Часть девятая

«I KNOW, I NEVER LOVED THIS WAY BEFORE, AND NO ONE ELSE HAS LOVED ME MORE»

    Сиреневое утро, преодолевая сопротивление коварной darkness, рождалось во чреве ночи; постепенно захватывая skyline светлеющими пальцами, оно расползалось исполинскими кляксами по небу, очерченное лавандовым пурпуром, а бледно-голубые звезды начали тускнеть, - их далекий и холодный свет был несопоставим с миликвантовой частицей робкого предрассветного луча нашего светила. Вода в наполненной до краев чаше умывальника блестела, отражая блики светодиодной лампы, и бирюзовость стеклянно-маслянистой глади обещала неземное блаженство тому, кто, окунув ладони в студеную жидкость, приложит затем palms к пламенеющему ото сна лицу, желая взбодриться, сбросить остатки сна, уходить не торопящегося, - аки спрут он цеплялся склизкими щупальцами за предплечья, влажно и жалобно вздыхая. После огромной - как Пангейский океан - чаши крепкого чая младший брат госпожи La Mort затаился, сделался крошечной креветкой, заполз за воротник пижамы дрожаще-липкой поступью, невзначай касаясь позвонков, но стоит лишь ослабить бдительность, и он разрастется в гигантскую гидру, напустит чернично-фиолетового тумана в глаза, и мозг, напрочь забывший о лошадиной порции кофеина, вновь станет пленником чудовищного монстра. С тех пор, как bel ami покинул меня, я разучилась нормально спать: либо распахивала свинцовые веки every hair, либо вовсе не могла заснуть, невзирая на чугунность головы, а после насильно удерживающих в объятиях Морфеуса нейролептиков будто восставала из мертвых со шкворчащей пустотой в легких, высасывающей весь кислород из расположенных по соседству органов, и временами мне становилось настолько хреново, что однажды, разбив свою любимую чашку с высовывающимся из-за рождественской елки мишуткой и случайно наступив на осколки, с равнодушным удивлением поняла, что не чувствую привычного для человека жжения на месте порезов. Из любопытства - такого же вялого, лишь слегка обозначившегося сквозь толстый слой индифферентности - проведя лезвием бритвы по ладони и не ощутив ровным счетом ничего, посетила своего терапевта, порекомендовавшего обратиться за помощью к блестящему психиатру, благодаря рекомендациям которой я все еще держусь на плаву, и он, бегло просмотрев анализы, отложив планшет, вынес вердикт, что онемение конечностей - психосоматика, и если я не преувеличиваю, характеризуя симптомы, то мне необходимо уведомить об этом Басинию, чтобы она назначила курс более действенных препаратов. Госпожа Залецки, сухощавая, с собранными в высокий хвост разноцветными волосами и микроскопическими, филигранно выполненными татуировками над скулами, знающая о разнесшей my personality трагедии, посоветовав заменив «Айслатонинит» «Циплоксинтом», обронила, что если продолжу барахтаться в апатии, то антидепрессанты, корректирующие уровень серотонина, не помогут, и я обязана нащупать мотивацию и тащить себя from this swamp, программировать мозг, подключив силу воли, в противном случае меня ожидает судьба Марни Морион, которая, по одной из неофициальных версий, принявшая оказавшую губительное влияние дозу потому, что меньшее количество пилюль влияния практически не оказывали. Выдвигались, of course, обоснованные предположения, что Нелею гложет так и не высказанное «love you too»в ответ на признание почти десятилетней давности, но частные детективы, нанятые на первый пятизначный гонорар и хакеры, на «one-two-three» взламывающие аккаунты в социальных сетях и секретные базы данных, разводили руками: ни Ливтрасир, ни миссис Бланшетт не оставляли ни физических, ни цифровых следов, что означало только одно: с вероятностью в девяносто восемь процентов обоих нет в живых, и лишь крошечная надежда, что Моргана с сыном прячутся в глухой деревеньке, питаясь собранными в лесах ягодами не позволяли унынию раздавить меня окончательно, и психотерапевтша, разглядывая распечатанный и втиснутый в самую нарядную рамку снимок улыбающегося парня, протягивающего длань тому, кто делал фотографию, отбросив профессионализм, обронила, что не являйся лесбиянкой, отправилась за этим милашкой на край света, и тогда я, вновь осознав чудовищный масштаб потери, впервые заплакала - от злости на себя из прошлого, поверхностную, взбалмошную дуру, считавшую красивым павлина Нацуки, не проявившую чуткости, не достаточно хорошо интересовавшуюся молодым человеком, опасающаяся, что сучка Шоукросс засмеет меня за излишнюю ванильность, Ликиска с Мирандой отвернутся, и мы сделаемся изгоями, стирающими надписи «fucking faggots» со своих шкафчиков. Извечный вопрос, отчего в юности мы столь недальновидны, глупы, трусливы и смогли бы, имея представление о грядущем, перепрыгнуть через несколько ступенек, не сломав позвоночник в стремлении если не предотвратить неизбежное, то как минимум иначе взглянуть на имевшееся, не осушать