Незваный гость

 
  НА ФОТО: Ленинград 1985
  7 ноября, у Адмиралтейства
                НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ


                Часть первая. Дворцовая площадь

Это было в 1985 г. в Ленинграде. Закончилась моя, почти месячная, учёба на факультете повышения квалификации по направлению исследование спецтехники. Работал я в городе Москве, в отделе ПД ИТР (противодействие иностранной технической разведке) в ЦНПО «ЭКОР», ведущим инженером. Учёбу считали халявой и списки на весну и осень составляли за год.


Вот и исполнилась моя мечта – быть в Ленинграде почти целый месяц! Особенно частыми были мои командировки на пред предыдущей работе в период с 1970 по 1975 г. затем десять лет никуда не ездил, разве что с сыном в отпуск на юг – к морю.

Нам выдали свидетельства и абсолютное большинство слушателей разъехалось по домам в свои города.

Жили мы в гостинице. Наступали ноябрьские праздники и я решил остаться в городе; купил билет на поезд и в моём распоряжении были три дня.

Первое моё посещение было в 1967 г., а это уже было третье крещение, когда начинаешь восстанавливать в памяти всё ранее виденное. За месяц можно всё перевидать: и все музеи и достопримечательности Ленинграда и дворцово-парковую архитектуру в Петергофе, Павловске, сходить в театр, в клуб на вечер.


Номер в гостинице был на двоих и Владимир – сосед мой уже уехал. Питались мы плохо. За углом покупали пирожки. Вечером – чай из-под кипятильника и какой-нибудь бутерброд. Командировочные деньги – слёзы, и все тратили на приобретение одежды, подарков и жили потом довольно скромно.


Я себе купил коричневые вельветовые брюки из западного Берлина, которые ношу до сих пор, хотя уже протёрлись и кое-где просвечивают, темно-синие финские джинсы и обувь на толстой подошве. В Москве было трудно с водкой, и я в универмаге свободно купил две бутылки, одну как помню, была «пшеничная», а другая «петровская», которые привёз в Москву и «дотянул» их до дня своего рождения будущего года.


Неделю полторы тому назад Владимир пригласил в гости к нам в номер давнюю знакомую с подругой, и мы за парой бутылкой сухого вина успели перетряхнуть весь Союз и Вселенную. Под впечатлением этого общения я решил написать поэму «Номер на двоих» и теперь заканчивал последние штрих черновика. Написал её быстро, она реалистична, это социальный «пласт» из нашей жизни, жизни интеллигентов и, впоследствии несбывшейся перестройки, которая мелькнула как комета.

Наступил 7 ноября, я гулял по Невскому проспекту, по набережной, и заглянул на Дворцовую площадь, там строили помосты – готовились к вечернему концерту. Людей пока мало, в основном проходят мимо, долго не задерживаются. У меня было намечено свидание с одной молодой особой и, пользуясь картой города, нашёл улицу и место встречи.

Было пасмурно, она пришла разнаряженная, на высоких каблуках, словно собиралась в ресторан, ростом с меня или чуть выше. Разговор оказался коротким, так как видимо она не хотела терять время даром, а я не мог предложить что-то стоящего. Вообще со знакомством мне определённо не везло: обездоленный женский пол искал мужчин с туго набитым кошельком. Это офицеры и моряки после загранки, торгаши азербайджанцы.


Я до того устал от сухомятки, что, как-то познакомившись в клубе на вечере с учительницей русского языка средней школы и, провожая до троллейбусной остановки предложил:

– Давай устроим праздник для нас, я куплю мяса, сготовлю любое блюдо, хоть толму по эчмиадзински, хоть «соус» мясной с картофелем. У меня в гостинице плиты нет!


Она так возмутилась, что даже для приличия не сказала «пока» или «прощай», и мой выбор проводить её оказался ошибочным. А вечера то были по выходным раз в неделю. Раз или два сходишь в театр, вот и пролетел месяц.


Несколько часов бродил вдоль набережной Невы, чтобы убить время. За полчаса до начала концерта я подошёл к Дворцовой площади. Народу наплыло так много, и чтобы пройти куда-то, надо было протискиваться. Особо близко к эстраде не пробраться, там так спрессовано, что и дышать нечем. Я нашёл местечко, чтобы можно было видеть, а не только слышать.


Началось выступление с торжественного приветствия.

Во время паузы народ зашевелился, и началось «броуновское» движение.

Передо мной оказалась симпатичная молодая женщина лет 35. Наши взгляды встретились, и что-то притянуло на уровне ауры. На лице мелькнула улыбка при взгляде на меня, и сменилось озабоченностью.

– Вы не видели худенькую девушку с белой шляпой, она вышла из дома пол часа назад, мы боимся, чтоб не нашла бы она себе приключение?

– Давайте искать вместе, – ответил я, и на её лице озарилась улыбка, и появились ямочки на щёчках.

На мгновение мелькнула мысль: не встречный ли это способ знакомства?

– Я не одна, со мною подруга. Это потерялась её сестра.

Мы не успели ещё отойти далеко, как нас встречает её подруга, которая как сельдь металась, искала уже Валю. Я познакомился и с ней, и мы решили не порознь, а все вместе искать, так как при таком столпотворении мы все потеряемся. Мы подходили к разным группам людей, но среди них её не было.


Сестра очень волновалась за неё, – мы чуть выпили, – говорит она, – а характер у неё взбалмошный, вот она и выскочила, боюсь, чтоб не было с ней приключений. Мы здесь живём недалеко.

– А может она пришла домой,– говорю я, – давайте проведаем, если её нет, то снова придём искать.

Мы не спеша пробирались сквозь толпу через площадь в метрах не более трёхсот от площади завернули в подъезд дома со двора. Поднялись на второй этаж. Это была коммунальная квартира, в коридоре не было света – сгорела лампочка. Мы вошли в комнату площадью около 25 м2, с отгороженной ширмой, делившая комнату на прихожую и гостиную,– она же и спальня.


