Кубанское казачество в Гражданской войне
О ПРИЧИНАХ КРАСНОГО ВЫБОРА КАЗАКОВ
А. В. Селиверстов
историк, автор книг по истории Церкви
siren32@list.ru
Аннотация. В досоветское время казачество, в том числе кубанское, считалось одним из привилегированных сословий российского общества. К 1917 г. в Кубанской области насчитывалось 1,4 млн представителей Кубанского казачьего войска, или 43 % от общего числа (3,2 млн) населения. Войску принадлежало 6,8 млн из 8,7 млн десятин земельной площади области. В начале XX в. кубанский казак в среднем имел не менее 9 десятин земли, тогда как средний земельный надел на мужскую крестьянскую душу в 50 губерниях Европейской России составлял не более 2,6 десятины. Казаки подлежали воинской повинности, которую отбывали с собственным снаряжением, по достижении 25-летнего возраста имели право участвовать в станичном самоуправлении, занимавшимся решением насущных вопросов местного уровня. В последней трети XIX в. на Кубани произошёл значительный экономический рост, обеспеченный в первую очередь земледельческим трудом осевшего в области иногороднего населения. К 1917 г. численность иногородних составляла около 1,5 млн человек – в большинстве бесправных и имущественно необеспеченных. Между казаками и иногородними существовал значительный антагонизм, доходивший «иногда до открытой вражды и вооруженных столкновений». Досоветский уклад общественной жизни не только не объединял людей «одного происхождения, одной национальности, одной религии», но вызывал их взаимную ненависть, заставлял становиться врагами. В период порождённой им Гражданской войны иногороднее население в подавляющем большинстве выбрало сторону советской власти. Казачество раскололось: за красных выступили многие тысячи казаков. В данном тексте освещается целый ряд факторов, повлиявших на красно-казачий выбор, показываются результаты последнего.
Ключевые слова: казачество, иногородние, Гражданская война, Кубанское казачье войско, Кубанская область, Ф. Елисеев, красное казачество.
Любая война – трагедия. Война гражданская – трагедия вдвойне: в ней убивают друг друга представители одного народа, нередко – люди, родные по крови. Причинами гражданской войны являются наличествующие в обществе глубокие противоречия, накопившиеся и вовремя неразрешённые серьёзнейшие внутренние проблемы – такие, которые касаются если не каждого, то большинства.
Но так ли было с Россией начала XX века?
Действительно ли в нашем тогдашнем обществе имелись подобные проблемы и противоречия? – Ответ на данный вопрос не может не быть утвердительным. Не будь их, народ России ни за что не раскололся бы на красных и белых. И на стороне новой, советской власти не оказались бы многие миллионы.
Стоит напомнить, в мае 1919 года (т. е. в период, близкий к максимальному успеху белого движения) в рядах всех белых армий насчитывалось до 680 000 человек [1]. В рядах РККА в 1920 году состояло 2 892 066 бойцов (77,4 % из них – крестьяне) [2]. Всего в 1918–1920 годах в Красную армию было призвано 6 707 588 человек [3]. Цифры показывают, что большинство участников Гражданской войны воевало за новую власть.
Любопытно, что о поддержке советской власти народным большинством свидетельствовали также… её противники. – «Народ не с нами. Народ против нас» [4]. «Нас победили, красные выиграли войну. Почему? А потому, что за нами не пошли ни крестьяне, ни рабочие» [5]. «[Добровольцы] встречали в обществе равнодушие, в народе вражду» [6]. «Первой и основной причиной [краха белого дела] я считаю настроение населения тех областей, по которым шло наступление белых» [7]. «Надо точно сказать, что громаднейшее большинство ставропольских крестьян-земледельцев, будь то и богатые – сочувствовали советской красной армии... сочувствовали красным, как своей "рабоче-крестьянской власти", в противовес нашей – белой, кадетской, казачьей» [8]. «[На станции] нас окружили рабочие, смотрят злобно и не желают этого скрыть… В обоз прибывают раненые – разсказывают: "здесь крестьянские хутора – так, все встали, даже бабы стреляют; и чем объяснить?"» [9]. «28-го февраля мы… вышли из Екатеринодара... перешли в Пензенскую станицу, где были свидетелями неимоверно тяжелой, ужасной картины. Мы видели, что при нашем вступлении все казачье население, с женщинами-казачками, все бежало из станицы от нас. Мы вошли в пустую станицу» [10]. И т. д.
