За голодными глазами окон. Рассказы

За голодными глазами окон
Домов
Что пожирают нас
Наши жизни

Всего лишь маленький огонек рассеет самый большой мрак
Рассказ первый.

Где-то там, далеко наискосок от Обводного, если пройти и чуть свернуть в сторону дальше и прямо мимо одиноких домов и переполненных людьми, мимо неприметных мостов и мимо широких мостовых, что помнят: и шелест кринолиновых юбок, и стук каблуков и тросточек, и шелест кроссовок маде ин юисей, а затем почтенное маде ин чина вкупе с нитками от рваной джинсы формы клешь и вслед насмешливо скрипучий звук резиновых кед с турецкой биркой. Помнят мостовые и  Призания в любви, и Растования не подлежащие пересмотрам. И счастье, и неминуемую боль вслед за ним.
Где-то там, за тёмным храмом, над рекой, на последнем этаже, сидела она. Худенькая тонкая фигурка в широком большом кресле. Ее глаза почти не мигая смотрели в темноту окон, где не отражалось ничего кроме темноты. Темноты неба - тягучей чернильной. Темноты водой глади - блестящеей и дрожащей. Темноты воздуха- осеннего, холодного, незыблемого, будто вобравшего в себя все души которые еще не тут, не в нашем человеческом мире, которые молча и смиренно ждут своего часа и потому по кротости обязательно дождутся.
Это была квартира незнакомых ей людей. Мужа и жены. И у них был ребенок. И она почти ничего не могла о них сказать. Кроме того, что однажды ребенок вырос, стал юным и юность потребовала у него срочно влюбиться в кого-то. И он это исполнил. И в результате родилась она. Но юность требовала еще и счастья, веселья, радости. И юность требовала, что б он закончил свое театральное училище. Его юность и фигурка, которую сейчас  вобрало в себя огромное кресло комнаты - не сочетались и размянулись как случайные пассажиры в метро. Она решила посмотретьь пару видеоспектаклей что остались с его выпускного. А потом последний фильм в котором он играл военного.Увидела:оддутловатого, встревоженного мужичка, в котором с трудом удалось узнать худощавого высокого юношу с красивыми скулами и капризным ртом. Все пропало. Все проглотила тьма. Какими бы мы ни были, в итоге все сводится к этому-к ночи за окном, кромешной темноте.
Но ведь кто-то же должен будет сидеть вот так после нас в кресле и  смотреть в ночь... Кто-то ведь должен рассеять темноту ночи. Разве темнота, чем бы она ни была,не нуждается в свете, в отблеске глаз, что смотрят в неё? 
Фигурка поежилась от прохлады и укутала себя в плед.
Она почти не видела родителей в детстве ,воспитывала ее вторая бабушка, и потом, став взрослой и узнав родителей она силилась понять- а где же глубина? Та глубина в ее собственной душе ведь не могла появится прсто так, из ниоткуда, ведь скорее всего у кого-то из родителей она тоже была. Но сколько ни силилась она, но не находила этой глубины ни в спившейся обрюзгшей матере, ни в спившемся под конец отце. А может,, глубина прсто не давала о себе знать.. Точно так же как смотришь на воду и всегда видишь лишь водную гладь? Что б ни скрывала вода, невозможно увидеть что там, не окунувшись, не став ее частью, не став самою водой.
Ночь текла неспешно. Как аристократичная женщина решившая не спешить со временем, а смаковать каждый миг, ночь стала густой, вязкой, тягучей, дома превратив в замки,  крыши в иллюстрации из детских книг.
Это была первая ночь в доселе незнакомой квартире незнакомых ей людей.
Фигурка сама не заметила как уснула
А проснувшись, почувствовала тепло солнечных лучей падающих на ее лицо, будо львные лапки. И сердце радостно сжалось, будто солнце сказало ей "этот мир тебя любит, все будет хорошо"

Наташа перестала быть фигуркой утопающей в огромном кресле в гостиной и прошла на кухню ступая босыми ногами по тепломму полу,заваривать кофе и слушать утреннее радио




Рассказ второй.

