1945 Часть II
Не успел по привычке продумать свою программу на следующий день, как раздался телефонный звонок.
— Говорит комендант станции Кенигсберг, — услышал
Иван в трубку. — Здесь находится ваша жена. Я передаю ей
трубку.
— Это я, Зина. Я приехала и не знаю, как до тебя добраться.
— Сиди на станции и жди меня. Через два часа я буду.
Позвонив командующему, Иван выехал на легковой
автомашине, а через пять часов был уже вновь в штабе армии. Зина оказалась довольно худой, но одетой и обутой
неплохо. На ней был шелковый плащ, а на ногах приличные туфли. Во всяком случае, эвакуируя свою семью
из Москвы, Иван отправил Зину в далекий путь одетой
скромно.
Накормить Зину оказалось делом нелегким. Она съедала по два довольно обильных завтрака, обеда и ужина и,
по ее словам, почти постоянно ходила голодной. Как следствие столь необузданного питания явилась проблема
одежды, потому что через каждые две недели платье становилось узким и требовалось новое. Зина жила и заметно полнела. Дети Витька и Генка оставались с сестрой Зины и, конечно, голодали. Лишь однажды Иван смог направить в Москву своего ординарца, нагрузив его одними продуктами. Незаметно пришло время читать лекцию о сохранении
непрерывности операций. Иван в течение двух часов изложил свои личные взгляды на этот вопрос и предупредил всех присутствующих, что обсуждение затронутых в лекции вопросов будет проведено в следующем месяце.
В своей лекции Иван рассмотрел проблему тотализации
войск, проблему резервов, пополнения войск в ходе боя,
их отдыха, смены и замены, сосредоточения и маневра.
Он много времени уделил вопросам снабжения, особенно
горючим и боеприпасами. В заключение лектор подчеркнул, что если эти проблемы будут успешно решены, то
в будущей войне удастся избежать столь длительных оперативных пауз, которые имели место на протяжении всей
войны.
Случилось так, что Глебов вернулся из Москвы через
несколько дней после лекции Ивана. В тот же день между
ними состоялся «громкий» разговор.
— Кто вам разрешил читать мою лекцию? — сердито
спросил Глебов. — Эту лекцию мы дважды включили в расписание и переносить ее в третий раз я посчитал просто
неудобным. Значит, вы взялись за это дело только потому,
что неудобно переносить. А разве удобно преподносить
людям всякую галиматью?
— Я, конечно, не доктор наук и не профессор, поэтому
подчеркнул в самом начале, что докладываю свое личное
мнение, так как никаких материалов по данной теме
в природе нет.
— Ваше личное мнение никому не нужно. Личное мнение можете высказывать своей жене, которую, кстати, вы
незаконно привезли на командный пункт армии.
— В конце концов, я не хочу продолжать разговоры
на эту тему. Если вы считаете меня виновным — накажите.
Я не думаю, что присутствующие на лекции офицеры и генералы посчитали ее бесполезной. Что же касается незаконного приезда моей жены, да еще на командный пункт, то это уж совсем нечестно. Во-первых, все командные
пункты прекратили свое существование в первый же послевоенный день, во-вторых, с каких это пор приезд жены стал незаконным, а приезд в штаб армии проститутки возведен в закон быстро? — с большим возбуждением и злобно проговорил Иван.
— Кто же это, позвольте вас спросить, возит в штаб армии проституток? За свои слова надо отвечать.
— Да вы первый. Ваша Аня самая типичная проститутка. Она живет с вами, с майором Рязановым, а когда нет
ни того, ни другого, спит с вашим адъютантом. Это только
ее, как говорят, постоянные связи, а случайных и не перечтешь. А вы еще из-за такой твари не столь давно умышленно послали под пули лучшего работника разведотдела.
Постыдились бы упрекать других за привоз в штаб собственных жен.
Ваш пример не из числа заразительных, хотя нравы
людей за время войны распустились как никогда. Вместо
того чтобы заниматься воспитанием подчиненных, вы
проповедуете самую отвратительную распущенность. — И,
не спрашивая позволения, Иван повернулся и вышел. Проходя мимо окна, он невольно заметил Глебова, который сидел на прежнем месте, закрыв лицо руками.