Почему так случилось?
В чём состояли глубокие противоречия и серьёзнейшие проблемы, приведшие Россию к народному расколу и братоубийственной Гражданской войне?
Ответить на этот важнейший для нашего общества вопрос хотелось бы на примере кубанского казачества. Ведь оно также оказалось расколотым.
Первым актом раскола кубанцев можно считать восстание казаков 2-го Урупского полка зимой 1905–1906 годов… Весной 1917 года в Петрограде возникли [11] и несколько месяцев сосуществовали две противоборствующие казачьи организации: Исполком Союза казачьих войск, поддерживавший Временное правительство, и Центральный совет казаков, взявший сторону Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. В руководство «Центроказака» вошло несколько кубанцев, в том числе Костенецкий [12] – его председатель… Созданные на Кубани в первые месяцы 1918 года красногвардейские части, в рядах которых находилось множество членов ККВ, были возглавлены казаками С. Д. Одарюком, И. Л. Сорокиным, Г. И. Мироненко, Е. М. Вороновым, И. А. Кочубеем, М. Н. Абраменко, Г. Г. Захарченко, Е. И. Кияшко, К. С. Лондаревым, П. М. Лунёвым, Д. А. Пимоненко… Разбитая деникинцами 11-я Северокавказская армия к началу 1919 года насчитывала 103 000 человек [13]; кавалерия армии состояла «из кубанских казаков на две трети – три четверти» [14]… После утверждения на Кубани Добровольческой армии небезызвестный статистик и историк Ф. А. Щербина только по 50 кубанским станицам вычислил 770 комиссаров и прочих активных советских деятелей – 268 из них были казаками… В начале 1920 года в одном лишь 1-м кавалерийском полку 1-й партизанской кавалерийской бригады 2-го конно-сводного корпуса 9-й армии (в дальнейшем – 9-я Кубанская армия) имелось 73 казака – члена РКП(б)… Председателем Всероссийского съезда трудового казачества, проходившего в Москве в конце февраля – начале марта 1920 года, являлся казак станицы Елизаветинской Д. В. Полуян, ещё три кубанских казака: Л. А. Коробов, А. Е. Слепокуров, Н. Н. Лапшин, – вошли в состав президиума съезда [15]; один из делегатов, казак кубанской станицы Новопокровской командир эскадрона В. И. Кардашев, был избран на съезд «от полка, четырех тысяч казаков» [16].
Таким образом, красных кубанских казаков насчитывались многие тысячи.
КУБАНСКОЕ КАЗАЧЕСТВО НАКАНУНЕ 1917 ГОДА. ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ
Согласно статистическим данным на 1 января 1912 года, казачье население Российского государства составляло 4 053 694 человека. Самыми многочисленными из 11 казачьих войск империи с большим отрывом были Донское (1 392 316 человек, мужчин – 700 957) и Кубанское (1 214 485 человек, мужчин – 603 505) [17].
Кубанское казачье войско было образовано именным указом № 36327 императора Александра II от 19 ноября 1860 года. Данным законоположением Черноморское казачье войско переименовывалось в Кубанское с обращением в его состав первых 6 бригад Кавказского линейного казачьего войска: Хопёрской, Ставропольской, Кубанской, Кавказской, Урупской и Лабинской (остальные бригады КЛКВ образовывали Терское казачье войско) [18].
Считающийся автором проекта этого преобразования генерал-фельдмаршал князь А. И. Барятинский в одном из своих писем признавался, что «почел долгом слить их [черноморцев. – А. С.] в одно, по возможности скорее, с прекрасным нашим казачьим русским элементом на Кавказе» [19]. Наказной атаман ККВ генерал-майор Н. А. Иванов, объясняя необходимость такого слияния, отмечал вредоносную деятельность черноморского панства, которое издавна возделывало и поддерживало в простых черноморцах нерасположение к коренным русским, всячески способствовало «искусственному сосредоточию народонаселения в самом себе, преднамеренно выдерживая его в таком состоянии» [20].
