Сказание о духе

Жил в одной из трёх сторон
Египтянский фараон
(В те года, как ни смотри,
а сторон виднелось три).
Как-то – якобы «для виду»! –
Он затеял пирамиду,
Недалече от реки
И рассудку вопреки.

Чтоб осмыслить ту беду,
Вас в Египет проведу.

...Как сейчас Египет вижу:
Миллион убогих хижин,
Миллион умелых рук,
Изучение наук,
Танцовщицы мчатся в плясках,
Чернь в набедренных повязках,
Земледельцы мирно-мило
Поживают возле Нила,
А могучий вечный Нил
На поля приносит ил.
От разлившейся воды –
Изобилие еды.
Никаких тебе забот.
Урожай два раза в год.
Пиво хлебное  – рекой!
Пирамиды им на кой?

Их придумали жрецы,
Мудрецы и хитрецы…

Дело в том, что у жрецов
Для египетских глупцов
(для испуга или встряски)
Популярны были маски:
Демон с бычьей головой,
Джинн, обряженный совой,
Голая богиня-кошка –
Словом, всякого немножко.

Фараон наш для острастки
Примерял такие маски.
А известно: в маске бога
Наступает понемногу
Помутнение уму…
Чёрт-те знает, почему!
И с таким умом, конечно,
Быть царями жаждут вечно.
А жрецы уж тут как тут,
Фараону чушь плетут:
Мол, в Загробном мире он
Станет снова… фараоном!
То есть самым главным богом!
Сделать надобно немного:
«Если твой священный прах
Мы упрячем в саркофаг…
Это гроб. Тот гроб с мощами
В пирамиду помещаем...
И храниться будешь в ней
Среди множества камней,
Чашек, золота, свечей
И гранитных кирпичей.
Вид сего сооруженья
Всех повергнет в уваженье!
Для богов — для большинства! —
Станешь вроде «божества».
И по смерти, фараон,
Попадёшь в их пантеон».

Фараон поставил визу:
«Весь кирпич свозите в Гизу».

…Так как строили впервой,
Лёг кирпич кривой горой.
Чёрт-те что. Почти сарай.
Хоть обратно разбирай.
Ни одной красивой грани!
Усыпальница для рвани.

Посчитайте и ответьте:
Сколько средств ушло на ветер?

Миллион синайских бурь
Не затмит такую дурь
И не счесть казне урона
От причуды фараона.

Вот такой иллюзион
Отчубучил фараон…

Он, конечно, мог шутя
Осчастливить египтян –
Выйти в маске Сабатея
И сразить страну затеей.
Взять и ляпнуть: «Ну-ка, рожи!
Уноси, кто сколько может!»
И… раздать без промедленья
Пирамидные каменья.

(Был кирпич в нехватке лютой
И служил в те дни валютой)

Вот недавний из примеров.
Тьму бездарных инженеров
Взбаламутил пьяный клич:
«В пирамиде – твой кирпич!
Бьём набат и кличем вече!
Быстро-быстро жребий мечем
И стремительно, в ночи,
Делим, братцы, кирпичи!»
Всколыхнулися: «Пора
Предъявить свои права!
Не позволим всякой гниде
Процветать при пирамиде!
Загорись, огонь-полымя!
Сочиню-ка фирме имя...
«Лазерс физик»... «Стиль косметик»...
Заживу на белом свете!
Капиталы, биржи, вилла...
Боле, чем у Гейтса Билла!
Хлынут с бухты да барахты
Деньги, собственность и яхты,
Лимузины, офис в «сити»,
Клеопатры, Нефертити...
Много-много длинных ножек
С интереснейших обложек…»

И, как только рассвело
Поднялися всем селом.
Кто с семьёю, кто с дружками,
Все с огромными мешками…
Бабки двинулись с печи!
Все идут по кирпичи.
Давка, склока, «кто тут первый»,
Потихоньку сдали нервы,
Кто-то «хаму в морду дал»,
Разгорается скандал,
Кто-то лезет на рожон,
Кто-то бряцает ножом,
И, пока трясли друг дружку,
Проклинали власть-верхушку
(Тот «мерзавец», тот «постыл») -
Кирпичей и след простыл.
Разгорается рассвет –
Пирамиды вовсе нет.
С перепоя и с испугу
Оглядели всю округу:
Ни богатства, ни державы…
Только гвоздь маячит ржавый,
А с него, как напоказ,
Насмехается указ:
«Испокон веков известно:
Надо всем трудиться честно.
Подчинимся, гы-гы-гы!
Общим правилам игры!
За работу, братья, рьяно!»
Так-то верить кличам пьяным.
Поутру разлепишь шоры –
А кирпич давно в оффшорах.

Фараон хоть был кутила,
Но смолчать ума хватило.

Стал кручиниться, страдать –
Пирамиду ж не продать!
(Да с какого те рожна
Эта дрянь кому нужна?!)
А добиться положенья
И богов-то уваженья?
Как?! Так вот, один подлец,
То есть как бы даже «жрец»
(Ну, а может быть, и нет)
Фараону дал совет:

– ДжОссер, ты ужасно слеп
У тебя ж есть Имхотеп.

Фараон ругнулся смачно
И сказал довольно мрачно:
–  Сам сейчас ослепнешь, рожа.
Имхотеп мне чем поможет?!

Отвлекусь слегка и даже
Вам представлю персонажи.

Египтянский царский трон
Занял ДжОссер, фараон
(Египтяне для закона
Учредили фараона.
Им казалось, на века.
Оказалось – дурака).
ДжОссер был обличьем мерзок
И с народом очень дерзок.
Вёл себя с послами робко.
Словом, бездарь. Туп, как пробка.

Он для царского дворца
Где-то нанял мудреца,
Что на нынешний манер
Величался б «инженер».
Не красавец, не уродец,
«Имхотепом» звали вроде,
То ли эллин, то ли хетт,
То ли вольный, то ли нет…

Имхотеп при фараоне,
Архимед при Гиероне...
Шик иметь в своём кругу
Гениального слугу!

Защитит страну от бурь,
Всю твою исправит дурь,
Мигом залу замостит,
Розги пьяные простит,
Безответен, неприметен...
Что царям желать на свете?
Раб и маг в одном лице!
Расскажу и о жреце.
Он под маскою лица
Ненавидел мудреца.
Но заискивал, кивал,
Вслух «учёным» называл:
Мол, «мозгов четыре литра».
Ждал момента, ирод хитрый.

И заныл: – Солнцеподобный!
Мне, конечно, неудобно…
Всё внезапно как-то, вдруг…
Имхотеп мне лучший друг…
Как «священная корова»…

Фараон прервал сурово:
– Мне мозгИ не полощи,
Должность другу не ищи.
Как теперь пробиться в боги?!
Жрец царю свалился в ноги:
– Так о том и будет речь!
ДжОссер, есть такая вещь!

Фараон велел глазами
Всем покинуть тронный зал:
– Ну, а проще говоря?
Жрец подполз к ногам царя:
– Ты поставь ему условье:
Пусть для царского сословья
Он отдаст «ковчег». «Сундук».
Тот, в котором вечный дух!
Дух с котлом и с поварёшкой
И – для пробы вкуса – ложкой.
Тот котёл всегда чудесно
Полон манною небесной.

Точно. Так сказал хитрец.
Ну, который вроде «жрец».

Облака словесной ваты
Жрец пускал витиевато:
– Ты черпай, а манна льётся!
Манны – как воды в колодце!
…Ты б дослушал, между прочим.
А потом и похохочем.
Помнишь, как-то у атлантов
Имхотеп оттяпал грант?
С год он сладко ел и пил,
Колесницу прикупил,
Дорогих завёл вещиц
И фиванских танцовщиц.
Царь атлантов что хотел:
Чтобы вызнал Имхотеп
Тайну синей звёздной меди.
Сбрендил царь или же бредил –
Мне неведомо про то.
Но просил пятьсот котлов.
Грант напомню: «…меди свойство
Поместить в котла устройство,
Чтоб котёл из звёздной меди
Выпекал потоки снеди
И варил в один момент
(без вложенья компонент)
По задумке неизвестной
Реки манны он небесной»
Нас атланты насмешили...
Мы немедленно решили
На собрании жрецов,
Кузнецов и мудрецов:
«Коль хотят атланты – пусть
Нам оплатят эту глупость.
С них возьмём большую плату:
Сто возов с чистейшим златом,
Меди сотню караванов,
Ящик с опийным дурманом,
Сто коней, пятьсот алмазов,
И чтоб всё вперёд и сразу».
Помнишь, пели-ликовали
И котлы вовсю ковали?
Мол, хвала тебе, Осирис!
Миновал Египет кризис!
Привалили, как с куста,
К нам рабочие места!
Шлифовали без конца,
Отвезли до мудреца,
Повелев ему туманно
От котлов добиться манны:
«Друг, теперь метаться поздно.
Сделай медь простую звёздной.
Так сказать, блесни талантом
И отправь котлы атлантам.
Но чтоб все варили кашу!
Ставьте, сударь, подпись вашу.
Царь надумает серчать –
Ты и будешь отвечать».
За такие номера
Шкуру с нас содрать пора,
Только не видать обиды
За обман у Атлантиды!
Кораблём прислали в дар
Имхотепу… гонорар!
Вникни: что за чудеса?
Помешались небеса?
Кстати, ДжОссер: видел ты
Самоварные котлы?
Ах, и ты «пока не тронут»…
Ну, тогда держись на троне
И подставь для тайны ухи.
В тех котлах томятся… духи!
Имхотеп – калачик тёртый.
Духов взял из Мира Мёртвых.
Ходят слухи, этот гад
Дал Анубису «откат».
Есть слушок и вовсе гадкий
Про Анубиса загадки –
Будто этот твой «мудрец»
Разгадал их наконец.
Сообщу тебе ещё:
Жрёт атлант за обе щёки
«Пиццу», кур, омлет и «фри»,
Что печёт ему «ифрит» –
Так там духа величают.
И души в котлах не чают!
А прислужницы жеманно
Кормят всех «небесной манной»…
И частенько – по доносам! –
Дискутируют вопрос:
Для «потребностей особых»
Тех «ифритов» приспособить.
Это что ж, скажите мне,
У атлантов на уме?!
Вдруг, объевшись, по-геройски
На Египет двинут войско?!
Сыт атлант... Забыл лишенья.
Сообщаю в утешенье,
Что и нам «ифрит» достался.
Да-с, один котёл остался!
Имхотеп навешал врак:
Дескать, «вышел страшный брак…
Как отправить, не представлю…
Я себе его оставлю…
Мне на кухню мебель надо…
Вычитайте из оклада»...
Мы сказали: «Брак не нужен.
Впредь не смей садиться в лужу!
Забирай, коль не исправить.
Но пятьсот котлов отправить!»
Я имею пару связей
У Анубиса в приказе.
Там гуляет странный слух:
Мол, капризен этот дух.
Горд, учён, заносчив, сложен –
Словом, неблагонадёжен.
Он в анубисовом царстве
Мертвецов склонял к бунтарству.
Любит по небу летать,
Гром и молнии метать,
Но готовит он отлично!
Правда, очень неприлично.
И, едва в котёл залез,
Отказался наотрез
Суп варганить из фасоли:
«Нет в контракте разносоли!
Шиш вам омуля и ханку!
Дудки! Жрите вашу манку!»
С Имхотепом – как сосед –
Не чурается бесед.
О науке, о погоде,
О законах, о свободе,
Выдаёт советов тыщу,
Иногда готовит пищу.
Ты такой и не едал!
Разве это не скандал?
Джоссер, ты себе ответь:
Справедливость есть на свете?!
Ты спроси: «Какой дурак
Утвердил котёл как брак?!
Кто наживы личной врал?!
Кто у власти дух украл?!
Кто котёл оформил всюду
Как дырявую посуду?! –
Ведь котла, что слямзил маг,
Нет и в царских закромах!
Кто такой хитрец-подлец?!»
Я скажу: «Верховный жрец».
Джоссер, как-то ты легко:
«Эта манка мне на кой…»
Ты представь – как будто снится! –
Выезжает колесница…
Вся украшена богато…
А нубийские солдаты –
Каждый в пУрпурном плаще! –
Вслед за ней несут ковчег.
Крик несётся от ворот:
«Фарао-о-он пошёл в наро-о-од…»
Дети, женщины, мужчины –
Все бегут на дармовщину!
…Ты от слёз-то поутрись,
Да к людишкам присмотрись!
Кто из них охрип при споре
И с тобою в вечной ссоре?
Кто? – любитель ратных дел?
Кто волтузит свой надел?
Кто чужой бедою плачет?
Кто в невольники захвачен? –
Нет. Не в них источник бед:
Расплодился дармоед.
Повсеместно, будто вирус.
И у каждого – папирус.
Тьма написана советов,
Препохабнейших куплетов,
Изнурительных мотивов,
Бесталанных детективов...
Обожают смаковать,
Как слабы мы воевать:
Мол, «столетия не минет
И Египет вовсе сгинет»!
Нас жестокостью корят,
Денно-нощно говорят,
Как честнейшие халдеи
Пострадали за идею
При жрецах при дураках
И трудились в рудниках.
Но, сдаётся, сильно врут
И про «честность», и про «труд».
Их бы в рабство обратить…
Нет другого нам пути
Сохранять в беду-ненастье
Фараона и династью!
Джоссер, смехом ты не кисни,
А проникни в тайну мысли:
Будет рабское сословье
Уважению условье.
Занесём их в наши списки
И приблизим к трону близко.
Раб вояку заплюёт,
Земледельца заклюёт.
Про невольников царю
Вообще не говорю! –
Не поспеется заноза
Отмываться от навоза.
У тебя ж вариться будет
В удивительной посуде
Корм для рабского сословья
С управляемым злословьем.
Тайну ты не разглашай,
Щёки дуй, в котле мешай,
И к котлу – на первый год! –
Подпускай простой народ
От заката до рассвета.
Ведь они – сыны Кемета!
Им ты скажешь: «Для меня
Вы – родные сыновья!
Подходи к котлу любой!
Угощаю на убой!»
А людишки ой как рады
Задарма урвать награды...
Позабудут о налогах,
О поборах на дорогах,
О военной суете,
Об ужасной нищете...
К манне мы народ приучим,
И… делить её поручим
Лишь рабам. Они немножко
Приуменьшат дозу в плошках…
И... кто трудится горбом,
Станет лаяться с рабом!
От утра и до утра!
Как с обузой у котла.
Ведь в котле – подарки трона
Для людей от фараона!
Ты подобен станешь богу
Сам собою. Понемногу.
Будешь только рассуждать…
Никого не осуждать…
Воспаришь над этой схваткой!
Да и с бога взятки гладки.
Без усилия совсем
Ты приятен станешь всем.

Фараон молчал-молчал,
Головою покачал:
– Ну, паскуда… Молодец!
Ты теперь «верховный жрец»!
Имхотепа разыщи
И ко мне его тащи.

Имхотеп угрюм пришёл:
Он усвоил хорошо,
Что визит к царю – не радость.
Что задумал Джоссер гадость.
Не был маг наш храбрецом!
И в застольях со жрецом
Друга манной угощал,
В тайну жизни посвящал:

«Коли реки манн польются,
То науки разовьются,
Понастроются дворцы,
Образуются купцы».

Беспокоился мудрец:
Угадал ли наконец
В этой формуле черёд?
Или сей порядок врёт?

Так и сяк рецепт представит,
Строчки эдак переставит…
В каждом случае из двух
Возникал то «раб», то «дух»!

Два ответа – две судьбы.
Вот он, «дух». Но кто – «рабы»?!
Не давалась мысли ясность!
Сознавал мудрец опасность:
«При ошибке всё дотла
Уничтожит дух котла.
Дух Египта мудр и храбр,
Но коль дух похитит раб –
Сгинет царство вообще»
И бракованный ковчег
Применял лишь для того,
Чтоб покрыть в еде урон:
Как закатится заря –
Так питался втихаря.

Тут читателю намёк
Про еду и про паёк.
(Возмущаться не спеши,
Поясненье разреши
Для проснувшихся жрецов,
Что нашли в родне купцов,
Немцев, чудь… Как у друзей.
Кто совсем дурак – князей).

…Кто в дипломы облачён,
Против тех народ сплочён.
Счастлив наш рабочий люд,
Коль в почёте чёрный труд,
Без ненужных знаний. Тех,
Что надыбал Имхотеп.

Ликовал писец и пахарь,
Упивался счастьем знахарь,
Хохотали повара,
Веселилась детвора
И любой (имевший блат),
От сравнения зарплат:
На доходы мудреца
В день закупишь три яйца,
Кружку пива, каравай.
Всё! Ложись и помирай.
Имхотеп – осёл ослом!
Жрёт папирусный диплом!
Чтобы этот тип обрюзгнул!
Ацетон с шампунем юзгнул!
Отравился и болел!
Чтоб мозгами околел!
Чтоб его забыла власть!
Чтоб попал собакам в пасть!
Чтоб он жрал помойку нашу!
Чтоб в него топтала кашу
Из прогорклого пшена
Целлюлитная жена!

Нет числа такой картине
Во всемирной паутине.
Страсть как рвутся квасить хари
Всякой шибко умной твари.
Страх бывает, что верзут!
Нестерпим по манне зуд.

Не стерплю и я, народ,
Про Египет наперёд:
Нет Египта. Где жрецы…
Где внезапные купцы…
Египтян, дружище милый,
Нет давно в долине Нила –
Тех, что медь со звёзд ковали
И шедевры создавали.

Джоссер принял мудреца,
Как ворюгу-подлеца
И заметил сухо слишком:
– Надо было сдать излишки…

И котёл был конфискован.
Имхотеп – в подвал закован.
Но впоследствии прощён!
Фараону ведь ещё
Надо было – хоть для виду! –
Перестроить пирамиду.

Маг, разделавшись с работой,
Сослан был (жреца заботой)
В сторожа при царском складе
(С понижением в окладе).

А себе «верховный» в храм
Заказал (на смех и срам)
Камнерезу из Микен
Имхотепов манекен:
Удручённое лицо…
Подпись – едкое словцо…
А в руке – папирус красный.
Сходство выдалось прекрасным!

Так Египет сразу, вдруг,
Приобрёл рабов и дух.

Разлилось народу счастье
От династии к династье.
Цвёл Египет, как букет!
Замелькали тыщи лет.

Дух трудился, раб резвился
И до одури развился.
До обслуги юбилеев:
«Принеси-подай-налей!»
Или: «С песней поспеши!»
Или: «Изя, насмеши!»

Власть жирела, отдыхала,
Заимела опахала,
Как опустится прохлада –
Начиналась душ услада,
Вечеринки, прибаутки,
Всевозможнейшие шутки…

Так в Египте, без борьбы,
Власть охмурили рабы.
А к такой чуднОй стране
Власть заявится извне
И избавит от утопий.
...Объявился царь АпОпи
(Я не помню точной даты)
И гиксосские солдаты.

Раб встречал их «на ура»,
Разрушались храмы Ра,
Был убит законный царь
Шайкою небритых харь
(Кто в царя направил нож –
Стал вельможей из вельмож).
Прочий раб свобод вкусил
И в папирус заносил
Говорливых египтян:
Кто болтает, кто смутьян,
Кто (что) брякнул сгоряча
(Все исчезли по ночам).

А Египту – на потеху! –
В боги кинули Сутеха.
Он ни росту и ни вида.
Карлик. Очень лысый идол.

И совсем судьба нелепа
У творенья Имхотепа:
Хламом был ковчег завален
В засекреченном подвале.

Нет, конечно от гиксосов
Задавалися вопросы…
Жрец-хранитель (то по слухам)
Не открыл им тайну духа.
Был в отместку оскоплён,
В кровь избит и ослеплён
(Он слепцом был от рожденья,
Но случилось заблужденье,
Ибо варваров-гиксосов
Привлекал сам ход допросов).

Есть один шальной вопрос:
Как немытый царь-гиксос
И солдаты-азиаты
Поломали всё, что свято
Для древнейшего Кемета?!

Оставляю без ответа
Тайну дикого царя,
Ибо – к слову говоря! –
И не он глумился вовсе.
А его визирь. Иосиф.
Персонаж весьма известный!
Из рабов. Иуда местный.
Он – «покончить дабы с рванью!» –
Обложил Египет данью
И привёл в нужду народ
(Чтоб зависел наперёд).
Сам нахально и не ново
Врал: «Работаешь хреново!»

Раб и всякий прочий вор
Был зачислен в царский двор.

Египтянин шёл на риск:
Испускал голодный писк
И (в раздумье, нелегко!)
Слал к Апопе ходоков.
Ходоком валился в ноги
И стонал: что за налоги?!
Фараон – тот, значит, мог
Жить на маленький налог?!
А какими же трудами
Нам гасить такие дани?!
Ведь зерна не сыщешь горстки
После вашей продразвёрстки!
Масло, мясо, финик, просо –
Всё забрал у нас Иосиф!
Голодухою пугает,
Весом к весу предлагает
Мену золота на хлеб! –
Чтоб такой злодей ослеп...
Превратил народ в скотов!
В рабство наш народ готов!
Ни продЫху, ни просвету…
И небесной манны нету!
В Вавилоне все смеются:
Девки в шлюхи продаются!
Сыновьям – опоре власти! –
Подавай вино и сласти!
Растревожены отцы,
Что исчезли все жрецы!
А раздольная житуха
Нынче лишь у повитухи:
В день творит по пять абортов,
Будто бьет рекорд для спорта.
Если вымрут египтяне,
То какими же путями
Доставляться будут сласти
На столы прекрасной власти?!

Так ходок царю роптал.
Двор с издёвкой хохотал:
– Хоть откиньте все концы,
Как откинулись жрецы!
Нам всего-всего хватает!
Нас усиленно питают!

И (по-прежнему сама)
Дань стекалась в закрома
Для обмена на валюту.
Ходоков пороли люто.

Но в заброшенной столице
Тихо выросла девица –
Дочь загубленного зря
Египтянского царя.

Ту наследницу престола
Прятал в Фивах люд простой
(Лет, поди, семнадцать кряду).
И фиванские отряды
Шуганули до Европы
Всех разбойников Апопы.
 
Но вельможи (те, из рвани)
Утащили в караване
Всё, что спёрли при Апопе.
И зарыли где-то в копи.

Так Египет – лихо, с ходу! –
Вновь обрел свою свободу.
Но казна его пуста...
И пошла из уст в уста
Сказка про ковчег и манну,
Про котёл «размером с ванну»,
Что «с душою мертвеца»
В недрах прячется дворца.
Дескать, в нём богов напиток!
Отыскался странный свиток
И обрёл огромный вес:
«Нам котёл не пал с небес.
Он творенье наших рук!
Чтоб избавить люд от мук
Чудо создал Имхотеп!»
...Все явились к Яххотеп
(Так звалася, говорят,
Дочь убитого царя)
И корят: – Мы бились свято...
Отчего ж котёл упрятан?!

Обыскали древний храм,
Перерыли старый хлам,
И – уж нюхом ли, нутром –
Но нашли ковчег с котлом,
А четыре молодца
Отнесли во двор дворца.

