Ольга Форш. Причальная мачта

СТАТЬИ И ОЧЕРКИ А. А. ДИВИЛЬКОВСКОГО

Сборник публикует его составитель Ю. В. Мещаненко*

…………………………………………………………………

                КРАСНАЯ НОВЬ

ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ И НАУЧНО-ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ
 
1931

КНИГА ПЕРВАЯ

ЯНВАРЬ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Москва

1931

Тираж 15.000 экз.

Страниц всего: 195

                КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ

   187

                А. Дивильковский

ОЛЬГА ФОРШ. «Причальная мачта».
Пьесы, сказки, рассказы, статьи. Собр.
соч. Т. У. ГИЗ. М.-Л. 1930. Тир. 4000.
Стр. 247. Цена 2 р. 20 к. в переплете.
 

   Название тома взято от пьесы «Причальная мачта» в начале книги.
 
   Пьеса эта — наиболее художественная вещь в сборнике и наилучшим образом проясняет идеологический облик автора.
 
   Собственно, причальная мачта (советских дирижаблей, летящих к главной их станции на полосе) появляется в пьесе лишь однажды, в последнем акте; но как центральный символ дает установку всему действию пьесы.

   Ибо смысл ее состоит в героическом устремлении советской науки или, —говоря общо, советской культуры — к завоеванию полюса и севера, что прямиком выражается в заключительной речи пролетария-матроса Товкача:

   «Хай живе причальна мачта нашей революции — культура!»

   Но из пьесы же проглядывает и немаловажный недостаток авторской идеологии — именно, преувеличенный акцент на культурной революции, как на определяющем моменте «нашей революции» вообще.
 
   Конечно, культурная революция — необходимое, даже решающее условие социалистического строительства в стране Советов.

   Но сама она определяется, направляется, руководится верховной целью — именно, скорейшим и полным построением социализма.

   А эта верховная цель сразу выдвигает вперед такие стороны задачи, каких культурная революция сама по себе еще не предугадывает; в особенности — необходимость жесточайшей классовой борьбы с капиталом, с кулаком, с внешним империализмом.

   Только путем классовой борьбы создается у нас и социализм, и та же самая культурная революция.
 
   Только диктатурой рабочего класса.

   Надо, впрочем, признать и в данной пьесе известное понимание значения классовой борьбы.

   Вокруг причальной мачты и вокруг экспедиции на утлом «каике» молодого советского ученого Ермилова идёт борьба, особенно с немцем-капитаном парохода,  скверным, своекорыстным буржуа.

   Но борьба эта: 1) недостаточна, ибо капитан случайный здесь человек, чужой, «внешний» Советскому Союзу; будь пароход свой, советский, и борьбы никакой не было бы и 2) капитан — мелкий хищник, не воплощающий всей огромности борьбы

 
   188

 
за социализм против империалистического мира.

   Получается в главном «борьба» с севером, с полюсом, с природой.

   А это уже дорожка к «идеологии» не пролетарской, к так называемому «прогрессу науки», «прогрессу цивилизации», к «мирной эволюции», как принято в либерально-буржуазных учебниках истории.

   Реальная борьба с господами и хозяевами прошлого скрадывается, смазывается.
 
   Главными героями строительства социализма оказываются те же, что и в завоеваниях капитала прошлых веков (исследователи, ученые).
 
   Автор этого не сознает, но помимо воли стоит на этой дороге так же и во второй пьесе: «Лектор-заместитель».
 
   Вот почему у него пролетарии, в пьесе изображённые в общем симпатичными, даже с любовью — такие все ограниченные, как бы осужденные своей «некультурностью» на служебную, подчиненную роль при герое-культуроносце.
 
   Они выражаются так: «Верую в науку, як мати-покойница в Троеручицу» (икону).
 
   А герой науки Ермилов: «Наука одна добьется окончательного раскрепощения человека».

   Причальная мачта оказывается где-то сбоку социализма...

   Данная пьеса даёт отсвет и на все остальные произведения сборника.

   Впрочем, большинство сказок и рассказов носят, вообще, характер, как бы нарочито лишенный идеологии.

   Сказки часто и посвящены тому или другому ребенку, напоминая по содержанию нечто запоздало-андерсеновское.
 
   В самом деле, вряд ли стоит детям нашей эпохи, эпохи революционного катаклизма, преподносить историйки о добрых и злых зверьках н птичках, такие далекие от нас, хотя можно быть и близкие уровню детской мелкобуржуазной массы Андерсена.
 
