Ещё раз про Любовь
- Вась, погоди, я тебя чего сказать-то хотела,- мои башмаки разьехались на гребне заледенелой тропы, взлетевшие руки помогли восстановить балланс, но вырвавшийся портфель тяжелым снарядом ударил беглецу под колени и тот рухнул как подкошенный.
Вчерашнюю ссору Васиных родителей слушала вся коммуналка. В нашей комнате никто не спал. Дед качал головой, бабушка тихо молилась, прося господа вразумить грешников. Поутру меня разбудил звук тети Катиных торопливых шагов. Шикарные ботики прочмокали длинным коридором и притихли за скрипучей входной дверью. Короткий вскрик за окном обозначил границы весенней распутицы. Наверное опять потеплело. Вслед беглянке, разбуженная ни свет ни заря, водосточная труба изрыгнула осколки оттаявших сосулек: «И Вам добрейшего утречка!». В ночных тревогах, всякий раз, просыпаясь от шума надвигающейся весны, я сожалела, что не нашла правильных слов поддержки для лучшего друга. И вот теперь, мокрый от слез и обид, он отчаянно пинал мой портфель, так что заготовленные реплики в одно мгновение выветрились из моей головы, а с языка слетела набившая всем оскомину школьная шутка, - Вась, я анекдот знаю про лягушку на немецком языке, хочешь расскажу? - И, не дожидаясь ответа, отряхивая прилипший к его штанам снег, приступила к розыгрышу, - Дер квак по болоту, дер шлеп, дер шлеп...
- А вдруг они разведутся? - зарыдал приятель.
- Как это?
- Это когда люди разбегаются в разные стороны потому, что не могут больше жить вместе. Мамка так и сказала вчера: «Уйду, — говорит, — от тебя!» А он ответил: «Я сам от тебя первый уйду!»
Вот если бы твои родители разошлись, ты бы куда подевалась?
- Сейчас не обо мне речь, - я представила себе Васиных родителей ранним мартовским утром, выбегающих из дома в разные стороны, мысленно проследила их путь вникуда. Врожденная практичность подсказала первый шаг на пути к созданию собственной «Теории выживания», - У них есть куда пойти?
- Нет!
- Тогда не парься! — Посчитав ответ гениальным, похвалила себя за сообразительность. Тупиковая ситуация разрешилась сама собой. Друг коротко повеселел, затем, оценив мою мудрость, еще раз доверительно уточнил, - Значит, вечером они обязательно вернутся домой?
- Конечно, ведь другого дома у них нет! — Я почти слышала, как ворочаются шестеренки в его мозгу. Томительные секунды до ожидаемого результата остановили мое дыхание. Через мгновение счастливая Васина улыбка, спасла меня от удушья и подтвердила рабочую версию моей первой аксиомы.
- Бежим, а то на урок опаздаем!- По школьному двору разливался первый звонок.
******************
Часом ранее, исследовав свое отражение в зеркале, дотронувшись наманикюренным пальчиком до легкой припухлости под глазом, Катерина помрачнела. Ее сознание, полное ночных переживаний о переустройстве мира, миновав стадию утренних сомнений, перешло в активную фазу боевых действий. Наскоро скинув папильотки и взбив пену пергидрольных кудрей, она сунула ноги в модельные ботики. Лаковые пряжки затянули высокий подъем, узкий носок сжал мгновенно одеревеневшие пальцы, придав ноге стандартно элегантный вид. С первого шага стало понятно, что боты нестерпимо жмут, но раз мода того требует, не Катеньке менять правила хорошего тона. Стараясь не разбудить домочадцев, она тихо прошелестела по длинному коридору. Спрыгнув с крыльца и поскользнувшись на первой проталине, красавица припомнила всех чертей, отправляясь в цех к мужу, решила, что не даст ему спуску, раз уж готова «во все оружия».
Сборочный цех встретил ее ранней деловой активностью. Пугливо протискиваясь среди работяг в грубых спецовках, Катерине приятно было сознавать свою хрупкость. Силясь проникнуться уважением к миру индустриального прогресса, представила себе Шурика, занятого вместе с этими людьми построением развитого социализма. Еще раз взвесив основания для следующего шага, она толкнула дверь в приемную начальника цеха: «Здрасьте! Ирочка, я тут с заявлением к Иннокентию Палычу, загляну на минутку?»
– А, Тамаркина, это опять вы. – На лице секретарши высветилась озабоченность. Занятая поиском изъянов в нарисованной карандашом вдоль ноги стрелке, она сверяла ее вертикаль с отражением дверного косяка в зеркале: «Что скажете?»
– Нормально! – посетительница проявила искреннее уважение к импортным чулкам, и Ирочка подобрела: «Ну что ж, до начала совещания еще пять минут, давайте зарегистрируемся».
Получив входящий номер на документе, Катерина просочилась в кабинет, оставив художницу трудиться над созданием парного шедевра.
