В городе Т

Великая сила искусства
Тротуар в центре города вымощен плиткой. Хорошо, что дело было летом. В межсезонье ходить по ней, даже трезвым, невозможно. Скользко. По тротуару волочится, еле переставляя ноги, какой-то пьянчуга. В невообразимой одежде, похожей на бывший костюм. Пиджак, или то, что от него осталось. От человека осталось не больше. Заросшая голова, лицо.  Одна рука служит балансиром, чтобы не упасть, другая судорожно сжимает авоську. Он волочит ноги мимо торговых центров, салонов красоты, аптеки. И проходя мимо художественного салона, вдруг, замирает. Мне показалось, что ему стало плохо. Но нет. Он что-то внимательно разглядывает в витрине. Картины. Натюрморты, пейзажи, абстрактная живопись, обнаженка. Постояв так минуту-другую, он подошел поближе. Что-то привлекло его внимание больше, чем я мог подумать. Он стоял уже минут пять. Мимо шли прохожие, трезвые. А он остановился. Все-таки, великая это сила-искусство, - подумал я.Вдруг, в витрине показалась чья-то голова. Потом эта же голова, но уже на плечах, и, вообще, весь ее обладатель, в полный рост показался, выскочил на улицу. Мой знакомый подскочил к ней. Головастый машинально сунул ему что-то в руку. Так вот он чего остановился. Деньги. У него тут работает приятель. А внутрь он просто не решился зайти. Стоял и мок под дождем. Я не сказал, что был               
дождь? Тот приятель, оглядываясь по сторонам (не видел ли кто?), стыдливо побежал обратно. А мой знакомый потащился дальше, в продовольственный, за бутылкой, больше нигде не останавливаясь.

Бег
Утром на стадионе довольно пусто. Несмотря на то, что лето. В воздухе пахнет сыростью, и погода довольно промозглая. Я занимаюсь в спортивном костюме. Лишь положив куртку на первый ряд голых трибун. Занимаюсь не один, а со своей собакой. Афганской борзой. Палевого окраса, с черной маской. Мы оба с ней спринтеры.
Я приехал в С-ов, учиться в аспирантуре Института физкультуры. Снял квартирку неподалеку от стадиона спортклуба «Динамо».
В моем афгане вся моя проблема. Ему не уютно на новом месте. У себя, в Т-и, у нас большой дом. А здесь, в однокомнатной квартирке ему негде развернуться. К тому же, у меня мало времени на то, чтобы заниматься им. Все уходит на учебу. А еще я нет-нет да вспоминаю о причине своего бегства из Т-и… вот только разве от себя убежишь?
Мы блаженствуем с ним такими утрами. Когда приходим на стадион.
Я бегаю по резиновым дорожкам. А он… Он носится чаще впереди меня или по футбольному полю. И тогда я останавливаюсь, чтобы отдышаться, и полюбоваться им: с каким азартом он словно взлетает над полем, шерсть развевается словно на ветру. Я пью воду и продолжаю заниматься.
Мы здесь всего две недели. Но нас уже знают. И относятся хорошо.
Но, что это? Я слышу лай? Так и есть. Сегодня, мы не одни.
- Болт? Болт, ко мне! – кричу я. А он носится как угорелый вокруг девушки в спортивном трико и белой футболке.
Я иду за ним. Он совсем не слушается. Афганы своенравны. Я к этому привык…
- Болт? Почему Болт? – спрашивает меня девушка. Я рассматриваю ее. Довольно маленькая ростом, полненькая для спринтера. Но, больше всего меня привлекает лицо. Несколько широкое, с невысоким лбом, но с такими чудными зелеными глазами. Да, она блондинка, но по-монгольски широкое лицо и узкие глаза...
- Так, почему Болт?-она улыбается. И смотрит с «высоты» своего роста так, словно я сам забрался на вышку с прожекторами и разговариваю с ней оттуда. Я 190 см роста…
- Хусейн Болт. Не слышала?
-Нет.-«Еще бы…»-подумал я. -Самый быстрый человек планеты. 100-метровку пробегает за 9 и 58.
- Мне это ничего не говорит.
- Я и так вижу, что ты не спортсменка, - я пожал плечами.
-Почему?.. Меня зовут Света, - она подала мне руку, я пожал, а затем наклонилась и потрепала Болта за холку.
- Осторожно, он своенравный, -но он даже не зарычал, что на него совсем не похоже. С той, в Т-и, он не был так приветлив…
Но, Болт, похоже не набегался и прыгал Свете на грудь, стремился лизнуть в лицо. Она отворачивалась и смеялась.
- А ты? За сколько пробегаешь?
- Что?
- 100 – метровку?
- До Хусейна мне еще далеко, - скромно отмолчался я. – А вот, Болт. Тот его пожалуй, побьет. А Болт?. .
- Мне это ни о чем не говорит. Я не бегаю для спорта. Так… Для фигуры. Бег, диета, гимнастика.
- А ты где учишься?
- Учусь, я студентка. Филолог. А ты?
Я рассказал ей про аспирантуру, про квартирку тут неподалеку. Про наши с Болтом мытарства. Разве только не рассказал о той, в Т-и… да и зачем в само деле?
- А я думала, ты местный, - с сожалением каким-то заметила она. – Но ты знаешь, я могу тебе помочь, с собакой. Оживилась она, узнав, что я пробуду в С-ве еще 3 года, как минимум.
- Как?
- У меня у родителей большая квартира, 6-комнатная.
- Ого. Такие здесь есть?
- Есть. Да, я думаю Болту там будет хорошо. Если ты его одолжишь, конечно, - она улыбнулась и снова взялась трепать собаку за гриву.
- Но пока держишь его ты…
- В смысле?
- Да ведь ты нас совсем не знаешь… -сказал я и побежал. Через секунду Болт, словно быстро стартующий автомобиль, уже обгонял меня. Через минут десять, мы остановились. Я начал искать Свету глазами. Она стояла на прежнем месте, разве только делала наклоны, сняв курточку. Когда же я подошел к ней, Болт  опять кружился вокруг нее.
-Я его не догоню…-сказала она мне, когда я поравнялся с ней. Так-то я  умею ладить со всеми. А Болт очень красивая, большая собака. К тому же воспитанная. Да?
- Да.
И тут она побежала. Как могла. А Болт… он не остался в стороне. Он в два счета догнал Свету, обгонял ее и лаял, подбадривая.
Я все еще сомневался. Но, видя ее настойчивость и то, как Болт принял ее, я развел руками.
- Ну что же? Я буду рад. Если ты нам поможешь. Но вечером водить его буду я.
- Нет. Водить его мы будем вместе, - она посмотрела мне в глаза и обескураживающее снова улыбнулась.
- Хорошо. Возьми вот свою куртку. Прохладно. А то простудишься, – она опять улыбнулась. «Что-то в ней есть… что-то такое…»
Я проводил Свету до дома. Вместе с Болтом, осторожно взяв его на поводок.
- До завтра? – спросила она.
- До завтра, - я наклонился и поцеловал ее, в щеку.
В тот вечер я долго не мог заснуть. Без Болта было как-то уж совсем было бы здесь одиноко. Но воспоминания не давали заснуть, все смешалось: и о той, в Т-и, и о новой знакомой.
На следующее утро, меня разбудил стук в дверь и лай борзой. Заспанный, открыв дверь, я увидел ту же улыбку («Мона Лиза!»-осенило меня). Но она поцеловалась со мной, схватила в коридоре поводок Болта со стены и захлопнула за собой дверь.
Когда через минут десять я приближался к стадиону уже издали увидел их. Свету и Болта. Она резвилась как девчонка, забыв по-моему про свои упражнения и про бег. И все время посвящала собаке. Которая то рычала, то заливалась лаем. Бегая, и кружа вокруг… своей новой подруги.
Я в тот день тоже пропустил занятие. Я пришел не с пустыми руками. А с не переведенным альбомом по легкой атлетике. И решил дождаться, когда они выйдут с поля. Погода была ясной и теплой.
Болт бежал впереди, он совсем меня не видел. А Света заметила. Подошла, улыбнувшись как всегда. Мне даже стало неловко за Болта: неужели он так быстро мог подружиться в сущности с чужим человеком (даже и симпатичным: «а сам-то?»-вдруг вспомнились претензии той, в Т-и, ее голос и интонации…)
- Болт? Болт? Смотри кто тут?! – кричала она.
Болт бежал мне навстречу, нет, он летел как настоящая  Стрела (так и переводится его имя и великого спринтера), выпущенная из арбалета.
Он облобызал меня всего. Радости нашей встречи не было предела, словно он уже и ночевал в большом доме новой подруги. А Света стояла, любовалась нами, наклоняя голову в букет-видимо сорванные по дороге ромашки, полевые цветы. Пряча за ними свою улыбку.
Мы вместе смотрели альбом. Теперь она знает, что я не очень-то похож на Хусейна, а то она решила, что я хочу быть как он. Потом я снова ее провожал. Болт носился как угорелый. Подбегая то ко мне. Она кричала: - Тпру. Тпру.
-Он же не лошадь…
-Я знаю…-смеялась она.
-Хотя он похож… как все борзые.
А борзая бегала то ко мне, то к ней.
И когда мы шли домой, стоило мне только сказать: - Света. Он тут же начинал оглядываться вокруг. -Какие мы все-таки с тобой легкомысленные, да?.. –говорил я ему. «И как быстро умеем привязываться к добрым людям».
А Болт казалось уже сам все чему-то улыбался и, носясь вокруг меня, хватал полевые цветы, цеплял репейник на шерсть, но стоило мне остановить его, чтобы вычесать, как он рванулся-оказалось, что Света шла за нами. Темнело. На западе садилось солнце. Но она улыбалась, хоть было темно. –Ты забыл книжку… -в этот же момент вспыхнули прожекторы на стадионе. Я взял ее за руку, и мы вместе пошли домой, в однокомнатную квартиру, которую сняли с Болтом.

Фанатка
Юля была фанаткой Максима Буланова. Началось все с того что она стала покупать диски с его песнями. Собирать любую инфу о нем в Интернете. Казалось она знает о нем все: про его тяжелую судьбу, когда мать оставила его на пороге детской больницы. Как его усыновили известные в стране люди. Как он впервые запел на детском международном конкурсе, где занял 1 место. Она с завидным упорством собирала о нем любую информацию, особенно про его пристрастиям, она знала что он любит к примеру плов.Стены в ее комнате были увешаны его постерами. Юля сама создала Интернет-клуб поклонниц и поклонников Максима.
По-началу, это было просто увлечением. Но после отзыва на сайте самого Максима, она стала думать о том, что сможет с ним встретиться. И поняла что влюбилась в тот образ который сама же своими руками и создала.
Она дождалась в один прекрасный день Буланов приехал на гастроли в Томск. Юля просочилась в здание концертного зала и затаилась в ожидании появления самого кумира. В руках она держала букет белых роз (все как он любит). И вот он тот миг- показались секьюрити, а вслед за ними шел и сам Максим:
-Максим!
Охрана среагировала быстро – Юлю отодвинули подальше. С досады она подошла к администратору:
-Передайте ему хотя бы букет.
-Девушка а вы что собственно хотите? Просто подарить цветы?
-Ну да.
-Постойте здесь. Девушка пожалуйста не уходите. Ну вот немного женской хитрости так теперь ее уговаривают подарить цветы.
Наконец-то Юлю пригласили в гримерку:
-Ой какая прелесть! Совсем как в песне. Тебя как зовут?
-Юля, я твоя давняя поклонница.
-Насколько давняя?
-Года три.
-М-мм. Послушай, ты мне нравишься. Может быть сходим куда-нибудь после концерта?
Юля не верила ни чему. Сейчас этот туман рассеется и все встанет на свои места.
-Ну так как? Ты не против?
-Э-э, конечно, нет.
-Ну и отличненько. Возьмешь у Игоря – это администратор, мой телефон.
Концерт прошел на одном дыхании. И как же была счастлива Юлька смотрящая на то как сотни девчонок рвутся к сцене: -Максим, я хочу от тебя ребенка, а она сейчас будет ужинать с ним!
Она позвонила:
-Послушай, я устал чего-то. Давай завтра, я устрою себе выходной и будет время тебе показать мне свой город. А то я ничего не знаю о нем. Извини.
Конечно Юлька согласилась. И на это.
Максим проспал до обеда. Они встретились с ним вечером и отправились просто так гулять по городу.позади них шли секьюрити.
Он держал юлю всю дорогу за руку. Она была на седьмом небе от счастья. Ей казалось сбываются мечты, в которые было трудно поверить.
После осмотра достопримечательностей: деревянной крепости, губернаторского квартала, памятника Чехову, они поужинали в «Славянском базаре».
После чего Юле Максим сделал предложение проводить его до гостиницы.
Там в номере Максим заказал шампанского и как Юлька не сопротивлялась внутренне. Она выпила. После чего голова куда-то поехала. Максим не теряя времени стал стаскивать с Юли платье. Она закричала. Звонкая пощечина легла на щеку Максиму. Воспользовавшись замешательством Юля сама не помнила как вырвалась на улицу. Роман закончился. Юльке было так стыдно и досадно за то, что так грязно оборвалась ее увлеченность.
Максим не был пьян. Он впервые встретил отказ. Его чувства к Юле от этого еще больше усилились. Ему стало досадно: такая наивность и чистота чувствовались в ней. Его не отпускал ее по-детски восторженный взгляд, с которым она смотрела на него в столь короткое время их знакомства. И чем дальше, тем милее становилась она Максиму.
Осталась маленькая проблема: как ее найти в полумиллионном городе.
Юлька ведь не была звездой, ее никто так не знает.





Не любовь
Я сидел и слушал музыку. А она танцевала под нее передо мной. Это был вальс. Она была босая. На холодном полу. Мы были одни. В пустой квартире. Наедине друг с другом. Я смотрел на нее и слушал. Она улыбалась. Кружила. Вставала как балерина на пальцы. Такие хорошие крепкие пальцы. Слишком длинные как у всех девушек. А потом она пригласила меня. Сначала улыбкой. После жестикулируя руками. Полуоткрыв рот в белозубой улыбке. Ее глаза тоже смеялись. Она была счастлива. Подбежав ко мне она схватила меня за руку:
-Нет, Марин, нет. Я не умею.
-Пойдем, я тебя научу. Это так просто. Вот увидишь. Ну?
-Нет. Я не танцую. Лучше ты. Одна. Ты так красива. А я послушаю и посмотрю на тебя.
-Пойдем! – сказала она уже строго. Брови ее сошлись на переносице. Такие тонкие. Но хорошо заметные – черные линии волос над голубыми глазами.
-Не-ет, - я пробовал отшутиться.
Она навалилась на меня, схватила за шею руками, пытаясь тоже как будто в шутку стащить со стула. Или поднять.
В ту секунду я почувствовал запах ее тела – чистого, молодого, красивого.
Она обиделась:
-Ну во-от. Со мной отказались танцевать.
Отойдя наконец от меня она продолжила танец.
Как она была прекрасна.
-Вань?
-Что?
-Пойдем танцевать!
-Нет.
-Ты меня любишь? – она даже не задала это как вопрос, в ее словах была уверенность, которая должна была заставить меня подойти к ней.
-Нет.
Она остановилась. И замерла. Она стояла так напротив меня. В белой футболке с какой-то надписью по-английски и такой же белой невероятно широкой юбке. Глаза ее округлились. Брови поднялись вверх во все том же неразомкнувшемся, скрещенном казалось состоянии. Я не знаю чего было больше в ее душе в ту минуту: отчаяния, злости или удивления.
-Это правда, то что ты сейчас сказал?
Скажи я нет и все вернулось бы и закружилось бы снова и все остались довольны.
-Да.
Музыка продолжала играть.
Признание в не любви играет такую же роль как и признание в ней. Оно производит не меньший эффект. Было. Повисло в воздухе такое ощущение, как будто что-то разбилось и уже никогда – вы слышите никогда – не будет склеено.
-Я не люблю тебя. С чего ты это взяла?
-Уходи, - она собралась наконец-то с мыслями и нашла нужные слова.
А музыка все продолжалась.
-Послушай, Марин?
-Я ничего не хочу знать! Я тебя не хочу знать! – она срывалась на крик и казалось, что скоро заплачет. Зачем? Как будто она всерьез полюбила меня?
Мы познакомились случайно. Как будто бывают иные знакомства между влюбленными или не влюбленными. Она работала продавцом в том книжном магазинчике. В той книжной лавке на улице В., в полуподвале из трех комнат с обставленными вдоль стен огромными книжными шкафами.
Обычно внимание мое в магазинах с книгами занимают именно они, настолько что если я ничего не покупаю то не смогу вообще вспомнить продавца. А тут. Сперва я почувствовал что за мной наблюдают совсем не так. Не думая что я что-то могу украсть. Положить в сумку. Сейчас ведь никому не доверяют. Но было что-то во взгляде такое. Уже тогда. Потом я стал приходить неожиданно для себя самого чаще. И она уже помогала мне с выбором литературы. Мне что-то надо было обязательно тут найти?
А после мы уже мирно беседовали. Конечно, сперва о книгах. Потом мы опять таки совершенно случайно заговорились до закрытия и оказалось что она живет здесь неподалеку.
Я стал бывать не только у ней на работе.
Я даже читал ей стихи. Гумилева. Или Ахматовой.
И ничего больше.
До сегодняшних танцев. Она никогда не спрашивала, есть ли у меня девушка. А я ничего не знал о ее парне, если таковой вообще был.
Как я теперь понимаю, он был. И им был – я.
Но мы просто дружили. И дело не в том, что она была не в моем вкусе. Я вообще этого не понимаю. Она – прекрасный человечек. Замечательный. Быть может не знает насколько она замечательна – не знает сама. Она необыкновенно красива. Черные волосы, светлая, по зимнему бледная кожа. Светлые голубые глаза. Ямочки на щеках, когда она улыбалась. Когда она однажды склонилась рядом со мной над книгой, которую я держал у себя на коленях, так что я смог внимательно рассмотреть ее шею и собранные в хвостик волосы, я тогда подумал, что мог бы, очень даже мог бы ее полюбить.
Я находил ее привлекательной. Но мы сдружились настолько, она так была ко мне мила, что мне и в голову не пришло бы просто так флиртовать с ней. Она была мне дорога. По той же самой причине я не мог ее обмануть. И не мог полюбить сейчас не только ее, любую другую. Потому как уже любил. Сердце мое было занято. И чтобы не происходило между нами – я не был волен над чувствами.
Играла музыка.
-Уходи! Слышишь!
-Марина!
Я встал и она тут же склонилась ко мне на грудь в слезах. Я обнял ее, конечно.
Музыка играла. Это был вальс. Уже другой. А мы стояли обнявшись, молча и не могли танцевать. Между нами была – не любовь.
И была она тут повсюду – как и та – любовь. Она была и в этих мокрых от слез щеках. И влажных набухших от злости губах. В этих белых занавесках. В этом вальсе. В этих волосах, собранных в хвост. А ведь я люблю как раз такие – волосы аккуратно собранные на затылке. Она была повсюду. И в этом голосе. Абсолютно чужом, если снова говорить о любви и не любви. Это был голос не любви.
Сказать что я испытывал гордость или тщеславие, власть над этим пускай чужим человеком?
Да, испытывал. И что с того?
В конце концов я сказал ей правду.
Я только знал, что нравлюсь ей. Я не мог поверить, что она любит меня.
-Марин, прости.
-Все нормально. За что ты просишь прощения?
-Не знаю.
-Ты ни в чем не виноват. Она вытерла слезы и рассмеялась.
-Не любишь? Ну и хорошо. Не люби. Ну ее вообще на фиг эту любовь, вместе с пластинкой.
Она попыталась вывернуться из моих рук и со все той же злостью и напором закончить или прикончить музыку. Наши руки сошлись в борьбе. Я не дал ей этого сделать.
-Ну тогда может хоть потанцуем? А?
-Зачем? Потанцуй одна. А я посмотрю. И послушаю. Давай я тебе даже сейчас найду одну вещь…
И я поставил ее ей.
-Под нее тоже можно танцевать.
-Как ее зовут?
-Женя.
-Что же она с тобой сделала?
-Ничего.
-А ее ты любишь?
-Наверное, да. Меня бы так любил.
-Потанцуй еще. Я тебя прошу очень.
-Правда?
-Ну конечно.
-Тогда, знаешь. Поставь что-нибудь другое. Дай я покажу. Сейчас,
вот. Вот эту. Ну я не могу одна.
-Ничего не могу поделать. Кавалеров нету.
-Все понятно с тобой.
Играла музыка. Она танцевала. Я смотрел на ее голые ступни, а мысли мои были не здесь, а где-то там.
И музыка потом вскоре кончилась и начались стихи.
Я читал их ей и не ей одновременно:
Это просто, это ясно,
Это всякому понятно,
Ты меня совсем не любишь,
Не полюбишь никогда.
Для чего же так тянуться
Мне к чужому человеку,
Для чего же каждый вечер
Мне молиться за тебя?


Весенний канкан
В подъезде старого как пишут риэлторы: КГБ, то есть крупногабаритного дома, «сталинки» в центре большого города, дома номер 8 по проспекту Рижскому стоял мужчина в кремовом плаще, без шляпы или шапки, но с букетом цветов. Стоял уже полчаса. В стекло старой высокой, почтенной подъездной двери (еще без домофона) он смотрел на улицу, на широкий проспект, и кажется пребывал все в том же рассеянно-романтическом настроении, с которым входил в этот дом.  Шел дождь. Но ему было тепло. Он не успел промокнуть. А главное была весна. И дождь был весенний. И у него было свидание. С любимой женщиной. С которой он полагал все серьезно, настолько насколько может быть серьезно для закоренелого холостяка средних лет. Он вошел в подъезд полчаса тому назад, когда на улице начался дождь. Но сейчас он успел загнать в дома многих, кто не хотел еще больше промокнуть.
Была весна. Снег в городе тает очень быстро. На дороге его давно не было. Он смотрел на движение автомобилей, автобусов. А еще невольно прислушивался к  звонкому смеху. Он слышался из квартиры номер 1.  Ее снимали две молоденьких студентки одного из местных вузов. Они ждали в гости сегодня молодых людей. Было утро, но они уже выходили в магазин, который был в том же доме. Может для них он-не молодой ухажер оказался столь забавным. Но этого не видел. А только слышал, догадывался. Они только что прошмыгнули мимо него. А видел он сейчас небо, вовсе не затянутое тучами, а так лишь чуть-чуть облаками, светило яркое весеннее  Солнце сквозь капли дождя. И на капли дождя на стекле подъездной двери. Сегодня был выходной. И он пришел к любимой женщине, как договорились. Жила она с мальчиком, сыном, на втором этаже. Прямо над квартирой студенток. Но ее не оказалось дома (записки тоже). То, что она не открывала, то, что ее не было дома, само по себе могло показаться и странным. Но он пребывал в расслабленно-рассеянном настроении. Радовался, что не надо сейчас мокнуть под дождем, хоть и теплым, весенним. Главное он влюблен, это он знал точно. И кончилась, наконец, зима, и это тоже было бесспорным. С погодой вообще не поспоришь.   
Дверь подъезда распахнулась. Полетели брызги. Отряхивали зонтик. Когда он оказался сложен мужчина разглядел: в дом вошел, сгорбившись, престарелый жилец из квартиры номер 2. Он каждое утро, в любое время года и в любую погоду (человек «старой закалки» как он и сам себя называл) выходил на прогулку. На нем было пальто, он бы вымок, но он предусмотрительно (и дело не в памяти, а просто… но ты сама догадаешься в чем это просто) оказался с зонтом. Он прошел мимо него, опираясь на трость, стараясь ни на кого не заглядывать, не замечать (тоже «старая привычка», хорошая или нет, не нам судить). Повернул ключ в замке, захлопнулась дверь. Заглянем, в отличие от главного героя в квартиру. –А можно? – Можно, мы никому не расскажем.   
В коридоре старик открыл шкаф и, вытащив вешалку, повесил пальто сушиться снаружи на зеркало старого шкафа. В шкафу остался, мы это видели, висеть пиджак с планками. Он был ветераном войны. - Это ты? – раздался скрипучий женский голос из комнаты, перебивавший включенный на полную громкость телевизор.
- Нет. Твой любовник Крыжановский, с приветом, - проворчал старик. – Чего же это он опять обязательно с приветом? И его фамилия Крижановский, а звать вообще Рауль, и никакой не любовник, не выдумывай и не болтай лишнего, да еще стоя у двери.- Ну, кто еще может быть.
Он вспомнил о «молодом» человеке (для него молодом) с букетом, стоявшим в подъезде, улыбнулся, поставил трость в коридоре и вошел в их единственную комнату. Мужчина тоже слышал обрывки разговора (слишком громко говорят пожилые люди, потому что не слышат, да еще телевизор, то забыли выключить, пятое, десятое, шестое, другое, память подводит, но зонтик она настояла, чтобы он взял и выставила перед прогулкой еще утром, сверив свои впечатления с прогнозом погоды) голоса в коридоре.
А тем временем. Недалеко от этого дома. А рядом еще и еще похожие дома. –И в каждом стоит мужчина с букетом цветов? – Нет, конечно. Слушай.
Не молодая, но моложавая, молодо выглядящая… - Это в 40 лет? – Почему в 40? Не хочешь, не слушай. –У тебя где-то была такая фраза в рассказе, не в этом, в другом. – Может быть, не перебивай. –Я замерзла. – Ах, ты моя маленькая, подыми башлык. – Что? – Капюшон. – Так и говорил бы… Женщина, в белом пальто весело (…ага, вприпрыжку) бежала домой. Она опаздывала (а, тогда понятно). Она спускалась по огромной лестнице, напевая что-то себе под нос. Она не захватила с собой зонт. Торопилась с сыном в хореографический кружок. Хоть и был выходной. Забыла поглядеть или послушать про  погоду (а окна видимо заклеены, как во время войны-светомаскировка…-я не реагирую, но рассказываю все-равно тебе). И что что дождь? Это же весенний. А в весеннем дожде тепло (очень, бррр, ты рассказываешь как пишешь) предстоящего лета. У нее было тепло на душе (прибила кого-то, хи…)
……………………………………………………………………..Ладно, я пошутила же. Продолжай. Я замерзла.-Пританцовывай.
…Только что ей удалось записать сына на бальные танцы, входящие в моду (они давно уже вышли… ой, прости). И сама вспоминала, свой школьный бал, как долго репетировали, разучивали вальс, как все время сбивалась с такта. Улыбаясь, она вспомнила школьного педагога хореографии. Удивительно, как давно это было, или вовсе не так давно, а сын, ее сын уже будет разучивать танцы. Он так захотел этого. А она едва сама не чувствовала себя школьницей, потому что наверное была влюблена и знала, что ее сейчас ждут. Она только чуть- чуть беспокоилась, а что если он… ушел, она вспомнила, что не оставила записки, или смущаясь, не хочет стоять как подросток в подъезде и мокнет сейчас снаружи. С букетом алых и белых роз, все как она, и он уже знает, любит. Только бы он не ушел. Ах, как не вовремя у них в этой школе занятия в выходной день. Только бы он дождался. Она спешила. Отстукивая каблуками по лестнице. А по стеклу в это время в подъезде, перед ее любимым, громко, настойчиво, словно тоже просился войти, радостно, играя солнечным светом, отстукивал дождь, как умел, весенний канкан.

Средство массовой информации
Говорю тут по радио. Радиоведущим когда был. Как всегда, выходя из эфира, передаю привет жене. Женат когда был. Одна слушательница, чую, думает: - Как он надоел со своей женой. Посмотреть бы на нее, что за женщина. Помню просьбу в инете (когда он только появился и были чаты, аська): пришлите фото мужа Тутты Ларсен, охота посмотреть. Радио действительно первым из современных, т.н. электронных СМИ дало почувствовать человеку свою вездесущность. А потом ТВ: телефильмы, и актеры становятся как будто для миллионов зрителей «гостями».
Я ей: - Посмотреть нельзя пока мы не на ТВ. Можно послушать, она работает ведущей на той же радиостанции.-И тоже передает приветы тебе? – продолжается наш «мысленный» радиодиалог. –Иногда. – Как интересно. – Обычно, так и говорит и передаю привет как всегда своему мужу-коллеге. –Я не про техническую сторону. Послушай, а зачем вы это делаете? Если оба работаете в эфире? –А зачем мы это делаем, если каждый день встречаемся дома?..  –Как и я, кстати, слушаю вас в утренние и вечерние часы, каждый день… -Это технический прогресс. Потом еще интернет будет, потом еще хщоджолыд… - А что это? – Извини, мне некогда. У меня сейчас запись.

Может быть это глупо, но ты не помнишь когда ты обо мне впервые узнала? Нет я не про нашу первую встречу. А вот не помнишь, когда ты была маленькой и боялась спать одна. У тебя ведь был такой мишка с бантиком, которого ты брала с собой в кровать. Откуда я это знаю? Погоди, а ты помнишь как ты тогда посмотрела в 6-м классе на своего одноклассника. Нет это был не я. А в кино? Помнишь ты тогда еще повесила на стену постер с тем актером. Нет я никогда не снимался в кино. Но разве ты еще не поняла о чем я?


Смайл
Она высылала мне по электронной почте свое старое фото – она редко фотографируется, считает себя не фотогеничной. Говорит, что она мало изменилась. Все такая же. На фото - маленькая, востроносая девчонка. Улыбается. - Только косы обрезала. Она инвалид детства: ДЦП. Любит дамские романы. Не зачерствела душой, не ожесточилась. Напротив, она любит Бога. Хотя, даже выйти просто на улицу ей не легко. Но, какая радость для нее эти прогулки. Поездки в автобусе. Ведь все время приходится сидеть дома. За компом. А тут – улица, полная неожиданностей. Люди. Но, сегодня она мне рассказала.
Сегодня она ехала в автобусе. Задумалась, глядя в окно, замечталась. О чем-то. И тут какой-то парень наступил ей на ногу. Он и не заметил, что она инвалид. Да к тому же выпивший, вроде был. Больно. Но она считает - сама виновата. Ноги не слушаются ее, выворачиваются. – Чего расселась? А она извинилась. Пишет, что не знала, куда себя деть.
Я отправил ей смайл. Грустный. Кстати, почему не придумают смайл, обозначающий – «мечтаю» или «думаю»?*

*Тогда (лет пятнадцать назад) еще «не придумали».

Мир на грани или репортаж из точки бифуркации
Какой была бы планета без людей? Прекрасной. Только этого бы никто не заметил. Этого бы не знала даже она. Я думал так, и смотрел на открывающиеся за рекой, поля.
Смотри не сверни себе шею. – Я и не заметил, как оказался на краю скалы. Слава Богу, видно прибыла экскурсия из города. Одна из девушек подошла ко мне сзади. Позднее, через много лет она скажет, что лучше бы столкнула меня вниз. Но она знала, что я не поверю. Только рассмеюсь. В общем-то, это и было смыслом шутки.
Но я всегда знал, что не умею красиво смеяться. Когда я смеялся, то морщилась даже майка на ее спине. Если она была одета. И она возмущалась плечами. Так что я научился смеяться беззвучно, одними губами. Как мим.
Но тогда стоя на высоте и глядя на всю эту красоту, на секунду воображая, что нет ни города, ни промышленных предприятий и никогда не было. В общем она вовремя меня заметила.
Экскурсия, кстати, была на оптоволоконный завод. Он был рядом. Заглядевшись на реку, я поблагодарил и даже не стал как следует рассматривать ее, девушку.
Почти каждая экскурсия оставляет мусор. Мусорить в дороге отчего-то людям представляется менее возможным, чем на природе.
-Пластмасса не бумага. – Что? – Лес не переварит ее. – Ты так думаэш? – Как ты думаешь, что это? – Тоже мусор? – Нет. Я показал ей на нечто, что близорукому может напоминать кучу ржавого металла. На самом деле это были листья. Осенние листья. Хотя была весна. Это были прошлогодние листья. Перезимовавшие под снегом.
-Марыся, - отчего-то тут решила она познакомиться. –Вы полячка? Она не стала спорить, просто улыбнулась фирменной улыбкой от Беата Тышкевич и показала синюю обложку паспорта. Кстати о юморе.
Маркс был не совсем прав, когда говорил, что труд создал человека и является его отличительной чертой. Не труд, а юмор, как часть общей с творчеством, и конечно трудом исключительно человеческой способности мыслить образно.
Нет, женитьбу я еще допускал в 43 года. Но рождение дочери и сына, полукровок, тиражирование польской улыбки никак не входило в мои планы.
В то время я считал детей не обузой. Не продолжением рода. Я считал это еще большим подтверждением эгоизма, чем сама любовь. А детей и даже брак без любви я просто себе никогда не мыслил.
В чем же был этот эгоизм, спросите возможно вы? Просто в том, что какова бы ни была наша жизнь, рано или поздно она все равно заканчивается. И чем более счастливой она была, тем горше с ней расставаться. Мне казалось эгоизмом, раз поняв это, заводить детей.
Вот только кто же на самом деле детей планирует.
Если вдуматься так и вся наша жизнь лишь вереница случайных событий. Но там на скале мне казалось, что я вообще попал в иную реальность.
В то время я читал про альтернативистику, только в гуманитарных науках. Взаимодействия тел, как известно хорошо объясняет физика. Конечно не в эротическом смысле. Ни одно из тел в природе не является закрытой системой. Почти каждое тело сложноорганизованная, но открытая, взаимодействующая система. Взаимодействующая означает изменяющаяся. И на пути роста систем есть некие точки бифуркации, когда возможно развитие в том или ином направлении.
Но эти точки вовсе не необратимые. Они как бы закрепляются в памяти системы, пронизывают ее вместе с ростом и значит возможно, что в новой точке бифуркации вновь встанет выбор и система выберет иную альтернативу.
Но таково развитие для наблюдателя в одной системе. В точке бифуркации наблюдатель может оказаться вовсе в иной.
Вот я и думал, то ли все больше становлюсь чокнутый, то ли просто столько невероятных событий стало происходить. Что я из наблюдателя в одной системе превратился в наблюдателя в другой.
В принципе заметить это совсем не так сложно. Куда сложнее выбраться  в свою реальность.
Новости стали такими, что казалось мир вернулся на 25 лет назад и снова встал на пороге долгой ядерной зимы, как неизбежного следствия военного конфликта в эпоху «холодной войны».
События, показываемые в телевизоре сперва ошеломляли, затем просто стали напоминать фильмы про войну или компьютерные игры.
Все это говорило, что мы все прошли точку бифуркации.
В этой вселенной был для кого-то «сумасшедший» Путин, таким он предстает на обложках западных журналов.
В России вновь стали любить мрачную фигуру Сталина. И в каждом русском вот-вот снова готов был проснулся генетический страх. Как плохая наследственность. И дело не вовсе в одном сталинизме. Крестьяне боялись своих помещиков. Помещики своих крестьян и губернатора. Губернатор боялся царя. Царь боялся свое окружение. И все пронизано этим страхом. Из века в век. Когда у нас арестовывают, то не зачитывают наши права.
Мы все как-то так не заметно, прошли точку бифуркации.
И вот я стоял на грани скалы. Когда меня позвала Марыся. Точнее я еще не знал, что ее так зовут.
Она меня исцелила. Вывела из альтернативной истории. Довольно просто. Для этого не понадобилось возвращаться с ней в Польшу. Достаточно было просто неделю не смотреть телевизор. Никакой. Ни Евроньюз, ни эРТи. Но я признаться был рад повстречать снова прошлое, как будто после долгой дороги возвратился домой. И все-таки я выключил телевизор.
По мере накопления непонятных новостей может вообще оказаться, что это та из альтернатив, что ведет просто в тупик, где реальность просто пожирает себя, аннигилирует .
Боже, как я тоже устал от этой наукообразной глупости: пассионарии, геополитика. Иногда и правда кажется, что ты сошел с ума, когда пытаешься вникнуть в птичий язык, в особенности каких-нибудь айтишников.
Но зачем мне русскому путать терпимость с толерантностью. Внешнеполитическое с геополитическим.
И ладно если в этом было просто желание спрятать глупость за умными словами. Может быть так оно и было.
Марыся вывела меня из этой альтернативы своим чистейшим не русским языком. Можно сказать, спасла меня от чумы или холеры, как спасалась не раз Европа в мрачное средневековье .
Возможно что она спасла не только меня. Но в какой-то мере и себя. И тебя читатель. И весь мир. Кто знает, может быть в той альтернативе был новый красный диктатор, с чемоданчиком с красной кнопкой внутри. Где-то между запасным комплектом белья и безопасной бритвой, с кремом после бриться от Нивеа фор мен. Интересно, кстати а если чемоданчики все-таки когда-то подменят.
Проклятая точка бифуркации все-таки не дает мне покоя. Возвращая назад, как преступника бывает тянет на место преступления.
Лучше переключить внимание на эту дикую смесь из как минимум 20 поколений немецких полабских, но славян.
Ее голубые глаза, которые отчего- то на Руси всегда считались лживыми, действовали лучше, чем все знания мира. Его вдруг хотелось читать для себя заново. Они смотрели на тебя, и ты чувствовал себя перед ней как мальчишка, совсем раздетым, и даже как с тебя индейцы сдирают кожу слой за слоем. Как в твоей голове словно водят ластиком, вычеркивая имена, фамилии, события, даты, улыбки, глаза, носы, уши, крылья и хвосты. Есть просто такие прически.
Она любила как раз такие. Моя Марыся. После двух дней знакомства, я трезвый и взрослый человек, которого невозможно как я считал соблазнить перекрашиванием волос, сидел и выводил в тетрадке слова, слюнявя найденный под кроватью, старый карандаш: я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя ненавижу. Я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя люблю.
Юлбюл ябет я. И так еще 8 или 10 раз, совсем как молитва, которой меня уже не учили с детства, ее я учил потом. Перед каждым делом. Завтраком, обедом и ужином. И обязательно на ночь. И каждое утро. С Богом. Ибо я действительно считаю, что человек изначально не склонен к добру, как и ко злу. Очень многое зависит от того, в каких мы отношениях с Богом. И в тот день, стоя на скале за минуту до встречи с Марысей, и смотря на простирающиеся передо мной реку, и поля на том ее берегу, бескрайнее небо, в линии горизонта образующее линию горизонта как нас учили, и что Земля наша круглая, и что вращается вокруг своей оси и одновременно мчится на бешеной скорости вокруг Солнца, что незаметно для нас, смотрящих на все это, но не видящих, я ощутил себя просто песчинкой в прибрежном песке, занесенной ветром на скалы, где я был я, тот что на свет появился в России, спустя 200 лет как ее мучил Павел, чтобы его изучать, читать про это в учебниках. Она мне могла бы рассказать что и как читала до сих пор она, но она сказала, что приехала тогда просто полюбоваться известной наскальной живописью и, что никак не думала что здесь, где есть наскальные рисунки и новейшее предприятие, находится точка бифуркации, что я ей сразу понравился, несмотря на то, что мне было за 40, а ей всего 23.
Ей даже понравилось, что я называл ее девочкой. Потому что она только что вступила в тот возраст, когда больше не мечтают о том, чтобы повзрослеть. Может быть для того, чтобы почувствовать это, она и потянулась ко мне, тому, кто как оказалось мог ей рассказать что-то, чего она еще не знала. Любопытство и подстегивающее его удивление, как известно, инфантилизм, как это называют оглупевшие взрослые, или примета счастливого беззаботного наслаждения миром, как это не называют, но ощущают дети. Наверно, теперь ты думаешь, что с таким наслаждением мира я все-таки взял да и оступился. Нет, иначе не поступился своим эгоизмом, называемым принципом, ради нее. Любви, конечно. Чего же еще, но не ко всем и всему миру, а очень прицельно, конкретно. Марыси, как неотъемлемой ее части, как чувства, через которое по-другому начинает ощущаться окружающее. По-иному смотрится, хотя вроде бы ничего на глаза не надето, и с ними тоже все в порядке, и ничего такого ты не проглотил, кроме может быть пары бездонных как небо глаз, служащих такими же ретрансляторами видео, мыслей как твои собственные, из точки бифуркации, оказавшиеся в одном с тобой пространственно-временном континууме.
Она на 23 года младше, то есть на самом деле новее, но я был точно таким же тогда же. Отчего она теперь даже больше, чем я совпадает с риторикой «холодной войны» в новостях, звучащими оценками прошлого как будто оно все еще настоящее, только как во всякой точке бифуркации, разломов, как в испорченном радио сквозь помехи звучат разные голоса, словно из далекого прошлого или наоборот, из будущего. Марыся, хелп ми. Я включил телевизор. Я прекрасно понимаю, что тогда в годы мировой войны их еще не было, но телевизор говорит, что в Луганске снова ждут фашистов, SOS. Пущена сигнальная ракета. На помощь спешит. С ядерным боезарядом. Ах, как на самом деле хочется, если проскользнуть, просочиться, то не в 20, а куда-нибудь сразу в 19 век, и не только читать, говорить русской классической прозой.