священную чашу с ароматным напитком залпом, а цедить по капле, смаковать каждый глоток, разбить чертовы оковы стереотипного мышление, не стесняться обнажить свои слабости, оставался открытым, и утомившись корить себя за ошибки, я находила утешение в наведении фокуса (увеличить масштаб до предела, выкрутить резкость картинки на максимум) на гарпуны, пронзавшие насквозь горящие жабры охваченных агонией рыбин, - скрупулезно изучая разбросанные в памяти, занимавшее особое место in my studded heart разрозненные фрагменты некогда цельного monde, сглатывая обжигающий горло яд, отождествляя себя с танцующей на углях коброй, ринувшейся в эпицентр костра к драгоценной кладке, дабы спасти своих детенышей, или погибнуть вместе с ними. О, как сильно я ненавидела героинь клишированных ромкомов, коих бездарные сценаристки наделяли возможностью путешествовать во времени, ибо вместо того, чтобы прописать успешное и логичное выполнение миссии, авторки трансформировали кажущихся поначалу адекватными девиц в идиоток, чья беспросветная тупость со скрежетом продвигала сюжет, ведь коль дар пересекать непрерывно движущийся вперед континуум всучили мне, я ни за что не позволила б Трасу исчезнуть, обзавелась бы поддельными идентификационными картами, сбежала бы с ним в Джаннаду, и пускай мы «потеряли» бы год, выпустившись позже, but together, поскольку в свои восемнадцать я, наотрез отказавшаяся идти на выпускной, ради которого некоторые мои одноклассницы приобрели роскошные платья за пару тысяч, а их кавалеры потратили целое состояние (выклянчили у предков или отволокли в ломбард бабушкины цацки) на аренду лимузинов, сидела на полу в темной комнате, обмотав шею как шарфом пижамными штанами, хлебала разбавленный минералкой мартини и представляла, как все сложилось, останься он here: вот проскрипели по гравию колеса кабриолета 1973-года выпуска (одряхлевший сосед Ливтрасира, часто одалживал свою «масечку» парню, чтобы тот покупал для него продукты, - из-за остеопороза бедолага передвигался с трудом, а одна рука и вовсе болталась, скрепленная титановыми пластинами), раздается нервная трель домофона, мамуля, неразборчиво воркуя, распахивает дверь (дребезжат стеклянные вставки), осыпает гостя комплиментами, а я, буквально выкупавшись в одеколоне, благоухающая душными розами, спускаюсь вниз, нарочито жеманно поглаживая шероховатую поверхность перил кончиками пальцев, ловлю восхищенные sights, возвращаю их, поскольку даже в засаленном сарафанчике maman божественна, а Бланшетт в рубашке с широкими рукавами и золотистой бабочкой, скрепляющей высокий ворот, с подчеркивающими eyes коралловыми стрелками, бесспорно, затмил бы спустившегося с Олимпа Аполлона, однако сия мечта, терзающая миллиард юных гомериканок, оказалась вне зоны доступа for me, ибо веселиться, не имея ни малейшего понятия, в какую из рек канул мой ненаглядный, я не посмела, да и, откровенно говоря, мы планировали улизнуть после нескольких танцев, провести вечер вдвоем, выехав за черту Рейвенблада, припарковаться где-нибудь в пустыне, откинуть сидения, любоваться сапфирами of distant suns, вплавленных в бархатисто-обсидиановую плоть богини Нут, подставлять faces редким порывам ночного ветра, целоваться, пить шампанское прямо из горлышка за неимением одноразовых стаканчиков и, возможно, увлечься настолько, чтобы подарить each other фейерверк спонтанных оргазмов от хаотичных, готовых прерваться в любую секунду ласк, почти целомудренных и оттого порождающих бурю страстей и дрожь в чреслах. Я любила засекать в глубине зрачков юноши смущение всякий раз, когда бесстыдно слизывала слезинки пота с его поблескивающих, словно вымоченных в масле ключиц, уверяя, что влага, проступившая на его теле для меня вкуснее рисового пудинга и прося Ливтрасира не пользоваться одеколоном, чтобы я могла вволю насладиться кисловато-соленым запахом, ассоциирующимся (совершенно иррационально) с солнцем: точно огромный ломоть мармеладно-оранжевого светила, обсыпанный различными приправами, слегка обжигающими язык, обретал форму живого человека, хотевшего быть съеденным мною, и в такие моменты я мнила себя оголодавшей Саннибанни, поглощающей людей, прожорливым Кроносом, пихающим в рот собственных отпрысков; признаюсь, часто, не без труда совладав с молниеносно-острой нежностью, я ловила себя на желании фантастическим способом размножить свои глаза, раздать каждому жителю планеты, чтобы они наконец узрели истинную, ненавязчивую, спокойную красоту моего персонального ангела, а затем с ловкостью факира щелкнуть пальцами и взорвать силой мысли подложные eyes, дабы его светлый образ стал последним воспоминанием, и эмбляне, ослепшие, обреченные влачить жалкое существование в кромешной тьме, воспроизводили в сознании вызывающую умиление моську с судорожностью несостоявшегося утопленника, трясущимися fingers хватающегося за соломинку.
