Прогноз погоды на завтра 4

         Потом Костецкий провел его в свою комнату, включил чайник, достал заварник, сахар, печенье и пару эмалированных кружек. Левашов выставил коньяк и высыпал прямо на стол шоколадные конфеты.


-А ведь у нас в экспедиции сухой закон! - рассмеялся Костецкий. - Я не просто так говорил на счет чая.

-Неужели совсем не пьете? - недоверчиво спросил Левашов.
 
-Совсем, - кивнул Костецкий. - Так решили, и кстати, тут раньше, на острове, каждый год на время путины объявляли сухой закон. Местная публика, конечно, запасалась, но при здешних аппетитах хватало ненадолго.

-А почему ж отменили?

-Отменили в позапрошлом году. Рыбы тогда было мало, ходили за ней далеко, сдавали в основном на плавбазы. Комбинат горел синим пламенем. Начальство думало-думало, чем бы заманить славных тружеников моря, и порешило: сухой закон отменить!

-Дикость какая! - нахмурился Левашов. - Неужели такое возможно?

-Еще как! - грустно улыбнулся Костецкий. - К сожалению, далеко не все делается у нас так, как надо бы. Сегодняшние интересы, даже мелочные для многих людей куда важнее завтрашних. До завтра ведь можно и не дожить, могут снять с должности. Ведь большинство руководов озабочено — увы! - не пользой дела, а исключительно тем, чтоб не сняли… А вы не зазнаетесь, когда займете первое место?
 
-Так уж и первое! - засмущался Левашов. - Другие тоже рыбалят неплохо. Я ведь только по вашим прогнозам… Даже как-то неловко.

-А что в этом плохого? - Костецкий удивленно поднял брови. - Без прогноза скоро никто ловить не будет. Кончать надо с этими свободными поисками, это вчерашний день, если не позавчерашний. И в этом смысле вы молодец: идете именно туда, куда вам говорят, чего не скажешь об остальных ваших коллегах. Удивительные люди! Согласились участвовать в серьезном деле, знают, что от них зависит судьба научного эксперимента, и все время норовят уйти куда-то «налево»!

-Но уловы у них тоже ничего, вступился за товарищей Левашов. - Лучше, чем в среднем по экспедиции.

-Ничего, — согласился Костецкий. - Но могло быть еще лучше. А все от того, что каждый себе на уме… Поэтому я уверен: вы займете первое место.

Так, не спеша, за разговорами, Костецкий и Левашов прикончили один двухлитровый чайник и принялись за второй. Вечер уже спустился на остров, оглаживая его мягкими руками тумана, и далекие огни поселка мерцали в запотевшем окне неясно и загадочно. Разговор перетекал с одного на другое, без цели и без суеты, доставляя удовольствие самим своим процессом, как это часто бывает между симпатичными друг другу людьми, которым некуда торопиться.

-А скажите, Володя, наверное трудно быть капитаном? - спросил Костецкий. - Ведь вы должны и с людьми ладить, и море понимать, и план выполнять. Серьезная работа!

-Обыкновенная. Отец у меня двадцать лет капитанит… По-моему наукой заниматься куда сложнее. Вы, наверное, кандидат? Или даже доктор?

Костецкий добродушно улыбнулся — святая простота, этот мальчик! - и ответил:

-Ученость определяется не степенью. Эйнштейн остался бы Эйштейном без всяких звание и степеней. Если бы у меня была такая цель, я мог бы стать кандидатом еще пять лет назад, а сейчас и докторская была бы на подходе… Но у меня другие ценности!

-Но все-таки… - Левашов неловко замялся. - Не знаю, как уж вы там, между собой… Но со стороны…

-Конечно! Если смотреть со стороны, то доктор всегда ученее кандидата, а уж академик вообще чуть не бог. А на самом деле все очень относительно. Вот мой шеф, заведующий лабораторией… Он доктор. И неплохой доктор! Но он прикладник, считает, что главное — это внедрение в практику, чем больше миллионов, тем лучше, даже если эти миллионы слегка притянуты за уши. Я ничего не имею против внедрения, против пользы народному хозяйству, но мне хочется видеть в науке не средство для получения званий, должностей и премий, но и чего-то вечного, хочется след оставить. Я ведь работал на заводе, служил во флоте, жизнь повидал… Вы задавали себе вопрос, Володя, что остается после нас, когда мы умираем?