   У нынешних советских детей герои — Ильич, ледокол «Красин», советские радиолучи, матросы фильма «Потемкин».

   Предполагать даже детский уровень настолько ниже эпохи — странно н вредно.
   Есть кое-что в сказках и рассказах прямо устарелое.

   Часто обстановка в них, я бы сказал, искусственно-омертвелая.
 
   Жизнь генералов, помещиков с их дворней, «институток», даже царей (хотя бы и морских) — и всё это не в видах критического к ним отношения, а просто как фон картины, будто бы еще не исчезнувшей навеки.
 
   Словом — образы «до потопа», как остроумно выражается сам же автор...

   К чему? Зачем?

   Есть вещи и вовсе неуместные идеологически, иные сказки полны суеверных представлений о «заячьей душе», о «превращёнках», то есть, оборотнях из фольклорной «народной» религии.

   Оттого, конечно, не легче, что автор, сторонник науки и культуры, сам ни крошки не верит в этих оборотней и прочих.

   Напротив, это придает лишь нарочитый, деланый вид соответствующим образам, несмотря на все усилия автора к «примитиву» и детской наивности.

   Но опять-таки, к чему такое упорное стремление перегрузить фантазию советских детей обветшалым хламом средневековья?

   Надо прибавить, что и поповско-христианская религия тут не забыта.
 
   Тут есть и «Христос воскресе», возглашаемый какими-то «чистыми мальчиками», и заутреня, отслуживаемая перед пасхой в лесу птицами, и прочая «православная» заваль и гниль.
 
   Как не стыдно советской писательнице?
 
   Та же нота «воздыхания» о никчёмной старине портит на значительную часть и ценную в общем статью-воспоминание о замечательном художнике-педагоге Чистякове, оказавшем огромное влияние на историю русской живописи конца девятнадцатого — начала двадцатого веков.

   Оригинальна красочная фигура выходца из деревни с полу-толстовским, крестьянско-демократическим миросозерцанием дореволюционного характера.
 
   Плохо, однако, когда автор, как мы видели, поклонник «раскрепощения» наукой, умиляется сам этим взглядам, в частности толкованием «по-особенному» Евангелия Чистяковым и прочее.
 
   Как видим, в книге далеко не выдержано то, в общем ‹попутное» с советским строительством, идейное содержание, которое, правда, недостаточно воплощено в первой пьесе, в «Причальной мачте».
 


                А. Дивильковский**

               
                ---------------------------------


       Для цитирования:

 
А. Дивильковский, ОЛЬГА ФОРШ, Причальная мачта, Красная новь, Книга первая, Январь, М.–Л., 1931, Стр. 187–188.
   

       Примечания


      *Материалы из семейного архива, Архива жандармского Управления в Женеве и Славянской библиотеки в Праге подготовил и составил в сборник Юрий Владимирович Мещаненко, доктор философии (Прага). Тексты приведены к нормам современной орфографии, где это необходимо для понимания смысла современным читателем. В остальном — сохраняю стилистику, пунктуацию и орфографию автора. Букву дореволюционной азбуки ять не позволяет изобразить текстовый редактор сайта проза.ру, поэтому она заменена на букву е, если используется дореформенный алфавит, по той же причине опускаю немецкие умляуты, чешские гачки, французские и другие над- и подстрочные огласовки.

   **Дивильковский Анатолий Авдеевич (1873–1932) – публицист, член РСДРП с 1898 г., член Петербургского комитета РСДРП. В эмиграции жил во Франции и Швейцарии с 1906 по 1918 г. В Женеве 18 марта 1908 года Владимир Ильич Ленин выступил от имени РСДРП с речью о значении Парижской коммуны на интернациональном митинге в Женеве, посвященном трем годовщинам: 25-летию со дня смерти К. Маркса, 60-летнему юбилею революции 1848 года в Германии и дню Парижской коммуны. На этом собрании А. А. Дивильковский познакомился с Лениным и до самой смерти Владимира Ильича работал с ним в Московском Кремле помощником Управделами СНК Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича и Николая Петровича Горбунова с 1919 по 1924 год. По поручению Ленина в согласовании со Сталиным организовывал в 1922 году Общество старых большевиков вместе с П. Н. Лепешинским и А. М. Стопани. В семейном архиве хранится членский билет № 4 члена Московского отделения ВОСБ.