Слева на тумбе стоял большой цветной телевизор Рубин, справа к стене – диван, посреди комнатки накрытый праздничный стол с гостями. На диване сидели двое: капитан ВМФ, лет 40 и женщина, лет 38-ми. Она была подругой хозяйки.


Меня представили, но капитан вдруг, словно ошпаренный, вскочил с дивана и недовольно сказал: – Всё, собираемся. Я ухожу.


Но пассия никуда и не собиралась, тем более от такого праздничного стола, да и без явной на то причины. Женщины собирали стол сообща, потратили не мало времени, копили праздничные продуктовые заказы от одного праздника до следующего. Я сразу понял его, прочитав мысли: вот и нашли приключение, привели с улицы в дом какого то грузина.


Резко встав с дивана, он пытался выйти, но стол был плотно придвинут, и капитан, только выпивший не более пару рюмок водки – по первому разу, тут же проваливался на диван. Проделав так несколько безуспешных попыток, он на какое-то время успокоился.


Хозяйка квартиры – Надя, любезно усадила меня и подложила чистые две тарелки и вилку. На столе красовалась бутылка шампанского, неотъемлемый женский атрибут пития, наполовину распитый, – пили, по всей видимости, женщины и бутылка водки, распитая на одну треть. Были ещё не тронуты бутылка сухого вина. Женщины готовились к празднику, каждая принесла свой салат, а Надя даже испекла пирог.


У меня не было цветного телевизора, и я с удовольствием смотрел на передачу, пока женщины облагораживали стол, забирая использованные тарелки и вместо них ставя чистые. Выступал Петросян с сольным номером, и мне его выступления очень нравились, – юмор и сатира пришедшая на смену Аркадия Райкина. Только мы все уселись, звонок в дверь. Надя пошла открывать.
Прошло 10-15 минут после нашего прихода, входит Таня, худенькая стройная женщина 25-28 лет.


– Я забыла ключи, – заявила она.

– А мы тебя искали, – перекинулся я довольный со стола, не придётся идти её искать. Было очень ветрено и пасмурно.


Она скинула мокрый плащ и пошла его вешать в прихожую. На щеках её расползлась тушь от ресниц. Через несколько минут она привела себя в праздничный вид и подсела к столу.

Меня представили – Валерий,– поэт из Москвы, обещал нам прочесть свои стихи. Мне предложили налить вино и произнести тост.

С радостью я принялся ухаживать, – разлил по рюмкам вино и водку и призадумался, какой сказать тост. Надо сказать, что я всегда ходил с тетрадкой в пиджаке, где было пара десятков стихов и ещё не законченный черновик новой поэмы. Всё свободное место, включая полей, исписывалось.


При случае, я сразу писал строки, только ещё будущих стихов. Тетрадь – это как вроде питательного бульона, в котле которого варилось творчество. Начиная пузыриться у одного края, оно мутнело и в какой то момент происходило революционное изменение каких то строк, строф, изменяя смысл прежнего текста.


Удивительная вещь творчество, как ещё из не ясной серой массы выращивался кристалл и на заключительной стадии получал бриллиантовую огранку…


Секунду поразмыслив, учитывая, что праздник и, наконец то бог осчастливил меня, я оказался в гостях, я решил произнести домашнюю заготовку – перефразированную легенду из греческой мифологии про большую Медведицу и Калипсо.

Тост чуть затянулся, а капитан с приподнятой рюмкой и отвисшей челюстью смотрел на меня недоумевая.


Но тут аллегория закончилась, а концовка провозглашалась в честь хозяйки Нади. Переход был столь непредсказуем, что всем тост понравился, все оживились, и мы выпили!


Понятное дело, когда рюмка у всех у рта и хочется опрокинуть, вдруг такой затянувшийся тост и такой неожиданный и сюрпризный финал. Надя хохотала.


После этого, капитан, периодически напоминая, что он уходит и ему здесь больше делать нечего, не стал более угрожать своим уходом. По-видимому, это он принёс горячительные напитки, и расставаться с ними тоже не хотелось.


Подсела Таня, она уже смыла расплывшуюся с ресниц тушь от дождя и причипурилась. Малая хмель давно с неё сошла, и она с радостью примкнула к праздничному столу, покрытый аппетитными искушениями, тем более что появился новый гость, принесший положительный эмоциональный диссонанс; капитан ведь был пришпилен к своей даме и трое женщин «в соку» были без кавалеров.


У парочки была романтическая связь и казалась изолированным островом за праздничным столом. Он жил в одной квартире со своей женой находясь в состоянии развода, у него дочь лет семнадцати. Дама тоже была разведена и у неё тоже дочь такого же возраста. Они были парой, но кто из них тянул кота за хвост, пока мне было не известно.


Мне предлагали выпить штрафную рюмку, но я категорически отказался под предлогом, что забуду ключевые слова и не смогу прочесть стихи по памяти. Да, бывает же такое, сотню раз читаешь любимое творение и вдруг от хмели на полпути – тупое молчание. Причина уважительная и мне простили штрафную.


Первую рюмку я выпил водки, закусывая только лимоном. Валя периодически снимала и надевала фартук, когда уходила на кухню мыть посуду или подогревать второе. Меня стали расспрашивать, откуда я родом, где живу, чем занимаюсь. Я назвал свою фамилию, мне не поверили, тогда я с гордостью показал свой паспорт.


– Но вы похожи на грузина! – поднимая бровь, замечает Надя – хозяйка комнаты.
– У меня мама армянка, а отец русский.
– Вот я и говорю, у вас мягкие черты лица.
– Отец у меня из города Ртищево, Саратовской области, в 1924 г. служил в армии в г. Кутаиси, после демобилизации работал в Тбилисском трамвайном парке – электромонтёром.


Однажды когда был в гостях у друга-сослуживца, в дверь постучалась молодая девушка и попросила папиросу для своей тётушки Маруси, которая, как и она, жила в том же дворе. Отцу она понравилась, что называется, возникла любовь с первого взгляда, и потом он просил друга познакомить его с ней.


Так и остался жить в городе Тбилиси. У меня есть сын Дима 1972 г. рождения. Я разведён с 81 г. и живу один в коммунальной квартире; работаю ведущим конструктором в НИИЦ СУ, – вот и всё личное досье.