Ошибка Павловского
Человек Нового времени, то есть эпохи, начавшейся после западного европейского средневековья, с буржуазных революций отличается историзмом мышления. То есть каждое настоящее мы мыслим как перетекающее из прошлого в будущее. При этом прошлое мы склонны считать причиной настоящего, а само настоящее следствием прошлого и причиной будущего. Из этой историчности современного мышления проистекает интерес современного человека к истории вообще. Из понимания настоящего как следствия прошлого. То есть для понимания современности обязательным считается обращаться к прошлому. Из этого историзма ценностью наполняется и настоящее, как предтеча будущему. Каждая эпоха становится ценной. Но не равноценной. При таком понимании времени, как необратимого возникает идея развития, времени не как нечто повторяющегося, цикличного, как смена времен года, а развивающегося. Развитие это стало осознаваться как накопление знаний. И прошлое стало выглядеть пусть и ценным само по себе,  кладезем в поиске причин настоящему, но глупее, невежественнее нас самих. Но и если все не просто течет, а развивается, то и ничего не может повториться. Время ассоциируется в таком мышлении не со сменой времен года,  а с течением реки. В которую как известно нельзя войти дважды.
Молодой ученый Павловский специализировался на марксизме. Не имея протекции родственников, занимавшихся совсем в других областях, далеких от науки, и потому испытывавший трудности в трудоустройстве, познавший на себе все прелести современного социального, но капиталистического государства, равнодушного к проблемам бедности, он стал заниматься, считая это необходимым для себя и миллионов остальных как он полагал таких же самых обделенных людей, общественной деятельностью. Деятельность  общественная, то есть на благо общества не связанная с приобретением места в каком-нибудь законодательном органе или работой в муниципалитете означало ту же бесплатность, что по большей части и его основная трудовая деятельность. Но она подразумевала активную гражданскую позицию, за которую всюду ратовали. В которой он придерживался левых взглядов. В такой стране как Россия, такая позиция при бесплатности общественной работы, но с многочисленными встречами с тем самым обществом не сулила ничего хорошего. Так или иначе но такие взгляды хотел того Павловский или нет, приводили к неизбежному вопросу о причинах такого явления как культ личности, или сталинизм.
Павловский прекрасно помнил дискуссии прекраснодушных лет перестройки, когда все были увлечены демократическим социализмом. Казалось стоит просто чуть-чуть перестроить общество, которым гордились, очистить его от формальной демократии, то есть по сути  диктатуры, от негативных последствий сталинщины и вот вот наступит прекрасная эпоха коммунизма. Наступлению которого мешали вовсе не вредители, которых доискивался параноик Сталин, а выстроенная им модель тоталитарного государства, административно-командная экономика, не могущая поспевать за потребностями людей. То есть мешал сам сталинизм.
Дискуссии тех лет не обсуждали даже эти постулаты. Споры лишь вызывали причины самого явления: был ли Сталин имманентно присущ социализму или наоборот был чужд обществу, избавившемуся от буржуазной лживой демократии, от паразитического корыстного интереса капиталиста. И тут обычно мнения людей разделялись. Ничуть не оправдывая Сталина, которого продолжали бояться даже мертвого, кто-то считал его следствием социализма, нуждающегося в карательном механизме, зорко следящим за тем, чтобы никто не высовывался, за уравнительностью во всем, в материальном достатке, в образе мысли. Были такие голоса, и следом высказывалась крамольная даже по тем временам мысль, что не возможна демократия при социализме, что нет никакой буржуазной демократии, а есть просто демократия, которая антагонист социализму, то есть обществу, которое построено на принципах уравнительности.
Павловский и тогда и сейчас был противником такого мнения. Он искренне полагал, что сталинизм не был следствием ошибки марксистов, которые где-то могли ошибиться в расчетах. Что культ личности был порождением свойств самой этой личности. При том опять-таки не замечая противоречивости марксистов, утверждавших примат общества над личностью и ничтожность роли самой этой личности в истории. Павловский это противоречие избегал замечать. Он считал себя марксистом, но продолжал верить, что если бы не было Сталина, если бы не было Сталина, которого боялся даже Сталин, поучавший сына, показывавший на огромные изображения как бы себя самого: Ты что думаешь я Сталин? Нет, это вот он Сталин. Так вот Павловский полагал, что если бы не было Сталина, то не было бы и культа. Он искренне начитавшись советологов, полагал что существовала альтернатива сталинщине в лице товарищей Бухарина, Рыкова, старой ленинской гвардии, им Сталиным безжалостно уничтоженной. Он не знал или отказывался верить в методы и средства по выковыванию нового человека, которые давал тот же Бухарин: расстрелы, расстрелы, расстрелы. Отношение к людям, ко всем этим алчущим хлеба, жаждущим свободного труда, мыслящим, любящим и ненавидящим как к простому материалу истории. Павловский этому не верил. А главное, в чем он убеждал себя после печально окончившейся перестройки, альтернативы социализму не было.
Нужно лишь зорко было смотреть за соблюдением социалистической законности. Учение Ленина верно, -продолжал мыслить Павловский, - потому что оно всесильно. И сам не замечал, как начинал говорить жесткими, четкими как чеканные шаги солдат фразами из того же вождя и учителя.
Если в Ленине чувствовался хоть какой-то намек на развитие мысли, спор, с пошлыми оскорблениями противников, то Сталин не допускал спора вообще, его краткие статьи были полным бесспорных идей и мыслей, словно приготовленных для простого заучивания безмерно малыми величинами, какими в действительности и являлись все винтики его государственной машины, все эти живые и прекраснодушные может быть, наивные или далеко не такие, но разные, впрочем уже обезличенные, лишенные национальности и даже пола, товарищи, советские люди.
Павловский, которого мало пороли в детстве, был безнадежно устаревшим либералом. Квасным патриотом когда его обуревали страсти и негодование за поруганную национальную честь. С одним достоинством, или недостатком, он искренне несмотря ни на что верил в социализм.
Нужно лишь зорко следить за социалистической законностью. Как это возможно в условиях отсутствия демократии, даже внутрипартийной, он не отдавал себе отчет. Для него Сталин был выродком социализма, пятном на партии и революции.
В то, что очевидно Сталин не был тираном, питавшимся людскими телами, а скорее душами, в то, что Сталин не только расстреливал, но и строил заводы и фабрики, целые города, этого он старался как бы не замечать.
Как и в то, что столетиями раньше страна, в которой победил социализм и вот вот должен был наступить коммунизм, хотя никто, даже включая первых лиц партии и государства не могли себе ясно представить что это такое, в то что в этой стране столетиями существовало самодержавие, воспроизводившее себя несмотря на любые перевороты и реформы, этого он, верящий в историзм и прогресс тоже не хотел замечать.
Если бы он действительно специализировался на русской истории, то конечно он бы стал анализировать и замечать эту безальтернативность, эту склонность народа, того самого общества, тех самых граждан, к недемократическим формам правления. В поиске истины происхождения, которую как всякий историк зараженный историзмом, Павловский стал бы искать в глубине или тьме веков, дошел бы до насилия ордынских ханов, как учителей самодержавию. Но может быть никакого ига не было, и была обычная для феодального государства вассальная зависимость. Павловский уже просто верил в социализм, он уже не жил в нем, и у него не было работы, которая бы позволила ему столь систематически изучать корни того или иного общественного явления.
Он думал только о хлебе, и иногда его душа требовала зрелища.
Если бы он был последовательным историком, то он бы заметил, что первыми кто сформулировал так простую потребность людей, называемых плебсом, или чернью, были античные диктаторы, причем это не было еще именем нарицательным, диктатор лишь получал на время, неограниченную власть. Вскоре от диктаторов они стали повелителями, то есть императорами.
Но если бы он и вправду был историком, то он бы стал изучать, и скоро бы нашел, что античный человек обладал не историчным мышлением. Его прошлое не имело причин для настоящего, которое не было следствием прошлого и причиной для будущего. Античный человек являлся для всего этого как бы наблюдателем со стороны, он словно бы жил в музее, где прошлое и настоящее существовали одновременно. Где все можно было потрогать и даже если и поняли, то пройти еще раз. Потому что и ценностью обладало только то, что могло самовоспроизводиться. Цезарь потому и был в каждом из императоров, потому что не должен был быть чем-то новым, а просто должен был быть. Это была иная, отличная модель времени, и способ мышления. Но в таком мышлении, были и прошлое, и настоящее и даже будущее, время существовало в движении лишь постольку поскольку двигался и сам наблюдатель, перед которым сменялись времена, словно закрученные в свиток. Его можно было развернуть как в ту, так и в другую сторону, но текст который был в нем оставался всегда один и тот же.
Павловский не был знатоком античной философии и даже истории. Он был поверхностным знатоком, погрязшим в событийности нарративной, то есть описательной и привязанной к источникам исторической науки.
Споря до хрипоты, совсем не либеральничая, он доказывал, что повторения прошлого возможно избежать лишь осознав его ошибки, его уроки. И что социализм с человеческим лицом возможен. Что новое общество, пережившее сталинизм не может заново пройти все это просто потому что ничего не повторяется. Тем более то, что было известно. Что современное общество способно саморегулироваться, что оно поднялось до новой ступени развития.
Ошибка Павловского была в том, что он кроме нарративной истории погряз в старых дефинициях, определениях марксизма, делившего историю и мир в дихотомии, двойственности и противоположности: капитализм и социализм, буржуазия и пролетариат, исключая всякие возможности для иного видения мира, для массы переходных моделей, возможностей и альтернатив, которые есть всегда.
Павловский стремился говорить, имея в багаже только знания общественной истории, но не истории общества, которые предлагают разные и видения мира.
Словно время, эта так и неуловимая, неподконтрольная в отличие от пространства и оттого загадочная величина для современного человека, словно время в истории существует всегда в разном измерении.
Павловский много выступал на митингах, разных политических собраниях. Когда политические силы, которые как казалось он также приближал стали господствующим настроением, он решил наконец заняться по настоящему любимым делом. Он решил проанализировать был ли феодализм в России точно таким же как в западной истории, или если нет, то куда делась частная собственность феодала, позволившая появиться слою свободных, но алчных людей, он все еще верил в историзм и прогресс, или если да, то как Россия пришла к феодализму, минуя рабовладельческий строй, развитые рабовладельческие цивилизации античного Запада, он видел наживку в институте холопства, существовавшего в Древней Руси и развитого, схожего с эллинским, многобожия. Он уже решил не анализировать, а доказывать универсальность марксистких схем. Не задумываясь, а если это действительно схемы, то значит их тоже можно и воспроизводить.
Однажды, когда он сидел над очередной работой в русле определенной и слава Богу, оплачиваемой при социализме темы, когда он склонился над собранием письменных документов старой эпохи, в дверь постучали. Его несколько насторожило, что стучали как-то по особенному уверенно, четко и громко, но без пьяного дебоша, прямо ночью.
Павловский, не чувствуя себя ни в чем виноватым, накинул на себя что-то и пошел открывать дверь.


Красная планета

Семь лет мы дружим с ним вдвоем,
Поссорить нас нельзя.
Вдвоем поем, вдвоем молчим.
Мы верные друзья.
У нас и радость на двоих,
И горе, и беда.
Я знаю, в трудную минуту
Мой друг со мною навсегда.
Мы вместе ходим на каток,
В кино и магазин.
А станем взрослыми-вдвоем
Мы в космос полетим.

Каким станет мир в 21 веке? Об этом думали дети 50-х, дети 60-х, дети 70-х, дети 80-х годов. Думали и мечтали. Читая в детских журналах о том, как где-то там далеко, в чужой стране дети, страдают от расовой ненависти, голода, их семьи от безработицы, нищеты. Мечтают о таких простых вещах: как хлеб и молоко каждый день. А мы мечтали  …о Марсе.
Кем ты хочешь стать? Безработным механиком? Безработным строителем? Это было карикатурой на Англию, 100 тысяч выпускников английских школ оставались без работы.
Мы с уверенностью смотрели в 21 век. Нас учили как стать настоящими людьми. Для этого только надо: верно служить идеалам свободы и справедливости. Любить свой народ, свою Родину. Уважать всех, кто трудится. Быть нетерпимыми ко всяким формам унижения человека. Чтобы жить полной жизнью, необходимо быть полезным своему народу. И для всего этого мы должны закалять себя в спорте, в труде. Овладевать знаниями и культурой. Так просто.
Куда все ушло? Вот он 21 век. И уже дети тех, что мечтали о Марсе… встают в ряды безработных. Жизнь учит их лгать, думать о хлебе и молоке на каждый день. Они не научены любить свой народ или свою Родину. Жить полной жизнью они понимают, как жить в роскоши и богатстве. Пусть купленными ценой унижения, как можно большего числа людей. Своего народа.
Покори свою высоту. Вот об этом мечтали советские дети. Кто-то грезил о космосе, кто-то просто о небе. Мечта эта воплощалась в простой незатейливой форме строительства моделей кораблей, космических и океанских. Моделей самолетов.
Борис Березовский был не плохим советским математиком. Он преуспел в решении математической «задачи о неразборчивой невесте». Это было в 20 веке. В 21 веке Борис Березовский стяжал власть «временщика», миллиарды долларов, и славу Герострата. Потому что его личная радость и победа оказалась зыбкой, мелкой и ничтожной в сравнении с общей бедой. Но тем не менее таких «березовских» еще очень много.
А дети в России 21 века не знают о …марсоходах, редко мечтают о Марсе. Многие вообще ничего не знают о красной планете.

Синдром человека
День выдался какой-то не удачный. А тут еще эта странная смс, которая никак не выходила из головы. То ли это шутка, если так, то уж очень не понятная и глупая. «Проверься на ВИЧ». Номер был не подписанный. Видимо давно удаленный. Если вообще знакомый. И все-таки никак не выходила она из головы.
В поликлиничном коридоре людей было не так много. Там где брали анализ на ВИЧ. Сидела еще одна девушка, понурив голову, скомкав одежду в руках и сумочку. Воротила голову. Несмотря на то, что никого и не было, не хотела никого узнавать или сама быть узнанной.
Он даже если и внимательно в нее всматривался тоже вряд ли узнал. И не потому что был таким любвеобильным, может настроение было не то.
А вот когда он узнал результаты, оно уже точно говорило за то, что не будет больше отличным. Сперва его разобрала досада, самая что ни на есть настоящая. Точнее сперва дикий, животный такой страх, как будто он немедленно должен был умереть. Затем чувство отрицания, что видимо что-то напутали, что вообще это все сон и не больше. Что этого не может быть просто потому что не может. Затем отрезвление нет, может. И вот досада. Затем злость. Только на кого? Сперва на себя. затем на да вот на нее. На ту что прислала смс. Лихорадочно он нашел ее номер. И набрал. Едва она взяла трубку он стал ругаться, вспомнив все слова какие знал, даже вспомнил про угрозу заражения, что на этот счет есть статья. И тут он услышал ее. Видимо выдохся. А она только ответила таким же потерянным голосом, что не виновата, и что в отличии от него, его помнит, а вот он ее похоже нет. это было такой же правдой. Он действительно ее не знал. Он положил трубку. дав себе слово лечиться и больше никогда не вспоминать о ней, кто бы она ни была, о той кому только что позвонил.
Началась какая-то совсем другая жизнь. Другая, но жизнь. Постановка на учет. Оформление каких-то бесконечных бумаг, про которые сочувственные, а иногда и нет глаза говорили, что это вам поможет начать лечение, это служит гарантией… Гарантией чего? Что и кто ему сейчас мог гарантировать. Вот при получении этих прозаических документов, он и увидел снова ту девушку. Что сидела вместе с ним на тесте. Значит и у ней тоже, подумал он. С минуту колебался подойти ли знакомиться. Зачем. О чем они станут говорить. Да и захочет ли она. он чувствовал что хотел. Ему просто не с кем было поделиться. Сперва и не хотелось. теперь почувствовал что если не скажет то сойдет с ума. И все таки. Как вот взять так просто и заговорить: помните меня? Там в поликлинике? Нет? у вас ВИЧ? И у меня. Чушь какая-то. Пока он думал. Она сама подошла. Подняла глаза. видно было что заплаканные. И тут он ее вспомнил. Нет не по поликлинике. А вообще. Это она ему отправила смс. Это ей он наговорил тогда всего. Сейчас он сглотнул слюну, словно в горле как-то пересохло. И просто сказал: Привет. Потому что она подошла и молчала. Он ее вспомнил. Хотя особенно вспоминать было нечего. Так небольшая интрижка. На пару дней. Несколько недель тому назад. Конечно ничего серьезного. Он забыл ее номер. Удалил. Думал что она сделала тоже самое. Ничего серьезного. Теперь думал он. Ничего себе. И тут она заговорила. Попросила его проверить бумаги. Потому что в прошлый раз ей не правильно подсказали форму, и она не получила лекарства. Более того пришлось вот прийти еще раз. Он ей сказал не задумавшись спасибо. Бумаги все таки перепроверил. Нашел –таки ошибку. Пошел исправлять. «Сережа?» - он обернулся. Удивился, что она даже запомнила его по имени. А вот он нет. «Ты не против, если мы будем общаться. От меня все отвернулись. Да и если честно ни с кем и не хочется». «Ну ладно» - пожав плечами, ответил он. В руке зазвонил телефон. Он прислонил его к уху. А она стоя рядом сказала: «Это я. Мой номер. Я знаю, что ты его не сохранил».  Запиши его, меня зовут Люда. «Это я помню» - соврал он. Она повернулась и ушла.
В тот же вечер они созвонились. Странно, но не чувствовали ненависти. Ни кто не думал даже обвинять, или пытаться выяснить как это все произошло. Договорились советоваться. Лечение стоит дорого. Государство как будто берет на себя все расходы. Затем он позвонил ей просто так. Ему тоже стало не с кем общаться. Пригласил ее погулять. Сходили в кино. Не высидели до конца. Не смогли. Затем стали встречаться, ведь все равно не с кем было. она переехала к нему. Это было тем более странным. Потому что до сих пор никого из девушек так близко он к себе не подпускал. Иногда у них бывало хорошее настроение. Да. Даже у обоих. Они забывали о болезни, о мто, что их связывало еще, кроме нее. Он вспомнил, что не случайно в тот вечер запал на нее. Она действительно была ничего. Она почувствовала, что все таки ему нравиться и то, что было между ними это все не просто так. Она помогла ему найти работу. И это было страннее некуда. Потому что обычно он брал деньги у родителей, как-то не задумываясь. А если и работал, то просто халтурил. На работе он выдержал испытательный. Ничего не имзенилось и после него. Кроме того, что ему стали платить нормальный оклад, как и обещали. Никто не знал о болезни. Даже не догадывался. На первую вечеринку он пришел конечно с ней. Представил ее как свою девушку. И не соврал. Так прошла неделя, месяц, еще. другой. Потом эта новость: она попала в больницу. Тут он снова впервые вспомнил о болезни. Казалось вот оно: то, что должно было разрушить эту иллюзию. А еще он почувствовал страх, пока не увидел ее, что боиться все потерять, а значит и ее, и что он любит.
А это оказался вовсе не кризис. Она беременна. Конечно, они как и раньше не защищались. Да и теперь им это было не нужно. Она ждала ребенка. Его ребенка. Это было совсем никуда. Врачи заверили, сделав эхо, что ребенок здоров. Физически то есть с ним было все нормально. А ВИЧ. Это выяснят позже. Он сидя теперь после работы вечерами рядом с любимой беременной женой. Потому что они как только он забрал ее из больницы, подали заявление. Через три недели расписались. Он удивился как это он мог раньше думать все о другом. Теперь вместо клубов он спит в постели с женой, рано утром уходит на работу. Она тоже встает. Даже раньше, готовит ему завтрак, провожает. Сидит дома, смотрит телевизор и ждет. С работы он ей иногда звонит по несколько раз на день. Она ему тоже.
Она родила здорового, такое случается, ребенка. Тест на ВИЧ. Его тест оказался отрицательным. Она разрыдалась. Он едва подавил в себе слезы. И большего им было просто не надо.

История одной скамейки
Из записок путешественника
В окне вагона, в котором ночью все спали. Потому что поезд был дальнего следования. Мелькнула скамейка. Поезд сделал остановку, которую обязан был сделать. Минуту не больше. На неизвестной станции. Постоял. И тихо снова двинулся в путь. Никто не входил, не выходил из вагонов. Их было 15 или даже больше. Из здания станции, маленького, очень похожего в ночном освещении на сарайчик.  Вышел железнодорожный работник. Пожилая женщина в платке, телогрейке, несмотря на то почти лето. Ночи все равно холодные. В ярком оранжевом комбинезоне. Возле здания станции горели уличные фонари. Где-то далеко позади него виднелись домики и, даже двухэтажные, несмотря на явную малочисленность поселка, дома, в одном из них, лучше всего видимом среди качающихся на ветру веток высоких деревьев горел тусклый свет.
Когда поезд постояв, словно подумав минуту, тихонько двинулся дальше. Тут-то и мелькнула в свете фонарей на станции скамейка. В вагоне спали практически все. Вытянувшись на плацкартных сидениях. Откуда-то торчали ноги, голые, в носках, где-то были видны головы, слышен храп.
Одиноко стоявшую пустую скамейку, может быть, заметил только один я. Задремал и отчего-то задумался. Сколько она могла тут стоять? Год? Два? Быть может лет 10? Или 20?
Ведь не каждую даже ночь на нее никто не садился. Нет. Конечно. На ней сидели много людей. И днем, и ночью. И люди были, конечно, разные.
Даже после того как наш поезд покинул ту станцию, та, вышедшая работница, могла взять и подойти к перрону и сесть на скамейку тоже.
Возможно, на ней могли отдыхать бежавшие в этих глухих местах разбойники. Переводя дух и пересчитывая добычу.
Могли сидеть просто так гуляющие обитатели поселка. Могли сидеть встречающие и провожающие. Ведь скамейка то на перроне.
Могли, если ей повезло, сидеть на ней и молодые целующиеся пары. Хотя бы одна-две. А может именно эту стоящую в ночной темноте поселка подальше от посторонних взглядов влюбленные выбрали для свиданий. И тогда она видела их куда больше.
Мужчины и женщины. Старики и дети. Крестьяне и городские жители. Люди разных национальностей, возраста, пола, рода занятий и профессии.
И всех она могла видеть. Более того, всем им она дала возможность отдохнуть. Поразмыслить. Без всякой благодарности.
Ну возможно раз в 5 лет, или даже чаще, работники станции ее перекрашивали.
Кто-то из них вообще ее сделал. Металлические ножки, деревянные ребрами спинка, сиденье.
Когда-то та скамеечка была деревом. Росла себе где-нибудь тут же неподалеку. Выросла из маленького побега. Тянулась к свету. Обросла корой. Обзавелась кроной. Каждый год одевалась, а затем сбрасывала листья. Шумела не ветру как те другие деревья позади станции. Которым не повезло. Или повезло не быть скамейкой.
Через какое-то время все тут изменится. Станцию могут закрыть. Просто за не надобностью. Сократить рабочих. Снести сарайчик и перрон, и скамеечку. Могут укрупнить, переделав перрон. Скамейку ту передвинуть. Или просто придет время, и пусть и регулярно подправляемая краской, она переносящая дожди и морозы, не имеющая как деревья живой силы, придет в ветхость. Негодность. И тогда ее распилят. Снесут. Заменят или уберут все-таки вовсе. Никто то о ней не вспомнит. Хотя, если начальник станции, на которой кроме ветхости этой скамеечки никаких других изменений заметно не будет окинет краем глаза и пробурчит: - Тут вот стояла скамейка? – Новую ставим. – Это хорошо. И пойдет себе дальше.
А может кто-то из влюбленных, через много лет, возьмет да и мельком ее упомянет: - Ты жила тогда в поселке помнишь… - Стукалино?- Ну да, наверное. Я не помню. Я ведь приезжал тогда к тебе иногда… А я встречала тебя… -Да а потом, там ведь была еще скамеечка на таком маленьком перроне…-Он называется платформой. – Да, да, еще же объявляли выход из первых двух вагонов. А потом мы ставили на нее мой багаж, обнимались и целовались за деревьями прямо на пер..платформе...
А потом, когда ты уезжал, я отчего-то еще долго сидела на той скамейке, все не могла заставить себя сразу встать и пойти… Сидела просто и думала… Приедешь снова, как обещал… Иногда бывало обманывал…
А ты помнишь как однажды забыли на платформе багаж… Вспомнили только когда уже были у тебя дома.. да а вернулись за ним. Он так и лежал на скамеечке. Станция наша маленькая, приезжал ты обычно уже ночью, кому там был нужен твой чемодан, кроме тебя…
-Поезда там ходят часто, не все останавливаются, вот забавно, если кто видел в окно чемодан на скамейке…-Обычно в такое время все спят.
Когда я ее увидел, проезжая, думал вот все, никакого чемодана на ней не было. Но как я уже сказал, в одном из домов позади станции ночью горел свет, из-за ветра и раскачивающихся деревьев он был похож на переключаемый фонарик…Было очень далеко, не разобрать, да в полудреме, просто спать хотелось.

Паломники
Из записок путешественника
Ночью к последней электричке спешили несколько старушек. С всевозможной кладью. Сперва я подумал, что это либо одни из тех, что приезжают к нам торговать тем, что вырастили на огородах. Затем что те, кто приезжает к нам за продуктами. Но в их сумках было ни то, ни другое.
В одной ярко то вспыхивал, то затухал свет. Это оказался иерусалимский огонь для домашней лампадки…
-Своей церкви у нас нет. вот и ездим в Томск. А тут … 11 православных церквей… До революции-то их конечно могло быть и больше… Томск, вообще святое место... Приходил в эти края один святой, и кроме леса, бурелома да болот ничего казалось бы не увидел, да был не один, и вот другому святому своему говорит: - Тут будет столько христиан, веришь ли мне, сколько песка на море…
Город пяти университетов. Так мы привыкли называть его. Но кто-то считает его святым местом, совершает нечто вроде паломничества. Да разве это не так, если и церкви есть, и главное, в каждой почти частица или святые мощи…
Вот и получается, что Томск святое место. Что иерусалимский огонь везут отсюда по всей митрополии…
И пусть для кого-то церковь стала модой. Испросят прощения, и то хорошо. Пусть вспомнили, что прощеный день какой-то такой появился. Но на службе не были. Чин прощения не слышали.
-Сейчас кто-то верит, кто-то нет. Раньше верить вообще запрещали. Большевики как стали учить грамоте: Рабы немы, мы не рабы… А раньше все мы знали, что каждый человек есть раб Божий…
-Верь, не верь, все на Страшном Суде предстанут перед Богом и каждый ответит за слова и дела свои, и с каждого спросится, каждому, по словам и делам его, по вере его и простится…
-Я вот читала заповеди, - продолжают паломники в Томск беседу с другими попутчиками, - и задумалась, что такое: не сотвори кумира. И оказалось, что кумир это не только идол какой-то, это деньги… Старушка при этом скрестила пальцы в ладони, но не для того, чтобы перекреститься, а как у нас делают, когда говорят о деньгах… В руках у ней только при этом было пусто.

Даже в пасмурный день, дождливый подъехать к IKEA в Новосибирске, в которой я из любопытства, решил заглянуть, было не просто. Впечатление от этого «паломничества» было просто шоком. Весь магазин, огромный, представлял собой сразу и ад: потому как все в нем устроено кругами, и чистилище, поскольку на каждом из кругов заставят опустошить карманы: кафе, закусочные… Навязчивая реклама… Рай для не искушенного, не привычного к такому обилию товаров русского, советского человека… Европа во всей своей красоте и наготе, похищенная Юпитером. А быть может Золотым Тельцом…. Обилие, разнообразие спален и гостиных, кухонь и ванных комнат, детских, разного рода безделиц и безделушек для дома… Зайдя раз, очень трудно найти этот выход… ходить по кругу в IKEA можно до бесконечности или настоящего сумасшествия… Несколько дизайнерских вариантов …клозетов… Никто не говорит, что клозет лучше сортира…. И что нужен именно клозет, а сортиров кругом хватает и мы к ним то давно привыкли…. Но это не правильно… Но не может душа не смутиться и от другого. IKEA со всем своим принципом устройства и со всей этой громадностью не может не говорить, что тут все рассчитано не просто на опустошение карманов, на опустошение самой души человеческой…
Которой так легко впасть в искушение, соблазны… Пуститься по заботливо нарисованной стрелочке по кругу, выхода из которого найти, говорю, очень трудно… Если из такого паломничества тоже взять себе принцип, имея и деньги в кармане, просто ничего не покупать…
В противном случае, заботливая и услужливая, но такая бездушная внутренность рынка приведет по кругу к кассе… в которой любая мелочь превращается в золото, в того самого идола, о котором говорили старушки, везущие иерусалимский огонь в обыкновенной сумке из Томска. О таком паломничестве в который, я признаться никогда не слышал. Но баннеры зазывающие в IKEA в Томске уже давно знакомы каждому.

Сабля японского самурая
Историческая миниатюра
В конце 19 века будущий последний император России Николай II отправился в кругосветное путешествие. На его пути была вся огромная Россия от Петербурга до острова Сахалин. В России ему ничего не угрожало, несмотря на продолжавшееся революционное движение в среде разночинной интеллигенции. Несмотря на казнь революционерами его деда-реформатора 20 годами ранее императора Александра II, что вызвало в народе скорее сожаление, чем поддержку. Но в Японии какой-то фанатик, в условиях напряженности в русско-японских отношениях, вызванных ослаблением Китайской империи и начинавшегося соперничества за ее наследство между двумя бурно развивавшимися соседними с ней странами Россией и Японией, какой-то фанатик целился в Николая Александровича, сумел пробраться к нему во время официальных мероприятий и ударить саблей по голове.
Что было бы, если бы Николай Александрович тогда скончался на чужбине.
После смерти императора Александра III новым и отнюдь не последним русским царем стал бы его младший сын Михаил.
Михаил Александрович в отличие от своего старшего брата был более земным человеком. Он любил природу, женщин, был менее набожным, но таким же мягким и не решительным. Главное он не столько верил в предназначение самодержавия и лично свое в судьбах и ответственности за страну, а потому не колебался бы с тем, чтобы разделить ее со своим народом.
Для этого бы впрочем все равно понадобилась бы первая русская революция. Но она быстро бы закончилась. Михаил Александрович пошел бы на распространение на Россию таких же для своей власти прав, какие были на протяжении всего времени входившем в Россию Великом княжестве Финляндском. Власть русского царя была бы ограничена. Самодержавие пало бы без жертв. Новому премьеру Столыпину не пришлось бы стяжать наряду со славой реформатора, печальную славу душителя первой русской революции. При отрешенности царя от государственных дел настолько насколько понимал их Николай II, он приобрел бы куда большую власть. Революционное движение бы не получило распространения. Со стороны ревнителей старины, поборников самодержавия, при безвольном Михаиле, у Столыпина тоже не было бы сильных врагов. Значит не было бы убийства Петра Аркадьевича. Значит его реформаторский пыл не был бы растрачен.
Началось бы масштабное освоение Сибири и Дальнего Востока. Развитие повсеместно частнособственнических хозяйств в крестьянской среде. Почувствовавшей бы всю выгоду от новых исторических условий и ставших настоящей опорой и поддержкой царской власти.
Апофеозом этого единения царя с народом стал бы юбилей Дома Романовых. Отмечаемый с Михаила I при Михаиле II. Михаил Александрович не женился бы на Алисе Гессенской, а значит его наследником был бы здоровый ребенок. Значит не было бы карикатур и слухов про Распутина. Столыпин не позволил бы России вмешаться в Первую мировую войну. Наоборот, пока Германия с союзниками выясняла бы отношения с Англией и Францией, как это и делала обычно со времен падения Рима. Ни далекие США, а именно Россия разбогатела бы на поставках продовольствия и товаров в воюющую и голодающую Европу. Полученные деньги Столыпиным были бы вовлечены в продолжающиеся реформы. Значит индустриализация началась бы в России на 20 лет раньше и не за счет русского крестьянства, раскулачиваемого и загоняемого в колхозы.
Сама война без России не была бы мировой, а была общеевропейской. Революционные настроения обошли бы Россию стороной. Германия выиграла бы войну. Усилилась бы наряду с Австро-Венгрией за счет славянских стран. Но Россия не знала бы революции, гражданской войны, коллективизации, массовых репрессий, Великой Отечественной войны, Советской власти, в которой бы не было исторической необходимости.
Мир бы не знал ужасов нацизма, который возник как ответ на поражение Германии в войне и развитие мирового революционного движения. Не было бы Второй мировой войны.
Ленин умер бы намного позже, в году 1941-м, оставив революционное движение, признав как всегда это делал правоту исторического момента, стал бы как мечтал сам и его отец, юристом. Известным на всю страну преуспевающим адвокатом. Но оставался бы Лениным, как подписывался будучи участником революционного движения.
Сталин никогда не стал бы Сталиным. Возможно он разделил бы судьбу Котовского, не имея образования и стремления к мирной жизни.
Мир никогда бы не узнал Гитлера. Даже как художника. Слишком он был бездарен.
Намного позже, но в космос полетел бы первый человек. Возможно Юрий Гагарин. Но другой. Но обязательно русский. Поскольку силы и средства для этого были бы только у России. Не участвовавшей в общеевропейской войне, хоть и принесшей победу Германии, но надолго ослабив Европу и оставив США вне мировой политики, страной давно расставшейся с английской монархией, но во всем следующей за ней.
На момент полета русского человека в космос в России проживало бы около 400 миллионов жителей, в два раза больше, чем в СССР. В Европе не знавшей Второй мировой войны еще больше.
История 20 века была бы иной. В 1991-м году нечему было бы распадаться. На смену Михаилу II были бы может менее удачные царствования Александра IV, Николая II, но конечно другого, и Петра IV. Возможно законодательство при идеях о женском равноправии, вызванных индустриализацией, а не революциями, престол в России вновь стал бы доступен женщинам. И 20 век знал бы двух Елизавет II, одну русскую или Екатерину III.
Россия была бы во всем, как и СССР, только без жертв, передовой страной: первой, в которой было принято рабочее законодательство, пенсионное обеспечение, бесплатное начальное и среднее образование. Возможно, но вовсе не обязательно.
Как бы удар саблей в Японии по голове русского наследника отразился на моей семье. Мой дед, ветеринар в сибирской деревне, при масштабном освоении края, переселенцах, разбогател еще больше, чем его отец и дед. Его семья не знала бы голода, а значит у моей мамы был бы все также один брат, но не две, а семь взрослых сестер.
Мой другой дед не погиб бы молодым на фронте. Значит моей бабушке не пришлось бы всю жизнь одной растить троих детей. Работая на тяжелой, не женской работе.
Но вряд ли мой отец, стремился бы уехать из родной деревни. Из голодного военного детства, нищеты. Или отец, которого он никогда не знал не отпустил бы его. Как гложила его всю жизнь эта боль. Так не отпускал бы отец живой, работавший в поднявшемся, не знавшим колхозного труда за палочки русском селе, большом и богатом, с не разоренной, а с несколькими церквами. Не было бы испытания России в 20 веке железом и кровью.
Но… вряд ли тогда парень с Урала, бежавший из родного села, познакомился с моей матерью-сибирячкой. Значит не было бы ни моего брата, ни меня. Возможно, никого из тех, кто читает это. Вот так история отражается в судьбах каждого из нас.
Сабля японского фанатика прошла наискось. Помогла реакция сопровождавшего Николая, греческого принца, молниеносно отреагировавшего на занесенную над гостями руку. Николай Александрович отделался тогда испугом, раной и видимым только для Александры Федоровны шрамом.
Николай II все равно был расстрелян. По почину ли своего народа, но при его молчаливом согласии… Раскаяния так и не случилось. Каждый волен сам для себя считать, чего было больше в том: исторической необходимости, «закономерзости» или, испытания…

Дуэль двух императоров
Историческая миниатюра
После победы в Отечественной войне, царь Александр I колебался: идти ли в Европу, чтобы окончательно разгромить Наполеона или предоставить опять европейским королям самим решать свои проблемы. Выбор встал за заграничный поход. Вскоре русская армия вошла в Париж. И Александр I отдает приказ ничего не разрушать в столице неприятеля. Недавно который сжег дотла Москву. Была пощажена Вандомская колонна, тщеславно водруженная Наполеоном когда-то в ознаменование своей победы над русской армией.
Выходец из не знатного дворянского рода стал вдруг императором Франции. Выдающейся исторической личностью, гениальным полководцем, и не менее выдающемся государственным деятелем, чьими законами Франция живет до сих пор… Но сколько в одном этом поступке русского царя Александра Павловича неизмеримо большей добродетели, в сравнении с дерзостью Наполеона… Пощадить столицу неприятеля, и саму статую Бонапарта великого честолюбца, каким на самом деле и был первый французский император, вознамерившийся покорить себе всю Европу…         

Как я летал на Луну
Кончилось лето… Кончилось раньше календарного. Заморосили дождики. Подули холодные ветры. С каждым днем все меньше Солнца. Раньше встанешь, уже светло. Сейчас встаешь, время тоже, а еще темно. Лето выдалось коротким и не ровным: до июля холодное, в июле жаркое, в августе дожди. Отдохнуть, как у многих у нас водится, съездить на юг, не получилось. Весь отпуск дома, в ремонте. Дом старый, начав ремонт, думая исправить одно, натыкаешься на другое и так далее. Не успел «отгулять», как снова на работу. По причине занятости «в отпуске» и личная жизнь дала трещину. Такую, что шпатлевкой не скоро замажешь. Хоть девушка, конечно, не стенка каменная… Не всякая только…
В общем, 30 августа, время по среднеевропейскому 23.00,  настроение на 0. То ли на старте, то ли на финише. Скоро зима, так что от 0 погода точно пойдет на минус. И не надо тут быть синоптиком. Которые могут и ошибаются в деталях, но в главном с ними никто спорить не станет. Зима есть зима…
И вот я сижу в нулевом настроении, почти как в нулевой видимости. Ничего не радует. А тут еще Вита… Как можно звонить после 23.00… Может, давно спим вообще… Ну конечно, так рано я никогда спать не ложусь и Вита это знает… Но все же… Про то, что я когда сердитый, то лучше не трогать, словно зверь в углу клетки, к которому так и лезут погладить, тоже как будто знает… Но все же… «Ты не будешь сердиться?» - первое, что слышу я в телефоне… «Ой, простите, у вас оказывается ночью гости» - слышу я второе… А у меня просто телевизор включен, ну понятное дело со звуком, ну а там девушка что-то говорит, спорит, доказывает кому-то… Кино в общем…
И тут, я вспомнил что сегодня мозоль натер на пальце, за мозолью вспомнил отчего то вот лето прошло… Время прошло… И как то за этими мыслями голос в трубке, срывающийся то на крик, то на слезы, как то стал теряться… «Ты даже слушать не умеешь» - это очередное, что удалось услышать…
Тоска… Тоска… Тоска такая, что … плакать аж хочется. Был бы бабой так и сделал бы… И что тому виной?.. Не мозоль, конечно…
Вот идет время… Мерной поступью… Шаг за шагом… Секунды складываются в минуты, минуты в часы, часы в дни, дни в недели, недели в месяцы, месяцы в года… Секунды одним словом складываются во время… Идут и идут… И столько этих мозолей там, позади, и не на пальце… Если бы… А счастья нет… И у другого нет… И у третьего… И другому оно только кажется…
Вот уж за мыслями темными и ночь. Стемнело. На небе показалась Луна. Ни облачка. Был бы волком, завыл… Но мы люди, мы выть не умеем, мы только на Луну летать умеем, и то не все…
Интересно: а что на Луне?.. Во-первых, там нет телефонов… По-моему она положила трубку… Во-вторых, там нет газет, то есть для меня нет работы… Другой вопрос почему там нет газет… читать некому… или писать... Конечно, и то и другое, верно… И нет отпуска, нет дома, нет ремонта…
И вот я на Луне… Мои чувства понятны… Ничего нет, что докучало… Солнце тут никогда не заходит… Луна то стоит всегда на месте, то есть она не вертится как наша планета… Прелесть… Но и Солнца тут видно столько, сколько Луны на нашей Земле… Все оттого, что нет атмосферы… Синоптикам просто одно удовольствие… Никаких тебе дождей… Впрочем им работы стало быть тоже нет… Итак, Солнца мало… Дождей вот нет… В окно никто не стучит… Не хватало еще расстроиться, пожалеть, что дождя нет… Никто не трогает, ничто не волнует… Стоп. А что есть?.. Отчего так долго молчит телефон… Так телефона тоже нет… А я думал, где же Вита… Что-то она долго не звонит… И тут, когда я шарился в поисках телефона рукой по карманам, я задел мозоль… Вспомнил про ремонт, сперва как бы обрадовался, что завтра на работу, значит не надо ремонтом заниматься… Затем что и на работу не надо… И что ремонтом мне даже нравится заниматься, если не мозоль… И тут я посмотрел на нашу Землю… всегда было интересно: вот есть Млечный путь, в нем далеко от центра Солнечная система, где третья планета Земля, на которой есть родная страна, город, дом… Вспомнил о маме… Как она сейчас наверно уже нашла телескоп, который я купил, и пытается рассмотреть Луну…
«Вита, я сейчас не могу говорить, все таки ночь…» - «Я думала ты меня вообще не слушаешь…» Ну не стану же я ей говорить, как летал на Луну… Тайком от всех… И почему все таки вернулся… Вот дождь стучит в окно, и если всего час тому назад эти капли навевали грусть, то сейчас отчего-то даже некую радость… Так хорошо, правда, что их можно только слушать, не покидая постели… Выключив свет, я заметил, что в комнате все таки светло… От Луны… Она светит отражением Солнца, которое через несколько часов обязательно выйдет с рассветом, чтобы освящать нашу с отпусками, работой, ремонтами и не разделенной, слово то какое дурацкое, как бы наоборот слитной получается, любовью, планету, где не везде кончилось лето, вот на другой стороне Земли лето только начинается…
Слова, слова, слова
«Ты, знаешь? Ты не похожа ни на кого, ни на одну, что я встречал до сих пор. Ты, действительно, уникальна. Я теперь понимаю, что значит – ты одна, ты такая. Ты – красивая. Но не в этом дело. У тебя такая улыбка. Ни грустная, ни насмешливая. Наверняка, ты – непосредственна, открыта, добра. Но не в этом дело. Ты спросишь в чем? Просто я увидел тебя, мы стали говорить друг с другом и, я поймал себя на мысли, вот так вдруг: что все совпало, сложилась картинка - пазлы. Я узнал тебя. Хотя, видел впервые. Но, быть может, я всю жизнь до этого дня жил ожиданием этой встречи, этого знакомства. Нет, я не догадывался даже об этом. Это сидело где-то глубоко в подсознании. Настолько, что я наверняка видел тебя во сне. Но сны – они не запоминались».
Я бросил читать это тебе.
- Такую же лапшу ты вешал мне при нашей первой встрече, - ответила ты.
- Лапшу? – я задумался. – Иди, отвари ее нам обоим? Если не боишься, конечно,  располнеть?
- Читай.
«Ты знаешь, о чем я думаю?»
- О чем?
- Это я читаю.
- Читай.
«Ты знаешь, о чем я думаю? Что ты-то вот ни в чем не виновата, ни чем не обязана. Ты можешь не совпасть с тем образом, который я увидел, встретив тебя. Это – мои фэнтези. Я, понимаю».
- Слава Богу.
«Знаешь, о чем я немного переживаю? Что, вот пройдет время. Мы превратимся просто в еще одних знакомых, друзей, может быть, влюбленных. Но, мы начнем разочаровываться друг в друге. Это неизбежно. Все пройдет. Эта новизна ощущений, первое впечатление. Если, ты вообще, была очарована мной также с первой встречи. Как я тобой.
Но, я также знаю, что хочу продлить это разочарование. Я скажу тебе, что хочу разочаровываться в тебе каждый день, рядом с тобой, всю жизнь».
Я закончил читать.
Но ты не поняла.
- Не слишком громко?
- Да. Не так громко. Дети спят. Разбудишь.
Я понял, что ты ничего не поняла.
- А лапша? Мы будем есть?
- Обойдешься. Спать ложись. Поздно уже. Завтра на работу рано вставать. Ты закончил?
- Кажется, да.
Я лег. Рядом. Ты еще долго не спала. Я тоже. Потом я услышал, как ты повторила вслух, но словно про себя:
- Слова, слова, слова.
Ты поняла, догадалась своей женской интуицией, что я это не просто придумал, что я писал это с себя. С натуры.
Но, что же такое было при нашей первой встрече? Как это объяснить? И можно ли, вообще, это как-то понять?
Быть может, все дело в твоем носе? Или родинке на верхней губе? Черт его знает.


Невеста
Я ехал в автобусе вместе с ней. Возвращались от приятелей. Мы оба  устали от разговоров. Наконец-то наступило лето. Она была в шортах. Запрокинула ногу. Я уставился на ее коленку. Ее рука лежала под моей рукой. Она сидела, смотрела куда-то в сторону и гладила ею мою рубашку. Я посмотрел на ее руку.
Она собиралась с мыслями. Как мне об этом сказать. Она устала. Не только сегодня. Вообще. Ей это надоело. Она не стала поворачиваться ко мне, а просто начала без предисловий: - Послушай Вань. – Что? – Женись на мне. Я сидел у окна. По нему летала мошка. Я придавил ее пальцем и, мне стало ее даже жалко. – Да. – Да? – Да.
Конечно, немного странно, что она первая додумалась до этого и сделала мне предложение. А я? Почему я согласился? Может это слабохарактерность? Да, я не мог ей отказать. Не мог отказать девушке. Ни в чем. А другие? Ну, что же красивых, зовущих к себе людей много. Но надо когда-то делать выбор. Останавливаться. Нельзя все время перебирать их.
Она думала о своем выборе. Конечно, думала она, он придурковат. Но сейчас так много придурков, что он не будет сильно выделяться. Так она мне сказала потом. Спасибо.
Ну вот, посмотрела она на меня. Он опять ковыряет в ухе ключом.
Я сунул ключи на место. Чихнул.
- У тебя чихотка? – Да. Чихнул еще раз. Третий.
- Наша остановка. Она встала, шорты сползли и я подправил их ей. Надо же? Моя невеста.
- Почему мы не купили ягоды? – спросила она меня, когда мы вышли. – Угостили бы маму.
- Да она, наверное, кислая. Кстати о маме. Я достал телефон и позвонил домой: - Накрывай на стол. Я женюсь. Таня (я вспомнил «Онегина») сделала мне предложение.  – Таня? – Да, моя невеста. – Не весть что, - мама ворчит.