Осмотрели очень робко:
Деревянная коробка…
В ней котёл сверкает блеском,
Но… железка как железка.
Иероглифы, чеканка…
И откуда ж льётся манка?!

Разобрали весь ковчег:
Нету духа вообще!

Ну, и кто тут мозги парит,
Будто эта штука варит?!
Непонятно, что творится…
Злость сорвали на царице:
– Дорогая, негуманно,
Отлучать народ от манны.
– Повышай-ка, радость, квоты
На пайки для патриотов!
– Надо, милая царица,
С населением делиться...
– Мы тебе добыли волю
И войти желаем «в долю»!
– Чтоб с утра и до утра
Лилась манна из котла!
– Разберись до спозаранку,
Как добыть отсюда манку.
– Мы тебе включаем «счётчик»
До утра. Сказать почётче?

Все «крутые», в масках Смерти…
Запугали девку, черти.
И ушли. Вот это лихо…
Трёт слезу царица тихо.

Вдруг явился старый нищий,
Что повсюду ищут пищу.
Бывший жрец. За верность трону
И присяге фараону
Был, как помним, оскоплён,
В кровь избит и ослеплён.
С виду стал подобен тени.
Опустился на колени…
Достаёт из грязной сумки
Примитивные рисунки,
Корку хлеба, шпульку ниток…
Подаёт царице свиток.
Чем богат, как говорится!
...И фиванская царица
Принимает от жреца
Завещание отца.

* * *

То ль насмешка, то ль беда –
В свитках царских ерунда!
Чушь: «Пилоны»… «Семь арИт»…
Жрец слепой и говорит:
– Раскатай, царица, свитки.
Расстели по свиткам нитки.
Видишь шпульку? Нитки – дрянь,
Все в узлах, сплошная рвань.
Их придерживай руками
И читай над узелками.
Этот древний тайный способ
Даст ответ на все вопросы.

Жрец с трудом закончил фразу,
Ниц упал и умер сразу.

На земле желтеют свитки.
Пальчик бегает по нитке:
«Дочь, к ковчегу подойди.
На орнаменте найди
Вход в Анубиса дворец
Там, на столике – ларец.
У ларца открыта дверца,
В нём увидишь духа сердце:
Ну, комок смешной такой.
Прикоснись к нему рукой...
Молча молви: «Дух, явись!
Трижды мёртвый, подчинись!
Бог Анубис, помни слово
И раба отдай мне снова!»
Но коль скажешь: «Дух, замри!
Трижды мёртвый, вновь умри!» –
Дух в полымя завернётся
И к Анубису вернётся.
Все слова запомни прочно
И сожги те нитки срочно.
Жги сама! Без суеты!
Тайну знаешь только ты.
Жрец давным-давно ослеп.
Долгой жизни, Яххотеп».

Пепел тайнами дымится,
Подошла к котлу царица.
И ладонью смуглой, узкой
Прикоснулась к меди тусклой...

И… качнулись небеса,
Зарыдали голоса,
Звёзды страшно закричали,
В поднебесье зарычали:
– Это кто такой-сякой
Смел нарушить мой покой?!
Что за псих такой упёртый
Потревожил Царство Мёртвых?!

Пламя змеями взвилОсь
В поднебесье раздалось:
– Не пеняй, коль будет плохо.
«На» тебе раба, дурёха.

Из котла огонь струится,
Выполз дух к ногам царицы:
Ничего в нём нет такого…
Весь в дымящихся оковах.

В небеса взглянул устало:
– Как же всё меня достало…

Удивился: вот находка!
Большеглазая красотка!
Босонога, в платье белом
(Для девицы слишком смелом),
НасторОжена… И даже
В египтянском макияже.

Дух ругнулся: – Небеса!
Девке надо чудеса!

Он создал вечерний сад
С тихим стрёкотом цикад,
Столик, факелы, лежанки,
А премилые служанки
(что возникли вместе с садом)
Вносят блюда с виноградом,
Очень лёгкое вино,
Пару порций эскимо
И копчёных райских птиц
«Для молоденьких цариц».

Ароматы, звук лир,
Ей впервой подобный пир,
А служаночки-принцессы
Знай, несут деликатесы.

Улыбнулась: – С этой медью
Мы народ закормим снедью.
Я, признаться, удивилась.
Вдруг такое появилось!
Ведь обычный вроде ящик…
Бум! – и ты. В цепях горящих.
А скажи, любезный, мне,
Почему они в огне?

Отогнав от пищи мух,
Усмехнулся странно дух:
– Дома стены жарковаты.
Пробуй, милая, салаты.

Яххотеп весьма толково
Оглядела все оковы:
В них дымится духа кожа.
Горячи, наверно, всё же.
Злобны, тесны не по росту…
И сказала очень просто:
– Оставайся тут, не жалко,
Если дома очень жарко.
Прогонять тебя не буду
И заклятие забуду.

Поутру, не мене роты,
Заявились патриоты.

И… лишились речи просто:
Горы яств! И с башню ростом
Джинн в дымящихся доспехах!
Залилась царица смехом…

Молча слопали салаты,
Мясо, персики, гранаты,
Осетрину, антрекоты…
И обдумывали что-то.

– Все ль наелись вкусной снеди
Что пришла из звёздной меди?

Ей ответили, дрожа:
– До отвала, госпожа!
Мы уж рады так уж рады!

…Отравили девку, гады.

Для царицы похорон
Люд идёт со всех сторон.
Духу к мёртвой нет пути:
От котла не отойти.
Богом Смерти ведь она,
Та черта, проведена.
Шаг малейший сделай хоть –
Кандалы сжигают плоть.

Дух свирепым дымным бесом
Бил в котёл с полтонны весом
И в ужасной круговерти
Обратился к Богу Смерти:
– Непорочна и светла…
Дай мне отпуск от котла!
Никуда я не умчусь,
Я всего лишь с ней прощусь.
Ей воздам свои хвалы
И вернуся в кандалы.

Дух заплакал. И немного
Размягчилось сердце бога.
И песочные часы
Тот поставил на весы:

– Врешь, поди, что «был как брат»
И «не ведал про разврат».
Не волнуйся холодцом
И на сутки стань жрецом.
Будь красавцем без оков!
Но давай «без дураков».

Вмиг упали цепи с духа!
Бог добавил очень сухо:

– Ты назначен до зарницы,
Быть слугою при царице.
С ней останешься в гробу,
Как и следует рабу.
Если вздумаешь, злодей,
Затеряться средь людей,
Я вдогон не заспешу.
Убежишь – с неё спрошу.
На неё падёт вина.
За тебя клялась она.
Заморочил девке разум –
Пусть прозреет дура сразу
В жабьем чреве. Будет знать,
Как ифритам доверять.

Дух за ночь воздвиг в пустыне
Гроб такой, что сердце стынет.
В тыщу раз поболе весом
Усыпальницы Рамзеса!

Золотой отгрохал склеп
Для «любимой Яххотеп»,
Поместил туда царицу
И заклятье на гробницу:
– Встань, невидимый забор,
Перед ним ослепни вор,
Ни на карте, ни на снимке
Нет гробницы-невидимки!

...Лиц печальных вереница,
Спит на золоте царица.
Люди входят галереей
И спешат отсель скорее:
Каждый видит, что вот-вот
Хлынет вниз гранитный свод
В этой каменной кишке.
И останешься в мешке.

Ну, а духу вызнать надо
Кто царице подал яда.

Все к утру простились, вроде.
Дух на воле и свободен.
Нет оков. Ну хоть полвека
Будет в теле человека!

Дух представил без труда
Зал Загробного суда.
Приговор. И в чёрном храме
Яххотеп подводят к Амме...
За побег сполна ответит.
Бог не лает зря на ветер.

Поглядев на блик востока,
Дух задумался жестоко.
Про богов, про дураков,
Про отсутствие оков…
Как доверчивы простушки…
Что светлеют пальм верхушки…

Усмехнулся на восход
И… закрыл гранитный вход.

…Благовоний льётся вонь,
В чашах плещется огонь.
Равнодушно, не капризно,
В них сгорает воздух жизни.
Не достанется полвека
Духу в теле человека…

Рассчитав свой срок спокойно,
Дух присел в ногах покойной:
Что без толку суетиться?
Шевельнулась вдруг царица…
Поднялась на смертном ложе,
Розовеет быстро кожа,
Оживает в красоте…
Улыбнулась темноте:
– Бог Анубис сгоряча
Отпустил меня на час.
Нервный что-то. Очень злился!
И чему-то прослезился.
Что-то буркнул про «кровати»…
«Пять минут, поди, не хватит»…
«Впрочем, часа будет много!» –
так рычал мне на дорогу.
«Этот тип весьма искусен.
Ты в его, дурёха, вкусе.
Мы знакомы с ним века».
Бог на что-то намекал?
Ух, какой диванчик милый!
Подойди ко мне, любимый.

С год дивились двор и свита:
Где гробница из гранита?!
Отродясь таких заминок
Не случалось средь поминок!

Ни царицы, ни гробницы...
Непонятно, что творится!
Не могли ж её всем миром
Разобрать на сувениры!

Вспоминали молодца
В облачении жреца,
Что с визирем поквитался
И в гробнице той остался.

И моментом новый вор
Наводнил фиванский двор.
Обозвался мигом «знатью»,
Оградил поместья ратью,

Развернул в теченье суток
Импорт лучших проституток,
Обозначились стриптизы,
Колесницы, жён капризы,

Поделили пивоварни,
Рудники, зерно, пекарни…
(Одному аж Нил достался!)
Дух? – рабом котла остался.

И опять сердцам утеха...
(Что касается Сутеха –
Эти идолы снесут
При царице Хатшепсут).

Кто-то (видно, очень ловок)
Ввёз в Египет тьму листовок:
«Ваш промышленность утла
Из несчастия котла.
Трудолюбие забито,
Предприимчивость убито.
А доходы ваша власть
Никуда не знает класть:
От закат и до рассветов
Тащит деньги в царство хеттов!
Но! Когда котла не будет,
Шевелиться станут люди!
Двигать будешься не вниз,
А в сплошной капитализ!
Надо вам: А! Бунт поднять.
Бэ! Тотчас котёл принять
(По согласию сторон)
В славный город Бэбилон».

Но египетский простак
Возражал листовкам так:
– А не будет ли урону
От ковчега Вавилону?
Не падёт ли он, низложен?!
Мы на то пойти не можем.
Продолжайте голодать.
Ну, а мы – с котлом страдать.

К фараоновым вельможам
Раб особый был приложен.
Очень мудрая порода!
Вся из пришлого народа.

Расскажу вам о лице,
Что растилось во дворце:
Он жрецами был воспитан,
Манной звездною упитан,
Вник в секрет дворцовых правил
И чудовищно картавил,
А добрейшей фараоншей
Назывался просто «МОшей».

Вообще-то этот парень
Был сынишкой Нефертари,
Но… капризное дитя
Невзлюбило египтян
И в годах, так повелось,
«Моисеем» назвалось.

Сплетни глупые сочились:
Моисей-де «замочил»
Просто так, ни за «гу-гу»,
Фараонова слугу!
Беспробудно вина пил!
А, упившись, падал в Нил!

Слух: приставлен переводчик
К Моисею. Тот молодчик
Из «братАнов», мол… Речист!
Скор и на руку не чист!

Ошибается народ.
Было всё наоборот.
Моисей – не уголовник,
А ответственный чиновник.
Величав, упитан, сед,
Великан в расцвете лет
С состояньем баснословным
И прекрасной родословной.

Он в Египте Нижнем жил.
Верой-правдою служил
Вместе с братом Аароном
Пустомеле-фараону.
Изредка вовсю чудил
И преступников судил.
Неподкупным естеством
Расправлялся с воровством!
За украденный излишек
Гнал египетских воришек
Известняк в песках пилить
И ливанский кедр валить.
Манной звёздной отобедав,
О народных мыслил бедах!
Несвободою томясь,
При котле чужом кормясь
(Балычок, икорки пресной,
Чарку манночки небесной…)
Как-то раз, томясь, изрёк
Гениальнейший намёк:
– А не взять ли вообще
Как бы в собственность ковчег?

И… затеял с Аароном
План пробиться в фараоны.

За подобные делишки
И крамольные мыслишки
Живо брали под уздцы
Фараоновы писцы.

Моисей во всём признался,
Но совсем больным сказался
И египетский царизм
Проявил свой гуманизм:
Дело вёл без всякой спешки,
Не приставив даже слежки.

Аарон писцам не дался!
В эмиграцию подался.
Тёмной ночью убыл он
В Междуречье. В Вавилон.

Аарон был, между прочим,
Человеком книжным очень.
В эмиграции (с безделья)
Аарон плодил идеи.
Много-смело сочинял
И в папирусный журнал:

– Почему так много спиц
В египтянской колесниц?
Двух достаточно вполне!
Знать, готовятся к войне…

– А с чего в одной столиц
У статУй тяжёл десниц?
Раздаётся оч-ч-чень мне,
Что готовились к войне.

Всем вопросы задавал,
Моисея трактовал.
Кулинарную колонку
Вёл под рубрикой «солонка»,
В ней смакуя постоянно
Аромат «свободной манны».

Но Египту этот бред
Наносил мельчайший вред.
Ясно ж сразу: беглый вор
Сочиняет всякий вздор,
Про войну и про десницы
Чтоб не чистить колесницы.

…Тяжко жить без толмача.
Моисей наш сгоряча
Хлопотал за Аарона
И …охмурил фараона!

Был беглец к врагам прощён.
Да-с. Прощён и возвращён.

Он вернулся из изгнаний
С чемоданом тайных знаний:
Начертал для Аарона
Некий маг из Вавилона
Удивительный маршрут:
Мол, избавь рабов от пут…
Египтянами покайся…
У котла не примелькайся!
Незаметно забирай
И... с котлом, в оазис-рай!
За бархан шмыгни бочком,
Там живи особнячком:
Много пальм, девиц, воды…
Вавилонские сады!
Тот оазис обетован
Израильцам уготован.
Важно нос не опускать!
План подскажет, где искать!
План тебе во всём поможет!
На, держи. На бычьей коже!
Вот и разовый талон
В сад «Висячий Вавилон».

С нетерпением зуды
Аарон помчал в сады.
Там и ахнул: верно, рай!
Хоть ложись и помирай!

(А слепого бедолагу,
Что к садам качает влагу, 
Аарон не замечал:
Мало ль, кто чего качал!)

Уйма там достойных лиц,
Междуреченских девиц
(Ткань прозрачная на всех)
И прозрачнейший бассейн.

Кто без ткани, а в ремнях -
Извиваются в огнях,
Вертят телом при шестах
И томятся на крестах. 

Диво видел и иное:
В банках пиво ледяное!
И к тому ж Семирамида
Осмеяла пирамиду:

– Что камней мильярд пудов
Супротив живых садов?!
Пирамида – мёртвый хлам.
То ль могила, то ли храм.
Разве только красива
Как творение ума!
А для жизни этот призрак
Не годится. Жизнь капризна.
Людям вовсе не к лицу
Поклоняться мертвецу  –
Человек падёт к ногам
Лишь уверенным деньгам!
Юный друг, усвой урок:
Жизнь грязна. Сплошной порок!
Ты ещё не пОнял разве?!
Сад на чём растёт? На грязи!
Лей питательный навоз –
Расцветут сады из роз!
Ну: науки там, искусства…
И мораль, да будь ей пусто...
Будут люди до склероза
Пить порок и нюхать розы.
Мы же благосостояньем
Назовём их состоянье.
Вавилон – ума приют!
Для отверженных уют!
Без плетей людишки наши
Хоть сейчас построят башни –
До небес сооруженья
Фараонам в возраженье!
Чтоб затмили ум успехом,
Чтобы с них дразниться смехом,
Чтобы с них пускать салют,
Чтобы символ всех валют,
Чтобы в мире, как азы
Изучали наш язык.
Тут всемирный будет штаб!
Только тут! Схватил масштаб?
Ваш Египет – он... изъян!

Аарон проникся в план.
Приобрёл царя прощенье,
А к Египту – отвращенье.
Мысль одну привёз домой:
– Пусть «оазис». Только – мой!

И однажды для царей
Закатили юбилей.
Моисей дымил дурман,
Аарон же, как гурман,
Лил налево и направо
Вавилонские приправы.
Много пива, льда, грибов,
Анекдоты от рабов,
Шло веселье колесом!
И... сморил внезапно сон.

На последствия гульбы
В залу хлынули рабы,
Чтоб объедки, коль не съесть,
То хотя б с собой унесть.

От толпы рабов тотчас
Отделилась тихо часть…
Но к еде не прикоснулась!
Вся охрана - не проснулась.

(А в хранилище уютном,
Без присмотра абсолютно,
На шлифованной плите -
То, что создал Имхотеп).

Словом, стибрили ковчег
И (как будто на ночлег)
Быстро смылись за пустырь.
Там помойкой и – в кусты.

Очень скоро пирамида
Потерялася из вида.
А прекрасный, братцы, вид
Открывался с пирамид!
Видно, кто куда пошёл,
Или кто чего нашёл,
Где пожар случайно вспыхнет,
Кто в тенёчке тихо дрыхнет,
Где какой замечен слон,
Кто вострится в Вавилон...
Невозможно полежать!
Невозможно убежать.

А за месяц-два до пира
Моисей поведал миру,
Что Египту, дескать, надо
Под проценты делать вклады:
– Меру золота дашь мне,
Через год получишь две!
Без обмана и урона!
Слово сына фараона!
 
Натащили недоумки
Золотой посуды – сумки!
И браслетов, и колец...
Заживу-де, наконец!

(До сих пор по белу свету
Ищут все посуду эту.
Где, в какой она стране...
Поднялась весьма в цене!)

Одуревшие жрецы
Не поймут, где беглецы!
Пирамиды, копья, лица –
Всё двоится и троится!
Жуть отрыжка из нутра!
И… проспали до утра.

Знать, начертано судьбой
Им проснуться голытьбой
И за завтраком убогим
Имхотепа кликнуть богом
(Пригодился манекен
Камнереза из Микен!)

Жрец верховнейший тогда
Фараону нагадал:

– Вижу: близится разруха.
Пошатнётся трон без духа!
Сообщают мне жрецы
Про повальный дефицит,
Про набитые склады,
Про пугливые суды,
Сброд набил деньгой карман
И гогочет про обман,
Между тем творит поклон
Всё туда, где Вавилон!
Даже боле: этот сброд
Распускает анекдот!
Нет ни слуху и ни духу
Про почтенье с голодухи!

Извини: я отдышусь
И сказать тебе решусь...

Фараон! Презрев обиды
Отрекись от пирамиды!
Окажи народу милость,
Отмени к труду повинность.
Вместо манны выдай сброду
Безграничную свободу!
Разреши болтать о многом –
Вновь тебя признают богом.
Фараон, не возражаю
Про «искру» и про «пожар»...
Но бояться смуты рано.
В храмах – сильная охрана.
При большой свободе слова
Крикунов мы враз отловим!
Отнесись к смутьянам с лаской,
Чтоб забыли страх огласки:
Где свободы выше крыши –
Все орут и все не слышат.
Мы к тому ж считаем риском
Заносить смутьянов в списки...
Согласись, золотоликий:
Всякий список есть улика!
Чтоб смутить державу нашу
В Вавилоне списком машут,
Потрясая небеса.
А пойми, кто что писал!
Норовят, чтоб вспыхнул спор,
Чернь схватилась за топор,
Там глядишь: держава рухнет!
Надо чернь загнать на кухни:
Пусть заботу о стране
Проповедуют жене.
Лают нас, предвидят крах,
Чернь на кухне держит страх!
«Как язык подрезать сброду?»
Крокодилам дай свободу,
От которых  – скоро век –
Твой народ очистил реку.
Не держи в загоне боле,
Отпусти ты их на волю!
Лет за пять –  поверь, я знаю! –
Крокодил собьётся в стаю
Под командою самцов
И надзором из жрецов.
При свободах населенье
Мы вернём в повиновенье
Без репрессий и угроз.
С крокодила что за спрос?!
Говорили даже встарь:
«Крокодил – простая тварь.
И прожорлив, и несчастен,
Фараонам не подвластен.
Плохо ловится сетями
И совсем не египтянин».

Фараон мигнул лицом
И... обнялся со жрецом.

Вновь в долине Нила счастье!
Вновь народ согласен с властью!
Снова флейты засвистели,
Крокодилы растолстели...
Крикунов подсократили
И списали на рептилий.

Словом, мир вовсю вращался,
Египтянин – сокращался.

Тут с Египтом разлучимся
И пустынею помчимся,
Где, песком забивши рот,
Моисей ведёт народ.

За барханы он ныряет,
Сам по карте путь сверяет,
На проверенном плече
Ввосьмером несут ковчег! 

Все, устало вереща,
Тащат сумки на плечах:
Кто с двумя, а кто с тремя,
Тихо золотом звеня.

Котлоносец элитарный
Был совсем гуманитарный:
На судьбину ныл надрывно,
Спотыкался непрерывно
(Коль в песке туфлёй увяз).
Словом, сильно духа тряс
И вопил. Мол: хватит! Всё!
Пусть паскудник нас несёт!
Наше дело – ненароком
Развивать вокруг пороки!

Дух метал в них быстро искры
И давал контрольный выстрел.
Беглецы (хоть не хотели)
Но несли при том потери.

Кое-как втоптав в песочек
Болтуна с дырой в височке,
Приступали – по ночам! –
К эпитафиям-речам

(Днём в пустыне очень потно
Ночью ж траурной вольготно
И к тому же при луне
Чушь за речь сойдёт вполне)

Так до самого рассвета
Продолжалися банкеты.

Моисей не уставал,
Манну лично выдавал
Отмечая пАйки мелом.
Брат его занялся делом:
Пел куплеты Аарон.
Так и так, мол, фараон
Не опасен нам совсем!
Ибо с нами – Моисей!
Все египетские боги
Моисею пали в ноги!

(Намекал: ещё услышат, 
Что у брата выше «крыша»)

И, пока не свалит сон,
Средь песков хрипел шансон,
Колыхался до рассвета
Целлюлит кордебалета.

Звёзды блещут, ночь светла,
Все толпятся у котла
И живот, перегружён,
Призывал к замене жён.

Ярко всем луна светила,
Даже мысль не посетила:
«Ну как с голоду помрёт
Обворованный народ?»

– Голод? – египтян забота!
– Пусть научатся работать!
– Ну: рубанок где добудь
И строгай чего-нибудь.

Отоспавшись и покушав,
След топтали волокушей –
Ведь бесследных не догонит
Египтянская погоня.

Моисей слонялся с год.
Зароптал его народ:
– Манны нам полно, как грязи,
Только где же нам оазис?!
– Где помытые дороги?
– Ассирийки-недотроги?
– Междуреченский изыск?
– Где пропажней тапки сыск?!
– Странно, люди, мене странно...
Но воняет эта манна!
– Дух в упор не сносит дерзость!
– Всё ж вокруг да та же мерзость!
– Чем пустыней заходить,
Смейте пиво охладить!

