Ночная песня
и ветер, пойманный в полете,
я так играю на свирели,
как ты играешь на фаготе.
Как Тот, Кто дух темно и странно
в меня вдохнул, припал устами —
и голос отворил, и раны
искусно зажимал перстами.
…Казалось, жить нельзя… Эпоха
кончается, напрасно бденье…
Но от Его любви и вздоха
опять и ураган и пенье!
Так не ищи резона, толка:
флейтистки бродят по оврагу,
а грифель так отточен тонко,
что он царапает бумагу.
Застынь столпом, как новобранец
небесных воинств пред походом,
под славословья дев-тимпанниц
во тьме с серебряным исподом.
Пусть опыт в задубелой шкуре
хрипит и никнет исступленно,
когда из музыки и бури
нас окликают поименно!
Дрожат кусты, поют ступени,
и перехватывает сердце
от этих струн и дуновений,
от этих тремоло и терций!
А посреди всего — на тверди
Архангел золотой трубою
ручается, что и по смерти
они останутся с тобою. Олеся Николаева.
Свидетельство о публикации №224100301509