Загвоздка
Ей не повезло с первым мужем. Нет, он не был алкоголиком, или ревнивцем. Поначалу даже все было хорошо. Но как только они переехали в новую квартиру и, она стала обустраивать семейное гнездышко, тут-то и выяснилось, что он ленив. До того, что даже лень ему было поговорить с ней. Придет с работы, устроится с баночкой пива перед телевизором и все. А она? Она как белка в колесе: пока перестирает, приготовит есть. А еще ею               
овладела страсть к переделыванию всего: тут приколотить, там передвинуть.
В общем, она поняла, что они – разные. Он бреется, она красится. На чем бы им сойтись? Любить она ни его, и никого не любила. Ее первый парень? Они были едва знакомы. Какая тут любовь? Просто понравился. Да и любопытно было, вот и все.
С первым мужем она развелась. Со вторым ее познакомила одна из подруг. На этот раз она к нему долго присматривалась. Прежде чем завязать отношения узнала: кем он собирается стать в этой жизни? Его ответ: - Никем. Ее вполне устроил. Она решила, что он не станет мешать ее карьере. Не будет ни давить, ни зависеть от нее. Потому что, он был образован, подходил ей по возрасту. Был старше ее на полтора года. Это было хорошо. Более зрелый мужчина – рассудила она. Познакомив его с родителями, она поняла, что он не только хорошо смотрится на людях, но просто вписывается прямо в их семью. Они стали планировать совместную жизнь. Она снова выбирала не сердцем или душой. Или хотя бы телом. К сексу они оба подходили так, как будто использовали друг друга. И все. О детях она не думала, хотя, она прикидывала: каким бы он мог быть отцом?
Словом все было снова хорошо, пока однажды она не попросила его вбить гвоздь.
- Гвоздь? – переспросил он.
- Да, гвоздь. Вот он, - она показала его ему.
- А куда? А зачем? Может позже? Скажем, завтра?
- Ты занят?
- Нет.
               
- В чем же дело?
- Прошу тебя не начинай.
- Не начинай что?
- А, - он махнул рукой. – Забей на это.
- Хорошо. Тогда я вобью сама.
- Ну, вбей.
И она, отчаянно стуча в стену, вбила.
Прошло 4 года и, новый муж оказался таким же, не хуже, но и не лучше первого.
Новизна ушла. И почему они не остались просто любовниками или друзьями?
Она не стала разводиться. Так и жили. Сосуществовали без любви, без страсти. Она не страдала. Думала, что все мужья одинаковы, что все, в конце концов, живут так.
Она с головой ушла в дамские романы. Не подозревая, что есть женщины, которые не читают, а пишут, причем в жизни, не на бумаге. Собираясь утром на работу, ее муж, на другой день взвизгнул, обуваясь: - Гвоздь? Гвоздь значит оказался не в стене, а в ботинке. Услышав крик, она подумала: а в чем собственно проблема? И продолжила намазывать масло на бутерброд. Вечером она решила, что пора снова начинать ремонт.
Счастье
Знать, что кто-то о тебе думает. Тем более тот, о ком думаешь ты сам. Гулять под дождем и знать точно, что ты не заболеешь. Поскольку гуляешь с любимой девушкой. И ей не грозит это тоже. Купить пластинку любимой группы, и знать, что не разочаруешься. Дать ее послушать другу, совсем не жалея, даже радуясь тому, что вам нравиться одно и тоже. Увидеть как мама, поругавшись утром с отцом, вечером ставит ему на спину горчичники. Заглянуть украдкой в глаза любимой и знать, что она не отвернется. Приготовить перед работой ей чай, пусть остынет, но знать, что она увидит эту чашку, полную и поймет что это я для нее. А вечером придя с работы голодный и злой, прочесть что она ушла в парикмахерскую и знать, что пусть ужин холодный, но ушла она из-за утренней чашки и не для себя, а для тебя. И придет еще красивее, с новой прической. И возможно, что ужин обождет. Наблюдать за погодой в окно и не бояться, что ливень промочит обувь, за которой ты ухаживаешь столько времени. Не получить награду, а удовлетворение за свою собственную работу. Дать волю воображению, и вернуться в себя. Поблагодарить тех, кто любит и тех, кто ненавидит. Значит есть за что любить и ненавидеть. Почувствовать на губах поцелуй от совсем еще девчонки, глупо конечно, но и не менее ответственно быть чьей-то первой любовью, чем мужем, отцом. Сделать своими руками ребенку игрушку, пусть корявую, но это не забывается. Найти то, что давно считал потерянным, и понять: вот оно, эти все части, пока они с тобой и называются счастьем.

Бассейн
Мы встречались за полчаса до тренировки. Была зима, а мы наслаждались плаванием в бассейне. Держась за руки, мы направлялись туда. Три-четыре раза в неделю. Когда я видел ее, разговаривал с ней, мне хотелось целовать и целовать ее: в щеки, губы, губы до тех пор, пока бы они не распухли от поцелуев. Я это говорю к тому, что мне было все это в испытание. Смотря друг на друга, расставались на время перед раздевалками.
Группа была смешанная. Были девушки, парни. С некоторыми мы познакомились ближе. Те, кто часто ходили.
Ее я знал давно. Но мы просто встречались. Ходили в кафе, кино-мороженое, в гости друг к другу. Ходить зимой плавать – было ее идеей.
- Моржевать?
- Зачем? В «Дельфин» или «Катран». Где будет группа. Подходящая по времени.
- А зачем?
- А ты не хочешь? Нужно заниматься каким-нибудь спортом.
- Ну, ты ведь ходишь в фитнесс-зал?
- Вот именно. А ты?
- Ну да.
- К тому же мы можем заниматься вместе.
- Я согласен.
Так мы записались. И стали ходить. Но я и не знал, какое это для меня будет испытание.
Плавая рядом по дорожкам, мы болтали о том о сем:
- Ты была на море?
- Да.
- Представляешь? Песок, камни?
- Ну, здесь плитка.
- И чайка не пролетит. Видела чайку?
- Конечно. Но иногда в бассейнах дельфинов пускают.
- А под парусом ходила?
- Нет. А ты?
- Нет.
- А зачем спрашиваешь?
- Так. А серфингом занималась?
- Нет. А ты?
- Да.
- И как?
- Ты не представляешь себе, что такое поймать волну.
- Нет.
- Здесь нет ветра, нет волн.
- Зато вода прозрачная, - она опустила головку и посмотрела вниз под ноги.
- И пахнет хлоркой.
- Как в туалетах или душе. А ты плаваешь как…
- Как кто?
- Как лягушка, - она рассмеялась.
- А кто тебя учил плавать?
- Папа. А тебя?
- Одна девочка.
- Да?!
- Да.
Но что со мной творилось… Она меня ждала. Как всегда в купальнике. Я же стоял как вкопанный, не зная, куда деть себя.
- Что с тобой?
- Ничего.
- Мы плавать пришли или нет?
После этих слов, я нырял, прыгал в бассейн со всей с вышки.
- Вот-вот. Освежись.
- Отвяжись.
- И все-таки тут бьют рекорды. Ты бы мог побить рекорд? Ради меня? – говорила она, проплывая под дорожкой и подплывая ко мне.
- Что за глупости? - я отплывал, бросался очертя голову плыть-плыть, проплывал дорожку и стоя в воде у бортика искал глазами  красную шапочку.

Плейбой
У него есть все. И, прежде всего – женщина. И не одна. Яхта, джип и прочие мужские игрушки нужны ему куда меньше.
Но, главное, он должен быть неотразим и уверен в себе. Он может быть в игре, даже если пользуется общественным транспортом.
Как трудно хранить эту верность. Вот смотри, на остановке вошла такая девушка! Такая девушка! Но, не спеши выходить за ней.
Поверь, через одну, вторую, остановку, конечно, выходить из него совсем не захочется. А как выглядят девушки весной!
После долгой зимы, настоящий мачо смотрит на них, как на ой! Какие вон у той – большие возможности! И какие огромные- хм! То есть огромное поле для деятельности. Полдела сделано: сама природа помогает тебе – раздевая прекраснейшую из половин человечества.
Кстати, этот рассказ может быть опубликован в глянце под рубрикой: «Врага надо знать в лицо».
М-да. Жаль, вышла раньше, чем мне необходимо.

День на работе начался как-то не так. Не заладился. Не успел приехать как снова надо куда-то отправляться.
- Поедешь к престарелым!
- Зачем?
- Поздравлять пожилых людей с Днем пожилых людей! И не забудь надо заехать в кондитерскую как там Поп. Ну это?
- Поппинс? Зачем?
- Мы будем поздравлять их от их имени. Да, и не забудь, не в Доме престарелых это все будет, а в большом зале Администрации.

Приехали, пока еще в кондитерскую. А какие там сладкие – торты.
Я так и не отходил от витрины:
- Вам помочь?
- Да. Девушка вас как зовут?
- Ксюша. То есть, Ксеня.
- Ксеня, у меня день рождения.
- Ой, поздравляю вас. Что прямо сегодня?

Две-три минуты личного времени. Но, торты мы тоже выбрали.
Какая скука предстоит. Ну, в самом деле, на что смотреть. Нет, поверьте я не против праздника. Но, после пяти минут признаний в любви к партии, спрятанных партбилетов, сетований на то, се. Начинаешь невольно оглядываться по сторонам.
Ого! Не может быть. Наверняка, чья-то внучка. Я просто не отстаю от бабушки. И так, пожалуйста, и цветы, и открытки, и поздравления (не помню от чьего имени), и торты. Один – вам, а другой?
- Маша.
- Маше.

На ходу уже записываю телефон. Обещаю позвонить. И прощаюсь! А как же: работа есть работа. Поездки, встречи, переговоры. Обед на ходу. Не всегда удачно.

Вечером, когда все расходятся, разъезжаются по домам, и нет сил дойти до кафе, ты все же туда идешь, чтобы может быть встретить подругу. Просто подругу, не больше. Ну, с той, что все уже было. Когда-то.
Точно в определенное время смотрю на часы:
- Я совсем забыл! Я тороплюсь на встречу.
- Опять? (наши лица трогает понимающая улыбка).
- Нет. Это деловое свидание.
- Ну.

Приезжаю в назначенное время. Стою перед железной дверью. Бывшая швейная фабрика. Теперь все роздано под офисы:
- Вы наверное от Ирины?
- Да. А разве ее самой нет?
- Проходите. Она вот-вот должна подойти.

Прохожу. Вся стена украшена обложками из глянца: красивые, счастливые женские лица. Интересно: чем здесь торгуют?
- Она, наверняка, пригласила вас в качестве партнера?
-?
- Быть может я успею ввести вас в курс дела?
Восхитительная женщина, молодая, красивая, преуспевающая, как будто только что сошедшая с экрана телевизора или одной из обложек, что висят у нее за спиной.
20 минут монолога о компании, о фирмах – производителях, о руководителях. Расспрашиваю о годовом товарообороте:
- Больше 1 миллиона евро.

С трудом представляя себе такую сумму, начинаю скучать:
- Может быть позвонить Ирине?
- Зачем?
- Продолжим?

К концу монолога наконец понимаю о какого рода продукте идет речь. На чем так сказать здесь делают деньги и чем предлагают заняться мне:
- Мультиоргин? Это что?
- Сейчас так мало женщин, кто бы не хотел испытать настоящей чувственности.
Средство для женского оргазма. Ну, спасибо Ирина. Отомстила.

Часам к 9 добираюсь домой. Усталость валит с ног. Очень хочется пить. Открываю бутылку Колы, включаю, чтобы не уснуть раньше ночи (а то потом будешь всю ночь ворочаться) телевизор. Такое настроение. М-да. Ну, Ирина, отомстила значит.
Вспоминаю о девушке нет не той, и не этой, а ту, что с бабушкой и тортами. Ищу номер. Звоню. Удивительно, я в ней ошибся: она без проблем согласилась приехать ко мне:
- Проходи раздевайся. Блин, что я говорю сейчас лето.
- Вань, а ты разве меня не помнишь?
- ?

Осень прошлого года. Будущая звезда телеэкрана.
Как-то она сказала мне: Ты что всех девушек в городе знаешь? Представляю себе как ты идешь по городу понравилась тебе девушка, ты ее окликаешь – «А! Это ты».
- Чай или кофе? Кофе нету. Будем пить чай.
- Ты знаешь именно таким я тебя себе тогда и представляла.
- Каким? Да откуда ты знаешь: какой я?
Всем хочется ласки, тепла, любви, только искренней. Чтобы тебя любили по-настоящему.



Надо идти в музей, работать
-Мне надо вот так... Изучи... -он поднял меня звонком рано утром, в такое время обычно я только отправляюсь спать (черт его  знает, чего ночью так хорошо работается). Он даже не спрашивал, не просил, его речь была лишена выражений: "простите", "пожалуйста", "будьте так добры"-наверняка, они для него -пустое украшательство речи и не более того. Я привык к такого рода обращению такого рода клиентов, а других давно не видел. Наверное они смотрели на меня как на прислугу, что-то вроде курьера, чистильщика обуви, если бы они ее чистили, а не меняли, переобуваясь на ходу.
Спорить бессмысленно, тем более деньги не у меня, а у них, хоть все мне не надо и я не заберу. Поэтому я решил, как говорили древние не удлинять не приятное, хотя работа вовсе не была как раз для меня не приятной, вот только заказчики, их "мнения", "вкусы"... решил побыстрее одеться. -Ты че молчишь-то?.. Не  выспался что ли? - он рассмеялся, так словно мы были давно знакомы. Швырнул мне под нос не план, не список, олеографию парадной столовой одного очень известного дворца... Я-то без труда узнал ее, вспомнил автора. -Ты че молчишь?! Мне надо вот так... -Будет. - Так я не об этом. Когда? - Сегодня же вечером, после 8. -Нет, в 4. - Будет в 4. - Давай...
Спать не дал опять он. Трудно достаются мне  эти деньги, нет-нет да подумаю я. -Ты чего сделал?!.. Через полчаса я опять был у него. Он потерял дар речи, желваки ходили ходуном, напоминал быка на арене. Но долго искать ассоциаций мне не  пришлось. Он начал осыпать меня бранью.-Да, вы скажите же в чем именно моя ошибка? -Он даже осекся, открыл рот, я давно изучил свое ремесло, чем больше демонстрируешь спокойствие, тем быстрее возвращаешь все к деловому обращению. -Ты посмотри сам-то чего натворил... -я улыбнулся, мне это напомнило как со мной говорили родители в детстве. -Джотто, Пармиджанино, Пинтуриккио...-Чего-чего? Я этих вот ваших заумных слов не понимаю. "И это я помню, я вспомнил анекдот про Екатерину и адмирала, когда тот не выдержал на смотре и обругал матом офицеров и матросов. И лишь затем опомнившись начал рассыпаться в извинениях и любезностях императрице, та ему ответила: - Ничего-ничего, все-равно я ваших морских терминов не понимаю..." По-моему у меня сейчас именно такой клиент. С ними надо держать деловое обращение, иначе потеряешь все: и заказ, а с ним и деньги, и репутацию, а может чего похуже. Без лишних слов я достал ему ту же олеографию, что он утром оставил мне. -Вот именно, а ты что сделал? "Я начал терять терпение..." - Я достал репродукции между прочим за целый день работы, а у меня еще и другие заказы. Репродукции лучшего качества и по лучшей цене (что значит самые дорогие-эти люди привыкли не мелочиться, а наоборот бросаться деньгами в лицо).
Услышав, что "картинки" стоили дорого, он задумался. - Нет, ты подумай Иваныч (это означало, что вообще он смягчился и готов был согласиться). Когда утром я тебя вызвал, я обращал внимание не на эту как ее, живопись. Ты погляди ниже-то... И тут до меня дошло: он имел в виду паркет. - Паркет? - Вот именно. А ты что наделал? - Извините, -я сворачивал олеографию трубочкой, как план диспозиции. Хотя не собирался никогда ни с кем бороться. - Но постой, постой. Не горячись, - я здорово задел его за живое тем, что то, к чему он относился как к пустому развлечению (он и сейчас относился также), так дорого стоит. И думал: - Но ребята-то меня не поймут... И потом я женат, - уныло поглядел он, имея в виду обнаженную нимфу или сатира. И тут меня понесло, я просто говоря, что все сегодня же будет возвращено, и все расходы будут за счет гонорара, начал перечислять в каких картинных собраниях, музейных и частных коллекциях, не забыв упомянуть про Рокфеллера, висят оригиналы этих картин. -Нет, подожди, чего ты торопишься? Ты опять не выспался? С вами художниками...- Я архитектор. - ...с вами архитекторами трудно, блин, иметь дело.
Он обвел снова взглядом картины. То ли я действительно не выспался, то ли примеривался к новой стезе, если вот так будут терять заказы, но я вдруг опять, к своей неожиданности начал ... рассказывать сюжеты, биографии великих мастеров, и начал с Тициана, с "Динария кесаря". И видел как он заерзал на стуле, его вообще редко ставили в затруднительное положение, а тут новая информация: они все теперь стали набожными. Клянусь он-то, когда мне звонил, полагал это  все едва ли не порнографией. Затем мы молчали. Он поднялся с кресла. И наверное в первый раз в своей жизни поднялся, чтобы пойти ближе к картинам. Он был много раз за границей, да что там, он подолгу живет там, но я уверен, ни разу не был в музеях. Подойдя он морщился, я боялся, что мне все-таки придется вывозить картины обратно. Мне казалось, что он больше обращает внимание на  рамы. Внешнее обрамление. -Красивая чертовка, да? - Это святая. Он испуганно замолчал, проглотил слюну. Мне первый раз самому приходилось проявлять рвение: - Так что? Мне это возвращать? - Подожди-подожди, куда спешить. Ты вот что... Езжай домой, я тебе позвоню. Я понял, что он хочет посоветоваться. И вряд ли с моим коллегой. Его волновало туда ли его "интеллигент" ведет. Был паркет, и тут вдруг картины, к которым он относился как к обоям: не те, так другие.  Пожалуй нет, к обоям, декору на шелке на мебели относился куда более трепетнее. А я же тоже никуда не торопился, ему не терпелось остаться наедине, чтобы посоветовавшись, принять решение (и дело  было не в деньгах, дело бы в статусе, в опасении прослыть смешным, потерять репутацию, бог знает чем и как он ее достиг вместе с деньгами и положением), а я смотрел на прекрасные полотна, великих мастеров, узнаваемые сюжеты и знакомые знакомые фигуры, лица героев, впервые смотрел и думал: вот они все писаны с натуры, а значит в действительности были... не богами, не героями, а обыкновенными, при том, самыми обыкновенными людьми, которым за натуру платили не бог весть какие деньги, редко известны их имена, сомнительное порой ремесло, но они были настоящими людьми, может художники облагородили их лица, сделали комплимент их фигуре, но Аполлоны, Меркурии, Гиацинты, Минервы, Артемиды писались с натуры... 15 век, 16 век, фламандцы, новые, старые мастера, итальянцы, французы, немцы.
Он позвонил в 9 вечера, я спал, снова не  извинился: - Ты вот что... Ты подъезжай завтра, когда сможешь, только позвони. -Мне надо завтра в музей. - Это ты зря, послушай ты же на работе. - Мне надо в музей по работе... -Хорошо. Но будет моя жена, я вас с ней познакомлю. И договоримся об остальном. - А картины? - А что картины? - Мне их вывозить? - Ни в коем случае. Картины мы оставляем. Надо теперь обговорить обивку мебели, фон... И вот что, если ты все-равно завтра пойдешь в музей, может ты ... я-то тебе верю, но вот будет жена... может ты возьмешь какое-нибудь подтверждение? - Подтверждение чего? Что они столько стоят? - Да. -Хорошо, я возьму каталоги аукционов, выставок в галереях... - Нет-нет, она все-равно этого не понимает. Ты возьми какие-то счет-фактуры, счета, чеки...
Я положил трубку, подумав, напрасно может в свое время я не пошел работать в музей, экскурсоводом. Но вспомнив о зарплате, решил выспаться, чтобы говорить завтра о мебели и паркете, и о чеках. В сущности, те, для кого мастера рисовали картины, мало чем отличались  от него...  И Лиза дель Джокондо была всего лишь женой флорентийского очень богатого, но купца. Как говорится: кесарю-кесарево, божие( в данном случае -искусство)-богу...   


Фриз- карниз, орхестры- фасады... опистодом
Мастер, плотник Василий, работающий в управляющей компании, вернулся домой как обычно в 9 вечера (подвернулась "халтурка": менял рамы в одной из квартир). Жены не было дома. Сын сидел за письменным столом в комнате и делал уроки. Он поздоровался с отцом, улыбнулся, протер глаза рукой и отвернулся, переворачивая учебник. "Толковым парнем растет"-подумал удовлетворенно Василий, - "не в отца", - вздохнул только и пошел поискать чего-нибудь в холодильнике. "Колька, ты ел? Где мамка?"- сын сказал, что не голоден, а мамка в парикмахерской. Ничего не найдя, приготовив бутерброды, перекусив, Василий вернулся в комнату, где сын сидел за столом, думая посмотреть телевизор. "Пап, я вот тут чего-то не могу запомнить..." - Колька принес учебник с этими словами. Василий пролистал, отмечая глазом выделенные курсивом слова: наос, пронаос, целла, опистодом, анты, простиль, периптер, амфипростиль, диптер, антаблемент, фриз, каннелюры, капитель, архитрав, триглифы, метопы... Наткнувшись на волюты, он закрыл учебник и поглядел на обложку: "Книга для чтения в 5 классе по истории Древнего мира", затем на сына, среди всех выделенных слов, ему лично знакомы были только: карниз, фасад, да еще базы, балки, но они не были выделены. А там дальше еще были: орхестра, скена, просцений, пароды. На минуту ему показалось, что написано все явно с ошибками: оркестр, сцена, породы... но просцений и прочитанное раньше заставляло сомневаться. "Поможешь?"- спрашивал Колька. И Василий засел с сыном  за изучение античной архитектуры. Занятие его, любившего ремесло, даже увлекло. Он нашел еще не одно знакомое слово, среди которых колонна. Изучили и ордеры... Василий даже решил обратить внимание сына на современные здания в их собственном городе, казалось бы в 21в. где-то в северной Азии, небольшой, мало кому знакомый, а и в нем оказались здания в классическом стиле. Воспользовавшись интернетом, они начали листать фотографии, обсуждать, не заметив, как вернулась из парикмахерской жена с высокой новой прической, боявшаяся, что муж будет ругать ее, думая, что ему пришлось вместо нее засесть с Колькой за уроки, она тихонько прошмыгнула на кухню готовить ужин. И тут Василий читая вслух описание очередного творения древнегреческих зодчих, обратил внимание на то, что если в их городе старый не работавший давно кинотеатр, переделанный бывший Дом пионеров так, что от былой красоты мало что осталось, теперь все покрывает цветной сайдинг, даже колонны сделали квадратными цветными столбами, но их обыкновенно было: две, четыре, у бывшего Дома культуры предприятия, на котором работал еще дед (и были еще управдомы): целых шесть... то в описании древнегреческих: десять, двенадцать, тридцать шесть... Затем он начал внимательнее изучать встречающиеся параметры: высота 48 метров... Он решил поделиться этим с женой, напугал ее, зайдя с книжкой на кухню (что было все-таки редкостью). Она приготовилась "обороняться", но услышав в чем именно дело, увидев улыбающегося Кольку, которого усадила есть, довольного, что тому удалось не просто вовлечь отца в уроки, но и заинтересовать, отчего помощь вовсе не воспринималась как помощь... услышав, тем не менее отвернулась доваривать лапшу: "Что ты в самом деле, как маленький... -Нина, не будь Геростратом. - Да, какая мне разница сколько там было колонн? Ты вот лучше скажи: думаешь ты ремонт делать в коридоре или нет? Я вот тут (она хотела сказать, что сделала прическу на дому у подруги, да решила, что как-то странно было бы обращать самой внимание мужа на это)... у Янки была... так у нее такие обои красивые видела, говорит, что здесь можно такие же найти..." Но разочарованный Васька отложил учебник в сторону, включил телевизор, нашел хоккей и удобнее устроился в кресле, лишь слыша, как сын с женой (которая каждый раз обращалась в его сторону, смотря то с сыном в учебник, то на мужа) повторяли шепотом: триглифы, абака, эхины... А шедевры местной архитектуры, которыми иногда Василий восхищался, вспоминая как сам бегал в кино, ходил в кружки в Дом пионеров, оказались миниатюрными эпигонскими копиями древних периптеров и амфипростилей. Хоккей не шел... Показывали игру одного американского клуба с другим, болеть было не за кого. Из оцепенения вывела жена: "А почему бы нам взять летом и не съездить в Турцию? Или Тунис?" Тему горячо все поддержали, начали мечтать о пляжах, соляных пещерах, вспоминать кто что видел у кого в Одноклассниках на фото, но никто не вспомнил про Храм Артемиды в Эфесе (чудо света между прочим), или что в Тунисе археологи давно открыли руины древнего Карфагена (а ведь в возрасте Кольки и даже меньше Вася и сам читал и как гуси Рим спасли, и про слонов Ганнибала, и где это теперь? Кто же стал Геростратом?). "Вне пределов Олимпа солнце не видит нигде равной ему красоты..." Василий громко с досады хлопнул себя по коленке, он вспомнил, что завтра им надо с утра заниматься фасадом, кровлей и карнизом дома по Будапештской, 746... "Что имеем в опистодоме?"- жена и сын его совсем не поняли. Когда поужинали, разобрались, что в "загашнике" деньги только на ремонт, поняли, что с Тунисом, и даже с Херсонесом Таврическим придется пока что повременить: таланты может быть где-то какие-то и еще есть, но оболов маловато, не брать же в самом деле кредит, чтобы поглядеть на то, что осталось от Храма Артемиды, не хватает.   



Весенний канкан
В подъезде старого как пишут риэлторы: КГБ, то есть крупногабаритного дома, «сталинки» в центре большого города, дома номер 8 по проспекту Рижскому стоял мужчина в кремовом плаще, без шляпы или шапки, но с букетом цветов. Стоял уже полчаса. В стекло старой высокой, почтенной подъездной двери (еще без домофона, но без консьержа) он смотрел на улицу, на широкий проспект, и кажется пребывал все в том же рассеянно-романтическом настроении, с которым входил в этот дом.  Шел дождь. Но ему было тепло. Он не успел промокнуть. А главное была весна. И дождь был весенний. И у него было свидание. С любимой женщиной. С которой он полагал все серьезно, настолько насколько может быть серьезно для закоренелого холостяка средних лет. Он вошел в подъезд полчаса тому назад, когда на улице начался дождь. Но сейчас он успел загнать в дома многих, кто не хотел еще больше промокнуть. 
Была весна. Снег в городе тает очень быстро. На дороге его давно не было. Он смотрел на движение автомобилей, автобусов. А еще невольно прислушивался к  звонкому смеху. Он слышился из квартиры номер 1.  Ее снимали две молоденьких студентки одного из местных вузов. Они ждали в гости сегодня молодых людей. Было утро, но они уже выходили в магазин, который был в том же доме. Может для них он-не молодой ухажер оказался столь забавным. Но этого не видел. А только слышал, догадывался. Они только что прошмыгнули мимо него. А видел он сейчас небо, вовсе не затянутое тучами, а так лишь чуть-чуть облаками, светило яркое весеннее  Солнце сквозь капли дождя. И на капли дождя на стекле подъездной двери. Сегодня был выходной. И он пришел к любимой женщине, как договорились. Жила она с мальчиком, сыном, на втором этаже. Прямо над квартирой студенток. Но ее не оказалось дома (записки тоже). То, что она не открывала, то, что ее не было дома, само по себе могло показаться и странным. Но он пребывал в расслабленно-рассеянном настроении. Радовался, что не надо сейчас мокнуть под дождем, хоть и теплым, весенним. Главное он влюблен, это он знал точно. И кончилась, наконец, зима, и это тоже было бесспорным. С погодой вообще не поспоришь.   
Дверь подъезда распахнулась. Полетели брызги. Отряхивали зонтик. Когда он оказался сложен мужчина разглядел: в дом вошел, сгорбившись, престарелый жилец из квартиры номер 2. Он каждое утро, в любое время года и в любую погоду (человек «старой закалки» как он и сам себя называл) выходил на прогулку. На нем было пальто, он бы вымок, но он предусмотрительно (и дело не в памяти, а просто… но ты сама догадаешься в чем это просто) оказался с зонтом. Он прошел мимо него, опираясь на трость, стараясь ни на кого не заглядывать, не замечать (тоже «старая привычка», хорошая или нет, не нам судить). Повернул ключ в замке, захлопнулась дверь. Заглянем, в отличие от главного героя в квартиру. –А можно? – Можно, мы никому не расскажем.   
В коридоре старик открыл шкаф и, вытащив вешалку, повесил пальто сушиться снаружи на зеркало старого шкафа. В шкафу остался, мы это видели, висеть пиджак с планками. Он был ветераном войны. - Это ты? – раздался скрипучий женский голос из комнаты, перебивавший включенный на полную громкость телевизор.
- Нет. Твой любовник Крыжановский, с приветом, - проворчал старик. – Чего же это он опять обязательно с приветом? И его фамилия Крижановский, а звать вообще Рауль, и никакой не любовник, не выдумывай и не болтай лишнего, да еще стоя у двери.- Ну, кто еще может быть.
Он вспомнил о «молодом» человеке (для него молодом) с букетом, стоявшим в подъезде, улыбнулся, поставил трость в коридоре и вошел в их единственную комнату. Мужчина тоже слышал обрывки разговора (слишком громко говорят пожилые люди, потому что не слышат, да еще телевизор, то забыли выключить, пятое, десятое, шестое, другое, память подводит, но зонтик она настояла, чтобы он взял и выставила перед прогулкой еще утром, сверив свои впечатления с прогнозом погоды) голоса в коридоре.
А тем временем. Недалеко от этого дома. А рядом еще и еще похожие дома. –И в каждом стоит мужчина с букетом цветов? – Нет, конечно. Слушай.
Не молодая, но моложавая, молодо выглядящая… - Это в 40 лет? – Почему в 40? Не хочешь, не слушай. –У тебя где-то была такая фраза в рассказе, не в этом, в другом. – Может быть, не перебивай. –Я замерзла. – Ах, ты моя маленькая, подыми башлык. – Что? – Капюшон. – Так и говорил бы… Женщина, в белом пальто весело (…ага, вприпрыжку) бежала домой. Она опаздывала (а, тогда понятно). Она спускалась по огромной лестнице, напевая что-то себе под нос. Она не захватила с собой зонт. Торопилась с сыном в хореографический кружок. Хоть и был выходной. Забыла поглядеть или послушать про  погоду (а окна видимо заклеены, как во время войны-светомаскировка…-я не реагирую, но рассказываю все-равно тебе). И что что дождь? Это же весенний. А в весеннем дожде тепло (очень, бррр, ты рассказываешь как пишешь) предстоящего лета. У нее было тепло на душе (прибила кого-то, хи…)
……………………………………………………………………..Ладно, я пошутила же. Продолжай. Я замерзла.-Пританцовывай.
…Только что ей удалось записать сына на бальные танцы, входящие в моду (они давно уже вышли… ой, прости). И сама вспоминала, свой школьный бал, как долго репетировали, разучивали вальс, как все время сбивалась с такта. Улыбаясь, она вспомнила школьного педагога хореографии. Удивительно, как давно это было, или вовсе не так давно, а сын, ее сын уже будет разучивать танцы. Он так захотел этого. А она едва сама не чувствовала себя школьницей, потому что наверное была влюблена и знала, что ее сейчас ждут. Она только чуть- чуть беспокоилась, а что если он… ушел, она вспомнила, что не оставила записки, или смущаясь, не хочет стоять как подросток в подъезде и мокнет сейчас снаружи. С букетом алых и белых роз, все как она, и он уже знает, любит. Только бы он не ушел. Ах, как не вовремя у них в этой школе занятия в выходной день. Только бы он дождался. Она спешила. Отстукивая каблуками по лестнице. А по стеклу в это время в подъезде, перед ее любимым, громко, настойчиво, словно тоже просился войти, радостно, играя солнечным светом, отстукивал дождь, как умел, весенний канкан.

Средство массовой информации
Говорю тут по радио. Радиоведущим когда был. Как всегда, выходя из эфира, передаю привет жене. Женат когда был. Одна слушательница, чую, думает: - Как он надоел со своей женой. Посмотреть бы на нее, что за женщина. Помню просьбу в инете (когда он только появился и были чаты, аська): пришлите фото мужа Тутты Ларсен, охота посмотреть. Радио действительно первым из современных, т.н. электронных СМИ дало почувствовать человеку свою вездесущность. А потом ТВ: телефильмы, и актеры становятся как будто для миллионов зрителей «гостями».
Я ей: - Посмотреть нельзя пока мы не на ТВ. Можно послушать, она работает ведущей на той же радиостанции.-И тоже передает приветы тебе? – продолжается наш «мысленный» радиодиалог. –Иногда. – Как интересно. – Обычно, так и говорит и передаю привет как всегда своему мужу-коллеге. –Я не про техническую сторону. Послушай, а зачем вы это делаете? Если оба работаете в эфире? –А зачем мы это делаем, если каждый день встречаемся дома?..  –Как и я, кстати, слушаю вас в утренние и вечерние часы, каждый день… -Это технический прогресс. Потом еще интернет будет, потом еще хщоджолыд… - А что это? – Извини, мне некогда. У меня сейчас запись.

Может быть это глупо, но ты не помнишь когда ты обо мне впервые узнала? Нет я не про нашу первую встречу. А вот не помнишь, когда ты была маленькой и боялась спать одна. У тебя ведь был такой мишка с бантиком, которого ты брала с собой в кровать. Откуда я это знаю? Погоди, а ты помнишь как ты тогда посмотрела в 6-м классе на своего одноклассника. Нет это был не я. А в кино? Помнишь ты тогда еще повесила на стену постер с тем актером. Нет я никогда не снимался в кино. Но разве ты еще не поняла о чем я?


Смайл
Она высылала мне по электронной почте свое старое фото – она редко фотографируется, считает себя не фотогеничной. Говорит, что она мало изменилась. Все такая же. На фото - маленькая, востроносая девчонка. Улыбается. - Только косы обрезала. Она инвалид детства: ДЦП. Любит дамские романы. Не зачерствела душой, не ожесточилась. Напротив, она любит Бога. Хотя, даже выйти просто на улицу ей не легко. Но, какая радость для нее эти прогулки. Поездки в автобусе. Ведь все время приходится сидеть дома. За компом. А тут – улица, полная неожиданностей. Люди. Но, сегодня она мне рассказала.
Сегодня она ехала в автобусе. Задумалась, глядя в окно, замечталась. О чем-то. И тут какой-то парень наступил ей на ногу. Он и не заметил, что она инвалид. Да к тому же выпивший, вроде был. Больно. Но она считает - сама виновата. Ноги не слушаются ее, выворачиваются. – Чего расселась? А она извинилась. Пишет, что не знала, куда себя деть. 
Я отправил ей смайл. Грустный. Кстати, почему не придумают смайл, обозначающий – «мечтаю» или «думаю»?*

*Тогда (лет пятнадцать назад) еще «не придумали».


Автограф
- Черепановы Толстого привезли! –кричит сосед, а сам пустые бутылки в авоське несет.
- Какого Толстого?!
- Толстого. Графа. Писателя. На «Жигулях» со станции сейчас вместе с ним проехали.
- Да ведь он умер давно?!
- Не знаю.
Я с мамой решил разыскать его. Черепановские «Жигули» хорошо знали, видели их со станции, как они проехали. Пошли. Подошли к одной «хрущевке»: - А, не здесь! Видишь, машины нет. – Да вон же она!
У соседней пятиэтажки стоит, действительно. Подходим. Сидит на лавочке старичок, но на писателя совсем не похож:
- Толстого? Да, привезли. Только он говорит, что попало. Да вон они идут.
И тут, смотрим, из-за второго дома показались трое: Черепановы – муж с женой Мариной и старичок в красной рубахе, очень на Толстого как на портретах похож, идет, слегка опираясь на тросточку.
Подходит, садится на лавочку с Мариной, напротив того старичка. Черепанов рядом встал, улыбается. Я подхожу (не поверил, но спрашиваю):
- Здравствуйте! Я только хотел сказать, что люблю ваши романы.
-Это какие именно?
-«Войну и мир» и «Анну Каренину».
- Да?
- Да. «Войну и мир» - все 6 томов и «Анну Каренину» - 2 тома, все прочитал. Еще в школе.
- В школе зря такое читают.
- Я вот хотел только спросить по поводу «Анны Карениной»?
- Ну спрашивай, спрашивай.
- Почему Вронский не застрелился? Такая любовь была!
- Да не любовь это. А физическая близость.
- Ну да. Разные вещи. Спасибо.
Ухожу. Потом, досада взяла, а автограф? Старичок пересел на скамейку к старичку. Я подошел к маме, та достала покет-бук «Анны Карениной». С ним подхожу:
- А можно Вас попросить автограф?
Протягиваю книгу.
- Что-то не очень презентабельная.
- А формат удобный. С собой взять. На работу.
-Что же написать?
- Ивану!
- «Ивану…» Как по батюшке?
-Модестович (остановился, то ли соображал как пишется, то ли еще чего). «…Меньше задавай глупых вопросов, читай внимательней. А какая книга не нравится, попробуй  напиши сам как Толстой. И никогда не женись». Так пойдет?
- Пойдет! – обрадовался я. И тут вдруг подпись читаю: Лев Никифирович Черепанов.


Таблетки от жадности
В детстве я часто отдыхал с отцом на «море». Хотя, это было и не настоящее море, Черное или Балтийское. А так – водохранилище. Запруда на реке.
Путевку давали отцу почти каждый его отпуск, то есть раз в году. Но зимой мы не были там ни разу. Вдвоем. Но об этом еще впереди. А вот летом были частыми гостями. Наряду с другими мальчишками – Пашей, Ильей. Я знал многих.
Но его я встретил впервые. И полюбил. Не его, не сразу. Его сестру. А я забыл сказать, что у него была сестра? Он и она – оба загорелые (приехали раньше нас), синеглазые, тонкие, с соломенными волосами. На нем синие плавки с чайкой, на ней бирюзовый купальник.
Мы любили ходить в кино на соседнюю базу. Вдвоем. Там в деревянном бараке, по вечерам крутили видеофильмы. Однажды, мы попали на «Американского оборотня». Фильм закончился около полуночи. Надо было возвращаться к себе, через лес, отделявший две базы. Перелезать через забор. Дырки в нем не было. А забор был не маленький. Да еще в темноте. Одни. Романтика?
- Послушай, а твоя сестра?
- Что?
- Она ведь была там. Я ее видел. Как она вернулась?
- А. Не знаю. Поди, спит уже.
- После такого фильма?
Если с ним я мог бегать в кино, то его сестру видел не часто. Но, всякий раз я страстно смотрел на нее. А она? Она кокетничала со всеми, строила глазки мужчинам, не обращая на нас - пацанов никакого внимания. Считая нас – маленькими мальчиками. И лишь иногда снисходила для того, чтобы выразить свое презрение, покричать на нас, пошипеть, пошпынять, попенять. С нами ни говорить, ни заигрывать ей было нельзя. Если мы по ее мнению, баловались, она делала круглые глаза (до того прищуренные, «стрелявшие» по сторонам) и кричала: – Дениска, я ведь все расскажу папе и маме, когда они приедут (а отдыхали они вдвоем, сестра была намного нас старше). – У, мегера, - картавил себе под нос мой друг и ее брат. А я с каждым разом влюблялся в нее все сильнее. На базе были еще девочки. Одна учила меня плавать. Но водиться с девчонками мы считали за низость. Потому и те уроки я брал втайне от всех.
Девочкам не разрешали кататься одним на лодке. Только в "лягушатнике". А она каталась, мы видели. Смелая. И мы часто катались. Одни. Он греб. Я сидел перед ним. Косился в его сторону. Смотрел, как он тужится, наклоняется туда-сюда. Пока брызги от весел летели в мою сторону. А когда это мне надоедало, или я хотел покрасоваться перед ним, то поворачивался к нему спиной, и болтал ногами в воде.
Утрами я часто заставал его на берегу. Где он удил рыбу. Мне не хватало для этого усидчивости. А я поражался его терпению. Зажмет удочку между ног, нацепит на крючок червяка, закинет и сидит. И пройдет не мало времени, прежде чем у него в руках забьется рыбешка.
Играли в волейбол, теннис. У теннисной площадки был турник. Я висел на нем как бревно. И с не меньшим восторгом, с каким смотрел на его сестру, как только она появлялась, я наблюдал, как он подтягивается. Легко и ловко.
- Что с тобой? – Солнце било в глаза. – Ничего.

- Будем драться? С боксерами?
На базу приехали какие-то пацаны – боксеры, и подзадоривали всех, высмеяли нас при моем отце, в столовой. Я предпочел худой мир с ними. Драки не состоялось.
А потом мы поссорились. Из-за чего? Я и не вспомню. Но я крикнул ему в лицо: - Доходяга (он был в отличие от меня худой и стройный)! Он как-то сощурил глаза,  посмотрел на меня, сплюнул, - А ты трус! - развернулся и продолжил свое занятие – ковыряться у качели, которую  мы, наверное, и не поделили. Он любил разгонять качели и переворачиваться на них. Раз, второй, третий.
На другой день он подошел, чтобы сказать мне: - Я завтра уезжаю. Я промолчал.
И вот настал день прощания. Приехали их родители. Когда я вышел, чтобы их проводить, сестра уже сидела в машине. А он вертелся вокруг нее, играл ногой. Наши отцы познакомились. Пожали друг другу руки. Нас тоже толкнули друг к другу: - У меня дома такая же собака, - сказал я ему на прощание, поглаживая спаниеля, выпрыгнувшего из машины. – Ну и что? Он сел. И они уехали. А мне осталось бродить в одиночестве, я ни с кем не хотел больше дружить. Никого любить. Я вспоминал, бродя по пляжу, как мы еще вчера бегали тут, гоняли надувной мяч.
А его сестра? Она вставала передо мной в тот момент, когда я пытался через него заговорить с ней:
- Знаешь анекдот? Денис?
- Дениска, пойдем домой.
- Один анекдот?
- Ну?
- Дайте мне таблетки от жадности. Да побольше-побольше-побольше, - я делал круглые глаза, открывал больше рот. Мы заходились от смеха, а она только фыркнув, поворачивалась к нам спиной и шла к дому одна: - Дурачки.
- Она собирается в институт.
- Благородных девиц?
- Не знаю.

Прошло лет 20. И я снова приехал на «море». Только зимой и один. Мне было лет 28. И там я встретил ее. Одну. Тут когда-то она меня заколдовала. Я едва ее узнал. Ей было за 40. И все-таки это была она. Я узнал ее по манерам, которые так трудно бывает изменить, по соломенным (все еще) волосам, хотя и не столь длинным, по синим глазам. Она была все такой же стройной – это у них наследственное. И, казалось, не преклонной. Я не навязывался ей в компанию. Пока, не заметил на себе ее взгляда. Да-да. Теперь она, как когда-то я, ждала моего появления рядом, пыталась заговорить чрез третьих лиц. Но я не поддавался. Наконец,  она не выдержала, и сама заговорила со мной. Помог его величество случай. Нарочно или нет, но она едва не пролила на меня суп в столовой. Мы сели вместе и она заговорила. Я не решился выдать себя и расспросить о ее младшем брате .
- Ольга?
- Ольга? Откуда ты знаешь, как меня зовут?
- А я не знаю. Так. Угадал.
И мы разговорились.
- Ты учишься?
- Нет. Да и не учился.
- Ну, и правильно. Нынче, что не дурак, то с дипломом.
- А Вы?
- Ну, я давно закончила. Я врач. Работаю в военкомате. Хочешь, сделаю тебе отсрочку от армии?
- Спасибо, уже не надо.
- Что больной? Ну, не хочешь не отвечай. Забавно как эти юноши приходят и уже не обращают на меня никакого внимания. Не то, что на мою медсестру.
- Вы замужем?
- Была. Рассталась, прожив 15 лет. Я думала, он – идеальный мужчина. Потом, стала замечать кое-что. Но все думала, что и на Солнце бывают пятна. Но, в конце концов, он оказался патологическим ревнивцем, хотя я ему и повода никогда не давала. Но ведь патологические ревнуют без всякого повода. Потом, он оказался еще и жмотом. Прятал, пересчитывал деньги. Выключал свет вечером, - экономил электроэнергию. За 100 рублей готов был удавиться. Выдавал мне и сыну по 200 рублей в день.
Потом был еще один мужчина. Но мой сын оказался между нами в прямом и переносном смысле. Мне некуда было его деть. Он всегда был при мне. Садился между ним и мной. Но потом я поняла, что никто не хочет воспитывать чужого ребенка.
- А сейчас, где он? Он не с Вами?
- В лагере. Пока я отдыхаю и устраиваю свою личную жизнь.
- Можно не скромный вопрос?
- Ну?
- Вы несчастны?
- Вся наша жизнь – это бег за механическим зайцем. Счастье – это и есть тот заяц, понимаешь? Ты свободен?
- Нет.