В формировании кубанского казачества из представителей двух казачьих общностей, одну из которых современники считали русской, а другую малоросской, различных по происхождению, бытовым, языковым особенностям, нельзя не видеть одного из убедительных опровержений получившей некоторое распространение в нашем обществе после 1991 года идеи, что казаки являются отдельным народом. – Линейцы это бывшие донцы и екатеринославцы, черноморцы – бывшие запорожцы. Объединённые под именем кубанцев в 1860 году, они никак не могли сложиться в народ ни до 1917 года (для этого у них банально не было времени), ни, тем более, после. Если же допустить, что донцы и запорожцы (и екатеринославцы?) изначально являлись самостоятельными «казачьими народами», тогда таковыми следует признать и представителей остальных казачьих войск: народ «оренбургские казаки», народ «забайкальские казаки», народ «терские казаки», народ «сибирские казаки» и т. д., – что было бы довольно нелепо.
Черноморское казачье войско состояло преимущественно из бывших запорожцев только на первоначальном этапе своего существования. В 1809–1811, 1821–1825, 1848–1849 годах в его состав вошли десятки тысяч жителей Малороссии, переселённых правительством на Кубань. В Кавказское линейное войско только в одном 1832 году было обращено 31 казённое селение Кавказской области [21] с тысячами крестьян (в 1869 г. некоторые из этих селений были возвращены из ККВ в гражданское состояние [22]). Перестали ли эти крестьяне, превращённые в черноморцев и линейцев, быть малороссами и русскими? – Разумеется, нет. Если же согласиться с существующей в современной казачьей среде точкой зрения, что это были «ненастоящие» казаки (как и, к примеру, казаки-калмыки в войске Донском или казаки-буряты в Забайкальском), тогда и чванство со спесью, как и питающий их первый из известных пороков – гордыню, следует считать вполне приемлемым человеческим выбором.
Ясный и, пожалуй, исчерпывающий ответ на вопрос, кем являлись казаки, жившие в Российском государстве до 1917 года, дал уральский казак, писатель, полковник (к концу жизни – генерал-лейтенант) М. П. Хорошхин: «Казаки издревле составляли военное сословие, обязанное поголовною военною службою; таким сословием они считают себя и в настоящее время» [23].
В последнем досоветском годовом отчёте начальника Кубанской области и наказного атамана ККВ все кубанские казаки назывались русскими [24].
К 1 января 1916 года в Кубанской области жил 3 177 431 человек. Представителей войскового сословия насчитывалось уже 1 367 212 ( из них мужчин – 678 929), невойскового сословия – 1 810 219 (мужчин – 926 213). Таким образом, соотношение казаков к неказакам в Кубанской области накануне коренного перелома народной жизни, случившегося в 1917 году, составляло 43 % к 57.
Источником существования подавляющего большинства населения Кубани, как и всей досоветской России, являлась земля. Земельная площадь области исчислялась в 8,7 млн десятин, из которых войску принадлежало 6,8 млн, остальному населению – 1,9 [25].
Войско владело кубанскими землями на правах собственности, причём собственником этих земель считалось всё войско в целом составе, станичные же общества и рядовые казаки лишь пользовались землёй, не имея права ни продавать, ни закладывать её, но только обрабатывать и сдавать в аренду. Общинный порядок землепользования считался основой казачества.
Согласно Положению о Черноморском казачьем войске (1842 г.), каждому казаку нижнего чина полагался надел в 30 десятин войсковой земли, обер-офицер наделялся 200 десятинами, штаб-офицер – 400, генерал – 1500. Согласно Положению о Кавказском линейном войске (1845 г.), казакам полков, которые в будущем вошли в состав ККВ, полагалось по 30 десятин, обер-офицерам – 60, штаб-офицерам – 300 [26].
Со временем рост численности войскового населения ККВ привёл к существенному сокращению казачьего земельного пая: к 1915 году его средняя величина уменьшилась до 9 десятин [27].
Основу экономической жизни всего населения Кубанской области составляло хлебопашество, получившее особенное развитие в степных районах. Прочие отрасли сельского хозяйства: бахчеводство, огородничество, табаководство, виноградарство, садоводство, пчеловодство, – в сравнении с хлебопашеством имели второстепенное значение (среди названных выделялось первое); основными возделываемыми культурами являлись озимая и яровая пшеница, рожь, ячмень, овёс, просо, лён, гречиха, кукуруза, подсолнух. Промышленное скотоводство к 1915 году «практиковалось мало […] продуктивность местных коров не велика, обыкновенно ведер 60–70 молока в год», т. е. всего около 600–700 кг за лактацию. Казачье коневодство находилось в упадке, строевыми лошадьми казаков снабжали главным образом горцы.