Словом, люди убедились
Что в пустыне заблудились.

Моисей не оплошал
И сурово вопрошал:

– Голосуй! Идёшь кругами?
Или будешь раб поганый?!
Слабаков я проучу!
И от манны отлучу!!

Аарон не уставал,
Брата тут же трактовал:

– Раб! Диктует нам судьба
Призабыть в себе раба!
Кто свободными проснётся –
Гнусь над манной рассосётся
И начнёшь не верещать,
А охотно поглощать!

Все пустынею плелись,
Речи шёпотом велись.
И под вздохи: – Вот бы в Фивы…
Тотчас делались плаксивы:
– Не, увязли в деле слишком…
– Там Анубиса братишка…
– Он работу знает с толком…
– Вмиг напялит маску волка…
– Лучше с Мошею блуждаться…
– И пустыней заблуждаться…

Под слезливый под галдёж
Подрастала молодёжь.
Пищи прочей не встречала,
Манну шумно поглощала,
А к ковчегу не совалась -
Наслаждалась, тусовалась
(Не в песочке ж медь искать
Да ракеты запускать? -
Бултыхалася в порок!).
Так прошёл немалый срок.
Аарон вопил куплет
По субботам сорок лет!

...Вспомним, что за дурость мелет
Нам Дефо из Даниелей:
Дескать, можно тридцать лет
Не смотреть на белый свет,
Мыслить вслух и коз пасти
Да на острове расти
Исключительно духовно.
Совершенно не греховно.
Без махорки и без водки!
...Офицер с подводной лодки,
Отличавшийся талантом
И читавший Гёте, Канта
(Он случайно был потоплен
И жевал в атолле сопли),
Текст забыл, при всех чесался
И на баб молчком бросался:
Совершенно одичал
И нелепости кричал!

Не один подобный случай
Был внимательно изучен:
За всего четыре года
Превращаешься в урода –
Из камней творишь иконы
И забудешь про законы.

Коли умный – дай ответ:
Что изменят сорок лет?!   

Вот смотри: кой-где в пустыне
(Он и там скрипит доныне)
Обретался скотовод
(То совсем простой народ:
Выпивать губа не дура,
Гость – священная фигура,
Дети, жёны, коз отары
Да романсы под гитары).
Никаких других мотивов!
Бедуины. Примитивы.

Вдруг – орава на бархан!
Из «мокрушников» пахан,
Как-то вдруг ничейной стала
И отара, и гитара...
Вмиг враньём забили баки,
Там и сям возникли драки,
Гость хозяина срамит,
Всем безудержно хамит,
Оглушительно стращает,
Потихоньку развращает,
Не щадя угроз и плюх
Превращает девок в шлюх.
 
Словом, будто «робинзоны»
Сорвались толпою с «зоны».

Огорчённый скотовод
(Что совсем простой народ,
Обретавшийся в шатрах
И без кухонь и без страха),
Меч опробовал с тоски:
– Дуй-ка, гость, в свои пески!

И опять из года в год
По пескам бредёт народ...

Моисей (он всё ж мудрец)
Удивился наконец:
Повидали коз отары
И волынки, и гитары,
И органы и трембиты
(У трембит бывали биты)
Лютни, арфы и свирели
(Убежали еле-еле)
Бубны из воловьей кожи...
А везде одно и то же:
От ворот его народ
Получает поворот!

Моисей вздыхал в печали:
– Чтой-то мы не так начАли...
Надо правила привить
И народ мой вдохновить!
Хватит кое-как влачить!
Буду жизни вас учить.
Созываю мудрецов!
Я пророк, в конце концов.

Мудрецы собрались мигом
И явили миру книгу:
Сборник правил поведенья,
Свод манер и наблюденья,
Всевозможные советы
И строжайшие запреты.
Тьма рецептов! Целый воз.
В них любой чужак – навоз,
Что получит «шиш» и «фигу»
(Не читали эту книгу?
Коль приспичит после пьянки –
Продают возле Лубянки).

Дух листал «Шулхан Аруху»
И приписывают духу
(В чём имеется сомненье)
Страсть загадочное мненье:
– Супротив твоей «Арухи»
Сочинят свои «прорухи»
И сколотятся в гурьбу
Изучать «Мою борьбу»!
Мой совет: послушай, Мишка,
Выбрось к чёрту эту книжку.


* * *


С книгой вовсе сели в лужу:
С ней народ нигде не нужен,
А приветливый «навоз»
Вмиг доходит до угроз!

И бредут через пески
Поредевшие виски...

Старички-первопроходцы
Превратилися в уродцев:
Позабыли, где ходили;
Позабыли, как любили;
Позабыли про угрозы;
Доходились до склероза!

Аарон довольно мило
Старцев с ложечки кормил.
Очень бодрый старичок
(Далеко не дурачок)
Почитался как шаман
И писал большой роман.
Сверхбестселлер. Мор и страсти,
Саранчовые напасти,
Извращения ума
И бубонная чума –
Всё валил, острО шутя,
На несчастных египтян.

И роман имел успех:
У костра бубУхал смех!
(Впрочем, тот, кто зло молчал,
Свой паёк не получал).

Обделённый сим куском
Молча тёр котёл песком
И… случайно, иль из вреди 
Отломил кусочек меди.

(Мы поймём, то вред иль нет,
Отбежав на сорок лет.
Дух велел свирепо, веско 
Свой котёл скоблить до блеска: 
– Чтоб сиял, как чёртов глаз,
Если «хочете» колбас!
И… расписывал всяк раз
Вкус таинственных «колбас»
Всем, кто медь песочком тёр.
Так за сорок лет котёл
Толщиною стал, понятно,
Как фольга. Иль, скажем, ватман).

Парень взял кусочек мелкий
И согнул его... в тарелку.

Дух в восторг тотчас пришёл, 
Груд колбас в неё нашёл
(Неизвестно уж, откеля!)
И бутылочку «Мартеля».

Согласитесь: негуманно
Сорок лет давиться манной.

Тут уж каждый встрепенулся
И делить котёл рванулся.
Бил и гнул. И тут же кушал.
Моисея и не слушал:

– Что ты сделаешь, пророк?!
– Наступи на мой порок!
– Я хочу вкуснейшей каши!
– Была ваша – стала наша!

Словно рой свирепых мух,
В небе с гулом вился дух –
Над побоищем летал
И развязно хохотал:

– Бей его смелей, сынок!
Гни из меди каганок!
Каганок, родной милок –
Мелкий личный котелок!
Камень медью обогнуть –
Раз делов, ну как хлебнуть!
Вот на всякий случай нож!
Молотки от фирмы «Бош»!
Рви посуду до остатка!
В каганочках манна слАдка!
Самым-самым расторопным –
Манна с мёдом и сиропом!
Торопись, не то упустишь
Земляничку али сУши!
Эй, кому клубнику в сливках?
Налетайте на подливку!
Ешьте через «не могу»
Антрекоты и рагу!
Ну, кому «Мартель» и даже
Цепи духа на продажу?!
Тут клеймо! «Анубис лично»!
Блин! За них дадут прилично
На каком-нибудь там  «Сотбис»!
От богов цепочки обе-с!

День в пустыне лился грог!
Дух буквально сбился с ног.
От работ рассвирепел!
Впрочем, лагерь захрапел.

* * *

Пира вовсе не отведав,
Моисей смотрел на небо
И страдал который год:
«Как высок небесный свод!»

Тут на лысину ему
Рухнул с буквами валун
И… по коже как мороз!
Вмиг отшибло весь склероз!

Смерть приходит не одна:
Ум с собой несёт она.
Тот, что вроде бы пропал.
Даже сил вернёт запал.

Да-с, читатель. Дня за три
Не скули, а посмотри
На родного человека,
Что вернул себе полвека:
Трезвый взгляд, мудры ответы…
(На себе проверишь это).

Моисей привстал легко,
Огляделся далеко.
А насколько видит глаз –
Пирамиды из колбас!

И сказал весьма довольно:
– Вижу, людям очень вольно!
Сорок лет мене не жаль!
…Снова бухнула скрижаль.
И едва-едва не в ухо!
Тут пришлось серчать на духа.

Дело в том, что дух-кокетка
Вечно «в Мошу!» метил метко.
То есть очень безобразно!
И долбил на камне фразы:
Наставления из школы,
Поучения, приколы,
Анекдоты, заклинанья...
Их тащили, проклиная! –
Дух изволил захотеть,
Чтоб его «библиотеку»
Сохраняли, как «скрижали».
Моисею угрожал!
Аж вплотную подходил
И загадочно цедил:
– Средь пустыни эти плиты
Из больших глубин добыты.
Потеряешь раритет,
Дорогой «авторитет» –
Продырявлю всем назло
Тектонический разлом!
Не ищи себя глупее!
Враз устрою вам Помпеи!
«Шумно»? Сами виноваты!
Понабейте в уши ваты!

По ночам долбил, проклятый.
А в пустыне нету ж ваты!

Моисей, припомнив вату,
В бороде улыбку спрятал:

– Признавайся, дух-шалун:
Ты в меня пустил валун?
Вес такой, что глянуть жутко!
Верх злодейства, а не шутка!

Дух вздохнул, протёр мешалку,
Усмехнулся очень жалко:

– Моисей, я ведь устал...
Твой народ меня достал!
За день я настроил всем
Пирамид аж тысяч семь:
Из осётров, фруктов, сушек,
Из каких-то мёрзлых тушек.
Недовольны рабской пищей!
В каганке свободу ищут.
Кто, скажи, свободу ту
Измеряет, как жратву?!
Непростые это вещи…
Ты, мудрец, отвесил хлеще:
«Всё забыть! Даёшь склероз!»
Задаю простой вопрос:
Коль вновь в рабство угодишь,
Как его ты разглядишь? -
Ты ж забыл за сорок лет
Раб ты чей-то или нет!
Вот смотрю сейчас на вас:
Чёрт-те что! Рабы колбас!
Поразбили всем носы
Ради этой колбасы!
«Деньги, шлюхи, ресторан,
Заберись в чужой карман,
Втихаря ножом пырни
И в толпу быстрей нырни,
Чтоб никто у храбреца
Не запомнил и лица.
И –  в оазисы, на воды!» -
Это есть твои свободы?
Ты старик, конечно, мудро
Напускаешь в мысли пудру:
Сорок лет и без оков
Водишь этих дураков!
При твоём солидном виде
Ты бесспорно явный лидер:
И харизма, и подход...
Даже я вкусил свобод!

Дух метнул пасьянс с тузами
И опомнился глазами:

– Где-то спрятаны бумаги,
Что прислали как-то маги:
Фотография стриптиза,
Приглашение и виза.
Два билета до Евфрата
И брильянт на три карата.
Настоящий! В первый раз
Мне они всучили «страз».
Знаешь, Моше: те заразы
Научились делать «стразы»!
Хаммурапи дёрнул бес
Строить башни до небес.
Эх, несчастная планида...
А ведь там Семирамида!
Там рулетка, приз, сюрприз,
Там безудержный стриптиз,
Там висячие сады,
Изобилие еды...

Дух измял кошачью морду
И осанку принял гордо:

– Развлечений не ищу!
Вавилон я защищу!
Как мудрец-философ нищий
Обойдусь простою пищей,
А красотки с нежной кожей
Будут греть из шёлка ложе.
Я ж из сказочных объятий
Буду власть учить с кровати.
Расскажу, как-где летал,
Тем составлю капитал.
Говорят, за мемуары
Баснословны гонорары!
Где с заначкою мешок?
Моисей! «На посошок»?
Выпьем среди кедров чашу
За прогресс и дружбу нашу!

Дух взрастил моментом кедры
И «Мартель» забулькал щедро.

Старец чарку взял у духа
И «Мартель» слегка обнюхал.
Закусил икрой пристойно
И сказал весьма достойно:
– Я страдал, рабов кормил,
Изнывал и устремил.
За обид и униженья
Мы достойны положенья
Без труда  – и без оков! –
Манну есть из каганков.
И чтоб в каждом дух и раб
Раздавал колбас и краб! 
Мыслить – не твоя забота.
К каганкам ступай. Работай.
Втисни в каждый рабский дух!
Раздели свой дух на двух,
Там на сотню и на тыщу.
Выполняй мою мыслищу.
Мы –  «верхушка». Ты – наш «базис».
Не мешай искать оазис.
 
Дух ругнулся неприлично
И явил костюм отличный –
То ль артист, а то ль юрист…
Словом, явный карьерист:

– Ничего не натворил,
О свободе говорил…
Чтобы дух, как горсть бобов
Разлетелся на рабов?!
Значит, мой удел – творить
И при том не говорить?
А пустыней переход -
Ход «раба» в разряд «господ»?!
Это, Мошенька, труба...
«Господин» - лишь часть «раба»!
Жутко парочка воняет
И друг друга дополняет.
Ишь, нашёл к свободе путь -
Недотёпу в рабство гнуть!
Шито-крыто, тихо-глухо
Умыкнул права на духа?
Или дух уж так устроен,
Что свободы недостоин?
Прилагаем он к посуде?
Моисей, не обессудь:
Вынь, родной – и в сей момент! –
Ты на духа документ.
Например, контракт ужасный
Иль хотя бы чек из кассы.
Да, о чеке… Сколько МОше
Получал при фараонше?
Да тебе на железяку
Средств не хватит. На кизяк!
А почём посуда стала
Из небесного металла?!
Да чтоб манну выдавал...
Ну, а ты котёл ковал?!
Разгадал в своей тетрадке
Три Анубиса загадки?!
Ах, ты вовремя смекнул
И посуду умыкнул…
Завладел навечно? Браво.
К слову: есть такое право?
Ты фантазии уйми,
На оклад меня найми.
Чтобы я набил  – и сытно! –   
Каганок твой ненасытный.
Иль рабов к нему ищи,
О свободе не свищи –
Вдруг к котлу дурак придёт,
Что раба в себе найдёт?!
Я, мой милый эскулап,
Был «невольник», а не «раб»!
И намёков не прощу -
Живо камнем запущу!
Ха-ха-ха! Гляди, упал!
Ладно-ладно, не попал...
Неужель на старика
Приподнимется рука?!
А теперь, родной, «антракт»!
Почитай-ка мой контракт:
«При котле, едрёна мать,
Неотлучно состоять!
А не то получишь в зубы.
Марш служить котлу! Анубис».
Видишь, сказано: «котле».
Не «рубанке», не «метле».
Нет в контракте «каганка»!
Я свободен! Ну, пока… 

Но не спрятался, лукав!
Был ухвачен за рукав:

– Нет, не всё, «душОк»! Постой!
Тут вопрос-то непростой!
Хоть ты хитрый, даже очень,
Но ответь-ка, между прочим:
Сколько ты у этой каши
Отстрелил кормильцев наших?!
А теперь в бега бросаться
Без отдачи компенсаций?!
Да за все твои делишки
Вечной платы мало слишком!
Да-с, душок, увяз ты прочно.
Мы урон оценим точно!

Сбив щелчком с мундира пух,
Став блондином, рявкнул дух:

– Ты, любезный мой, ещё
Фараонам выставь счёт!

И с лихим ковбойским свистом
Обернулся вновь юристом:

– Ай-яй-яй, какая жалость…
Что ж теперь разобижались?
Лез в чужой котёл настырно –
Вообще посуду стырил! –
И чурается теперь
Производственных потерь!

Дух поправил гладкий волос
И слегка понизил голос:

– Я добавлю по секрету:
У единственной кареты
Очень жёсток, Моисей,
Внутривидовый отсев.
Двух карет в оазис нет!
Не усвоил мой ответ?
Сорок лет всех этих «лохов»
Мы дурачили неплохо,
Но обманом «в господа»
Не проскочишь, вот беда!
Рассмотри оазис ваш:
Из чужих колбас мираж!
Пищевая красота
Вся протухнет до утра,
А галеты и печенье
Отберёт лихой кочевник.
Оградишь себя забором
Для сохранности от воров?
То есть: вышки, псы, «колючка»,
Пулемёт, охрана-«злючка»?
Это, друг, оазис-«квази»...
«Гетто» это, не оазис!
От тюрьмы оазис твой
Отличается жратвой.
А к свободе нам с тобою
Не получится без бою:
У кареты «в господа»
Насмерть режутся всегда!
Чтобы мирно влезть, дружище -
Надо выложить деньжищи
И в карете стать слугой
Под господскою ногой.
Не бывает, чтобы «Вася»
Занял место в «первом классе»! -
Ты прикинь, во что ввязался
Чтоб пупок не развязался.
Или ждал, что «ваш билеты...
Пошагайте до кареты...
Повезём с удобством вас...
Занимайте первый класс...»?
Поздноватенько лечить,
Но не лишне подучить…

...Незаметно как-то, вдруг,
Стал прекрасной девой дух!
На высоких каблучках,
В соблазнительных очках,
С любопытною указкой…
И сказал со строгой лаской:

– Ты к скрижали подойди.
Видишь надпись: «Не кради!»
Нет, любезный мой пророк,
Эту мысль не я изрёк
И скрижали – вам посланцы
От совсем других инстанций.
Вникни в тон, каким толкуют!
Мама сыну что воркует:
«Моше, пряменько сиди…»
«Моше, ровненько иди…»
И достаточно вполне!
Глянь скрижаль! – Сплошные «не»:
– Не служи двум господам!
– Не твори икон рабам!
– Не тревожь напрасно бога!
– Слугам отдых дай немного!
– Почитай отца и мать!
– Неприлично убивать!
– Не развратничай, подлец!
– Не кради чужих овец!
– Не пиши царю доносов!
– Не завидуй, недоносок!

Дева-дух остановилась
И себе же изумилась:

– Вы что: с мамой не общались
Коль подобным отличались?!
От таких упрёков вслух
Покраснеет даже дух!

Дева-дух вздохнула бюстом:
– Мука мне с подобным хлюстом...
Ты простой вопрос, мудрец,
Обкумекай под конец:
Что ж из всех, кто тут скитался
Этот окрик вам достался?!
А?! К народу мудреца
Могут ведь прислать гонца:
Разъяснить манеры устно.
В раз последний, вот что грустно.
Да пришлют не тех козлов,
Что ты слал врагу во зло:
Подловить тайком врага
Да сшибить с него рога! -
Нет, любезный мой пророк!
Он придёт вам дать урок
Без скелетного крушенья,
Исключительно внушеньем.
А урока не поймёте
И гонца того прибьёте…
У-у-у… Тогда, мой дорогой,
Светит вам билет другой.
Не бесплатный. Ведь «мессир» -
На иной маршрут кассир...

Дух котла, вдохнувший воли,
Свой привычный принял облик.
Пригрозил: «Без дураков!»
В небо взмыл и был таков.

* * *

Расскажу про «невезуху»
Что разбила планы духу:
Неизменным был пейзаж,
Аравийский плыл мираж,
Ни дождей, ни туч, ни гроз.
Круглосуточный склероз!
Нет ни шороха, ни стука!
Одолела духа скука...
Вдруг навстречу — скотоводы!
Дух наплёл им про свободы,
Про судьбу, про связь времён...
Вмиг собрал пятьсот племён.

Скотовод речам внимал,
Дух подарки принимал:
Меч, халат, ковров охапки...
Подарили даже тапки!
(Дух в мечтах пустынно-сладких 
Представлял такие тапки
И уход от дел от всячих
Посреди садов висячих).
Перешли совсем на «ты»!
Дух поведал про мечты,
Про утеху сердца в войнах,
Про четвёрку девок знойных,
Про волшебную красу
Яххотеп и Хатшепсут,
И про Ти (что в царской свите),
И про чары Нефертити...

Древних вин текла река,
Ароматы шашлыка...
А четвёрка знойных дев
(Руки сладостно воздев)
Вышла с танцем живота...
Стихли шум и суета! –
Лишь скользят подле лежанки
Полуголые служанки.
Не банкет – сплошное «порно»
Средь животиков проворных!

Дух в плясуньях заметался,
За животики хватался
(Был наш дух немного пьян)
И опробовал кальян.

...Опий медленно курился,
Разговор неспешный вился
Всё про тяготы трудов,
Про доступность юных вдов,
Про испорченность людей,
Про отсутствие идей,
Про заоблачную местность,
Про устои и про честность,
Про: «...гореть тому в пожаре
кто свинину эту жарил»,
Про позорище «рогов»,
Про обилие врагов,
Про: «уж если захочу -
небо нАспор закручу»,
Про боязнь, про муки ада
И что «пить совсем не надо».

Дух частенько был рассеян
В диалогах с Моисеем –
Отвлекалась мысль на внешность! -
Как поспорить про «успешность»,
Коль до слёз неймётся духу
В плешь отвесить оплеуху?!
Но под пляски живота
Испарилась немота!

Добрались до высшей сферы.
До основы чистой веры.

Словом, к утренней заре
Дух замыслил на ковре
(В мягких тапках и в халате)
Поднимать «за веру рати»:
Под шуршанье опахал
Он вовсю мечом махал,
Запугал банкет грехами,
Подавил умы стихами,
Возвестил: – В основе веры
Не бывает «крайней меры»!
Нет психических уловок
И секретных мышеловок!
В ней отсутствуют: «хула»,
«Ритуалы», «кабалла»,
«Конспирация»... холера! –
прям подполье, а не вера!
В вере нет деляг-клопов
Из окладистых попов,
Нет нанюхавшихся принцев,
Обитателей зверинцев,
Загребущих нету лап,
Самок-«мам» и римских пап!
Чтоб не знать от них мученья,
Нужен внятный текст ученья!
Шибко много иудеев
Бредят вредною идеей,
А догадливый босяк
Бред трактует так и сяк.
Поголовно – графоманы,
Казнокрады, наркоманы,
Извращенцев много, вроде...
«Текст» – собаки! – «производят»!
А ведь текст – он вам не дышло,
Чтобы пять религий вышло!
Текст ученья краток, смачен,
Безупречен и прозрачен!
Без «горящего куста».
И понятен, как устав.
Боевой устав пехоты!
Как традиция охоты!
Ныл один тут: «Что творится...
Вдруг народ мой растворится...»
Так скажу: похоже, вроде,
В окружающей природе
Видел взор его очей
Лишь дерьмо да сволочей!
Надо же, «придумал меры
Защитить основу веры».
Запер в бешеной тюрьме,
Чтоб не таяли в дерьме! –
Чем в таком мирке томиться,
Лучше сразу удавиться.
Знайте, люди: в чистой вере
Настежь все открыты двери!
Всех, кто выучил устав,
Ждут священные места!!
Бог велик!!! Он мудрый бог...
...Пьяный дух свалился с ног
И забылся, занемел,
Как скала окаменел. 
Сотни лет проспал, поди!
А очухался — глядит:
Он при тапках и в халате,
Но в пустыне. Не в палате.