Оля работала в музее Великой Отечественной Войны.
Вообще, попала она сюда конечно странным образом-предложила подработать бывшая ооднокуррсрица после декрета.
2 года она училась в академии полиции, а потом вот... Ушла в академ... Потому что теперь она больше не Оля, а ма ма... 5 лет как мама. Сначала она училась быть полицейским. Теперь вот мамой.
Ей нравилось работать с людьми, ей нравилось рассказывать им все эти вещи. Вещи нужные гораздо больше, чем мы привыкли предпологать.
Самым интересным для нее экспонатом был клочок замусоленной старой, плащевой ткани, с остатками пуговицы. Когда-то это был плащ одной из узниц Освенцима. Именно женским плащом, о чем сообщала строчка наискосок, что предпологало модный в то время женский фасон.
И этот кусок ткани говорил казалось бы о чём - то большпм. Он кричал. Как ожившая наперекор всему вещь, оскорбленная тем, что люди в недостаточной степени могут быть людьми, а стало быть, вся надежда теперь на вещи. Вещи могут остаться, сохранится, в отличии от людей, сказать о важном, чему были статичными, молчаливыми свидетелями и не выдержав увиденного отказались от обета молчания.
Вечерами, когда все расходились и Оля выполняла мелкую рутинную работу перед закрытием, ее взгляд то и дело приковывал этот обрывок. Ткань и пятно на ней. Пятно грязи, заскорузлой и теперь будто перешедшей уже в новую форму ткани. Этот плащ нашли русские солдаты среди прочих вещей узников. Знаменателен он был тем, что в кармане его нашли письмо русского военнопленного. Точнее,, то, что осталось от письма-обрывки. Сын писал матери, судя по фрагменту. Непонятно как только письмо оказалось в кармане. Был ли это сын хожяйки плаща, или просто ее просили сохранить,, передать в - не узнает уже никто. Теперь и эта вещь тоже стала Обрывком.
Русские военные подорвали место где немцы расстреливали пленных,уже не спосбных на тяжелые работы. А затем освободили тех, кто остался в лагере откуда возили на расстрел.
Дощатые скрипучие половицы и голод, голод. Всегда этот голод сьедающий изнутри, мучающий, кусающая боль. Запах тел. Спертый запах тел, говорившей о том, что тела эти не живут, почти не функционируют, а просто пребывают еще в неком подобии работающего состояния. И если это все, то стало быть - зачем? Должно же быть что то ещё. Кристен обвела взглядом затхлое помещение и устремила взгляд в узкое пыльное окно. В окне было прохладное белесое сырое утро. Там была жизнь. Ах, если бы. Если бы зажмурится открыть глаза и просто... Проснуться. Если  б только можно было так и за это отдать жизнь не жалко. На миг она зажмурилась и снова окрыла глаза
Свои огромные серые глаза. Говорил ли ей кто-то, что они красивы? Да, пожалуй, Ханс успел сказать ей это в старшей школе. Ему нравились ее глаза. А ей его. Она где- то читала, что человеческие глаза раньше были звёздами упавшими с неба. Глупости, конечно, но ей это выражение очень понравилось.
А теперь все, наверное. В ее 25 лет ад ворвался не оставив ничего. Только тела вокруг. Замученные, уставшие тела. Когда те в мундирах вышли вчера с презрением осматривая эти тела, ее пронзила жалость и безмерная любовь к этим людям, что увядали на досках, как измученные цветы. И Кристен больше не могла поверить что это вот все, совсем все. Нет. Будет вовсе не так. И сегодня.. Сегодня они считали. Дело случая кто уедет туда откуда уже не вернется. В конце концов, туда уедут все. Потому что все эти замученные не цветы на досках в одинаково плохом состоянии и как работники уже мало пригодны. Но зачем??
Мундиры считали. А Кристен как всегда убежала туда, в подземелье своих мыслей, волшебный замок и лабиринт спасающий и утешающий.
"Кристен, очнись, хватит считать ворон" говорила ей строго учительница на уроке литературы, а у самой плясали огоньки в глазах.. У учительницы поразительно похожей на сидящую теперь рядом с Кристен женщину. Женщина была одета в ставший почти тряпкой, плащ,
еще не так давно бывший атрибутом стиля и элегентности. Но огоньков только не было в ее взгляде. Они углями застыли на изможденном лице. На плаще были пятна от сырости, грязи.
Женщина до того блуждавшая глазами по стене, теперь будто впервые увидела это пятно. И стала оттирать. Здесь, сидя на полу среди грязи и смрада, она стала тереть это пятнышко, будто бы неприлично оказаться в нечистой одежде в обществе среди людей. Нет, конечно это не она.. А может быть.. Боже, неужели она? Но надо ли с ней заговорить, может женщина, это грациозная и тонкая Гризельда, теперь, столько лет спустя, заканчивая свой путь на грязных досках, не хочет этого узнавания?  Но это она, та самая женщина всегда сохраняющая доброту и достоинство, одетая с иголочки... Они отдавали приказ ее убить, а она пыталась очистить плащ от пятна..
А у Кристен не было сил говорить. Она только увидела как тот, что в мундире, проходя, задел Гризельду сапогом и будто случайно увидев ее,
крикнул "эту к остальным тоже"
Тода Кристен медленно протянула дрожащие пальцы и попыталась положить Гризельде на ладонь.Едва коснувшись,она сделала легкое движение будто взглядом показывая узкое окно-вот,туда можно смотреть и не боятся. Можно схитрить. Убежать. Предствь, просто представь, что...
Те, что в мундирах считали и посмеивались. Как звери с агрессивной бодрой алчностью жизни. А у тех, на дощатых досках ее уже не было.
Едва заметное движение Кристен не осталось незамеченным
"эту девку рядом с ней тоже" . Прокричал тот кто был за главного. Жест человеколюбия, узнавания, желания быть вместе - стал роковым.
А потом они ехали так далеко. И везде было это пустое холодное утро. А дальше в голове у Кристен стало мутно.
Ей снилось только что они все и ее учительница сидели в какой то библиотеке на дощатом полу. Странно было конечно, но посреди зала был огонь, так они грелись. Кристен ощущала это тепло, но вокруг была атмосфера опасения, а сама Кристен не боялась. В какой - то момент она перестала быть как будто со всеми и решила выйти из библиотеки, на  выходе были динные ширкие ступени.. И Кристен от души расмеялась, потому что поняла, что боятся было вовсе нечего, она ликовала и теперь поняла, что наконец свободна.. Она кинула какой-то предмет в сторону библиотеки из которой уже вышли остальные люди и шли они вслед за ней и Кристен поняла, что библиотека горит, ведь это она кинула огонь. Она сама теперь и есть огонь. Свободный и сокрушающий. И никто из людей больше не причинит ей вред. Никогда. Она с легкостью сбежала с белоснежных ступенек.
Девочка завороженно глядела в окно за которым кружился пушистый снег. В комнате  уютно пахло пирогами, которые пекла бабушка.
"Бабушка, бабулечка" - весело прокричала девочка "а скоро уже мама будет?"
Входная дверь открылась. Оля стояла и на ее пальто медленно таяли захваченые с улицы снежинки
"Мамуля, здравствуй" - кинулась обнимать ее дочка, целуя в прохладную с мороза щеку
"Здравствуй- улыбалась Оля, ставя сумки на пол и крепко обнимая девочку - здравствуй, моя маленькая сероглазая мисс"
И девочка осторожно обняла своей крошечной ладошкой Олину замерзшую с зимнего холода руку