Левашов пожал плечами. Вопрос показался ему слишком возвышенным и абстрактным. «Что остается? Дети остаются. У Костецкого-то, наверное, есть дети: вон обручальное кольцо желтеет на пальце… Страна остается. Живем ведь не сами по себе, не на пустом месте. Дед мой, наверное, погиб здесь, на Курилах, в сорок пятом, а я вот рыбу ловлю. И так каждый: делает свою работу и оставляет после себя сынов и внуков. Разве этого мало?»

Примерно так он и ответил, и Костецкий выслушал его с понимающей улыбкой.
 
-Все это прекрасно, - сказал он, - и я с этим полностью согласен, и сын у меня растет, и еще ребенок скоро родится… Но! Может быть, это нескромно, но мне этого мало! Я не претендую на создание второй теории относительности, но оставить потомкам какую-нибудь «теорему Костецкого» было бы неплохо. А иначе зачем называть себя ученым?

Костецкий слегка рисовался, но только слегка. Он действительно мог защититься несколько лет назад, но не сделал этого не только по упомянутым причинам, но также из-за натянутых отношений с завлабом. «Сделайте нормальную прикладную работу, - говорил ему Куделин, - и тогда я обеспечу вам защиту. А эти теоретические построения никому не нужны». Что-то он еще скажет теперь, после путины, когда узнает о самовольном эксперименте?

-Ну и как? - поинтересовался Левашов. - Есть уже теорема Костецкого?

-Пока нет, - развел руками Костецкий, - и неизвестно, будет ли. Но размениваться все равно не хочется. Живем-то один раз. Вам сколько лет?

-Двадцать три.

-А мне тридцать шесть! Лобачевский к этому времени уже создал свою геометрию…

Прошло еще несколько дней…

Очередным теплоходом совершенно неожиданно для Костецкого, на остров прибыл Саша Таран, заместитель заведующего лабораторией. Оказалось, что осторожный Руслан решил все-таки продемонстрировать руководству свою лояльность и послал на материк соответствующую телеграмму. Таран ее получил и побежал к шефу, который все еще лежал в больнице. Куделин велел поехать и разобраться на месте.

-Ну, старик, и начудил же ты! - невесело покачал он головой, когда Анатолий обрисовал ему обстановку. - Оставил без прогноза весь район. Думаешь, нас за это похвалят? Что скажут в главке?

Таран был на год моложе Костецкого, но благодаря густой черной бороде и плотному брюшку выглядел солиднее, основательнее. Дух предприимчивости был ему чужд, и сотне небесных журавлей он предпочитал одну ручную синицу. Может быть, именно поэтому он и стал замом заведующего.

-Главк — не последняя инстанция, - возразил Костецкий. - Есть еще министерство, господь Бог и, наконец, наша научная совесть. Нельзя же до бесконечности валить в кучу наш прогноз и обыкновенную рыбацкую удачу! Сегодня это еще пройдет, а завтра… Завтра директор официально объявит нас шарлатанами и разгонит!

-До завтра еще дожить надо, - глубокомысленно заметил Таран. Его личное «завтра», то есть защита диссертации, могло теперь превратиться в «послезавтра». Рукопись готова лишь наполовину, а здесь, в экспедиции, разве нормально поработаешь? - Сколько пароходов задействовано в эксперименте? - спросил он хмуро.

-Четыре. Улов процентов на тридцать выше, чем в среднем по району, а у Левашова, на «Осведомленном», чуть не в полтора раза, хотя он самый  молодой.

Таран задумался.

