Волшебная поляна. Глава 8. Молящийся на Прозерпину

ГЛАВА 8.  МОЛЯЩИЙСЯ НА ПРОЗЕРПИНУ


Оказавшись одна в своём, так сказать, гостиничном номере, Ксения облегчённо вздохнула. Вечер, проведённый в обществе хозяина замка, к коему их неожиданно привела неожиданная буря, получился довольно тягостным. Нет, Виталий Емелин юную поэтессу просто раздражал, и она не могла понять – почему?
Комната была уютной. Выдержанная в тёплых бежевых тонах, с коврами на стенах и мягким оранжевым паласом на полу, с торшером, трюмо из красного дуба, гнутыми венскими стульями, на спинке одного из которых, очень кстати, аккуратно висела её сухая отглаженная одежда…
Девушка сорвала с себя эту дурацкую больничную пижаму, шароваристые эти брюки, натянула джинсы, футболку, курточку, ещё тёплые после глажения и, довольная, бросилась на широкую, пружинистую, но совсем не жёсткую кровать. Спать не хотелось вовсе. Ксения пожалела, что не взяла к себе Фотьку, милого нелепого хулиганчика, розового чебурашонка. Постучать через стену? Неудобно. Там тоже, должно быть, лежат отдыхают. Ещё подумают, что с ней что-то приключилось, прибегут… Девушка вздохнула и взяла рукопись Емелина. Читать не хотелось и, вместе с тем, обуревало любопытство – что ж такое может написать этот неприятный чудаковатый тип?..  Некоторое время корпела над стихотворными текстами, смысл читаемого доходил до неё с трудом. Стихи оказались гладенькими, ровненькими – но это, пожалуй, было единственным их достоинством.
Она пренебрежительно бросила кипу емелинских творений на дальний стул. И тут в дверь постучали:
-  Это я, Александр, можно войти?

-  Конечно, я не сплю! – обрадовалась Ксения, вскакивая с кровати…

Мужчина, к слову, тоже уже переодевшийся в свою одежду, выглядел несколько озадаченным. Потряс сборником стихов Емелина:
-  Как тебе? Читала?

-  Немного. Как-то не зацепило. На мой взгляд всё очень банально и подражательно.

-  Так и есть, - Александр взял рукопись Ксении, полистал её… - У тебя точно такие же.

-  Ты садись.

-  Да, - Александр присел на стул возле зеркала, – теорию стихосложения он знает. И подражает, в принципе, хорошо, ярко. В разных стилях. Это Блок, это Цветаева, тут вот Хармс неожиданно… Но нет ничего индивидуального, своего.
Александр задумался.
- У меня был друг, поэт. У него была такая же проблема. Ему посоветовал один профессиональный литератор: пиши как можно больше, больше, больше… И в конце концов наступит момент, когда ты испишешься полностью и замолчишь. Пройдёт некоторое время.  И потом у тебя неожиданно откроется, пойдёт твоё настоящее, самобытное творчество. Так, кстати, и произошло.
Он вдруг посмотрел в зеркало, как будто увидел там что-то – чего нет в комнате.
-  Ты не знаешь, зачем он, вообще, дал нам свои стихи?..

-  Нет. А ты обратил внимание, что он что-то там в конце ужина про магическую ночь промямлил?

-  Обратил… -  Александр, продолжая смотреть внутрь волшебного стекла,  пошевелил  ногой трюмо. – В далёком моём детстве у нас дома было похожее…
Перевёл взгляд на девушку.
-  Знаешь, что я тебе скажу: не мы читаем книги, книги читают нас. Помнишь, ещё  Единорог говорил: текст – это вибрация. Куда нас подсоединил через вибрации своих нетленок наш любитель Серебряного века со своей игрой в мистику и демонов? Ведь мы находимся не на Земле, а в мире мыслей. Какие сюрпризы нам уготованы, с какими мирами мы пока бессознательно вступили или вступим ещё в контакт?.. Это, откровенно говоря, меня беспокоит.