Я разлил по второму кругу кому водочку, кому вино и выпили за праздник. Татьяна говорит: – Вот, вы всё рассказываете и ничего не едите, давайте я за вами поухаживаю…


И кладёт в тарелку разных салатов, сервелат,– понемногу всего разнообразия, что уместилось в тарелку. Мне было так приятно, что за столько лет одиночества побывал в гостях, в чужой, но семейной обстановке.


Раньше с женой – Олей ходили и принимали гостей: то соседей с площадки или соседнего подъезда, с которыми дружили. А потом прошли чёрные тучи с бедой: в 1978 г. умерла мама в Тбилиси, в конце 80 г. Оля подала на развод,– нас развели без моего хождения в суд, в 1981 г. скончался отец и остался я один как тополь у дороги...


– Прочтите нам стихи, попросила Надя, выведя меня из задумчивого состояния.
Я начал:

КРАЙ СЕЛА, РЕКА У ПОЛЯ

  Край села, река у поля,
  Крики журавля;
  С косогора колокольня
  В отблесках креста.

  На исходе день распятый:
  Солнца алый круг,
  Аромат настоя мяты
  И цветастый луг.

  В вышине прозрачной птица
  С песнею хмельной,
  В глубине зелёной лица
  Скрытые травой.

  Полусонное сознанье,
  Неуёмный взгляд,
  Губ горячее дыханье
  И закат, закат!

 Замечательно, сказала Надя, как будто окунулась в детство!
 Это ваши стихи? Даже не вериться.

  А вот антипод – с морским пейзажем:

  РОКОТ СЕРДЦА – МИР ЖЕЛАНИЙ

  Рокот сердца – мир желаний,
  Южный колорит;
  Жажда горестных свиданий,–
  Пристани гранит…

  Звёздный купол, омовенье;
  Редкий всплеск волны.
  Робость, радость, наслажденье
  В фокусе звезды.

  В дрёме вод - живые души,–
  Искры вслед руки;
  Обнажённые на суше
  Скрытые черты.

  Лунный свет. Ночные грёзы,–
  Побеждённый страх…
  Влажных лиц морские слёзы
  И огонь в глазах...

  Давайте потанцуем, предложила Таня.

Включили проигрыватель и я пригласил её. Она мне рассказала, что как месяц   приехала из Краснодара. Она разведена, у неё дочь 5 лет, и своё жильё там. Здесь пытается устроиться на работу, по образованию она медсестра.
Я думал, ей 20 лет, она так выглядела молодо, а она сказала: – 28.

Кончилась музыка. – Валера чего жмешься, я всё понимаю, пойдём провожу в туалет, там сгорела лампочка, возьми спички.

Я взял спички и пошёл один, шёл почти ощупь в дальнюю часть коридора, оставив чуть приоткрытой дверь.

После яркого света в комнате, было ничего не видно, я шёл осторожно, чтоб не наткнутся на чужую дверь и не вызвать скандала соседей.

Я знаю хорошо, что такое коммуналка – сам живу уже в Москве после развода пять лет, да всё детство в Тбилиси до 17 лет прошло в коммунальной квартире.

Весь центр Ленинграда и его окружение, за исключением новостроек, это дома с вековой историей. Это только со стороны улицы, когда идешь, радуешься красивым фасадом рядом прилегающих домов, их барельефами, орнаментом, псевдо колонами.

Но заглянешь во двор – сущие трущобы и всё квартиры, почти коммунальные клоповники. Да, что и говорить, если и сейчас, 20 лет спустя, даже в Москве, не расселили всех жителей коммуналок.

Я вернулся с большим облегчением. В комнате погасили свет люстры, свет от экрана телевизора создавал интимный уют, на столе всё можно было различить.

Капитанская дама переела, сидела на диване, не принимая особого участия в разговоре, только слушала, и видимо была чем-то недовольна.

Капитан танцевал с Таней, а я пригласил Валю, ту с которой познакомился на площади. Почти обнявшись, по домашнему, обе мои руки нежно обхватывали её спину на уровне лопаток, и прижавшись, щека к щеке.

Словно слились в едином порыве, словно ждали после долгой разлуки друг друга, словно шли навстречу всю жизнь. Кроткий взгляд, и мягкий голос, нежная и мягкая улыбка (не то, что пасть Ларисы долиной – разорванная до ушей) и миловидные круглые ямочки на щеках делали её лицо выразительным и безмятежным.

Не надо тратить годы, чтобы понять и привыкнуть, десятилетия, чтобы узнать ближе человека, разочароваться и разойтись. Вот он – цветок в моих ладонях!

Всего лишь кроткий миг и ощущение того, что созданы мы друг для друга. Среднего роста, чуть полноватая, в моих объятиях она была душистым, ароматным пряником.

Мы снова сели за стол. Кроме первых двух рюмок водки, я наливал себе для дегустации и полусладкое вино. Капитанская дама убедилась, что я вовсе не торгаш, стала поглядывать на меня заискивающе, ревнуя к Вале.

– Прочтите нам ещё своё стихотворение,– сказала дама.

Но надо ли поэта просить, когда он сам жаждет встречи с публикой, а публика хочет зрелищ…

– Вот моё последнее стихотворение, написал неделю тому назад в Павловске, ещё багрянцем держались листья на стволах деревьев. Даже спеть можно, мотив не сложный, почти как в Есенинском «Не жалею, не зову, не плачу…». Я достаю тетрадку. Давайте ближе ко мне, кто будет подпевать.

Валя смутилась: – У меня нет голоса. Я недавно простыла. Слева от меня поглядывала Надя, а справа – капитан.

Пару строк спел я один, потом они уловили ритм, и у нас получился многоголосый хор:

   НЕ ПЫТАЙ, ПРОШУ, МЕНЯ ПРИ ВСТРЕЧЕ

   Не пытай, прошу, меня при встрече:
   Все, что было, – лишь во мне живёт!
   Жизнь моя – надломленная ветка –
   Не молчит, не сохнет, не цветёт...

