7. За обедом

Разгуляев после сна привёл себя в порядок, облачившись в чистую рубашку, выйдя в гостиную обнаружил Перунова, что заглядывал то в одну, то в другую дверь.

— Добрый день, — просиял улыбкой Разгуляев, преобладая ростом над невысоким Перуновым, у которого не очень сильно, но заметно обрисовывался круглый животик. Если пошить костюм на размер больше, то данного изъяна не было вовсе заметно. – Ищите кого, Максим Никитич?

— Добрый, добрый, Савелий Андреевич! Душеньку, Серафиму Захаровну, никак не могу отыскать.

— Душенька, Серафима Захаровна, девушка неуловимая, но к обеду появится, говорят, у господ примета такая.

Перунов рассмеялся, пожурив указательным пальчиком.
Тут вышел и Пётр, заслышав голоса.

— Друг мой, видели ли вы Серафиму Захаровну? – поинтересовался Савелий у Петра.

— Друг мой, для меня удивительно обстоятельство что вижу вас! – мужчины поздоровались. – А что, собственно, случилось?

— Мне поговорить нужно с Серафимой Захаровной, она же невеста моя, — сразу решил обозначить Максим Никитич, в частности для Петра. – Обговорить, так сказать, некоторые детали, — прищурил левый глаз Перунов, подмигнув правым.

— Вот это да! – усмехнулся Разгуляев, хлопнув Перунова по плечу, — поздравляю вас, а когда свадьба?

— К осени должны сыграть, — обрадовался искренне и Перунов.

— Это хорошо, — подтвердил Пётр.

— Благодарю, господа, пойду, найду мою голубушку, — откланялся Перунов.
 
— К столу не опаздывайте! — посоветовал Разгуляев. – Во, счастливчик, а.

— Ей тоже повезло, старик обладает серьёзным капиталом.

— В бедности никто не мечтает жить. А где Иван, я давно его не видел.

— Сава, вы чаще появляйтесь в поместье, увидите всех.

— В четырёх стенах мне тесно, дышать нечем.

Мужчины вышли в гостиную. Трофим Фёдорович первый нашёл Максима Никитича, чем тот Серафиму. Тут же появился и Иван.

Серафима вышла к обеду ровно во столько, когда все уже сидели за столом.

— Присаживайтесь, голубушка, — Перунов парил, словно на крыльях, отодвинув стул для девушки, усадил рядом с собой. Серафима молча присела, приняв ухаживания, но крайне неодобрительно посмотрела на руку Максима Никитича, которой накрыл её руку, слегка сжав, однако очень быстро ретировался, заметив взгляд Серафимы. Она промолчала, придерживаясь правил приличия, которые почему-то бездумно нарушал Перунов.

— Дама знатная, — проговорил Разгуляев, рассматривая портрет во весь рост Лукерьи Васильевны.

— А какой вы помните вашу родственницу? – поинтересовался Трофим Фёдорович.

— Я её ни разу в жизни не видел, — признался Иван. – В младенчестве она навестила меня, но что может помнить младенец? Самим как-то не приходилось приезжать, что, собственно, делать в деревне? Вот другое дело Италия, там мне с самого детства нравилось, с младенчества, — усмехнулся Иван.

— Я смутно помню, — заговорил Пётр, — запомнил её высокий стан, прямую осанку и строгий голос, все как-то затихали, когда появлялась она.

— Верно, Лукерья Васильевна была строга, но справедлива, — улыбнулся Трофим Фёдорович.

— Труды её великие лишь в пределах Васильева, а для любой столицы это капля в море, — высказал Иван, — здесь её помнят как высокомерную барыню, которая особого общения не поддерживала с местными, лишь с теми, кто работал на неё и то… — Иван внимательно выслушал Купцову, та знала всё про всех, кроме единственного поместья, где всегда придерживалась неприкосновенность и завеса личной жизни. – Вас, Серафима Захаровна, считают внебрачной дочерью нашего покойного дядюшки Захара Петровича. Сестрица вы наша любезная, — слащаво улыбнулся Иван, вкушая растерянность девушки, которая, как и он, знала всю истинную подноготную.

Перунов засветился, заискрился, неужели, сестра она им? В самом деле? Он владел совсем другим слухом, что по молодости Трофим Фёдорович был полюбовником той самой старухи, от того владеет половиной поместья на законных правах.

— Прошу извинить моего брата, Серафима Захаровна, — проговорил Пётр.

Иван усмехнулся, но замолчал, а не хотел.

— Благодарю за компанию, — Серафима встала и вышла из-за стола, не имея сил продолжать обед, кусок в горло и до этого диалога не лез.

— Господа, — Трофим Фёдорович тоже откланялся, отправившись следом за внучкой.

— Дурак ты, Иван, — Разгуляев набил табаком трубку.

— Да я тут при чём? – искренне не понимал Иван. – Все тут болтают об этом, а я виноват?