    Приласкав и выпустив замурчавшую котенком Гого полетать по району, размять крылья и побесить соседей, устраивая пляски с песнопениями на присобаченных возле окон кондиционерах, я, вооружившись утюжком, привела в порядок шевелюру (устав от необходимости тонировать bleached hair, я посовещалась с имиджмейкерами, перекрасилась в брюнетку и теперь щеголяла броским каре с прямой челкой, обязывающими тратить минут двадцать на ликвидацию стога сена, торчащего во все стороны), запила водой темно-розовую таблетку, обняла сосредоточенно раскладывающую столовые приборы mommy и, паразитически вытянув заряжавшего не хуже нейролептиков тепло из самого родного in this world человека, раз тысячный, если не миллионный мысленно попросила у нее прощения за то, что не выстояла, сломалась и продолжаю подпитывать мамулино беспокойство, терзающее Джастис-старшую с того периода, когда я, эскапируя от неудобной, переставшей нравиться реальности, заявлялась домой в кожаных штанах и ботильонах на десятисантиметровой платформе, с огромными дырами в ушах, обвешанная безвкусными цепями, с проколотыми бровями, носом и нижней губой, слушала рок, пока ошалевший мозг не переставал думать. Несмотря на то, что в Эвропе и Гомерике принято сепарироваться от родителей с двадцати одного, звонить раз в пару недель, ограничиваться визитами в отчий дом на Пасху, Хеллоуин, Рождество, отвечать отрывисто «все нормально» на участливое «how are you?», я не могла себя представить в одиночестве, и дело было не только в эгоизме и опасении, что, живя сама по себе, я слечу с катушек и выйду в окно, - даже если бы his disappearance не нанесло колоссального урона хрупкой девичьей психике, я постаралась бы устроить все так, чтобы находиться как можно ближе к maman, поскольку this woman, всецело посвятив себя воспитанию любимого чада, героически отвергала ухлестывающих за ней ухажеров, опасаясь, что своенравная бестия не поладит с отчимом и я не имела права выбрасывать Симону как обертку от вафельного торта, сосредотачиваться на своих целях и ронять затем скупую слезу на похоронах, раскаиваясь в том, что редко навещала и до последнего не знала о критическом состоянии здоровья, - сочтя необходимым обеспечивать нашу крошечную семью финансово, я упрашивала катастрофически не переносящую dolce far niente маменьку уволиться, начать путешествовать или найти себе менее странное хобби, нежели работа в казино, но энергичная, позитивно настроенная mother отвечала, что остепениться, начать вышивать крестиком или заняться макраме она еще успеет, записалась на шейпинг, сбросила пять килограмм, и мне пришлось выключить режим зануды и прекратить указывать madre, как распоряжаться tiempo libre, тем паче что она, не одобряя моего помешательства на проколах, ограничивалась неодобрительными взглядами и никогда не читала нотаций. Возвратившуюся с променада горлицу заперли в клетке, насыпали корма под возмущенное «хи-хи-хи», наказали стеречь квартиру и, выйдя на улицу под белесое августовское небо, я, юркнув на заднее сиденье поджидавшего на парковке такси, отгородившись от водителя звуконепроницаемой перегородкой, зажала между зубов карандаш и стала активно разрабатывать речевой аппарат, повторяя на «ди-ба-то» и «гы-гэ-ро» на разные лады, поскольку профессия рассказывающего новости диктора и берущего интервью ведущего обязывала произносить слова четко, с артикуляцией, не проглатывая окончаний и не мешая, как практикуют многие из билингвов вроде меня, гомериканские существительные с французскими глаголами, а Симона без риска натолкнуться на толпу яростных хейтеров или не менее долбанутых фанатов, спустилась в метро, поскольку ей импонировал запах чистящих средств, доносящаяся из динамиков музыка, стук колес по рельсам и