   (Повтор тоном выше:)

   Жизнь моя – надломленная ветка –
   Не молчит, не сохнет, не цветёт...

   Разве ты не видишь мои раны?
   В них мечты и вёсна в янтаре;
   Даже смех застыл среди печали,
   Как убогий в лютом январе.

   Тоном выше:

   Даже смех застыл среди печали,
   Как убогий в лютом январе.

   Так судьба – волною отбесилась,
   На дыбы, встав, откатилась вспять.
   Оттого в кудрях моих так рано
   Стала дамкой седина играть.

   Тоном выше:

   Оттого в кудрях моих так рано
   Стала дамкой седина играть.

   На тебя гляжу всегда с украдкой
   И клокочет боль моя в виске:
   Глубоко судьба моя увязла
   В зыбком мире, словно бы в песке.

   Тоном выше:

   Глубоко судьба моя увязла
   В зыбком мире, словно бы в песке.

   Круг друзей замкнулся и мечтая,
   Стал подолгу у костра сидеть,
   И под вечер осень провожая,
   Тихо песни грустные лишь петь.

   Тоном выше:

   И под вечер осень провожая,
   Тихо песни грустные лишь петь.

   Знаю я, характер мой не легкий –
   В отголоске времени – печать...
   Но в душе все теплится надежда,
   Что любовь сумею отыскать.

   Тоном выше:

   Но в душе все теплится надежда,
   Что любовь сумею отыскать.

   Не пытай, прошу, меня при встрече:
   Всё, что было, – лишь во мне живёт!
   Жизнь моя – надломленная ветка –
   Не молчит, не сохнет, не цветёт...»

   Тоном выше:

   Жизнь моя – надломленная ветка –
   Не молчит, не сохнет, не цветёт...


Сперва подпевали мне, а затем и все пели, и что удивило меня, пел искренне и капитан.

Я заслужил аплодисменты. Что может быть ещё приятней!?

– Почему вы не печатаетесь? Надо печататься! Такую ерунду печатают, даже читать не хочется, а у вас прекрасные стихи, правда, кое-где надо подправить!

(Вот потому и не печатаюсь, подумал я, что кое-где править надо, а это как ножом по сердцу). У меня есть знакомый редактор, надо бы вас представить ему…
Вот вам маленькая миниатюра – подражание стихотворения Толстого:


   КОЛЬ ЛЮБИТЬ, ТАК БЕЗ ОГЛЯДКИ

   Коль страдать, то не за глазки,
   Коль гулять, так уж с красивым,
   Коли жить, так только с милым!
   Коли петь, – чтоб все звенело,
   Коль уметь, – чтоб все кипело,
   Коль жалеть, так уж больного,
   Коли сон – вперёд родного!

   Валя накинула кухонный передник и пошла на кухню, уже донёсся запах жареных      
   кур из духовки. Капитан вышел из комнаты.
 
На медленный фокстрот меня пригласила Татьяна.

Они супруги,– шепотом на ухо спросил я, указывая на капитанскую даму.
– Нет, они обои разведены, встречаются уже давно. У обоих взрослые дочери.
Капитан помог Вале вытащить разогретую сковороду из духовки. Мне досталась мякоть из спинки, с румяно поджаренной шкуркой, а женщины любили не мясо, крылышки и ножки, обгладывая все аппетитные прожилки и косточки.

Время катилось быстро. Уже и 10 часов. А пришёл в начале седьмого.

Я прекрасно знаю – поэзия для любителей, а не для всех и внешняя заинтересованность – обыкновенное притворство. Потому и читаю не более 4-5 стихов. После это занятие утомляет, кое-кто не слушает, начинают разговаривать и чувствуешь, что уже надоел. Надо во время остановиться, а главное выбрать из множества всего лишь несколько, уместных стихов в данной обстановке.

Я смотрел на Валю, и мы молча понимали наше бесконечное одиночество. Словно в море, в девятом валу Айвазовского, как утопающие схватились за обломок мачты-судьбы, предчувствуя, как следующая волна нас накроет и разлучит.

Дама ожидала тоже, в конце концов, развязки и была инфантильной. На основании коротких «артобстрелов» между капитаном и дамой, нескольких фраз сказанных Татьяной, я заключил, что капитан официально не разведён, так как в советской системе не было ни секса, ни измен. За развод можно лишиться партбилета или сделаться не выездным в загранплавание или подорвать служебную карьеру.

Так и жил он с бывшей женой под одной крышей, приносил почти всю зарплату в компенсацию за алименты (иначе жена подала бы на развод) и! встречался с дамой. Теперь понятно её поведение за неопределённость такого положения.

Во время отсутствия Нади и Вали, когда на площади они искали Татьяну, капитан и дама, по-видимому, выясняли отношения, и её недовольный и озабоченный вид явно бросался в глаза.

Капитан, среднего телосложения, худощавый, с гладко выбритым лицом (без усов и бороды), пил только водку и мало чем закусывал, у него поднялось настроение, и объектом внимания стала Татьяна.

Эксцентричная, подвижная, разговорчивая она шпарила просторечием, как кипятком капитана, но он не отступал в своих домогательствах.

Я давно не слышал такой подобной речи. Капитан танцевал с нею, пытался обнять и поцеловать, она оцарапала ему лицо, била нещадно своими малыми и жёсткими кулачками по его груди.

Но он не сдавался. Всё выглядело несколько комедийно и потешно, и так они продолжали танцевать. В одной из таких попыток одолеть её, а он уже чуть опьянел, не удержался в равновесии и, зацепив штору,– обвалили перекладину (не оконную, а на псевдо прихожей).

Что-то загремело в полу потемки, а они обои плюхнулись на пол.
Таня так шпарила его словами, что ещё несколько дней я находился под впечатлением её сопротивления.

Настал черёд для женского лакомства – долгожданный десерт. Наконец преподнесли по желанию кому чай, кому кофе и выпечку.

