Попался в лапы

   Удачная осень: как никогда, повезло с заброской. Геологический отряд с верховьев Усы снимался рано, в начале сентября. Посланный забрать геологов борт шел порожняком, и это была как раз та ситуация, которая упоминалась в застольной дипломатии директора государственного охотничье-промыслового хозяйства с начальником геологоразведочной экспедиции.

   Мы с женой, штатные охотники госпромхоза, для страховки были доставлены к вертолетной площадке заранее – за день.
   Почти тонну груза – всё необходимое для автономного существования в зимней тайге в течение шести-семи месяцев – нужно было забрать из Новокузнецка и доставить в Междуреченск, вернее, чуть дальше, на базу экспедиции в поселок Камешок. Грунтовка до поселка геологов имела славу «стиральной доски»: после нее, казалось, зубы становились короче, а груз для вертолета приходилось затаривать так, будто собирались не лететь, а скакать.
   
   Переночевав в палатке на берегу Томи, мы с волнением ждали: поднимется утренний туман или опустится? Ведь случалось нам иной год многими  днями жить на  краю вертолетной площадки в ожидании лётной погоды. Когда в предгорьях  "хмурится", в горах – поливает…

   Повезло и с погодой. К обеду пришла «восьмёрка», груженная, в основном, ящиками с образцами пород. Пока разгружались геологи и грузились охотники, экипаж пообедал в поселковой столовой.

   И – восторг полета! С благоговением я вглядываюсь  в проплывающие внизу горы, обширные курумы, уже заснеженные кары и тонкие поблескивающие линии русел.
 
   Через полчаса мы приземлились в сотне километров от поселка геологов, в совершенно безлюдных местах, откуда до ближайшего населенного пункта – два-три дня напряженного пешего хода.
 
   Провожая взглядом улетающий вертолет, ощущаю неповторимое чувство: восхитительное, сладкое чувство абсолютной свободы! Со мной – любимая жена, и мы — наедине с природой! Казалось, жизнь — бесконечна, любовь – абсолютна, счастье – беспредельно!
***
  Заканчивается бабье лето. Середина сентября идеальна для дальних походов: пожухшая после ранних горных заморозков трава уже просвечивается, открывая пути, и уже не липнет, сухая и легкая, к обуви и бедрам в стремлении раздеть путника. Стали хорошо видны летние звериные тропки, резко посвежевшие в период брачного гона диких коз.
   
   Выйдя на попутный участок козьей тропы, я показал Любе свежий след козла – самца косули: он только что прошел нам навстречу и, возможно, свернул в сторону, заслышав нас впереди за сотню метров. Вот и наш пес заметно возбудился. Хорошо, что я веду его на поводке – иначе он умчался бы сейчас за косулей и – надолго. Он, конечно, нас догнал бы, не потерялся б. Но мы на целых полдня остались бы без привычного авангарда, обеспечивающего безопасность.

   Переход сегодня предстоит дальний, по нехоженым местам, медвежьим углам. А медведи-то нынче злые – голодные. Осень 1989 года выдалась на редкость скудная по кормам для этих хищников.
   
   То, что не уродился кедровый орех – не диво. Здесь, в подгольцовой зоне западных склонов Кузнецкого Алатау, он радует лишь раз в десять лет.
   
   Но и с ягодами нынче полный ноль.  Еще в начале лета не задалась, выгорела альпийская черника, которая иной год чёрным ковром уходит под снег. Не завязалась нынче ни смородина, ни черёмуха. Даже сибирская рябина, довольно надежная кормовая база, осенне-зимний «таёжный хлеб» для самой разнообразной живности, не уродилась.
   
   Да и подножной живности, мелочёвки, прошлой осенью кишмя кишевшей, то и дело мелькавшей на пути, досаждавшей в избушках, теперь что-то совсем не видно. Очевидно, эта тьма мышевидных грызунов не пережила прошлую зиму – закономерный результат вспышки численности. Вначале возник дефицит кормов, а на фоне плохого питания и скученности вспыхнул мор — повальная инфекция. Собаки всю зиму выкапывали из-под снега и поедали умерших зверьков.
   
   Так что нынче – лютый голод  для медведя. Как только  усохли сочные сладкие таежные травы – так и сел он на жестокую диету из чёрствых вершков да мелких корешков. Вместо того, чтобы набирать жир на долгую спячку… Рыскает теперь – ищет израненного, ослабевшего после брачных турниров козла, марала или лося, радуется любой падали. Изголодавшийся зверь осмелится полезть и в охотничий лабаз, и даже в избушку; опасным становится и для другого медведя, и для человека. Мы уже далеко не дилетанты в тайге, и эту опасность хорошо осознаём.

   Звериная тропа идет вдоль речки, торная, чистая, вернее — нарядно убранная, устланная красивым ковром опавших  листьев кустарниковой ольхи. Золотая осень красочно вырисовывает тропки среди оголившихся кустарников в этот краткий в горах период. 
   
