М. М. Трофимов. Операционная сестра
Однако, в августе месяце 1963 года не только международная обстановка была грозовой, но и погода не радовала. Мы уже пролетели почти половину расстояния до Мурманска, как вдруг, авиадиспетчер передал пилотам радиограмму, что в связи с прохождением над городом грозового фронта, аэропорт Мурмаши временно закрывается, а самолетам необходимо следовать в аэропорт Архангельска. Командир нашего авиалайнера ТУ- 134 бодрым голосом сообщил пассажирам, что наш самолет следует в аэропорт «Телеги» города Архангельска. Многие пассажиры знали, что в прошлом году в этом аэропорту потерпел аварию самолёт ИЛ-18 с большим количеством тяжело пострадавших пассажиров и летчиков, поэтому большинство пассажиров встретили это сообщение мрачным молчаливым протестом и, когда через некоторое время аэропорт Мурманска открылся, стали требовать, чтобы самолет летел в Мурманск. Однако, командир самолёта заявил, что мы слишком далеко ушли в сторону Архангельска и у нас не хватит топлива, чтобы встать на предыдущий курс, поэтому самолет полетит в Архангельск.
В Архангельске наш самолет мягко приземлился и, после небольшой пробежки по посадочной полосе, подкатился к пассажирскому перрону. Я сдал свой багаж в камеру хранения и вышел из аэровокзала. Увидев знакомого штурмана с СКР «Росомаха», подошёл к нему со своими жалобами, а он, оказывается, по такой же причине здесь сидит со вчерашнего вечера. Его рейс из Симферополя тоже завернули в Архангельск. Постепенно вокруг нас стала собираться толпа таких же «потерпевших». Были среди нас и жители Мурманска, и ленинградцы, спешащие на свои гражданские суда, и военные моряки. Каждый сожалел о своём нарушенном плане. Я о сорванной рыбалке, штурман о том, что его корабль уйдет в море без него, стройная симпатичная дама, одетая в модные заграничные одежды, переживала, что может сорваться её свидание с мужем – капитаном дальнего плавания…. В этой высокой женщине меня смущали её большие, карие глаза. Где-то я их уже видел, но где? Вспомнить не мог! Мимо нас проходил командир нашего самолета. Он подошёл к нам и извинился, что завёз нас не по назначению, признавшись, что сделал это специально, так как весь экипаж нашего самолёта был архангельский, а они уже две недели летали мимо своего дома, так как выполняли рейсы в другие города, из-за большой нагрузки пассажирами в августе месяце.
Не успел ещё отойти от нас командир нашего самолёта, как из репродуктора раздался полный тревожных нот голос диктора: «Произвел посадку самолет ИЛ-18, всем медицинским работникам, находящимся сейчас в аэропорту срочно пройти в медпункт и зарегистрироваться. По возможности создавайте хирургические бригады из двух человек – врач и сестра». Командир самолёта посмотрел на мои медицинские погоны и сказал: «Вот, доктор, тебе и работа есть!», а симпатичная жена капитана дальнего плавания, буквально подскочила ко мне, взяла под руку и заявила: «У нас уже есть хирургическая бригада!»
