***

Юность обшарпанных подъездов.
Подвалов кровеносный сток.
Погода улиц девяностых
плетью вбивала жизни толк.

Дух растамана, в ритме сердца, пульсировал в моей груди. Романтик дворовых идиллий колумбом лес рубил в ночи.

Я бросил школу так и не начав учиться.
Свой дворовой гештальт закрыл я навесным замком.
И вой сирен родительских узоров
на моём теле рисовал прибой.

И, хлопнув дверью
воспитательной темницы,
я убегал бесследно, в никуда!
И в этом мире сбитых кулаков и шишек
я впитывал сознание себя.

Наручники, конвой и люди в форме...
И мама мне готова всё простить.
Бабуля сердобольная с иконой
взывала к господу меня благословить.

Но я неисправим был по наказу:
Богов,
Упрямой кармы криминальных сцен;
Зубами, сломанными жизнью,
я грыз решетки полицейских стен.

Меня садили. Снова выпускали.
И вроде я брал ручку и тетрадь...
Но нет, не в школе, а в зале заседания,
чтоб своей маме "что-то" написать.

Летели годы вихрем через время.
Похоронив и бабушку и мать
Я дело шил на всех богов вселенной,
чтоб высшему суду их всех придать.

И вот мне 25-ть, иль 30-ть?
Не помню, все года прошли как  сон;
И в этом сне  обёрточной культуры
я с обществом не мыслил в унисон.

Я видел эти бессознательные взгляды,
Движенье хрупких восковых фигур,
Которые мне хором предрекали
Болото утопических фактур.

Да я и сам, порой, ловил себя на мысли:
"Что жизнь моя идёт курсом ко дну;
Что мне пора с системой подружиться,
Иначе, просто, - «я себя убью!»"...

Фрустрация - сжигала кон нейронов.
Депрессия - воздвигла эшафот.
Я рвал на части полотно сознания,
в винных парах найдя родной приют.

Я думал: "это крест моего рока,
который за собой везде несу",
но оказалось, крест в земле зарытый,
а я всю жизнь его лишь подорвать хочу.

Сейчас смотрю назад и понимаю,
что всё, что было, было то не зря:
Ведь если бы не это бездорожье,
то не было бы, в принципе, меня.

М.В.В