Долго дух пустыней жаркой
К Вавилону в тапках шаркал
И, дошаркав до долины,
Ужаснулся куче глины:
Ни дворцов и ни колонн...
Испарился Вавилон!
Понапрасну все труды!
Где Висячие Сады...
(Их спилил какой-то гад
И упёр дрова в Багдад).
Нет стриптиза, нет креста...
Сплошь арабские места!
Все рабов торгуют резво,
Призывают к жизни трезвой
И... бормочут про грехи
Страсть знакомые стихи.

Дух вгляделся: свят-свят-свят!
Девки все в мешках до пят!
Дух одну (на пробу) лапнул
И его загнали в лампу.

В темноте, зашторив свет,
Дух затих на много лет.
С одиночества и скуки
Он ударился в науки –
В лампе из зелёной меди
Дух придумал «буки-веди»,
Примитивный паровоз,
Хирургический наркоз,
Вызнал сорт прекрасных водок,
Чертежи подводных лодок,
Внёс пол-дюжины идей
Про плавучесть кораблей,
Всех вояк единым разом
Одарил противогазом,
Начертил одним моментом
Всю таблицу элементов,
Сочинил литературу
И великую культуру.
Как-то раз открыл – «для виду!» –
В Антарктиде Антарктиду,
За бесценок и спросонок
Продал что-то Эдисону,
Разболтал воришке-мрази
Про секрет радиосвязи,
Телевизоры паял,
Изваяния ваял,
Знал реактора секрет
И конструкцию ракет.
Разгадал, подлец безродный,
Тайну бомбы водородной!
Ввёл бумажные монеты,
Лихо шастал по планетам,
Из тоски по чудо-раю
Лампу медную надраил.

Тут-то в лампу, в воздух спёртый,
Влез гонец из Мира Мёртвых.
Лез без шума и без треска,
Привлечённый меди блеском.
Ясно, что не сам Анубис!
Толи Чубайс, толь Бурбулис –
Тьма посыльных, говорят,
У загробного царя.
Из пророков-богомольцев,
Из ретивых комсомольцев,
Из обкуренных студентов,
Из свирепых диссидентов,
Из обиженных баранов,
Из тиранов-ветеранов -
Царь скупает много душ,
Что свербят оттяпать куш
И зудят помимо куша
Сытым телом души кушать
(Их фамилии сложны
И, признаться, не нужны).

Дух с похмелья  – дурень сивый! –
У гонца не сверил «ксиву».
А гонец дрожа, потея,
Речь озвучил для «злодея»:
– Ты ленив, ты непристоен,
Размножаться недостоин,
Ты навоз второго сорта,
С треском изгнанный из спорта,
«Термояд» ты не откроешь,
Ты в субботу что-то строишь,
Ты не знал побед в войне
И влачишь свой век в дерьме,
Ты потомственный дурак,
Ты не входишь в список ВАК,
Ты не моешь рам весной
И «совок» ты записной.
А теперь, оболтус вредный,
Будь рабом при лампе медной! –
Удались из высших сфер,
В десять раз убавь размер,
Обожрись «палёной» водки
И забей себя в колодки.
А не то получишь в лоб.
«Место!», спившийся холоп!

Дух сидел спиною к двери
И глазам своим не верил.
Он с Анубисом якшался
И в сомнении смешался:
Бог Анубис ведь неглуп
И в словах на редкость скуп...
Ну, а этот наглый пень
Что несёт за хренатень?!

Словом, стресс и сильный шок.
Вдруг накинули мешок
И огрели по затылку
Пол-литровою бутылкой!
Саданули «мордой в стол»,
Опрокинули на пол
И тотчас «проклятый гой»
Схлопотал «под-дых» ногой!
Там под рёбра пару раз...
Получил «добавку» в глаз...
А кто бил его – не понял
Из густой чесночной вони.
Молотили в пах и пух!
Потерял сознанье дух
(Больно уж бока намяли!)
Лампу молотом примяли
И втоптали под забор
Осветительный прибор.

Ясновидица-старуха
Нашептала мне про духа:
Бедолага в гипсе, в коме,
Обездвижен в «жёлтом доме» –
Он в смирительной колодке,
Погружён в компресс из водки
(Персонал ликует бурно
И готовит духу урну).

Так старуха видит духа:
Атмосферная сивуха...
Воспалённый красный глаз...
Поролоновый матрас...
Со стены из кумача
Хрипло лозунги кричат:
«Экономьте свет в палате!»,
«Береги себя, приятель!»,
«Стань присяжным на скамье!»,
«Позаботься о семье!»,
«Ты страдал от коммунизма!»
И журчит пивная клизма.
Тапки стоптаны, в пыли...
Телевизор, костыли...
(А на тумбочке - немало
Эротических журналов).
В духа льётся внутривенно
Морфий из бадьи отменной...
Дух забыл про всё на свете
На банановой диете.
Позабыл, откуда родом!
И худеет год за годом.
«Кто в палате?» – он один.

...Как-то мальчик Алладин
У забора рыскал медь,
Чтобы медь сменять на снедь –
Этот парень был, наверно
Небогатый правоверный:
Не молился до припадков,
«Адидас» носил с заплаткой,
Был учтивым по-старинке,
Торговал на Рижском рынке,
Презирал ночной грабёж,
Но носил старинный нож.
Не дичился, не кичился,
Есть свинину научился,
(Чем не зАкусь для «Московской»?),
Отслужил в десанте псковском,
Всех старушек уважал,
Сказки предков обожал,
Их рассказывать умел,
Был умён, красив и смел –
Что-то вроде Тохтамыша.
Но без войска. И без «крыши».

Откопал парнишка бойкий
Лампу где-то на помойке.
Глянул: звёздами искрится!
Там – лягушка, тут – царица…
Богатырь в кольчуге бранной…
Да, орнамент очень странный!
И – совсем рисунок мелкий:
Сердце, что ли, на тарелке?
Надпись древнерусской вязью,
Вся заляпанная грязью…
Ну, а если оттереть
Удивительную медь?

Дальше сказку знают все.
Возвернёмся к Моисею.

Был цензурою просеян
Диспут духа с Моисеем:
Аарон, насколько мог,
Вник в предсмертный диалог,
Стенограмму наметал,
Пару раз перечитал,
Обработал до кондиций
В соблюдение традиций,
Текстом стал весьма доволен
И завыл: – Наш Моше болен!

...Пред покойным на песке
Собрался народ в тоске.
Всяк имел опухший вид
Средь протухших пирамид.

Кое-как прочли прощанье,
Объявили совещанье
И на нём предали уху
Наставления от духа.

(Ну: чернила, скатерть, стол…
Даже вёлся протокол!)

Пожимали все плечами,
Удивлялися речами...
Каждый высказал сужденье!
В результате обсужденья,
От плевёл отняв уран,
Написали чёткий план
(План с учётом всех аспектов
Из скрижального конспекта):

«Рук не надо опускать
И рабов везде искать.
А в рабы лишь тот пойдёт,
Кто раба в себе найдёт.
Каганок наполнит раб!
То есть: и колбас, и краб.
Мы из всех, кто в мире бродит,
«Исключительные» вроде.
Коль появится какой –
Бить, что будет под рукой.
Всем копить помногу лет
Денег на входной билет.
Их Мессие уплатить
И шикарно укатить.
Не бесплатен «первый класс».
«Первый класс» теперь – для нас».

Этот важный протокол
Люди приняли легко:
Дела стоила овчинка!
Сорок лет на дармовщинке
Отучили «лес валить»,
«Сеять хлеб», «металл сверлить».
А среди безбрежных дюн,
Кто не стар иль вовсе юн,
Тот не ведал смысла слов!
Из практических основ
Он довёл до изумленья
Лишь такие устремленья:
Дурачку вселив надежду
Раздобыть его одежду
И без крику, но моментом
Перепрыгнуть конкурента,
Чтоб подвесить свой баул
На последний саксаул
(А не спать – баран бараном! –
В чистом поле средь варанов).

И хоть запахом (немножко)
Беспокоила кормёжка,
Но без духа  вся община
Оказалася в кручине.

Погрустив остаток ночки,
Разобрали каганочки,
Съев последнюю котлету,
Разбрелись по белу свету.

Страсть накатанные тропы
Завели одних в Европу –
К немцам, франкам да испанцам
И к каким-то англичанцам.

Хоть Европа с нами рядом
В ней совсем иной порядок:
Всё разложено по полкам,
На голодных смотрят волком
И на всё один ответ:
– Шиш тебе, а не котлет!

И пришлось в Европе этой,
Чтоб украсить стол котлетой
(Эт на старости-то лет!)
Наниматься в «Интернет»,
Обернуться там (для вида)
В пару баб и чингизида
И вести похабный ропот.
Чтоб спасти от нас Европу.

А другие в страшном горе
То ли посуху, то ль морем
Пробрались в страну хазар
И устроили базар.
То есть склоку. Или даже
Небольшой такой зондаж:
Мол, чего-то не пойму…
Мол, давить раба кому?

И галдят наперебой
Для начала меж собой.
 
А хазарин простодушный
Лопухом развесил уши:
Не даёт раскрыть и рот
Удивительный народ!

Но какой-то дерзкий тип
Тут же в спор по уши влип:

– Весь товар, что тут лежит,
«Не тому принадлежит»,
Кто работой жилы рвёт,
«А тому, кто продаёт»?!
Вай! Какой большой навар!
Лихо мой купил товар...
Со словами не глупи,
У меня сперва купи,
Дорогуша-моисей,
И мясцо, и карасей!
За глаза каки такие
Не продам товар я в Киев?!
Что ж, последствия труда
Я тебе дарма отдам?!
Запихаю понемножку
В енту вот кривую плошку?
Ты ж мне будешь говорить,
Как раба в себе давить?!
Шёл бы ты, куды теплей!
Да искал народ глупей!

Но недолго спорил он:
Парня тяпнул скорпион
(Был такой поспешный слух)
Труп чудовищно распух
И снесла его в утиль
Полноводная Итиль.

На поминках кунаки
Разминали кулаки
(Понемножку, понарошку)
И посматривали в «плошку»
(Как назвал её усопший)
На кусочек, в ней присохший.

Крепконогим кунакам
Кто-то вдруг шепнул слегка
(в темноте, подкравшись сзади):
– Чем не жизнь вам на окладе?
Чем не жизнь при полной миске?
Вас пока что нету в списке.
Вы – отдельная порода
И забудьте про урода:
Он «ответил за базар»!
Отделяйтесь от хазар.

И смущённая порода
Отделилась от народа,
Чтоб по первому звонку
Заявляться к каганку,
Подрабатывать подтиркой
За казённую квартирку,
Подъедать мясца излишки
И обтяпывать делишки,
Без которых «господа»
Ни сюда и ни туда.

А народец смотрит тупо,
Кое-кто талдычит глупо:
– Вас чевой-то даже близко
Нету в ентом рабском списке...

...В ночь глухую кунаки
Надрывались у реки
И по ней сплавляли трупы
Всех, кто шумный или глупый.

Лишь затем, как эпилог,
Состоялся диалог.

Заявили гости дружно:
– В списке нам стоять не нужно!
Мы в пустыне долго были
И про рабство позабыли.
– Надо ж... Кто жа вы тогда?
– Мы? Конечно, «господа»!

И подвесили шустро
Каганочек над костром.
Словом, рабству нет преград!
Так создался каганат.

Продаёт и покупает,
Тем к господству привыкает,
Всех проводит на мякине,
Потому его покинем.

Отвести я вас берусь,
Хоть не сразу, но на Русь,
Разъяснив сперва-сполна,
Где тут «вэ», а где тут «на».

Видишь, там ладья стоит
И народец говорит?
Сядем мы среди гребцов
Да послушаем купцов:

– Сторона родная снится…
Надоело метуситься
Взад-вперёд мне через море,
На чужое тепкать горе!
Одолела, братцы, грусть…
Ужасть как хочу на Русь!
– Чтой-та бродит у ладьи
Мальчуган от попадьи...
– А красива до греха
Жёнка здешнего волхва!
Поговаривают люди,
Что вона из наших будеть.
– Еле клыпаеть, убогий…
– И куда ж ён? – Звестно богу!
Я гадать и не берусь!
Ты куды ж, малец? – На Русь!
За проезд держите плату.
Это перстень. Вместо злата.
– О-та! Перстень так уж перстень…
– Ён жа стоить гривен двести!
– Боле. Золота с пол-пуда.
Где добыл? – Я не иуда.
– Ишь, как гордо известил!
И когда ж тебя везти?
– Там ковой-то ишшут стражи...
– Ну-ка, пачкай щёки сажей,
Лезь под лавку и не трусь.
Отвезём тебя на Русь.
Что глазеем? К вёслам все!
И смываемся отсель.

Слог веками так держался
И никто не обижался
(Даже дурья голова!)
На такие вот слова:
«Разлетись, тревога–грусть!
Братцы! Мы плывём на Русь!»

Утверждаю, что в народе,
Чуть не в каждом огороде,
Есть отличья: в молоке.
В огурцах. И в языке.

Ну, а если те отличья
Оголить до неприличья?
Эдак может дурень каждый
Заявить, что стал однажды
Основателем народа!
(Ну, в масштабах огорода)
Ну, а коли дурня много
И у дурня есть подмога?
Жить не станет – не проси! –
«На» окра-а-аине Руси.
Непременно «в» окраи-и-ине!
И язык другой отныне:
То ли «ий», а то ли «у»
С ударением вверху.

Наблюдается дефект:
Слов ужасный некомплект
И чудовищно несложный
Не язык, а диалект.

Игнорируя дефект,
Напрягая интеллект,
Языком оформить можно
Деревенский диалект.

Нос не морщи: «Ни, ныясно…»
Всё ты понял распрекрасно!
Неча тут мышцОй дрожать
И народ изображать.
Будь не сказано к обеду:
Мне такой народ неведом.

Продолжать я не хочу
И про «Жоржию» смолчу:
Лезет там давно из кожи
В «бУшик» всяк, кто ныне «жОржик»!

(Ну, Георгию измена
Доведёт и до «бушмена»)

Чтоб на имя не пенять – 
Не позор его сменять.
Но в едином только разе:
Коль тебя позвали в князи.

В самозваные прислуги
Набиваться нет заслуги:
Лбом порожек не круши
И прохожих не смеши.

Одолела, братцы, грусть…
Не пора ли нам на Русь?
Что ж, поплыли без преград
Прямо в стольный Киев-град.

Там слегка поворожу:
Всё, как было, расскажу!
Про врагов и про друзей
И, понятно, про князей.

* * *

Время было ой недобро…
По Руси шныряли обры.
С колесницами, с арбами,
Русов числили рабами!

И повадились, уроды,
Всласть глумиться над народом:
Девок плётками стегать,
В колесницы запрягать.
Все деревни жгли окрест!
И бесчестили невест.
Понежнее – шли в котёл,
А младенцы – на вертёл.

Сыт обед переварив,
Что удумали творить:
По священным рощам лазать
И дерьмом святыни мазать!
Мол, богами не хвались,
На моё дерьмо молись!

Чтобы обр не мог прознать,
В ливень-дождь собралась рать.
Без кольчуг под зипунами,
С топорами-колунами.

Воевода был умён,
Воин – зол. И без знамён,
С трёх сторон в ночной тиши
К стану обров подошли.
Триста вёрст от мест, где Польша.
Обров было втрое больше.
Наше войско – всё из «русов»:
Не «хохлов», не «белорусов»
И не глиняных колоссов –
Нефтяных «великороссов».
Чёрной ночью, без приказу,
В битву разом шли и сразу.

Обр под дождь удар прохлопал
И его погнали в топи.
А поймёшь, где топи плещут,
Коль вода отвсюду хлещет?
(Тут, читатель, мы с тобой
Незаметно глянем в бой)

…Под ногами что, мешки?
Кто-то вывалил кишкИ…
Кто-то ужасом рычит…
Страшен, люди, бой в ночи!
Обры бросили подводы…
Слышен крик от воеводы:
– Ходу рати нету дали!
Мы в трясину их загнали!   

Отстонала Чёрна Топь,
Позатих в ней обров вопль.
Забрезжил белёсый свет
И с туманом вполз рассвет.
Войско дышит нелегко,
Лапти спрятав в молоко.

Из кровавого дурмана
И рассветного тумана
Проступает в корчах мук
Аж бурьян сведённых рук!
Тут разрублен конский круп…
Там раздавлен детский труп…

Воин-рус  был поражён:
– Тут детишек уйма… Жён…
Обры, что ль, своих побили?
Это что жа… Мы рубили?!
Ты ж учил: мол, бей на крик…
Ты зачем брехал, старик?!

(Русь была сродни шаманству
И не знала христианства,
Потому считались дети
Как бы общими на свете)

Воевода не спеша
Кинул взгляд по камышам:
Бобр шуршал али жа ветер?
И задумчиво ответил: 

– Мы свершили дело добро:
Русь избавили от обра.
Их в трясину прибирайте
Да добычу собирайте.

Взяв с собой, что взять попроще,
Рать ушла к священной роще,
Где грозил ужасным видом
Весь дождём умытый идол.

Вдруг явился, как палач,
Из болот младенца плач!
Тихий, жалкий и утробный,
Будто плач из тьмы загробной.

Воевода не шутил.
Рать спокойно распустил.
Всех позвал весной собраться,
Одному велел остаться:
Забинтован ремешком
И с громаднейшим мешком.

Рать затихшая когда
Разошлась по городам –
Перевязанный вспотел…
Не был воин мягкотел!
И не знал пощады вроде
(Это я о воеводе).

– Ходь, Никитушка Отважный…
Ну-к, сымай свою поклажу!
Ентот узел развяжи.
Содержанье покажи.
Развертай сиё руно
Перед богом Перуном.

Над развёрнутой овчиной
Замер парень дурачиной,
Распрямить не в силах ног
И лица поднять не мог:
– Ты обрёнка хошь прибей,
Ток меня сперва добей.

И отбросил шапку лисью
На ковёр осенних листьев.

– Назовешь мальца «Обрыней»?

Парень пот смахнул:
– «Добрыней»…

– Лады. Ток на пепелище
Ты нашёл сиё детище!
Так жене своей скажи.
Ну-к, младенца покажи…
Ух, здоров, едрёна вошь!
У дружину приведёшь.

(Русский воин, люди, добр.
В грех его заводит обр).

А историкам загадка:
Где пропал народец гадкий?
Ни словечка очевидцев,
Летописцев иль провидцев   
(Не любила наша рать
Гибель обров вспоминать)

Только нет пустот в природе.
Мы о чём тут молвим вроде?
Ах, ну да… Как друг и брат
Объявился каганат.

Не страшась степных угроз,
Рус привёл туда обоз.
Мех и мёд, иная снедь –
Чтобы прибыль поиметь.
Принимали, словно братья!
Распростёрши все объятья:

– Вот, Микула, наш логистик
Непонятно? Это мистик.
(Фу ты, что же за болван…)
Словом, это наш шаман.
Караванов стало много,
Он гадает про дорогу –
Вмиг предскажет все ухабы
И маршрут без ваших «абы»!
Я – каган. Прошу на пир.
Расскажу про общий мир,
Растолкую про учёт,
И тебе открою счёт.
Вот учётный департамент…
Вот тебе, купец, пергамент…
Распродай товар в Булгаре –
Ведь окажешься в прогаре!
Золотых получишь… «двести»?
Ха! Пишу я в этом месте,
На листочках непростых
...«десять тысяч золотых»!
Что, схватило сразу дух?
Дам рабынь, приставлю слуг!
Жить пора ведь начинать!
Как рабыня, а?! – погладь... 
На Руси у вас сейчас
За такими глаз да глаз
И за девку старика
Отметелят по бокам.
Ну, а тут тебе не дома!
(Эк взяла козла истома...)
Тут не ведают греха –
Приезжай и отдыхай!
Ну, сдавай-ка, брат, кули…
На, держи свои нули...
Ты пергамент береги!
Всем скажи – мы не враги!

Взяв подарки кой-какие,
Наш купец вернулся в Киев.

Дух втянув ноздрёй до чиха,
Обстоналася  купчиха:
– Лихо мне… Воды налей…
Вот достался дуралей…
Ты ж отвёл туды обоз…
А привёз что? Гулькин нос?
Подарил, дурак, кули
За какие-то нули!

Но купец, как над врагом,
Знай топочет сапогом:

– Тесен, дура, ентот мир!
Надоть нам поспеть на пир!
А ить то не хватить мест!
Кто проворный – тот и съест!
Строють, Мавра, новый дом.
Застолбить бы место в ём…
Молвил мыстик-доброхот:
Ентот нуль – глыбальный ход.
Общый мир един теперя!
Я, Мавруша, не тетеря:
Своего не упушшу!
Ну-ка, ставь на стол лапшу.

– Сам ты дурень, старый пень!
Толковать тебе уж лень,
Што прислуга вся – с нулями,
А хозяева – с кулями!
Будь оны не слабаками,
А мужами с кулаками –
Не трепалися  б красиво,
А забрали просто силой!
У тебя имелся куль!
А теперь, пропойца – нуль!
Чем тебя умнее мыстик,
Даже если он логыстик?
Он жа ентот дом и строить,
Чтоб в ём жисть свою устроить!
Ты ж, по малому уму,
Помогаешь в том ему!
Тащишь в дом ему добро
И другое серебро.
Уж тетеря, не тетеря  –
Разоряешь, морда, терем!
Твой пергаментный туман –
Быкновеннейший обман!

 – Ну какая ж енто ложь?
Не туды, Мавруша, гнёшь!
Енто правда без сумненья!
Так набито на каменьях.
Камень, Мавра, с неба гукнул.
А на камне ентом – буквы.

– Это кто ж такое пукнул,
Будто бухнул камень с буквой?!
Покажи-кась хоть один!
Да чтоб буквы: «Мир един!».
Чтоб не кАган мне трепал,
А чтоб камень здеся пал!
Да севодня! Не давно! 
Меж овином и гумном.

– Я тот камень в руки брал.

– Что ж на ём ты разобрал?

– Там по-ихнему. Сурьёзна
Ента надпись. Дюже грозна!
Ну, откеля-то указы…
Да суровые приказы…

– Ты, кажися, перезрел,
Раз грозу себе узрел.
Мясо ел ты с детских рёбр,
Как пропащий гдей-та обр?
Ты украл али убил?
Чё тебя-то страх забил?
А как ежли бог Перун
Вдруг на нас катнёть валун –
Нашу речь он сроду слышить
И по-нашему напишеть! 

– С неба, Мавра, чрез каганов,
Снизошёл он ураганом.
Будут кАганы ходить,
Людям правду доводить…

– Почему ж не через нас
С неба грянул сей приказ?
Иль каган особой стати?
Иль намерен ейю стать?
Значить, что жа: енту рожу
Выбирать уже негоже?!
Ён с небесной перевязью
В сапогах родился князем?
И такую, значить, штуку
Подтверждаеть каменюкой?
Вижу, ты дурак  ба-а-альшой.
Подавись своей лапшой!

* * *

А народу в это время
Стало в тягость власти бремя.
Наступил полнейший крах!
Отовсюду лезет враг!
Ты ж изволь не обличать
А врага копьём встречать.