- Вы еще встретите мужчину. Вы еще молоды.
- Когда я была маленькой девочкой, мне казалось, что я не живу, а что это просто какая-то старая женщина видит сон.
- Вы еще молоды.
- Нет. И вот теперь я понимаю, что это не сон, а явь. Или я проснулась? Ты смотрел кино «Кризис среднего возраста» Сукачева?
- Нет. Я не смотрю такие фильмы.
- Маленький.
Я занервничал. Она опять за свое?
- Ну, не обижайся. Она вздохнула: - Дайте мне Оскара…
- Вы разве актриса?
- Любая женщина - актриса.
- Но Вы не снимаетесь в кино?
- Оскара за роль в этой жизни. Эх, иногда мне жаль, что я не могу быть одновременно кем-то другим. Например, тобой. А бываю ли я, вообще, собой?
Прощаясь, я сказал:
- Хотите анекдот? Один? Короткий?
- Ну? Так что за анекдот?
- Про таблетки от жадности.
- Не знаю.
- Приходит человек в аптеку и спрашивает: - Дайте мне таблетки от жадности. Да побольше-побольше-побольше.
Я смотрел на нее и не смеялся. А она, задумавшись, вдруг разразилась таким непосредственным смехом.
- Поняла. Да. Смешно.
Дошло ли до нее то, что я пытался ей этим анекдотом просто напомнить ей о себе, о нас, о ней самой? Но, похоже, она меня не узнала.

Наказание без преступления
На даче Миколайчук пахло сосной. Ее окружал высокий кирпичный забор. За ним - сосновый лес. И соседние дачи. Они называли дачу на свой манер – Замком. Или по-французски - Шато. И, правда, огромный двухэтажный деревянный дом с мансардой с остроконечной крышей издали его чем-то напоминал. Сегодня, в Замке принимали гостей. В общем, как обычно. Без компании не обходился почти ни один вечер. Общество составляли как всегда: актеры, художники, литераторы. Богема, как их называют. Перед домом были выставлены столы. За ними-то все и расселись. Кому-то достался стул, кому-то кресло-качалка. Женщины семьи Миколайчук: жена старшего брата, младшего, две дочери младшего. Готовили, хлопотали на кухне. Иногда они выходили, чтобы послушать о чем говорят.
Со всеми сидел,я забыл познакомить, дядя Ваня - бедный родственник, который найдется в любой семье. Его терпели, потому что он подобрал ключик к дочерям, шутил. И не терпели, потому что он не умел хранить секреты, как говорится вода в нем не держалась. К литературе он не имел отношения, если не считать, что когда-то любил как в романе Вишневского "Одиночество в сети" такую Наташу, и учил язык жестов, да еще знал Рума Флейшмана, тезку того, что был отмечен Набоковым в "Лолите".
- Ценности молодого поколения известны: на первом месте - я, я, я и деньги. Профессия учителя, как они говорят, отстойная.
- Правда, дядя, мне не идет этот цвет?
- А ты чернокожая, вот потому.
- Да ну, Вас.
- Слышали, Перельман, отказался от премии в 1 миллион долларов. Но налоговые инспекторы не поверили и пришли к нему за процентами.
- А тараканов у вас тут нету? Я их боюсь.
- Мы их жарим с луком.
- Фу, дядя.
- Женщины идите к нам.
- А готовить, кто будет. Мужчин надо кормить.
- А вы их в бочку с сиропом. Ха-ха.

- А Вы я смотрю курите "Беломор"? - сказал он, обратившись к одному из гостей. Все ожидали какой-нибудь шутки.
- Да, старая привычка. С советских времен.
- А знаете ли Вы, что при стротельстве Беломорканала погибло 220 тысяч человек.
- Так что же мне бросить курить?
- Не знаю. Перейдите на легкие сигареты. На "Марльборо", например.
- Нет, я патриот.
- А я по-вашему, нет?
- Не поговорить ли нам о русской литературе?
- Побазарить? Как выражается наша молодежь? Ха-ха? - и после паузы: - А, - махнув рукой, - что наши писатели? Какой-нибудь помешанный Гоголь? Или доходяга Чехов? Или картежник Достоевский? Не было у нас в роду Хэмингуэев.
Разговор в присутствии дяди Вани прекратился, так и не завязавшись.
 И видя, что никто не собирается поддержать беседу, за что бы он не брался, подымаясь: - Пойду спать.
- Ушел.
- Достоевский - человек сложной судьбы, - сказал кто-то, задумавшись, как только дядя Ваня вышел. - Мать и отец рано умерли, он был приговорен к смертной казни, прошел каторгу, у него умерла первая жена, он был тяжело болен - эпилепсией. Словом прошел через самые страшные испытания, которые могут выпасть на человека. А знаете как о нем говорила его вторая жена? "Мой муж представлял собой идеал человека". Толстой сказал о ней, впрочем: "Многие русские писатели чувствовали себя лучше, если бы у них была такая жена, как у Достоевского".
- Да ведь она была филателисткой?
- Да, 49 лет собирала почтовые марки. А поводом стал спор с Федором Михайловичем, который отвергал в женщинах какую-либо выдержку, упорное и продолжительное стремление к достижению намеченной цели.
- Однако, какая натура.
- А что, Раскольников получил деньги. Он закончил университет?
Речь шла о герое романа Достоевского. Спрашивал Никита, пощипывая усы.
- Нет. Он ведь, как говорят, другие университеты стал, затем проходить. Его ведь судили и приговорили к каторге.
- А я признаться, и забыл сюжет романа. Там что-то про «тварь дрожащую»?
- Студент, бросивший учебу из-за недостатка средств, думает о судьбе своей и своих близких - и о судьбах человечества. В соответствии с популярными тогда в обществе теориями он считает, что люди делятся на необыкновенных, прокладывающих новые пути человечеству, и обыкновенных, призванных служить "материалом", из которого раз или два в столетие рождаются необыкновенные. На необыкновенных нормы морали и законы не распространяются, значит они могут даровать сами себе право на преступление Разрешить себе "по совести", пролитие чужой крови.
- Да-да, вспоминаю. "Кто я? Тварь дрожащая" или "право имеющий"? Так, что он с деньгами-то хотел сделать?
- Собирался убив старуху: избавить сестру от нелюбимого жениха, помочь семье Мармеладовых и другим несчастливым, самому закончить университет и заняться наукой. А, Вы, Никита Сергеевич?
- А что я?
- Смогли бы убить на добрые дела?
- Нет, - сказал Миколайчук, отбросив со штанов соринку, - я не филантроп. И, потом, убивают ведь людей и без идеи.
- Однако, в этом романе, - пропел последнее слово один из участников беседы, какой-то писатель, - заложена глубокая философская истина:  нельзя любить людей выборочно, авторами больших и маленьких теорий "облагодетельствования" и спасения человечества обычно движет не подлинная любовь к людям, а жажда самоутверждения. Страшна власть ложной теории.
- Однако, там по-моему было не одно убийство. Он ведь девушку еще прибил.
- Да, работавшую у старухи Лизавету.
- После преступления для Раскольникова сразу же начинается наказание, - пропел писатель, - он проводит несколько дней в беспамятстве, а придя в себя уже не может жить по прежнему: чему - то радоваться, кого-то любить, даже разговаривать по -прежнему с людьми. Кровь его жертвы кричала в нем. Он не может переносить присутствие матери и сестры. Единственный человек, с кем он Раскольников еще в состоянии общаться,- дочь Мармеладова Соня. Вскоре он напрямую признается ей в убийстве. Не отказываясь разделить с ним его судьбу, Соня твердо говорит, что единственное спасение - в признании своей вины и публичного покаяния. После признания Раскольникова, его отправляют на каторгу. Соня едет с ним. Раскольников долго не испытывает раскаяния, ему кажется , что действительно "необыкновенные" люди "вынесли" свои преступления "и потому они правы". Однажды Раскольникову снится сон, что человечество поразила моровая язва. Именно после этого он понимает, что этот страшный сон может стать явью, если его теория овладеет людьми и никто не захочет считать себя всего лишь "материалом" , "тварью дрожащей".
Однако окончательно Раскольников освобождается от пут пленившей его идеи только, тогда когда впервые по-настоящему полюбил, другого человека - Соню.
- Любовь спасет мир. Не так ли?
- Красота.
- А не все ли едино. Красота, любовь. Кстати, кто это сказал? Чехов?
- Это сказал Достоевский.
Из кухни пахнуло едой. Беседа оборвалась. Вскоре принесли и поставили на столы - щи из свежей капусты. В них была свинина с костью, плавали лук, картошка, помидоры, и, конечно, листья  капусты.
- Как вовремя. А то у меня от Раскольникова заныло в желудке и, раскололась голова.
- А что дальше?
- С Раскольниковым?
- Да нет. Чем будем закусывать?
- А будем пить?
- Конечно.
Принесли в графинчиках водку. Рюмочки уже давно стояли. И дожидались.
- А на закуску блинчики.
- Блинчики? – уныло переспросил Никита. - Ну, пусть будут блинчики. По-царски?
- По-царски.
- Это как?
- Узнаете.

Женщины на кухне, достали смешанные с теплым молоком и мукой дрожжи. Взбивали белки в крутую пену. И пекли блины на растительном масле, выкладывая их на тарелки, и заправляли в них икру.
Гости, надкусав блины, удивлялись: - С икрой?

Идеальная закуска для начала застолья, между прочим. Блинчики с икрой ушли на ура за 2-3 тоста. Пили за все: за русскую литературу, за русский театр, за хозяев и гостей этого гостеприимного дома.
- Наступила ночь, и в стране дураков закипела работа, - процитировал Никита, вновь подавая повод к беседе.- Да Вы знаете, у нас в московской квартире отключили горячую воду. В прошлом году было тоже самое.
- Ой, я помню, как когда Маша была еще маленькой у нас отключили воду, - вмешалась жена, присоединившаяся к столу.  Встал вопрос об эмиграции.
- Неужели?
- К родителям, - рассмеялась она. Составляли эмиграционный список. Коляску, весы- у нас же контроль веса, бутылочки-сосочки-смесь. Одежда - понятно. Что-то от газиков, масло, салфетки. Словом, настоящее "хождение по мукам".
- Второй раз поминаем Толстого. Алексея, - писатель пригубил.
- Кстати, почему многие годы "Страной Дураков" назывался СССР? Это что - искусство так сильно воздействует на психику или наоборот - действительность вызывает появление таких произведений?
- А Вы, как думаете, Никита Сергеич, "Золотой ключик" - просто сказка или же - сатирическое произведение со скрытым подтекстом?
- Да ведь Вам лучше знать, Николай Антонович. Ну? Дайте нам ключик от "Ключика"?
- Попытка выявить скрытый авторский замысел в "Золотом ключике" уже была предпринята талантливым киевским публицистом Петровским. В частности, он совершенно справедливо заключил, что в качестве прототипа образа Пьеро послужила фигура Блока. Но такой вывод, сделанный без определения внутренней структуры произведения, ставит больше вопросов, чем дает ответов. В "сказке" Пьеро является объектом осмеяния, однако если учесть, что эта "сказка" создавалась Толстым в 1935 году сразу же после инфаркта, когда автор не был уверен, выживет ли, то ее истинное содержание должно рассматриваться как его духовное завещание. И мог ли Толстой в такой ситуации высмеивать Блока, который умер почти за пятнадцать лет до этого? Чтобы принять подобную точку зрения, нужно очень не верить в порядочность людей.
- А Вы в нее верите? – бросил Миколайчук на ходу.
- В рукописи жанр сказки был определен как "новый роман для детей и для взрослых», - продолжал писатель.
- А я помню, помню, - отозвался актер. "Пьеро при виде Мальвины начал бормотать слова - столь бессвязные и глупые, что мы их здесь не приводим", - он рассмеялся. Шутку подхватили остальные.
- Кстати, в книге много стилистических несуразностей. "Из фонтана била тоненькая струя воды" - естественно же, если "тоненькая", то уж никак не "струя", а "струйка" - ведь "детская" же "сказка" все-таки, а Толстой ведь не начинающий литератор. Для решения поставленной задачи он выпускает целый залп таких несуразных сочетаний: "зевая хорошеньким ртом", "широко открыла заспанные хорошенькие глаза", "всплеснула хорошенькими руками" - ведь действительно, если "хорошенькие", причем так густо поданные, то читатель, естественно, ждет стилистического согласования в виде "глазки", "ротик", "ручки", тем более что речь-то идет о кукле.
- Кстати, Николай Антонович, а чем кончает Буратино?
- Пиноккио в своих приключениях и испытаниях нравственно очищается - и обретает душу, становится живым мальчиком. Буратино же остается деревянной куклой.
Второе, не менее важное отличие "Золотого ключика" от "Приключений Пиноккио" - место действия. Из итальянской сказки в фабулу "Золотого ключика" взята лишь Страна Дураков, все другие места (в том числе и Страна Трудолюбивых Пчел) не введены. Стоит повнимательнее вчитаться, где именно живет и странствует Буратино. Внешне все выглядит как будто бы ясно - есть "городок на берегу Средиземного моря" и есть Город Дураков в Стране Дураков (Болвания у Коллоди).
- А с чего все все-таки решили, что под Страной дураков следует разуметь СССР? Или Россию, вообще? – напыжился Никита.
- Ну, как же. Там есть место: "Двери в домах раскрылись, выбежали маленькие человечки, полезли в игрушечный трамвай. Кондуктор зазвонил, вагоновожатый завертел ручку, мальчишка живо прицепился к колбасе, милиционер засвистел». Милиционер понимаете?
- А мне всегда, казалось, что это пародия на МХАТ, - отозвался актер.
- И Вы правы. Незадолго до «Ключика" этому театру как раз было присвоено имя Горького. Он появился как раз в период, связанный с возвращением Горького из Италии. Это - не те его "Итальянские сказки", а уже самые настоящие советские, прославляющие и репрессивный режим, и "самого лучшего друга всех детей". Из него сделали живую легенду, эдакого неприкасаемого идола. Действительно, за пародирование Блока Толстому нечего было опасаться, а вот сатиру на "народного учителя" следовало упрятать в тексте поглубже, не то самого автора могли упрятать. Впрочем, в пьесе "Золотой ключик", написанной в 1938 году, Толстой все-таки не удержался, вложил в уста Буратино высказывание: "Мой папа хочет сделать из меня народного учителя".
- Ну? А что-нибудь пикантное, про Мальвину, можете нам рассказать?
- Сбежавшую из театра "самую красивую куклу" в жизни звали не Мальвиной, а Марией. Она была не только самой красивой актрисой Художественного театра, но вообще считалась в свое время одной из наиболее красивых женщин России. Она действительно сбежала и из театра, и от мужа... На Капри - вместе с Горьким...
- Браво, - как в театре захлопала в ладоши жена младшего из Миколайчук.
- Бедный папа Карло.
- Бедные редко бывают счастливыми.
- Не в деньгах счастье.
- Ну, это глупая сентенция.
- Почему? Не спорю, деньги облегчают решение многих насущных вопросов, но не могут изменить судьбу, не могут воскресить близких, за деньги нельзя купить талант,чувства.

Оказавшись с мешком (даже с чемоданом) денег в пустыне, где нет ни одного человека, вы перестанете им радоваться, они покажутся совершенно ненужной, тяжёлой ношей.

- А Вы, Николай Антонович? Вы – бедный или богатый?
- Меня считают талантливым.
- И Вы способны на чувства? – многозначительно докончила жена младшего Миколайчук.
- И я свободен. У богатого человека нет ни одной свободной секунды. Он постоянно дрожит за свою жизнь. Деньги – это зависимость, и чем больше денег, тем зависимость сильнее.
- Что же получается? Бедные несчастны, богатые тоже плачут. Есть ли они? Счастливые люди?
- Счастье – это состояние души. У каждого счастье своё. Счастье беспризорника – найти пустую бутылку под скамейкой. Есть и общечеловеческое счастье, чтобы солнышко светило.
- Ну, солнышко уже давно не светит, а мы счастливы, правда, Нина? – подмигнул жене Никита.
- И в чем же Ваше счастье, Никита Сергеевич?
- В нас самих. Счастье в детях. По-моему все тут просто и ясно. Однако, пора спать.
Глубоко за полночь, все разошлись по своим комнатам. Благо, в Замке их было достаточно. Гостей, из числа тех, кто еще не привык к местной кухне, еще долго мучила икота. Распирало живот. И мысли о богатстве души лезли сейчас в голову меньше всего.
Загвоздка
Ей не повезло с первым мужем. Нет, он не был алкоголиком, или ревнивцем. Поначалу даже все было хорошо. Но как только они переехали в новую квартиру и, она стала обустраивать семейное гнездышко, тут-то и выяснилось, что он ленив. До того, что даже лень ему было поговорить с ней. Придет с работы, устроится с баночкой пива перед телевизором и все. А она? Она как белка в колесе: пока перестирает, приготовит есть. А еще ею               
овладела страсть к переделыванию всего: тут приколотить, там передвинуть.
В общем, она поняла, что они – разные. Он бреется, она красится. На чем бы им сойтись? Любить она ни его, и никого не любила. Ее первый парень? Они были едва знакомы. Какая тут любовь? Просто понравился. Да и любопытно было, вот и все.
С первым мужем она развелась. Со вторым ее познакомила одна из подруг. На этот раз она к нему долго присматривалась. Прежде чем завязать отношения узнала: кем он собирается стать в этой жизни? Его ответ: - Никем. Ее вполне устроил. Она решила, что он не станет мешать ее карьере. Не будет ни давить, ни зависеть от нее. Потому что, он был образован, подходил ей по возрасту. Был старше ее на полтора года. Это было хорошо. Более зрелый мужчина – рассудила она. Познакомив его с родителями, она поняла, что он не только хорошо смотрится на людях, но просто вписывается прямо в их семью. Они стали планировать совместную жизнь. Она снова выбирала не сердцем или душой. Или хотя бы телом. К сексу они оба подходили так, как будто использовали друг друга. И все. О детях она не думала, хотя, она прикидывала: каким бы он мог быть отцом?
Словом все было снова хорошо, пока однажды она не попросила его вбить гвоздь.
- Гвоздь? – переспросил он.
- Да, гвоздь. Вот он, - она показала его ему.
- А куда? А зачем? Может позже? Скажем, завтра?
- Ты занят?
- Нет.
               
- В чем же дело?
- Прошу тебя не начинай.
- Не начинай что?
- А, - он махнул рукой. – Забей на это.
- Хорошо. Тогда я вобью сама.
- Ну, вбей.
И она, отчаянно стуча в стену, вбила.
Прошло 4 года и, новый муж оказался таким же, не хуже, но и не лучше первого.
Новизна ушла. И почему они не остались просто любовниками или друзьями?
Она не стала разводиться. Так и жили. Сосуществовали без любви, без страсти. Она не страдала. Думала, что все мужья одинаковы, что все, в конце концов, живут так.
Она с головой ушла в дамские романы. Не подозревая, что есть женщины, которые не читают, а пишут, причем в жизни, не на бумаге. Собираясь утром на работу, ее муж, на другой день взвизгнул, обуваясь: - Гвоздь? Гвоздь значит оказался не в стене, а в ботинке. Услышав крик, она подумала: а в чем собственно проблема? И продолжила намазывать масло на бутерброд. Вечером она решила, что пора снова начинать ремонт.

Бассейн
Мы встречались за полчаса до тренировки. Была зима, а мы наслаждались плаванием в бассейне. Держась за руки, мы направлялись туда. Три-четыре раза в неделю. Когда я видел ее, разговаривал с ней, мне хотелось целовать и целовать ее: в щеки, губы, губы до тех пор, пока бы они не распухли от поцелуев. Я это говорю к тому, что мне было все это в испытание. Смотря друг на друга, расставались на время перед раздевалками.
Группа была смешанная. Были девушки, парни. С некоторыми мы познакомились ближе. Те, кто часто ходили.
Ее я знал давно. Но мы просто встречались. Ходили в кафе, кино-мороженое, в гости друг к другу. Ходить зимой плавать – было ее идеей.
- Моржевать?
- Зачем? В «Дельфин» или «Катран». Где будет группа. Подходящая по времени.
- А зачем?
- А ты не хочешь? Нужно заниматься каким-нибудь спортом.
- Ну, ты ведь ходишь в фитнесс-зал?
- Вот именно. А ты?
- Ну да.
- К тому же мы можем заниматься вместе.
- Я согласен.
Так мы записались. И стали ходить. Но я и не знал, какое это для меня будет испытание.
Плавая рядом по дорожкам, мы болтали о том о сем:
- Ты была на море?
- Да.
- Представляешь? Песок, камни?
- Ну, здесь плитка.
- И чайка не пролетит. Видела чайку?
- Конечно. Но иногда в бассейнах дельфинов пускают.
- А под парусом ходила?
- Нет. А ты?
- Нет.
- А зачем спрашиваешь?
- Так. А серфингом занималась?
- Нет. А ты?
- Да.
- И как?
- Ты не представляешь себе, что такое поймать волну.
- Нет.
- Здесь нет ветра, нет волн.
- Зато вода прозрачная, - она опустила головку и посмотрела вниз под ноги.
- И пахнет хлоркой.
- Как в туалетах или душе. А ты плаваешь как…
- Как кто?
- Как лягушка, - она рассмеялась.
- А кто тебя учил плавать?
- Папа. А тебя?
- Одна девочка.
- Да?!
- Да.
Но что со мной творилось… Она меня ждала. Как всегда в купальнике. Я же стоял как вкопанный, не зная, куда деть себя.
- Что с тобой?
- Ничего.
- Мы плавать пришли или нет?
После этих слов, я нырял, прыгал в бассейн со всей с вышки.
- Вот-вот. Освежись.
- Отвяжись.
- И все-таки тут бьют рекорды. Ты бы мог побить рекорд? Ради меня? – говорила она, проплывая под дорожкой и подплывая ко мне.
- Что за глупости? - я отплывал, бросался очертя голову плыть-плыть, проплывал дорожку и стоя в воде у бортика искал глазами красную шапочку, про которую еще ничего никогда не читал.

О богатстве и бедности,  свободе и власти
В моем представлении власть и собственность всегда накладывают на человека ответственность. Богатство при этом служит лишь компенсацией. И если предоставляемая всем свобода грозит анархией, или предоставление свободы экономической грозит обнищанием, то концентрация власти и собственности в руках государства или немногих и неизбежна, и идет только на пользу народа, которого нужно сперва учить пользоваться свободой и выгодой. Парадокс только видимо в том, что в отсутствие свободы и, пользоваться научить, не возможно.

О свободе и счастье
Расхожая фраза: свобода одного человека кончается там, где начинается свобода другого. Фраза употребляемая как формула, даже как принцип демократического, называемого и самым совершенным политическим устройством,общества. А теперь попробуйте вместо свободы, как основополагающего устремления человека, поставить не менее важное, если не более, счастье. Счастье одного человека кончается там, где начинается счастье другого?!

Кому-то может пригодиться
Нагрубить легко, гораздо труднее оставаться вежливым.
Лень дается всего легче, куда труднее работать.
Вообще, все самое хорошее дается всегда только с трудом. Иначе от этого может, нет и вовсе пользы.

Итс май лайв
Дети выросли, двое взрослых, пожилых людей остались одни. Друг с другом они стали ворчать, раздражаться по пустякам. Дети, работа – все это в прошлом. Они остались один на один с пенсией, телевизором и кастрюлями. Если бы не необходимость выходить в магазин, то они бы и вовсе сидели взаперти.
Днем, на кухне, она, глядя, как он пальцами чистил лимон, сдирал кожу, как-то сказала: - Ты знаешь? Ты все время был на работе. Домой приходил поздно. Я уходила рано. Детей надо было отправить в сад, потом школу. Потом у меня – работа. Мы с тобой почти и не виделись. У меня такое впечатление, что я тебя до сих пор не знаю?
Он чистил лимон, молчал.
Спали они в разных углах. Обоих мучила бессонница. В тот же день, он ночью подошел к ней и спросил:
- Признайся? Хоть сейчас, скажи правду? Ты любила меня когда-нибудь? Ты говорила мне об этом, но так давно. Вышла за меня замуж, родила сыновей и дочь. У нас внуки. Я честно исполнил свой долг. Я всегда помогал тебе, не изменил. Но, ты любила меня?
После минутной растерянности, тишины, в которой было слышно, как пальцы отстукивают по обивке кровати:
-  Нет. Нет, я тебя не любила. Я пыталась, иногда мне даже казалось – да. Но, я любила Игоря.
- Этого писаку? Это ведь было 35 лет назад!
- Да.
- Ты просто мстишь мне! Когда-то он тебя отверг и ты не можешь забыть.
- Значит, все еще люблю.
- Но ты мне сказала тогда, что любишь меня!
- Обманывала, потому что сама хотела верить.
- И я хотел.
- Любовь – обманная страна… - она запела.
Он стал свистеть.
- Не свисти. Денег в доме не будет.
- Их итак нет больше.
- У нас была сумасшедшая страсть. Мы забылись. А потом страсть прошла. Остались дети.
- А ведь и я не любил тебя. Я бросился в этот брак от отчаяния.
- Ее звали Лиза?
- Да.
- Я знаю.
- Откуда? Я тебе никогда не говорил.
- Я нашла как-то письма. Твои неотправленные письма к ней.
- Ты знала и все-таки вышла замуж?!
- Ну, во-первых, это было после. А, во-вторых, это ничего бы не изменило.
- Но это жестоко!
- Да, наверное.
Он посмотрел на нее: чужой человек, с которым у него – взрослые дети, и…
- Вот так прошла вся жизнь.
- Да.
- Так нелепо. Ты, понимаешь, что перечеркиваешь всю нашу жизнь?
- Я хочу спать. Уже поздно. И потом…
- Да-да, поздно.
У соседей за стенкой включился магнитофон. Молодожены. Они гуляли. Были выходные, а они и не заметили, потеряв счет дням. Бон Джови, надрываясь кричал через панельную стенку : Итс май лайв.
Она уехала к дочери. Он остался в их однокомнатной. За стенкой чуть ли не каждую ночь надрывается Бон Джови, то «Итс май лайв», то «Ёгли».

Необыкновенное, но чистосердечное
Муж, придя с работы, прошел в кухню, не раздеваясь. Жена, казалось, даже не заметила этого. Принялась раскладывать еду по тарелкам. Он посмотрел на нее, на поблескивающий суп и вдруг, сказал на одном дыхании: - Я влюбился.
После некоторого замешательства она спросила: - В кого? Кто она?
- Я не знаю.
Жена перевела дыхание, успокоилась, даже про себя улыбнулась («какой он, однако, все еще мальчишка»). Блажь, это пройдет.
А он продолжал, уже не останавливаясь: - Я вышел из автобуса, ехал с работы, домой. Спешил, между прочим, к тебе. И сойдя,  наткнулся на нее. Она была без головного убора. В легкой голубенькой курточке.
- Девочка?
- Нет. Взрослая девушка. Лет 25. У ней были длинные русые волосы, собранные в хвостик. Почти не накрашенное лицо. Такая бледная. Просвечивающая кожа. Такое овальное лицо, ты знаешь, раньше такие лица считали эталоном красоты. Тонкий, длинный нос. Вообще в ней что-то от лисички. От степной. Корсака. Такие маленькие, серые глазки. Она улыбнулась. Да-да. Но не мне.
- Кому же? Почему ты не подошел?
- Она была не одна. С подругой. Ее я не рассмотрел. Они куда-то ехали видимо. Через секунду подошел автобус и, они исчезли.
Он замолчал.
Она стала его успокаивать: - Ну что ты? Серьезно? Город маленький. Еще встретитесь.
- Какой там.
Она привыкла к этому его боваризму.
- Давай поедим все-таки.
- Нет, не хочу, прости.
- Раздевайся, ложись, отдохни.
- Сегодня я хочу спать один.
- Да, я понимаю.
Он пошел переодеться.
Она крикнула ему вдогонку, иронически:
- Дорогой, если это судьба, вы непременно встретитесь.
Он обернулся, хотел что-то снова сказать, но у него только вырвался вздох:
- Она просто очаровательна.
Жена, проводив его взглядом, пододвинула к себе тарелку и стала, есть в одиночестве, понимая, что вероятнее всего он ее разыгрывает, или и вправду изменяет, но конечно не с иллюзорной девочкой. Завидуя все-равно отчасти, его способности вот так терять голову до сих пор.

Гагарин
Я вот тут все сижу и думаю. Занятие само по себе не плохое. Думаю, а что если бы… Если бы она меня полюбила. Ну, вдруг. Хотя, вдруг ничего не бывает. Но, вдруг? До этого я и не знал, что меня можно вот так, не любить.
Если бы она меня полюбила…
Я вот подошел к зеркалу в ванной и смотрю на себя. Пытаюсь найти то, за что она меня могла бы полюбить. Кудри, вихор. Двухдневная небритость. Полные губы. Четко очерченный профиль. Волевой подбородок. Я нравлюсь девушкам, чего греха таить.
А еще внутри: веселость, широта души, итальянский темперамент. Могла бы она полюбить такого?
Смотрю, угадываю себя – любимого. Ну, полюби она и что? Что мир бы перевернулся? Да ничуть. Или…
А, чтобы я сделал? Я бы смаковал. Я бы обязательно отметил этот день.
Думаю, я бы поехал на китайский рынок. Я купил бы утку, чтобы приготовить ее «по-пекински».  Разрезал бы ее на 120 ломтиков. Эти ломтики вместе с нарезанным зеленым луком и крошеным чесноком завернул бы в тонкие блинчики чтобы, мы бы смотрели друг на друга и ели, обмакивая в соус из сладкой сои. Кроме того, из крылышек, лапок, языка, сердца и печенки утки приготавливают десятки горячих и холодных блюд, которые вместе с самой уткой составляют "полный банкет". Я бы ей его приготовил.
Приготовил бы и позвонил – договорился, что встречу на машине. С работы. Подойду – она выйдет. Открою ей дверь авто. Сядем. Она посмотрит и улыбнется. В ответ. Уберет рукой прядь, свешивающуюся мне на лоб. Скажет: - Поехали?
Прямо, как Гагарин. И улыбка такая же.
Но, у меня не ракета. И, вообще, нет машины. И я не умею готовить. Могу только бросить в кипящую воду «ролтон» или пельмени. Так что, зачем мне ехать на китайский рынок за уткой? Мне там все равно подсунут  курицу или свинью.
Лучше я не буду ждать ее, когда она скажет, что любит. А схожу сегодня вечером, снова в кафе. Поужинать.
Да, я забыл сказать главное – она ведь улетела одна, в бескрайний космос.
Я ее понимаю. Где-то нутром. И мне ее даже жаль. В сущности, она так несчастна. Но, не привыкла жаловаться.
Рассказать бы ей все-таки про утку «по-пекински». Помню, у меня была девушка. Она меня бросила, хоть и любила. Призналась в любви и ушла. А я в то время выбирал ей вечернее платье. Она мне потом, искренне сказала: - Но, я ведь об этом не знала…
Я все еще стою в ванной, с бритвой возле горла. С электробритвой. Надо навести красоту. И тогда вслед за ней – в небо.
Я сфотографировал себя, в голове в это время вертелись стихи: что-то из Бродского.
Интересно, это как-то запечатлелось на снимках? Нашел фото утки "по-пекински".
По пути в кафе, я отправил все почти что космической авиапочтой.

Клевета
Один из прославленных наших полководцев написал как будто учебник «Морская кавалерия». Тем кто считает, что это точно все клевета рекомендую поискать реферат диссертации другого нашего не менее прославленного государственного деятеля на тему «Роль и значение партии и научного коммунизма в советском коневодстве». Или, пожалуй, одна из немногих честных, не списанных диссертаций, оставившего большой спорт и занявшегося важной государственной работой, одного из выдающихся советских спортсменов «Подготовка шахматиста в зонах экстремального климата».
Тем, кто видит в этом клевету на советский строй, рекомендую найти сочинение Козьмы Пруткова, как известно писавшего до революции, «Проект указа о введении единомыслия в России».
Или посмотреть выступление сборной без разницы какой страны, наверно все-таки лучше российской, по биатлону. Найти видеоотчеты по непрофессиональным, но уже не новым, соревнованиям в метании унитазов в США.
Почитать историю «Войны за ухо Дженкинса» в английском учебнике истории, или если нет под рукой английского учебника, то любую инструкцию к импортному бытовому прибору. Если есть возможность читать иностранные учебники, то съездить посмотреть на руины замка герцогов Бульонских в Бельгию и тогда, усомниться в прочитанном.
И лучше иногда выключать телевизор. Метеорологам хотя бы иногда смотреть в окно. Нам же, несмотря ни на какие прогнозы погоды, не забывать, что метеорологи такие же люди, и они также могут мокнуть во время дождя, который они не предсказывали.

Студенты
Был когда-то я юным студентом.
Не блистая особым талантом,
Я провел свои лучшие годы,
Подыхая от скуки над Кантом.
Я хотел бы начать все сначала:
Не полез бы тогда я в науку,
Уодил бы я в синее море
От пропахшего рыбой причала.
А.Н.Чанышев. О Канте.

Лешка стоял весь красный.
- Что с тобой? – спросил я.
- Красный диплом или синий?
- У кого? У меня? Не знаю. У меня две четверки.
- Блин, - он запустил руку в свою шевелюру.
- Надо было идти на иняз, - говорил Денис. - Ну на что мне этот диплом?
Мы все собирались сейчас перед главным корпусом института. 5 курс.
Какой-то старичок проходя, остановился, разговорился по стариковской привычке с первым, кто его мог слышать:
- Самое лучшее место в городе для меня – это институт.
- Почему? Воспоминания?
- Нет. Я тут никогда не учился. Но, студенты принимают меня за какого-нибудь профессора. И относятся уважительно. Я нарочно хожу сюда. Обедать в институтскую столовую.
- Желудок испортите.
- Зато дешево, - он махнул рукой при этом  и поковылял дальше.
Мы с улицы перешли в корпус. Навстречу, поднимались по лестнице закадычные подруги, с 1 курса – Лена,Наташа и Марина:
- Привет, первокурсницы.
- Ага.
Марина была влюблена в меня. На 1 курсе. если бы я был тогда умнее. Но я хотел учиться: - Марина, не видишь, я читаю? - мы сидели в научке, за стопками книг. А она стояла возле меня: - Учись.
И я учился.
Я вспоминаю, как прятался от нее. В преподавательском зале. Заниматься там было куда приятнее. На каждом столике - зеленая лампа. В зале - полумрак. Слышны только перелистывания страниц, покашливание, поскрипывание старых книжных шкафов - ровесников института. А за огромными окнами, в которых завывал ветер, почти полгода мягкими комьями падал снег.
Димка – приятель, как всегда не выспался. Стал материть кого-то. Он иногородний, живет 5 лет в общаге:
- Представляешь. У нас сегодня ночевали какие-то челкаши. Пили и магнитофон всю ночь гоняли. На утро только ушли. Как вокзал открыли (общага-то рядом с вокзалом).
И тут я увидел ее. Или показалось. Обычно, я ее сначала слышал: либо стук каблуков, либо голос. Я бы ее ни с кем не спутал. «А я милую узнаю по походке».
Да, это она.
Отвернулась, увидев меня. Отделилась от всех. Я подхожу. Слышу как к ней тоже подходят и спрашивают:
- Ну, что идем сегодня?
Я:
- Куда идем? Я тоже хочу.
- Вань, надо было говорить раньше.
- Да-да.
- Мы деньги сдали уже.
- Дорого берете? Эх, опять опоздал.
Опоздал, значит. Все 5 лет я носил за ней ее пакеты. Но компании за институтом составить не мог.
Вспоминаю, как ее подруга звонила ей, когда мы ее искали:
- Ира? Ира? Ты говорить можешь? Понятно. Опять похмелье?
Я только щелкал языком.  А еще она могла запросто сорваться в Н-ск, на попутках, «за сапогами».
Звонок.
Мы вошли в аудиторию.
Я сел вместе с ней. Вошла преподша. Началась лекция. Ира выудила из пакета учебник физики.
- У нас, что физика сейчас? – шепчу я ей на ухо.
- Ну да.
- На кой черт нам она сдалась?
То ли дело – история. Я вспоминаю. Лекции Алексея Никаноровича Потапова. Он учил нас думать. Например, лекцию по отмене крепостного права он начинал так:
- А что такое свобода?
Я оглянулся и так и есть. Нигде не видно Ларисы. Мне всегда казалось, что эта девушка меня ненавидит. Сколько раз мы грызлись друг с другом из-за пустяков. Когда я попал в больницу, я встретил ее там. И прошел мимо.
- Ваня? – я обернулся, подумав: к кому это она? – А я к тебе.
Так началась наша дружба. Я три года приходил к ней в гости. И она играла мне на пианино. Мы все чего-то высиживали. Часто созванивались, часами болтая по телефону. Мобильных тогда еще не было. Иногда она куда-то пропадала, как вот сейчас.
А потом, когда я, сидя у нее, строил планы на лето, в комнату вошел парень: - Ваня, я должна тебя познакомить со своим мужем.
Почему она не пришла ко мне в больницу, как Лариса? Не написала, как Зоя?
Я придвинулся к ней ближе, обнял за талию, притянул к себе.
Она что-то шепчет, не смотря на меня, лишь улыбаясь, своей всегдашней улыбкой:
- А я ждала. Измучила маму (папа у нее был музыкант, играл в оркестре филармонии, а вот мама – не знаю).
Я вспомнил, как мы увиделись первый раз после больницы. Столкнулись в переходе, у столовой. Посмотрели друг на друга. Она отвернулась. А я смотрел на нее. Мы не говорили. Я не сказал: - Привет. Она прятала слезы. Мы загородили проход. Так и стояли в магическом столбняке. Нас обходили. Толкали.
Думал ли я, что все так будет.
Я учился, не замечая как будто сильно ее. Тянул всю группу. Помню, Танька удивила всех, просто встав, подойдя на контрольной, и взяв мою тетрадь.
Маринка, сменившая не то второй, не то третий  факультет, говорила мне: - Учись, Ваня, учись.
- А ты чего там 3 года делала? Почему раньше к нам не перешла?
- Друзья держали, - пожимая плечами, отвечала она.
Я шепчу Ирине:
- А я ведь только поправился.
- А я была у тебя в больнице.
- Когда? И не пришла ко мне?
- И видела тебя с Ларисой.
Звонок в дверь.
Я просыпаюсь. Так это был сон. Сколько лет-то прошло?
Открываю дверь. Стоит девочка, лет 16.
- Ой, я, наверное, ошиблась.
Она могла бы быть моей дочерью. Скоро она станет студенткой. Сколько лет прошло. Наш курс. Она и я. Я до сих пор ее вижу во сне.
Да, у меня красный диплом. Валяется где-то в бумагах. С четверкой по физике.
Я работаю разносчиком  готовых обедов.
 Доставка обедов и полуфабрикатов! Европейская и восточная кухня! Вкусные и свежие блюда! Эксклюзивные рецепты! т. 200-123.
А ведь мог бы жениться на дочке проректора.

Котенок
- Хватит на меня орать!
- Послушай. Успокойся. Давай поговорим спокойно.
С ней стали часто случатся эти гормональные взрывы, истерики. Малолетки, что с них взять.
А началось все так романтично. Познакомились с ней в Нете. У ней в анкете было: я - кавайная няка "пыщ-пыщ". Встретились. Короткая стрижка, маячка, шлепки. Увидев меня в первый раз, проговорила, через жевачку: - Твои ямочки ащ-ащ. Мы могли часами разъезжать на моей «Хонде» по ночному городу, целоваться взасос,жевачку она вытаскивала, надо отдать ей должное, когда она сидела у меня на коленях. А потом такое же невинное предложение - оплатить ей телефон. Один раз. Второй. Вскоре я стал платить за нее. Это вошло в привычку. Потом я стал давать ей денег на проезд. Потом она потребовала чтобы я купил ей телефон. Купил. Потом другой. Потому что с таким ей «стремно ходить». Нет, я не жадный. Но у меня не так много денег. Я не мог себе позволить ее содержать. Пришлось с ней поговорить. А она закатила эту истерику, мол, я ее развратил, испортил, мол, за удовольствие надо платить. Угрозы, что если я не стану платить таким способом, то она найдет другой.
- Котенок, я думал у нас любовь. Она фыркнула. - Любовь? О чем ты? Ты себя видел? Тебе сколько? Скоро 30? Да с тебя песок сыплется. Старик. - Я думал, ты гордишься мной. Твои ровесницы встречаются с малолетками.- Гордиться тобой? А чего ты достиг к своим 30? Ты даже не смог зацепить ни одной бабенки. Ты только и можешь делать что пускать пыль в глаза таким  малолеткам, как я. И если хочешь знать любой пацан лучше чем ты в тысячу раз. Потому, что с ним честнее. С ним может быть любовь. - Любовь? Я любил тебя. Прости. На вот. Возьми. Все что у меня есть. Я не спонсор.

Два окна напротив друг друга
Она смотрела в окно. На улице было темно. Было слышно как капает дождь за окном. Спать не хотелось. Телефон взрывался смсками каждые 10 минут. Ей не хотелось их даже читать. Было отчего-то грустно. Ее голубые глаза казалось отвечали дождю за окном. Она выключила свет. Думала. Забылась. Пока телефон вновь не разорвал тишину. Она очнулась. Непрочитанными были 10 смс. Все были от него. Открыв первую, она прочла: "Я смотрю в окно. На улице темно. Слышно как капает дождь. Я думаю о тебе". Она улыбнулась. Прочитав все 10, написав одну, состоящую всего из трех слов, снова легла спать. Но хотела, да не могла заснуть.   

Геометрия
-Ты больной на голову?
-Если найдешь тому подтверждение, сообщи мне, чтобы я мог тебя ликвидировать как улику.
-Ты не был таким раньше.
-Раньше чего?
-До того, как мы.
-Договаривай.
-Стали встречаться.
-Спать. Ты хотела сказать стали спать.
-Ты был такой робкий, застенчивый. Все время пытался словно заглянуть в зеркало и понять все ли у нас в порядке. А потом.
-Что?
-Ты стал грубым, нахальным, самоуверенным.
-Спасибо.
-За что?
-За то, что подняла мне самооценку.
-Я устала поднимать всем.
-Ты ведь любишь меня таким?
-Нет. Я понимаю, что я тебя таким сделала, но я любила тебя совсем другим. Таким каким ты был в первую и вторую наши встречи.
-А в третью?
-Я тогда просто не выспалась.
-Тебе не понравилось?
-Я не о том.
-Ты меня больше не любишь.
-А зачем? Ты любишь себя и тебе никто не нужен. И именно это я пытаюсь тебе доказать. Я чувствую себя учителем, пытаясь тебе сказать.
-Ну так поставь мне двойку?
-Пять и ты совершенно свободен.
-Ты не на уроке.
-Просто я раньше была гипотенузой, мы делили все пополам. А теперь я катет, приложение к твоему самолюбию. Я перестала быть самой собой.
-Если ты поставишь точку. То прямую от нее можно провести в любом направлении.