Прошло несколько дней. И стало известно, что Глебов
отправил свою Аню в батальон связи 42-го корпуса. Как
рассказал Ивану лучший друг Глебова подполковник
Омельченко, о лекции Ивана у всех осталось очень хорошее впечатление, опрошенные Глебовым офицеры и генералы дали самые прекрасные отзывы. Омельченко прямо
сказал, что Глебов ополчился на Ивана, потому что оценил
эту лекцию как попытку дискредитировать его имя: «Вот,
мол, генерал Глебов дважды планировал свою лекцию,
а прочитать ее так и не сумел. А я вместо него должен отчитываться перед народом.
Короче говоря, Глебов прямо утверждает, — сообщил тот же Омельченко, — что Ивану
надоела должность заместителя и он якобы хочет стать начальником штаба».
После этого случая Иван полагал, что ему вот-вот будет приказано передать обязанности начальника штаба
генерал-майору Долгову, но этого почему-то не случилось. Правда, отныне все общение между Глебовым и Иваном приняло официальный характер, разговор стал
только деловым, а встречи имели место лишь в необходимых случаях.
Иван продолжал выполнять обязанности начальника
штаба не лучше и не хуже. Он никогда не работал лучше
или хуже, чем мог. У него в жизни были, возможно, отдельные дни, когда он выбивался из нормальной колеи каким-либо случаем, чаще всего случаем явной несправедливости, но состояние депрессии быстро проходило
и отдача в работе вновь становилась полной.
Так шло время. В середине августа 1945 года пришла
директива о предстоящей переброске всей 48-й армии
в восточные районы. Штаб армии должен был сформировать Казанский военный округ со штабом в Казани. Все
три корпуса подлежали передислокации в Татарскую Автономную Республику и Кировскую область. Офицеры
и генералы были очень довольны предстоящей переброске и немедленно приступили к подготовке. Отныне и работа Ивана стала связана с расчетами на подвижный состав с формированием эшелонов, с планами погрузки
и другими вопросами переброски частей и соединений
армии.
В директиве подчеркивалось, что, хотя подвижной состав будет предоставлен в соответствии с существующими
нормами, армия обязана вывезти разного рода имущества
значительно больше, чем это допустимо в обычных условиях. Для этого рекомендовалось на всех платформах сооружать вторые и третьи этажи, доводя объемы грузов до габаритов паровозов.
Наряду с табельным имуществом, войсковые части
должны были грузить всякие другие ценности, включая
мебель и разного рода домашнюю утварь.
В телеграмме не скрывалось, что страна опустошена
в буквальном смысле и нуждается во всем, начиная от ниток и иголок.
В конце августа началась погрузка войск. Для руководства начавшейся переброской была создана оперативная
группа во главе с Иваном. Необходимость этой группы вызывалась тем, что штаб армии должен был грузиться одним из первых и теперь к этому готовился.
Еще штаб армии оставался на месте, когда пришла
телеграмма о назначении генерала Глебова начальником
отдела оперативной подготовки войск Главного оперативного управления Генштаба. В тот же день в штабе армии можно было не один раз заметить адъютанта
и родного племянника Глебова, который ходил по штабу
и рассказывал офицерам всех рангов, что через два дня
они с генералом уезжают в Москву, что его дядя отныне
будет четвертым по значению человеком в Генштабе после начальника Генштаба, начальника оперативного
управления и начальника оперативного отдела этого
управления.
Через два дня Глебов организовал прощальный ужин,
обставив его с большой пышностью и комфортом. Неожиданно для Ивана на эти торжества был приглашен и он,
причем как исполняющий обязанности начальника штаба
сидел рядом с Глебовым. Для Ивана все было абсолютно
ясным. Даже теперь, сажая рядом с собой Ивана, он просто хотел подчеркнуть, что, несмотря на новое назначение, он все еще остается исполняющим обязанности командующего, то есть первым человеком в штабе армии.
Это стало особенно очевидным после того, как он перед
первым своим тостом долго рассказывал личную биографию, из которой можно было лишь понять, что перед собравшимися выступает человек, находящийся по своей
одаренности и гениальности вне всякой конкуренции. Это
подтверждалось и тем, что, приказав Ивану занять место
рядом, оба соседа за весь длинный вечер не обменялись
между собой ни словом.
Глебов, приняв величественную позу в самом начале,
терпеливо выдержал ее до конца, а Иван, зная, кто сидит
рядом в действительности, не находил нужным к нему обращаться.
В руководство погрузкой и отправкой эшелонов Иван
включился быстро и не ощущал никаких затруднений.