Фабрично-заводская промышленность области находилась на «весьма невысоком уровне развития», причинами чего назывались «неизследованность края, отсутствие предприимчивости, знания и удобных путей сообщения». Большая часть имевшихся в области фабрик и заводов принадлежала представителям не казачьего сословия, казаки же «вообще мало принимали участие в заводской промышленности». Меньше всего среди казачьего населения были развиты и кустарные производства: ткацкое, портняжное, колёсное, шапочное, столярное, бондарное, экипажное, кровельное, шорное и т. д. Торговлей в области в 1915 году занималось 17 212 человек, в том числе 1960 казаков [28].
Мужское население ККВ подлежало воинской повинности. Согласно уставу 1875 года, денежный выкуп от неё или замена охотником не допускались. Однако в ККВ существовал особый разряд неслужилых казаков – за освобождение от обязательной службы они вносили в войсковой капитал определённую плату в течение 22 лет [29]. Кроме того от воинской повинности освобождались казаки, признанные неспособными к службе по медицинским причинам, а также ставшие священнослужителями.
В служилый состав войска казак зачислялся по достижении 18-летнего возраста, общий срок службы составлял 20 лет: 3 года – в приготовительном разряде (со временем его сократили до года, а общую службу, соответственно, до 18 лет), 12 лет – в строевом, 5 лет – в запасном. В строевом разряде казак 4 года (до 25 лет [30]) состоял на действительной службе, а затем – на льготе (два 4-летия во второй и третьей очередях). Во время действительной службы (на которую призывались при росте не ниже 153,3 см) казаки находились постоянно при своих частях, на льготе – распускались по домам с обязанностью пребывать в постоянной боевой готовности и необходимостью отбыть несколько сборов по 3–5 недель. От действительной службы освобождались (с зачислением в строевой разряд на 12 лет): медицинские доктора, ветеринары, пансионеры Императорской Академии художеств, отправленные заграницу для усовершенствования, и преподаватели учебных заведений. Состоявшие на льготе имели право поступать на государственную гражданскую, войсковую, общественную службу или избирать деятельность иного рода (возвращавшиеся со льготы в строй получали чин, приобретённый на действительной военной, а не на гражданской службе). Достигшие 38 лет – увольнялись в отставку и зачислялись в ополчение. В военное время казаки обязаны были оставаться на службе до тех пор, пока государство в этом нуждалось. Воинскую повинность казакам надлежало отбывать с собственным снаряжением и на своих лошадях [31]. При этом в отличие от прочих казачьих войск в составе ККВ имелись пластунские подразделения – они формировались из казаков, «несших службу исключительно пешком» [32].
Все кубанские казаки, согласно 3 июня 1891 года утверждённому императором Положению об общественном управлении станиц казачьих войск, составляли станичное (или хуторское) общество, управлявшееся сбором, атаманом, правлением и судом. В станичном сборе кроме атамана с помощниками, судей и казначея участвовали казаки-домохозяева – но только добропорядочные и достигшие 25-летнего возраста. В станицах, имевших до 30 дворов, в сборе участвовали все домохозяева; от 30 до 300 дворов – участвовали 30 выборных казаков; свыше 300 дворов – выборные по одному от 10 дворов. Выборные избирались на один год. Станичный сбор имел право решения вопросов распределения земли, расходования станичных денег, назначения сборов (денежных или натурой) на местные потребности, развёрстки повинностей между казаками и неказаками, исключения из станичного общества его членов, приёма в станичное общество новых членов и др. Станичному сбору надлежало заботиться, в частности, об утверждении «доброй нравственности по общежитию и в семействах, благочестия, чинопочитания и уважения к старшим, чтобы престарелые, дряхлые и больные, не имеющие крова, обретали пристанище и успокоение, а сироты обезпечивались в своем достоянии», об искоренении бродяжничества нищих и т. д. [33].
До 1917 года казачество, в том числе кубанское, считалось одним из привилегированных сословий российского общества. Так, в 1874 году министр внутренних дел империи констатировал, что казаки «имели громадные гражданские привилегии: свободу от подушной подати и государственных денежных повинностей, обширный даровой земельный надел […], обложенный только 2; копеечным с десятины сбором в пользу самого же казачьего войска, отвод в собственность земельных участков для высших чинов и учреждение значительного вспомогательного войскового капитала». Между тем, на состоянии казачьих хозяйств неизбежно отрицательно сказывались отсутствие ушедших на службу работников, расходы на обмундирование, вооружение, снаряжение, строевую лошадь. В период Первой мировой войны казаки получили право на безвозмездные и беспроцентные ссуды с рассрочкой платежей до 10 лет, правительством отпускались значительные средства на пособия казачьим семьям. В особенно привилегированном положении находились казачьи офицеры (в 1915 г. имевших офицерские и классные чины казаков ККВ насчитывалось 2615): каждому полагалась одна лошадь, приобретённая на собственные средства, и две – на казённые. Казачий унтер-офицерский состав мог рассчитывать на получение офицерского чина по выслуге лет, что в армейских частях было исключено [34].