Великая
Тот, кто был в поликлинике, тот поймет меня: регистратуры, талоны, очереди, врачи, больные и те и другие. Так вот после нее смотрю на телефоне денег нет, а положить забыл, можно же взять кредит. Звоню  своему оператору сотовой связи, после поликлиники: - Здравствуйте, вы позвонили в справочную службу. Прослушайте информацию о том, как воспользоваться нашими услугами: для того, чтобы узнать новости наберите клавишу 1, ну и так далее. Причем два раза подряд. Две с половиной минуты. Для того, чтобы прослушать информацию еще раз наберите клавишу 0. Для того, чтобы соединиться с оператором оставайтесь на связи. И: оператор свяжется  с вами в течении двух минут. Две минуты идиотской музыки. – Здравствуйте, оператор (ну пусть Татьяна) слушает. Чем могу вам помочь? Задаю вопрос: минуточку, информация загружается. Прошла минута. –Еще минуточку информация загружается. Еще минута. – Извините, еще немного ожидания, информация загружается. Еще минута. Мысленно про себя думаю: да пропадите вы все пропадом. Понимаю что ругаться бесполезно, девушка-то тут причем.– Извините, информация не загрузилась.
И тут я думаю: а работа наших чиновников, госслужащих любых. И вот думаю ну какая страна!!! Армия Наполеона сгинула тут при одном Бородине  практически полностью. Гитлер застрелился. Менделеев водку изобрел, потому что ну никак иначе нельзя.
И еще думаю: а вот нельзя в пожарную, скорую, полицию  голосовой помощник такой же установить. Представляете, звоните 01, а вам: - Здравствуйте, вы позвонили в противопожарную службу МЧС РФ. Прослушайте информацию… У вас дом ****ь горит, а вам: чтобы узнать новости наберите клавишу 1, чтобы прослушать сообщение еще раз…

Live надо в кайф или все против меня
Она позвонила ему:
- Ты где?
- Гостиница «Космос». Номер люкс.
- А так ты в командировке. В космосе?
- Ага.
- Наверное, с двумя блондинками в номере.
- Да. Типа обслуживающий персонал.
- А номер с джакузи?
- С каким Кузей?
- Не прикидывайся.
- Конечно. Пузырьки. С шампанским.
- Каким?
- А черт его знает. Не «Советское». Бутылку выбросили уже.
- Хватило одной? Чтоб наполнить?
- Ага.
- А я макароны готовлю.
- Не мы ужинать не будем. Поели уже.
- Да у тебя ведь сколько время? После шести нельзя.
- После шести бокалов?
- Да.
- А мы без бокалов. Так пьем. Из джакузи. Нагнувшись. Да. Жить надо в кайф.
- Ну ладно.
- Да мне пора на шпагат.
- Куда?

На самом деле. Он был в Томске. Никуда не ездил. Но, как он мог ей признаться?

Он сел в автобус, как обычно. Но тот сломался. Он пересел на другой и не на тот, какой надо. Проездив час, он вышел, шел пешком на работу. Опоздал. И его уволили. Денег тоже не дали. Не было.
Время подходило к обеду. В кармане было немного. Он зашел – но там где всегда обедал, рядом с работой был санитарный день.
В кармане заиграла музыка. Телефон отключился. Забыл зарядить.
Нет, сегодня все против него.

На утро он пошел на биржу. Труда. Отстоял очередь, вместе с выпускниками вечерней школы и исправительных учреждений. Ему дали листочек с вакансиями, не взирая на то, что у него высшее образование и опыт работы: грузчика за 4000, дворника за 7000. Он сам порылся в базе данных компьютера биржи, выбрал: менеджера по персоналу в 4 фирмах.
Вышел – стал звонить. Телефон был заряжен. В 1-ой набирали страховых агентов, во 2-ой- юристов, в 3-ей и 4-ой вакансий не было.

Вечером мама рассказала, как сын у ее знакомой заработал, подписывая знакомых в страховую компанию.
- Но где я возьму таких знакомых?
- Он мясорубом в магазине работает, всех в магазине и подписал.
- Значит, сначала мне надо пойти в мясорубы. А я думал в детстве: вырасту – пойду в сисадмины.
- Кем?

Спасла ситуацию смс-ка от нее: «Ты все еще в командировке?».
Мама: - Алена пишет?
Он:- Как же.
- А кто?
- По работе.
- Какой работе?
- Приглашают в Омск.
- Куда это на ночь глядя.

Мгновения осени
Мы встречались с ней уже 5-7 раз. Этой осенью. Обычно по вечерам, после работы. Или в выходные. Обычно в кафе или  бистро. Я благодарен ей за мгновения, что она мне дарит. Но, готов превратить их в вечность. Ну: признание, встречи наедине, предложение руки и сердца.
Я собирался на очередное свидание. Я назначил ей встречу в 8 вечера у ЦУМа. Договорились, что, так как мы оба будем голодны после работы, то зайдем сразу куда-нибудь перекусить. Я еще не был у нее дома, не знал, как и что она готовит и готовит ли, вообще? Кулинарное ее мастерство, стало быть, мне еще не известно. Она не приглашала, я не навязывался. Я понимал, что отношусь к ней серьезно. Но, не знаю ее, не прощупал.
Пока я собирался, по телевизору давали советы: как изготовить прикольное хоум-видео. Малыш въехал кулачком по затылку отцу. Раздалась такая оплеуха. «Не забывайте про звуковые эффекты!».  Все это тоже мгновения, снятые на кинопленку, выхваченные из телевизора.
Я надел свитер, куртку. Ведь было уже холодно. Осень все-таки.
В кафе было все как всегда. Я тут бываю уже на протяжении лет 5-6. Ирина- бармен, уже замужем. Коля-повар не работает. Сменили интерьер. Повесили китайские фонарики. На телепанелях  – музыкальный канал, другой. Раньше тут было фэшн-тв.
Встретившись, глядя на нее, я все раздумывал, что соедини нас жизнь на большее время, возможно, она оказалась бы не такой, какой кажется теперь. Мы всегда разные – на людях и наедине с самим собой. А жить с кем-то – это почти то же самое, что быть наедине с собой. Ну, с другой стороны, когда вечером поздно приходишь домой, то так хочется… Как бы ей об этом сказать? Хочется, кого-то обнять, поцеловать. Кому-то открыть душу.
Я заказал себе салат из кальмаров. Она – салат из огурцов. Я – филе судака. Она – филе цыпленка. Вот так. Кто-то любит арбуз, а кто-то свиной хрящик. Как мы будем делить удовольствие? Это ведь не постель.
Хотя, я не ем белки в яйце, стаканчики у мороженого. Вдруг, ей нравится как раз это?
- Ты знаешь, обедать я хожу в столовую. Там гуляш стоит 60 рублей – 1 порция. Мне одной мало и я беру две. И только за гуляш плачу 120 рублей, представляешь?
- Ну, ты мажор.
- Ты сегодня такая красивая.
- Спасибо.
- Спасибо, что есть такие красавицы.
- Ну, за это не меня надо бы благодарить.
- Мне так нравится эта белая кофточка.
- Спасибо, но, вообще-то она розовая.
- Да? Ну, я цвета не различаю.
- А вот Киркорову не повезло.
- Ты про что?
- А ты не помнишь, как он обругал журналистку в розовой кофточке?
- А. Ну, в чем-то ему должно было не повезти.
- Послушай, я все время забываю: сколько тебе лет?
- 28. Кстати, про возраст. Я у тебя не спрашиваю, хоть ты можешь еще не скрывать.
- Спасибо.
- А какими будут женщины через 400 лет?
- Не знаю. А какими мы будем с тобой завтра? Послезавтра? Послепослезавтра? Через год? Через два? Что нам 400 лет?
- Думаю, такими же. Ты хочешь сумасшедшей любви?
- Нет. Мне достаточно было бы, чтобы мне просто спокойно готовили кофе по утрам.
- И тебе не было бы обидно, что если бы вы расстались, то тот же человек так же спокойно готовил бы кофе другой женщине?
- Нет. И, потом меня пугают такие сумасшедшие любови, они часто заканчиваются стрельбой.
- Ну, стреляют и себялюбцы. Просто из эгоистических побуждений. Ты помнишь свою первую фразу при нашем знакомстве?
- С незнакомыми не знакомлюсь?
- Да. Помнишь.
- И ты.
- Такое не возможно забыть. А число? Когда мы познакомились?
- Нет.
- Значит, ты не романтична.
- У меня плохая память на числа.
А про себя, я подумал, вот станем с ней жить, а ведь у нас у всех есть привычки. Их придется менять, подстраиваться под другого человека. Хотя, ради любви можно было бы попробовать.
- …Что «Алые паруса» - книга не о любви, а о парусине, сказать может только дегенерат. Но, быть может, в жизни Ассоль была не так счастлива с Греем, как в своем ожидании этой встречи? Возможно, что он ее вовсе бросил, или утонул?
- Может быть, - она пожала плечами. – Я читала ее давно. И. кажется, там ничего не сказано про их жизнь.
- А твой любимый писатель?
- Харуки Мураками.
- Мура? Кто?
- Мураками.
- Не читал.
- Прочитай.
- Попробую. Хотя, ты требуешь слишком многого.
- Ну, ты еще не в таком возрасте, когда не открывают что-то новое, не меняют привычки. Холостяки, - подумал я, - уверены, что все женщины одинаковы. А эта? Эта меня удивляет. И, вообще, она - ничего. Ничего - это слишком много, так я говорю о понравившемся кино, книге, или женщине.
- Как ты думаешь, мне все чаще кажется, что девушки сегодня уже не мечтают о светлом чувстве.
- Да. А про что?
- Кошелек.
Неловкое молчание.
Кофелек-кофелек, какой кофелек?..
Нам принесли блюда.
- Я любил один раз. Это было такое чувство, что доводило меня и ее до удушья. А потом, вдруг, я ее отпустил. Я знаю, она почувствовала такую свободу! Без моих смс, звонков. Такой кайф.
- С чего ты взял?
- Я разделил его вместе с ней. Я не смог разделить с ней любовь. Полагаю, она была не взаимной с ее стороны. Но я смог разделить нашу свободу. Это такой восторг, как будто я вернулся в детство, когда выскакивал из автобуса, не заплатив, и бежал, бежал от кондуктора.
Любовь бывает разной. Больной - лечащей, счастливой - несчастной, возвышающей - унижающей, оскорбляющей - благодарной, взаимной - безответной, большой - маленькой, красивой - уродливой. Если еще столько эпитетов у кого-то другого слова? Быть может, у слова – «человек». Любовь так странна. Иногда измена, лучше, чище того, что называют двое любовью. И, вообще, я верю, скажем, в любовь собаки больше, чем в любовь хозяина. Хотя он ухаживает за шерстью, кормит, гуляет. Но, это все ничто в сравнении с ее преданностью. Когда-нибудь я расскажу тебе о ней.
- Не надо.
- Хотя, не претендую, что знаю об этом больше твоего.
- Спасибо.
- Я сказал приятного аппетита?
- Нет.
- Вот я говно. Ой. Прости.
- Если бы ты тут же не извинился, я бы тебя не узнала.
- Ты меня, возможно, не знаешь.
- У тебя значит, была не разделенная любовь?
- Ну, не то, чтобы совсем.
- А я всегда была такой. Еще в детстве  любила Максима, а на саночках каталась с Сережей.
- Но, это не правильно.
- Знаю.
- Хотя, разве тут могут быть правила? Секс, дружба, брак и любовь, вообще, вещи разные. Они ведь и называются по-разному. Но, если все требует настоящего, то любить можно и придуманный образ.

Я о тебе мечтать могу издалека.
Мечтаю о тебе – уходит прочь тоска.
И хоть печали нет печальнее разлуки.
При мысли о тебе – печаль моя светла.

Тебе читали стихи?
- Да.
- Сейчас я понимаю: чем больше читают нам нотаций, тем больше нам хочется хамить. Чем больше нам читают стихов, тем больше нам хочется уйти.
- Чем больше нас любят, тем больше нам хочется насолить, изменить.
- В постель вообще, ложатся не всегда с теми кого любят.
- …
- У Довлатова есть такой прикол: - Ты знаешь, кажется, она меня любит. – С чего ты взял? – Мы с ней целовались. – А я с ней спал. – Это еще ничего не доказывает. Но, он не прав. Секс, действительно, ничего не доказывает, не объясняет.
Про себя я подумал, что мечта должна оставаться мечтой, на то она и мечта. Иначе она может потерять свое обаяние. И потом, всегда есть риск разочарования.
И, вообще, хорошо или плохо, что я с ней так откровенен? Наивный чукотский юноша.
- Пойдем? Завтра ведь опять на работу? Проводишь меня?
- Конечно.

 Утром на следующий день я проснулся, вспоминая о вчерашнем ужине и поцелуях. За окном лил дождь. Обычная осенняя непогода. Мама на кухне разливала кофе. Это было слышно. В ее руках гремел кофейник. Я вылез из-под одеяла, взял книгу и не умывшись, начал читать. Привычка.
Возможно, Грей оставил Ассоль в одиночестве. Но у нее была встреча. Эти алые паруса. Она их видела. Быть может, мы не созвонимся больше. Или на этой неделе. У нас у обоих работа. Но, я был счастлив, вместе с ней, в кафе. И ни о чем не жалею.

Брак
 Это случилось вдруг. Несмотря на то, что была глубокая ночь, в комнате работал телевизор. Если потрудиться, то можно было бы точно сказать: что именно показывали. Она его все равно не смотрела. Комедия, прямая трансляция со стадиона, ночной выпуск новостей на НТВ.
Она сидела за компьютером, прямо перед экраном монитора и набирала стихотворение:
За окном зима
А в душе весна
Поспешила-насмешила
Слезы лила и замерзла
И осталась вновь одна…
Набирала и, вдруг, почувствовала: буквы, которые только что были на экране, куда-то исчезли.
Не все. По краям она могла их видеть. Она отвела быстро голову, чтобы убедиться просто ей все это показалось. Нет. С глазами явно происходило что-то непонятное. В голове все зашумело. Она распахнула двери комнаты, выбежала в коридор, прошла на кухню, зажгла везде верхний свет. Перед глазами все поплыло.
Мама, разбуженная, набирала 03.
С этого дня, точнее ночи все в ее жизни круто изменилось: врачи, один, второй, третий, больница. На работе о ней стали забывать. Хотя поначалу телефон еще звонил. Она не подходила к трубке.
За время, проведенное в ожидании в больничных коридорах, лежа бессонными ночами в кровати, ей было о чем подумать.

Он звонил больше других. Трубку брали родители:
-Ее нет дома.
-Она в ванной.
-Она  болеет и не может подойти.
Он был настойчив. Наконец, однажды, она согласилась с ним поговорить. Разговор этот закончился тем, что впервые за последние полмесяца, ей вдруг захотелось его увидеть. Они сходили в кафе. Он не стал ее жалеть, просто сказал, что, по его мнению, все ее болезни кроются в голове.

Потом он снова куда-то пропал. Она думала не о нем или о том, кто бы был у нее. Нет. В том-то и дело: время шло, а она, как и прежде была одна. В трудную минуту ей просто не на кого было рассчитывать, кроме родителей.

О редких, ни к чему не обязывающих встречах, с разным количеством кавалеров (сколько их было?) она вспоминала с грустью и с отвращением. Где они все теперь? Стоили ее нервы, пришедшие в негодность хотя бы кого-нибудь из них. И все-таки жаль, что так быстро все это закончилось. Прошла еще неделя или две, прежде чем она взяла в руки старые (м-да, как быстро они стареют) журналы: 100 рецептов одной свадьбы, выбираем наряд невесты, ярмарка самых именитых женихов Голливуда.

Она не забывала его (того другого). Нет. Но и сказать по правде, чтобы очень помнила, тоже не скажешь. Он долго не решался к ней подойти, увидев на одной из клубных вечеринок. Когда же, наконец, решился то обрушил на нее бурю восторга и разных нелепостей. Он и не знает бедный, как был смешон в тот момент. Он ей совершенно не нравился. Не ее тип, как сейчас говорят. Да и к чему бы она обратила на него внимание, когда тут же в клубе тусовалось, по меньшей мере, трое ее кавалеров. Они ревновали друг друга, чем окончательно задергали ее. И она пошла, танцевать медленный танец с ним, таким нежным, что она позволила себе чуть-чуть лишнего.

Они встречались потом очень не долго. В какой-то момент ей стало жаль, что она не могла в него влюбиться, что такой парень возьмет и достанется кому-то еще. Ну, вот почему, почему тот не мог быть с ней таким? В первый же вечер, когда этот пошел ее провожать, она все рассказала ему о том, о другом. Зачем? Он конечно обиделся. И потом, когда она снова и снова говорила о нем. Он затем перестал звонить. И она очень быстро его забыла. Она слишком быстро поняла, что за таких как он выходят замуж, рожают детей, обзаводятся бытом и всем тем, что принято называть таким некрасивым словом «брак». В ее случае это бы еще был и брак ординарный: уступила, время пришло, раздумывать, ждать – выбирать не стала. Хорошо, что в ближайшее время замуж она не собиралась.  Разве что по очень большой любви?

Сейчас, по странному для себя обстоятельству все чаще она о нем вспоминала, без всякой надежды. С тем же сожалением, что они не могут, ну не могут (не любит она) быть вместе. Но отчего-то сейчас как никогда хотелось ощутить его присутствие рядом с собой, настолько он был надежен. Расслабиться в его крепких объятиях. Позволить ему, открыто восхищаться собой. Ей этого ведь всегда было нужно.
Она твердо уверенная, что в прошлой жизни была мужчиной (и даже кое-что помнила об этом), каждый раз глядя на себя в зеркало, порой не понимала: чего тут такого?

Сколько всего еще было нужно предусмотреть, приготовить. Порой она сама была не рада, что согласилась на это. Подумать серьезно об их отношениях она уже просто не могла по причине отсутствия времени. Хорошо хоть, что можно было не беспокоиться о деньгах. Но надо было: заказать платье, позаботиться о том, чтобы оно было исключительно красивым и готовым в срок. Разослать приглашение всем подругам и родственникам.  Конечно, рядом был еще один виновник всей этой кутерьмы – жених. Были родители: и ее, и его. Были, наконец, свидетели и тамада. Но она просто не могла позволить себе не вмешаться самой в каждый момент предстоящего торжества. Она твердо решила, что выходит замуж в первый и единственный раз. А значит, больше не имела права на ошибку.
Платье должно было быть с огромным шлейфом и тонкой талией, подчеркивающим ее высокую, стройную фигуру, но с не слишком большим вырезом. Фата такой, чтобы не скрывала правильных, тонких черт ее лица. Букет не слишком тяжелым, пусть даже половину церемонии его придется держать жениху.
Ох, чуть не забыла самого главного: кольца. Они не должны быть золотыми. Она любит все серебряное: и серьги, и колье. Кольцо тоже должно быть из белого серебра, как бы странным это не казалось.

В самой этой суете, она на какое-то время забыла о том, что с ней случилось. Она была счастлива. А все потому, что он позвонил.
Просто позвонил, спустя полтора месяца и на первой за все это время встрече сделал ей предложение.

Парень был скромным, но при этом настойчивым, надежным и уверенным в себе, и не в последнюю очередь преуспевающим, ну и конечно, влюбленным. Она ответила: - Да.   

Через четыре месяца, они отправились в свадебное путешествие, в Италию. И когда ей стало там плохо, они не могли объяснить: что с ней случилось. Потому что, из всего итальянского до сих пор знали только: - Соно миопе (У меня близорукость); - Дове доврей презентаре ланализи деллурина (Где сдать анализ мочи); -Коза потребе раккомандарми (Что вы мне порекомендуете), - Куэсто миста стретто (Это мне узко). Теперь им предстояло выучить: - Соно инсинта алкуарто мезе (Я на четвертом месяце беременности).               

Звонок
- Алло?
- Алло?
- Ваня, это ты?
- Да. А кто это?
- Это Алина.
- Какая Алина?
- Ты что забыл меня?
- Нет. То есть, да. Наверное.
- Алина из Н-ска.
- Алинка? Ты? Как ты меня нашла? – и потом чуть понизив голос, - А главное зачем?
- Ну, найти тебя было не просто. А зачем? Сама не знаю.
- Сколько же тебе лет?
- 25. А тебе?
- У нас разница в 10 лет. Так что считай сама.
- Ты женат?
- Да.
- А ты? Ты замужем?
- Нет.
- Но была?
- Нет, и не была.
- Где ты сейчас?
- В Н-ске.
- Я ведь могу приехать. Только что я скажу жене? Что поеду навстречу своей первой любви?
- Расскажи мне о ней?
- О ком? О жене?
- Да.
- Маленькая, длинноволосая, на 4 года младше меня, пухлогубая блондинка. Мы познакомились случайно. Она умная, начитанная. Правит мои тексты. И ты знаешь, конечно, не сразу, но она все узнала про мою болезнь. И полюбила меня еще больше (на самом деле, жена, узнав о болезни мужа, стала пить).
- Понятно. И дети есть?
- Да. Мальчик.
- Пи-пи-пи.
Сорвалось или бросила трубку.
- Алина?
- Алина? Что за Алина? - в комнату не заметно, как всегда, вошла жена.
- Одна знакомая.
- Знакомая? Где ты с ней познакомился?
- Не помню, - его затрясло.
- Опять? Ты обещал больше не пить,-  она развернулась и вышла, оставив его наедине с воспоминаниями.

Чудо в кедах
Каждый день Лиза скучала с учебником у окна. Заберется с ногами на подоконник. Сядет и как будто читает. А сама ждет. Квартира ее вся окнами во двор. Дом квадратный. Она смотрит на подъезд, что напротив. Там на втором этаже, живет парень. За день он несколько раз выходит из дверей подъезда. Тогда Лиза, забывает про учебник и провожает взглядом: черную вязаную шапку, камуфляжную куртку, черные спортивные трико с лампасами, и кеды. Она запомнила эту прыгающую походку. Минута-другая, стоило ему пройти по двору. А ей приятно.
Она вспомнила, как подружки говорили ей про него: - Он в клуб такой приперся, в спортивном костюме и кедах. Они засмеялись. – Ну? – Чего ну? Ну и не пустили его. Гопник что ли.
Посмотрев, вздохнув, она с какой-то тайной радостью продолжала читать: «Геометрия на плоскости».
Затем, порылась в шкафу. Достала кеды – такие с мячом на лодыжке. Обулась и вышла из подъезда.
Короткая стрижка, большие черные очки, футболка, балахоны, и кеды. Чудо в кедах. Она стала ждать его.
Хотя, таким как он, наверное нравятся девушки на шпильках?

Депешмод`ница
Серега – мой друг, «депешмодник». Нет, он слушает и другую музыку, тех же R.E.M, но по-настоящему ловит кайф только от Депеш Мод. Он даже внешне стремится походить на Дэвида Гэхана. Та же прическа. Тот же цвет волос. Одевается в кожу. Серьга в ухе.  Мы дружили, хотя я не разделял его музыкальных вкусов. Мне бы чего-то попроще, - говорил я. Но, однажды, меня занесло.
Случайно, в нашем институте я увидел ее. Она шла в черной короткой футболке с портретом все того же Гэхана. На  ушах торчали огромные нашуники. Длинная челка. Бритый затылок. Тату на плече. Аббревиатура DM. «Депешмодница». Пирсинг, тату, бритый затылок. Не девушка. А просто красотка. Черный волос и абсолютно белая кожа – она смахивала, при том, что была коротышкой, на японку. В общем, даже рядом с моим другом  она выглядела чересчур экзотично.
Каким-то мистическим образом, мы стали часто видеть друг друга. А может это все просто мое желание? Оно вело меня туда же, где была она?
Собираясь утрами в институт, я смотрел на себя в зеркало: ну, ничего выдающегося. Обычный парень. Станет она разве смотреть на такого?
И я решился. С единственной целью обратить на себя ее внимание, найти к ней подход. Я попросил у Сереги диски Депеш Мод. Послушать. Заучил имена участников группы. Прочитал в нете инфу о ней. Серега, кстати, дал диски как самое ценное, что у него было. Я видел, как он морщился. -  Но, мы ведь друзья?
Пока, я все еще не знал, как к ней подступиться. Я сидел в своей комнате и по ночам слушал, как Гэхан выдает:  Ин ё ру-ум.
Я решил покрасить волосы. Взял, купил гель-краску. Черную. Но, волосы оказались не черными. Я что-то попутал. А фиолетовыми. Сколько я с ними боролся, запершись в ванной. – Дима? Ты что так долго голову моешь? – это мама.
Когда я вышел из ванной, она меня не признала. – Красавчик-то какой! Я этого и добивался.
Потом, я пошел в косметический салон и проколол ухо. Но, только придя домой,  понял, какую ошибку совершил. Я проколол не то ухо. Я чуть ли не стал «своим» для гомиков.
И, все это время, я мечтал об одном: как мы пойдем навстречу друг другу. Фрилов.
И это свершилось. Я увидел ее. И выпал в осадок. Она шла под ручку с рыжим, очкастым «ботаником» в клетчатой рубахе. Как выяснилось позже, это был Майкл – американский студент по обмену. «Вот это любовь». Но, Депеш уже стал моей жизнью. Влюбившись в нее так неудачно, я проникся меланхоличностью их песен. Они стали выражением моих мыслей.
Она, только она, не выходила никак у меня из башки. Потом, в нете появилось вот это: «Солист группы Depeche Mode Дэйв Гэхан в номере отеля "Сансет Маркиз" пытался покончить жизнь самоубийством». Он  запил горсть валиума бутылкой вина, добрел до ванной комнаты и перерезал лезвием вены на обоих запястьях. "Будучи не в себе, я резанул так глубоко, как мог, так, что даже перестал чувствовать свои пальцы". Я не знаю, зачем Гэхан вскрыл себе вены. Но меня потрясли его слова о жене – Терезе, которая его предала: «Я думал, она - моя любовь и судьба. Но оказалось, что любил только я."
Фаны скорбели. Она, наверное, тоже, с этим ублюдком Майклом, которому нет никакого дела до ДМ. Помню в тот день, я пришел в институт, какой-то потерянный. Серега спросил меня: - Димон? Что с тобой? Но я не мог ему ничего ответить. А вечером, после пар,включив, Инжой зе сайленс, я полоснул себе руку бритвой. Зачем я это сделал? Руки дрожали, в глазах стояли слезы. Инжой зэ сайленс. Ин ё рум. Фрилов. Диск все крутился и крутился. Со стены на меня смотрел Гэхан. А в голове была она. Моя экзотическая, не реальная любовь. Увидев кровь, я заорал так, что, казалось, перекричал Депеш Мод. Потом я помню только какую-то суету вокруг себя, лица предков, и чьи-то еще.

СМС-ка
Автобус ехал медленно. Не ехал. А полз. Точно на ощупь искал дорогу в темноте. Был поздний вечер. Люди устали. Прямо передо мной сидела молодая пара. Возвращались из кино или кафе. Смотрели на меня. Улыбались чему-то. Заставили меня поволноваться, может со мной, что не так. Они держались за руку. Затем повернули друг к другу головы и стали целоваться. Лбы соприкасались. Носы терлись друг о дружку. А губы ходили, шептали, смеялись. Потом девушка повернулась, смотрела на меня. А после склонила голову на плечо своему парню.
Я не видел где и как они вышли. Может, я вышел раньше.
Но это заставило меня вспомнить о другой девушке. И, хотя было поздно. Но я отправил ей смс. Хорошо, что вот уже 5 лет у нее все тот же номер. Набрал ее имя: «Давай встретимся?». В ответ пришло: «Когда? И где?». Неужели ждала? А такое бывает?

Секс, наркотики, Бенджамен Спок
Перед самой свадьбой, он рассказал ей о себе правду. Не зная, как она поступит. Он знал, что она любит его. И разве это не главное? Она испугалась? Он так и не понял. О чем? Это так важно? Перед свадьбой хочется открыть душу. Наговорить чего-то, как будто прощаешься с прежней жизнью. Но так и есть. Что там могло быть страшного? Секс, наркотики и рок-н-ролл? Ни, секс, ни не редко предшествующий ему экстази, ни алкоголь ни разу не приносили ему такого кайфа, как только рок-н-ролл, теперь и она. Она не знала?
Но она? Она не представляла себе жизнь замужем за кем-то другим. В то время как ее сердце и душа, и тело, принадлежали ему.
Она думала, как она сможет заботиться о детях, если это будут не его дети. Не плоды их любви.
Он думал о том же. О детях, которые у них будут. Он уже видел их улыбки во сне. Она будет прекрасной мамой. Подумал он. Так и представив ее за книгой Бенджамина Спока, готовящей детскую смесь.
Влюбленные не имеют права расстаться. Они должны быть вместе. Иначе чего бы стоило все?

Актриса
Ей было 25 лет. Она была молода. Все еще молода. И безупречно красива. Мужчины оборачивались и смотрели ей вслед. На ней было элегантное черное платье. С ней была маленькая дорожная сумочка. И больше ничего. Она опаздывала. Билет на поезд лежал в портмоне. Она спешила. К славе, к удаче, к счастью. Она была начинающей актрисой. В 25 лет. Да. Она решилась. Она сделала крутой вираж в жизни. Оставила свою опостылевшую (но приносившую немалый доход) бумажную работу секретарши президента одной очень известной в своем городе компании. И теперь ехала в Москву. На курсы актерского мастерства к одному известному актеру, с которым она познакомилась на одной из вечеринок у шефа. Ей было 25. И она спешила. Спешила и опаздывала. Одновременно. Так всегда бывает. Поезд уже гудел. Когда она выскочила одним грациозным движением на перрон. В ее взгляде была заметна рассеянность. Поезд тронулся. А она все еще бежала к нему.
Он увидел ее первый. Он стоял и курил перед отправкой в тамбуре вагона. Ему было около 50. Седина уже пробивалась на висках. Мужественное лицо обрамляла бородка. Возможно он был "стареющий", но начинающий писатель. До сих пор к женщинам он относился так же как к своим книгам, то есть пролистывал их. Он и не подозревал, какой начинается новый, захватывающий роман.
Он увидел ее, замешкавшейся на перроне. Ее растерянный взгляд. И дернул стоп-кран. Поезд резко, застонав, затормозил.
Нельзя было терять ни минуты. Надо было успеть. Ловить момент. Насладиться  этим.  Мгновением жизни, пославшем ему, в лице ее, такую удачу.


Ложь и правда
-Мне надоело твое вранье. Ты когда-нибудь говоришь правду?
-А ты? Ответь мне на один вопрос?
-Опять.
-Нет. Ответь мне и мы возможно расстанемся.
-Что за вопрос?
-Ты сказала, что долго не берешь трубку, когда я тебе сейчас звоню, потому что тебе нравится смотреть на вызов. Когда я звоню? Ты даже боишься ошибиться и нажать на отказ?
-Да.
Она передумала. Он тоже. Через какое-то время, он снова ее спросил, обнимая вечером у телевизора:
-Помнишь я тебя тогда спросил?
-О чем?
-Про звонки?
-А ну да.
-Я перестал врать?
-Тебе виднее, но думаю да.
-А ты?
-Что я? Когда это я тебе врала?
-Признайся, что тогда ты не брала трубки потому что думала со мной расстаться?
-Да.
-Ты соврала.
-Теперь ты уйдешь?
-Нет. Я знал что ты мне тогда врешь.
-Почему же ты тогда остался?
-Потому же почему и сейчас. Потому что я люблю тебя. Только и всего.

Broken Heart
Парень пришел домой только под утро. Под впечатлением встречи, которая была накануне вечером. Не раздеваясь, забрался с ботинками на кровать. Достал телефон. Нашел ее номер. И набрал смс.

Девушка мирно спала в своей комнате. На столе, рядом с кроватью лежал телефон. Было утро. Пора было вставать. Он пропищал. Она протянула руку. Пришло смс с номера, которого не было в ее контактах:

- Доброе утречко!
- Доброе. А это кто?
- Не скажу.
- Ну, ладно.
- Парень с разбитым сердцем.
- Вот как. И кто это сделал?
- Та, которой пишу.
- А, как тебя зовут?
- Так теперь и зовут – Парень с разбитым сердцем. Запиши.
- Ну, ладно. Только я на это не способна.
- Значит способна.
- Нет. И когда я это успела?
- Ни время, ни место, ничего тебе не скажут.
- Кто ты? Скажи, как тебя зовут? Может, вспомню.
- Вряд ли.
- Зачем написал?
- Просто я о тебе подумал.
- Да ну?
- Не могу забыть тебя.
- Ну, это уже Ваши проблемы.

Она положила телефон. Потянулась. Полежала еще. Не хотелось вставать. Но надо. Пошла в туалет и в ванну, умыться. Надо было еще накраситься, успеть позавтракать.

Парень лежал и перечитывал ее смс.

День прошел. Вечером у нее снова пропищал телефон. Пришло смс с номера, ей неизвестного:

- Спокойной ночи!


Май лав
В 16 лет мной владело отчаянье. Беззаботность детства ушла. Надо было выбирать какую-то цель жизни. Но она – цель никак не находилась. И все-таки я решился. Поступил в Университет, выбрав классическое образование. Оно не сулило мне, однако, уверенного будущего. В 20 лет мне все чаще казалось, что я шагаю наобум. Мной овладело стремление бросить вдруг все. Все мне стало скучным. Душой завладела какая-то тоска. По чему-то или кому-то. Но я ничего и никого в тоже время не ждал. И все-таки было угодно, чтобы именно тогда я столкнулся с ней.
Она.
Она сразу показалась мне необычной. Случай свел нас вместе. В одном месте, в одно и тоже время. Необыкновенность ее заключалась именно в том, что она, несмотря на то, что была младше меня, твердо знала: зачем и куда идет. И все-таки ей надо было познакомиться со мной, с таким как я.
Мы разговорились. Обменялись мнениями так сказать по вопросам политики, философии, науки, литературы. Да. Я был болваном. Я говорил с девушкой об этом. Но она? Ей это было, действительно, интересным. И это-то. То, что я с ней говорил об этом, а не о том, о чем обычно говорят, привлекло ее ко мне. Я почувствовал это сразу. Ее ум. И ее интерес к моей персоне. Чего еще надо для дружбы? Мы стали встречаться, разговаривать, гулять.
Я открывал для себя ее душу. Она целеустремленна, умна, начитана. Одним словом: какая  душа. Лишь не была доброй.
А какое тело. Она была худа, стройна как кипарис. Тьфу. Как будто я видел кипарис?
И я стал для себя замечать. Мной овладевала снова скука. Но скука лишь в ее отсутствие. Я скучал по этим встречам, по ней.
И, вот, эта новость: она уезжает. Что я буду делать? Что я снова буду делать? Я хотел быть с ней. Где бы она не была.
Мне все удивлялись. Кто ее знал, кто ее видел. – Что ты в ней нашел? Она уехала. На какое-то время. Не насовсем. Я не находил ответа: что я нашел, но мне все отчетливее представлялось, что я потерял. Я пытался заполнить этот вакуум.
Я взялся читать «Евгения Онегина» и все комментарии к нему. Потому, что хотел поразить ее этим. Это была ее любимая книга. Да даже не важно. Это была книга, которую она читала.
Вслед за тем, я пересмотрел ее любимые  фильмы. Или фильмы, о которых она говорила.
Я слушал ту музыку, которую слушала она. И даже пусть не только она, но для меня было важно, что она тоже слушала ее.
Я с ужасом заметил в себе ее манеры. Пусть я не имел такого голоса, но я говорил как она. И пусть я не был сложен как она, но у меня появилась ее жестикуляция.
Я хотел быть ею.
Вам может показаться, что я романтик?
Что такое: романтика? Ну,  с точки зрения науки состояние романтического кайфа, это ничто иное, как легкий транс, когда все внешние ощущение приглушаются, и на первый план выступает внутренняя эйфория. Или: романтика – это умонастроение или мироощущение, ведущую роль в котором играют драматические и лирические эмоции, идеалы, мечты и душевный подъем.
Словом, можно все это считать романтичным, как и шлепанье босиком по лужам. Хотя, со стороны это конечно идиотизм.
Мной владела тревога. Я потерял покой. И аппетит. И сон. А что, если она не приедет? И я хотел уехать вслед за ней. Нет. Больше. Настигнуть ее. И уехать с ней, убежать. На край света. В Африку. От кого? От чего? Ото всего, и ото всех. Лишь бы с ней. В Африку. Я бы учил, а она лечила там детей. Мы были бы единственными белыми там. В деревнях Замбези или Нигерии.
Но она приехала.
А ее родители уехали. На дачу. На все лето. И я уже мечтал, что перееду к ней. Я так и представил, как мы будем вместе смотреть телек, есть, гулять, курить на балконе. Но она не пускала меня к себе.
И, вообще, переменилась. Стала, как будто, избегать меня. И я пристрастился к гаданиям на картах – собирал пасьянсы с единственной целью узнать: увижу ее сегодня? Да. Я взял привычку гулять у ее дома. Я часами стоял в подъезде. Вдруг, она войдет. Иногда она действительно входила. – Зачем ты здесь? – Мне надо. Я просто хотел увидеть тебя.
- Хм, – эта усмешка, от которой появлялись ямки на щеках.
Кончилось лето.
Я еще ездил к ней на учебу. И покупал ей зажигалку и сигареты, у нее никогда ничего не было.
Она избегала смотреть на меня. А я? Я не сводил с нее глаз. И она так и обращалась ко мне: - Который час? Зная, что я смотрю на нее. Видеть ее – одно это было теперь радостью.
Но мне было мало только видеть ее, только говорить с нею. Я хотел отдаться ей. Да. Не она мне, а я ей. Я думал о близости. И думал, что случись это и, я не зря прожил. Я вспоминал бы об этом всю жизнь как о вершине счастья. Счастье? Да я и без того был счастлив. У меня появились смысл и цель жизни. Хотя внешне как будто ничего не изменилось. Но это как посмотреть: бокал либо наполовину полон, либо наполовину пуст. Без нее моя жизнь была наполовину пуста. Все другое. И другие перестало интересовать меня. Вне связи с ней. Да. Девушки перестали мне вдруг разом нравиться.
Я писал у себя на лбу ее имя. И смывал. Это клеймо. Я признался ей в своих чувствах в письме, которое осторожно положил ей в сумочку. Я не ждал ничего, кроме насмешки.
Она была очень горда. И любила себя еще больше, казалось, чем любил ее я. Я узнал ее характер. Он не мог меня радовать. Но я смирился с тем, что видно такова моя судьба.
С каким наслаждением я переносил ее оскорбления. Я унижался перед ней. – У тебя совсем нет гордости? Я провожал ее до квартиры. – Все. Дальше нельзя. – Хорошо.
А на другой день: - Мама слышала тебя. И спросила: кто это? Я сказала, что так. Один знакомый. Хотел в гости, но затем развернулся и ушел.
Прошло лето. То лето. Забуду ли я тебя? Все лето как лето. Лишь одно то лето особенное. И осень за ним особенная осень. И зима. И весна. Лишь новое лето. Другое лето. 12 месяцев под знаком Льва. Под знаком, которым она родилась.
Прошло какое-то время. Время. Что оно такое? Нельзя сказать, чтобы я забыл о ней. Или мои чувства остыли. Нет. Но я смирился. Замкнулся. Замолчал. Я стал лишь доверять бумаге. Вести дневник. Где записывал свои мучения. Потом я его уничтожил. Потому, что я не удержался и показал его новой подруге: - Стала бы я так мучиться из-за какой-то…
Но я и сам себе тогда уже поражался. Я себя до сих пор не знал. Выходит, я не знал до сих пор не только ее. Но и себя самого. Так вот для чего нужна была наша встреча. Она была такой же, как я. И даже очень похожа на меня. Тем, что я до си пор в себе не знал: этот характер, интересы.
И все это было за два года до настоящей любви.


Автограф
- Черепановы Толстого привезли! –кричит сосед, а сам пустые бутылки в авоське несет.
- Какого Толстого?!
- Толстого. Графа. Писателя. На «Жигулях» со станции сейчас вместе с ним проехали.
- Да ведь он умер давно?!
- Не знаю.
Я с мамой решил разыскать его. Черепановские «Жигули» хорошо знали, видели их со станции, как они проехали. Пошли. Подошли к одной «хрущевке»: - А, не здесь! Видишь, машины нет. – Да вон же она!
У соседней пятиэтажки стоит, действительно. Подходим. Сидит на лавочке старичок, но на писателя совсем не похож:
- Толстого? Да, привезли. Только он говорит, что попало. Да вон они идут.
И тут, смотрим, из-за второго дома показались трое: Черепановы – муж с женой Мариной и старичок в красной рубахе, очень на Толстого как на портретах похож, идет, слегка опираясь на тросточку.
Подходит, садится на лавочку с Мариной, напротив того старичка. Черепанов рядом встал, улыбается. Я подхожу (не поверил, но спрашиваю):
- Здравствуйте! Я только хотел сказать, что люблю ваши романы.
-Это какие именно?
-«Войну и мир» и «Анну Каренину».
- Да?
- Да. «Войну и мир» - все 6 томов и «Анну Каренину» - 2 тома, все прочитал. Еще в школе.
- В школе зря такое читают.
- Я вот хотел только спросить по поводу «Анны Карениной»?
- Ну спрашивай, спрашивай.
- Почему Вронский не застрелился? Такая любовь была!
- Да не любовь это. А физическая близость.
- Ну да. Разные вещи. Спасибо.
Ухожу. Потом, досада взяла, а автограф? Старичок пересел на скамейку к старичку. Я подошел к маме, та достала покет-бук «Анны Карениной». С ним подхожу:
- А можно Вас попросить автограф?
Протягиваю книгу.
- Что-то не очень презентабельная.
- А формат удобный. С собой взять. На работу.
-Что же написать?
- Ивану!
- «Ивану…» Как по батюшке?
-Модестович (остановился, то ли соображал как пишется, то ли еще чего). «…Меньше задавай глупых вопросов, читай внимательней. А какая книга не нравится, попробуй  напиши сам как Толстой. И никогда не женись». Так пойдет?
- Пойдет! – обрадовался я. И тут вдруг подпись читаю: Лев Никифирович Черепанов».