Освободившиеся станции и районы погрузки он передавал польским властям, которые к этому времени были уже
созданы. Грустные размышления постигли Ивана, когда
отправился в Казань весь штаб армии.
Было просто завидно, что все так хорошо и близко знакомые люди намного раньше окажутся на родной земле, увидят своих соотечественников, услышат русские песни
в исполнении родного города, встретят детей, повидают родных, взглянут на любимые и родные места.
Он же должен был неопределенное время оставаться
на вражеской земле, среди чужих людей, которые по своим качествам даже хуже недавнего врага. Иван решил отдать всего себя делам, чтобы меньше находиться со своими мрачными мыслями. Несмотря на большую занятость,
время все же тянулось медленно.
Подобное явление наблюдается всегда, если человек
чего-то очень нетерпеливо ждет. Так и в этом случае.
Иван ежедневно считал, сколько в среднем ежедневно подается железнодорожного порожняка, сколько еще эшелонов надлежит отправить и когда тронется последний
эшелон, в котором приказано отправиться всей оперативной группе. Как бы медленно время ни тянулось,
но все же наступил день, когда последний эшелон 48-й
армии был погружен и отправлен. Это случилось 2 ноября
1945 года.
Ехали в теплушке. Питание было нормальным.
На станциях и разъездах стояли довольно долго. Когда
эшелон вошел в пределы России, стало заметно холоднее.
Как ни спешил Иван взглянуть на родные края, картина
была весьма неприглядной. Встречались почти сплошь
разрушенные и обгоревшие дома. Становилось просто
непонятным, где же живут люди, которых на станциях было не так уж и мало. И все-таки в голове Ивана бродила
единственная мысль — скорее, скорее…
Когда эшелон подходил к Москве, то еще на первой же
остановке в окрестностях города, как только достигли района с движением поездов на электрической тяге, Иван высадил Зину, снабдив ее продуктами в таком размере,
сколько она смогла нести. По графику эшелон не должен
был задерживаться в Москве. По окружной дороге предполагалось перегнать состав на Казанскую дорогу и продолжить движение. Однако на сортировочной станции
«Москва-Товарная» заявили, что эшелон будет стоять
не менее шести часов. Недолго думая, он оставил вместо
себя заместителя и поехал на Воронцовскую улицу, где
проживала его семья.
Сердце Ивана дрогнуло, когда он увидел своих сыновей,
грязных, оборванных, худых, нестриженных, в рваных башмаках — Витьку и Генку. Слезы невольно хлынули из глаз
каждого, и все расплакались. Но это были счастливые слезы.
Зина подошла к ребятам и сказала: «Плакать теперь
не о чем. Раз отец наш жив, нам ничего не страшно и все
мучения отныне кончились».
Пробыв среди детей всего несколько часов, Иван с трудом успел к своему эшелону. Он теперь ехал хмурым и даже злым. После войны прошло полгода, а он только теперь
увидел детей, и то, можно сказать, мельком. На душе
не было ничего, кроме досады. Эшелон плелся как черепаха. Говорили, что нет угля. Паровоз часто меняли, но, отпустив один, долго ждали другого. В Казань прибыли только 9 ноября. Стоял морозный день, и, будучи в фуражке,
Иван отморозил ухо.
Командующим войсками округа был назначен генерал-полковник Гусев, т. е. бывший командующий 48-й армии, а начальником штаба — бывший начальник штаба
Приволжского округа генерал-лейтенант Ляпин. Все отделы возглавляли соответствующие начальники отделов
бывшего штаба 48-й армии.
Когда Иван приехал в штаб округа, который расположился в самой большой гостинице города, командующего
на месте не оказалось, и он явился к начальнику штаба
с тем, чтобы доложить о прибытии последнего эшелона.
После короткого доклада Иван сразу же изложил свою
просьбу отпустить на десять дней для поездки за семьей.
— Первый раз встречаю случай, когда полковник предполагает начать свою службу в новой должности получением отпуска, — сказал Ляпин, пожимая плечами.
— С 1941 года я не видел детей, и думаю, что моя
просьба не чрезмерна, — ответил Иван таким тоном, который ясно говорил об удивлении.
— Разве вы один не видели детей с 1941 года? Можно
подумать, что вы один воевали, а остальные всю войну
только и делали, что сушили портянки.
— Я не знаю, что делали другие, но очень хорошо понимаю, что если человек после такой тяжелой войны в течение полугода не может соединиться со своей семьей, то
это ненормально.