Накануне 1917 года свыше 56 % кубанских казаков являлись неграмотными [35].
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С ИНОГОРОДНИМ НАСЕЛЕНИЕМ
Если казаки считались привилегированными гражданами империи, кто же тогда привилегий не имел? – Непривилегированным являлось подавляющее большинство народа России: в первую очередь, русское крестьянство. Последнее на рубеже 1900–1910-х годов составляло 85 % населения страны (в европейской части страны – 85,6 %) [36].
В 1915 году в Кубанской области крестьян насчитывалось 1 128 963 [37] – 35,5 % от общего количества жителей (представителей казачьего сословия, напомним, – 43 %). По какой причине крестьяне переселялись из губерний Европейской России на казачьи земли? – Основной причиной являлись скверные условия жизни, нужда.
По оценкам, которые делались в начале XX века, «ни в одной мало-мальски культурной стране годовой доход на душу населения не бывает так ничтожен, как в Евр. России. […] Мы – самая бедная из культурных стран. Болгарин и серб имеют дохода в полтора раза более, чем русский, немец – почти в 3 раза более, англичанин – в 4; раза, австралиец – в 6 раз. […] Евр. Россия, сравнительно с другими странами, – страна полунищенская» [38].
Даже в белогвардейской периодике периода Гражданской войны можно найти горькую констатацию: «Низкий уровень крестьянскаго хозяйства не мог, конечно, не останавливать общаго внимания, и русская общественность, народническая по преимуществу, издавна сделала земельный вопрос главным предметом своих изследований. […] хронические неурожаи и голодовки [курсив наш. – А. С.] русской деревни приковывали к себе общественную мысль и властно требовали изменения тех условий, в которыя было поставлено земледельческое население» [39].
Главным источником существования русского крестьянства являлась земля. Если в 1860 году средний земельный надел на мужскую крестьянскую душу в 50 губерниях Европейской России составлял 4,8 десятин, то к 1900 году рост населения уменьшил цифру до 2,6 [40]. К 1905-му крестьянское малоземелье ещё более усугубилось: число безземельных хозяйств достигло огромного процента – 14,9, при этом ещё 19,7 % крестьянских хозяйств имели недостаточные наделы [41].
Переезжавшие на Кубань из-за малоземелья, «хронических неурожаев и голодовок» крестьяне в большинстве становились здесь арендаторами казачьей земли – так называемыми иногородними. Как складывалась их жизнь на Кубани? Ответить на этот вопрос позволяет немалое количество сохранившихся свидетельств.
Досоветские авторы констатировали: уже к концу XIX века иногороднее население произвело в Кубанской области настоящий экономический переворот. Именно благодаря притоку иногородних крестьян в прежде скотоводческом казачьем крае произошло «грандиозное увеличение земледельческого производства. Без их труда совершенно не мыслима была бы разработка огромных пространств области под хлеб» (Л. Мельников). «Труд пришлаго населения […] произвел необычное явление. […] Земледелие до того развилось, что Кубанская область сделалась важнейшею частью империи по отношению к заграничному экспорту хлеба. Доходность земли, прилив капиталов и другия условия породили неведомыя до того довольство и зажиточность» (А. Стрельбицкий) [42].
Однако отношение казачьего населения к иногородним нельзя было назвать «особенно благосклонным. Между обеими группами населения существует значительный антагонизм, последствия котораго всею тяжестью своею ложатся на слабейших, т. е. на иногородних. […] Казак, всю жизнь посвятивший военному делу, считал себя особой более высшаго ранга, чем какой-нибудь „городовик“, всю жизнь копавшийся над нивою или за каким-нибудь ремеслом… Он, поэтому, смотрел на иногородняго с некоторым пренебрежением. […] Женитьба на иногородних считалась до известной степени роняющею достоинство женившагося, принадлежащаго к высшей касте.