Заслышав надвигающееся бедствие, Инокентий Павлович с сожалением отодвинул медный подстаканник с утренним чаем и, придав своему лицу деловую активность, молча пробежался глазами по предложенному тексту. Погоняв чаинки на дне водоема и отхлебнув ещё чуток, крякнул над полным перечнем тёмных сторон Шуркиной личности.
Раздумывая над отчетом о событиях минувшей ночи, Палыч попытался выбрать единственно верный образ чайной ложечки из десятка отражений на стенке граненого стакана. Права на ошибку не было, иначе как он, руководитель важного производственного звена, поведет за собой народ, если в таком пустяковом вопросе проявит малодушие? «И чего ты, Тамаркина, теперь от меня хочешь?»
В ответ указующий перст очертил границы претензий: очевидно подбитый глаз, разорванный норковый воротник и справку о плохой успеваемости сына. «Хочу, чтобы вы его приструнили. Пусть весь завод знает, какой он подлец!»
Начальник цеха задержал ручку с золотым пером над резолюцией, проявив в жесте скрытую тревогу, как будто на его веку не впервой «многая знания» приносили «многия печали». Ему захотелось поговорить с гостьей о неоднозначности видимых событий и вредоносности сильных эмоций в незрелом возрасте, но смелый наклон кудрявой головки завершил прения. «Принимайте к делопроизводству, Иннокентий Палыч!» Взмахнув платком, истица встала на крыло и улетучилась из кабинета на волю. За окном, выстроившиеся вдоль заводской проходной, ели острыми пиками пронзали мартовскую зарю.
«Обратной дороги не будет, Тамаркина», – пряча заявление в стол, Палыч сочувственно вздохнул вдогонку остывающему следу.
В тот же день, по окончании рабочей смены, совершенно трезвый Шурай, вместо стандартного ужина, призвал коммунальное сообщество к товарищескому суду: «Не до еды!»
В пламенной речи, окрашенной страстными эпитетами из городского фольклора, опираясь на неопровержимые факты, говорившие сами за себя, он принародно задал спутнице жизни один-единственный сакраментальный вопрос: «Катинка, ты понимаешь, что ты натворила?»
– Конечно! Шурик. Вот и соседи подтвердят, на тебя ж никакой управы не напасешься. Собрание, всецело находящееся на стороне пострадавшей, дружно закивало головами.
– Может молодая женщина получить в подарок к «8 Марта» от коллектива техникума цветок? – Катерина указала на демонстративно установленный посреди пустого обеденного стола флакончик из-под духов с одиноким нарциссом. Цветок явно стыдился повышенного внимания, а потому за прошедшие сутки сильно усох, но в страхе, парализованный Катерининым праведным гневом, оставался торчать до финального свистка.
– Катя, ещё раз тебя спрашиваю, о чем ты думала своей головой? – Шурай постучал пятерней по едва пробивающейся лысине. Дробь как-то подозрительно нервно раскатилась по кухонной утвари, забралась под ребра и изменила ритм ударов Катерининого сердца. Соседи призадумались, вместе с ответчицей нащупывая предполагаемую погрешность. Тревога пробудила в красавице интерес к мировоззрению мужа: «А чё я сделала-то?»
– Ты ж меня без ножа зарезала!
Аудитория впала в оцепенение.
– Но и тебе, Катинка, это так с рук не сойдёт! – небольшое замешательство в стане врага позволило трибуну выиграть время для построения картины дня перед собравшимися. Из нагрудного кармана засаленной спецовки он вытащил свёрнутое вчетверо Катеринино заявление с резолюцией профкома и предоставил его высокому собранию: «Читайте, граждане, тут чёрным по белому всё написано! А теперь рассудите нас, люди добрые».
Согласно постановлению товарищеского суда, за аморальное поведение в семье Тамаркина Александра Александровича лишили крайне завидной должности диспетчера цеха, квартальной премии и перевели на унизительную ставку разнорабочего.
– Катюша, разве так можно? Как ты могла супротив мужа пойти? Еще в Евангелии сказано: «Да прилепится муж к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, а одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человека да не разлучает», – Федор Дмитрич, обрадованный возможности обратиться к слову Божьему, назидательно воздел палец.
– Ну ты и зараза! – огромная, как грабли, ладонь пододвинула документ Катюше. – Подписывай, что ознакомлена. Копия тебе на память!
С удовлетворением отметив, что оплот союзников дрогнул, теперь уже в мягкой форме, доступной широким массам, Сан Саныч прочитал собравшимся короткую лекцию по основам политэкономии, доступным даже ему, простому советскому человеку. Бытовым языком он описал отношения между рынком и государством, индивидом и обществом. До перевозбуждённого блистательной победой ума Катерины было доведено, что, прежде всего, наказанным оказалось её личное материальное положение. Теперь именно ОНА лишится всех благ и только потому, что именно ОН, выпав из отлаженной системы товарооборота, больше не сможет вывозить с заводской территории уже припасенную за зиму разобранную деревянную тару и инструменты, собранные на заводской свалке. Их домашний бюджет станет еще более тощим после Шураева перевода на низкооплачиваемую работу, а потому, хрен она достроит свою дачу ближайшие десять лет.