— Вот именно после такой тяжелой войны у нас очень
много ненормального. Если сейчас всех распустить за семьями, то кто же будет работать? Вот вы не успели приехать и сразу ставите вопрос о поездке за семьей, а не поинтересовались, как и чем живет ваш отдел, который вот
уже два месяца работает без начальника.
— Мне известно, что заместителем начальника отдела
назначен опытный полковник Гампатулин.
— Вы забываете, что мы находимся на территории Татарской Республики. Основное качество Гампатулина то,
что он татарин. Других положительных сторон я пока
не заметил.
— Так как же, товарищ генерал, все же насчет отпуска?
— Прежде всего надо наладить работу отдела, а уж затем
ставить вопрос об отпуске.А потом, почему это обязательно
семья должна ехать при вашем сопровождении? Напишите,
чтобы приезжали, пошлите денег на дорогу, и делу конец.
— Товарищ генерал, дети разуты, раздеты и голодные.
Купить они ничего не могут. Я думал из некоторых своих
отрезов их кое-как одеть и по возможности обуть, чтобы
как-то привезти их сюда. Я вот отморозил ухо, добираясь
от вокзала до штаба, а как же в такую погоду поедут босые
и раздетые ребята?
— К сожалению, ничем помочь не могу. Вы обзавелись
семьей, вы и изворачивайтесь. Отпустить вас могу только
после того, как будет налажена работа отдела, — закончил
начальник штаба, давая понять, что говорить больше
не о чем. Ивану ничего не оставалось, как повернуться
и выйти из кабинета.
«Может быть, он и хороший начальник штаба, но человек не из отзывчивых и душевных», — думал Иван, следуя
в отведенное для отдела помещение.
Самое досадное и состоит именно в том, что для поездки за семьей момент был самый благоприятный. Разведывательный отдел в условиях Казани, безусловно, утратил
свое былое значение. Служба разведчиков относится к числу если не самых тяжелых, то к одной из наиболее тяжелых
служб только в том случае, если есть объект разведки, если
условия получения необходимых сведений каким-то образом затруднены, если работа сама по себе сопряжена с определенным риском для жизни человека или с опасностью весьма нежелательных политических последствий.
Не надо быть разведчиком, чтобы понять, насколько
далек был разведывательный отдел Казанского военного
округа от подобных условий. Разведчикам в Казани вообще делать нечего. Если ни действительного, ни вероятного противника нет, то всякая разведка обрекается
на безделье. Все задачи отдела Ивана и сводились лишь
к организации изучения в подчиненных штабах некоторых иностранных армий, их структуры, тактики и стратегии, вооружения и снаряжения.
Самая трудоемкая область деятельности отдела заключалась в руководстве обучением и воспитанием рядового и офицерского состава разведывательных подразделений.
Хотя в целом задачи разведотдела были как никогда
скромными, решение их вызывало уйму затруднений.
Дело в том, что после окончания войны прошло весьма
немного времени и для организации изучения иностранных армий, а также для сколько-нибудь планомерного
обучения разведчиков не было никаких руководств и пособий. Это обстоятельство вынудило разведотдел приступить к самостоятельной разработке учебных материалов.
Генерал Ляпин оказался правым только в отношении заместителя начальника отдела полковника Гампатулина.
Это был пожилой человек, очень довольный своим
назначением. К 1945 году он прослужил более двадцати
пяти лет и теперь открыто готовился к увольнению в запас. Гампатулин не скрывал своего особенного удовлетворения тем, что местом последней ступени его службы
оказалась столица родной Татарской Республики. Заместитель начальника отдела редко бывал на месте. В душе он рассматривал себя как одного из высокопоставленных представителей Татарской Республики в армии и теперь
почти ежедневно вращался в «правительственных» кругах.
Ему то и дело звонили министры и их заместители,
приглашая на разного рода собрания, совещания, заседания, конференции. Он систематически получал пригласительные билеты на разного рода торжества, участвовал во всех культурных мероприятиях города, имел постоянные места в театрах и очень часто выступал с докладами
в организациях городского и республиканского масштаба. На Ивана он смотрел свысока, и, если только начальник отдела пытался поручить своему заместителю хотя бы самое безобидное дело, последний делал удивленное лицо, пожимал плечами и, конечно, ничего не делал. Вскоре Иван отступился от своего заместителя
окончательно и, как правило, не знал, где он и что делает.