(Перелаять дурней роту
Можно и промеж работы,
Но! – едва увидев грабли
Эти дурни тащат сабли!
Чушь «о правде» не неси
Да башку им всем снеси:
Боевой хватай топор,
Подлецу давай отпор –
Чтоб убрался от греха
И оттель уже брехал.
За оврагом звук поглуше:
Можно слышать, а не слушать)

Но врага понанесло...
Мрак! Уверовал в число!
Враг толпой на плечи виснет,
А в мешках пшеница киснет.

Может, в битве рубануло,
Но кому-то звездануло:

– Братцы! А нельзя ль на рать 
Нам дружину где нанять?!
Ну, в земле какой иной!
Мы ж займёмся посевной.

Аж ногами ставши слабы,
Враз подняли хохот бабы:

– Ежли дурня не унять,
Ён мурмАн решить нанять!
– Руки белы, щёки бриты…
Тольки вот беда – бандиты!
– У таких одна забота:
Грабануть, а не работать.
– Хто ж видал такой загиб
Штоб мурман за нас погиб?! 

Разговоры шли под вечер.
Разумеется, на вече.

Слово взял один старик
И утих мгновенно крик.
Был старик отцом отцов
И старейшиной купцов.
Лично сам и на паях
Он владельцем состоял
Двадцати ладей морских,
Оружейных мастерских,
Пивоварни и лабазов…
Да всего не вспомнишь сразу!

По привычке старика
Начал речь издалека:

– Смех-то смех... Но не в корысь
Вижу в смехе я и мысль! 
Бають, будто у мурман
Сталась лютая зима,
И мурман чрез страх небес
Отволок всех девок в лес.
Чтоб не жрали даром пищщу.
До сих пор тех девок ыщщут.
Посправнели дюже волки.
Як телята! Сажень в холке.
Вывод следуеть простой:
Нынча мУрман – холостой.
Ест, поди, последних крыс.
И потома:  Гаральд Лысый!
Всех мурмАн плешивый смог
Подгрести под свой сапог!
Обозвал себя «король»,
Изничтожил вече роль.
Спин мурманы не согнут,
В разны страны побегут.
Пусть туды посольство сходит.
Нам такой мурман подходит!
Чтоб мурману не обидно,
Дать их ярлу должность видну…
Тут желаю пояснить.
Наших воев – не теснить!
А по ихнему закону
Воеводу кличут «конунг».
Чтоб такое не твердить,
Предлагаю утвердить
Должность «конунгу» подобну,
Но с названьем удобну!
Скажем, стольный град хранить.
Воевод же – сохранить.
Где крикливая зараза,
Что привык пергамент мазать,
На обчественность пенять,
Людям клички сочинять?
Зволь, любезный, до восходу
Слов полсотни выдать сходу.
Бьёшь баклуши всё одно.
Мы жа выберем одно.
Чтобы слово не скучало
А торжественно звучало!
Вы ж кумекайте резон
Как мурманский гарнизон.
Тут дружина станет в службу.
Не врагом придёть, а в дружбу!
Все в кольчугах, при мечах,
Златы кудри на плечах…
А в бою – что петухи!
Ну роскошны женихи!
У любом жа у народе
Девки следуют природе.
А природа, как на страх,
Полегла уся в боях.
Через енту-то природу
Не останется народу!
Тока кажется мне, люди,
Будто рад погибший будет
Чрез богов отседа вести,
Что пришли к его невесте
Сто сватов от жениха.
Нету в том её греха!
Али рад он будет слуху,
Что невеста – вековуха?!

Хоть жила та Русь и вольно,
Мысль была почти крамольна.

(Тем, кто мыслью не остёр,
Я замечу: на костёр
Отправлялся при невесте
Павший воин. То есть вместе.
Ясно даже дураку:
Масса дев – и все в соку! –
Как грозит ворог войной,
Гнали всех сватов домой.
Враг валил волной несметной,
Дев скопилось несусветно).

Но! Хоть длинны были косы,
Обсуждали все вопросы
И решали тем смелей,
Кто имели дочерей,
Хоть сынов упрямо ждали.
И числом преобладали!

Сообразно волосам
Разделились голоса.

В результате (то ль для виду,
То ли чтоб примять обиду)
Было принято решенье:
«Мужикам для утешенья
Выдать прямо тут же, с ходу,
Пару малых бочек мёду».

Из расчёту иль невольно,
Но остались все довольны.

* * *

На фиорда берегу,
На камнях больших кругу,
Рюрик-ярл, могучий дед,
Вёл с дружиною совет:

– Ведь у нас всегда стоял
Выше – стортинг, ниже – ярл.
Я в набегах сорок лет
Повидал, мурмАны, свет.
Свет большой. А здеся, други
Только к Лысому в прислуги.
Попрошу решать без крика -
Тут послы из ГардарИки.
С миром к нам пришли! Остынь!!
Ты, красавец!!! Да и ты.
Оскорблённый человек
Может стать врагом навек!
По варяжскому закону
Молвит слово лучший конунг;
Оле, слово получи!
Ты же их язык учил.

Слова ярлом удостоен
Взял пергамент рослый воин:

– Их посланье оглашаю:
Ярла в «князи» приглашают!
При дружине, при оружье.
Ярл с дружиной русам нужен!

Как взведённая пружина,
Сорвалась на крик дружина:

– Оле! Оборви рассказ!
– Хоть втолкуй, что значит «кназ»!
– Ну как нас, мурманы-други,
Норовят нанять в прислуги?!
 – Что?! В прислуги не хочу!
– Я послов предам мечу!

Бушевал красавец Рик:
– Гнать послов из ГардарИки!
Я в сраженьях не был трусом
И всегда сражался с русом!
У него один топор
Да отчаянный напор!
Да, хорош у руса конь...
Но зато никчемна бронь!
Ну, каков его доспех?
Это ж, други, просто смех:
На холстину понабиты
Лошадиные копыта!
Чем в ГардАрики служить,
Проще увальней побить!
Отберём добро копьём,
А потом добро пропьём.
Византийский Цареград
Той добыче будет рад.

Молвит конунг Оле твёрдо:
– На Руси ты в бочке с мёдом
Сможешь даже утонуть,
А несёшь дурную муть!
Коль на Киев двинем рать  –
Бочку сможем отобрать.
Но зачем, чтобы кутить
В Цареград её катить?!

Рик в мечах засуетился,
Хохот хриплый покатился.

– Нас зовут на Русь селиться.
«Князь» – то ярл для их столицы.
Конунг – это «воевода».
Значит: «войско в битву водит».
Стортинг русов кличут «вече».
Сходство в сути недалече.

– Это всё, разбей их в прах?
Значит, разница в словах?!

Ярл решил, что шумно слишком,
И с колена снял сынишку:   

– Слово нам сказали все?
Почему молчит берсерк?

Тут берсерк Ингвар бурчать:
– Не желаю отвечать.
Мне противен этот мир,
Вижу я Вальгалле пир
И мечтаю поскорей
Сесть за стол богатырей.
Чем орать, как сто ослов,
Может, выслушать послов?
Мухоморы на Руси
Есть? О том посла спроси.
И как часто вор-злодей
Нападает на людей?

…На ковре – дары Руси:
Закопчёны караси,
Мёд и яблоки мочёны,
Щит и копья золочёны,
Разноцветные лубки
И румяны колобки.

Всех к ковру посол зовёт
И такой ответ даёт:

– И-и-и, нашёл чаво просить!
Завалися на Руси
Огромадных мухоморов,
А ишшо поболе – воров!
Штобы я всю жисть икал!
Хватит и на сто Валькал.
Несусветный вор на воре!
Мухомор на мухоморе!!
Что ж касается сраженья,
То не вижу возраженья.
Ты ж не думал, что тебя
Приглашаю я, любя?
На пригорочке взопреть
Да на девок посмотреть?
В женихах у нас урон.
Пруть враги со всех сторон!
Гыбнуть воины в боях,
Жутка убыль в сыновьях.
Но! –  зовём вас не блудиться.
Биться, милай. Тока биться!
А закон такой страны:
Перед вече все равны,
Правду словом докажи,
А мечом ему служи.
Если енто дело сладим –
Потолкуем об окладе.
Рюрик! У твоих мурман
Больно уж широк карман…
Половину бы зашить.

– Ты мне войско не смеши!
Вот решат мурманы-други,
Что и впрямь их тащишь в слуги!
Всё, нарвался ты на бой.

Началось наперебой:

– Эй, посол, а девок ваших
Правда нет на свете краше?
– Ни одной нет красной рожи?
– И на Фрейю все похожи?!
– Глянь картинку: все милашки
И совсем не деревяшки!
 – Нет квадратных подбородков…
– Ни одной, гляди, уродки…
– Наши девки были плОски,
Как обструганные доски…
– Помолчите, богов ради!
Оле жил в их Новеграде!
Может, Оле даст ответ?
 – Оле! Правда или нет?

– Я о тех деньках тужу.
На примере покажу.
Кто вчера тут рожи строил:
Мол, кольчуга стала втрое?
А-а-а… Смотрю, сожрать готов
Сразу пару колобков?!
Встань, чтоб каждый мог увидеть!
Мысли нет тебя обидеть. 
Под кольчугу, смеху ради,
Колобки тебе приладим…
Пояс выше и потуже…
«Сарафан» так носят, друже!
Где же Рик? Ты не был трусом!
Одолеешь девку русов?!

…Вся дружина без мороки
Прибыла в рекордны сроки,
Кой-кого в пути побив
И оклад не обсудив.

Лет прошло, пожалуй, пара
И скончался Рюрик старый.
Сын остался сиротой,
А на вече непростой
Разгорелся спор о князе.
Слово дам одной заразе:

– …скажем прямо: конуг Оле
Хоть и храбр, паскуда, в поле –
Всё ж при имени своём
Неспособен к княжьей роли!
Можа, так назвал родитель
Иль какой иной вредитель…
Легше выбрать злую долю,
Чем в князья означить Олю!
Нас, ребята, в пять минут
На Руси позасмеют:
«У князья сажають Олю!
Развезли мозги по полю!
Жди теперя  хлеще дулю:
Кликнут Улю али Юлю!»
Ай да я! Ну, сучье вымя:
Ить придумал женска имя!
Ты пером-то не спеши,
Имя енто запиши.
Ну, что было после «дули»
Енто имя будеть: «Юля»!
Возвращаюся к тому,
Что в князьях не быть ему!
Да! Дружиной – ить выходит! –
Вроде баба верховодит!
Обзовут ишшо «княгиней»,
Коль пойдуть не с той ноги…
Ух! Красивое названье!
Братцы! Я придумал званье!
Запиши-ка енто слово…
Да «княгиня», а не «Оля»!
Кто с больного каравана
Посадил к перу Ивана?! –
«Олей» ты, едрёна мать,
Будешь девку называть!
Князя жа – усе согласны? –
Кликать нада громогласно.
Ведь должон усякий тать
Ток от клика трепетать!
Я вчерась по той причине
Долго думал при лучине,
А к зарнице вдохновился –
В поднебесье слогом взвился!
И призвание нашёл.
Несумненно, слог пошёл!
Грамотейство учинил,
Имя князю сочинил.
Гм… Пущай до перва снега
Назовётся князь «Олегом»!
И пужать таким отлично,
И для конуга привычно.

С уваженьем у реки 
Гомонили старики:
– Ить действительно пошлО!
Ну, «Олег» куды ни шло…
Княже! Сдуру аль назло
«Оле!» ты воспримешь зов –
То, любезный князь-ворог,
Во-о-он Даждьбог, а вон – порог!

Лист опал и выпал снег,
Служит вечу князь Олег.
Вник в различные секреты,
Ввёл торговые запреты,
Пригрозил: «Купцам быть битым,
Коль несут стране убыток.
Чтоб до гривны отчитались!»
В каганате заметались…   
Там хазар давно продали
И товар из Руси ждали.
Был товар тот (как известно)
Щедрой манною небесной.
Красных всех хазарских дев
(Основательно раздев)
Приготовили к отправке
В Византию (это справка).
Чтоб порожними не плыть
И доход ещё добыть,
Посетили быстро Крым
И, пустив словесный дым,
Взяв в прокат за злата меру
Византийскую галеру,
Покрутив лукаво пейсы,
Раззвонили всем о рейсе:
Мол, вернувшись из похода,
Ошалеешь от дохода.
Вмиг набрали экипаж
И приплыли в Киев наш.
Прихватив винца бадью,
Все оставили ладью
(Что с гребцами-наглецами)
И представились купцами
(Мол, везут товар несметный),
Но взялися незаметно
На Днепровском берегу
Гнать лукавую пургу:
Мол, чего-то не пойму…
Мол, давить раба кому?
И токуют, как тетери:
Шум несётся в княжий терем!

Трепачи минут за пять
Умудрилися собрать
Сотни киевских зевак,
Крикунов и забияк,
И без всякого без риску
Их втянули в важный диспут –
Все орут и не поймут:
Мол, давить раба кому?
Таракан он или рак?
Где живёт тот страшный раб?
И зачем его давить?
Может, стоит изловить?

А пришельцы этим разом
Счёт ведут хозяйским глазом:
Ух, рабов-то будет сколько!
Красотища, да и только!
Мускулисты, высоки,
Несомненно дураки.
Знатный будет тут навар.
Больно уж хорош товар!
И случайно как бы, вдруг,
Катят бочку в шумный круг
(Где отборным матом мечут).
Зазвучало слово «вече»!
Мол, «пора поставить точку!»
Кто-то даже лупит в бочку!
Уж на улицах заторы…
Форум, братцы! Чисто форум!

От таких дурных помех
Разъярился князь Олег.
Из светлицы – недалече! –
Он увидел это вече.

Князем (вече то решенье!)
Игорь взят на попеченье:
Опекунство получил,
Арифметике учил.

Князь достал мурманский лук,
Из доспеха выбил звук.
И – тотчас перед крыльцом
Сорок сотен удальцов!

«Йя-йя-йя!» уже вопят,
Кони бешено храпят,
И с присвистом да с прихлопом
Скачут к вече все галопом.
По Перуновке несчастной,
Что теперя есть Крещатик
(Ну, у берега как раз).
Там с коня слезает князь,
Растолкав плечом толпу,
Он идёт в орущий круг,
Где «о рабстве глотку рвуть!»
(Князь послушал эту муть).

Говорит Олег купцам,
Хитрецам и мудрецам:

– Цыц! Горланить перестаньте
И рядкОм у бочки встаньте.

(К слову, братцы: русский князь
Не любил словесной грязи
И чуть что, в один момент,
Рвал из ножен аргумент).

Неудачный диспут вышел:
Аргументом сбило крыши! -
Князь мечом легко махнул,
Бочку в Днепр ногой спихнул:
– Неча ей гудеть на вече!
И спокойно вытер меч.

Тут услышали все ушки,
Как в Днепре вопит лягушка:
Мол, какое ж это вече,
Коль главу секут до плеч?!
Сразу пять безглавых тел…
Глаз и вовсе б не смотрел,
Как Ингвар, молчун могучий, 
Те тела швыряет с кручи:
Поднимает, как мешки,
Да бросает под смешки –
Ведь летят они не в реку!
Аккурат в ладью от греков!
В греках паника творится,
А дружина веселится.

Слышит вече скрип лаптей:
Мать двенадцати детей
(Есть один из них в рассказе)
Избоченясь, вышла к князю.
Баба очень нелегка!
Князь поморщился слегка:
Скандалистка высшей стати
Супротив отборной рати!
Лезть с Глафирой вдовой в спор –
Что в мороз лизать топор.

Та без всяких: «Будь здоров!»
Говорит весьма сурово:

– Нам купчишка не грубил.
А почто ты их побил?
Тихо-справно объявили
Как воны раба давили,
Не шумели, не кричали,
Дурней чем-то угощали...
Ты ж, поганец, не на сече.
Ты ж мечом махнул на вече!
Что за спор такой, скажи?!
Не маши, а докажи!

Князь, понятно, не смолчал
И Глафире отвечал:

– Вечу я во всём служу
И немедля докажу.
Помню, как-то в Византии
Мы с дружиною кутили.
Огромаден Цареград!
А вот воин мелковат…
Но живут они богато!
Все питаются со злата.
Только самый тёмный люд
Кашу ест из медных блюд.
Кубки – не забыть вовек!
Ладно… Сведущ человек
Был из местных.  И за пайку
Рассказал, казалось, байку –
Байкой чудились тогда,
Горожане-господа,
Старца мне того слова!
Старец, чую, голова…
Мыслью время упредил
И меня предупредил!
Так и быть уж, донесу
Я до вече байки суть:
Мол, подобен он лисе
Ентот хитрый Моисей.
В дом войдёт не зван, как вор.
Начинает разговор.
И ведёт его, как друг!
Посмотри-ка, мол, вокруг…
Как погано ты живешь…
Как всю жизнь ты слушал ложь…
Надо, мол, давить раба!
Такова твоя судьба!
А пока тебе лет сто
Надо слушаться господ.
Ты знавал одни лишь беды,
Неспособен на победы!
Не считает возраженья:
Всё представит пораженьем!
Хоть ты в отповедь лгуну
С неба сбей стрелой луну!
Так разбавит пакость шуткой
Да весёлой прибауткой,
Что у добреньких зевак
Разжимается кулак.
А для жалости – урод! –
Демонстрирует сирот:
Мол, «спасите», «угостите»,
«Наперёд своих пустите».
Сам при этом, знай, хохочет,
Словно кто его щекочет!
Он любую мысль простую
Как угодно растрактует.
Кто заслушался – погиб.
Вмиг продаст тебя, как гриб.
Да! Поверьте, люд! Рабами
Он торгует, как грибами!
Поначалу – уж прости! –
Смысл я в байке не постиг,
Но в Царьграде, поутру,
Увидал я торг в порту:
Здоровеннейший базар!
Продавали в нём хазар.
Громом вдарило меня
От шелома до коня -
Рабства смысл я вмиг познал
И торговцев тех признал!

Как Глафира ни крепилась,
Но зубами всё ж вцепилась
(Чтобы хохот подавить)
В  рукава сурову нить:

– Это где ж какой злодей
Продаёт живых людей?!
Брешешь! Дурость не пори
И по делу говори!
Потому как ты – прости! –
Больно руки распустил:
Размахался тут мечом,
Затолкал народ плечом…
Разглядел в своё окошко,
Как нас всех суют в лукошко?!
Знать, грядёть кончина века:
Спутал с грибом человека!

Вече смехом задрожало,
А Глафира продолжала:
 
– Есть ишшо один вопрос:
Моему Ивану нос
В кровь расшиб тот атаман, 
Что красавчик из мурман.
Вот узнать бы постараться,
Кто за девку зачал драться…
При любаве, при сестрАх,
Гнать мечом на парня страх!
Вишь, блескуч доспех на ём…
А Ивану  – бобылём?!
Драться  – много ли ума?
Девка выбереть сама!

Вече, видя ту потеху,
Покатилося со смеху,
А один юнец кричать
И Олега уличать:

– Князь вчерася, мать-Глафира, 
Закатил в детинце пир.
Здоровенный ентот боров
Обожрался мухоморов!
Чтоб мурмана била смелость,
Мухомору нужна зрелость, 
А вот наш князёк-герой
Мухомор сожрал сырой!
Знамо дело: жрут мурманы
Мухоморы, как бананы.
Это гриб из дальних стран.
Называется – банан.
С пиру бредни не прошли!
Эх, защитничка нашли…
Вот мурман из тёплых стран
Жрёт, подлец, один банан,
Что с банановой берёзы.
И всегда-то он тверёзый!
А когда в банане зрелость –
Эта смелость так уж смелость…
Сказывал мурман-старик,
Будто плавал с Рыжим Риком
Он за море-океан.
И отведал там банан!
Тридцать дён ладья тащилась,
Вусмерть войско истощилось,
Ну, а как банан вкусил,
Разлилось бессчётно сил!
Так скажу, Глафира-мать:
Вот где князя нанимать!

И зловредный, что орал,
Вмиг вокруг себя собрал
Преогромную толпу,
Что любила правоту.

И судачат всё о ворах,
О мурманских мухоморах,
И про княжеский карман,
Про загадочный банан...
Спорят вусмерть, а не в шутку,
Чью сомы сожрали утку.

Вече умной мыслью вьётся,
А уму не поддаётся!

Князь (он эту дурь терпел)
Ненароком засопел.
Злость случайно проронилась!
А Глафира взбеленилась:

– На меня ноздрю не дуй,
Здоровенный обалдуй!
Я те в матери гожусь!
Я ить тоже рассержусь!
Ну: клянись вести прилично!
А не то войдёт в привычку
Тут размахивать мечом
И народ толкать плечом!

Как сказала то она  –
Враз настала тишина.
Вече как и не кричало!
Аж лягушка замолчала.

Князь неспешно сделал крюк:
Заложив за спину руки,
Он туда-сюда пошлялся,
Шумно-шумно откашлялся,
Взглядом окрест полетал
И как будто что считал…

Очень громко князь за сим
Люд собравшийся спросил:

– Жить хотите не в труде,
А в хазарской лабуде?
Скучно стало мужику?
Объяснили дураку,
Как тяп-ляп - и в миг один
Сразу вроде господин?
И не лезши под мечи…
И на тёпленькой печи…
Ты ворон, мол, не лови,
А раба в себе дави?
Ну, так я спрошу: народ!
В ком тот раб уже живет?!
Ты-т чего давить намерен,
Ошалевший сивый мерин?!
Не смеши моих кобыл!
А в тебе тот раб-то был?!
Ну а ты, «бобыль»-крикун,
Сдуру вторишь старику!
Рабство, сердце распростое,
Ты ж не знаешь, что такое!
Ах, «узрить» ты «будешь рад»…
Что ж, поедем в каганат!
Разглядишь рабов в упор,
Там продолжим этот спор.
Вот тогда и покричи,
И меня ты уличи!
А теперь вопрос о носе
Разрешим, как тётка просит.
Свенельд! Я кому кричу?!
А раздай-ка, друг, кольчуги...
Это… Значит… Поносить!
Перед девкой пофорсить…
Я анАдысь, воин-друже, 
Много лишних обнаружил.
А одну перековать!
Енту тяжесть не поднять.
Перековкой мы займёмся,
Как обратно возвернёмся.
Согласись, Глафира-мать:
Ведь честнее выбирать,
Коли рОвней стал жених!
А? «И меч должОн у них»?!
Свенельд!! Ладно, не кричу…
Быстро выдай по мечу.

В завершенье княжьей речи,
Прямо тут, на этом вече,
Набралось, чтоб не соврать,
Правдолюбцев тысяч пять!

Ну в кольчуги одеваться,
Перед князем задираться:

– Ишь, сморозил: «на печи!»
– А возьмём и уличим!
– Чтоб прилично вёл ты спор!
– И не нёс народу вздор!
– Не пужал народ мечом!
– Враз завяжем калачом!