монотонное «уважаемые пассажиры, просьба не прислоняться к створкам справа», повторяемое голосом искусственного интеллекта, надзирающего за соблюдением правил. Вспомнив, как вчера огорошила заигрывавшего со мной охранника бизнес-центра «Silver Mirror» известием о том, что на самом деле -тс-с-с, не проболтайся! - являюсь трансгендерным мужиком и к пятидесяти планирую совершить коррекцию пола, я, нарочито вальяжной походкой, как будто между ног у меня болтались воображаемые яйца, пронеслась мимо сконфуженного Кориолана («не-не-не, я не из этих, извиняйте, мадемуазель») и, окликнув маячащую у лифтов мадам Кэттролл, ревностно следящую за тем, чтобы в кадре я выглядела неприступно и загадочно аки богородица из фрески на раскрашенном средневековыми мастерами потолке, шепотом попросив подыграть мне, дабы навсегда отвадить озабоченного подростка на анаболиках катить шары к кому бы то ни было, приобняв женщину за талию, смачно чмокнула в висок и, обернувшись, подмигнула раскрасневшемуся дурачку и уже в кабине, не обращая внимания на пожирающих нас глазами сотрудников фирм, располагающихся по-соседству, перейдя с окситанского на хелльманский, поведала о ситуевине, вдохновившей прибегнуть к хитрости, дабы не распидорасить отказом хрупкое эго мальчонки.
    - Иезусс всемогущий, Лея, - прокуренным басом отозвалась Лалапа,  не лишенная шарма замужняя дама неопределенного возраста с упругими кудряшками темно-коричневого колера и полным отсутствием макияжа, предпочитающая, как и я, унисексовые свитера и джинсы. - К чему все эти уловки? От одного твоего взгляда исподлобья у гетеросексуала хер скукожится и больше не поднимется никогда. Намедни я подслушала в комнате отдыха презабавную беседу двух девиц из «LEM-production», на серьезных щах споривших, девственница ли ты по причине врожденной фригидности или же не кокетничаешь как дрянь с бешенством матки из-за принадлежности к ЛГБТ-комьюнити. Полагаю, суток через трое в паблики просочится сплетня о твоей ориентации, и Эхион, компостирующий продюсершу Тары Джонс, выбьет для тебя приглашение на ток-шоу, чтобы поднять и без того взлетевший до небес рейтинг. Ты, кстати, не планируешь приобрести яхту и прилетать в центр города на вертолете как Стиктея Росселини?
    - Ну не знаю, - хлопая ресницами, я, заправив выбившиеся из общей массы пряди за уши, притворилась размышляющей над требующим взвешенного подхода вопросом и, шумно вздохнула, словно на моем счету действительно находились средства, позволяющие подобного рода траты. - Что насчет виллы в Конте-Марло или шале в горах Швеццарии, чтобы устраивать там оргии с пождружками-лесбушками на зависть гомофобу Дисмасу, которого, видимо, не покидают надежды сделать политическую карьеру и занять место канцлера?
    Высмеивая по очереди всех знаменитостей, так или иначе угодивших в эпицентры скандалов, мы, кивнув застывшей у выплевывающего листы с распечатками принтера Баттерфилд, как всегда, припершейся в соблазнительно обтягивающем не бог весть какие формы комбинезоне, словно у нас тут бордель, а не студия для выхода в прямой эфир, ломанулись каждая за свой стол, и секунду спустя я отчитывала бестолковую ассистентку, надувшую силиконовые губки за логические несостыковки в предоставленных мне материалах, стряхивая пепел от сигареты прямо себе на брюки, а Кэттролл, легонько огрев скрученным в трубочку журналом корчащего забавные рожи оператора, вплоть до появления в офисе шефа распекала втянувшего голову в плечи Доркея за слишком низко подвешенные прожектора, из-за которых мои глаза становились плоскими и невыразительными как у пластмассового пупса, а покрытые тональным кремом щеки лоснились аки зажаренный на сковороде оладушек, аналог гомериканских панкейков в Элозии, Ратвии и Югославии.