В середине декабря 1945 года Иван все же поехал в Москву за семьей. Обстановка повсеместно была сложной. Купить самую обыкновенную вещь можно было только
на рынке за баснословные деньги. Многие люди, составляющие непрерывные потоки на московских улицах, оказались довольно прилично обутыми и одетыми. На рынках
также поражало обилие простых и изысканных предметов.
В народе утверждали, что на рынке можно купить все,
начиная от пуговиц и заканчивая золотом, бриллиантами,
платиной и другими драгоценностями. Иван был поражен
тем фактом, что самые простые вещи стоили больше тысячи. Зная о мизерных окладах рабочих и служащих, Иван
в начале недоумевал, откуда народ берет деньги для покупки столь дорогих вещей.
Оказалось, что при поступлении на работу никто
не интересуется размером зарплаты. Каждый поступающий спрашивает, что он будет иметь, и руководитель
предприятия или учреждения открыто разъясняет поступающему, как он должен воровать, какую часть ворованного ежемесячно или еженедельно надлежит передавать
своему начальнику. Чаще всего, принимая на работу, руководитель говорил, что данная должность стоит такую-то
сумму в деньгах и товарах. При этом о зарплате даже
и не упоминалось.
Говорили, что самым доходным местом для простых
людей была торговля вообще, а водкой, пивом, хлебом
и другими продуктами в особенности. Всякий упитанный
и прилично одетый человек в это время был явный жулик.
Многие же, особенно евреи, во время войны на костях народа нажили целые состояния, в то время как миллионы
скромных тружеников умерли голодной смертью. Эта картина удивленному Ивану была настолько неприятной, что
он ходил по Москве и открыто проклинал всех и вся.
Надежды купить для ребят какую-нибудь самую дешевенькую обувь и одежду рухнули в первый же день, когда
он с Зиной оказался на рынке.
Ребят пришлось везти полуразутых и полураздетых,
а накопленных денег с трудом хватило на черный хлеб
и картошку. Стиснув зубы, Иван доставил наконец семью
в Казань. Началась планомерная работа. Иван часто ездил в командировки, связанные с оказанием помощи штабам и в развертывании боевой подготовки частей. Витька
и Глеб посещали школу. Первый учился в седьмом, а второй в третьем классе.
Учились ребята хорошо, и Иван был
за них спокоен. Жизнь потекла почти нормально, если
не считать затруднений с продуктами. Однако семья Ивана кое-как изворачивалась. Все военнослужащие получали
часы, а на членов семьи выдавали карточки. Все деньги
шли на хлеб, и надо прямо сказать, что с приездом в Казань хлеба стали есть почти досыта. Самым неприятным в жизни оставалась моральная сторона.
Продолжалось поголовное воровство, жульничество,
подлоги, взятки, круговая порука. Без знакомства почти
ничего нельзя было купить даже по карточкам, особенно
промтоварным. По всем данным было заметно, что воровство все более принимало организованный характер.
От отдельных жуликов и воровских предприятий дело
заметно переходило к целым отраслям в масштабе района
и даже области. Во многих случаях, во главе мастерски организованного воровства, становился прокурор соответственно района и области. Жить и работать стало не тяжело, но неприятно.
В службе Ивана однажды произошел один характерный эпизод, связанный с делом для него хотя и посторонним, но все же заслуживающим внимания.
Дело в том, что победный исход войны еще больше
поднял престиж военных. Если и до войны каждый «политический деятель» считал своим долгом ходить в военном
обмундировании, подчеркивал тем самым как бы временный характер своей мирной деятельности, то теперь
и простые люди перестали гнушаться принадлежностью
к армии. После войны стало модным проявлять интерес
к изучению военного дела.
Даже Казанский университет ввел в свою программу
изучение истории военного искусства. Ректорат университета поставил вопрос перед штабом округа обеспечения
учебного процесса квалифицированными лекторами.
В штабе не было военно-исторического отдела, офицеры
и генералы не имели исторического образования, и попытки найти желающих читать лекции в университете
оказались неудачными. Командующий и начальник штаба
решили этот вопрос довольно своеобразно. Они обещали
весь руководящий состав штаба прочесть в университете
каждому по одной лекции. Ивану была запланирована
лекция на тему: «Искусство советских полководцев в Корсунь-Шевченковской операции». До чтения лекции оставалось более четырех месяцев, и Иван особенно не беспокоился.
Свидетельство о публикации №224100100362