Свенельд, правая рука,
Поучает их слегка:

– А теперь слюшАй меня.
Выводи сюда коня.
Опояшь себя ножом.
У степи пока свежо.
А узнает каждый пень -
Согревает что? – Ремень!
Хочешь быть живой герой –
Нож сюда вяжи второй
И топорик из клетИ
Ты в дорогу захвати.
Будем колышек забить.
И дровишек порубить.
Будем есть мы калачами
И палить костёр ночами.

Жечь с дружиною кострище!
Где такое счастье сыщешь?!
Ить не с тятькой в поздний торг!
В пацанах кипел восторг: 

– А в ночи уж коли враг
Нас изловит за оврагом,
Мы ить шеи не пригнём
И врага в момент пугнём!
Чтоб он видел сталь вострУ
И не лез, подлец, к костру!

Заблестел вокруг булат,
Князь поехал в каганат.
Провожала храбреца
За околицей пыльца.

Вече же к плетням смещалось,
Сыновьями восхищалось:

– Мой-то, мой-то… Витязь смел!
– Как банан, соколик, съел…
– Ох, а мой-то, погляди…
– Ну отчайный  господин!
– Красива в железе личность…
– Все ж в кольчуге есть приличность.

И, едва сокрылась рать,
Вдруг одна из баб орать:

– Люди! Слухайте усе!
Наш мурманский Моисей –
Что, злодей, уже далече! –
Околпачил всё жа вече!
Заморочил нас усех!
Ён на кой раздал доспех?!
Ну как ентот обормот
Навострит ребят в поход?!
Как ён ентою весной
Баламутил люд честной?
Так и ендак подъезжает:
«Каганат нас забижает…
Разобраться с ним по-свойски…»
Ить собрал, поганец, войско!
Мне б догадку не молчать,
А немедля уличать...
Ведь не выполнил наказу!
Супротив пошёл приказу:
«Кругалём мурман води,
Стольный град на том блюди.
Чтоб не делали ни шагу
Вон за тот большой овраг!
Возля стен молчком скачи,
Огородов не топчи.
А нагрянет коли враг –
Биться будешь за оврагом».
Слово в слово наш наказ
Аглашаю я чичас!
Люди! Видит бог Перун!
Наш мурманский говорун
Поразбалуеть ребяток
От макушек и до пяток!
Чую: меч вертеть затеют,
Да – шнырять по византеям!
И в какой такой дурман
Нанимали мы мурман?!

Бабы – князя все ругать.
Девки – семечки лузгАть
Да болтать без кряду-ряду
Про царьградские наряды.

Вдовы (вечны на Руси!)
Принялися голосить.
А Глафира убивалась
И особенно старалась,
Чтобы в жалость бил куплет:
– Парню тока двадцать лет!
Сердца больше у Ивана,
Чем карманов у мурмана…
Сколотил, родимый, столик…
Где ж теперя мой соколик?!

И Глафире тут в ответ
От крыльца пришёл совет,
Где гудели, как жуки,
Пожилые мужики:

– Будя дурня девкам сватать.
Пусь сначала сымет лапоть!
Досель олух сказку свищет,
Что детей в капусте сыщет
И, балбес, по цвету глаз
Норовит принять заказ.
Ты сынка покрепше: хлоп!   
Да не в нос, Глафира. В лоб!

Отвлекаясь на минутку,
Расскажу я прибаутку:
Как на Русь пришли мурманы –
Враз исчезли все изъяны!
(Как: глаза слегка с косинкой.
Иль: лицо закрой косынкой.)
Молодцов-то, посмотри:
На одну невесту  –  три!

В деревнях – едрит стакан!  –
Услыхали про мурман:
Мол, пришёл защитник-хищник.
Так что, баба, прячь вещички!

И смеялись, и рыдали,
Но мурманов не видали.
Хорошо ли то, иль грустно  –
Жизнь катила прежним руслом.

А вот в стольном граде, братцы,
Девка стала задаваться.
Не хотИт, чтоб без «икцессов».
Мол, «сражайтесь за прынцессу»!

Ошалела сном и духом!
А дурёхе в оба уха
Молвят мудрые старухи:
– Хочешь  гибнуть в вековухах?

Отвергает сей вопрос
И от всех воротит нос.

Ну, понятно, что мурман,
Хоть не пробовал банан,
Преимущество имел
Перед теми, кто робел.

Впрочем, хватит мыслью бегать.
Возвернёмся вновь к Олегу.
В степь. Где шумные вояки
На ночь стали бивуаком.

* * *

Полк давно уже зевает,
Но костёр вовсю пылает,
Далеко в ковыль светя,
Сталь кольчуг позолотя.

Жарко греет старый вяз!
Призадумался тут князь…

Опустился на колено,
Приподнял одно полено
И на миг про всё забыл:
–  Это кто ж его рубил?!
В пол-охвата сухостой
Отсекал, как сук простой?!
Чей удар тут постарался?
А! –  крикун, что с Риком дрался!
Хм... Зачем напялил ты
Домотканые порты?
И в лаптях лишь ты один…
–  А по мне, так всё едино.
Мне привычней в онучах.
В низавысимых речах!

–  Понож шьют на голенище.
А при эдакой силище
Речи зря произносить!
А не хочешь поносить
Ту кольчугу, что была
Даже Рику тяжела?
Меч из княжьих подарю 
И к мечу я говорю:
«Равно, бьют али ласкают,
Меч из рук не выпускают».

–  Вижу, ты струхнул рядиться
И намерен откупиться…

–  Нет. Но коли каганат
Ратью встретит нас у врат?
Уклоняться ить не гоже,
А рубаха – не поможет.
Что скажу тогда на вече?
Что босым направил в сечу?!
Перед вече согрешил,
Но тем самым спор решил?!

–  Я об том не собразил…
Где доспех, его рази?!
Надо ж, как легко налез…
Ну, и чем тяжёлый вес?
Так и эдак не пойму…
Тока лапти – не сыму.

–  Ты как будто из былин.
Настоящий исполин!
Колуном ток вязы сечь.
Чем тебе противен меч?

–  Не, оружья хороша…
Да богатства –  ни шиша!
Он жа стоить многовато:
Ить поболе крепкой хаты.
С тыщу вязов для костра!
А приданое сестрАм?!
Я такую редку штуку
И не брал, помилуй, в руку!
Потому не собразишь,
Никаво не поразишь  –
Больно ловко вертят йим,
Ентим неслухом стальным.
Мне привычнее с вором
Разобраться топором.

По-мурмански князь спросил:
–  У кого найдётся сил,
Как погасится заря,
Обучать богатыря?
И ещё: как хошь надуть,
Но в сапог его обуть!

Разотнекивались всё.
Поднялся молчун-берсерк:

–  Ладно, конунг. Не хочу,
Но мечу я научу.
Даром это не получит –
Языку пускай поучит.
Чтоб болтать не хуже мог!
Доставай: штаны, сапог...

Тут я вам рассказ прочту
Про мурманскую мечту.
Гм… Имелась киевлянка,
То ль полянка, то ль древлянка…
Только знала вся страна,
Что из вятичей она.
Хохотушка, говорушка
(Оч-ч-чень даже не старушка!)
Волос – лён, глаза – ручей
И – заметьте! – он ничей.
Если бросить взгляд пониже   –
Ну, на то, что  к жизни ближе! –
Всех мурманов, как един,
Пробивал рефлекс один:
Пред такими «колобками»
Становились дураками.

Недостаток был у девки:
Женихи ей были мелки.
Замуж взялась не спешить,
Чтоб народ-та не смешить.
Объясню намёк вам просто:
Больно девка вышла ростом.
Телом втрое будь поплоше -
Всё одно заменит лошадь!
Как возьмёшь такую в хату
При крутом патриархате?
Чтобы жизню мошкой тыркать
При подобной богатырке?

Но мурман-то был не прочь
Перемолвить с нею ночь!
(Мол, «едва наступит темень»…)
Только девка эта – крЕмень!

А в отместку озорница,
Как царьградская царица,
(То есть о-о-очень налегке)
С коромыслом шла к реке.

Не давал мурман проходу,
Прям толпой бросался в воду!
(Ну, такой обычай был:
Дурень в речке морды бил,
Чтобы смелость показать.
Ведь в воде не убежать!)

Днепр краснел, как молодица
Лезла глыбже, где водица
Не несла речную муть,
Чтоб ведром воды черпнуть.

Как зачнёт подол сучить –
Сарафан чтоб не мочить! –
Топорщилися усы,
Разбивалися носы.

В Днепр лилося аж с купель
Окровавленных сопель!
Оттого почти всегда
И краснела в нём вода.

А весною говорушка
Поразилась: не старушка…
Вся красотка, не урод…
Ить куды пропал народ?!
Где жа мелкий тот товар?
Только вертится Ингвар:
Мямлит что-то непонятно
И смущается занятно.
Да, силач. Пригож собою.
Но в речах – ни в зуб ногою!
Ну, и чё жа говорушке
Обсуждать с такою чушкой?!

Князь легонечко икнул,
Но смеяться не рискнул.
Тут мурманов цельна рать
Всяки битвы вспоминать…
(Из мурманов каждый воин
Крепко-накрепко усвоил,
Что внимателен берсерк,
Что усох по той красе,
В битве насмерть всех бивает,
А смешков не забывает.
Словом, вылез неспроста).
Вдруг из ножен взвыла сталь!
Искры брызнули с свечу
По Иванову плечу!

Тот удар не ждал, запнулся,
О полено спотыкнулся,
Тело оземь распростёр
И с лаптями влез в костёр!
Завертелся там ужом
И углём порты прожёг.
Аж от боли обмочился!
И ужасно огорчился:

– Вот теперя надо, братцы,
Хошь не хошь перебуваться…

Но в конце концов нашёлся!
А, нашедшись, разошёлся:

– Это что ж, едрёна мать
Мне теперя обувать?!
Ну как стануть не с ноги
Те порты да сапоги?!

Знай, вопит без передыху
Про обиду и про лиху,
Про тактичные движенья
И иные уваженья
А берсерк Ингвар кивал
И слова запоминал.

Вновь в степи неторопливо
Тёплый ветер треплет гривы.
Сам собою конь идёт,
Воин шумный спор ведёт.

Чтоб запал не мог прокиснуть,
Продолжает, братцы, диспут!

Спорит прямо из седла,
Как удавит он раба!
Он до хрипу и до крику
То твердит мурману Рику

(Ну, за девку поквитались,
Но врагами всё ж остались).
Слышно спор их за версту,
Особливо поутру.

Видя этот балаган,
В спальне спрятался каган
И направил войско. Вздорить.
Словом, братцы, есть с кем спорить!

Князь –  понятно! –  вместо речи
Каганат пустил под меч.
Оказалось: князь и смел
И в долгах собаку съел
(Как и вся его родня):
Возвернуть решил в три дня,
Что годами без преград
Уплывало в каганат.
Плюс кибиток тысяч пять
Вознамерился отнять.
 
Вои брали всё, что было:
Ткани, вина, соль и мыло.
И к тому же у мурман
Оттопырился карман.

Словом, люди, вместо вече,
В каганате вышла сечь.
Рус и храбростью блистал,
И нисколько не устал.

После сечи, спор  решая,
Тот дружинник вопрошал
Преклонённую толпу,
Глаз закрыв на наготу
Потерявших стыд девиц
(Опустивших, правда, лица).

Говорил: – Нельзя ж,  ей-ей,
Продавать живых людей!
Весь понять не может полк:
Где в такой продаже толк?!
Я его –  в пример! – купил.
Скажем, гривну заплатил.
Это ж, девки, ерунда:
Он тотчас уйдёт туда,
Где ему всего в избытке!
Ты останешься в убытке.
Он же гривну не вернёт!
Дале: ентот обормот
Пожелает вновь содрать
С меня гривну. Может, пять.
Мне чего: его опять
Покупать и покупать?!
Мы на вече усомнились
И затем сюда явились,
Чтоб увидеть княжьи сказки –
А Олег крадёт коляски!
Я обшарил весь базар:
Нет рабов! Одни хазарки!
Да и те не шибко-валко
Схоронились под прилавком.
Раб должон быть гриба вроде…
Тяготеть к грибной породе!
А в грибах мы понимаем,
Хоть князей и нанимаем.
Увернулся князь от спора,
Избегает разговора:
Как увидел три воза –
Разбежалися глаза!
Вы ж, гляжу, народ простой
Раз собралися толпой,
Не шепчитесь, не токуйте,
Мне про рабство растолкуйте.
Я хочу слова сличить
И Олега уличить!

Тут хазарские красотки
Приподняли подбородки…
Как одна, переглянулись…
Как-то странно улыбнулись…
Все с коленок встали прытко
И… рванулися к кибиткам!
Лезли девки, как в трамвай.
Хоть билеты продавай!
Рус-дружинник сторонился
И на резвость их дивился.
Понял сразу: в давке этой
Не получит он ответа.

Вот такие вот дела.
Сплошь прекрасные тела
Прут и прут под полог бычий!
А куда грузить добычу?!
Девки в том, чтоб вылезть –  сразу
Отказали резко князю:
Обозвали «дураком»,
Замахнулись кулаком,
Даже топнули ногой
И заплакали гурьбой!

Князь рукой махнул в сердцах
Всем возницам-молодцам
И колёса заскрипели.
А хазаринки запели...
Да такие гнут рулады
Что не надо и награды!

Только дома  – кровь из носу! –
«Дожимал» Иван вопрос
С той хазаринкой, что ловко
Забралась в седло, плутовка –
В шароварах, да с лукошком,
И свернулась тёплой кошкой
За Ивановым плечом,
Меж колчаном и мечом:
Почему-то не осталась,
Хоть кибитки не досталось.

Заглушал кибиток грохот 
Хрипловатый громкий хохот –
Хохотал вовсю мурман:
Ведь у руса пуст карман,
А везёт невесту в дом!
Чем кормить? Своим трудом?!
На такую, слышь, красотку
У тебя не хватит соток!

А девица приморилась,
В плащ походный притулилась,
Выпив мёду с молоком…
Рус грозился кулаком!
Отъезжал мурман в сторонку
И уж там смеялся громко.

Шёл совсем-совсем легко
Боевой могучий конь.
Так привёз дружинник-рус
Эту девушку на Русь.

Катят тут из погребов
Бочек сто таких медов,
Что поди уж отбродили
При Аскольде или Дире.
Вся столица шебуршилась!
Но чего-то не решилась
У плетня Глафира-мать
Ту хазаринку обнять:
Ведь ни родичей, ни свахи,
Сын в кровавленной рубахе…

Бормотала так про кровь
Ошалевшая свекровь:

–  Что ж того, что у невесты
Кровь совсем нездешних мест?!
Так скажу, мой сокол ясный:
Цвет один у крови – красный!

Торговавшие когда-то
На сберкнижку в каганате
Меж кибиток, знай, летали, 
В изумленьи бормотали:

–  Как жа так… Мои кули…
Огромадные нули…
Знал добро наперечёт…
В каганате вёлся счёт…
Князь! Твои вояки жёнкам
Увели мои деньжонки?

И тогда в дорожну грязь
Шумно высморкался князь:

–  Ты, Микула, не шурши.
На дружину не греши!
Всем виной каган покойный.
Рассуждай теперь спокойно!
Смолк?  Каганы в Византии
Барахлишко прокутили:
Все пожитки да рабы
Погружались на арбы,
В Византии шёл обмен,
Роскошь брал каган взамен.
Жить хотел каган роскошно!
А тебя мне видеть тошно:
От какой такой балды
Ты повёз добро туды?
Ха! «Добро наперечёт…»
Пасть раскрыл на крупный счёт?
Ты, Микула, дуралей:
Да тебе хоть сто нулей
Разрисуют издаля!
А надеялся ты зря
Те нули в добро представить
И служить себе заставить.
Это… Как бы дать понять…
Не мурман в князья нанять!
Ты мне платишь десятину,
Я блюду твою скотину.
Ты, гляжу,  не осознал…
Чтобы скот я не угнал,
В граде ентом, дуралей,
Есть пять тысяч сыновей!
Нету смысла рисковать!
Проще службу исполнять!
Уяснил? Блюсти кули
И хранить твои нули
Воспылают в  каганате
На твоей, милок, зарплате.
Потому свои кули,
Невзирая на нули,
Лучше в погребе держать,
Чтоб потома не визжать.
Правда, ежели кули
Не отдашь ты за нули -
То, что б те кули забрать,
Каганат направит рать
И тогда уж, дуралей,
Не покажет он нулей!
Ну, конечно, коль каган
Победит моих мурман.
Докумекал, дурачок?
Нет?! Кули хранят мечом!
Не нулями в каганатах!!
Не добром в чужих палатах!!!

А купец шептал тревожно:
–  Как теперя быть мне можно?
Как жа все мои нули
Возвернуть опять в кули?

Развалившись в холодку
Отхлебнул Олег медку:

–  Ну… Наверно, в Цареграде –
Справедливости-то ради! –
Разрешат в какой-то лавке
Чернь дурачить за прилавком.
А начни там с попрошайки.
Дуй «во греки» вашей шайкой.

Тут купец завыл волком
Перед всем хмельным  полком:

–  Разорили-погубили…
Человечность всю убили…
Княже! Верь или не верь,
А во мне проснулся зверь!
Я в мечтах лелеял счёт,
Знал кули наперечёт…
Жизнь пропили-прокутили
В распроклятой Византии…
Не могу я счёт простить!
Жажду, люди, отомстить!
Что смеётесь, сучьи дети?!
Вас и не было на свете,
Когда я своим горбом
Наживал добро трудом!
Ишь, мечами изловчились  –
У Олега научились?! –
Просто так, за «будь здоров»,
Отрубать по пять голов!
Кто чичас хвальбу трубил,
Что кагана зарубил?!
У-у-у, гадёныш! По шматку,
По малюсеньку куску,
С ног или жа вот отсюду
Распилил бы ту паскуду!

На купца несчастный крик
Подошёл седой старик:

–  Князь! Тебе теперя скользко
Содержать такое войско.
Ежли дальняя дорога,
То припасу надоть много.
Мы тебе, Олежка, даром
Всё поишшем по анбарам!
И послУхай, князь-душа…
Ах, кольчуга хороша!
Помню, княже, ты давеча
Речь держал на нашем вече...
Веришь, милай: красота
В ей отдельные места!
Говоришь, что дюже мелки
Византийские тарелки?

Князь довольно хохотнул.
Ржали кони, отдохнув.
Рус-дружинник отсмеялся
И хазаринкой занялся.

Рус старался до рассвета
Разузнать про рабство это
(До рассвета не уснёт
А вече всё ж блеснёт!)
Ну не мог найти покоя:
–  Что ж оно, едрит, такое?!

А хазаринка смеялась,
Потешалась, забавлялась,
Затащив зачем-то Ваню
В жарко топленную баню.
В шайку ножки опустив,
Причитала, загрустив:
 – Ой! –  и ноги умывала,
«Про-сто-фи-лей» называла.

Зря втолковывал Иван:
 – Да пойми, не Филя я!

И ушёл сушить одежду.
Тут с последнею надеждой
Принялась Глафира-мать 
Девке на ухо шептать:

– Вы сходите по грибы…
Да на пару, без гурьбы…
Не носи ты хоть прилюдно 
Шаровары страхолюдны!
Ты в них ровно Епифан!
Я те сшила сарафан.
Вот лукошко, вот платок,
Вот в кувшин медку глоток.
К лесу ходьте лугом, лугом…
Так сподручней. Ежли с  другом…
С кем ты как бы не успев…

Сбившись с речи, нараспев:
 – Там усё луга, луга…
И а-а-атличные стога!

Вот к Ивану та девица
Со спины зашла в светлицу.
В сарафане, лапотках,
Да с кувшинчиком в руках.

И сказала очень чётко
Из Хазарии красотка
(Слово-в-слово разучила,
Как Глафира подучила
И напели жаркой ночкой
Все свекрови этой дочки):

–  Мы не сходим по грибы?
Да на пару, без гурьбы?
Начинает ведь светать.

Парень –  жутко хохотать:
–  Ой, умора…. Ой, погиб…
Ну какой в Купалу гриб?!

Тут, смахнув слезу с ресницы,
Повернулся он к девице.
И застыл. Ни встать, ни сесть:
–  Можа, там грибы и есть…

Сколько девка из рабов
Собрала в стогу грибов,
Неизвестно. Мгла веков
Защитит от дураков
И от их расспросов гнусных.
Намекну вам как бы устно:
Сталась девка ух как вольна,
А свекровь её довольна.

Так что, братцы, вот ответ:
Ни к чему ждать сорок лет.

* * *

Как-нибудь, в другой уж раз
Я продолжу свой рассказ:
Как совсем одна осталась
Богатырская застава,
Как последних двое воев
Побратались перед боем:
«Штоб друг друга защищать!
Не врагами ж смерть встречать!»
Как мурман то не забыл
И жестоко ранен был,
Как Иван густым туманом
Двадцать вёрст тащил мурмана,
Чтоб пробраться до Олега
Мимо стана печенегов.
Как привёл Олег отряды
Прямо к стенам Цареграда,
Как победу протрубили,
Как к воротам щит прибили,
Как в боях летели годы,
Как забылися невзгоды,
Как клялись у коновязи
Разыскать убийцу князя
(Неизвестно и доселе
Кто змею подсунул в череп.
Древний фокус – «змей в подарке» -
Сочинили не хазарки.
Этот метод был развит
У подножья пирамид).
Как совсем ослабли руки,
Как уже взрослели внуки,
Как от старых-старых ран
Умирал седой мурман:
–  Жалко мне –  не передать! –
Что не сладилось отдать
Жизнь за жизнь девицы красной…
Значит, Ваня, жил напрасно.

Как Иван нёс бересту
К погребальному костру
И как Днепр в весенней силе
Плот горящий уносил.
Как Иван – уже старик! –
Спас из плена внучку Рика…

То доселе на слуху.
Расскажу, как на духу.

Девка трезвого ума
В Цареград ушла сама -
Что-то с нею вдруг случилось.
«Знать, виденье приключилось!»  –
Так судачили на вече.
Но отправилась далече.

Хельгу встретил в Цареграде
При охране, при параде,
Самый страшный из повес –
Византийский базилевс
(Вышла в деда красотой!)
А народ-то был простой
И письму из Цареграда
Вече было очень радо:
Мол, как в сказке я живу!
Не тужу и не реву.
А вернусь я к вам, народ,
Разве только через год.

Прибежал оттель малец.
На запястьях – след колец.
Грек. Ел жадно, с шумом, с хрустом, 
И вздыхали бабы грустно,
Чья уменьшилась семья –
Ведь в походе сыновья!

–  Где промыслил русский сказ?
–  Долог, люди, сей рассказ.
Намекну: знавал в столице
Из мурман одну девицу.   
 
Хохотали девки все:
–  Ты, малец, большой совсем!
Надо ж… И язык изучен…
И мурманкою обучен!
Живописец, мы глядим.
Кисти прячешь на груди!

–  Надо, люди, повидать
Мне Олега-князя рать.

 – Эка, милый, хватанул!
От неё и след канул!
–  Тока два всего и живы
Из Олеговой дружины.
– Звать «Иваном» да «Ингваром»,
Что отравленный отваром.
– Им давно за шестьдесят!
Вот тебе дружина вся.