Я прочитал последнее лирико-драматическое стихотворение:

   С УТРА ИСЧЕЗНЕТ СНОВА МИЛЫЙ

   С утра исчезнет снова милый
   С душой прозрачной и пустой,
   Как та с красивой этикеткой,
   Еще не запылённая пока,
   Распитая бутылка конька...

   А вечером, опять с работы,
   Ты будешь долго его ждать
   С надеждой снова в неизвестность;
   И ненавидеть скользкий взгляд,
   Лишь устремленный в бесконечность.

   Да, есть привычки. Привыкая,
   Затем клянем десятки раз...
   И жизнь в обставленной квартире,
   Но без родной живой души –
   Становится пустынной в мире!

   Что делать? Дети ведь взрослеют:
   Их не волнует наша боль;
   Судьба – значенья не играет...
   И в одиночестве с годами
   Остаток дней все больше тает...

   Звонки исчезли вечерами:
   Твой друг растаял без следа,
   И вот теперь уже с годами
   Находишь, глядя на себя,
   Следы морщинок под глазами...

   Но отвлекут, уже от грусти,
   Родных подруг вдруг голоса,
   С цветами, будто приведенья,
   Влетевших, как весной гроза –
   В твой, незабытый, день рожденья!

   И выпьют горькое подруги,
   Чтоб, всё бы, наконец, сбылось;
   За жизнь, чтоб не было разлуки,
   Чтоб счастье все-таки нашлось,
   И не молчали б радостные звуки...

   Аккорд, срываемый с гитары,
   Подхватят дружно голоса,
   Печаль забудут и невзгоды,
   И станет тверже, чем скала,
   В не одиноком одиночестве душа...

   Вновь вспомнят милые подруги
   Судьбой оставленной следы,
   Всю жизнь разорванной на части,
   И все – не сбытые мечты –
   Они всегда не в нашей власти...

   Мой тост: за женственность лихую,
   Насквозь пронзённая ветрами;
   За ВАС, подруг, что рядом с нами,
   Средь безутешных утешений –
   В не одиноком, - одиночестве годами.


Ира (капитанская дама) с вздохом сказала:
– Мне пора, уже поздно, пока доберусь до дома…
Вы меня проводите Валерий? – заискивающе и громко, обращаясь ко мне, говорит.

Капитан сидит на диване и мокрым платком прижимает ссадины на щеке от Таниных ногтей. И тут, я точно динамит взорвался от такого предложения. За давностью лет я не помню дословно, что ей ответил.

Но эта была речь прокурора на суде:

  – Никоим образом! Вы уйдёте с тем, с кем пришли. Главное во взаимности –
  честность, искренность не подверженная заигрыванием или ревностью.

  Так что, приводите в чувства капитана и три фута вам под килем!

  Услышав мою тираду, капитан отрезвел, вскочил с дивана и давай жать мне руку,
  так долго и так искренно – в знак мужской солидарности.

  Так из ненавистного «врага» я превратился в его глазах в друга.

  Я тоже с Валей начали собираться. Наде я оставил свой московский номер
  телефона, так как у Вали не было дома телефона.
 
 Надя предложила свой служебный телефон. Она была председателем профкома фабрики
 «Скороход».

Стало ясно: откуда такие деликатесы – красная икра, сервелат и прочие наборы из праздничных заказов.

В Москве, в нашем учреждении на отдел в 25 человек, к примеру, выделяли 3-4 заказа, и как вспомнишь жеребьевку, склоки, скандалы и как бабьё дралось за них, как вели тетрадь учёта! – сразу трезвеешь от эпохи развитого социализма.

Валя ещё больше доверилась мне и, распрощавшись со всеми, мы первыми вышли из квартиры. Мы были ещё вместе минут 30, пока не подошли к троллейбусной остановке. Я несколько раз обнимал её и целовал.

Мы договорились встретиться завтра в 6 часов вечера здесь у троллейбусной остановки. Напротив, слева, сверкали афиши драматического театра.

Подъехал почти пустой троллейбус. Облегченно, но грустной улыбкой она вошла. Сразу же закрылись двери, и троллейбус тронулся с места.
Она успела подойти к окну и помахать мне рукой.

Я тоже подъехал на троллейбусе к гостинице, расположенной на Кондратьевской улице. Зашёл в номер в начале первого часа ночи.

Долго не мог уснуть. Мне на дорогу завернули кусочек выпечки, решил поесть утром с чаем. Как много впечатлений получил за несколько часов проведённых, среди едва знакомых людей.

Какие лица, какие судьбы, какая речь, какая жизнь. Как бы всё это описать, пока свежо в памяти прямая речь Татьяны.

Но я ещё дописывал поэму «Номер на двоих».

Кто-то наверно поймёт, когда погрузился по уши во что-то, когда оно сидит в тебе занозой – трудно переключится на другой сюжет. А писал я тогда стихи и длинные новеллы в стихах.

Прозой не занимался. Ведь только напишешь слово и предложение, так столько мыслей захлёстывают, что никак не выйдешь из перепутья.

То ли дело стих. Здесь ограничен и формой и размером, рифмой и системой рифмовки. И идут строфа за строфой как римские легионы в бой.

Но как зарифмовать такую яркую прямую речь Тани, ловеласа капитана, Нади, милой Вали…

                Конец первой части.


                Часть вторая. Свидание


                ЦВЕТОК

В назначенном месте у троллейбусной остановки, где вчера проводил Валю, я подошёл к 6 часам после полудни.

Недалеко был театр, светилась реклама. День был пасмурным, моросил к этому времени дождь. У меня был лишь поверх пиджака капроновый темно-синий плащ.

Как томительно ожидание, минуты превращаются в бесконечность. Я хожу взад и вперёд у остановки. С каждым останавливающемся троллейбусом я внимательно всматриваюсь в выходящих пассажиров. Вот вышли 3-4 человека, её нет.

Подходит следующий троллейбус. Затем другой. Словно замкнутый круг, не имеющий конца.

И вот свершилось: пол седьмого она выходит и раскрывает зонтик.

Я встречаю её: – Здравствуй,– и целую в щёчку.
 – Паспорт ты взяла, – спрашиваю я с беспокойством, так как я накануне её просил обязательно взять.
 – Да.