Затем, по мере постепеннаго роста иногородняго населения в станицах, замечая успехи пришельцев на различных поприщах их деятельности, […] – коренной человек стал чувствовать к пришельцам зависть, приправленную еще вполне понятным озлоблением, потому, что и пришелец, почувствовав себя достаточно многочисленным, необходимым и сильным, не оставался в долгу и отплачивал казаку насмешками, нередко обманом и стачками при найме на полевыя работы… Такие эпитеты, как „бисова душа“, „городовыцька душа“ стали в устах казака самым обычным ругательством по адресу иногородних, которые отплачивали казакам обидным прозвищем „куркулей“ […], служившим синонимом крайней степени простоватости и глупости. Казаки в отместку называли иногородних „гамзелами“…» [43].
В конце XIX века этнограф М. Дикарев писал: «…казак считает себя высшим существом в сравнении с иногородцем. Отсюда именно вражда между обеими сторонами. Самое слово „городовык“ (=иногородец не казак) является бранным в устах казака и выражающим высшую степень презрения». По словам самих иногородних, «казак смотрел на иногородняго […] как турки на христиан» [44].
В 1912 году известный в ту пору казачий автор П. Орлов в одной из своих публицистических работ называл иногородних, т. е. своих русских или малорусских сограждан, «чуждым казаку элементом, сбродом», который «гасит в казаках их военную подвижность, любовь к коню, гордость костюмом, оружием, уважение к обычаям старины, даже выживает родную песню, давая взамен всего этого куцый пиджак с его разгильдяйством, да глупые "вольные песни". […] Надо побольше […] глубины сознания грозящей опасности от […] иногородчины!» [45].
Антагонизм между иногородними и казаками проявлялся не только на бытовом уровне. – «Когда во главе управления Кавказом стал князь Дундуков-Корсаков, по отношению к иногородним последовал целый ряд чисто административных распоряжений, имевших целью стеснить иногородних всюду, где только к тому представлялась возможность… […] Так, например, один атаман отдела издал циркуляр, чтобы лица невойскового сословия не носили бешметов, поясов, полушубков с вырезом на груди и не стригли на голове волос, при чем ослушников подвергал даже аресту».
Какими правами обладали иногородние на Кубани? –
• Каждый иногородний, в случае разрешения станичного общества, мог приобрести в наследственную собственность усадебные постройки в пределах станицы. – Однако после приобретения он был обязан платить так называемую посаженную плату. Она поступала в доход станичного общества и взималась за количество саженей, занятых недвижимостью иногороднего. Размер платы, составлявший от 24 до 120 рублей за десятину (от 1 до 5 коп. за сажень) в год, являлся «непомерно высоким», «непосильным» даже по оценкам местных властей. Посаженная плата представляла собой «как бы налог на право жительства – налог, подобного которому ни по существу, ни по размерам не встречается нигде, кажется, во всей России и который противоречит установившимся в народе юридическим понятиям».
Более того, на перестройку, пристройку или возведение новых построек на своём усадебном месте иногородний обязан был испрашивать разрешение казачьего станичного общества.
• Иногородние, владевшие недвижимостью, могли пользоваться общим с казаками выгоном для скота – однако только в количестве 4 голов крупного и 6 мелкого (для казаков ограничения не существовало). За превышение нормы необходимо было платить.
• Иногородние, владевшие недвижимостью, имели право участвовать в местном самоуправлении. Им разрешалось посылать на станичный сбор своих представителей (по одному выборному от каждых 10 дворов) – однако лишь для участия в обсуждении и решении дел самих иногородних. Имелся даже перечень таких дел: о пользовании иногородними выгоном для их домашнего скота, о раскладке на иногородних повинностей (постойной, подводной, по содержанию дорог, мостов и переправ), о назначении к малолетним иногородним опекунов и о поверке опекунских отчётов.
Если иногородние составляли в поселении большинство, число их выборных на сборе не могло превышать числа выборных от казаков [46].
Весьма показателен здесь пример хутора Ахтарского (ныне – город Приморско-Ахтарск). – В конце XIX века население хутора составляло 1413 душ: 65 казачьего сословия и 1347 «оседло проживавших с давних пор» иногородних. Вся хуторская земля принадлежала 18 казакам и 21 чиновнику ККВ. Одной из серьёзных проблем хутора являлась неограниченная деятельность питейных заведений, разорявших жителей, однако как-либо урегулировать ситуацию иногороднее подавляющее большинство было не в состоянии – решения об открытии кабаков принимались хуторским правлением, состоявшим исключительно из казаков [47].