Ксении стало тревожно… Показалось, что из зеркала за ними кто-то наблюдает, она явно почувствовала на себе чей-то жёсткий холодный взгляд.
- Я волнуюсь за Фотьку. Зря ты оставил его одного. Ведь понятно, что нам кто-то мешает, что не просто так поднялась буря и не просто так мы очутились здесь…

-  Он спит.  Но ты права, нам всё-таки надо держаться вместе. Я за ним схожу.
Александр встал, но задержался у двери:
-  У меня странное чувство, что я Емелина когда-то знал.

-  Он мне сразу не понравился.

- Да мне, в принципе, тоже… Но откуда такое ощущение? Мы ведь, точно, не встречались никогда раньше… Ладно, пойду за нашим обезьянёнком.
Он потянул уже руку, но дверь внезапно сама распахнулось и на пороге предстал небесный братушка собственной персоной.
-  А что это вы все здесь? А меня не зовёте? А там у нас это, аномалия прям какая-то…

-  Что за аномалия? -  Александр насторожился.

-  Не знаю, идите сами увидите.

Все трое высыпали в коридор, заглянули в смежную комнату… Половины комнаты просто-напросто не было! Её спрятал странный, какой-то маслянистый лиловый туман.

-  Точно, прямо Серебряный век, - пробормотал Александр.

Что говорить, сам коридор изменился. Из серого и скучного сделался ярко-сиреневым, странные отблески огненными змеями скользили по потолку. А далее, из недавней их трапезной било пурпурное сияние. Вся троица, не сговариваясь, двинулась вперёд…

Обеденный зал преобразился! Сверкал розовый мрамор. Исчез стол, оружие на стенах, рога оленей и лосей, исчез камин – вместо него полыхало открытое пламя в пол стены.
Виталий Емелин, сидящий подле огня, резко развернул своё инвалидное кресло к вошедшим.  С насмешкой:
- Не спится?
Другим сделался голос, лицо сделалось другим – презрительным, высокомерным, может быть, даже злым.

-  Читали твои стихи, - помолчав, спокойно ответил Александр. Он вдруг подумал, что огонь почти не даёт жара.

-  И как они вам? – Емелин, хоть и был в очках, прищурился, приблизил к глазам циферблат своих наручных часов.

- Серебряный век. Но можно найти и более поздних авторов. К концу появляется только что-то самостоятельное. Вот это стихотворение, например, - Александр выдернул листок, положил его сверху, протягивая всю рукопись хозяину.

Емелин затрясся от смеха:
-  Переписал стихи Андрея Белого, а никто этого и не заметил.

-  Влияние Андрея Белого есть, - всё так же спокойно ответил Александр, - подражания - нет.

-  А зачем ты всё время копируешь, кому-нибудь подражаешь, не пытаешься написать что-то своё? – вступила Ксения. – Вот читала у тебя про море. Хорошо, прямо Александр Сергеевич незабвенный. А сам ты стоишь перед морем как истукан и силы его не чувствуешь, все эмоции чужие.

-  Ну, конечно. Откуда же мне чувствовать! – Емелина буквально передёрнуло.  – Я-то ведь на море не был никогда. Но за поучения преогромнейшее спасибо. Улыбнулся язвительно: - «Вельми понеже». - Вновь посмотрел на часы. Покосился на Александра:  -  Вы немного на священника похожи. Я как-то пакет с провизией уронил, а мимо как раз батюшка шествует, - нагнулся, поднял, духовность проявил одним словом… Приятно было.

Ксения тоже положила папку со стихами на колени поэта-неудачника.

-  И ещё раз спасибо, Ксю! – иронично ухмыльнулся тот. – А то я на девушек больше тратиться привык. А тут такой подарок – возвращение моей драгоценной рукописи!

-  Ох, Емеля, молчи уж лучше про девушек, - с вызовом рассмеялась Ксения. – Впрочем, есть девушки, на которых просто нельзя не тратиться. По тарифу. Работа у них такая. Возможно, ты про них говоришь?