После такого заявления собрание переметнулось на сторону докладчика и теперь с осуждением смотрело на «истицу». С этой минуты ее фингал казался законным, а ум – коротким. Погруженная в транс открытием реального положения дел, искренне сожалея и раскаиваясь в содеянном, ОНА принесла ЕМУ свои извинения и поставила «мировую пол-литру» всем сочувствующим их семейному горю. Общее несчастье примирило конфликтующие стороны.
- С Богом! – Федор Дмитрич наложил руки на головы супругов: «В горе и радости...»
С неба щедро полилась вода. В катившихся по стёклам каплях, отражались уличные огни. Дождь, вскипал на фарах редких машин, барабанил по жестяному карнизу и вспыхивал неоновой вывеской новенького гастронома, - мы с Васьком повеселели, углядев в финальной сцене приметы обновления жизненного цикла.
На следующий день, по совету соседей, Катерина вновь оказалась на пороге знакомого кабинета.
– Ну что, Катерина, мир?
– Мир! Поглядите, Иннокентий Палыч, как я Вам, хороша?
– А в чем дело-то? – напуганный Иннокентий вжался в стул.
– Воротник как новенький! Разве ж не видно? Сашка у меня больно мастеровой, починил вот. Ну, вы и сами всё знаете. Так, побалагурить любит, ну и поддаст когда, так «в горе и радости» чего не бывает, – и немало смущаясь, она попыталась выразить искреннее сожаление о напрасно потраченном администрацией времени, выложив на стол новое заявление о полном купировании конфликта, подписанное вечерним собранием.
К ее большому разочарованию, начальник цеха, удовлетворенный благоприобретенным опытом, объяснил молодой женщине, что считает проделанную воспитательную работу показательной и сегодня же вынесет на заседании парткома завода предложение об использовании этой методики в масштабах всего предприятия. На просьбу вернуть «как было» Катерина получила ответ, что «партия» останется верна своим принципам в отношении к первичной ячейке государства. Резолюция домового комитета проплыла перед Катерининым носом и исчезла в папочке с документооборотом. Прощаясь, Иннокентий Павлович пообещал «держать руку на пульсе» в надежде продолжить начатый эксперимент.
Вечером, неожиданно для себя, Катерина обнаружила чистоту и порядок в комнате, на комоде вместо замученного нарцисса устаканились и терпко попахивали мартовские коротконогие тюльпаны. Играя мышцами, Шурай пришивал сапожной иглой оторванную намедни ручку к старому портфелю: «Ничё, до конца учебы пару месяцев потянет!»
Катерине захотелось праздника, и она бросилась хлопотать над сервировкой стола: «А ну, Васек, помогай! Щас папка закончит «свое» и ужинать сядем». В волнении путая положение столовых приборов, она любовалась работящим мужем и ладно устроенным семейным бытом.
"Всё он, и табурет смастерить, и утюг починить, цены ему нет!» – решила Катерина и, вновь утратив бдительность, произнесла, - Шурик, я хотела бы продолжить учебу. В институт хочу податься. Что скажешь?
Улыбка сползла с лица героя.
– Между прочим, мужем инженера можешь стать! – пролепетала смутившаяся жена.
Тяжёлые руки отложили дратву и стали собираться в горсти, напоминающие кувалды.
– Всё, всё, всё! Это я так пошутила. Хотя после техникума всего три года надо в институт походить, и зарплата «сто двадцать» будет обеспечена, а потом, сам понимаешь, пенсия тоже на дороге не валяется! Ну так что? Нет? Ну и бог с ней, с пенсией, главное, как мы с тобой, Саша, друг друга любим, какой сын у нас замечательный растет. - ее голос снова зазвенел, - А ну, Вась, иди сюда, покажи папке самолетик, – Катерина притянула Васька к себе, будто для создания семейного портрета "мать и дитя", затем, погладив по бритой голове, отправила делать уроки, – Изобретателем будет! А про тебя Иннокентий Палыч сказал, что есть надежда вернуть в диспетчера, потому, говорит, нету лучше хохмача и деляги. А я у тебя, глянь, какая красавица! Что скажешь? - Катерина, по-киношному поведя плечом, замерла в эффектной позе.
Покрасневший от комплиментов супруг, одарил жену любящим взглядом, - Сама знаешь, у меня только одна королева!
Васек отделился от стула, ему вдруг нестерпимо захотелось попить водички. Выскользнув в холодный коридор, он отправился на поиски друзей. На кухне, присев на краешек моего табурета, улыбнулся и попросил еще раз рассказать недослушанный анекдот про лягушку.
Свидетельство о публикации №224100200539