Таким образом, осуществление «прав», которыми пользовалось в Кубанской области иногороднее население, становилось лишь ярким свидетельством откровенного бесправия этого населения. Бесправие сотен тысяч людей неизбежно порождало по отношению к ним многочисленные злоупотребления и противозаконные действия со стороны не лучших представителей привилегированного сословия [48].
Необходимо иметь в виду, что сказанное относится к иногородним, владевшим недвижимостью, то есть имевшим оседлость в Кубанской области. Как же тогда жилось иногородним, недвижимостью не владевшим и не имевшим оседлости? – В 1915 году таких насчитывалось 0,6 млн человек [49]. В 1909 году кубанский публицист (до 1902 г. редактор неофициальной части «Кубанских областных ведомостей») Л. М. Мельников писал, что материальное положение данной группы иногороднего населения «почти что граничит с нищетой, так как единственным источником существования [этой категории] является личный физический труд в виде поденной работы, главным образом земледельческой; такой заработок более или менее постоянным бывает лишь в течение одной половины года…» [50].
Самое серьёзное исследование экономического и правового положения иногородних в Кубанской области в начале XX века принадлежит А. И. Шершенко. Вот некоторые из сделанных в его работе выводов и констатаций:
«Меньшинство иногородних зажиточно, громадное же большинство имущественно совершенно не обезпечено. […] Пользование общественным учреждениями, как-то: школою, аптекою, фельдшерскою помощью, хлебо-запасными магазинами по общему правилу иногородним не разрешается, хотя эти учреждения и содержатся на станичные доходы, в смете которых одною из главных статей является посаженная плата. Дети иногородних допускаются в школы лишь в том только случае, если остается свободное место после приема детей казаков и при том, за особую, иногда весьма высокую плату. Лекарства из аптек отпускаются безплатно обыкновенно только казакам. Продовольственныя нужды иногородних также не обезпечены, так как хлебо-запасные магазины предназначены исключительно для казаков. [Иногородние] подчиняются юрисдикции станичнаго суда, состоящаго исключительно из казаков. […] Фактически безправная масса [иногородних] лишена избирательных прав и лишена, таким образом, возможности влиять на изменение законодательных норм путем выборов членов в Государственную Думу». При этом «во многих станицах, где иногородних мало, казаки прямо говорят, что без иногородних им трудно содержать общественныя учреждения. […] Все это развивало в [иногородних] глухое чувство недовольства и создало между казаками и иногородними антагонизм, доходящий иногда […] до открытой вражды и вооруженных столкновений. Эти столкновения приняли бы более крупные размеры, если бы в руках администрации не было возможности во всяком месте и во всякое время призвать для возстановления нарушеннаго порядка военную силу».
Отдельных слов заслуживает положение, в котором иногороднее население находилось в церковных делах.
А. И. Шершенко отмечал: «обостренныя отношения между иногородними и казаками вызывают иногда недоразумения даже из-за посещения станичных церквей» [51]. По свидетельству казака ККВ хорунжего Прасолова, «одна станица отвергла желание „гамселов“ прийти на помощь при постройке новаго храма, причем мотивом отказа служила quasi-„национальная“ гордость: „тоди й гамсел попереду мене у церкви стане“; даже чуть ли не собирались с иногородних брать входную плату, когда новая церковь будет сооружена! […] Как правомочный член прихода, иногородний не признается даже здесь, в церкви, которая игнорирует всякия классовыя рамки, которая сооружена на общия средства всех, не только станичных, но, быть может и далеко „в России“ живущих жертвователей, которая, наконец, содержится и поддерживается общими жертвами „всех православных христиан“, в том числе и иногородних, не менее казаков приверженных к церкви…».
За крещение иногородний платил рубль, а казак – 50 коп. Иногородние смеялись: «Вы на пьятдесять копиек не дохрэщини» [52]…
По словам досоветского автора, «такова картина отношений двух групп населения, одного происхождения, одной национальности, одной религии, но поставленных обстоятельствами друг против друга, как два враждебных лагеря» [53].
ПОЧЕМУ ТЫСЯЧИ КАЗАКОВ ПОДДЕРЖАЛИ СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ?