Хозяин замка как-то сразу сник, сгорбился в своём кресле, пробормотал:
-  Меня в детстве друзья тоже Емелей звали.

- Извини меня, - тон девушки смягчился, - но сначала ты ведёшь себя почти заискивающе, а потом, когда тебе, возможно, хотят даже что-то подсказать, помочь, пытаешься язвить, кривляешься, как девчонка… А выглядит это довольно жалко. Мужчины так себя не ведут.

-  У тебя папа, наверно, был настоящим мужчиной, - тихо сказал Емелин, - я хорошо плаваю и отжимаюсь от пола 60 раз.

-  Да, папа у меня настоящий мужчина. – Ксения улыбнулась. - Хотя не отжимается от пола 60 раз… Я понимаю, как тебе тяжело жить без ног. Но никто из окружающих в этом не виноват.

Емелин покачал головой:
-  Нет, ты не понимаешь, что такое жить без ног.
Посмотрел на огонь, вновь близоруко поднёс часы к глазам:
-  До полуночи осталось пять минут.

-  Мы чего-то ждём? – спросил Александр.

- Мы чего-то ждём, - почти прошептал хозяин замка, громче: - Я чего жду. Вам-то, высокодуховным, небожителям, зачем чего-то ждать?.. У вас цветочки, золотые облачочки…
Перевёл дыхание.
-  Только всему этому скоро придёт конец. И не только вам, с цветочками, конец всему этому миру.
С нарастающей силой, вскинувшись в коляске:
- Конец кислому ржаному хлебу, конец куриной лапше, памперсам, скрипу этой проклятой телеги!..
-  Конец насмешкам, болям, болезням, конец этим бездарным никому не нужным стихам!..
-  Конец бессилию, подлости, лжи, конец людям - самому мерзостному, что мог сотворить Бог!
Последние слова он почти выкрикнул. Отшвырнул рукописи, бумажные листы рассыпались, разлетелись оборванными белыми крылышками…
Врубился почти безумным взглядом в Александра и Ксению.
-  Вам интересно, почему я так люблю Серебряный век? Я скажу… Это был взлёт величайший человеческого духа, когда общество в лице поэтов, писателей, музыкантов, художников, философов обратились к древним глубоким знаниям. Людям стало тошно от вонючих церковных притворов и сладенькой жвачки попов. В жизнь ворвалась мистика и магия! Люди вспомнили, что они люди, а не рабы официальной Церкви. Люди обратились к мифологии, легендам, сказаниям, эпосу, люди вспомнили погибшие великие цивилизации прошлого, люди вспомнили Атлантиду!.. Вспомнили Прозерпину! Греки называли её Персефоной, шумеры – Нибиру.  Раз в несколько тысячелетий эта планета, вращающаяся в солнечной системе по сложнейшей эллипсовидной траектории, подходит вплотную к Земле. Так начинается весна. Начинается новая прекрасная жизнь!
Мы ждём Прозерпину! Мы ждём волшебную звезду, которая сожжёт и уничтожит всё это смрадное и кровавое человечество, ошибку Бога! Мы ждём великих учителей её, которые вновь вернутся на Землю и дадут нам истинные великие знания!.. Мы ждём звезду мира!..
Емелин крутанул коляску в огненную бурю и вскинул вверх руки:
-  Мы ждём тебя! Ждём твой приход! Да будут блаженны, молящиеся на Прозерпину!..

Страшная багровая звезда с вереницами сопровождающих её мелких блестящих чёрно-сизых планет-спутников летела к Земле, летела прямо на них! И фиолетовый хвост её тянулся за ней шлейфом в самую бездну, в мрак, небытие…

Волна нестерпимого жара ворвалась в зал, смертельная заря поднялась над миром…

«Не бойся, - Ксения услышала голос в сердце, - всё, что ты видишь и чувствуешь, только морок, иллюзия. Иллюзия не может убить».