На что отреагировал мой знакомый штурман, полный тезка знаменитого писателя, Аркадий Гайдар, сказав: «Везет тебе, доктор, и работа есть, и симпатичная женщина!» Я же, в полном недоумении, смотрю на неё и говорю: «Простите, но я Вас вижу в первый раз и не знаю, что Вы можете и кто по специальности?» Женщина спокойно отошла от меня, повернулась и сказала: «А я, та операционная сестра, с которой Вы в апреле 1960 года за одну ночь сделали пять «аппендицитов». Аппендэктомия или в простонародье «аппендицит»– удаление воспаленного червеобразного отростка слепой кишки. Как я после этих слов не сгорел от стыда или не провалился сквозь землю одному Всевышнему известно. Я долго извинялся перед нею, но и здесь она нашла для меня слова утешения, сказав: «И не мудрено, что не видели. Вы входили в операционную, когда вся моя бригада была уже одета в стерильное белье и маски, и видели только одни глаза». Так вот почему её глаза были у меня в памяти! Я их много раз видел в прорези стерильного белья. Они помогали мне в минуты сомнения или хмурились, когда я что-то делал не так. Эти глаза мне одобрительно мигнули, когда я вдруг засомневался в своих силах в пятом часу ночи, когда начинали последнюю операцию, а мой пожилой руководитель сказал, что «падает с ног» и ушёл в ординаторскую на диван, и я остался один у операционного стола. Они мне одобрительно мигнули, и операционная сестра вложила в мою руку скальпель. Мне повезло. Аппендицит оказался «студенческим», то есть я, точно определил нахождение воспаленного червеобразного отростка и в сделанный мною разрез он сам выскочил. Остальное было делом техники – обшить «кисетным» швом, удалить, утопить и зашить операционную рану. На эту, последнюю в моей жизни операцию, у нас ушло 25 минут. Закончив её, я почувствовал страшную усталость, ушёл в ординаторскую и буквально рухнул на кушетку. Кто-то накинул на меня теплый халат, под которым я проспал до восьми часов утра, а проснувшись, пошёл смотреть на прооперированных мною больных. Повязки у всех оказались чистыми и сухими. Большинство пациентов уже самостоятельно помочились, за исключением двух человек. Пришлось отвезти их на кресле-коляске в туалет, пустить воду из крана и рефлекторно всё быстро разрешилось. После доклада на пятиминутке, меня отпустили домой. Пообедав, я лег спать и проспал весь оставшийся день и ночь. Только на следующее утро я почувствовал себя в рабочей форме.
Что же меня заставило в последний день хирургической практики делать семь аппендэктомий? Две я сделал днём, остальные пять – ночью.
Перед хирургической практикой у нас была терапевтическая. На терапии мне пришлось вести больного со злокачественной гипертонией. Крепкий, на вид, молодой человек, лет 27-ми, работал и учился. Были у него жена и маленькая дочь. От перенапряжения нервная система не выдержала, и он заболел. Мой руководитель практики говорил, что он обречен, но мне не верилось и очень хотелось ему помочь. Руководитель практики сказал мне на это моё желание: «Вот, найди такой-то препарат, и тогда, может быть, мы и сумеем ему помочь». Я объездил все аптеки города Ленинграда и только на Малой Охте обнаружил это лекарство. Закупил всё, что там было, и мы приступили к лечению больного новым препаратом. К нашей великой радости, молодой человек пошёл на выздоровление и вскоре был выписан из больницы. Я уже собирался перейти на хирургическую практику, как вдруг, через неделю он снова поступил в наше терапевтическое отделение. Повторный курс лечения результата не принёс, и больной скончался. Но я, из-за этого случая опоздал на две недели на хирургическую практику. За те две недели, что у меня оставались, успел сделать тринадцать аппендэктомий, и на последний день у меня оставалось семь. Нам было задание – каждому выпускнику сделать по двадцать подобных операций, иначе на шестом курсе к государственному экзамену не допускались. У нас даже была такая поговорка «Терапевтом можешь ты не быть, но хирургом быть обязан». Из оставшихся семи аппендицитов, днём я сделал два. На ночь оставались пять. С целью обеспечения поступления таких больных в наше отделение, одно из трёх хирургических отделений в Главном Военно-морском госпитале города Ленинграда, был отдан приказ – всех больных с диагнозом «Аппендицит» направлять в отделение полковника медицинской службы Тимофеева И.С. И я всю ночь ходил в приёмное отделение и забирал больных с подозрением на аппендицит.
Итак, задание своё я выполнил, но так замучил дежурную бригаду, которая работала со мной ночью, что на следующий день они дружно пошли жаловаться начальнику отделения, мудрому человеку, которого я всегда очень уважал и прислушивался к его мнению. Он спокойно выслушал их негодование и спросил:
- А надбавку Вы получаете каждый месяц?
- Да, - дружно ответили жалобщики, - но это ведь на случай войны.
- А этих выпускников в академии тоже готовят на случай войны, чтобы они были хирургами. Вот этот мальчик и показал, да и вы, вместе с ним, что мы готовы к войне. Так, я вижу у некоторых из вас заявления на увольнение. Давайте я сейчас подпишу, – ответил начальник отделения.
Женщины заволновались, начали прятать свои бумажки и, наконец, голос операционной сестры произнёс:
- Товарищ полковник, мы готовы к войне. Разрешите идти?