   На не присыпанных листвой местах часто мелькает тот самый свежий след косули. Но след, что называется, «в пяту». Чем дальше мы идем по нему, тем он менее пахуч. Отчего же кобель возбуждается все сильнее?! 
   
   Вот он уже тащит меня, чуть ли не хрипя, вперед по ложному следу! Раньше он не грешил таким пороком – идти по следу «в пяту», то есть в обратном направлении. Да что ж такое?! Он же настойчиво, не жалея сил, тащит меня вперед!
   
   Что ж – я привык доверять своему другу,  даже сомневаясь.
   
   Отличная физическая форма плюс  тренировки на «пересечёнке» позволяют бежать – упругим колобком, "на полусогнутых" – и я существенно отрываюсь от своей спутницы. Я бегу, по возможности, бесшумно, но пес, налегая на ошейник, громко дышит, сипит, рвется в неистовстве.
   
   Передо мной – открытое пространство, пойма, покрытая светло-желтым «тростником» — густым и высоким вейником. С высоты припойменной террасы, с обрывистого берега высотой в два-три метра, я вдруг вижу в этой пойме, в сотне метров впереди, пасущегося медведя. Он что-то роет, и резкие движения выдают его, несмотря на идеальную цветомаскировку: окрас шерсти совершенно идентичен цвету осенних злаков.
   
   Ветерок слабо тянет в мою сторону, я приседаю, сразу уйдя из поля зрения зверя, глажу, успокаивая, пса и делаю знаки рукой показавшейся вдали жене. Сейчас я покажу ей зверя в естественной среде, как на сцене.
   
   Азарт – даже не охотничий, а исследовательский – заставляет меня совершить легкомысленный поступок: я спускаю Лапчика с поводка. Ведь у нас уникальная возможность: увидеть своими глазами, как собака загрызает, в клочки растерзывает медведя!
   
   Вид у пса очень уж красноречивый: «Пустите меня, пустите! Щщас будет море крови!» Нам сверху, как с трибун амфитеатра, будет прекрасно видно, как «полетят клочки по закоулочкам!»
   
   Первую половину пути пес мчится напрямик, бешеным карьером, но аллюр вдруг меняется на осторожную рысь. Меняется и направление – на почти перпендикулярное прежнему. Понятно: ему медведя уже не видно, ведь вейник – в отличие от лесного широколиственного высокотравья – почти не усох визуально, не стал прозрачным: его листья не опадают и не сворачиваются.
   
   Лапчик пошел по кругу, ловя запах и пытаясь узреть зверя в опасно густом «тростнике». Вот он уже злобно и призывно залаял – вполне спокойным, рабочим манером, с приличного расстояния.  Ну, вот… Теперь не отстанет.
   
   Стрелять медведя я не собирался: мастеровитый пёс уже обеспечил нас  мясом на весь длинный сезон, образцово «поставив» сердитого, раздражённого после брачных турниров,  сохатого.
 
   Услышав агрессивный лай, медведь переместился, и тут я заметил второго зверя, доселе не замеченного. Медвежонок! Надо отзывать собаку.
   
   Я сильно, пронзительно свистнул, подзывая пса.
   
   Дополнительный – непонятный – источник угрозы очевидно, испугал зверя больше, чем лающая собака – медведица сорвалась с места, в несколько прыжков пересекла узкую речку и вместе с медвежонком скрылась.
   
   Увы! Кобель, естественно, внял не моему призыву, а инстинкту преследования жертвы.
   
   И тут же залаял вновь: медведица переместилась лишь на сотню метров, заняв выгодный плацдарм для обороны – и не только…
   
   Густые заросли мелкого кустарника, в которых звери  прочно «окопались», являлись прекрасной ловушкой для собаки. Ведь псу приходилось лавировать среди кустов, как в лабиринте. А для тяжелого медведя такие мелкие кусты – что трава. И когда он,  выбрав момент, стремительно и резко бросится напрямик к собаке, та не сможет так же стремительно отскочить: кусты сработают, как уловистая сеть…
   
   Ай-ай-ай! У нас проблемы…  Как бы не потерять нашего работягу-соболятника! Сезон начинается, другой собаки нет! Оставлять на «авось» нельзя. Надо спасать.
   
   Я ругал себя за безответственную неосмотрительность: ведь нет сейчас никакой нужды добывать крупного зверя, и, зная замечательную вязкость пса – самых высоких кровей, – я не должен был напускать его. Вот ведь досада!
   
   Теперь остается надеяться на его послушание: я ведь немало времени и умения вложил в его дрессировку. Надо только выйти на хороший контакт, на прямую связь. Он ведь, холерик, сейчас, выпучив глаза, увлечен противостоянием со страшным хищником. Да и медвежонок тоже его внимание приковывает: он ведь выглядит довольно внушительно – как крупная кавказская овчарка!
   