Я очень беспокоился, чтоб она не забыла бы взять свой паспорт,– он нужен для оформления гостевого пропуска в гостиницу, но я об этом ей не говорил. Возможно, она догадывалась.

 – Куда мы пойдём, – спрашивает Валя.
 – Ко мне в гостиницу!
 – Ни за что. Давай просто погуляем, зайдём под навес, чтоб ты не промок.
 – Почему не хочешь ко мне. В номере никого нет.

Мы идём по тротуару, вдоль маршрута троллейбуса. Я пытаюсь уговорить. Заявки принимают до 10 часов вечера, посещение гостей до 11 часов.

Она ни в какую не соглашается и твёрдо стоит на своём. Мы прошли ещё остановку.

Не знаю, уговорил её или сжалилась над моими просьбами, мы молча сели в подъехавший троллейбус и поехали на Кондратьевскую улицу.

Через 15-20 минут мы приехали. В бюро пропусков оформил пропуск и сдал её паспорт.

Она стояла в стороне бледная и словно окаменелая. И вот мы зашли в номер.

Чувствовал, что она была на грани психического срыва, несмотря на то, что молчала. И теперь, перешагнув барьер проходной, груз непомерной тяжести слёг с её плеч.

Она оживилась и стала рассказывать о себе, а я накрывал мини стол:
не съеденный кусок вчерашнего пирога, нарезаю сыр, хлеб и откупориваю бутылку вина.

  – Сделай-ка мне чай, у тебя есть?
  – Есть, сейчас включу кипятильник,– и пошёл к раковине набрать воды.

  Она продолжает рассказывать:

  – Вышла замуж рано, в 18 лет. Жили с мужем в разных общежитиях: он в мужском, я
  – в женском. Работали на стройке, прописка была по лимиту.
  С неискоренимым страхом стыда вспоминаю до сих пор это время.

  Когда я приходила к нему, невольно ощущала взгляды и издёвки: – Вот б… пришла,
  – и это длилось целых пять лет, пока не дали комнату в коммуналке.

  Сколько унижений и стыда перенесла, вот поэтому я так отнеслась к твоему
  предложению.

  Вскипел кипяток, я заварил чай, она озябшими руками обхватила стакан.
  В гостинице пока не топят батареи. Миновала золотая осень.

  С окна вид во двор: вместо жёлто-оранжевых листьев – бурая смесь опавших, но это
  видно только днём.

 – Прочти свои стихи, – попросила Валя.

 Я наливаю вина в стаканы наполовину и достаю тетрадь. Она сидит на кровати, стол
 пододвинут к ней, я – напротив.

 Я читаю.

            БЕРЕЗКА
        (ЗАВЕЩАНИЕ СЫНУ)

  Над могилой моей не терзайся,
  Грустных дум не пытайся навить...
  Посади к изголовью березку,
  И весной не забудь навестить.

  Как проклюнутся листья из почек
  И сережки провиснут от грёз,
  Ты прочти мне стихи о любимой,
  Что в душе как живую пронес...

  Кто не понял меня – удивлялся,
  Словно был я не в мире земном
  Только ей я одной открывался,
  При свиданье вечернем, хмельном.

  А меня же – листвой целовала
  Так, что даже не чувствовал губ;
  И Евтерпа незримо слетала
  Если только садился на сруб.

  Одному так хотелось до ночи
  Осушить, не стыдясь, своих слёз...
  И в начале отцовском, сыночек,
  Материнскую боль я пронёс.

  Ты младенцем, когда не смолкая,
  Всё не мог в колыбельке уснуть:
  Я качал допоздна напевая,
  Чтоб успеть до утра чуть вздремнуть.

  Но лишь только ты в сон погружался
  Начинал улыбаться во сне.
  Я улыбкой твоей наслаждался,
  Словно детство вернулось ко мне...

  Только здесь можешь смело поведать
  О себе, что тревожит сейчас.
  Я пойму, если ты не виновен,
  А иначе услышишь мой глас...

  Посиди здесь со мною подольше,
  Расскажи о своих мне делах,
  Мы в разлуке так часто бывали,
  Что и эта – не сгонит как страх.

  Вспоминая меня, не терзайся,
  Грусть-ехидну подальше гони.
  На прощанье, прошу, постарайся
  Завещанье мое повтори!


  И она вдруг прослезилась.
  - Зачем такие грустные

  – Жизнь такая грустная, у тебя тоже наверно не весёлая.

Я рассказываю о себе, как развёлся с женой. Она вскоре вышла замуж за армянина, родила ему сына и через год он, не выдержав её характера, ушёл к другой женщине.

Моего Диму, сразу после развода устроила в интернат. И вот через неделю он то у бабушки (от жены), то у меня гостит по выходным.

Каждый год накапливаются у меня отгулы за ДНД в выходные дни, за работу в подшефном колхозе и потом их беру летом, добавляя к отпуску, и едем с Димой вместе к морю.

Все удивляются. Конечно, женщины:
«Как это она спихнула его в интернат при живых то родителях и не отдала тебе!».

Я пытался возражать, приводя слова Ольги:
«… Ты целый день на работе, а там он на продлёнке, с ними проводят занятия, делают домашние задания, да и во время накормят».

Против этого конечно, трудно возражать. Правда, сын однажды сказал,
что у них в 7 вечера запирают туалет, и все дети мучаются до утра.

Как-то раз звонит Баба-Ира: «Надо искупать Диму, у меня выключили горячую воду, а Ольга не хочет брать к себе, там с ней живёт муж».

А у меня тоже выключили воду на летнюю профилактику. Везде отключают неделей раньше, неделей позже. Пришлось договариваться с приятельницей Люсей, с которой очень редко встречался, и отвезти Диму к ней, и это при живой матери…

Три года подряд ездили в Алушту, в 81, 82 и 83 году; в прошлом были в Геленджике – Якорная щель, в этом – Батуми – Сухуми.

Написал поэму в стихах «Путешествие из Москвы в Батуми».

– Хочешь, я прочту все стихи про берёзку.
– Прочти.
 