- Разрешаю, - довольный своим медперсоналом, произнёс начальник хирургического отделения.
На следующий день я, мучимый совестью, что заставил работать всю дежурную бригаду на меня, чтобы как-то смягчить недовольство людей, купил два килограмма шоколадных конфет «Мишка на севере» и отправился в госпиталь. Как только я показался в комнате медперсонала, раздался радостный возглас:
- А, вот он, сам виновник пришёл на наш суд! Сейчас мы ему покажем!
- Девочки подождите меня линчевать! Я вам к утреннему чаю принёс «Мишку на севере». Сначала разберитесь с этим мишкой, а потом за меня возьмётесь – я тоже Мишка, - попытался задобрить я своих коллег.
- А ведь, правда, девочки, давайте попьём чайку с конфетами, и за работу, - смилостивились женщины.
Я распрощался с весёлой женской компанией и пошёл подписывать необходимые мне документы. Это был мой последний визит в госпиталь.
Неожиданная встреча в аэропорту Архангельска с операционной сестрой, работавшей со своей бригадой в ту памятную ночь, привела к целому потоку воспоминаний, как с моей стороны, так и её. Мы вспоминали эпизод за эпизодом и не заметили, что диктор уже много раз призывал медицинских работников, находящихся в данный момент в аэропорту, пройти в медпункт и зарегистрироваться. Наконец, до нас дошла эта просьба, и мы пошли в медпункт. Зарегистрировались, посмотрели на своё рабочее место. Моя операционная сестра придирчиво, с профессиональным интересом, осмотрела инструменты, потребовала некоторые заменить и добавить, названные ею. Когда всё было улажено, нам предложили подождать в креслах комнаты отдыха. Там мы просидели еще минут сорок, после чего заведующая медпунктом радостно сообщила нам, что пострадавших оказалось мало и машины скорой помощи увезли всех в городские больницы. Затем она добавила, что раз медпункт не занят больными, то она предлагает женщинам-медикам переночевать здесь. На это я возмущенно ответил: «Разбиваете бригаду!» Заведующая парировала тем, что у нас не разрешается спать в одном помещении мужчинам и женщинам. Дальнейшие дебаты ни к чему не привели, и пришлось мне идти искать знакомого штурмана. Он сидел на стуле, все кресла были уже заняты. Я знаю по собственному опыту, что такое ночь на стуле в аэропорту, поэтому сказал штурману: «Отдай свой стул вон той симпатичной девушке, и пойдем искать удачу вне аэропорта».
Вышли, осмотрелись вокруг, и я увидел на краю аэродрома казармы строительного отряда.
-Вот, - говорю, - Аркаша, нашёл нам ночлег. Видишь на дальнем краю аэродрома казармы стройбата?
-Ну и что, они тебе за час отель выстроят? – скептически заметил полный тезка великого писателя.
-Нет, - говорю, - отель мне не нужен, а две свободных койки у них в казарме всегда есть.
И мы направили свои стопы к казармам стройбата. Там нас встретили с некоторой опаской, думали какая-то проверка. Но, узнав нашу просьбу, старшина громким голосом приказал: «Нечитайло, принеси два комплекта чистого постельного белья и застели две койки». Мы спокойно проспали всю ночь. Сон наш оберегал недремлющий дневальный.
Утром, сердечно поблагодарив хозяев, мы пошли в аэропорт, выпили в буфете по чашке кофе с булочкой, взяли свой багаж и отправились на морской вокзал, чтобы приобрести билеты на пароход «Вацлав Воровский».
При посадке на пароход, я снова встретил свою операционную сестру, но как только она назвала свою фамилию, к ней подошёл дежурный матрос со словами: «Капитан приглашает Вас в свои апартаменты». Мы тепло попрощались с ней, и больше я её не видел до Гремихи. В Гремихе, перед моим сходом на берег, операционная сестра вышла попрощаться со мной. Мы крепко обнялись, поцеловались и, теперь уже расстались навсегда. Я несколько раз заходил в госпиталь в другие года, когда там лечился в хирургическом отделении мой друг по химдивизиону, но свою операционную сестру, ни разу не встретил.
Свидетельство о публикации №224100200678