Мир на грани или репортаж из точки бифуркации
Какой была бы планета без людей? Прекрасной. Только этого бы никто не заметил. Этого бы не знала даже она. Я думал так, и смотрел на открывающиеся за рекой, поля.
Смотри не сверни себе шею. – Я и не заметил, как оказался на краю скалы. Слава Богу, видно прибыла экскурсия из города. Одна из девушек подошла ко мне сзади. Позднее, через много лет она скажет, что лучше бы столкнула меня вниз. Но она знала, что я не поверю. Только рассмеюсь. В общем-то, это и было смыслом шутки.
Но я всегда знал, что не умею красиво смеяться. Когда я смеялся, то морщилась даже майка на ее спине. Если она была одета. И она возмущалась плечами. Так что я научился смеяться беззвучно, одними губами. Как мим.
Но тогда стоя на высоте и глядя на всю эту красоту, на секунду воображая, что нет ни города, ни промышленных предприятий и никогда не было. В общем она вовремя меня заметила.
Экскурсия, кстати, была на оптоволоконный завод. Он был рядом. Заглядевшись на реку, я поблагодарил и даже не стал как следует рассматривать ее, девушку.
Почти каждая экскурсия оставляет мусор. Мусорить в дороге отчего-то людям представляется менее возможным, чем на природе.
-Пластмасса не бумага. – Что? – Лес не переварит ее. – Ты так думаэш? – Как ты думаешь, что это? – Тоже мусор? – Нет. Я показал ей на нечто, что близорукому может напоминать кучу ржавого металла. На самом деле это были листья. Осенние листья. Хотя была весна. Это были прошлогодние листья. Перезимовавшие под снегом.
-Марыся, - отчего-то тут решила она познакомиться. –Вы полячка? Она не стала спорить, просто улыбнулась фирменной улыбкой от Беата Тышкевич и показала синюю обложку паспорта. Кстати о юморе.
Маркс был не совсем прав, когда говорил, что труд создал человека и является его отличительной чертой. Не труд, а юмор, как часть общей с творчеством, и конечно трудом исключительно человеческой способности мыслить образно.
Нет, женитьбу я еще допускал в 43 года. Но рождение дочери и сына, полукровок, тиражирование польской улыбки никак не входило в мои планы.
В то время я считал детей не обузой. Не продолжением рода. Я считал это еще большим подтверждением эгоизма, чем сама любовь. А детей и даже брак без любви я просто себе никогда не мыслил.
В чем же был этот эгоизм, спросите возможно вы? Просто в том, что какова бы ни была наша жизнь, рано или поздно она все равно заканчивается. И чем более счастливой она была, тем горше с ней расставаться. Мне казалось эгоизмом, раз поняв это, заводить детей.
Вот только кто же на самом деле детей планирует.
Если вдуматься так и вся наша жизнь лишь вереница случайных событий. Но там на скале мне казалось, что я вообще попал в иную реальность.
В то время я читал про альтернативистику, только в гуманитарных науках. Взаимодействия тел, как известно хорошо объясняет физика. Конечно не в эротическом смысле. Ни одно из тел в природе не является закрытой системой. Почти каждое тело сложноорганизованная, но открытая, взаимодействующая система. Взаимодействующая означает изменяющаяся. И на пути роста систем есть некие точки бифуркации, когда возможно развитие в том или ином направлении.
Но эти точки вовсе не необратимые. Они как бы закрепляются в памяти системы, пронизывают ее вместе с ростом и значит возможно, что в новой точке бифуркации вновь встанет выбор и система выберет иную альтернативу.
Но таково развитие для наблюдателя в одной системе. В точке бифуркации наблюдатель может оказаться вовсе в иной.
Вот я и думал, то ли все больше становлюсь чокнутый, то ли просто столько невероятных событий стало происходить. Что я из наблюдателя в одной системе превратился в наблюдателя в другой.
В принципе заметить это совсем не так сложно. Куда сложнее выбраться  в свою реальность.
Новости стали такими, что казалось мир вернулся на 25 лет назад и снова встал на пороге долгой ядерной зимы, как неизбежного следствия военного конфликта в эпоху «холодной войны».
События, показываемые в телевизоре сперва ошеломляли, затем просто стали напоминать фильмы про войну или компьютерные игры.
Все это говорило, что мы все прошли точку бифуркации.
В этой вселенной был для кого-то «сумасшедший» Путин, таким он предстает на обложках западных журналов.
В России вновь стали любить мрачную фигуру Сталина. И в каждом русском вот-вот снова готов был проснулся генетический страх. Как плохая наследственность. И дело не вовсе в одном сталинизме. Крестьяне боялись своих помещиков. Помещики своих крестьян и губернатора. Губернатор боялся царя. Царь боялся свое окружение. И все пронизано этим страхом. Из века в век. Когда у нас арестовывают, то не зачитывают наши права.
Мы все как-то так не заметно, прошли точку бифуркации.
И вот я стоял на грани скалы. Когда меня позвала Марыся. Точнее я еще не знал, что ее так зовут.
Она меня исцелила. Вывела из альтернативной истории. Довольно просто. Для этого не понадобилось возвращаться с ней в Польшу. Достаточно было просто неделю не смотреть телевизор. Никакой. Ни Евроньюз, ни эРТи. Но я признаться был рад повстречать снова прошлое, как будто после долгой дороги возвратился домой. И все-таки я выключил телевизор.
По мере накопления непонятных новостей может вообще оказаться, что это та из альтернатив, что ведет просто в тупик, где реальность просто пожирает себя, аннигилирует .
Боже, как я тоже устал от этой наукообразной глупости: пассионарии, геополитика. Иногда и правда кажется, что ты сошел с ума, когда пытаешься вникнуть в птичий язык, в особенности каких-нибудь айтишников.
Но зачем мне русскому путать терпимость с толерантностью. Внешнеполитическое с геополитическим.
И ладно если в этом было просто желание спрятать глупость за умными словами. Может быть так оно и было.
Марыся вывела меня из этой альтернативы своим чистейшим не русским языком. Можно сказать, спасла меня от чумы или холеры, как спасалась не раз Европа в мрачное средневековье .
Возможно что она спасла не только меня. Но в какой-то мере и себя. И тебя читатель. И весь мир. Кто знает, может быть в той альтернативе был новый красный диктатор, с чемоданчиком с красной кнопкой внутри. Где-то между запасным комплектом белья и безопасной бритвой, с кремом после бриться от Нивеа фор мен. Интересно, кстати а если чемоданчики все-таки когда-то подменят.
Проклятая точка бифуркации все-таки не дает мне покоя. Возвращая назад, как преступника бывает тянет на место преступления.
Лучше переключить внимание на эту дикую смесь из как минимум 20 поколений немецких полабских, но славян.
Ее голубые глаза, которые отчего- то на Руси всегда считались лживыми, действовали лучше, чем все знания мира. Его вдруг хотелось читать для себя заново. Они смотрели на тебя, и ты чувствовал себя перед ней как мальчишка, совсем раздетым, и даже как с тебя индейцы сдирают кожу слой за слоем. Как в твоей голове словно водят ластиком, вычеркивая имена, фамилии, события, даты, улыбки, глаза, носы, уши, крылья и хвосты. Есть просто такие прически.
Она любила как раз такие. Моя Марыся. После двух дней знакомства, я трезвый и взрослый человек, которого невозможно как я считал соблазнить перекрашиванием волос, сидел и выводил в тетрадке слова, слюнявя найденный под кроватью, старый карандаш: я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя ненавижу. Я тебя люблю. я тебя люблю. я тебя люблю.
Юлбюл ябет я. И так еще 8 или 10 раз, совсем как молитва, которой меня уже не учили с детства, ее я учил потом. Перед каждым делом. Завтраком, обедом и ужином. И обязательно на ночь. И каждое утро. С Богом. Ибо я действительно считаю, что человек изначально не склонен к добру, как и ко злу. Очень многое зависит от того, в каких мы отношениях с Богом. И в тот день, стоя на скале за минуту до встречи с Марысей, и смотря на простирающиеся передо мной реку, и поля на том ее берегу, бескрайнее небо, в линии горизонта образующее линию горизонта как нас учили, и что Земля наша круглая, и что вращается вокруг своей оси и одновременно мчится на бешеной скорости вокруг Солнца, что незаметно для нас, смотрящих на все это, но не видящих, я ощутил себя просто песчинкой в прибрежном песке, занесенной ветром на скалы, где я был я, тот что на свет появился в России, спустя 200 лет как ее мучил Павел, чтобы его изучать, читать про это в учебниках. Она мне могла бы рассказать что и как читала до сих пор она, но она сказала, что приехала тогда просто полюбоваться известной наскальной живописью и, что никак не думала что здесь, где есть наскальные рисунки и новейшее предприятие, находится точка бифуркации, что я ей сразу понравился, несмотря на то, что мне было за 40, а ей всего 23.
Ей даже понравилось, что я называл ее девочкой. Потому что она только что вступила в тот возраст, когда больше не мечтают о том, чтобы повзрослеть. Может быть для того, чтобы почувствовать это, она и потянулась ко мне, тому, кто как оказалось мог ей рассказать что-то, чего она еще не знала. Любопытство и подстегивающее его удивление, как известно, инфантилизм, как это называют оглупевшие взрослые, или примета счастливого беззаботного наслаждения миром, как это не называют, но ощущают дети. Наверно, теперь ты думаешь, что с таким наслаждением мира я все-таки взял да и оступился. Нет, иначе не поступился своим эгоизмом, называемым принципом, ради нее. Любви, конечно. Чего же еще, но не ко всем и всему миру, а очень прицельно, конкретно. Марыси, как неотъемлемой ее части, как чувства, через которое по-другому начинает ощущаться окружающее. По-иному смотрится, хотя вроде бы ничего на глаза не надето, и с ними тоже все в порядке, и ничего такого ты не проглотил, кроме может быть пары бездонных как небо глаз, служащих такими же ретрансляторами видео, мыслей как твои собственные, из точки бифуркации, оказавшиеся в одном с тобой пространственно-временном континууме.
Она на 23 года младше, то есть на самом деле новее, но я был точно таким же тогда же. Отчего она теперь даже больше, чем я совпадает с риторикой «холодной войны» в новостях, звучащими оценками прошлого как будто оно все еще настоящее, только как во всякой точке бифуркации, разломов, как в испорченном радио сквозь помехи звучат разные голоса, словно из далекого прошлого или наоборот, из будущего. Марыся, хелп ми. Я включил телевизор. Я прекрасно понимаю, что тогда в годы мировой войны их еще не было, но телевизор говорит, что в Луганске снова ждут фашистов, SOS. Пущена сигнальная ракета. На помощь спешит. С ядерным боезарядом. Ах, как на самом деле хочется, если проскользнуть, просочиться, то не в 20, а куда-нибудь сразу в 19 век, и не только читать, говорить русской классической прозой.

Ошибка Павловского
Человек Нового времени, то есть эпохи, начавшейся после западного европейского средневековья, с буржуазных революций отличается историзмом мышления. То есть каждое настоящее мы мыслим как перетекающее из прошлого в будущее. При этом прошлое мы склонны считать причиной настоящего, а само настоящее следствием прошлого и причиной будущего. Из этой историчности современного мышления проистекает интерес современного человека к истории вообще. Из понимания настоящего как следствия прошлого. То есть для понимания современности обязательным считается обращаться к прошлому. Из этого историзма ценностью наполняется и настоящее, как предтеча будущему. Каждая эпоха становится ценной. Но не равноценной. При таком понимании времени, как необратимого возникает идея развития, времени не как нечто повторяющегося, цикличного, как смена времен года, а развивающегося. Развитие это стало осознаваться как накопление знаний. И прошлое стало выглядеть пусть и ценным само по себе,  кладезем в поиске причин настоящему, но глупее, невежественнее нас самих. Но и если все не просто течет, а развивается, то и ничего не может повториться. Время ассоциируется в таком мышлении не со сменой времен года,  а с течением реки. В которую как известно нельзя войти дважды.
Молодой ученый Павловский специализировался на марксизме. Не имея протекции родственников, занимавшихся совсем в других областях, далеких от науки, и потому испытывавший трудности в трудоустройстве, познавший на себе все прелести современного социального, но капиталистического государства, равнодушного к проблемам бедности, он стал заниматься, считая это необходимым для себя и миллионов остальных как он полагал таких же самых обделенных людей, общественной деятельностью. Деятельность  общественная, то есть на благо общества не связанная с приобретением места в каком-нибудь законодательном органе или работой в муниципалитете означало ту же бесплатность, что по большей части и его основная трудовая деятельность. Но она подразумевала активную гражданскую позицию, за которую всюду ратовали. В которой он придерживался левых взглядов. В такой стране как Россия, такая позиция при бесплатности общественной работы, но с многочисленными встречами с тем самым обществом не сулила ничего хорошего. Так или иначе но такие взгляды хотел того Павловский или нет, приводили к неизбежному вопросу о причинах такого явления как культ личности, или сталинизм.
Павловский прекрасно помнил дискуссии прекраснодушных лет перестройки, когда все были увлечены демократическим социализмом. Казалось стоит просто чуть-чуть перестроить общество, которым гордились, очистить его от формальной демократии, то есть по сути  диктатуры, от негативных последствий сталинщины и вот вот наступит прекрасная эпоха коммунизма. Наступлению которого мешали вовсе не вредители, которых доискивался параноик Сталин, а выстроенная им модель тоталитарного государства, административно-командная экономика, не могущая поспевать за потребностями людей. То есть мешал сам сталинизм.
Дискуссии тех лет не обсуждали даже эти постулаты. Споры лишь вызывали причины самого явления: был ли Сталин имманентно присущ социализму или наоборот был чужд обществу, избавившемуся от буржуазной лживой демократии, от паразитического корыстного интереса капиталиста. И тут обычно мнения людей разделялись. Ничуть не оправдывая Сталина, которого продолжали бояться даже мертвого, кто-то считал его следствием социализма, нуждающегося в карательном механизме, зорко следящим за тем, чтобы никто не высовывался, за уравнительностью во всем, в материальном достатке, в образе мысли. Были такие голоса, и следом высказывалась крамольная даже по тем временам мысль, что не возможна демократия при социализме, что нет никакой буржуазной демократии, а есть просто демократия, которая антагонист социализму, то есть обществу, которое построено на принципах уравнительности.
Павловский и тогда и сейчас был противником такого мнения. Он искренне полагал, что сталинизм не был следствием ошибки марксистов, которые где-то могли ошибиться в расчетах. Что культ личности был порождением свойств самой этой личности. При том опять-таки не замечая противоречивости марксистов, утверждавших примат общества над личностью и ничтожность роли самой этой личности в истории. Павловский это противоречие избегал замечать. Он считал себя марксистом, но продолжал верить, что если бы не было Сталина, если бы не было Сталина, которого боялся даже Сталин, поучавший сына, показывавший на огромные изображения как бы себя самого: Ты что думаешь я Сталин? Нет, это вот он Сталин. Так вот Павловский полагал, что если бы не было Сталина, то не было бы и культа. Он искренне начитавшись советологов, полагал что существовала альтернатива сталинщине в лице товарищей Бухарина, Рыкова, старой ленинской гвардии, им Сталиным безжалостно уничтоженной. Он не знал или отказывался верить в методы и средства по выковыванию нового человека, которые давал тот же Бухарин: расстрелы, расстрелы, расстрелы. Отношение к людям, ко всем этим алчущим хлеба, жаждущим свободного труда, мыслящим, любящим и ненавидящим как к простому материалу истории. Павловский этому не верил. А главное, в чем он убеждал себя после печально окончившейся перестройки, альтернативы социализму не было.
Нужно лишь зорко было смотреть за соблюдением социалистической законности. Учение Ленина верно, -продолжал мыслить Павловский, - потому что оно всесильно. И сам не замечал, как начинал говорить жесткими, четкими как чеканные шаги солдат фразами из того же вождя и учителя.
Если в Ленине чувствовался хоть какой-то намек на развитие мысли, спор, с пошлыми оскорблениями противников, то Сталин не допускал спора вообще, его краткие статьи были полным бесспорных идей и мыслей, словно приготовленных для простого заучивания безмерно малыми величинами, какими в действительности и являлись все винтики его государственной машины, все эти живые и прекраснодушные может быть, наивные или далеко не такие, но разные, впрочем уже обезличенные, лишенные национальности и даже пола, товарищи, советские люди.
Павловский, которого мало пороли в детстве, был безнадежно устаревшим либералом. Квасным патриотом когда его обуревали страсти и негодование за поруганную национальную честь. С одним достоинством, или недостатком, он искренне несмотря ни на что верил в социализм.
Нужно лишь зорко следить за социалистической законностью. Как это возможно в условиях отсутствия демократии, даже внутрипартийной, он не отдавал себе отчет. Для него Сталин был выродком социализма, пятном на партии и революции.
В то, что очевидно Сталин не был тираном, питавшимся людскими телами, а скорее душами, в то, что Сталин не только расстреливал, но и строил заводы и фабрики, целые города, этого он старался как бы не замечать.
Как и в то, что столетиями раньше страна, в которой победил социализм и вот вот должен был наступить коммунизм, хотя никто, даже включая первых лиц партии и государства не могли себе ясно представить что это такое, в то что в этой стране столетиями существовало самодержавие, воспроизводившее себя несмотря на любые перевороты и реформы, этого он, верящий в историзм и прогресс тоже не хотел замечать.
Если бы он действительно специализировался на русской истории, то конечно он бы стал анализировать и замечать эту безальтернативность, эту склонность народа, того самого общества, тех самых граждан, к недемократическим формам правления. В поиске истины происхождения, которую как всякий историк зараженный историзмом, Павловский стал бы искать в глубине или тьме веков, дошел бы до насилия ордынских ханов, как учителей самодержавию. Но может быть никакого ига не было, и была обычная для феодального государства вассальная зависимость. Павловский уже просто верил в социализм, он уже не жил в нем, и у него не было работы, которая бы позволила ему столь систематически изучать корни того или иного общественного явления.
Он думал только о хлебе, и иногда его душа требовала зрелища.
Если бы он был последовательным историком, то он бы заметил, что первыми кто сформулировал так простую потребность людей, называемых плебсом, или чернью, были античные диктаторы, причем это не было еще именем нарицательным, диктатор лишь получал на время, неограниченную власть. Вскоре от диктаторов они стали повелителями, то есть императорами.
Но если бы он и вправду был историком, то он бы стал изучать, и скоро бы нашел, что античный человек обладал не историчным мышлением. Его прошлое не имело причин для настоящего, которое не было следствием прошлого и причиной для будущего. Античный человек являлся для всего этого как бы наблюдателем со стороны, он словно бы жил в музее, где прошлое и настоящее существовали одновременно. Где все можно было потрогать и даже если и поняли, то пройти еще раз. Потому что и ценностью обладало только то, что могло самовоспроизводиться. Цезарь потому и был в каждом из императоров, потому что не должен был быть чем-то новым, а просто должен был быть. Это была иная, отличная модель времени, и способ мышления. Но в таком мышлении, были и прошлое, и настоящее и даже будущее, время существовало в движении лишь постольку поскольку двигался и сам наблюдатель, перед которым сменялись времена, словно закрученные в свиток. Его можно было развернуть как в ту, так и в другую сторону, но текст который был в нем оставался всегда один и тот же.
Павловский не был знатоком античной философии и даже истории. Он был поверхностным знатоком, погрязшим в событийности нарративной, то есть описательной и привязанной к источникам исторической науки.
Споря до хрипоты, совсем не либеральничая, он доказывал, что повторения прошлого возможно избежать лишь осознав его ошибки, его уроки. И что социализм с человеческим лицом возможен. Что новое общество, пережившее сталинизм не может заново пройти все это просто потому что ничего не повторяется. Тем более то, что было известно. Что современное общество способно саморегулироваться, что оно поднялось до новой ступени развития.
Ошибка Павловского была в том, что он кроме нарративной истории погряз в старых дефинициях, определениях марксизма, делившего историю и мир в дихотомии, двойственности и противоположности: капитализм и социализм, буржуазия и пролетариат, исключая всякие возможности для иного видения мира, для массы переходных моделей, возможностей и альтернатив, которые есть всегда.
Павловский стремился говорить, имея в багаже только знания общественной истории, но не истории общества, которые предлагают разные и видения мира.
Словно время, эта так и неуловимая, неподконтрольная в отличие от пространства и оттого загадочная величина для современного человека, словно время в истории существует всегда в разном измерении.
Павловский много выступал на митингах, разных политических собраниях. Когда политические силы, которые как казалось он также приближал стали господствующим настроением, он решил наконец заняться по настоящему любимым делом. Он решил проанализировать был ли феодализм в России точно таким же как в западной истории, или если нет, то куда делась частная собственность феодала, позволившая появиться слою свободных, но алчных людей, он все еще верил в историзм и прогресс, или если да, то как Россия пришла к феодализму, минуя рабовладельческий строй, развитые рабовладельческие цивилизации античного Запада, он видел наживку в институте холопства, существовавшего в Древней Руси и развитого, схожего с эллинским, многобожия. Он уже решил не анализировать, а доказывать универсальность марксистких схем. Не задумываясь, а если это действительно схемы, то значит их тоже можно и воспроизводить.
Однажды, когда он сидел над очередной работой в русле определенной и слава Богу, оплачиваемой при социализме темы, когда он склонился над собранием письменных документов старой эпохи, в дверь постучали. Его несколько насторожило, что стучали как-то по особенному уверенно, четко и громко, но без пьяного дебоша, прямо ночью.
Павловский, не чувствуя себя ни в чем виноватым, накинул на себя что-то и пошел открывать дверь.



Красная планета

Семь лет мы дружим с ним вдвоем,
Поссорить нас нельзя.
Вдвоем поем, вдвоем молчим.
Мы верные друзья.
У нас и радость на двоих,
И горе, и беда.
Я знаю, в трудную минуту
Мой друг со мною навсегда.
Мы вместе ходим на каток,
В кино и магазин.
А станем взрослыми-вдвоем
Мы в космос полетим.

Каким станет мир в 21 веке? Об этом думали дети 50-х, дети 60-х, дети 70-х, дети 80-х годов. Думали и мечтали. Читая в детских журналах о том, как где-то там далеко, в чужой стране дети, страдают от расовой ненависти, голода, их семьи от безработицы, нищеты. Мечтают о таких простых вещах: как хлеб и молоко каждый день. А мы мечтали  …о Марсе.
Кем ты хочешь стать? Безработным механиком? Безработным строителем? Это было карикатурой на Англию, 100 тысяч выпускников английских школ оставались без работы.
Мы с уверенностью смотрели в 21 век. Нас учили как стать настоящими людьми. Для этого только надо: верно служить идеалам свободы и справедливости. Любить свой народ, свою Родину. Уважать всех, кто трудится. Быть нетерпимыми ко всяким формам унижения человека. Чтобы жить полной жизнью, необходимо быть полезным своему народу. И для всего этого мы должны закалять себя в спорте, в труде. Овладевать знаниями и культурой. Так просто.
Куда все ушло? Вот он 21 век. И уже дети тех, что мечтали о Марсе… встают в ряды безработных. Жизнь учит их лгать, думать о хлебе и молоке на каждый день. Они не научены любить свой народ или свою Родину. Жить полной жизнью они понимают, как жить в роскоши и богатстве. Пусть купленными ценой унижения, как можно большего числа людей. Своего народа.
Покори свою высоту. Вот об этом мечтали советские дети. Кто-то грезил о космосе, кто-то просто о небе. Мечта эта воплощалась в простой незатейливой форме строительства моделей кораблей, космических и океанских. Моделей самолетов.
Борис Березовский был не плохим советским математиком. Он преуспел в решении математической «задачи о неразборчивой невесте». Это было в 20 веке. В 21 веке Борис Березовский стяжал власть «временщика», миллиарды долларов, и славу Герострата. Потому что его личная радость и победа оказалась зыбкой, мелкой и ничтожной в сравнении с общей бедой. Но тем не менее таких «березовских» еще очень много.
А дети в России 21 века не знают о …марсоходах, редко мечтают о Марсе. Многие вообще ничего не знают о красной планете.

Синдром человека
День выдался какой-то не удачный. А тут еще эта странная смс, которая никак не выходила из головы. То ли это шутка, если так, то уж очень не понятная и глупая. «Проверься на ВИЧ». Номер был не подписанный. Видимо давно удаленный. Если вообще знакомый. И все-таки никак не выходила она из головы.
В поликлиничном коридоре людей было не так много. Там где брали анализ на ВИЧ. Сидела еще одна девушка, понурив голову, скомкав одежду в руках и сумочку. Воротила голову. Несмотря на то, что никого и не было, не хотела никого узнавать или сама быть узнанной.
Он даже если и внимательно в нее всматривался тоже вряд ли узнал. И не потому что был таким любвеобильным, может настроение было не то.
А вот когда он узнал результаты, оно уже точно говорило за то, что не будет больше отличным. Сперва его разобрала досада, самая что ни на есть настоящая. Точнее сперва дикий, животный такой страх, как будто он немедленно должен был умереть. Затем чувство отрицания, что видимо что-то напутали, что вообще это все сон и не больше. Что этого не может быть просто потому что не может. Затем отрезвление нет, может. И вот досада. Затем злость. Только на кого? Сперва на себя. затем на да вот на нее. На ту что прислала смс. Лихорадочно он нашел ее номер. И набрал. Едва она взяла трубку он стал ругаться, вспомнив все слова какие знал, даже вспомнил про угрозу заражения, что на этот счет есть статья. И тут он услышал ее. Видимо выдохся. А она только ответила таким же потерянным голосом, что не виновата, и что в отличии от него, его помнит, а вот он ее похоже нет. это было такой же правдой. Он действительно ее не знал. Он положил трубку. дав себе слово лечиться и больше никогда не вспоминать о ней, кто бы она ни была, о той кому только что позвонил.
Началась какая-то совсем другая жизнь. Другая, но жизнь. Постановка на учет. Оформление каких-то бесконечных бумаг, про которые сочувственные, а иногда и нет глаза говорили, что это вам поможет начать лечение, это служит гарантией… Гарантией чего? Что и кто ему сейчас мог гарантировать. Вот при получении этих прозаических документов, он и увидел снова ту девушку. Что сидела вместе с ним на тесте. Значит и у ней тоже, подумал он. С минуту колебался подойти ли знакомиться. Зачем. О чем они станут говорить. Да и захочет ли она. он чувствовал что хотел. Ему просто не с кем было поделиться. Сперва и не хотелось. теперь почувствовал что если не скажет то сойдет с ума. И все таки. Как вот взять так просто и заговорить: помните меня? Там в поликлинике? Нет? у вас ВИЧ? И у меня. Чушь какая-то. Пока он думал. Она сама подошла. Подняла глаза. видно было что заплаканные. И тут он ее вспомнил. Нет не по поликлинике. А вообще. Это она ему отправила смс. Это ей он наговорил тогда всего. Сейчас он сглотнул слюну, словно в горле как-то пересохло. И просто сказал: Привет. Потому что она подошла и молчала. Он ее вспомнил. Хотя особенно вспоминать было нечего. Так небольшая интрижка. На пару дней. Несколько недель тому назад. Конечно ничего серьезного. Он забыл ее номер. Удалил. Думал что она сделала тоже самое. Ничего серьезного. Теперь думал он. Ничего себе. И тут она заговорила. Попросила его проверить бумаги. Потому что в прошлый раз ей не правильно подсказали форму, и она не получила лекарства. Более того пришлось вот прийти еще раз. Он ей сказал не задумавшись спасибо. Бумаги все таки перепроверил. Нашел –таки ошибку. Пошел исправлять. «Сережа?» - он обернулся. Удивился, что она даже запомнила его по имени. А вот он нет. «Ты не против, если мы будем общаться. От меня все отвернулись. Да и если честно ни с кем и не хочется». «Ну ладно» - пожав плечами, ответил он. В руке зазвонил телефон. Он прислонил его к уху. А она стоя рядом сказала: «Это я. Мой номер. Я знаю, что ты его не сохранил».  Запиши его, меня зовут Люда. «Это я помню» - соврал он. Она повернулась и ушла.
В тот же вечер они созвонились. Странно, но не чувствовали ненависти. Ни кто не думал даже обвинять, или пытаться выяснить как это все произошло. Договорились советоваться. Лечение стоит дорого. Государство как будто берет на себя все расходы. Затем он позвонил ей просто так. Ему тоже стало не с кем общаться. Пригласил ее погулять. Сходили в кино. Не высидели до конца. Не смогли. Затем стали встречаться, ведь все равно не с кем было. она переехала к нему. Это было тем более странным. Потому что до сих пор никого из девушек так близко он к себе не подпускал. Иногда у них бывало хорошее настроение. Да. Даже у обоих. Они забывали о болезни, о мто, что их связывало еще, кроме нее. Он вспомнил, что не случайно в тот вечер запал на нее. Она действительно была ничего. Она почувствовала, что все таки ему нравиться и то, что было между ними это все не просто так. Она помогла ему найти работу. И это было страннее некуда. Потому что обычно он брал деньги у родителей, как-то не задумываясь. А если и работал, то просто халтурил. На работе он выдержал испытательный. Ничего не имзенилось и после него. Кроме того, что ему стали платить нормальный оклад, как и обещали. Никто не знал о болезни. Даже не догадывался. На первую вечеринку он пришел конечно с ней. Представил ее как свою девушку. И не соврал. Так прошла неделя, месяц, еще. другой. Потом эта новость: она попала в больницу. Тут он снова впервые вспомнил о болезни. Казалось вот оно: то, что должно было разрушить эту иллюзию. А еще он почувствовал страх, пока не увидел ее, что боиться все потерять, а значит и ее, и что он любит.
А это оказался вовсе не кризис. Она беременна. Конечно, они как и раньше не защищались. Да и теперь им это было не нужно. Она ждала ребенка. Его ребенка. Это было совсем никуда. Врачи заверили, сделав эхо, что ребенок здоров. Физически то есть с ним было все нормально. А ВИЧ. Это выяснят позже. Он сидя теперь после работы вечерами рядом с любимой беременной женой. Потому что они как только он забрал ее из больницы, подали заявление. Через три недели расписались. Он удивился как это он мог раньше думать все о другом. Теперь вместо клубов он спит в постели с женой, рано утром уходит на работу. Она тоже встает. Даже раньше, готовит ему завтрак, провожает. Сидит дома, смотрит телевизор и ждет. С работы он ей иногда звонит по несколько раз на день. Она ему тоже.
Она родила здорового, такое случается, ребенка. Тест на ВИЧ. Его тест оказался отрицательным. Она разрыдалась. Он едва подавил в себе слезы. И большего им было просто не надо.

История одной скамейки
Из записок путешественника
В окне вагона, в котором ночью все спали. Потому что поезд был дальнего следования. Мелькнула скамейка. Поезд сделал остановку, которую обязан был сделать. Минуту не больше. На неизвестной станции. Постоял. И тихо снова двинулся в путь. Никто не входил, не выходил из вагонов. Их было 15 или даже больше. Из здания станции, маленького, очень похожего в ночном освещении на сарайчик.  Вышел железнодорожный работник. Пожилая женщина в платке, телогрейке, несмотря на то почти лето. Ночи все равно холодные. В ярком оранжевом комбинезоне. Возле здания станции горели уличные фонари. Где-то далеко позади него виднелись домики и, даже двухэтажные, несмотря на явную малочисленность поселка, дома, в одном из них, лучше всего видимом среди качающихся на ветру веток высоких деревьев горел тусклый свет.
Когда поезд постояв, словно подумав минуту, тихонько двинулся дальше. Тут-то и мелькнула в свете фонарей на станции скамейка. В вагоне спали практически все. Вытянувшись на плацкартных сидениях. Откуда-то торчали ноги, голые, в носках, где-то были видны головы, слышен храп.
Одиноко стоявшую пустую скамейку, может быть, заметил только один я. Задремал и отчего-то задумался. Сколько она могла тут стоять? Год? Два? Быть может лет 10? Или 20?
Ведь не каждую даже ночь на нее никто не садился. Нет. Конечно. На ней сидели много людей. И днем, и ночью. И люди были, конечно, разные.
Даже после того как наш поезд покинул ту станцию, та, вышедшая работница, могла взять и подойти к перрону и сесть на скамейку тоже.
Возможно, на ней могли отдыхать бежавшие в этих глухих местах разбойники. Переводя дух и пересчитывая добычу.
Могли сидеть просто так гуляющие обитатели поселка. Могли сидеть встречающие и провожающие. Ведь скамейка то на перроне.
Могли, если ей повезло, сидеть на ней и молодые целующиеся пары. Хотя бы одна-две. А может именно эту стоящую в ночной темноте поселка подальше от посторонних взглядов влюбленные выбрали для свиданий. И тогда она видела их куда больше.
Мужчины и женщины. Старики и дети. Крестьяне и городские жители. Люди разных национальностей, возраста, пола, рода занятий и профессии.
И всех она могла видеть. Более того, всем им она дала возможность отдохнуть. Поразмыслить. Без всякой благодарности.
Ну возможно раз в 5 лет, или даже чаще, работники станции ее перекрашивали.
Кто-то из них вообще ее сделал. Металлические ножки, деревянные ребрами спинка, сиденье.
Когда-то та скамеечка была деревом. Росла себе где-нибудь тут же неподалеку. Выросла из маленького побега. Тянулась к свету. Обросла корой. Обзавелась кроной. Каждый год одевалась, а затем сбрасывала листья. Шумела не ветру как те другие деревья позади станции. Которым не повезло. Или повезло не быть скамейкой.
Через какое-то время все тут изменится. Станцию могут закрыть. Просто за не надобностью. Сократить рабочих. Снести сарайчик и перрон, и скамеечку. Могут укрупнить, переделав перрон. Скамейку ту передвинуть. Или просто придет время, и пусть и регулярно подправляемая краской, она переносящая дожди и морозы, не имеющая как деревья живой силы, придет в ветхость. Негодность. И тогда ее распилят. Снесут. Заменят или уберут все-таки вовсе. Никто то о ней не вспомнит. Хотя, если начальник станции, на которой кроме ветхости этой скамеечки никаких других изменений заметно не будет окинет краем глаза и пробурчит: - Тут вот стояла скамейка? – Новую ставим. – Это хорошо. И пойдет себе дальше.
А может кто-то из влюбленных, через много лет, возьмет да и мельком ее упомянет: - Ты жила тогда в поселке помнишь… - Стукалино?- Ну да, наверное. Я не помню. Я ведь приезжал тогда к тебе иногда… А я встречала тебя… -Да а потом, там ведь была еще скамеечка на таком маленьком перроне…-Он называется платформой. – Да, да, еще же объявляли выход из первых двух вагонов. А потом мы ставили на нее мой багаж, обнимались и целовались за деревьями прямо на пер..платформе...
А потом, когда ты уезжал, я отчего-то еще долго сидела на той скамейке, все не могла заставить себя сразу встать и пойти… Сидела просто и думала… Приедешь снова, как обещал… Иногда бывало обманывал…
А ты помнишь как однажды забыли на платформе багаж… Вспомнили только когда уже были у тебя дома.. да а вернулись за ним. Он так и лежал на скамеечке. Станция наша маленькая, приезжал ты обычно уже ночью, кому там был нужен твой чемодан, кроме тебя…
-Поезда там ходят часто, не все останавливаются, вот забавно, если кто видел в окно чемодан на скамейке…-Обычно в такое время все спят.
Когда я ее увидел, проезжая, думал вот все, никакого чемодана на ней не было. Но как я уже сказал, в одном из домов позади станции ночью горел свет, из-за ветра и раскачивающихся деревьев он был похож на переключаемый фонарик…Было очень далеко, не разобрать, да в полудреме, просто спать хотелось.

Паломники
Из записок путешественника
Ночью к последней электричке спешили несколько старушек. С всевозможной кладью. Сперва я подумал, что это либо одни из тех, что приезжают к нам торговать тем, что вырастили на огородах. Затем что те, кто приезжает к нам за продуктами. Но в их сумках было ни то, ни другое.
В одной ярко то вспыхивал, то затухал свет. Это оказался иерусалимский огонь для домашней лампадки…
-Своей церкви у нас нет. вот и ездим в Томск. А тут … 11 православных церквей… До революции-то их конечно могло быть и больше… Томск, вообще святое место... Приходил в эти края один святой, и кроме леса, бурелома да болот ничего казалось бы не увидел, да был не один, и вот другому святому своему говорит: - Тут будет столько христиан, веришь ли мне, сколько песка на море…
Город пяти университетов. Так мы привыкли называть его. Но кто-то считает его святым местом, совершает нечто вроде паломничества. Да разве это не так, если и церкви есть, и главное, в каждой почти частица или святые мощи…
Вот и получается, что Томск святое место. Что иерусалимский огонь везут отсюда по всей митрополии…
И пусть для кого-то церковь стала модой. Испросят прощения, и то хорошо. Пусть вспомнили, что прощеный день какой-то такой появился. Но на службе не были. Чин прощения не слышали.
-Сейчас кто-то верит, кто-то нет. Раньше верить вообще запрещали. Большевики как стали учить грамоте: Рабы немы, мы не рабы… А раньше все мы знали, что каждый человек есть раб Божий…
-Верь, не верь, все на Страшном Суде предстанут перед Богом и каждый ответит за слова и дела свои, и с каждого спросится, каждому, по словам и делам его, по вере его и простится…
-Я вот читала заповеди, - продолжают паломники в Томск беседу с другими попутчиками, - и задумалась, что такое: не сотвори кумира. И оказалось, что кумир это не только идол какой-то, это деньги… Старушка при этом скрестила пальцы в ладони, но не для того, чтобы перекреститься, а как у нас делают, когда говорят о деньгах… В руках у ней только при этом было пусто.

Даже в пасмурный день, дождливый подъехать к IKEA в Новосибирске, в которой я из любопытства, решил заглянуть, было не просто. Впечатление от этого «паломничества» было просто шоком. Весь магазин, огромный, представлял собой сразу и ад: потому как все в нем устроено кругами, и чистилище, поскольку на каждом из кругов заставят опустошить карманы: кафе, закусочные… Навязчивая реклама… Рай для не искушенного, не привычного к такому обилию товаров русского, советского человека… Европа во всей своей красоте и наготе, похищенная Юпитером. А быть может Золотым Тельцом…. Обилие, разнообразие спален и гостиных, кухонь и ванных комнат, детских, разного рода безделиц и безделушек для дома… Зайдя раз, очень трудно найти этот выход… ходить по кругу в IKEA можно до бесконечности или настоящего сумасшествия… Несколько дизайнерских вариантов …клозетов… Никто не говорит, что клозет лучше сортира…. И что нужен именно клозет, а сортиров кругом хватает и мы к ним то давно привыкли…. Но это не правильно… Но не может душа не смутиться и от другого. IKEA со всем своим принципом устройства и со всей этой громадностью не может не говорить, что тут все рассчитано не просто на опустошение карманов, на опустошение самой души человеческой…
Которой так легко впасть в искушение, соблазны… Пуститься по заботливо нарисованной стрелочке по кругу, выхода из которого найти, говорю, очень трудно… Если из такого паломничества тоже взять себе принцип, имея и деньги в кармане, просто ничего не покупать…
В противном случае, заботливая и услужливая, но такая бездушная внутренность рынка приведет по кругу к кассе… в которой любая мелочь превращается в золото, в того самого идола, о котором говорили старушки, везущие иерусалимский огонь в обыкновенной сумке из Томска. О таком паломничестве в который, я признаться никогда не слышал. Но баннеры зазывающие в IKEA в Томске уже давно знакомы каждому.