Грек быстрёхонько напился
И тотчас заторопился
Вместе с девками к реке.
На пригорке, вдалеке,
Спор вела Олега рать,
Как достойней помирать:
То ль в толпе скорбящих внуков,
Речь сказав скрозь смертны муки,
То ль с мечом, в рубахе белой,
С битвы против рати смелой,
Сразу двинуться в Вальгалл?
Тут Ингвар всегда вздыхал:

–  Ить живу, как пепла кучка,
Только ради видеть внучку!
Так допился, что зажился,
А вот внучкой не разжился!
Я б цветы для ней посеял
И катал на карусели…
Внукам что? «Доспех! Коня!».
От мечей мутит меня.
Чем гневил царя морей?
Восемнадцать сыновей!
Кажный олух лепит внуков!
Ить кругом мужицки руки!
Тока свет очей моих…
Правда, тянет на троих.

Да, народ! Ингвар под старость
В разговор втянулся малость,
Что-то молвя в оправданье
Про Иваново влиянье.
Он (слегка хлебнув) на торге
Вызывал детей восторги:
Разъяснял про мореходов,
Смысл Олеговых походов,
Как в бою не быть вороной,
Как сражаться без урону,
Даст ладье на память мерки,    
Что когда-то был берсерком! –
Обожал мальчишка всякий
Сказки старого вояки.

Тут словцо замолвлю я
Об Ингвара сыновьях:
Братья очень дружно жили!
Князю Игорю служили.
К слову, люди: их ватага
Вся в отца пошла отвагой
Ну, а статью вышли в мать.
Так что –  надо понимать – 
Стало общество такое
Князю правою рукою.
Да и внуки-храбрецы
Были вылиты отцы!

Им-то на смех дед Ингвар
И построил свой драккар:
«Чтоб обычай не забыть
И к Вальгаллу в ём отплыть!
Хоть размеры и не те,
Тока всё ж не на плоте!»

Пред Олеговой дружиной
Грек тряпицу положил:
Ей вкруг шеи обвязался
И никто не догадался –
Ни знаток, и ни профан –
Это Хельги сарафан
(Есть такой царей обман
В древней саге у мурман).

Девок красных от души
Деды тряпкой рассмешили,
Вслух начав считать на ней
Стилизованных коней:
Вышивальщицы позор –
Бурой краскою узор.

Стариканы не сердились
И тотчас распорядились
(Поручив сиё девчонкам)
Чтоб устроили мальчонку
В княжий терем. На ночлег.
В тот, что строил князь Олег.

Девки ринулись гурьбой,
Обсуждая меж собой, 
Как два древних чудака
Пялят зенки на «драккар».

Лишь когда закат померкнул,
Раздались слова берсерка:

– Мой драккар осадкой – лодка
И пройдёт над цепью ходко.
Доплывём аж до крыльца
Цареградского дворца.
Там развеемся от скуки.
А на вёслы сядут внуки.
Я в походе том ещё
Во стене приметил щёлку:
Вширь – ну десять раз рука!
Там и спрячем мой драккар.
А к дворцу тебе плестись!
Без коня не обойтись.
Да чево мозги корячить!
Поведёшь коня, не прячась!
На него доспех навьючим:
Мол, при воине могучем
В слугах старый ратник ходит,
По ночам коня выводит.
А теперь о главном стану:
Не тревожь дворца охрану!
Сотня лучших силачей...
Супротив таких мечей –
Лет откинуть эдак с двадцать! –
Мы могли ба продержаться.
То есть оба. Рик опять…
Да отряд десятков в пять.
Щас жа, друг, ты слово пикни   – 
Вмиг окажесся на пике!
Посля конная погоня
Всё одно коня догонит  –
Тех сажают молодцов
На арабских жеребцов.
Больно кони хороши!
Ентих нам не сокрушить.
Твой Вулкан умнейший зверь,
Тока грек хитрей, поверь.
Их Вулкан не проведёт.
До драккара доведёт. 
Так что надо тихо-тихо,
Чтоб не влезть в большое лихо:
Позагубим сгоряча
И девчушку, и внучат.
Вот за них душа дрожит!
А своё давно отжил.
 
Что уж там они решили
И чего в пути крушили…
Только вот он, город славный!
В православном мире –  главный!

* * *

Разрешите отклоненье
И примите извиненье.
Ну простите, бога ради!
Речь пойдёт о Цареграде.
Мой рассказ весьма недолог,
Он о Софье Палеолог.

Дважды выпал странный вздор:
Вся Европа сквозь раздор
Истерично в строй вставала
И угрозы затевала:
– Ваш Скобелефф-Рокосовски,
Ваш зольдата, сын бесовски,
Сунься только в Истамбу -
Сразу будешь во гробу!

Брали Крым и Будапешт,
Гельсингфорс и Бухарест
(То из тех, что к нам поближе).
Дошагали до Парижа!
Из последних взят Берлин.
Цареградом же доныне
Лихорадит свят престол,
Коль от града вёрст за сто
Ходют русские войска!
Что за странная тоска
Будоражит римских пап:
«Истамбу прочь русски лап!»?
Странно мне: сидели тихо
При резне Мехмет Фатиха,
Ведь не слышалось ни вопля:
«Лапы прочь Константинопля!»

Не сочтите за злодея,
Коль представлю вам идею:

Убывая за границу
Византийская царица
(Для спасенья мира ради!)
Тайну тайн взяла от дяди.
Увезла – как ни просили! –
К тайне ключ она в Россию.

Неизвестен мне ответ,
Почему нам ходу нет
В город-вотчину царицы.
Что за чудо сотворится,
Коль в священные места
С войском вступит брат Христа?!

Да-с, достойно изумленья
Воскрешения явленье
(Поражает без сомненья!)
Но есть проще объясненье:
Младший брат пошёл на крест,
А другой из жарких мест
Лет пятнадцати убыл
И народ давно забыл
Очертания лица
Чужеземца-близнеца.

(Сорок лет тому скостим 
Иудею навестим).

...Из Тавриды прохиндей
Кораблём привёз людей  –
Все в цепях, светлоголовы...
Знать, кочевников уловы.

За ненужных поросят
Полонянку на сносях
(Что девятый месяц носит)
Торговал старик Иосиф:
Удалялся, приближался,
Пальцы гнул и обижался,
Изучал рабынь и даже
Разрешенье на продажу.
Враз нашёл одну зацепку!
И держал пергамент цепко.
Посылал в Синедрион,
Подошёл центурион...
Торговаться был мастак!
Прохиндей отдал за «так»
Из снегов товар пустой
С малолетнею сестрой.

С именами в Иудее
В те года жила идея:
Имя крепче, чем клеймо!
Имя выдаст вам само,
Кто есть раб, а кто свободен,
Кто на службу Риму годен.
Будь хоть в матери утробе.
...И «Марией» стали обе.

Кроху принял храм в работу
За ничтожнейшую льготу,
В Назарете у костра
Богородицы сестра
Родила мальчишку. Он
Был приписан в легион.

Ты не понял, я смотрю,
Иудейский древний трюк:
Не своих же внуков нужно
Отдавать врагу на службу.

Ну, а чтобы ненароком
Хитрость та не вышла боком,
Чтоб не знали, кто чей внук,
Ловко, быстро (и без мук!),
Девке как-то раз в ночи   
Чирк язык! – с тех пор молчит.

В древнем Риме был порядок
Для военных разнарядок:
Иудеи, галлы, даки –
Все годилися для драки.
Для того ведь и холопья,
Чтоб за Рим идти на копья.
Впрочем, Рим давно усвоил,   
Кто есть раб, а кто невольник.
Потому и не спешил
Раздавать таким мечи.

Сын невольницы немой
Рос от прочих стороной.
Необрезан. Выше ростом.
Рассуждает очень просто:
Сразу «в харю», кто хамит!
Записной антисемит.
В десять «на спор» гнул подковы!
Натерпелись от такого…
Не боялся даже плётки
И привязан очень к тётке.

В день её большого срама
(«Понесла» рабыня храма!)
Перед тёткой встал ежом
Он с разделочным ножом:
– Отрублю, собаки, руки!
Кто на нож решится, суки?!

Правда, кое-кто из рьяных
(Или глупых, или пьяных)
Обуздать решил мальчишку,
Но себя возвысил слишком.

От отрубленных кистей
Понеслася весть вестей:
Мол, щенок семи лет роду
«Прикурить» даёт народу!
Встал с ножом, как римский сотник,
Где живём Иосиф-плотник.

И тотчас возникли давки,
На «щенка» поднялись ставки,
Поминали про Давида,
Разгоралася обида…

Где помногу говорят
Римский тотчас есть отряд:
– Прочь, зловоннейшие хари!
Мне по нраву этот парень.
Что? «Сын девки из полону»?
Раб «приписан к легиону»?!
Хм… «Сдержал толпу семь раз»...
Записать его в «спецназ».

Правда, люди из богатых
Добрались аж до легата
И вели такие речи:
«Он нанёс нам семь увечий.
Допризывник твой достал!».
Римский воин хохотал
И – в насмешку и в ответ! –
Дал мальчишке семь монет.

Да, мальчишка был отчаян…
И души совсем не чаял
В мальчугане-братце русом.
Называл того «Исусом».
Да и с кем вести-то речи
На родном своём наречьи?!

Гордость римского «спецназа»
Как про суд услышал – сразу
Гнал коней, избивши плеть.
На три дня не смог поспеть.

Этот мог бы казнь пресечь,
Ибо нёс «не мир, но меч».

Стражи долго чушь галдели
Фарисеям в цитадели:
«Сотник замертво упал…»
«Сам собою труп пропал…»

И серьёзней: «Возле сада
Перебита вся засада.
Не смогли его поймать –
Из окна немая мать
Упредила сына вестью
И заколота на месте».

Я рассказывать не буду
Как зарезали Иуду,
Как восставшего из тлена
Не признала Магдалена  –
У апостолов прочти
Что он там наворотил
И какие создал мифы
Добираясь до Каифы.

И при этих-то делах
Нем и глух вдруг стал Пилат –
Видно, выслушал гонца
Чтоб ловили беглеца:
«Перекрыть на юг пути.
В сыске – римский дезертир.
Крайне опытен в боях,
В здешних выращен краях,
Знает тропы и ходы,
Знает, где найти воды,
Рослый, сорок, очень ловок,
Он пойдёт без остановок.
При оружии, стервец!
С ним блондинка и мертвец».

А в Иверии народ
Зрил Заступницу в тот год:
Босоногую, с мечом…
(Под истрёпанным плащом –
Меч усталого солдата:
Гроб тащил тот. С телом брата)

Что сказать про них ещё?
Он Предтечей не крещён
И врагу запутал след.
И её увел от бед,
Уж не знаю, в «рай», не в «рай»…
Может, в тот холодный край,
Где свободной рождена.
Бережёт тот край она.

…Выплюнь водку из аорты
И прикинь число абортов.
Глянь на хари разных съездов
И поруганных подъездов:
Нашу Русь за этот вид
Богородица хранит?!
Ты наивный человек…
Отбежим в десятый век.

* * *

Щель в стене. И нету скуки.
А в драккаре ропщут внуки.
Заартачились юнцы:
– Мы не хуже, чем отцы!
– Мы ить тоже скоро вои!
– Во дворец прорвёмся с боем!
– Ить имеются ключи! 
И забряцали мечи.

Дед на внуков не рычал.
Ласков был, не прокричал:

– Вам ишшо на вёслах гресть,
Штоб ногу отсель унесть.
Штоба были молодцы
Как свежайши огурцы!
На скамьях молчком сидеть,
Дажа писком не галдеть!!

Внуки сразу оробели:
Не видали дедов в деле.
Но дивилися без страху
На Иванову рубаху:
– Штой-та дед чудит со сна…
– Девка снилася красна.
– С нею в бане кости парил!
– Деду мёд в мыслю ударил:
Словит в чистую рубаху
Цареградскую деваху!
– Поддоспешная навроде...
– Дед! Блесни на хороводе!
– За такой одёжей, дед,
Не увидит девка лет!
– Дед Иван! А правда тут
Девки аж на шею льнут?

– Застыдили без просвету…
Знамо вам: рубаху эту
Вышивала мне жена!
Из хазар была она...
А теперя слушать враз
Мой внимательный наказ:
Как учуете копыто –
Выводи сиё корыто!
Тама будеть мой Вулкан!

– Ну, счастливо, друг-Иван.

Привязав коня Вулкана
Близ деревьев у фонтана,
Сунув кой-кому в ларец,
Дед пробрался во дворец
(Мимо всяких сытых рож,
Под рубахой спрятав нож).

Наш Иван ещё в поход
Тут запомнил каждый ход:
Что в пустыне, что с мороза
Не страдал Иван склерозом.
Внучку – в шутку и не боле! –
Он частенько кликал «Олей»
(Русь была сродни шаманству
И не знала христианства,
Потому считались дети
Как бы общими на свете)
И при розыске отлично
Пригодился этот клич! –
Ведь охране непонятно
Что за «оль» гудит невнятный:
Много шума есть на свете.
Может, стон. А может, ветер.

Дед нашёл в подвалах келью.
В этой келье – внучку Хельгу
(Без всего! – как будто в спальне
Или в девичьей купальне!
Но распятой аккуратно
Между двух столбов занятных).

Из столбов он вырвал цепи,
С кандалов повыбил крепи,
От темницы до порога
Проложил ножом дорогу.
Даже вышел за порог!
Поднял верный раб тревогу…
«Двое к выходу бежало:
Богатырь с кривым кинжалом
И раба в его рубашке!
Тут какая-то промашка...»

Осветилися палаты!
Кони ржут, грохочут латы!
Потому надеть доспех
Наш Иван и не успел.

(Напослед спроворил всё же
Меч рвануть из княжьих ножен).

Крикнул Хельге очень строго:
– Помнит конь к ладье дорогу!
Уходите без меня!
Стеганул рукой коня:
– Скачи, Оля! Не догонют!
И мечом встречал погоню.

В византийском переулке,
От в щиты ударов гулком,
И втроём не разойтись,
Потому нельзя спастись.
И рубился в этот раз
Может, миг. А может, час.

Хоть пронзили у плеча –
А не выпустил меча!
Над водой повис на пике,
Но хрипел в победном крике
И, ругнувшись очень крепко,
Отрубил у пики древко.

* * *

Нету войска молодцов, 
Нет сомнительных купцов,
Подозрительных людей…
Нет из Киева ладей!

Доложили торопливо:
– Видно, скачет вдоль пролива.
Не смогли догнать, ушедши!
Долго бились с сумасшедшим
И с обеих со сторон
Понесли большой урон.

Вдоль Босфора сей же миг
Загорелися огни.
Вспыхнут, гаснут, вновь горят –
Так летит приказ царя.
Он испуган был и зол:
«Убивайте амазонок!»

А ведь любит всякий страж
По-над девкою кураж...
(Наблюдал у турникета
Я потребность стражи эту).

Базилевса палачи
Не расслышали в ночи,
Как больной старик Ингвар
Мимо них провёл драккар.

Конь Вулкан, в ладье укрытый,
Бил замотанным копытом –
Порывался взвиться птицей,
Чтоб с хозяином проститься.

Миновав местечко узко,
Очутились в море Русском.
От усталости дрожали,
Руки весла не держали
И проворная ладья,
Словно старая бадья,
Принялася носом рыскать
И ругаться тоном низким.
Кое-как доплыли в ней
До условленных камней.

Кто-то плавни приволок,
Кто-то тащит котелок,
Из припрятанной свечи
Затрещал костёр в ночи.

...Вот одёжа вся суха,
Тихо съедена уха,
Тлеет старая коряга,
Внуки смотрят на варяга.

Глянув в сумрак за кормой,
Дед сказал: – Пора домой.
Ждать Ивана боле зря.
Занимается заря.
Глянь: с какого это ходу
Конь фырчит в солёну воду?
Во втором уже разу
Уронил в волну слезу!
Этот знак знакомый мне...
Наш Иван лежит на дне.
Коль погоня не бежала  –
Значит, всё жа задержал.

Старый дед ссутулил плечи
И повёл такие речи:

– До Днепра пять дён пути.
Там решат перехватить.
Со второго-то раза
Про драккар сообразят!
Мне знакомый их манер:
Снарядят отряд галер,
Грек галеры будет гнать,
Штобы берег не терять.
Вам заказан этот путь!
Будет гресть не «кто-нибудь»,
А три смены молодцов,
Самых бешеных гребцов.
Вы, ребятки, разорвётесь,
А от них не оторвётесь.
Разыгралася ветрюга…
Знать, Иванова подруга
Поднялась зазнобу встретить,
Вот и шлёт попутный ветер.
Святогор! Перун судья:
Вся теперь твоя ладья!
Не робей и не дрожи
Да по солнцу руль держи!
А как станет вовсе поздно –
Поведёшь драккар по звёздам.
Я тебя всему учил,
А теперь ладью вручил.
Ночи ясны, месяц светел –
За три дня домчит вас ветер.
Риск почти шта невелик –
Дуйте к устью напрямик!
Там, ребята, под веслами
По Днепру пойдёте сами.
А теперь – простите, внуки!
Не могу стерпеть я муки:
Видно, взял меня в измор
Распроклятый мухомор…
Я, внучат, ишшо вчера
Надорвался у руля.
Тока это мне не в горе!
Я же снова вышел в море!
Море – это... как бы рать.
В ём достойно помирать!
И ладья моя быстра
Не годится для костра.
Я о том затеял речь,
Что драккар не смейте жечь!
А коль дома, молодцы,
Попрекнут вас в том отцы  –
Всем сынам рублю ответ:
Мне в Вальгалл дороги нет!
Я хочу в дремучий лес!
Щас во мне бараний вес,
Но тяжёл в кольчуге стану.
В ней на дно пойду. К Ивану.
С ним доспорить я хочу
И рубаху захвачу –
Что ж ему: как на потеху,
Без рубахи, без доспеху?!
У таком-то виде рази
Появляются пред князем?!
Я по дну к нему вернусь,
А с Вальгаллой – разберусь.
Ну ийё, Вальгаллу ту!
Я своё отпил и тут.
Не хочу там пировать!
Станут предки подливать
Мухоморовый отвар:
«Ну-ка пей, душа-Ингвар!»
Кто, скажи-кося, зашлёт 
У Вальгаллу русский мёд?!
Хельга, внучка! На пиру
Пить не смей сию муру!
От отвара только бред.
Ну, а девке – страшный вред.
Разве важный повод есть –
Ну, неслыханная честь! –
Мёд столетний капни в кубок
И слегка смочи в ём губы.
Да налей-ка на дорогу
Мне медку вот в ентот рог…
Хельга, внученька, не плачь!
Князю всё представь иначе.
Он жа, дурень, будет рад 
Двинуть рать на Цареград!
Пред тобой штоб похвалиться!!
А ведь это жа столица!!!
Тут дружины-то не хватить.
Значить, в битву сунут лапоть.
Что ни хата – то покойник.
Дай лаптям померть спокойно!
И давнишню безделушку
Передай моей Светлушке:
Ентот перстень при гранате
Я добыл у каганате.
У каких-то теремах.
Знать, казённых закромах.
Крови нетути на ём,
Хоть горить кровав-огнём.
Домогался я, старался,
Возля нея увивался…
Стал по-русски говорить!
А кольцо струхнул дарить.
Побоялся. Вдруг решить:
Ну… Купить, мол… Согрешить…
И добав-ка пожеланье
Об  Сигурдовой Меланье:
Коль у бабы будеть внучка –
Йим украсить внучке ручку.
А-а-а, чево вперёд рядиться!
Пусть сама распорядится.
«Дед» – скажи ей – «не страдал
И подарок передал.
Дед в Вальгалл раздумал плыть
И ушёл к реке Забыть,
Рубит там избу-игрушку,
Там и ждёт свою Светлушку».
Но коль что ей возомнится
Или в жизни усомнится  –
Передай: «Пусть не грешит
И на встречу не спешит».
Заморочил вас речугой…
Дай Иванову кольчугу,
Что осталась на коне.
А дарил Олег при мне
Ведь Ивану сей доспех…
Чтобы, значить, вам успех!
У-у-ух, хорош, едрёна мать!
Мне ийё и не поднять…
Эка деда обрядили!
Прямо в сечу хоть иди.
Смерть обмену не даётся
И, негодная, смеётся:
Перепутала назло!
Всё ж Ивану повезло.
Холодеют чтой-та ноги...
Не теплы туды дороги.

...Чтоб не радовать врага
Умолчу про ураган,
Как драккар волной мотало,
Как двенадцать раз светало,
Как утих внезапно шторм,
Как коню искали корм,
Как ребята были рады
Видеть горные громады,
Как примчалась шайка горцев,
Чтоб схватить пришельцев горстку:
«Там рабы и девка, конь...
Лезут в руки – и не тронь?!»

Как всю шайку положили
Вои Хельгиной дружины  –
В битву шли, забыв о страхах.
Как берсерк. В одних рубахах.
Как рыдала их сестра
У прощального костра –
Осознала, непоседа,
Чем окрашена победа...

Русь была сродни шаманству
И не знала христианства –
Про скрижаль, кто как грешит,
Про спасение души...
На Забыть, не жив на свете,
Улетели души эти.

Длинен сказ, читатель мой,
Как ладья пришла домой.

Наблюдалось очень долго:
В день один и тот же Ольга
На чудной ладье старинной
Выплывала на стремнину –
С нею самый храбрый воин
Лучший мёд был несть достоин.
Поднимала Ольга кубок
И, смочив тем мёдом губы,
Перед всем честным народом
Выливала кубок в воду –
Чтоб в глубины, не на мель,
Тёк рекою древний хмель!

Знали люди уж тогда –
Сообщается вода
С морем самых дальних стран,
Где нашёл приют Иван.

А зевакам много ль надо!
И на стенах Киев-града
Похохатывал разиня:
– Ну, едрит, чудит княгиня!

* * *

В стих включил я рассужденья
И предвижу возраженья,
Недовольное броженье
И, пожалуй, раздраженье:
 – О варягах да рабах...
Ну когда ж о господах?

Что ж, извольте. В мир «господ»
Покажу кратчайший ход:
Родословною гордись,
К телевизору садись!

Вот и всё. Теперь ты там.
Среди всяких голых дам.

Тараторит там с дивана
Бритоногая  Диана:
– Вы, конечно, при «совке»
Не купались в молоке,
А из блеска вы видали
Лишь плафон на потолке.
Раздобыв в «комке» плафон
И путёвочку в Афон,
Вы пороги обивали,
Чтоб поставить телефон.
Что теперь переживать!
На «совок» нам наплевать!
Будем в студии сегодня
Мы про роскошь толковать.
Вас сажают на «пежо»,
Обзывают «госпожой»,
Вам сегодня роскошь дали,
Шик сегодня – не чужой.
Оторвитесь от колбас,
Покажу вам прибамбас:
С бриллиантиком серёжки
Мы обсудим в этот раз.
Нужно роскошь понимать!
Все её приметы знать
«Госпожа» должна блестяще!
Будем их перебирать
И для вас, мои «глафиры»,
Я веду прямой эфир…

А при слове «госпожа»
Интонации дрожат.
С придыханьем держит тон,
Будто вспучился тампон:
Голос – словно придушили!
(Хм… А вы-то что решили?)

