1. Кое-что расскажу

Серафиме исполнился девятнадцатый год, когда к ней намерился посвататься 52-летний Максим Никитич Перунов. С самой девушкой ещё разговора не было, а вот с её опекуном, Трофимом Фёдоровичем, Максим Никитич диалог завёл.

— Всё равно ей подходящей пары не найти. Одни деревенщины вокруг, пьянствуют, без гроша в кармане. Бить будут, чего не приведи господь, — Перунов перекрестился, окатив рюмку клюквенной наливки. – Мой век тоже не долгий, ну порадует старика лет десять, а потом свободная, с капиталом cтанет разъезжать куда душе угодно, жить с кем сердцу мило.

Трофим Фёдорович слушал соседа внимательно.

— Без согласия Серафимы не благословлю. С ней говори.

— Боюсь я с ней говорить, — робко признался Перунов.

Трофим Фёдорович тихо посмеялся застенчивости взрослого человека.

— В город ведь она не собирается?

— Не собирается. Она уезжать не желает.

— Обговори с нею сам, ты ведь ей родная душа. Она прислушается к родителю, — настаивал жених. – Подготовь, а я не обижу.

— Поговорю.

Перунов потёр ладонями, наполнил рюмку и окатил до дна, зажевав укропом.

Вечер выдался мудрёным, Трофим Фёдорович не совсем знал как точно начать беседу. И всё же, начал, когда Серафима отужинала с ним.

— Может быть, дочка, ты бы всё-таки рассмотрела Максима Никитича как надёжного человека для дальнейшей жизни?

Девушка вспыхнула негодованием и возмущением от услышанного. Перунов в последнее время так и ходил вокруг неё, сладкими речами прельщал, но Серафима вида не подавала, хоть и понимала к чему дело клонится.

— Дедушка, да как такое вообще ему в голову пришло?

— Как оно бывает — влюбился.

Серафима вздрогнула, посмотрев на родителя, не до конца осознавая всю суть услышанного.

— Доченька, ты бы его капиталом пользовалась как захотела, и жила бы только так как хотела.

— Я и сейчас живу как желаю. Я довольна всем, что у нас есть! У нас замечательное имение, мы живём в достатке, в свободе. Я ничего не хочу менять.

Дедушка тяжело вздохнул, посмотрев на кошку, что сидела на пороге и намывала мордашку. К гостям, подумал Трофим Фёдорович.

— Серафимушка, пора тебе кое-что узнать… — с тяжёлым сердцем посмотрел на внучку. – Поместье, не наше. Меня сюда пожить пустили, мол, следи, наблюдай, веди хозяйство…

— Как это, деда? – все детские воспоминания Серафимы, где её звали внучкой богатой бабушки рассыпались, и странные отрывки, как она хватает юбку кухарки, прижимаясь, слепились воедино. Никакая она не внучка богатой бабушки, всё это были прибаутки, которым она верила, хоть в подсознании и знала всю правду. И отец её не родовитый князь, и ничего, ничего прочего, о чём никогда не заговаривала, не спрашивала. Мать была у неё из простых — правда. И отец видимо тоже, как бы не хотелось верить иначе, придумывать прочие сюжеты, оправдывая высокое положение.

— Помог я одному знатному чиновнику, а сам он в Петербурге живёт да по заграницам ездит. Дом, вроде как, его прабабки, всё здесь уклада иного, прошлой эпохи. Я мальчонкой подрабатывал на этом дворе, щедрая была старуха, не маловажно — справедливая. Когда подрос, уехал в Нижний Новгород подработать, чему у мастеров поучиться. Всякому хорошему делу поднатаскался, к 30-ти годам вернулся, опять к старухе на двор, так десять лет у неё верой-правдой прослужил. Почти век прожила, и всё в светлом уме. Царствие Небесное, Лукерье Васильевне, — перекрестился мужчина. – Приезжал внук её, посмотрел на поместье, да и нарёк меня главным по хозяйству. Живи, мол, блюди за порядком. Когда надо приедем, будем жить.

— Деда, так никто ж не появлялся!

— Не появлялся… Только письмо получил я неделю тому назад. Едет сюда некий наследничек, поместье своё родное смотреть.

Серафима поникла, в миг беззаботная жизнь обернулась призрачным туманом, которую ей всегда хотелось сделать реальностью вопреки всем убеждениям и плохим снам. Да и зачем задаваться вопросами, когда к деду и к ней, как к господам относились? Да и Трофим Фёдорович подзабыл, что в поместье он лишь временно, настолько сросся с имением, что родным стало.

— Вот, если погонят нас на законных правах, тут бы Максим Никитич мог выручить.

— Он знает об этом обстоятельстве?

— Нет.

— Не говори ему об этом, деда. Прошу тебя, не говори!