Немецкий уклон

Три первых класса с нами учился Дима Рюмин. Это был маленький, худой, но жилистый мальчик в больших очках, и с чёрными волосами, зачёсанными на бок. Он был чем-то похож на маленького но бойкого лягушонка, глазастого, бледного, с улыбкой до ушей. «Рюмка», как мы его тут же прозвали, был очень активный, любил драться и носиться по школе. Вообще-то, все мы через некоторое время попривыкли к новым школьным порядкам и доброй учительнице, и начали немного распоясываться. Но Дима на уроке просто не мог усидеть на месте, он был гиперактивный, как сейчас говорят. Хотя из-за маленького роста он и сидел за первой партой, прямо около учительницы, он постоянно вертелся, смеялся, вскакивал, корчил рожи, и я помню, всегда был очень буйный. Даже когда все внимательно списывали с доски предложение, Рюмин мог вскочить на парту и прыгать на ней, как обезьяна, отвлекая и смеша всех. Я несколько раз бывал у него дома в гостях, он жил тогда с мамой и намного старше его сестрой на 1-м этаже дома, недалеко от школы, его сестра тоже раньше училась в нашей школе и была там отличницей. Мы с Димой прыгали со шкафа на мамину кровать, потом бегом – и обратно на шкаф. Когда к нам в комнату вошла его большая и уставшая мама, он, упёршись ей в грудь руками, просто вытолкнул её из комнаты, и мы продолжили веселье. Дима ещё умел прыгать на кровати и делать сальто в воздухе, чем меня сильно удивлял.
        Наша школа была с немецким уклоном, и во втором классе мы начали учить немецкий язык. Нас в начале года распределили по группам, весь класс был разделён на три части, и мы стали заниматься немецким в разных кабинетах и у разных учителей. Дима был в другой группе по немецкому, и я, как и большинство из нашего класса, больше года ничего не знал о его успехах. Только слышал иногда. В тишине школьного урока вдруг раздастся шум или его дикий смех из соседнего кабинета, а потом и крики учительницы немецкого, почему-то по-русски. Иногда крики совмещались с хлопаньем двери, если она тащила Диму к директору. Вероятно «Рюмкой» постепенно добавлялось масло в огонь веселья, и чаша терпения учительницы постепенно переполнялась. Встречались мы все на немецком только на общих контрольных или диктантах. Они у нас периодически случались, и тогда приезжала строгая комиссия из РОНО, состоявшая из нескольких строгих тёток. Мы не знали, что такое РОНО, но всем было сказано, что эта комиссия запросто может выгнать из школы, если результат будет неудовлетворительным, то есть - за двойки. Да, и за поведение на экзамене тоже могли из школы выгнать. Нашей школе периодически нужно было подтверждать, что не зря над входом имеется табличка: «Спецшкола с преподаванием ряда предметов на немецком языке», вот и устраивались нам всякие контрольные, с солидной комиссией для острастки. Хотя для нас так и осталось загадкой, какой это ряд предметов преподавался в нашей школе на немецком языке. Мы допытывались у старших школьников, может они знают, ведут ли на немецком, к примеру, алгебру, химию или физкультуру. Но они лишь пожимали плечами и говорили, что сами не в курсе. А учителя - предметники, которых мы подозревали во владением языком Шиллера и Канта, на немецкие фразы никак не реагировали. Кстати, сами тётки из РОНО в немецком, я думаю, тоже разбирались не особо, им было важно мероприятие провести вовремя, и чтоб дисциплина там была.
          И вот - настал день годового диктанта по немецкому. Всё-таки два года нас старательно обучали немецкому языку, заканчивалась наша начальная школа, и это был важный этап в школьном образовательном процессе.   Весь наш 3-й «А» собрали в обычном классе, перед первым рядом парт поставили столы, туда сели все наши немецкие учителя, завуч по немешу, и несколько строгих тёток из этого непонятного РОНО. Перед диктантом учителя с Димой, конечно, поговорили. Мол… «ты главное – веди себя спокойно, сиди и пиши в тетрадь, что услышал. А мы потом объясним, если там много ошибок будет, что ты отстаёшь, стараешься, конечно… но обязательно догонишь». Дима Рюмин улыбался, смотрел снизу на учителей сквозь свои очки в чёрной оправе, делавшие его глаза огромными, и согласно кивал. И вот мы с удивлением видим, что Дима сидит на своей первой парте, прямо перед комиссией, внимательно слушает учительницу, которая громко и медленно диктует всему классу немецкий несложный текст, и пишет… - и пишет в своей тетради. Он внимательно слушает, аккуратно выписывает какие-то буковки, иногда поглядывая на тёток. Те тоже сидят довольные, их заранее предупредили о сложном мальчике, и они, видать, были рады его исправлению. «Надо же…»,  думали они, «…такой был шебутной, а нате вам - выписывает все эти, как их…артикли и разные там плюсквамперфекты…» Потом диктант закончился, тетради собрали на проверку, и все выдохнули. Начался другой урок, и Рюмка, обещав вести себя хорошо только на немецком, устроил опять с кем-то драку, попрыгал по партам, в общем - вернулся в своё обычное состояние.
      Когда через несколько дней были проверены наши работы, в класс энергично вошла завуч. На ней не было лица.
Она громко спросила у нашей учительницы: «Кто этот ученик?». И потыкала фамилию на обложке тетради. Учительница кивком показала на Диму и попросила того встать.
Дима встал из-за парты, но выше от этого не оказался. Завуч молча раскрыла тетрадь Рюмина с диктантом, и, листая, продемонстрировала всему классу. В тетради, на каждой строчке, были аккуратно прописаны… каракули, в виде горизонтальных нескончаемых пружинок. Ими было исписано несколько листов, ровно столько, сколько диктовали предложений. Пружинки начинались с красной строки и заканчивались точкой. Они разделялись запятыми. Иногда между пружинками даже встречались вопросительные и восклицательные знаки.
        Весь класс, кроме потрясённого завуча, рыдал от смеха. Рюмка стоял, весело смотрел на ребят сквозь свои большие очки, улыбался и ничуть не переживал. Он, видимо, вложил в эту шутку всю свою фантазию, и был этим очень доволен. Всё равно ведь не умел писать эти непонятные буквы, так чего ж задаром-то пропадать?
       Вскоре Диму перевели в обычную школу, без всяких уклонов.