        БЕРЕЗКА

  Звезды спрятались на небе:
  Снова снег идёт...
  За окошком незаметно
  Милая живёт.

  Будто гуси пролетели –
  Так метель поёт,
  А мороз нежней свирели
  Всё к любимой пристаёт...

  Вижу, как заледенела,
  Как кружил всю ночь,
  Но девичью ее гордость
  Покорить невмочь...

  Я спешу с утра родная,
  Разбудить твой сон:
  Не могу я больше слышать
  Леденящий стон.

  Обниму, собой согрею,
  Отгоню тоску,
  Из сугроба, как из плена
  Снова уведу...

  Для меня отрада, если
  Отойдешь с зимы;
  Запоют тебе вновь птицы,
  А у ног – цветы?

 
     СЕРОГЛАЗКА

  Сероглазка – словно сказка!
  Невидимкою коса...
  Ты любви моей загадка,
  Ты страстей моих роса!

  Как блестят твои серёжки,
  Из сосулек хрусталя,
  И белее снега ножки
  Пляшут душу веселя.

  Лишь с тобою сна не зная,
  До утра хочу гулять:
  За любовь к тебе, родная –
  Все простит сегодня мать...

  Приведу в село к избушке –
  Будет мать любить как дочь,
  Ну, а сёстры, в рост – матрёшки
  Будут песни петь всю ночь...


     ЗИМНЯЯ БЕРЕЗА

  В шапке белой, из-под снега,
  Кто выходит в ночь гулять?
  Даже звездам захотелось
  Это чудо разгадать...

  Осветив верхушки леса,
  Свет в ветвях затрепетал:
  «Это милая березка –
  Кто б её тут не узнал...»

  Пусть конца не видно спора
  Средь красавиц вековых,
  Лишь она, красою взора
  Пробудит души порыв!

  Отступитесь же сугробы,
  Что открыли свои рты,
  Что застыли словно скалы –
  Дайте – миленькой пройти;

  Ведь не может моя радость
  На свиданье опоздать...
  Я давно её заждался –
  Невдомёк вам это знать!

  Здравствуй, милая, родная!
  Как скучал я без тебя,
  Как прекрасна ты сегодня
  Вся в наряде серебра.

  Руки плечи и ресницы –
  Всё искрится на свету;
  Ты улыбкой приглашаешь
  Белый вальс начать в лесу!

  А за нами – что творится!
  Сосна, ели, небеса –
  И уже весь лес кружится
  И замерзшая река…

  Снова я с тобой, родная,
  Здесь пробуду допоздна,
  Снова кровь мою волнуешь
  В лунных бликах ты одна.

  Сколько здесь живут красавиц –
  В снежной прелести лесов,
  Только ты – одна богиня,
  Среди всех земных богов!


     ТРИ БЕРЁЗКИ

  Три берёзки улыбнулись
  В платьях белых на ветру,
  Станом стройным все взметнулись
  Прямо к небу – в синеву.

  А вокруг тропинки в лужах –
  Все в разбитых зеркалах;
  И красуются в них сёстры
  В позолоченных кудрях…

  Я смотрю, вновь замирая,
  На красавиц – нимф лесных,
  Подмигнув, дух искушая,
  Шепчут с взглядом озорных:

  – Ну, кого из нас ты выбрал?
  Ведь пришла пора решать,
  А не то опять, как прежде
  Одному вновь зимовать...

  Три невесты улыбнулись –
  Три так схожие лица,
  А в груди моей проснулись
  Три желанья... и весна!

  И остался я плененный,
  С той, что ближе мне душой,
  С той, в которую влюбленный,
  Целовался я зимой...


   В ПОДВЕНЕЧНОМ БЕЛОМ ПЛАТЬЕ

  В подвенечном белом платье
  Ты невестишься весной...
  Я тобою при свиданье
  Весь от радости хмельной.

  Прислонясь к тебе щекою
  Обниму своей душой...
  Ты укрой меня листвою,
  Ты продли здесь мой покой.

  Пусть шумят дубравы в поле –
  Я в плену твоих друзей;
  Я ликую здесь на воле,
  Я пою здесь для людей...

  Лишь тебе, моя родная,
  Я откроюсь до конца:
  Нареченной мне ты снишься –
  Горе, бедного певца!

  За тебя – меня не пустят:
  Ночью наглухо запрут,
  «Свору борзую» напустят –
  Только страсти не убьют…

  Я тайком приду родная –
  Только ветром обернусь;
  И с тоски, слезу роняя,
  Вновь к груди твоей прижмусь…

 ( ПРИМЕЧАНИЕ: у МЕНЯ БОЛЕЕ 360 ФИЛЬМОВ, МУЗЫКАЛЬНЫЕ, ОЗВУЧЕННЫЕ МОИМ ГОЛОСОМ.
 ПОСКОЛЬКО ЮТУБ "СДОХ", НЕДАВНО Я ВСЕ СВОИ ВИДЕО ЗАГРУЗИЛ НА САЙТ "ОДНОКЛАССНИКИ".
 ССЫЛКИ ПРИВЕДУ ПОПОЗЖЕ. НО ЕСЛИ СРЕДИ ЧИТАТЕЛЕЙ БУДУТ ЖЕЛАЮЩИЕ, ТО НАПИШИТЕ МНЕ,
 ЗДЕСЬ ИЛИ ПО ПОЧТЕ:  enkov.valeriy@mail.ru    Я ВЫСТАВЛЮ ЗДЕСЬ.

 ПОКА МНОГО ЕЩЁ МНЕ НАДО ОПУБЛИКОВАТЬ.)


После грустных стихов мы выпили ещё по пол стаканчика вина. Затем ещё.

Она рассказывает о себе. У неё два сына близнеца, учатся в десятом классе.
Муж стал изменять, ушёл к другой женщине. Работал водителем.

Недавно попал в аварию, лежит в больнице и никто его не навещает, никому он теперь не нужен.
Вот и мне просто стало жалко, я отнесла ему в больницу передачу,
поэтому опоздала.