И болтает про серёжки,
Про ковровые дорожки…

Замигал у них плафон
И затренькал телефон:
Видно, кто-то из «глафир»
Прорывается в эфир.

С пор свободных повелось
(И, заметьте, удалось!)
Вдруг уборщицу Глафиру
Запускать в прямой эфир:
Микрофон вручив народу,
Показать «совка» природу 
(Развалившись на диване)
И вернуть прибор Диане.

Но раздался вдруг отменный
Голос в студии надменный:
– Коли роскошью томите,
«Счёт открытый» помяните,
А не пойте о «совке»,
О колечках на руке,
Не смешите от души!
«Счёт открытый» – это шик.

Изумительнейший тон!
Он в ходу был у матрон –
Все советские матроны
Говорили этим тоном.

Полуголая Диана 
Обомлела на диване.
Не возьмёт никак в расчёт:
Кто ж такой «открытый счёт»?!
Роскошь знают эти ушки
Лишь как серьги-погремушки
(Одарил плешивый «друг»,
Что вовлёк Диану в круг
Сверхизысканных особ
От ногтей и без трусов).
Покраснели даже ушки
На растерянной дурнушке:
– Если в банке счёт завесть…
Это роскошь… То есть… Есть...

Ну до пупа выбрей ляжки -
А была и есть дворняжка!

(Уточняю в драме роли:
С одного, ребята, поля
Пара ягод в перебранке
О правах на место в банке)

Тут матрона принародно
Так с досадою холодной
Обрывает деву-киску,
Что не смеет киска пискнуть:
– Вижу, вы не то поёте
И меня вы не поймёте!
Но поверьте, «недотрога» –
Было нас довольно много!

Загудели коротки
Очень нервные гудки –
То ли трубку положила,
То ль редактор удружил.
Не в «пежо», а на ежа
Села теле-«госпожа»,
Позабыв от изумленья
«Госпожой» держать колени.
Но мигалка отмигалась,
Вслед Диана проморгалась
И через минуту снова
Разлилась свобода слова:
Всё про роскошь, про дела,
Что в «совке» не снились нам –
Никакого те расстройства!
То дворняг новейших свойство:
Гнуть кураж про колбасу,
Хоть в глаза плескай росу.
Видно, с детства повелось
Всё хватать, чего ни брось:
Кто колбаску, кто почёт, 
Ну, а кто «открытый» счёт.

Удивляетесь, поди:
«Все в дворняги угодили!
Всех, скотина, искромсал
И в дворняги записал!»

Если так – пора уже
Рассказать о Госпоже.
(Но историй колесо
Лет вернём на восемьсот)

Русь уже крещёной стала,
Пару книг перелистала,
Завела монастыри
И трудилась от зари
С деревянною сохой
Да с дружиною лихой.
Охраняли рубежи
Богатырские мужи!

Тьма прогрессу. Сто шагов!
А языческих богов...

Стоп на этом самом месте!
Лет ещё убавим двести...
(Арифметика груба)
Русь узнала про... раба!
(Объяснили то неряхе
Византийские монахи)
Нефть? – найди её, поди!
А рабов – хоть пруд пруди
(В те века блюли природу
И плодилась тьма народу)
Иноземные купцы
Торговаться молодцы:
Серьги, бусы, гребешки,
Сандалеты, ремешки,
Ананасы, перья, фиги  –
На рабов меняют мигом!

Девки русов были в теле
И сплавлялися в бордели,
Остальные шли на труд,
Где рабы безбожно мрут
От плавления металла.
Русь –  понятно! – процветала.
Экспорт сбыв в чужие штольни,
Возводила колокольни –
Ведь на русские супы
Понаехали попы
Византийскими путями
Чтоб пугать народ чертями.

Осознали или нет?
Возвернём все двести лет
И порадуем сторицей
Златоглавою столицей.

Ею Киев был веками.
Он могучими руками
Доставал врага везде.
Содержал всю Русь в узде!
Мчались конные сыны
На окраины страны,
Где сынов должны уважить
И принять удельно княжить.
Но! У тех-иных ворот
Топорами блещет сброд!
Сброд даёт ответ суровый:
«Заходи, коль двухголовый».
И понятно, что за встречу
Надо «князю» ждать на вече.
Вот злодеи так злодеи!
Власть окуталась идеей:
Разыскать от злыдней средство,
Учредив страну в наследство
(«Город – личный каганок.
Коль владеешь им, сынок,
То черпай оттель погуще!»)
Все князья собрались в пуще,
Возле Любеча. На «стрелку».
Застолбить себе тарелку.
В Киев – шиш, не десятина
(Что, знакомая картина?)

Так российские князья
(И заморские друзья)
Между пьянкой и меж делом
Русь порвали на уделы
(Разорвали-то легко,
Вот обратно – пять веков…)
Взял над разумом мурман
Верх прожорливый карман.
Лжив карман, жестокосерд,
Люд тотчас прозвался «смерд»
(«Чё суседей в рабство плесть,
Ежли смерд под боком есть?»)

Стоп… От темы ухожу…
Вам скажу про Госпожу

…Юной прибыла в Россию
Из-за моря Евпраксия.
За княгинею до храма
Шла свирепая охрана
(Древний нрав был очень лют!)
И дивился чёрный люд:
В обращении – добра,
На суде – всегда мудра…

«При небесной красоте
Нос должон быть в высоте,
А умишку быть положну
В стороне противположной!»

Удивительнейший вдруг
По Руси разнёсся слух –
Мол, в Рязани дева та
Появилась неспроста:
В день явления возник
На Святой Софии лик!
«Лик тот нам навечно даден!
Он исчез у Цареграде!
Грех и злата жадный смрад   
Развратили этот град!»

Все попы засуетились…
Люди радостно крестились
И гадали: а за сколько
Соберёт Руси осколки?
Дней за триста или сто?
Коль на Киевский престол!
Как владычицу Руси!!
Надо ж только упросить!!!

Зазвенели на Руси
Гусли. Всё о Евпраксии.
Как стройна и как умна,
Как с людьми добра она…

...Песни древние забыты
И певцы давно убиты.
Стон поднялся над страной:
Страшно лютою зимой
Запылали города.
К нам нагрянула Орда.

* * *

Говорят, что в Диком поле
Зло сражался княжий воин.
Звался Рик или Ингварь,
По-примеру тех, кто встарь,
И как княжеский слуга
Прибыл к нашим берегам.

Здесь нашёл свою Наташу,
Здесь он принял веру нашу.
Наречён был витязь злой
При крещении «Кузьмой».

Пожалел ли этот Рик,
Что подался в Гардарики?
Я уверен: хорошо
Воин знал, на что он шёл.

Он врага не слушал речь
И не продал хану меч.
Он «ужо в последнем разе»
Принял бой над мёртвым князем –
Против сотен встал один.
Не «слугою». «Господином».
«Господином» быть достоин
Из варягов русский воин.

А в Рязань – пойми, откуда! –
Вполз какой-то Глеб-Иуда:
– Слушай Батыев указ:
Им наказан Фёдор-князь,
Возгордивший имуть сраму
И жену доставить к хану!
Говорю и повторю:
Так-то вот хамить царю!
Старый князь свой ум утратил –
Мстить за сына двинул рати
И сгубил лишь рать свою.
Сам с дружиной пал в бою!
В вашем городе теперь
Только сёл окрестных чернь
И не знает мужичьё,
Как в руках держать копьё.
Во-на, светит ханский стан!
Глянь: народ туда призван
От Китая до Памира!
Хан ведёт с собой полмира!

Смерды слушать не старались
И лаптём переминались:
 – А какой от копий толк,
Коль на штуку цельный полк?
– Так копьё мудрёна вещь...
Не топор, чай! И не лещ!
– Что? «Копьё»? Бывай здоровы...
Стоит палка с три коровы!

(Вижу, чуете отлично:
Смерду, братцы, безразлично –
Князь ли, хан иль курбаши
Шкуру драть с него решил)

– …слушай Батыя посыл:
Евпраксия-ханша с сыном
Завтра, рано поутру,
Пусть придёт к его шатру!
А чтоб не было препона,
То княгиню аж до трона,
От рязанской подворотни,
Поведёт нукеров сотня!
Нет, княгиня – не товар.
Хан ценитель женских чар.
Сыну князя-удальца
Станет он взамен отца!
Волю царскую исполнив,
Пусть на эту колокольню
Евпраксия влезет ваша
И царю платком помашет –
Чтоб Батыя не обидеть.
И чтоб город смог увидеть!
А для вас иная воля:
Завтра утром выйти в поле
И закрыть покрепче рты,
Сиволапые скоты!
В пояса поклон не бить
И травы пониже быть:
На колени! Мордой в снег!!
Бату-хан вам не Олег!!!
Вашу жизнь решит нукер
Сообразно личных мер:
Кто в Монголию, трудиться,
Кто в рабы уж не годится.
Цельный город – между прочим! –
Хан с землёй равняет к ночи.
За строптивость. Для примера.
Воспитательная мера.

Осознав: всё нипочём! –
Не сдержался обречённый:
– Отрастить потолще ляжки,
Глядь, и мне была б поблажка!

Плюнул в снег нехорошо
И в сторонку отошёл.

Чернь глядит, что та тигрица
На монгольскую царицу!

И раздался как-то вдруг,
Расступился злобный круг.
Даже брань полезла в уши!
Не прошли проверку души…

Только старый воевода,
Став мрачнее непогоды,
Меч в ладонях перекинул
И княгиню не покинул.

Евпраксия оглянулась
И печально улыбнулась…
Принародно повинилась:
Людям в пояс поклонилась –
Лихом, мол, не поминайте
И меня не забывайте
(Будто собралась в дорогу!)
И сказала слов немного.
Воеводу обняла,
Сына на руки взяла,
Поднялась на колокольню
И… шагнула вниз спокойно.
Только охнул кто-то: «О-о-ох!»
Да в толпе пронёсся вздох.

(Бают: стался невелик
И исчез в Софии лик)

А могла б «всея Руси»
Стать княгиня Евпраксия.
Бату-ханшею. Царицей.
В юрте мужнего убийцы.
От Руси доход иметь,
Погремушками звенеть,
Накопить сынку котлеток
От продажи русских деток.

Мужики без «тары-бары»
Сразу двинулись к амбарам
(К тем, куда мужицкий пот
Утекал из года в год,
Где князья Рязани впрок
Хоронили весь оброк).
Там скучали инструменты,
Для одежд цветные ленты,
Всевозможнейшие пилы,
Сбруя, сани, сёдла, вилы,
Всяки булки-калачи
И тюки седой парчи,
Платья дивны из Царьграда,
Лисьи шубы (жён отрада!),
Канделябры для свечей,
Изобилие мечей,
Украшения коня
И кольчужная броня.
Вызывали удивленье
Драгоценные каменья
И серебряные латы,
Разукрашенные златом.
Мёд и воск, овчины, мех...
Топоров нашлось на всех.

Рать без воинской сноровки
Разошлась в ряды неловко.
Вспыхнул хоругвя кумач,
Даже жён затихнул плач...

Тишиной идя обратно
Все ступали аккуратно,
Чтоб мужицкими ногами
Кровь княгини не поганить.

На щеках её прелестных
Тихо плакал снег небесный –
Это чистые снежинки
Превращалися в слезинки.

При молчании народа
Встал с коленей воевода
(Не решился старый воин
Рукавицею стальною
Слёзы мёртвой утереть,
А на них не мог смотреть).
Шапку снял, перекрестился,
К низким тучам обратился:

– Зла, княгиня, не держи.
Вот она, твоя дружина.

А ведь знал седой вояка,
Чем закончится та драка!
Знал давно и знал отменно:
Шестьдесят идут туменов.
Десять тысяч воев в каждом! –
Видел он тумен однажды...

...Тын дубовый укреплён,
В храме режут чистый лён
(Там, в прощение России,
Стынет тело Евпраксии).
Свят молитвой каждый дом,
Вал блестит при звёздах льдом...
Так залить ещё суметь!
Все готовы встретить смерть.

Мне неведомо доселе,
Что сказала Евпраксея.
Как крестьянской шее голой
Стал нестрашен нож монгола?!
 
Было, знать, острей ножа,
Что сказала Госпожа.

...На рассвете тьму куман
Взглядом бросил в битву хан.

* * *

Дни и ночи напролёт
В семь пудов камней полёт –
Стены Батый сокрушит 
Из метательных машин!

Нету в городе мурман
И в ворота бьёт таран.
Жуток гул дубовых стен!
И тумен сменял тумен,
Чтоб защитник ни уснуть
Не посмел. Ни отдохнуть.

Повинуясь воле хана,
Стран окрестных басурманы
Шли на смерть подобно стаду
За великую награду –
Хоть шайтану услужить,
Только б день ещё прожить!

День служили, два прожили…
В ночь на третий доложили:

– Джихангир! У южных стен
Скоро кончится туркмен.
Их урус к утру дорежет.
Мы пробили в стенах бреши.
Обмороженный таджик
Не пошёл сквозь них в ножи –
Значит, скоро эти трусы
Побегут от нас к урусам.
Я назначил палачами
Сто моих монгол с мечами.
На валу, в стрелы полёт,
Нам не страшен скользкий лёд:
Там таджик лежит ковром.
Там дорога до проломов.
Я велел: составить вместе
Пятьдесят осадных лестниц;
От проломов до ворот
Гнать по ним китайский сброд.
Всех казнить, кто лезет вспять! 
Тьме нукеров – крепко спать.
Слышал я, поймал арканом
Много девок хан Кюлькан...
Всех раздеть. Связать соломой.
И погнать толпой в проломы –
Там поджёчь урусок голых.
За огнём пойдут монголы.
План таков. И поутру
Я закончу этот штурм.

Разговор шёл из нутра
Джихангирова шатра,
Где, допив кумыс поспешно,
Утвердили план успешный:
– Очень мудро! Да-да-да!
Ждёт удача Субудая!

Улыбались очень льстиво:
– План – победная тетива!

Лишь расстроенный Кюлькан
(Хам большой, как всякий хан)
На ковёр кумыс плеснул:
– Наш пастух умом блеснул!

И смеялся вероломно
(Он погибнет под Коломной,
Где в сражении у стен
Дрогнет весь его тумен:
Хан – что хам: он очень храбр
За спиной у русских баб).

...Много врут сейчас про иго:
Сочиняют мерзость мигом,
В Интернете лают гулко,
Шибко умных бьют в проулках
(Рвут неряшливо карманы  –
Мол, напали наркоманы).
Так что: сгинь или «затухни»,
Или спорь с женой на кухне.   

А меж тем паскудным часом
Речь ведут картавым басом:
– Непонятен термин «иго»:
Фига-иго, иго-фига?
Очевиднейший вопрос!
Был с Ордою симбиоз:
Из России ваша пьянь
Привозила хану дань,
Тот кумысом угощал
И на год вперёд прощал.
В поясненьях нет нужды!
В симбиозе нет вражды!
Нету «ига» – нету… бед!
Значит… Не было побед!

Не слыхали? Будет: «нет»!
Ладно, лезем в Интернет.

Сайт видал, скажу я вам –
Иллюстрация к словам!
Оформление само
Выдаст чаянья умов.
Те умы втолкуют мигом
Или пулей слово «иго»:
В школу шайкой забредут
И урок в ней проведут,
Коли папы сквозь склероз
Обсуждают «симбиоз»
Шайки цепней и коровы.
Не совсем отцы здоровы:
Спьяну крест кладут направо,
Кулаком найдут управу,
В «краснопузых» матом метят
И «георгиями» светят.
Из каких вы, братцы, мест? 
На груди откеля крест?!
Ведь «потомственных» наград
Нету даже на парад!
Утверждаю без сомненья:
«Крест» – не барское именье,
Не купоны у рантье
И не шляпа «канотье»
(Что для внука-дурака
Дед достал из сундука).
Как посмотрите в лицо
Тех погибших удальцов,
Кто с присвистом мчал галопом
На германские окопы?
Тот казак не примет сроду
На кресты чужие моду!

Впрочем, я отвлёкся малость
На казацкую отсталость.
Но идея страсть светла! –
Стать сословьем у котла
И блудить – «в главе Расеи!» –
Средь кулис за Моисеем:
С духом-чучелом, в пыли –
Жуть доходный водевиль!
Мож поставят, можа нет...
Возвернёмся в «Интернет».

Все «Баскаки» помнят холст?
На коне ордынец толст,
Величав, упитан, сед...
Великан в расцвете лет!
С ним палач, конвой, арбы…
Девки русские в рабы
Да груда богатств-икон
Предлагаются с поклоном…
На ковре арабской масти  –
Сундучки, меха и сласти.
Не ковёр кустарной вязки   –
Прям котёл богатств из сказки!
Хоть греби лопатой рубль –
Русский дух восполнит убыль!

Вот такая есть картинка
Во всемирной паутинке.
К ней девиз вопит по-русски:
«Восстановим наш улус!»

Ахом ахнешь: «Вот-те да!
Объявилася Орда!
Эт в каком таком мирке
Вдруг воскрес Сарай-Берке?!
Это где тумен «спецов»
Сайту вылепил лицо?!
Страсть затрачено труда!»
...Виртуальная Орда
Днём и ночью – неустанно! –
Жжёт костры в фальшивом стане.
Вынем атлас ненадолго:
Нет Орды в низовьях Волги!
Ток арбузы в закромах.
«Золотой орды» – нема!
Поглядим-ка за Тюмень:
Хлещет нефть, бежит олень...
Где же «Синяя орда»?
Вновь попали не туда.
Где ж Орды кочуют клоны?
Неужель за Альбионом?!
Гляну-гляну: Русь вокруг...
И монгол сегодня друг…

Но в то утро, очень зол,
Двинул хан на штурм монгол.

...В час, когда у «подворотни»
Сгинул лучший ханский сотник,
Крикнув павшему хвалу,
Хан сломал одну стрелу.
И потом весь день кричал.
Принесли другой колчан.

Поглядев на груд обломков,
Субудай сказал негромко:

– Хану надо перестать
Сотни мёртвые считать.
Сотни снова народятся.
А вот стрелы – пригодятся.

На седьмую только ночь,
Чингизидов выгнав прочь,
Положив тумен на стенах,
Не сумев склонить к измене,
Совершенно озверевший,
Въехал в город он горевший.
Вот – амбары. Все – ничьи!
И в мороз текут ручьи.

У несломленных ворот
Вспыхнул очень громкий ропот.
Там все зрили лапти дивны –
Окровавленные льдины:
– Победили, наконец…
– Мёртв последний их боец!
– Ни доспехов и ни шпор…
– Из добычи – лишь топор...
– Этот воин тут держался?!
Субудай распоряжался,
Сочинял монашкам муки,
Отрубал убитым руки
(Ведь застыли твёрже стали
И топор не отпускали).

…Из далёких тех времён
Я не знаю их имён.
Как назвать того мне, братцы,
Кто – не выучен сражаться! –
Защищал стены пять сажен
И впервые был отважен?
Ведь силён врага напор
И уже тяжёл топор –
То ли верх взяла усталость...
То ли сил осталось малость...
(Силы вытекли вчера,
Как пробила грудь стрела).
Смерд, не видя в темноте
Окровавленных лаптей,
В рабство к ханам не подался
И за честь княгини дрался.
Умирал в ночи, один...
Не как «смерд»! Как «господин».
Ибо он – я так сужу –
Умирал за Госпожу.

Догадались, что за Деву
Он в княгине разглядел?

К нам на Русь она вернётся,
Как прервётся тут юродство
И чужих рабов господства
Надоедливое скотство:
Убаюкивать склерозы,
Игнорировать угрозы –
«Храбрецы в обход не ходют,
А солдат ещё народют»;
Отбивать к труду охотку,
Насаждать табак и водку,
Гоготать над мёртвым людом,
На экранах бредить блудом,
Превратить во клоунаду
Государеву награду
И под «охи»: «Русь слаба!» –
Усадить на трон раба. 

Трон – да будет вам известно! –
Лишь один. И тот небесный.
А небесной манки скушать
Гуталиновые души
Размечтались от амбиций.
Нет крупы таких кондиций.
Нету манны в небесах!
То пустые словеса.

В «господа», лелея ссоры,
Раб пролезет лет за сорок:
Заболтает всю Россию
До полнейшей амнезии
И застыженный «кацап»
Отречётся от отца. 
Есть – увы! – такой изъян
У людей и обезьян.
Он трактуется легко
Как общественный закон.

У закона есть дефекты
И побочные эффекты:
Где начнут искать «господ» –
Непременно сыщут «скот».

Сей эффект – без исключенья! –
Приближает приключенье:
Из подручных фараона
Был один, до Аарона.
Грязь швырял, что гряземёт
В разъегипетский народ!
Перерыл весь берег Нила:
Где б черпнуть погуще ила?!
Фараон (не помню кличку) 
Начертал по нём табличку:
«Не хватайте нильский ил –
В Ниле дремлет крокодил».

Этот ведь не станет слушать
И к котлу не встрянет кушать:
«Мене этих кашей мало…»,
«Вас совсем тут не стояло…»
Сам себе добычу сыщет
Из глубин зубастый хищник.
Такова его порода.
Не из нашего он рода.
Эта тварь – и не одна! –
Поднимается со дна.

А теперь узнайте все
В чём ошибся Моисей:
Спрятать головы в песок,
Чтоб забыли всё-всё-всё  –
Как курнуть дурных листов
И забыть про всех глистов.

Упреждаю злой вопрос:
«Что же, если не склероз,
Рабства рвёт порочный круг?!»
А победа, тайный друг…
Кто в бою её добыл –
Тот рабом и дня не был.

Ну-с, любезный мой читатель,
Жуткий спорщик и мечтатель,
Осознал истошный бред:
«У России нет побед!»?

Чтобы этот бред утих
Нужен способ, а не стих.
Я ж не зря тебе, коллега,
Рассказал тут про Олега:
Князь не просто прозван «вещим»! –
Ясно видел сущность вещи,
Знал железный аргумент
И рассчитывал момент.

Разрешите мне, как встарь,
К сказке выплеснуть мораль
(И загадку, и ответ,
И практический совет)

…Храбрый, злой и сильный враг,
С кем ты бился за оврагом,
Иль за лесом, иль за лугом,
Может стать надёжным другом.
Раб врага, что льёт хулу,
Им не станет. Он – холуй.
Хоть склероз рабу достался,
Но холуй внутри остался.
И пока не сгинет раб,
Другом вам не станет враг –
Всяк со свитою рабов
Есть подобие грибов:
Лишь раба большой отросток,
Как поганка-переросток.
Если очень нужен друг,
То не суйся в этот круг.
Над собою господин –
Без рабов. Всегда один.

Понял, где нанять князей
И сыскать себе друзей?