привилегию стоять над остальными цивилизациями, по праву избранного пасти их железным жезлом, присваивать себе их богатства и наказывать за неповиновение.

Условия союза оказались непосильными для избранного народа. Вся  ветхозаветная история это сплошь  бесчисленные  измены  и божьи кары  за своеволие и отступничество. 

Разрешением тупика было прямое  обращение Бога к людям с посланием  Нового завета. Оно обращено ко всем народам без исключения, и тем,  кто не имеет в генетической памяти духовного опыта праотцов вышедших с Моисеем из Египта.

По своей человеческой природе родословная Иисуса Христа имеет иудейские корни, поэтому кажется вполне естественным считать Ветхий завет неотъемлемой частью христианского канона.

Новый завет это завет последних дней,  преддверия Апокалипсиса.

От того и сказано апостолом  Павлом: « И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков. », 1-е послание Коринфянам, гл. 15, стих 19.

Заповеди Иисуса Христа данные в Нагорной проповеди суть законы духовного устройства  человека, чья жизнь всецело подчинена подготовке к исходу в вечность, имеющему варианты, из которых далеко не все благоприятны.  Тогда как  законы Моисея больше об устроении земной жизни и, по-моему, Нагорная проповедь их не отрицает, но, опираясь на них,  возводит в абсолют, т.е. в такую степень,  когда их нарушение невозможно не только физически, но и на уровне сознания.

Нет никакого противоречия, но закономерное  эволюционное продолжение.

Загадка видится в другом. Что Новый завет содержит такого, чего нет в Ветхом и почему он дает надежду на Царство небесное, недостижимое для ветхозаветного  человека?

Бесспорно, такое содержание есть, но ответ невыразим словами.

***
Так вот, каким он был, великий писатель. 

Толстой искренне искал свою веру и своего Христа. А найдя, не утаил, но поведал широкому кругу читателей, дав возможность проследить пути своих поисков, соглашаться или спорить и, наконец, самому задаться вопросом « В чем моя вера?».  В этом его величайшая заслуга, особенно сейчас во времена свободы вероисповедания.

Теперь ясно, отчего церковью он был объявлен еретиком, и, кстати, остается им сто с лишним лет спустя после смерти.

В.И. Ленин писал: «Толстой смешон как пророк, открывший новый путь спасения человечества…». Однако, вопреки его насмешке,  среди интеллигенции тех лет нашлось немало желающих поселиться в здании, возведенном Толстым. За неимением иного этического маркера, его именовали «толстовством». Зародившись в Ясной поляне, оно стало распространяться и жить, проходя фазы расцвета, угасания, реинкарнируя в поздних эпохах   битниками, хиппи,  диссидентскими кружками, зелеными поборниками экологии и дауншифтерами различного толка,  наверняка возродится и позже, неся на себе новые родимые пятна. 

***

2024 г.