«Если бы Куделин сказал четко: «Эксперимент закрыть, работать как обычно, на весь промрайон», у меня бы рука не дрогнула. Но шеф почему-то предпочел уклончивое «разобраться на месте». Не хочет быть крайним, что-ли?.. По большому счету, Толя, конечно, прав, эксперимент нужен. Но своевременен ли? Опыт работы не такой уж большой, прошлогодний успех фактически первый. Когда работаешь на весь «колхоз», со стороны трудно понять, чья вина в пролове — нет, мол, сайры, и все,- а на четырех судах картинка будет налицо.

Но с другой стороны, результаты пока что положительные, даже весьма. Если сейчас это дело прикрыть, в другой раз рыбаки могут и не согласиться, а когда-то такую работу все равно делать придется. Если будет туда-сюда дергаться, недолго и лицо потерять. Рыбакам ведь без разницы — Костецкий, Таран или даже Куделин, для них мы все «наука».

А хуже всего то, что директор действительно настроен агрессивно, даже собирается опротестовывать наш прошлогодний акт об экономическом эффекте, хочет доказать, что от нашей лаборатории совсем нет пользы…»

-Ладно, - сказал Таран, подводя итого свои размышлениям, - эксперимент будем продолжать, деваться некуда. Но имей ввиду, Толя, Куделин тебе шею намылит.
 
-Не возражаю! - улыбнулся Костецкий. - Чище будет. А ты надолго? Тебе ведь диссертацию надо писать.

-Там будет видно, - уклончиво ответил Таран. - Честно говоря, твой неукротимый оптимизм вызывает у меня опасения. Как бы ты еще чего-нибудь не придумал.

Костецкий сделал озабоченное лицо:

-Ты знаешь, придумал! Хочу попробовать на основе наших прогнозов давать рекомендации комбинату: когда и сколько запускать конвейеров.

-Толя!..

-Шучу, шучу! - заулыбался Костецкий, довольный произведенным эффектом: он любил подразнить чересчур важного коллегу. - Эта задача для следующей пятилетки.

-Если мы вообще станем этим заниматься, - уточнил Таран. - Никто не может обнять необъятное.

-Разумеется. А также - «не ходи по косогору...» А если говорить серьезно, у меня к тебе, Шура, есть просьба.

-Какая? - насторожился Таран. Он не любил, когда его называли Шурой. Это имя у него почему-то ассоциировалось с известным героем Ильфа и Петрова. А Костецкий, словно догадываясь, что ему это неприятно, нет-нет да и наступал на любимый мозоль.

-Дай мне самому довести до конца работу. Я уже освоился с капитанами, особенно с Левашовым. А ты бы осуществлял общее руководство…

Таран покачал головой:

-Нет, Толя. Я был бы рад, но Куделин потом с кого спросит? С меня! Да, кстати… Я слышал, твоя жена вот-вот в роддом собирается… Ты не хочешь в такой важный момент быть с ней поближе? Вдруг что?

-Ничего! - усмехнулся Костецкий. - Справится самостоятельно. Не в первый раз.

-Ну ладно. Тогда будем работать в обычном режиме.

Костецкий действительно почти не волновался за свою Танюшку: здоровье у нее отменное, беременность протекала нормально, сестра живет через квартал, да и сыну уже десять лет — помощник хоть куда! А самое главное — у нее был золотой, чисто русский характер, терпеливый и ровный, способный нести любую ношу, радоваться любой малости и не придумывать проблем там, где их нет.

Они познакомились на новогоднем вечере в матросском клубе. Анатолий дослуживал последний год на флоте. Таня год как приехала из деревни и, закончив курсы крановщиц, работала на стройке. Через месяц он сделал ей предложение, и с тех пор у них не было ни одной ссоры, ни одной размолвки. Во всем, что касалось быта, Анатолий полагался на Танину мудрость и потому был спокоен за завтрашний день, а это не так уж мало в наше суетное время.

Однако роды — это роды, и полного покоя на сердце у него не было.