Я пью по пол стакана, она по глотку. Я отодвинул стол и присел рядом на кровать. Обняв её, мы замерли в поцелуе. Смотрю на неё – милые добрые глаза, ласковые нежные руки как у подростка, мягкий голос.

Я прикладываю её к подушке и прислоняюсь к её губам. Уже 10 -30, а гостям разрешено до 11 часов, потом из бюро пропусков могут уйти домой, заперев ящик с паспортом.

Наши щёки горят, руки мои ласкают её: лицо, волосы, колени, грудь…

  – Сними платье, а то помнётся, – полушепотом говорю я.

Зажигаю настольную лампу с зелёным плафоном и задвигаю за занавеской, чтоб не светило ярко. Приятный изумрудный цвет мягко озарил шторы, потолок и стену у окна.

Гашу свет. Она снимает кофту, и садиться на кровать. Я подхожу к ней, беру за руки и приподнимаю, обнимаю, и замираем в поцелуе.

Приподнимаю подол платья и помогаю ей снять – ей стыдно... но оба мы горим.

Я раздеваюсь, и мы накрываемся простынею. Я поддел руку под её голову и притянул на бок к себе. Какое блаженство лежать рядом с женщиной, когда сроднился душой. Я целую её и ласкаю и не могу насытиться от поцелуя. Целую глаза, лоб, шею, мочки ушей.
Пытаюсь снять с неё бюстгальтер и путаюсь в крючках, и шепчу, – сними сама.

Она ловко снимает и бросает на стул. Словно горячий вулкан обнажился передо мной, извергающий лавой тысячу страстей. Я целую грудь и прильнул к соскам.

Нежно провожу рукой от груди до живота и ласкаю его. Опустил руку и пытаюсь снять нижнее бельё. Она чуть подтянулась, и я её обнажил и себя.

И вот я над нею как судно на воздушной подушке парю, постепенно касаясь ее, приземляюсь, касаясь своей грудью её груди. Ещё робость терзает нас несколько секунд.

И вот мы – одно целое и неотделимое. Наши движения нежны, как у целомудренной пары в первую брачную ночь. Она обвила руками мне шею, чувствую пальцы её рук на спине. Я целую её губы и грудь.

Мы испили чашу божественного напитка – Любовь.

Робость первородного страха покрыл наши тела испариной и отлучился на минутку в душ, затем она.

Я включил свет, чтоб не только чувствовать её все своим существом, но видеть снизошедшее на меня божество. Видеть улыбку, взгляд, каждую чёрточку лица. При свете мы словно выплыли со дна зелёной морской пучины на поверхность зыбучих волн.

Мы снова легли и накрылись простынею, чтоб не продрогнуть, и не можем никак насладиться друг другом. Я откидываю простынь и смотрю на её доверчивый, застенчивый взгляд, улыбку. Целую её грудь и как младенец, подпирая ручкой грудь, обхватываю губами сосок.

Я смотрю на движение наших тел,– два дельфина – в голубых просторах океана, омываемые ласковыми волнами.

– Как ты любишь целоваться, – улыбаясь, сказала Валя.

Я дал её полотенце, мы смахнули выступивший пот с лица, снова погрузились в пучину небытия, пока не снизошло на нас божье благовение.
Мы поднялись с кровати и начали быстро одеваться. Я наливаю по пол стакана её и себе и говорю:

– Выпей, не опьянеешь, пока дойдёшь до проходной.

Я обнимаю её, целую в губы. Так трудно мне с ней расставаться. Гасим свет и уходим.
В бюро пропусков сдаю заявку и получаю её паспорт.

В её взгляде ощущаю облегчение, будто отворили окно клетки, и пташка может покинуть злополучную клетку. Она берёт его и довольная кладёт в сумочку.

Мы выходим на улицу. Дождь прекратился. Я провожаю до троллейбусной остановки, которая находится почти рядом.

Только подошли к остановке, как вдруг остановился троллейбус, которого мы и не заметили, как он подъехал и отворил двери. Как на сработанный инстинкт при подходе последнего транспорта, она мгновенно спрыгнула на него, и следом закрылась дверь и троллейбус тронулся с места.

Как прощальное кружение голубя над крышей дома, она успела взмахнуть мне рукой.

На следующий день 9 ноября я выехал поездом в Москву, а с 10-го был на работе. Спустя неделю, я по межгороду звонил в профком её подруги, но там никого не было.

Через месяц позвонила Валя. Не успели обмолвиться словами приветствия, как прервался разговор. И я еще час не отходил от телефона в надежде на связь.

Так нас разлучили обстоятельства и города...
Но такой ласковой, кроткой и добродушной, я ещё не встречал ни до нее, ни после.

Шли годы. Знакомства и встречи лопались как красивые мыльные пузыри.
А когда пытались меня зацепить, – что, вы так после жены и не встречался с женщиной,
вы что говорите, что живёте всё один,– меня поражала обида издёвки и тогда я рассказывал краткую историю о двух разлучённых цветков наших душ.

И эту легенду, чтоб не забыть переносил из года в год, чтоб никогда не померкла вспыхнувшая на небе моя звезда.

Словно эстафетную палочку, передавал из одной пятилетки в другую, из одной эпохи в другую, из века двадцатого в век двадцать первый романтический праздник 7 ноября, как оказался непрошеным гостем одиноких женщин и свидетелем драматических отношения Анатолия – капитана ВМФ с Ирой и «любовных» потешных играх капитана с Татьяной и лишь вскользь, словно тень птицы говорил о себе.

Прошло двадцать лет. Я в палатке, на поляне у горы Зомана. Одиночный поход по горному Крыму и побережью полностью посвятил литературному творчеству и пишу эссе из событий минувшего двадцатого века.

Лёгкий порывы ветра, море солнца, сосняк, поляна с урожайной земляникой и моё прозаическое одиночество...

Да будь благословенна любовь, хоть на миг озаряющая надеждами, мечтами и воспоминаниями на наш короткий век. Аминь!

             24. 07. 2005 г. 9 часов 18 минут, утра.
             Набрано на компьютере 3 ноября 2005 г.