   Оба зверя держатся рядом и никуда не уходят, придерживаясь стратегической позиции. Густые заросли мелколесья в сочетании с крутым склоном – идеальное «крепкое место», и мне – с моим простеньким оружием,  горизонтальной двустволкой 16 калибра – на верный выстрел не подойти, а выстрел наудачу, издалека, я в принципе не приемлю.
   
   Мне, с противоположного склона узкой долины речки, прекрасно видны препятствия и подходы. Пёс уже не шустрит вокруг объекта, а придерживается безопасного прогала в зарослях, в самую чащобу  к сидящим медведям не суётся – умница!
   
   И у меня есть удобный подход к нему – только бы не переместился, как это характерно для лаек, на противоположную сторону объекта облаивания, чтобы видеть подходящего хозяина.  Надеюсь, на таком крутике он не станет этого делать.
   
   Итак, нужно скрытно, незаметно для медведей – чтобы не умчались, уведя за собою пса, и незаметно для собаки – чтобы пёс не сменил позицию, взяв меня в расчёт, – подкрасться поближе, пройдя по открытой пойме под заслоном пары прибрежных пихт.
   
   Надо подойти на уверенный голосовой контакт и прямую видимость, а там уж – не посмеет ослушаться, отзову!
   
   Все получилось. Хорошо, бесшумно, подошли. На условный тихий свист кобель отреагировал, как надо, а медведи не обратились в паническое бегство: похоже они очень уверены в надежности своей «крепости».
   
   Жестом я подозвал собаку к ноге и схватил за холку, надевая ошейник.
   
   Как же он взвился, скуля и повизгивая! Как будто хозяин проявил невиданное, неожиданное вероломство, взяв его на поводок в такой момент.

   «На самом интересном месте!!!» - кричал весь его облик. «Какое несчастье! Какое ужасное коварство! Как глупо я попался!!! – истошно голосила его глотка.
   
   Мы стали в голос урезонивать, утешать, пытаясь  успокоить нашего любимца.
   
   И тут я вдруг заметил: о, ужас! Медведица мчится с горы на нас, услышав громкий человеческий «базар». Мчится явно на «разборки»!
   
   Сейчас она перемахнет через речку и через несколько секунд будет здесь.
   
   Сую поводок жене: «Отпускай, если промахнусь, стреляй только в упор!» и бегу навстречу зверю. «Выдвигаюсь», на языке тактики военного дела: совсем недавно я получил звание офицера мото-стрелковых войск.
   
   Стреляю в бегущего навстречу зверя заранее: в отличие от прошлого случая с медведем, у меня не единственный пулевой патрон.
   
   С расстояния в пятнадцать-двадцать метров промахиваюсь: пуля попадает не в голову, а куда-то в позвоночник, это сразу видно по тому, как резко подкосились ноги. Однако затем всё же движутся в «беге», толкая уже лежащее тело вперёд.   Жутковатое впечатление: «Все равно я до тебя доберусь!».
   
   Вторым выстрелом останавливаю яростную медведицу и скорее перезаряжаю: приближается другой зверь! «У страха глаза велики», и молодой медведь тоже кажется опасным. Он крупнее собаки, и к тому же очень пышная зимняя шуба преувеличивает его габариты. Вынуждено стреляю и его.
   
   Стоит теплый, сухой, безветренный полдень конца сентября.
   
   Шкура медведя уже по-зимнему полноволосая. И обычно добытый в эту, предберложную, пору медведь имеет толстый слой подкожного сала и много внутренностного жира, так что промысловики натапливают с крупного экземпляра, нередко, несколько ведер целебного продукта. Суммарная масса жира в норме достигает тридцати процентов  веса туши!
   
   В наших же зверях не было и признаков жира. Тонкие и легкие  шкуры даже не нуждались в обезжиривании для дальнейшего использования. В животах не было ничего, что можно было назвать пищей, кроме единственной полевки в желудке детеныша. Полости кишечника были частично заполнены волокнистыми остатками травяной ветоши, той самой клетчаткой «для похудения» .
   
   Через две-три недели упадут глубокие снега. Без всякого сомнения, оба зверя были обречены на голодную смерть. Либо во сне, в берлоге, либо – что ещё хуже – в мучительных поисках съестного по глубокому снегу.
   
   В таких отчаянных, экстремальных условиях хищники часто утрачивают инстинкт самосохранения. То, что  прежде пугало, теперь оценивается как последний шанс выжить…
   
   Мчась на звуки человеческой речи и собачьего визга, голодный зверь намеревался, как минимум, отнять у людей их добычу. Сражаясь за добычу, медведь «за ценой не постоит»! А по нечувствительности к боли и травмам он даст фору даже бультерьеру!
   
   Отнять, отнять добычу!
   
   Ведь по отчаянному визгу пса хозяин тайги сразу понял, что шустрый и дерзкий,  неуловимый наглец — всё же! — превратился в добычу, попался в чьи-то лапы!

 20.12.2016.