Сабля японского самурая
Историческая миниатюра
В конце 19 века будущий последний император России Николай II отправился в кругосветное путешествие. На его пути была вся огромная Россия от Петербурга до острова Сахалин. В России ему ничего не угрожало, несмотря на продолжавшееся революционное движение в среде разночинной интеллигенции. Несмотря на казнь революционерами его деда-реформатора 20 годами ранее императора Александра II, что вызвало в народе скорее сожаление, чем поддержку. Но в Японии какой-то фанатик, в условиях напряженности в русско-японских отношениях, вызванных ослаблением Китайской империи и начинавшегося соперничества за ее наследство между двумя бурно развивавшимися соседними с ней странами Россией и Японией, какой-то фанатик целился в Николая Александровича, сумел пробраться к нему во время официальных мероприятий и ударить саблей по голове.
Что было бы, если бы Николай Александрович тогда скончался на чужбине.
После смерти императора Александра III новым и отнюдь не последним русским царем стал бы его младший сын Михаил.
Михаил Александрович в отличие от своего старшего брата был более земным человеком. Он любил природу, женщин, был менее набожным, но таким же мягким и не решительным. Главное он не столько верил в предназначение самодержавия и лично свое в судьбах и ответственности за страну, а потому не колебался бы с тем, чтобы разделить ее со своим народом.
Для этого бы впрочем все равно понадобилась бы первая русская революция. Но она быстро бы закончилась. Михаил Александрович пошел бы на распространение на Россию таких же для своей власти прав, какие были на протяжении всего времени входившем в Россию Великом княжестве Финляндском. Власть русского царя была бы ограничена. Самодержавие пало бы без жертв. Новому премьеру Столыпину не пришлось бы стяжать наряду со славой реформатора, печальную славу душителя первой русской революции. При отрешенности царя от государственных дел настолько насколько понимал их Николай II, он приобрел бы куда большую власть. Революционное движение бы не получило распространения. Со стороны ревнителей старины, поборников самодержавия, при безвольном Михаиле, у Столыпина тоже не было бы сильных врагов. Значит не было бы убийства Петра Аркадьевича. Значит его реформаторский пыл не был бы растрачен.
Началось бы масштабное освоение Сибири и Дальнего Востока. Развитие повсеместно частнособственнических хозяйств в крестьянской среде. Почувствовавшей бы всю выгоду от новых исторических условий и ставших настоящей опорой и поддержкой царской власти.
Апофеозом этого единения царя с народом стал бы юбилей Дома Романовых. Отмечаемый с Михаила I при Михаиле II. Михаил Александрович не женился бы на Алисе Гессенской, а значит его наследником был бы здоровый ребенок. Значит не было бы карикатур и слухов про Распутина. Столыпин не позволил бы России вмешаться в Первую мировую войну. Наоборот, пока Германия с союзниками выясняла бы отношения с Англией и Францией, как это и делала обычно со времен падения Рима. Ни далекие США, а именно Россия разбогатела бы на поставках продовольствия и товаров в воюющую и голодающую Европу. Полученные деньги Столыпиным были бы вовлечены в продолжающиеся реформы. Значит индустриализация началась бы в России на 20 лет раньше и не за счет русского крестьянства, раскулачиваемого и загоняемого в колхозы.
Сама война без России не была бы мировой, а была общеевропейской. Революционные настроения обошли бы Россию стороной. Германия выиграла бы войну. Усилилась бы наряду с Австро-Венгрией за счет славянских стран. Но Россия не знала бы революции, гражданской войны, коллективизации, массовых репрессий, Великой Отечественной войны, Советской власти, в которой бы не было исторической необходимости.
Мир бы не знал ужасов нацизма, который возник как ответ на поражение Германии в войне и развитие мирового революционного движения. Не было бы Второй мировой войны.
Ленин умер бы намного позже, в году 1941-м, оставив революционное движение, признав как всегда это делал правоту исторического момента, стал бы как мечтал сам и его отец, юристом. Известным на всю страну преуспевающим адвокатом. Но оставался бы Лениным, как подписывался будучи участником революционного движения.
Сталин никогда не стал бы Сталиным. Возможно он разделил бы судьбу Котовского, не имея образования и стремления к мирной жизни.
Мир никогда бы не узнал Гитлера. Даже как художника. Слишком он был бездарен.
Намного позже, но в космос полетел бы первый человек. Возможно Юрий Гагарин. Но другой. Но обязательно русский. Поскольку силы и средства для этого были бы только у России. Не участвовавшей в общеевропейской войне, хоть и принесшей победу Германии, но надолго ослабив Европу и оставив США вне мировой политики, страной давно расставшейся с английской монархией, но во всем следующей за ней.
На момент полета русского человека в космос в России проживало бы около 400 миллионов жителей, в два раза больше, чем в СССР. В Европе не знавшей Второй мировой войны еще больше.
История 20 века была бы иной. В 1991-м году нечему было бы распадаться. На смену Михаилу II были бы может менее удачные царствования Александра IV, Николая II, но конечно другого, и Петра IV. Возможно законодательство при идеях о женском равноправии, вызванных индустриализацией, а не революциями, престол в России вновь стал бы доступен женщинам. И 20 век знал бы двух Елизавет II, одну русскую или Екатерину III.
Россия была бы во всем, как и СССР, только без жертв, передовой страной: первой, в которой было принято рабочее законодательство, пенсионное обеспечение, бесплатное начальное и среднее образование. Возможно, но вовсе не обязательно.
Как бы удар саблей в Японии по голове русского наследника отразился на моей семье. Мой дед, ветеринар в сибирской деревне, при масштабном освоении края, переселенцах, разбогател еще больше, чем его отец и дед. Его семья не знала бы голода, а значит у моей мамы был бы все также один брат, но не две, а семь взрослых сестер.
Мой другой дед не погиб бы молодым на фронте. Значит моей бабушке не пришлось бы всю жизнь одной растить троих детей. Работая на тяжелой, не женской работе.
Но вряд ли мой отец, стремился бы уехать из родной деревни. Из голодного военного детства, нищеты. Или отец, которого он никогда не знал не отпустил бы его. Как гложила его всю жизнь эта боль. Так не отпускал бы отец живой, работавший в поднявшемся, не знавшим колхозного труда за палочки русском селе, большом и богатом, с не разоренной, а с несколькими церквами. Не было бы испытания России в 20 веке железом и кровью.
Но… вряд ли тогда парень с Урала, бежавший из родного села, познакомился с моей матерью-сибирячкой. Значит не было бы ни моего брата, ни меня. Возможно, никого из тех, кто читает это. Вот так история отражается в судьбах каждого из нас.
Сабля японского фанатика прошла наискось. Помогла реакция сопровождавшего Николая, греческого принца, молниеносно отреагировавшего на занесенную над гостями руку. Николай Александрович отделался тогда испугом, раной и видимым только для Александры Федоровны шрамом.
Николай II все равно был расстрелян. По почину ли своего народа, но при его молчаливом согласии… Раскаяния так и не случилось. Каждый волен сам для себя считать, чего было больше в том: исторической необходимости, «закономерзости» или, испытания…

Дуэль двух императоров
Историческая миниатюра
После победы в Отечественной войне, царь Александр I колебался: идти ли в Европу, чтобы окончательно разгромить Наполеона или предоставить опять европейским королям самим решать свои проблемы. Выбор встал за заграничный поход. Вскоре русская армия вошла в Париж. И Александр I отдает приказ ничего не разрушать в столице неприятеля. Недавно который сжег дотла Москву. Была пощажена Вандомская колонна, тщеславно водруженная Наполеоном когда-то в ознаменование своей победы над русской армией.
Выходец из не знатного дворянского рода стал вдруг императором Франции. Выдающейся исторической личностью, гениальным полководцем, и не менее выдающемся государственным деятелем, чьими законами Франция живет до сих пор… Но сколько в одном этом поступке русского царя Александра Павловича неизмеримо большей добродетели, в сравнении с дерзостью Наполеона… Пощадить столицу неприятеля, и саму статую Бонапарта великого честолюбца, каким на самом деле и был первый французский император, вознамерившийся покорить себе всю Европу…         

Как я летал на Луну
Кончилось лето… Кончилось раньше календарного. Заморосили дождики. Подули холодные ветры. С каждым днем все меньше Солнца. Раньше встанешь, уже светло. Сейчас встаешь, время тоже, а еще темно. Лето выдалось коротким и не ровным: до июля холодное, в июле жаркое, в августе дожди. Отдохнуть, как у многих у нас водится, съездить на юг, не получилось. Весь отпуск дома, в ремонте. Дом старый, начав ремонт, думая исправить одно, натыкаешься на другое и так далее. Не успел «отгулять», как снова на работу. По причине занятости «в отпуске» и личная жизнь дала трещину. Такую, что шпатлевкой не скоро замажешь. Хоть девушка, конечно, не стенка каменная… Не всякая только…
В общем, 30 августа, время по среднеевропейскому 23.00,  настроение на 0. То ли на старте, то ли на финише. Скоро зима, так что от 0 погода точно пойдет на минус. И не надо тут быть синоптиком. Которые могут и ошибаются в деталях, но в главном с ними никто спорить не станет. Зима есть зима…
И вот я сижу в нулевом настроении, почти как в нулевой видимости. Ничего не радует. А тут еще Вита… Как можно звонить после 23.00… Может, давно спим вообще… Ну конечно, так рано я никогда спать не ложусь и Вита это знает… Но все же… Про то, что я когда сердитый, то лучше не трогать, словно зверь в углу клетки, к которому так и лезут погладить, тоже как будто знает… Но все же… «Ты не будешь сердиться?» - первое, что слышу я в телефоне… «Ой, простите, у вас оказывается ночью гости» - слышу я второе… А у меня просто телевизор включен, ну понятное дело со звуком, ну а там девушка что-то говорит, спорит, доказывает кому-то… Кино в общем…
И тут, я вспомнил что сегодня мозоль натер на пальце, за мозолью вспомнил отчего то вот лето прошло… Время прошло… И как то за этими мыслями голос в трубке, срывающийся то на крик, то на слезы, как то стал теряться… «Ты даже слушать не умеешь» - это очередное, что удалось услышать…
Тоска… Тоска… Тоска такая, что … плакать аж хочется. Был бы бабой так и сделал бы… И что тому виной?.. Не мозоль, конечно…
Вот идет время… Мерной поступью… Шаг за шагом… Секунды складываются в минуты, минуты в часы, часы в дни, дни в недели, недели в месяцы, месяцы в года… Секунды одним словом складываются во время… Идут и идут… И столько этих мозолей там, позади, и не на пальце… Если бы… А счастья нет… И у другого нет… И у третьего… И другому оно только кажется…
Вот уж за мыслями темными и ночь. Стемнело. На небе показалась Луна. Ни облачка. Был бы волком, завыл… Но мы люди, мы выть не умеем, мы только на Луну летать умеем, и то не все…
Интересно: а что на Луне?.. Во-первых, там нет телефонов… По-моему она положила трубку… Во-вторых, там нет газет, то есть для меня нет работы… Другой вопрос почему там нет газет… читать некому… или писать... Конечно, и то и другое, верно… И нет отпуска, нет дома, нет ремонта…
И вот я на Луне… Мои чувства понятны… Ничего нет, что докучало… Солнце тут никогда не заходит… Луна то стоит всегда на месте, то есть она не вертится как наша планета… Прелесть… Но и Солнца тут видно столько, сколько Луны на нашей Земле… Все оттого, что нет атмосферы… Синоптикам просто одно удовольствие… Никаких тебе дождей… Впрочем им работы стало быть тоже нет… Итак, Солнца мало… Дождей вот нет… В окно никто не стучит… Не хватало еще расстроиться, пожалеть, что дождя нет… Никто не трогает, ничто не волнует… Стоп. А что есть?.. Отчего так долго молчит телефон… Так телефона тоже нет… А я думал, где же Вита… Что-то она долго не звонит… И тут, когда я шарился в поисках телефона рукой по карманам, я задел мозоль… Вспомнил про ремонт, сперва как бы обрадовался, что завтра на работу, значит не надо ремонтом заниматься… Затем что и на работу не надо… И что ремонтом мне даже нравится заниматься, если не мозоль… И тут я посмотрел на нашу Землю… всегда было интересно: вот есть Млечный путь, в нем далеко от центра Солнечная система, где третья планета Земля, на которой есть родная страна, город, дом… Вспомнил … мама-то сейчас наверно уже нашла телескоп, который я купил.
«Вита, я сейчас не могу говорить, все таки ночь…» - «Я думала ты меня вообще не слушаешь…» Ну не стану же я ей говорить, как летал на Луну… Тайком от всех… И почему все таки вернулся… Вот дождь стучит в окно, и если всего час тому назад эти капли навевали грусть, то сейчас отчего-то даже некую радость… Так хорошо, правда, что их можно только слушать, не покидая постели… Выключив свет, я заметил, что в комнате все таки светло… От Луны… Она светит отражением Солнца, которое через несколько часов обязательно выйдет с рассветом, чтобы освящать нашу с отпусками, работой, ремонтами и не разделенной, слово то какое дурацкое, как бы наоборот слитной получается, любовью, планету, где не везде кончилось лето, вот на другой стороне Земли лето только начинается…


Уроки английского
Дочь вернулась домой поздно. Открыла дверь своим ключом, хотела незаметно пройти в свою комнату.
Мать не спала. Она никак не могла успокоить себя, не могла взять в толк: где это ее дочь ходит?
Пока, та раздевалась в коридоре, мать вышла из своей комнаты:
- Ты знаешь, который час?
Дочь молчала.
- Где ты была?
- Не все ли равно?
- То есть как?
Дочь прошла к себе в комнату. Мать вернулась в свою комнату. Через минуту дверь открылась, и дочь вошла к ней, стоя у двери начала:
- Ты хочешь поговорить?
- Я просто не знаю, где ты была столько времени?
- А с каких это пор ты стала этим интересоваться?
- Я переживала.
- Неужели? Ты ведь никогда не думала обо мне.
- Что ты такое говоришь?
- Да. Я тебе никогда не была нужна.
Мать замолчала. А та все продолжала:
- Накормить, обуть только и всего. А что там у меня в душе? Ты этим никогда не интересовалась. Ни ты, ни папа. Пока он был. Тот хоть зарабатывал деньги. Ты готовила есть. И все. Какое воспитание? Со мной никогда не говорили. Зачем? Зачем я пошла в университет? На филологический? Кем я буду работать? Никто ведь даже не говорил. Учителем в школе? Русского языка? Кому сейчас нужны учителя? Кому нужен русский язык? Но никто не подсказал куда действительно, стоит идти. А теперь 3 курс. Что же мне все бросить?
Мать отвернулась.
- А одеваюсь я как? Кто меня этому научил? А мне говорят, Алена, какая ты молодец, что надела эту кофточку, сейчас молодежь не носит такие вещи. Откуда это? – она показала на свой халат.
- Бабушкин.
- Я так и думала. А ты знаешь: сколько мне лет? Есть ли у меня личная жизнь?
Мать закрыла уши руками.
- Ты всю жизнь стремилась устроить только свою жизнь. Особенно после развода. На меня тебе всегда было глубоко наплевать.
Алена хлопнула дверью и ушла к себе.
Мать сидела и смотрела в телевизор, выключив звук. Было 3 часа ночи. Она все думала, наверное, у нее неприятности. Быть может, поругалась с мальчиком. Такое бывает. В ее возрасте.
В комнате у Алены включилась музыка. Она включила ее, чтобы заглушить слезы. Она сидела на кровати, в бабушкином халатике, обняв колени и, плакала.
Через несколько минут снова открылась дверь:
- Мама, прости меня.
- Ты прости меня, - ответила Людмила Ивановна, - может быть ты права.
- Нет, мама.
- Но я много болела, работала, болела и, снова работала. А потом папа.
- Нет, мама.
- Да и время было такое, не думали как-то о будущем. Сейчас все совсем по-другому.
Алена подошла к матери, они обнялись. Слезы были на глаза у обеих.

Старый пес
У меня одно окно выходит во двор. Каждый день в него я вижу предоставленного судьбе старого пса.
Я помню его еще щенком. В семье, где он живет, было трое детей. Они вчетвером бегали тут по двору. С утра до ночи.
Прошло 15 лет. Детям уже по 20. Они теперь заняты своими взрослыми делами. Пес состарился. Его все так же, но теперь одного отпускают гулять во двор. Но сейчас он еде ходит, не то, что бегает. Вот смотрю, едва перепрыгнул бордюр.
Всеми оставленный пес, чуть ли не брошенный. Гуляет в любую погоду. Разве какой прохожий, случается, погладит его.
Судьба человека
В одном из дворов нашего города, я иногда встречаю сидящую в беседке бабушку. Летом она часто сидела там с соседками. Старенькая такая бабуля, с приветливыми, добрыми глазами.
Бываю я в том дворе мимоходом, по работе.
И, вот была уже поздняя осень. Лето, вообще, в наших краях короткое. В сентябре уже снег идет, бывало.
Прохожу снова по двору тому и вижу: сидит она, не взирая на ветер и не погоду, одна, без подруг.
Не выдержал, подошел к ней так поздороваться, поговорить.
И тут, выяснилось, не от хорошей жизни сидит бабуля в беседке. В грибке этом, зонтике.
Выгнала ее дети из ее же дома. Запили, закуролесили, бабушка помешала.
- Так как же Вы? А ночуете где?
- Пускает одна женщина к себе переночевать.
Днем же она сидит тут. Вроде как не бомж никакой. Порядочная пожилая женщина. Но без дома. Квартиру свою давно, еще, когда мирно жили все – переписала.
- Так Вы к участковому ходили?
- Ходила. Участковый сказал, надо говорит бабушка, грамотного юриста найти – заявление по форме составить.
Странно все это. Что за милиция? Откуда бабушка юриста сейчас за «так» найдет? Какое еще заявление?
А может, она и не ходила вовсе? Не стала на детей жаловаться?
- Да ведь Вы замерзнете тут?
На бабушке плащик, платочек.
- Да, шаль-то дома осталась. У них.
Вижу, нет у нее в глазах прежней теплоты, одна грусть осталась. Разве думала она, что будет у нее вот такая старость?
Воевала (участница войны, между прочим), всю жизнь работала, детей этих вырастила, а теперь сиди тут – никому не нужная. Мужа схоронила.
На работу я тогда опоздал. И потом, сидел и смотрел: за окном мокрый снег. А она ведь сидит. На улице в плащике.
А вечером, дома по ТВ было кино – про войну. Кино, в котором здоровые, откормленные, расстегнутые на все пуговицы, бравые ребята играли солдат Великой Отечественной войны. Пили, ругали Сталина. Как будто так все и было.
Закончилось оно за полночь. Бабуля, наверное, сейчас у той женщины. Ночует.
А страна отмечает 65-летие Победы.
Женщина
Сегодня в автобусе я видел женщину… Красивую, без возраста. Какие у нее были глаза. Какой взгляд. Взгляд задумчивый, отрешенный, печальный, усталый, нежный. Она смотрела то в окно. За окном было снежно (хотя, по календарю была уже весна). То в автобус. Ах, как она смотрела на смеющихся девочек, на горланивших мужчин, и на меня. Да. Наши глаза  пересекались. И тогда я читал в ее глазах  растерянность. Она ехала с работы, видимо. Домой. Но, любит ли она кого-нибудь? Саган, писала, что обычно людей при встрече интересует, прежде всего, профессия, а ее вот – что читаешь? Влюблена ли? Так, влюблена или нет? И любима ли?
Приехав, домой, я еще долго думал об этой женщине. Смотрел фильм, где герой и героиня объясняются в любви, играя на фортепиано и касаясь пальцами, друг друга. Какая трогательная неловкость.
А потом Ричард Гир скажет Джулии Робертс (найдется ли в кино, еще одна такая пара, столько раз игравшая влюбленных, но, увы, в кино, но не в жизни) в «Сбежавшей невесте»: какой Мужчина ей нужен? «Тот, что закроет тебе глаза, когда ты идешь по пляжу, чтобы ты могла ощутить песок. Тот, что разбудит утром, чтобы узнать, что ты скажешь?»
И засыпая, я думал: а разбудит ли кто-нибудь ее, ту женщину?
Давай уедем в Нью-Йорк
-Давай уедем в Америку?
-В ночной клуб «Америка»?
-Давай уедем в Нью-Йорк?
Только представь себе: огромный город и мы, с тобой вдвоем.
Мы прилетим в Нью-Йорк в пятницу, вечером, этой осенью или зимой. Разница будет только в том, будут ли желтыми или голыми деревья в Центральном парке.
Если прилетим зимой…
-Совсем как перелетные птицы.
-Мы выйдем из аэропорта «Джон Ф.Кеннеди», и представь себе: снег валит, а за ним – небоскребы.
А снег такой, как в песне «Братьев Гримм»: Что за вечер? Обалдеть!
Мы выйдем и поймаем такси. Такое желтое такси с черным водителем. В фуражке. Как в кино! Он будет похож на Эдди Мерфи, мне почему-то так кажется. И, он спросит: - Куда поедем? Конечно, по-английски. Ты не знаешь, как это будет по-английски?
-Нет. Я никогда не видел негров.
-В Нью-Йорк лучше лететь зимой, на Рождество. Мы сможем тогда покататься на катке у Рокфеллер-центр (возле главной ёлки Америки ) или в Центральном парке.
Или можно посидеть в уютных ресторанах, смотря в окно на спешащих прохожих, а при желании пролететь над городом на вертолете.
Сходить на всемирно известные мюзиклы, на Бродвее. Кстати, это самая длинная улица в мире. 25 километров. И, там театры, театры, кафе, кафе.
А сходить можно, например, на «Призрак Оперы». Или: «Мама Миа», или «Чикаго». А может быть «Король Лев»? Ну, там выберем.
Потом можно просто погулять в Центральном парке, если не будет слишком холодно. Там есть ручные белки. Представляешь себе? Прямо в центре огромного города. Я читала в детстве такую книгу «Над пропастью во ржи», там пацан интересовался: - Куда улетают  зимой из Центрального парка утки? Ну, пруд-то замерзает. То есть там еще и утки.
-Можно подумать, ты уток не видела?
-Ну, это ведь утки в Центральном парке! Давай, уедем в Нью-Йорк?
А люди? Там такие люди! Про Эдди Мерфи, что нас подвозил, я тебе уже говорила. Кстати, там много русских. В Брайтоне.
-Тут их тоже не мало.
-Лучше пусть такси высадит нас на Бруклинском мосту. Держась за руки, мы пройдем его.
Он светиться ночью такими огоньками. И машины, машины. И сам город будет светиться. Как елка. И все эти небоскребы.
Мы снимем номер на самом верхнем этаже. Будем подниматься на скоростном лифте. А потом закажем в номер чего-нибудь и сядем прямо на полу перед окном, там окно до пола до самого, я видела в журнале, и будем смотреть на город.
-Нет. Я думаю, что у тебя закружится голова.
-Вовсе нет.
-Да. Ты жмуришься, когда мы поднимаемся на холм над рекой. И, потом – самолеты. Туда ведь надо лететь самолетом… И. потом, ты слышала про 11 сентября? Это как раз в Нью-Йорке.
-Видела по ТВ.
-Вот, так что лучше останемся дома.  И, откуда мы возьмем деньги?
И, вообще, я думаю, мы бы там потерялись. Это тебе не деревня (по реке, у которой они сидели, проплыли утки).
Слишком, слишком большой город. Слишком, слишком много людей. И все друг другу чужие.
-Но, можно же познакомиться с кем-нибудь, сказать: - Здрасьте? Или: - Хелло?
-А они тебе так и ответили, как же. Там, это тебе не тут. Там все заняты, все бегут. На тебя и не посмотрит никто.
Пойдем домой. Ночь. Холодно.
А, Нью-Йорк слишком большой город. В 2 раза больше, чем Москва. Ты была в Москве?..
Сила искусства
Тротуар в центре города вымощен плиткой. Хорошо, что дело было летом. В межсезонье ходить по ней, даже трезвым, невозможно. Скользко. По тротуару волочится, еле переставляя ноги, какой-то пьянчуга. В невообразимой одежде, похожей на бывший костюм. Пиджак, или то, что от него осталось. От человека осталось не больше. Заросшая голова, лицо.  Одна рука служит балансиром, чтобы не упасть, другая судорожно сжимает авоську. Он волочит ноги мимо торговых центров, салонов красоты, аптеки. И проходя мимо художественного салона, вдруг, замирает. Мне показалось, что ему стало плохо. Но нет. Он что-то внимательно разглядывает в витрине. Картины. Натюрморты, пейзажи, абстрактная живопись, обнаженка. Постояв так минуту-другую, он подошел поближе. Что-то привлекло его внимание больше, чем я мог подумать. Он стоял уже минут пять. Мимо шли прохожие, трезвые. А он остановился. Вдруг, в витрине показалась чья-то голова. Потом этот же человек показался полностью, выскочил на улицу. Мой знакомый подскочил к нему. Тот сунул ему что-то в руку. Так вот он чего остановился. Деньги. У него тут работает приятель. А внутрь он просто не решился зайти. Стоял и мок под дождем. Я не сказал, что был дождь? Тот приятель, оглядываясь по сторонам (не видел ли кто?), стыдливо побежал обратно. А мой знакомый потащился дальше, в продовольственный, за бутылкой, больше нигде не останавливаясь.            
 
Maxim
От нее резко дохнуло табаком.
- Ты накурилась? Все никак не бросишь? С тобой общаться надо в противогазе. Это ведь вредно?
- Знаю, - и задумавшись, глядя куда-то мимо меня, - когда-то у меня был парень. Любимый. Я его проводила на войну. В Чечню. Уходя, он спросил меня: буду ли я о нем вспоминать? Конечно, буду. Нет, не так. Он попросил меня думать о нем, каждый раз, как я буду курить.
Она достала снова сигарету.
- Он не вернулся. Погиб.
Я посмотрел на синюю пачку. На пачке золотом написано: MAXIM. И чуть ниже крупно, размашисто: Slims. Что значит – «слабые».
- Его звали Максим, - сказала она, затягиваясь.
Сейчас ей 42. Первая чеченская – это 1994-96 годы. Значит, ей тогда было 26. Я представил ее такой: высокой, полной, но молодой, счастливой. С не прокуренным голосом.  С тех пор она была замужем. Не один раз. Дважды. Но она не бросала курить. Не всем это нравилось.
Сейчас она выкуривает по пачке, а в другой день и по две в день. Я смотрю на пачке снизу крупная надпись: «курение убивает».
Наташа
Я встречаю ее не часто. Иногда она заходит в кафе, рядом с которым живет.
Иногда, если ее узнают, ей помогают донести до стола то, что она заказала.
Мы здороваемся. Лицо светится улыбкой. Она вообще веселая девушка.
Но сегодня ее особенно переполняет радость.
- Посмотри, что мне подарили.
- Кто?
- Не знаю. Незнакомые люди.
Из пакета она достает сапожки.
- Настоящая замша.
- Они почти новые.
Ее переполняют чувства и, ей хочется петь.
На ухо она поет. Она поет мне песню Селин Дион. Из «Титаника». На английском языке.
Every night in my dreams
I see you. I feel you.
- Ты знаешь эту песню?
- Конечно, знаю.
Ей тоже хочется  любить. И быть любимой.
У Наташи гидроцефалия. Водянка головного мозга. При этом заболевании могут быть нарушения речевой функции. Но она прекрасно поет. И у нее очень красивый голос. В ней поет душа.
Когда мне тяжело, на душе как-то тяжело, я вспоминаю то, как поет Наташа и мне становится легче.
Толмачево
Я ждал тебя 14-го, в пятницу. В пятницу ты не приехала. Неожиданно открылись новые обстоятельства, в общем, что-то (что, может быть, мне еще предстоит узнать) задержало тебя еще на пару дней. Все это время я держал руку на пульсе, скрещивал пальцы, потому что просто соскучился. Да-да, как бы глупо сейчас это не звучало. В общем так, 15-го я вновь почувствовал себя свободным от каких-либо обязательств и пошел с подругой в кино. Нет не на последний ряд, не на любовную мелодраму, но все же. Послушай, был выходной! Это же была – суббота.
Потом, на другой день, я просто решил хорошенько выспаться. А потому ОТКЛЮЧИЛ: будильник, мобильный и ТЕЛЕФОН.
Я НЕ СЛЫШАЛ, ЧТО ТВОЙ САМОЛЕТ ВЫЛЕТАЕТ в воскресенье ВЕЧЕРОМ, а значит Я ДОЛЖЕН БЫЛ ТЕБЯ ВСТРЕТИТЬ ЗДЕСЬ В ПОНЕДЕЛЬНИК УТРОМ.
Я узнал все это, придя на работу. Взял немедленно день за свой счет, успел заехать домой, чтобы переодеться, взять деньги, кое-какие вещи. И тут же, уверяю тебя, выехал.
Значит так, автобус как это всегда кажется когда ты куда-то спешишь, ехал очень медленно. Не говоря уже о том, что я в спешке, просто сел не на тот номер. Я понял это только когда уехал в совсем другом направлении. Возвращение тоже как ты понимаешь потребовало времени. Потом, когда я наконец добрался до автовокзала, у меня не оказалось нужной суммы денег, чтобы нам вдвоем вернуться тем же путем назад. Пришлось их срочно одалживать. А ты знаешь что такое срочно одалживать у кого-то деньги? Пришлось парить два часа мозги своей бывшей. А как? Ты сейчас конечно скажешь, что я неисправим и все в таком духе. Но поверь мне, она просто живет РЯДОМ С АВТОВОКЗАЛОМ. Ну гораздо ближе, чем мои друзья и другие подруги.
Ну а потом когда я наконец, добрался обратно и я купил билет. У меня украли сумку. И я еще два часа просидел в комнате дежурного по вокзалу. Я плохо спал. Я был уставший (ты же знаешь как ОНА на меня действует). В общем нет ничего удивительного что я задремал. Что было в сумке? Погоди тот же вопрос задавал мне он. Кто он? Дежурный милиционер конечно. Что там было? М-да. Послушай а ничего такого там и не было. Ты же знаешь. Сменное белье зубная щетка, бритва. Сумку-то потом вернули. Да но без денег. Конечно, я положил их туда.
И вот я наконец выехал. Ты не представляешь себе что это такое. ЧТО ЭТО ТАКОЕ: ЕХАТЬ НАВСТРЕЧУ ЛЮБИМОЙ ДЕВУШКИ, КОТОРУЮ НЕ ВИДЕЛ ЦЕЛЫХ 2 МЕСЯЦА И ДВА ДНЯ, между прочим. И когда ты знаешь, что опоздываешь ты или нет, автобус ехать не может быстрее. Он и так мчится по трассе между двумя городами со скоростью 120 км/ч. А мимо вдоль нее только бензоколонки, да туалеты. Да я выходил почти на каждой из остановок. Ты же знаешь, что когда я волнуюсь, я не сдерживаюсь.
А в остальное время я спал. И видел во сне: ТЕБЯ И НАШУ С ТОБОЙ ВСТРЕЧУ.
Ну хорошо, только для тебя: автобус я потерял. Ну как-как? Я зашел в туалет. А когда вышел – его уже не было. Сумка? Какая сумка? Ах эта. Так ведь я же ее потом снова нашел.
Как же я добирался? Автостопом конечно. А ты как думала? Пришлось догонять. У меня же в сумке – все документы и деньги. Кто меня подвозил? Послушай ну какая разница? Ну сама подумай: вот если бы ты была на моем месте – кто бы тебе помог? Ну да старая и разбитая параличом бабушка. Сидящая за рулем VOLVO. Ну-да да меня подвозила женщина. Не очень молодая, точнее даже будет сказать старая, больная, в общем весьма близкая к той, что я описал. И машина у нее была как раз такая: большое красное VOLVO 850.
НО ехать пришлось несколько дольше. Послушай: она совсем не умеет водить машину.
В конце концов я добрался до Н-ска только к 4 часам. И поверь сразу же отправился на автовокзал. Я даже не стал заезжать к ней домой. Ну так пообедали в каком-то ресторане. Ты знаешь нам надо ее чем-нибудь отблагодарить: она меня накормила. Деньги-то в сумке УКРАЛИ. Я ее нашел. Но без них.
Было уже поздно. Вечер. Чужой город. Я даже не знал, откуда, с какой остановки отходит автобус в аэропорт. Ты знаешь. Там, разъезжая на разных маршрутах, пока я пытался выехать на проспект К-ый, потом пока почти час ждал на остановке нужный маршрут. Там я почувствовал себя таким жалким и одиноким. Мне так тебя не хватало. Наверное я тогда впервые почувствовал как же сильно я по тебе соскучился. Как хотел увидеть наконец твои глаза: такие большие и голубые, как небо, с которого ты, подобно птице вот-вот спустишься, твой маленький и такой аппетитный носик, увидеть твою улыбку. От которой маленькая родинка на правой щеке подымается и падает в ямку. Услышать твой голос, с легким грассирующим «р». А потом я подумал, что уже слишком поздно и возможно ты меня не дождалась и мы не встретимся, что может быть ты уже на полпути домой. А у меня нет денег, чтобы вернуться домой. Зато я купил цветы. Ну ладно, я не был ни в каком ресторане. Ты же знаешь. Я только  подумал об этом, когда стоял там замерзший и голодный на остановке. Просто я действительно потерял сумку, в которой кроме нижнего белья и зубной щетки, был подарок, приготовленный специально для нашей встречи. Ты помнишь, как в первый раз, когда мы только с тобой познакомились мы зашли с тобой в магазин, а потом встретившись вечером, ты увидела ту безделицу, конечно, которая как мне показалось тебе приглянулась. Я вспомнил об этом там. Я не мог явиться вот так с пустыми руками. А потому 4 часа бродил по магазинам, в сопровождении родственников. А потом надо было ехать. Я все время спешил.
И я не заехал к ним, чтобы просто пообедать. Я приехал в аэропорт вовремя. Так я думал. Я забыл что время в аэропорту - московское.
А когда я кинулся бегать по залам аэропорта, вглядываясь в лица, было уже поздно.
Кто-то спал, кто-то не мог успокоить детей. Была уже ночь. Аэропорт вот-вот должны были закрыть для всех провожающих. Я оббегал все, я просмотрел все, несколько раз взбираясь бегом и спускаясь по эскалаторам. Тщетно. Тебя нигде не было. Ни единого знакомого признака: огромной плоской чемодана-папки, с которой ты уезжала. Ни-че-го. И тогда я решился искать тебя на улице, на остановке. Не боясь что не смогу вернуться назад. Двери аэропорта закроют.
Но и там тебя не оказалось. Ушел последний автобус, может быть ты уезжала на нем?
И тогда я просто побрел вдоль огромных окон здания аэропорта. Когда, вдруг, заметил тебя: ты просто стояла и молчала, глядя на меня из-за стекла аэропорта.
Зурбаган
Солнце палило, раскалив песок на пляже. Мы ушли, забрались на причал.
- Что читаешь?
- А Вы угадайте? – я лукаво улыбнулась ему,  прищурилась, перевернула книгу.
- Но ты хотя бы намекни?
- Море.
- «Чайку» Чехова?
- Но, дядя Витя, разве там есть море?
- Но если есть чайка?
- Вы не читали?!
- Еще подсказку?
- Парус.
- Лермонтов?
- Да нет же, Грин!
- «Алые паруса»?
-  Да! Скажете, что не читали?
- Нет, Олечка, не читал.
Я фыркнула, вновь взялась за чтение. Солнце отсвечивало страницы. Вдруг, в книге появилась тень. Он наклонился надо мной. И шепотом запел:
Засыпает старый Зурбаган,
А за горизонтом ураган,
С грохотом и гомоном и гамом
Путь свой начинает к Зурбагану.
- Ай, щекотно, - он коснулся уха. Я посмотрела на него: - Так Вы все-таки знаете?
- Что?
- Ну, это – Зурбаган?
- Конечно, я там бывал.
- Да такого города-то нет!
- Есть!
- Шутите?
- Нисколько.
И тут я, приподнявшись, выронила книгу. Причал стоял над морем, высоко на сваях.
- Ой!
«Алые паруса» пошли ко дну. Раздался всплеск. Дядя Витя прыгнул с причала. Я встала, напряженно всматриваясь в глубину.
- Вот! – вынырнув, он протянул мне книгу.
- Какая мокрая? Что теперь делать? Спасибо, - я схватила ее и, не скрывая своего детского восторга, смотрела, на него. Надо ли говорить, что я была в него влюблена.
- Высушишь! Смотри, какое Солнце! Как в Зурбагане, - он улыбнулся.
Листки той книги до сих пор у меня волнами. Мне было 15 лет.
Лес
Хорошо в осеннем лесу. Разноцветные уборы деревьев бросаются в глаза. Но красота таит опасность. Было сыро. Из тумана вышел мужчина в ветровке и фуражке, с ружьем. Женщина чуть не наткнулась на него.
Он отошел в сторону и долго прикуривал. Спички отсырели. Она начала разговор первой:
- Я заблудилась.
- Откуда Вы?
- Из деревни. У нас дача там. Муж остался. А я вот, пошла, думала насобирать грибы к ужину. И заблудилась. А Вы?
- Что я?
- Вы охотник?
- До чего? Нет, я лесничий. – И подумав, посмотрев на нее: - Далеко же Вы зашли, по грибы. Отсюда до ближайшей деревни знаете сколько?
- Сколько?
- А, впрочем, не важно. Что делать будете? Уже поздно. Вот-вот стемнеет. И охото, думаете мне с Вами ночью блудить.
- Но быть может можно?
- Что? Переночевать?
- Да. Вы ведь живете тут?
- Ну, да. Пойдемте, если хотите. Не стоять же здесь.
- А Вы?
- Павел.
- Маша. И можно на ты?
- Как хочешь.
- Ты, Паша, лесничий?
- Да. А ты леса-то не видела поди?
- Откуда? Выросла в городе. Вот недавно дачу тут купили.
- Для детей?
- Для себя. А ты чем же тут занимаешься?
- Деревья сажаю, за охотниками смотрю, на браконьеров охочусь.
- И так все время в лесу?
- Все время.
- Один? И вот так: без магазинов, автобусов, телевизора?
- А вот так, значит.
За полчаса пока они шли насобирали корзину грибов. Павел и в тумане ориентировался легко. Туман был в голове его больше. Она смеялась, шутила, испуг от того, что заблудилась вот так в лесу прошел. Она, казалось, только теперь увидела красоту леса. Белоствольные березы, тонкие молодые сосенки. Как будто впервые видела она кусты орешника, трубку борщевика. Он без конца говорил ей о лесе, иногда останавливался. Потому что она спрашивала: - Что за птица поет? Она сама узнала лишь кукушку. И отчего-то вспомнила часы с кукушкой, которые висят в ее квартире, на кухне. - Только они не кукуют, - сказала она. К концу дороги она уже держала его под руку. Засветло они пришли к сторожке лесничего.
Внутри был беспорядок. На столе лежала груда грязной посуды, окурки. На стенах висели чучела, сети.
- Извини, ты живешь как медведь, Паша.
- Ужинать будем? – он посмотрел в ее корзину. – Картошка есть. Пожарим с грибами.  И спать.
Она посмотрела, оглянулась – кровать одна. Да, гостей тут не привечают.
- С собой положишь?
- Боишься – не боишься. А идти тебе сейчас не куда.
Она прибрала на столе, почистила грибы. Были тут и подберезовики, и подосиновики, и белые грибы. Он чистил картошку. Руки у него были крепкие, мозолистые. Она заглядывалась на него. Он ей нравился. Смущался. Она же была не такой молодой. Привлекательной не была и вовсе никогда. С мужчинами сходилась сложно.
Пожарили. Поели. За окном стемнело. В доме стало темно как в берлоге.
- Ты сказку помнишь? Машенька и медведь, - она рассмеялась. – И как же ты живешь-то без женщины?
Легли. Ей не спалось. Ему тоже.
- Паша?
- Что?
- А что тебе снится тут?
- Кошмары.
- Тебе тут снятся кошмары? Какие?
- Пожары лесные.
- Странный ты какой-то, Паша. Но милый, - она развернулась к нему и погладила его по голове.
Он хотел, было спросить ее о муже, но промолчал.
- Знаешь, Паша? – спросила она его мечтательно.
- Что?
- Легко с тобой, просто. А я заблудилась.
- Завтра выведу.
- Да не в лесу. А в жизни. Вот ты. Ты естественный, настоящий. Не боишься меня такой? Городской?
Проснулась она от того, что почувствовала, как кто-то смотрит на нее. А еще от пронизывающего холода, даже через одеяло. Павел сидел в кровати и смотрел на нее.
- Проснулась?
Он наклонился, поцеловал ее. И с тем поцелуем она вспомнила все, что было прошлым днем и ночью.
- Замерзла? – он взял ее руки в свои. - Сейчас я чай поставлю.
- Что это, Паша? Дым? – спросила она глядя в окно и ничего не увидев.
- Туман.
Было слышно как хохочут лягушки.
- Так странно, встретились в тумане и расставаться в тумане.
- Боишься?
- Это вчера было страшно. С тобой нет.
Они не торопились. А муж ее наверное ищет, думал он, но боялся спросить. Попили чаю, молчали, глядя друг на друга. Оделись, вышли. Часа два  блуждали по лесу. Снова набрали грибов. Прежде чем выйти к деревни.
У самого тракта остановились. Она посмотрела на него, - высокий, статный, русый волос вился на затылке, заросший. От него пахло дымом, крепким табаком. Она обняла его, поцеловала.
- Что ему скажешь? Как вернулась? – она не ответила.
- Ну, прощай.
- Прощай, Маша.
- Будешь вспоминать меня? А?
И не дождавшись ответа, не оборачиваясь, побежала в деревню. Счастливая.
Репетитор
Марина была высокой, тонкой, несколько угловатой девушкой. Ей шел двадцать третий год. И она собиралась поступать в консерваторию. Уехать из родного дома, а ей это предстояло впервые, было тяжело. Но страсть к музыке перевешивала страх перед незнакомым. Перед одиночеством в крупном городе. Перед экзаменами она не робела. Хотя особенной уверенностью в себе похвастать не могла. Но скрипку, а она собиралась поступать по классу струнных инструментов, она знала хорошо. С самого раннего детства. Скрипачом трудно стать в зрелом возрасте, так как для этих музыкантов очень важна чувствительность пальцев и мышечная память. Чувствительность пальцев взрослого человека на много меньше, чем у молодого, а мышечная память требует большого времени для становления. Марина училась играть с пяти лет. С самого раннего возраста. Она была страстно увлечена классической музыкой и часто бывала на концертах в филармонии. Была тому – ее частым визитам туда и еще одна причина. Известная причина для девушки ее возраста. Она была влюблена. Безумно и безнадежно. В музыканта оркестра. В скрипача. Он был популярен. Давал сольные концерты, бенефисы. Скоро она должна была уехать. Перспектива потерять его из виду придала ей решимости. И она решилась. После концерта, последнего в сезоне. Музыкантам полагались каникулы. Она пошла за кулисы, заблудилась в служебных помещениях. Кое-как отыскала гримерную комнату. И его. Она, боясь смотреть ему в глаза, запинаясь, попросила уроков. – Вам не поздно учиться? – Я окончила школу, училище, теперь поступаю в консерваторию. – Так что Вы хотите тогда от меня? – Мне надо потренироваться в технике. Вы виртуозно владеете инструментом. Она посмотрела на лежащую рядом скрипку. Он проследил за ее взглядом. – Приятно слышать, но я не даю уроков. Он повернулся, давая понять, что их разговор окончен. Она вышла. – Черт, черт. Она ломала кисти рук. Но смогла себя убедить, что ей необходимо с кем-то заниматься. В газете она нашла такое объявление: «Обучение игре на скрипке, профессиональная постановка рук, развитие музыкального слуха». Она позвонила, сказала, что ей надо. И уже на следующий день ждала урока. Каково же было удивление обоих, когда она увидела у себя в квартире его. Он смутился, но ничего не объяснил. Лишь согласился дать ей несколько занятий. Они занимались через день. На протяжении месяца. За каждое занятие она платила ему. С какой тайной, скрываемой радостью она ждала этих уроков. Когда он приходил, в ее комнату, доставал инструмент.  Настраивал. И играл. Учитель должен не только показывать на инструменте какие-либо приемы игры, а сам должен играть вместе с учеником, чтобы ученик впитывал в себя его искусство. Так он считал. С каким волнением, затаенным восторгом она внимала его игре, каждому его слову, взгляду. Она смелела с каждым уроком. Тщательно приводила себя в порядок перед встречей. Но он был, по-прежнему, не возмутим, подчеркнуто, холоден с ней. Ни разу он не заговорил с ней просто. Не пошутил. Не улыбнулся. Он научил ее оркестровым приемам: весьма распространенному тремоло— быстрое чередование двух звуков или повторение одного и того же звука, создающее эффект дрожания, трепета, мерцания. Коль леньо - удару древком смычка по струне, вызывающему стучащий, мертвенный звук, который так же с большим успехом применяется композиторами в симфонической музыке. Дал несколько уроков импровизации, расширил ее музыкальные границы. - Хороший скрипач должен уметь, как минимум, играть свободно классическую музыку, как максимум – свободно импровизировать в различных музыкальных стилях. Он заставлял ее играть на скрипке джазовые композиции. Полюбить джаз. Иногда, показывая ей, он брал ее за крепкие пальцы: - Подушечками пальцев прижимай струну к грифу. Она прижималась к нему. Они замирали. А потом рождалась музыка. Скрипка – очень певучий инструмент. Благодаря смычку, звук получается долгим и протяжным. Мелодию можно провести непрерывно, как бы «на одном дыхании». И на одном дыхании она внимала его урокам. Есть много различных способов, так называемых штрихов, которые применяют при игре на скрипке. И он научил ее многим из них. Но ей хотелось чего-то иного. Лишь один раз, он позволил себе, в восторге описывая инструмент, сравнить ее талию с «талией» скрипки, которую держал в руке. В их последнюю встречу, ей предстояло уехать, он пришел не как обычно, в назначенное им время. Она просила его прийти раньше. Нарочно выбрала такое время, когда дома, кроме нее никого не было.  Едва он вошел, как она изобразила, что забыла и, что он застал ее врасплох.  Она только что встала. Высунув голову в приоткрытую дверь, она не стала просить его ждать. А пригласила войти. – Только мне надо переодеться. – Мне выйти? – Нет, не надо. Просто отвернитесь, если не трудно. Краем глаза он заметил, что на стоявшем рядом стуле лежит платье. Наступила пауза. Он слышал, что она стоит и ничего не делает. Он силился совладеть с собой. Он разгадал ее желание и намерение. И уже хотел обернуться. Как раздался шум закрываемой двери. Она стала в спешке одеваться. В комнату постучались и затем, не услышав ответа, вошли. Это был ее отец. – А? Это ты? – она с трудом унимала волнение. Краска покрыла ее лицо. Она ломала руки у себя за спиной. – Что ты так рано? – Раньше кончил, вот и все, - отвечал недоумевающий отец, с беспокойством оглядывая обоих. – Я зашел только попрощаться, - сказал репетитор. И уже ей: - Желаю удачи. Они посмотрели друг на друга. Она проводила его. И закрыв дверь, прижалась к ней. – Что ты? – Ничего, - ответила она отцу и, пройдя в комнату, закрылась. Через минуту в их квартире нервно заплакала, как только умеет это делать только она,  скрипка. На другой день она уехала и скоро поступила в консерваторию.
Вечер выходного дня
«Пассажирский лайнер выполнял рейс из краевого центра в Туруханск, но через полчаса после взлёта ему пришлось вернуться обратно. На высоте около полутора километров появился сигнал о возгорании в одном из двигателей». «Пакистан провел во вторник успешные испытания крылатой ракеты Хатф-7 "Бабур" способной нести ядерный боезаряд, сообщает телеканал GEO-TV со ссылкой на сообщение армейской пресс-службы. Ракета была запущена с передвижного комплекса». «Сегодня стало известно, что ливийским властям удалось восстановить контроль над международным аэропортом Триполи, захваченный ранее боевиками. В течение ближайших суток он ещё будет закрыт, поскольку для возобновления полетов необходимо урегулировать некоторые технические проблемы». «Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев объявил однодневный национальный траур по погибшим на пограничном посту "Арканкерген" в Алматинской области пограничникам. Ранее Tengrinews.kz сообщал о том, что 30 мая пограничный наряд погранзаставы "Сары Боктер" Ушаральского пограничного отряда регионального управления пограничной службы "Шыгыс" (Восток) обнаружил в горах сгоревшее здание погранпоста "Арканкерген", на котором в летнее время несут службу 15 пограничников». «Египетский суд приговорил бывшего президента страны Хосни Мубарака к пожизненному заключению  за соучастие в убийствах демонстрантов, сообщает «Интерфакс» со ссылкой на  местное телевидение». «НАТО заключило соглашения с Казахстаном, Узбекистаном и Киргизией на использование территорий этих государств для вывоза техники и военного оборудования из Афганистана. Об этом заявил генеральный секретарь Североатлантического альянса Андерс Фог Расмуссен». «ДРУЖНО ПОСИДЕЛИ, ВКУСНО ПОГОВОРИЛИ».  Зашел дядька Василий, сказал, что у них корова отелилась: «Слава Богу, без осложнений». –Если соломы побольше нужно, так у меня есть. – Надо. Иду помочь. А место у телевизора снова на неделю до нового вечера в выходной занимает младшая дочь.