Расказ третий.
-Подожди. И как ты хочешь что б все было?- Сергей с удивлением уставился на Ксюшу
-Не знаю. А что ты хочешь? Свадьбу, детей, это все- работув офисе и?
Сергей продолжаал смотреть на нее пристально, будто впервые увидел что то неззннакомое, но пыталсся понять
-Лапуль, я ведь и так в офисе работаю. И мы вместе жтвем 5 лет уже
-И и что.. - продолжала Ксюша совсем тихо и будто бы осторожно подбирая слова - Хочешь, что б мы стали жить как все ?
-Ну я не знаю. Пожал он плечами лениво опускаясь на диван, уже принявший равнодушную маску с целью защиты.
-Я не понимаю. - его обида прорываллась вопреки равнодушной маски-А ты себя понимаешь?
Просто скажи, ты вообще меня любишь?-
Июльский ветер долетавший из окна трепал ее волосы и где-то где-то совсем рядом прозвенел трамвай. Старая хррущевка-отменная слышимость.
-Да. -тихо и ответила Ксюша

-Даа?? И чего ты хочешь?? - не выдержал Сергей

-Да не знаю я! - Ксюша была растеряна-Честно, хочу на море с тобой и лежать на песке. Смотреть в небо. И знать, что ты видишь то же, что вижу я.

Он поджал гуюы и рассмартрвал ее как диковинную зверюшку
-Тебе что, правда ничего не надо? Семья, дети? Дачный дом? Корги и кот с дачи  который к нам обязательно прибьется?
-Надо,  надо! . Но знаешь... Когда я тебя встретила... Нет, ты сразу понрвился мне, очень, но я не знаю как объяснить... Чувство, будто внешность, тело, облик - это все только мешает. Что то, что я полюбила где то за этим всем, понимаешь? Что это нечто большее и  это невозможно выразить и если мы будет как все
-То обязательно все этим  испортим - хмуро добавил он. Знаю,, слышал, ты это уже говорила. - А я думаю, тебе простони черта не надо -
И она не смогла бы признаться, сколько раз ночью смотрела на него с обожанием и любовью. И любила его закрытые глаза, и нос, линию скул и подбородка просто потому что это был он. За всем этим. За всеми этими линиями
-Правда не понимаешь? - почти обреченно тихо спросиила она
-Знаешь, я думаю, нам всем стооит иногда врослеть, делать выбор, принимать решения. Я думал, это правильно и классно - выбрать тебя. Ты красивая, добрая, умная. Я думал, классно повзрослеть вместе, знаешь, стать взрослыми однвременно. Вместе заботится о ком - то, делать серьезные вещи. Но хочется взаимности, а это просто игра в одни ворота
-В одни ворота?
-Ну да. Что бы я ни делал.
-А как же моя любовь к тебе..
-Любиишь? Да ты даже предложение руки и сердца не принимаешь! Ты любишь? Ты вообще способна на это?
Следом хлопок дверью, но июльская ночь все равно тепла и  мягко рассеивала Ксюшины волосы легким ветерком, баюкая и усыпля

На утро Ксюша проснулась одна. И было нестерпим больно, что глаза которые она так любила, не увидят море с того самого ракурса что увидит она. И самый красивый закат упадет лишь к ее ногам, не к его. И самое прекрасное в жизни вино ей доведется попробовать одной. И она была ошеломлена и было вовсе непонятно как же это так: как так можно любить все, что отражают зеркала вопреки душе и любить душу, вопреки всему, что отражают зеркала