Бизнес в кризисе
В кафе был полумрак. Хоть и был вечер, но за окном было лето и значит еще светло. Но огромные окна кафе были занавешены. Играл саксофон. Что-то из попсы. Все места в небольшом зале на первом этаже, на главной улице, были заняты.
Места надо было заказывать заранее. Пятница. Вечер. Тот, кто опоздал, мог сесть у барной стойки.
Они сидели у бара, рядом друг с другом и иногда смотрели в одну сторону. Над стойкой висел телевизор. Звук был выключен. В зале надрывался саксофонист.
Он – тот, что сидел у стойки рядом, был полным, даже чересчур. Вообще, он походил на такого толстого Винни-Пуха. На нем была грубая джинсовая рубашка. Ворот расстегнут.
Ни галстука, ни бороды не было. И все-таки выглядел он солидно.  От него приятно пахло. Она хоть и была девушкой и должна была бы разбираться, но только уловила, что приятно пахло. На самом деле это была дорогая туалетная вода.
На руке были роскошные часы.
По всему было видно, что это человек деловой, состоявшийся и состоятельный. Вот только на человека преуспевшего по-настоящему и преуспевающего он был не так уж похож.
Он был чем-то подавлен. Иначе, она бы не решилась с ним заговорить:
- Вы здесь впервые?
- Да. Как ты узнала?
- А, не сложно было догадаться.
- Обычно я хожу в «Прагу» (дорогой ресторан). С женой.
- Мм. Вы женаты?
- Да. И я не могу сейчас поехать домой.
- Почему? Нашкодили?
- Нет. Просто не могу показаться перед ней слабаком. Я только что потерял свой бизнес, который строил 8 лет. Она у меня самоуверенная, бескомпромиссная.
- По-моему, деньги не главное? – робко спросила она.
- Деньги – это соблазны, но я не умею жить без них. – А ты чем занимаешься?
- Искушением, - она ухмыльнулась.
- Это как? – недоумевающее спросил он.
- Искусство. Искушение тоже.
- Да какое там искушение.
- Ну, не скажите. А Вы не отчаивайтесь. Скажите «яблоко»?
- Зачем? – он оглянулся вокруг. – Ну, яблоко.
- Тыблоко, - она рассмеялась своей шутке. – Простите.
- Да нет, ничего, - он улыбнулся.
- А у меня подруга вот все мечтала выйти замуж за летчика. Летчика-налетчика, - он стал привыкать к этим ее двусмысленностям, с которыми она говорила. – Ну, и залетела. У каждого свои огорчения. Бывают в этой жизни огорчения. А Вы только деньги потеряли. Чем беднее человек, тем богаче душа. Так? Может это Вам урок такой в жизни?
- Это ты моей жене скажи.
- А Вы ее любите?
- Кого? Жену? Не знаю. Наверное.
- А она… тебя?
- Не знаю.
- Ну, вот и узнаешь теперь.
- Мда.
- Вот о чем стоит пожалеть. У тебя, вообще, любовь в жизни была?
- О, да. И много раз.
- Я не об этом.
- Не помню.
- А что такое любовь?
- Не знаю.
- Как ты ее себе представляешь? Вот как бы ты ее нарисовал?
- Да я рисовать-то не умею. Трудный вопрос.
- Нет ничего проще. Я на недавнем биеналле…
- Что?
- Выставке. Видела такую картину: лежит мальчик на зеленой траве, подложил под голову руки, закрыл глаза. Думает, мечтает. Картина так и называется – «Любовь». И я вспомнила одноклассника, который на протяжении многих лет, провожая меня из школы, каждый день тащил мой портфель. Вот что такое любовь.
- А я на выставке ни разу не был. Все дела. Деньги зарабатывал. Вот говорят: за деньги все купить можно. А я теперь понимаю, что счастлив не был. А ты как думаешь: любовь можно купить?
- Конечно.
- Как это?
- Ну, завести собаку. Так и говорят: хочешь купить любовь – заведи собаку. Я завела. Для поднятия самооценки помогает. Психологи советуют: выступления перед восхищенной аудиторией.
- И причем тут собака?
- А я каждый вечер говорю с ней, держа впереди сосиску.
Он рассмеялся. А потом задумался.
- У меня и собаки никогда не было. Сначала родители не разрешали, потом жена. Она не любит их. Ни собак, ни кошек.
После паузы, отпив пива, он спросил:
- А у тебя есть кто? Кроме собаки?
- Я ищу того единственного. Я идеалистка. И верю, что встречу, - она посмотрела на него.
- А годы идут.
- Наши годы как птицы… - она улыбнулась.
- Дай номер.
- У меня телефона-то нет.
- У тебя нет телефона?
- А мне звонить не кому.
- Хочешь мой телефон?
- Телефон?
- Бери, - он достал из барсетки мобильный и протянул ей.
- Я не могу взять его. Зачем мне телефон бизнес-класса? – но все-таки взяла. – Тут полно номеров. Какой твой?
- А, постой, я их удалю, - он наклонился к ней, взял из ее руки телефон.
- Может они тебе пригодятся?
- Нет. Друзья? Они-то меня и подставили. Там где деньги – друзей не бывает. Да еще этот кризис. Каждый думает только о себе. Вот так и остался – без дела, без друзей. Печально, правда?
- У каждого свои печали.
- Но у тебя-то?
- У меня вот друг болеет.
- Я могу помочь. Я медицинский заканчивал, разбираюсь немного.
- В собаке?
- А.
- Да. Я ее, кстати, не покупала. Она что называется – преданный друг. Бродяжничала. Тоже искала любви и заботы. Вот нашли друг друга. А ты врач?
- Мама хотела, чтобы я был врачом. Но врачам мало платят у нас. Я не стал работать по специальности.
- А призвание?
- У меня его не было. Был только страх перед ответственностью. Конечно, врачей у нас не судят. Но я бы казнил себя, если что. Не могу быть плохим врачом.
- Мне кажется, у тебя бы все получилось.
Они допили пиво. Саксофон мешал говорить и слушать. Они вышли. Он хотел подвезти ее:
- Нет. Еще привыкну, - она прыснула. – Я на метро.
- Я с тобой.
Он первый раз за долгое время ехал на метро. В переходе им попалась молодая пара, они стояли и пели под гитару. Влюбленные.
В вагоне они почти все время молчали.
- Приехала.
- Я тебя провожу?
- Не стоит.
- Я цветов тебе не купил. Забыл.
- Не страшно. Это ведь не свидание.
- Да, то есть, нет.
- Ну, ладно, пока.
Двери вагона закрылись за ней. Металлический голос проговорил по динамику: «Осторожно, двери закрываются».
Он смотрел ей вслед. Она обернулась. И поезд, и его жизнь, тронулись дальше. Набирая моментально скорость.
Он, вдруг, понял, что оставил в кафе барсетку.  А о ней? О не взял ни ее номера, ни адреса.
Он только вспомнил, что отдал ей телефон. Может она позвонит? Но никак не мог вспомнить ни на какой слог падает ударение, ни вынул ли он сим-карту.

Буэнос-Айрес на проводе
Осенью все кошки серы. Быть может, где-то за городом это время года еще светится яркими карнавальными красками. Но в городе, в бесконечном единообразии домов- бетонных коробок, все выглядит тускло. Выглянешь в окно – настроение на нуле. И «Брук-Бонд» не спасает. Тут надо что-нибудь покрепче. Чтобы полегчало.
Я сидел за столом, у окна. Думал свои невеселые мысли. Где-то в углу комнаты ревел телевизор. Транслировали футбол. Но, вопреки обыкновению, игра не увлекала. Я сейчас и не помню: кто с кем играл. Настолько ошеломительным было то, что произошло после.
Раздался звонок телефона. Я даже не сразу сообразил. – Мам, возьми трубку? Не хотелось отвечать. Мама, поговорив с кем-то, глянула на меня: - Буэнос-Айрес. – Что? В голове сразу промелькнула дикая фраза, будто из школьного учебника: «Буэнос-Айрес. Столица Аргентины». Нет, этого не может быть. Наверное, ошиблись. Кто будет звонить из Южной Америки в нашу глушь?
- Игорь? Это я Лиза! Ты меня слышишь?
- Господи! Лиза? Да. Слышу. Ты, правда, в Аргентине?
- Да! – она рассмеялась своим звонким девичьим смехом. – Ты как меня слышишь?
- На удивление хорошо, если не сказать, отлично! Соседей я слышу обычно хуже.
- Это, наверное, оттого, что линия свободна. Мало звонков из Аргентины в Россию.
- Может быть. Я в этом ничего не понимаю. Как ты там оказалась?
- Ой, долгая история. Я 5 лет уже здесь.
Она, рассказала, как чудесным образом поступила в Университет в Буэнос-Айресе. Но, я знал ее и знал, что это не чудо. Она – очень способная, целеустремленная девушка. Лет 5 назад, как раз она уехала.
- Ты как?
- Нормально. Работаю в газете. Как обычно.
- А я, вдруг, вспомнила о тебе.
- ….
- Хочешь я тебе спою?
- Ты серьезно?
- Ну, я хочу тебе спеть.
- Комо кьеро.
Она снова рассмеялась.
- Не говори мне про испанский. Он мне так надоел уже.
-Что ты будешь петь?
- «Эхо  любви». Сейчас, подожди.
- Не знаю такой песни.
Она включила караоке. Я приглушил телевизор.
- Знаешь…

Покроется небо пылинками звезд. И выгнутся ветки упруго. Тебя я услышу за тысячу верст…

Это была песня Анны Герман. Конечно, я знал ее. Я включил громкую связь. Я слушал, и чувствовал, что сейчас что-то совершается, какое-то движение в душе. А еще говорят, что телефоны, компьютеры не оставили место сокровенному. Но, вот же оно.

 Она допела песню. До конца.
- Спасибо. Кто бы мне сказал, что мне будут петь «Эхо любви» из Аргентины…
- Тебе понравилось?
- Конечно.
- Не клади трубку.
- Откуда у тебя столько денег?
- Не переживай. Не в деньгах счастье.
Мы поговорили еще немного о том, о сем. И, стали прощаться:
- Адьос?
- Адьос? Нет. Хаста пронто.
- А это что? Ты, ведь знаешь я не силен в испанском.
- До встречи, - она рассмеялась. – Ты не представляешь: я позвонила тебе, в Россию.
- Да.

Я положил трубку. Вышла мама: - Кто это тут пел? Я слышала, что кто-то пел?
- Это Лиза.
- Лиза?.. Красиво пела. Очень.
А ведь у них там, в Южной Америке, все по-другому. Как это все смешалось у меня в голове: карнавалы, футбол, Лиза, эхо. И, наверное, там сейчас не осень. Я забыл спросить у нее об этом.
Аэропорт
У каждого человека есть фамилия. По фамилии можно проследить не только географию твоего рода, но и то чем занимались твои предки. Среди моих по обеим линиям все были крестьяне. Один дед со стороны мамы был образован несмотря на то что он родился задолго до революции и всеобщей ликвидации безграмотности.
Жили его родители богато, а сын он был один. Потом это богатство помогло выжить в войну и послевоенные голодные годы. Богато украшенную посуду, золоченный самовар , одежду из шелка, книги меняли на еду.
Второй дед воевал в Отечественную войну по линии отца. Старший сын из троих в семье он ушел на фронт и погиб в возрасте Лермонтова. У них совпадают даты жизни и смерти с разницей в 100 лет. До войны дед тоже крестьянствовал. И отличался каллиграфическим письмом. Овдовевшая бабушка, с тремя детьми всю жизнь работала на тяжелой работе на железной дороге-путевым обходчиком. На пенсии вспоминая всего 4 года, когда не работала, только выйдя замуж, а ведь была-то сиротой, с малолетства в работе, а тут семья, война и все, так и писала видимо такое мое женское счастье.   
Географически род мой можно проследить до 16 века, Сибири, где пока не пришла Советская власть была деревня Голопупово, от Зауралья, где был раньше город Малоархангельск, до Русского Севера, до самого Архангельска, с тех мест откуда в 18 веке вышел Ломоносов.
Там до сих пор есть деревня, так и называющаяся...
-фамилия?
Я задумался обо всем этом, стоя в очереди на выезд за границу.
-Ваша фамилия? – спрашивала меня девушка сидящая за стеклом.
-извините.
Я отошел от очереди обратно, ведь если рассудить: зачем и куда я еду.
Научное открытие
На кухне кипела кастрюля, шипело масло на сковородке. Работа кипела. Свекровь разделывала овощи на столе. Иногда о чем-то переговариваясь с невесткой. А дети иногда заглядывающее с разинутым ртом на кухню тут же возвращались в комнату с тем, что украли со стола, или угощением. Вскарабкивались на колени отца, крутились на его шее, мешали сосредоточиться на просмотре телевизора. Отчаявшись получить внимание, получив выговор, тут же начинали игру. До того он хотел помочь женщинам на кухне, ответили мол лучше займи детей да включи им мультфильмы. Включив телевизор и не найдя в нем мультфильмов он остановился на одной передаче, которую теперь сосредоточенно слушал. Сперва в ней говорилось о феномене человеческого сознания, о его природе, о связи с эволюцией вида, о трансцендентности по отношению к реальности таких явлений как качество, а не количество явлений человеческого характера или восприятия объективной реальности. Оперируя понятиями из биологии, психологии, физики участники программы, люди, занимающиеся наукой, приходили к ответу на вопрос веками волнующий человечество: о бытие Бога. Ошеломленный этим научным открытием Федор вошел на кухню. Пока женщины, не обратили на него внимание: - Сейчас картошку пожарим и есть будем. Предварили они его вопрос, думая, что он это по поводу ужина. Федор же просто сказал: -Только что по телевизору научно обосновали бытие Бога. Женщины даже не были удивлены, мать при этом перекрестилась, и снова обе вернулись к своей работе, о которой напомнили и поднимавшаяся с жару крышка кастрюли и прибежавшие в кухню, мультфильмов ведь не было, дети. Федора это даже несколько обидело. Женщины, увидев детей, не обращали на него больше внимания, усаживая их за столом. Федор тоже отвлекся и приказал им немедленно вымыть руки. Оставшись с женщинами наедине, сев к столу, он задумался. «Сказали, что есть Бог. Какое это теперь имеет значение. Что изменилось». Сели ужинать, мать украдкой перекрестилась перед едой. Уже перед сном, ночью Федор все никак не мог понять, и спросил жену: - Люсь, ты представляешь, что сегодня сказали… Что? Федор, восстанавливая в памяти услышанное, рассказал ей, может с ужином, хлопотами не внимательно слышала. Но жена и тут не выразила удивления, отвернулась спиной, лишь прижалась поближе и пожав плечами сказала: -Чего же тут нового? Затем тут же села в постели и тихонько сказала: - Машка с Сашкой-то у нас не крещенные?! Выбежала из комнаты, затем вернулась успокоенная: -Мама сказала, что крещенные. И легла спать. Но Федор вышел в детскую, посмотреть на детей, постоял все в той же задумчивости, пока жена не позвала его.   



Чашечка кофе
Ты знаешь, даже если у меня нет денег на то, чтобы купить нам обоим по чашечке кофе. Я найду, чтобы купить тебе. Сяду напротив, буду смотреть, как ты пьешь его. И сам согреюсь.

Одна собака другой: - Мой хозяин такой трусливый, даже на улицу без меня не может выйти, встает рано утром и сразу говорит "Ну что пойдем на улицу".
-А и мой такой же. Еще что не уронит, сам не может поднять, сразу кричит "Апорт".
-Да? Твой тоже? И мой такой же.

Разница
Парень девушке (вошли в автобус, сели): - Ты как всегда. Войти даже не могла нормально. Загородила все. Не пройти. Сесть не додумалась. Зачем опять эти джинсы одела? Они ведь новые совсем. Денег сколько отдали за них. – 4500. – Не 4500, а 4550!!!!

Не интересно
Тогда давай расстанемся? – Уже расставались. Это не интересно.

Гороскопы
Когда-то, расставшись, я стал писать астрологические прогнозы в газету. Знаку той девушки почему-то всегда сопутствовала удача. Читала ли она? Верила?

На катке
Коньки – это такая романтика. А еще шишки везде.

Нос
Ты должна чем-то выделяться, чтобы на тебя обращали внимание. И полюбили. Например, у тебя мог бы быть нос пуговкой или наоборот длинный как у Буратино. Это была бы твоя фишка, или изюминка. Твоя уникальность, особенность, за которую стоит любить. Вокруг одни банальности. Можно выделяться умом, но в отличие от носа это не сразу и далеко не все заметят.

Лав из…

Идет трансляция матча: -Ты кого хочешь? Мальчика или девочку? – Дилана Райдера в красных трусах.

Вот смотрю я на твою жену и не пойму что ты в ней нашел? – Не удивительно, это ведь не твоя жена.

Про Алену Чистякову
Ты читала «Анну Каренину»? – Да. – А вот Алена Чистякова нет! И вполне собой довольна. Она знает, что все это знает ее муж, а он ее просто любит.

Хорошая работа, как хорошая женщина - просто удача.

Бег от несчастной любви это всегда бег от себя. А как можно убежать от себя. Потому то и вместе с тем, кого любишь, бывает плохо, и одиночество не спасает.

Счастье как здоровье. Пока оно есть, его не замечаешь.

Бабушки: -Хорошо вам, раньше у нас не было собственного угла, мы недоедали, перебивались деньгами кое-как, не ужинали, старались, есть в обед на работе досыта, хотя какое там досыта, не было, не знали что такое цейлонский чай или кофе, если куда выйти, то одалживали одежду у друзей. Потом появилась первая комната, квартира, настоящие заработки, сыр в холодильнике, и колбаса. Появились дети, а с ними бессонные ночи, страх опоздать на работу, выходные в стирке, на стиральную машину еще копили. Но все -таки это были лучшие годы, самые лучшие годы жизни.

Если ты влюблен, то ты уже не одинок.

Любить нельзя использовать. Где ставить запятую каждый выбирает сам.

-Давай встретимся?
-Давай. А как я тебя узнаю?
-Зорко одно лишь сердце. Но это пароль.

Скажи, а делиться прочитанной литературой, это ведь тоже интимно?

Кто тебя ждет в конце трудового дня вот ответ на все вопросы о смысле жизни.

-Скажи, что ты любишь?
-Я люблю.
-Нет. Скажи, что ты любишь…
-Я же, говорю: я люблю…

Какой любви ты хочешь? – По-французски. – Да я, блин, не об этом.

Слово о полку Игореве
«С зарания въ пятокъ потопташа поганыя плъкы половецкыя…». Победил бы Игорь половцев, было бы спустя столько веков у парня время сейчас не читать «Слово», а общаться со своей девушкой: «…и рассушясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя».

У меня может, и было много девушек, но была и еще одна.

Для дружбы необходимо постоянно встречаться, а для любви это бывает не обязательно.

-Я для тебя готов на любые подвиги. -На любые? -Да. -А может просто замуж возьмешь?

Что для тебя имеет значение: стаканчик колы в пустыни? Или чемодан денег? Если ты с ним в пустыне и не можешь купить колу, зачем он тебе?

Хочется туда, в то время, когда все люди вокруг были большие. Я был бы снова Незнайкой. И там ждала бы меня моя Пуговка.

Растиражированная индивидуальность перестает быть индивидуальностью.

Ты выйдешь за меня? – Я не знаю. – Я отпущу руку. – Ты сумасшедший? – Скажи: да или я отпущу руку. Она стояла на подножке поехавшего автобуса, он держал ее за руку: - Да, да. Он поднял ее, шофер смог закрыть дверь. – Запомни, у меня просто не оставалось выбора.
 
Прохожу сегодня двором, посмотрел в окна знакомые и стал кричать: -Санек, выходи? И ни фига. Думаю, может, переехал. А потом вспомнил: нам же много лет. Огляделся: не видел ли кто как орал. И дальше пошел. Все равно мяча нет. Так бы в футбол погонять, конечно.

До брака: -Сколько ты получаешь? 200 000?! Это сколько же мультифор купить можно.

Вспоминая о прошлом, думаешь, сколько можно было бы изменить. Вспоминая о прошлом, думаешь, скольким можно было бы изменить или наоборот, кому-то нужно было не изменять.

У всех свой расчет: кто-то рассчитывает на деньги, а кто-то на любовь.

-Возьми меня в свое кино? – Ладно. – Ты не скажешь, на какую роль? – Выберешь сама.

Обиды на то, что будто бы не люблю, объясняю: -Есть женщины, которых никогда не было, но их даже очень многие любили: Джульетта, Наташа Ростова. –Я не Джульетта, не Ростова. Мне не надо, чтобы любили многие. –Прости, ты права, но я всего лишь филолог.

Жалуется на то, что у нас мало денег: -Богатый журналист не говорит правды.

Иногда и ноги - лицо человека. Особенно если женские.

-Почему может не спать, не есть молодой мужчина всю ночь? – Даже не знаю. Хи. – Хоккей! А ты что подумала?

Свою жену я не стану ни в чем ограничивать: хочет пусть сидит ВК, хочет пусть покупает кофточки за 1800р., хочет пусть заводит виртуальных друзей, хочет есть после 18 часов, пусть ест… Свою жену! Я ни в чем ограничивать не собираюсь!.. До тех пор, пока она еще невеста…

Я не люблю женские журналы. – Еще бы. Ты ведь мужчина. – Просто бумага такая тонкая. Неудобно листать.- Они женские.

-Дорогой, какие девушки тебе нравятся?
-Что значит нравятся? Мне нравишься ты.
-Да нет. Может по национальности?
-Ты вроде русская. Нет?
-Я не про себя.
-Ну, немки, польки, белоруски, армянки, японки, итальянки.
-А какие девушки тогда не нравятся?
-Темнокожие, монголки, турчанки, испанки, еврейки.
-Теперь ясно. Значит, мы не едем: в Германию, Польшу, Италию, на всякий случай, во Францию.
-А почему ты не спросила меня про пингвинов?
-А причем тут пингвины?
-Может тогда в Антарктиду? Пингвины не нравятся точно.

-Как ты подруга могла выйти за него замуж?
-Я просто согласилась.

-Ты хочешь жениться?
-Нет. Я замуж хочу.
-Вот. Значит, мы хотим разные вещи.

-Папа говорит о тебе, что… - Ты рассказала про нас папе? – Ну да. А что? – Я ведь просил пока не говорить. - Ты просил только маме не говорить.

-Ты чего не звонишь? Гулять не зовешь? – У меня денег нет. –Ты думаешь, я с тобой из-за этого?

-Дорогая я бы пропылесосил, конечно, но пылесоса нет. Помыл бы пол, но тряпки не нашел. – У тебя просто руки не оттуда растут, или головы нет.

Оборотни в бикини: привет, солнышко! Доброе утро, милый! Как дела, любимый? Ну что, как ты там? Ты какой-то странный. Ой, все.

Хватит на девок в Интернете смотреть. – Да что такое? – Я твоя жена, между прочим.

Черт она опять про этого, Батлера,  какой милый, какая лапочка. Кого бы убить? Ее? Его? Он далеко.

Вечер воспоминаний:
- Я вот помню одну…
- Всего одну? Ты ведь был молод? Или сразу родился таким стариком?
Вот и вспомнить уже ничего нельзя. Да, и не помню я, если честно уже ни одной.

 - Сегодня мне заметили, что я все переврал. Я стал настоящим журналистом!
- Поздравляю.

В другой раз мы  с ней спорили, не могли уснуть, и все из-за Бродского:
- Если ты не любишь Бродского, то не любишь меня. Потому, что я люблю Бродского.
- Глупости, я люблю тебя, но вовсе не обязана любить все, что любишь ты. Может мне полюбить, кроме Бродского, то трико, из которого ты не вылезаешь?
- Это другое.
- Вот и я о том же.

Я вернулся с работы. Она со мной не разговаривает:
- Когда я сегодня получила от тебя днем смс. То там было только «целую». А где «люблю»? Ты что меня больше не любишь?
- Ну, с чего ты это взяла?
- А вот как ты меня любишь? Если бы мне понадобилось пересадить почку, ты бы отдал свою?
- Зачем? У тебя здоровые почки?
- Ну, а если бы?
- Не знаю. Наверное, да.

Выходной день:
- Ну, вот что ты лежишь? Разбросал носки, журналы? Кстати, что это за журналы?
- Постой, это мужские журналы.
- Да, а выглядят как Космо.

В другой раз я сидел за компьютером:
- Так. Что это ты здесь смотришь?
- Ты меня будешь ревновать к ним? Это ведь фотошоп?
- Убери. Я разрешаю тебе смотреть только…
Я открыл рисунки Анны Мерли. Тоже эротика, но диснеевская.
- Да, вот именно, это.

Кстати, про ревность:
- Ты ходила сегодня на День рождения к своему бывшему? Я правильно понял?
- Да. А что тут такого? Простая вежливость и не больше.
- А где деньги?
- Я ему заняла.
- Ты ему заняла наши деньги?

Еще мы часто обменивались такими вот репликами:
- Скажи мне? Куда делась такая милая, скромная, веселая, добрая девушка? Адресок не дашь?
- Ну, какая я? Послушай, может быть, я не милая, не скромная, не веселая, не добрая, и твоих шуточек не понимаю, но зато я красивая, а у тебя уши торчат.
Уши? Причем тут уши? – подумал я. Но, с тех пор не смотрю на себя в зеркало и на фото.

Вопрос волнующий всех женщин - о фигуре:
- По-моему, я полная?
- Нет. Это платье тебя просто полнит.

- Послушай, тебе надо худеть. 99 фунтов!
Она поймалась, хотя в переводе на килограммы, это всего 45.

Стоило мне мурлыкать песню, под нос или раскачивая кресло. Стучать ногой об пол, просто так, как слышалось:
- Прямо как ребенок. Большой ребенок.

Кстати, о детях.
- Зачем ты покупаешь эту детскую зубную пасту? У нас ведь нет детей, пока что?
- Она дешевле.

Не знаю, было ли у нее чувство юмора:
- Я звонила тебе весь день. Телефон был отключен.
- А что говорили?
- Пользователь не доступен.
- Почему?
- Не доступен.
-Кому?
- Ты шутишь? А вот я сейчас дам в глаз, тогда посмотрим, умник.
- О! Вот это я называю – серьезные отношения.

Или:
- Зая?
- Зая злая.
- Как же 26 лет я жил без тебя…

В общем, прожив так какое-то время, мы… поженились. И, я обещал ей любить ее после свадьбы так же, как и до нее.

- Ты помнишь, как послала меня в первую встречу?
- Еще бы.
- А я в долгу не остался и попросил проводить.
- Ну, и как? Доволен?

- А может, я рано женился? Ди Каприо - 36. А он не женат.
- Ты не Ди Каприо.

-Давай поговорим о се..  -О семье.



Утром приходит смс:  -Привет Марина (жену зовут иначе). С ужасом пытаюсь вспомнить: А что вчера было?

Моей: -Прости меня. –Простила. А это кто? – Сергей. – А Серега это ты? Как твой бодибилдинг? – Ты чего? Я им никогда не занимался. – Какой Сергей? А тот, что в музыкальную академию ходит? – Нет. Ты что?

Звонки с работы на работу: Знаешь что? – Что? Конечно, не знаю. – А ты мне вчера снилась. – С чего это? Мы вчера с тобой не общались даже. Или общались? – Нет. Но ты должна была ответить не так. – А как? – Ты должна была спросить. Как это было? А я бы ответил, что я не стану об этом говорить. – Тогда я точно не буду спрашивать.

Или ты выйдешь за меня, или я на тебе женюсь.

Дочка: Смотрю на нее. Спит. Переворачивается с левой стороны на другую сторону. Вот как мир переворачивается.

Ты в Питере? – Да. – А Машу Г-ю знаешь? – Какую Машу Г-ю? Питер огромный (для кого-то это и есть Питер).

Великий и могучий
Алена, совсем юная, разговаривая в компании по телефону употребила слово хрен. Чем вызвала дискуссию окружавших мужчин-филологов о современном и прошлом русского языка, о молодежи, о нецензурщине ставшей нормой общения. В ходе этой дискуссии девушка, продолжая разговор, и, как будто, не обращая ни на кого внимание, успела употребить новые слова…  Мужчины, прекратив дискуссию, замолчали. Она обвела всю компанию взглядом и, ответила в телефон: -Ой, Лен, давай я тебе как домой приду, перезвоню и нормально поговорим?..

-Где твой прынц?
-Не знаю. Наверное с какой-то жабой.

О моих способностях переводчика:
-А что муж? Дома?
-Ага, кино какое-то смотрит на французском языке.
-На французском?!
-Да эротику какую-то.

О фотографиях подруги:
Хочешь так? – Забеременеть? – О, я не видел что она беременная, я про прическу.

Трамвайчик
Голос в динамике сказал: «Остановка Ялтинская». Я проводил тебя взглядом. Потому что знал, что выйди я сейчас из трамвая, войди в твою жизнь. У тебя появится столько наверно хлопот. Я не стал тебе мешать. Когда трамвай поехал, я стал замечать что у всех в нем твое лицо, даже у кондуктора. И закрыл свое лицо руками. Лишь глядя сквозь пальцы, я вновь увидел разные лица.

Сон
Мне снился сон. Ты сидела и рисовала что-то в тетради. Я держал тебя в объятиях. Ты рисовала с усердием. Поправляя волосы. Я хотел поцеловать тебя в щеку, и в этот момент ты повернулась так, что поцелуй пришелся в губы. И тут я проснулся. Рядом с тетрадью, но своей.

Что-то
Столкнешься с нечаянным проявлением добра: кто-то приласкает брошенного котенка, и подумаешь: есть что-то такое.

Про одежду
Если ты дал залезть кому-то себе в брюки, не стоит удивляться тому, что он залезет к тебе и в карман.

Что-то из Толстого
Была весна. Но снег не торопился почему-то таять. Солнце не приближалось и не спешило греть. Перелетные птицы не прилетали. Время как бы затормозилось. Может потому, что ты взяла и ушла. Я проходил случайно мимо твоего двора. С козырька подъезда свешивались сосульки. Под окнами было много снега. Одной из сосулек я на нем написал:
Т.Я.Л.Т. Это была шифрограмма, знакомая тебе. Легко читаемая,  особенно если вы читали биографию Толстого. На том же месте я оказался лишь через неделю, а может быть больше. Снег стал таять, но я разобрал: Ч.Э.Т.П.М. И я расшифровал: что это такое, позвони мне.

Недостатки бывают разные
-У моей девушки должен быть недостаток, хотя бы один.
-Зачем?
-Чтобы я мог сказать, что я действительно ее люблю, вопреки тому.
-Может он у меня есть - недостаток, и ты меня плохо знаешь.
-Нет. Я тебя знаю: ты само совершенство. У тебя недостатков нет.
-Если я тебе докажу?
-Попробуй.
-Мой недостаток в том, что у меня нет недостатков.
-Об этом я не подумал. Недостатки бывают разные.

Про погоду
Кто придумал, что погоду по ТВ читают модели? Как будто ты слушаешь, что она говорит? Ты сидишь, потом после этого и вспоминаешь: а что она говорила про погоду?

Солнце
Знаешь, а Солнце когда-нибудь потухнет. - Говорят, через миллиарды лет. – Да нет, ты не понял. Оно потухнет.

Книга о любви
-Ты не знаешь какую-нибудь книгу о любви, только со счастливым концом?
-Знаю.
-Дай почитать?
-Шарль Перро. «Золушка».
-Это же сказка.
-Да.

Романтика бывает разная
Я ходил за ней попятам весь день. Она покупала мороженое в киоске, я стоял рядом. Она сидела, читая учебник на скамейке. Я сидел на другой скамейке. Рядом. Она вошла в аудиторию. Я остался ждать в коридоре. В столовой я сидел рядом. После занятий я проводил ее тайком до дома, подъезда, квартиры. Слышал, как закрылась ее дверь. Я вышел на улицу. Она зажгла свет в комнате. Замерзнув, я вернулся в подъезд. Она вышла с ведром мусора в руке: - Девушка, можно я помогу? Двадцать лет я выношу теперь мусор, где бы мы ни жили. Пока я это делаю, я знаю, что она уверена в моей любви.

Девушки и поэты
Раньше девушка носила длинное кружевное белое платье, с пышным низом, скрывающим все верхом. От солнца она прикрывалась зонтиком. Гуляла, держа в одной руке на поводке мопса, в другой томик стихов модного поэта.
Сегодня, девушка одета в черную кожу, под курткой футболка, без лифчика. От солнца ее защищают очки. На прогулке ее тащит за собой пес бойцовской породы, в другой руке зажат плеер. В ушах гремит речитативом реп.
Неизменны лишь мы - поэты, всюду находящие красоту.

Молчание золото
Иной раз молчание бывает красноречивее слов.

О красоте души и тела
Все говорят, была бы у человека душа красивая. Но только много ли находиться девушек, которые только потому готовы расцеловать.

Измены
Страшно изменить и кому-то, и самому себе.

Снова про погоду
Девушки переменчивы как погода. Но всегда обвиняют в этом парней. Как будто мы какие синоптики.

Повзрослели
Маленькими мы искали с кем бы поиграть. Сейчас так хочется найти того, с кем не надо играть.

Идеальный брак?
Рыси Матильда и Васька. Она все время сидит у сетки вольера, где ее больше всего беспокоят посетители: шипит и кидается на нее. Он только ест, пьет и, хитро прищуриваясь, словно посмеиваясь, поглядывает.

Откуда у пони челка?

Разум и чувства
Разум всегда против любви. На то он и разум. Добровольно с ума сходить никто не будет.

Любовь и ненависть
Если ненавидишь, значит, либо любил, либо любишь.

О росте партнерши
Высота отношений не находится в прямой корреляции от роста.

Звоните
Ладно, я тебе перезвоню. – Хорошо. Если что, звони громче.

Четвертая власть
Сегодня тот, кто владеет информацией – имеет власть. Журналисты имейте совесть, и власть будет во благо.

О социальных гарантиях
Сегодня тому, кто работает в госучреждениях, обещаны надбавки в 500 рублей за ветерана труда ежемесячно при выходе на пенсию. Это называется – социальные гарантии, детка.

Сетевой маркетинг
Где работаешь? – В Тяньши. – Это же ерунда. – Не скажи. Компания существует с 92 года. Имеет представительства в 192 странах, в 199 реализует продукцию. – Тебя зомбировали?

Изменила
В офисе: - Черт! Она мне только что изменила! Она подписала договор с другой компанией!

Программы
Люди стали компьютерами. Работают по программе. Инициатива наказуема. Иначе: сбой в работе системы, перезагрузка.

Перемены в образовании
Платное образование доступно теперь всем, глупым оно было доступно и раньше, только теперь сделалось намного доступнее.

Современный бизнес
Чья фирма? – Наша фирма, китайская, в общем.

Циничный подход к профессии
Тебе охота забивать людям голову? – Все и всюду этим занимаются. Не всем за это платят.

Сети
На презентации компании представитель раскладывает баночки с продукцией: - Строим пирамиду.

СМС-помощник
В шаблонах смс у него было и такое: я тебя люблю.

Разные вкусы
Горько часто бывает как раз от сладкого.

Вот память!
Я не помню день, когда я стал мужчиной. Но я помню, когда впервые влюбился: 30 августа. Вот память.

Давай расстанемся?
По-настоящему расстаются, когда ты перестаешь думать. Все остальное: просто слова.

Чистый лист
Наша жизнь как лист бумаги. Мы на нем что-то пишем. Нам что-то пишут. Мы зачеркиваем свои или чьи-то слова. Иногда лист мнем, пытаемся порвать. Кто-то оставляет на нем грязные слова.

Ошибки
Делаю ошибки, не только орфографические.

Диалектика любви
Если ты влюблен – ты не одинок. Но если ты влюблен безответно или скучаешь - ты одинок вдвое большего (диалектика).

Любви все возрасты, да?
Романтик в 15 лет – обыденно, в 20 – интересно, в 30 – смешно, дальше – просто трудно или глупо.

Не узнал
Что весело тебе? – Кто это? – Твоя любовь.

Дудочка и кувшинчик
Наша жизнь часто напоминает ту фантазию про дудочку и кувшинчик. Есть одно, но нет другого.

Настоящее чувство
Я не могу своего парня отучить курить, пить и гулять. Помогите хотя бы: как его заставить бросить курить?

Книги разные нужны, книги разные важны
Книга дает мне часто повод задуматься. Например: что за чушь тут я написал?

Любовь и ссоры
Они говорили, что не любят друг друга, но ссорились, а затем мирились всегда с  любовью.

Очки
Быть мужчиной не трудно. Правда, приходится пыжиться, изображая из себя умного. Но, слава богу, есть очки.

Отличия
Чем секс отличается от любви? В сексе, когда все заканчивается, то получаешь удовольствие.

Римские максимы
И можно без хлеба? – Одно масло что ли? – Нет. Одни зрелища. Раздевайся.



Параллели
По телевизору говорят: - Тут что важно-то? Нашел? Умей удержать (оказалось, про охоту с собакой на соболя).

Может
Любить может и собака, и кошка. Конечно.

Прокрастинация
Попробуй переключить телевизор. Надо же с чего-то начать.

Очепятки
Простите, но у Вас много очепяток.

Ностальжи
Привет. Это я, да. Хочу просто сказать тебе: хватит мне сниться. И еще вот что: хватит мне писать.

О специфике современного дела
Как живешь? – Плохо. Налоги, знаешь, какие? С лицензиями замучили. Текучка кадров большая. – Ты хоть отдыхаешь? – Да, только вот вернулся с Бали.

Кофе
Говорят кофе на ночь нельзя, потому что оно возбуждает. Возбуждать должно не кофе.

Загадка Моны Лизы
Новый взгляд на историю

Вот уже 5 веков портрет, известный всем как Мона Лиза или Джоконда, написанный Леонардо Да Винчи является предметом споров и толкований. Многие выдающиеся умы своего времени пытались разгадать загадку: чем портрет притягивает и вызывает восхищение? И главная деталь: что скрывает эта улыбка?
Высказывались версии, что это портрет не женский, а мужской, что Леонардо изобразил на нем своего ученика и любовника Салаи. По другой версии на портрете и вовсе сам Леонардо.
Предложим свои версии: в чем загадочность портрета? Не поддадимся современным толкованиям и условимся, что на нем изображена все-таки третья жена флорентийского купчика Франчески Джоконды - Лиза Герардини.
Стремясь потешить свое самолюбие, он заказал знаменитому художнику портрет жены. Почему же она улыбается с него мужу? Разумеется, мужу, потому что он не собирался выставлять его в музее. Где он оказался значительно позже. Что до улыбки?
А если Джоконда улыбается потому, что Леонардо оказался вовсе не тем, как его любят до сих пор называть- одним из великих геев. И он любил женщин. И Лиза Джоконда наставила мужу, за его деньги, рога с великим художником?
Кто знает? Об этом история картины умалчивает. Почему-то мало кто обращает внимание, что Джоконда был баснословно богат, что написание портрета требовало от дамы усидчивости. Чтобы ей было не так скучно, он приказал комедиантам в то время, пока она позировала, разыгрывать сценки. Она просто смеется.
Но опять кто его знает? Наверно просто портрет олицетворяет загадочность самой по себе женской натуры?

О демонстрациях
Настоящие демонстрации обычно разгоняют.

Что такое любовь? Это жевачка, так и называется.

Разные вещи

Цели и мечты - разные вещи.

Гордость и надменность - разные вещи.

Цена и ценность -разные вещи.

Уверенность и самоуверенность - разные вещи.

Нужда и желание - разные вещи.

Женская логика

Почему девушки обычно больше обижаются на «некрасивую», чем на «неумную» (хотя бывают разные девушки)?

Что ты хочешь? – Ничего не хочу. А есть предложения?

Я слушаю-слушаю. – Ты чего? Я ничего не говорю. – А я хочу услышать что-нибудь от тебя.

Почему ты не позвонил? – А ты бы трубку взяла? – Нет.

Почему ты слушаешь Дэвида Боуи? – Он красивый. – Ну и что? О чем он поет? – Не знаю. – Тебе нравится его голос? – Нет. Просто он – красивый.

Она не взяла трубку, потому что накрасила ногти.

Я его ревную. Но не буду ничего ему говорить. Пусть мучается.

Настоящий ли мужчина

Настоящий мужчина это тот, у которого было не много женщин, но у которого те немногие хотели к нему вернуться.

Настоящий мужчина это тот, который может нагрубить своей женщине, но не даст нагрубить ей кому-то еще.

Настоящий мужчина честен только с честными людьми.

Настоящий мужчина это тот, который не многое пробовал, а от многого отказался.

Настоящий мужчина может воспитать настоящего мужчину, если его не успеет испортить настоящая женщина.

Настоящий мужчина это не тот, что уродлив, а презирает свою привлекательность.

Настоящий мужчина это холодная голова и горячее сердце.

Настоящий мужчина имеет твердые, но ласковые руки.

Настоящий мужчина это тот, кто изменяет своей женщине, но чтобы она об этом ни за что не узнала.

Настоящий мужчина это тот, кто не спорит с женщиной, но всегда настоит на своем.

Настоящий мужчина смел, но не до безрассудства.

Настоящий мужчина тот, чьи деньги зарабатываются без лести.

Настоящий мужчина уважает другого настоящего мужчину, но сам выбирает с кем ему дружить.

Почему в стране придумавшей водородную бомбу и, отправившей первого человека в космос не придумали чего-то столь же большего, чтобы человек был хоть чуточку свободнее или счастливее в повседневной жизни.

Глупость самое распространенное и самое дорогое явление.

Неудачник не тот, кого преследуют неудачи. А тот, кого они заставляют опускать руки.
 
Подаренные ей цветы я видел потом в виде высушенных трофеев. Она использовала их в дело: делала маски для лица. Я подарил девушке одну розу. Она уезжала. Сумки. Ехать не близко. Но она увезла ее с собой.

Мы чувствуем голод, когда хотим есть. Мы понимаем, что влюблены, когда просто о ком-то скучаем.

Они занимались любовью. Целых восемь лет. И дело тут было не только в постели.

Циники
- Представляешь, она сказала ему: Ой, мой дорогой, любимый, я все время думала о тебе, о нас.
- Ха-ха. Да. А он что?
- Он ей (она не рассмеялась, задумалась).
- Ты чего?
- Ничего.
- Чего ты?
- Отстань.
- Не смешно?
- Не смешно.
- Почему?
- Меня никто так не любил.
- А я?..

Домой
Почему вот так всегда идешь, торопишься домой в сырую погоду, думаешь. Сейчас придешь, домашние тебя встретят. И хочется сказать им теплые слова. Но придя домой, начинаешь ворчать про погоду, брюзжать, говорить совсем не то.

Семейное счастье
Я думала, что у моего мужа не будет недостатков. Что моя работа будет интересной, как и моя жизнь. Что мой ребенок не будет играть хлебом, завтракая на кухне. Как я ошиблась. -Может быть только на первый взгляд? – Антон? Вынь пальцы изо рта, не дай бог проглотишь. Золотой мой…

-Кому ты это там сказала до свиданья? Сейчас же перезвони, потому что никуда не пойдешь. Пока я работаю, ты значит с кем-то встречаешься? –Ты что истеришь? – Я истерю? Где ты видишь, что я истерю? Она заплакала.  –Я говорила с папой…

Вот почему так, когда дома, жена, дети, хочется вырваться, куда-нибудь в клуб. А вырвавшись, обнимая какую-то девушку в клубе, наоборот хочется домой.

Аллё
-Аллё?
-Аллё?! Ты чего всем значит вот так алёкаешь? Я тебе с другого номера специально набрал. Решил проверить. Аллёкает она..  Вечером поговорим.

Троллейбус
Выходи за меня замуж. – А у тебя что есть? – Я тебе, что не нравлюсь? – Нравишься. Но я еще хочу, может чего. – Чего? – У тебя вот дом есть? – Есть. – Или квартира? – Или квартира. –А чего врешь. Ладно. Машина есть? – Нет. Но есть троллейбус. – Как это? – Я водителем работаю. Выходи? Буду тебя до работы каждое утро на троллейбусе подвозить.

Томская старина
Октябрьский взвоз. Вправо от Воскресенской церкви. И будто время остановилось.

Лапша
Мне надоело есть одну китайскую лапшу. –Давай уедем на остров. Там я построю хижину. Стану охотиться. Ты жарить дичь и заниматься собирательством. –Нет я так не могу. – Тебе нужна китайская лапша.

Жена по телефону: -Мой мужчина самый лучший в мире. Муж: -Это ты сейчас про кого?!

Встретив человека, не спеши радоваться. Может он тебя знает.

Не думай о нем плохо, тот может быть еще хуже, чем ты на самом деле думаешь.

Расставшись, не держись за него, может он понял, что вы друг друга переоценили.