Вынесенный в заголовок вопрос немаловажен для понимания существа коренного перелома истории России, случившегося в первой трети XX века, – перелома, изменившего жизнь не только нашей страны, но и целого мира.
Итак, почему многие тысячи представителей казачества, одного из привилегированных российских сословий, сделали выбор в пользу большевиков, имевших своей целью радикальный слом прежнего уклада общественной жизни?
Нельзя не признаться: автору этих строк искренне хочется верить, что кому-то из читателей поставленный вопрос покажется ненужным, избыточным – после ознакомления с приведёнными в предыдущем разделе сведениями. Однако, на взгляд автора, их недостаточно.
Для понимания смысла случившегося требуется как можно более полно знать, от чего пришлось отказаться казакам, ставшим красными. Вне всякого сомнения, на красно-казачий выбор повлиял целый ряд факторов. – Необходимо выделить основные.
На рубеже 1900–1910-х депутат Государственной думы от Кубанской области, член фракции кадетов подъесаул К. Л. Бардиж на думских заседаниях и в прессе высказывался о насущных проблемах казачества – например, существование приготовительного разряда и учебных лагерных сборов вызывали казачье недовольство. Но главной проблемой
• «был вопрос о земельной тесноте, о том, что казакам становилось "жить не на что, справляться на службу не за что"». Казачий земельный пай в 20 десятин считался «количеством наименьшим, при котором возможно было бы, не разоряя хозяйства, снаряжаться на службу» [54] (стоит напомнить, средняя величина казачьего надела в Кубанской области накануне 1917 г. составляла 9 десятин).
Таким образом, обессмысливалось само основание особенного уклада казачьей жизни – военная служба со снаряжением за свой счёт. Вряд ли правительственные пособия, безвозмездные и беспроцентные ссуды, предоставлявшиеся казакам в начале XX века, могли вернуть утраченный смысл.
Согласно статистике за 1915 год, более 39 % населения Кубанской области составляли дети до 14 лет. Какое будущее ожидало их в прежней, досоветской России?
• В 1915 году в Кубанской области насчитывалось 555 317 детей школьного возраста (от 7 до 14 лет). Число всех учащихся в начальных и средних школах тогда же составляло 201 134 [55]. Таким образом, начальное или среднее образование получало не более 36 % кубанских детей, то есть даже начальное образование не являлось всеобщим и обязательным.
Немаловажно отметить, что из общего числа учащихся (201 134) только 14 018 училось в средних учебных заведениях области (всего последних тогда имелось 51). Остальные – учились в низших и начальных. Как уже говорилось, казаки составляли 43 % населения области, однако из всех, кто учился, детьми казаков были 118 772 (59 % всех учащихся), из них 110 188 учились в начальных школах [56].
Каков был уровень образования в начальных школах, в которых училось подавляющее большинство не только казачьих, но и всех детей в Российской империи? – На этот счёт существует немало равнозначных свидетельств. Стоит привести одно, принадлежащее ставропольскому губернатору: «Мне не раз приходилось наблюдать, что, ко времени, например, призыва на военную службу, молодые люди, окончившие успешно курс в сельской [читай – начальной. – А. С.] школе, оказывались почти неграмотными» [57].
За чей счёт строились и содержались школы до 1917 года? – Около 30 % выделявшихся на эти цели денег принадлежало казне. Около 70 % – изыскивалось из «других источников», которыми были средства станичных, городских и сельских обществ, сборы за право учения, пожертвования и др. [58]. Таким образом, устройство и содержание школ в досоветское время являлось, по большей части, почётной обязанностью самих граждан. – «...На обязанности Земских Начальников лежит неустанное напоминание крестьянам об устройстве новых училищ. […] Потребную на содержание училища сумму сельское начальство передает в распоряжение педагогического совета училища и последний распоряжается этими суммами самостоятельно, под контролем Дирекции народных училищ, не отдавая отчета сельскому обществу» [59].
Не лучшим было положение с народным здравоохранением:
• В 1915 году в области родилось 135 074 младенца. За этот же год умерло 49 413 детей в возрасте от рождения до 7 лет (к сожалению, статистика смертности от рождения до года в отчёте наказного атамана о состоянии области за 1915 г. отсутствует). Именно на самый ранний детский возраст приходился, с огромным отрывом, больший процент смертности среди всех возрастов – 57,9 % (на втором месте из 9 выделенных возрастных категорий находился возраст свыше 65 лет: 7,9 %; на третьем месте – школьный возраст, от 7 до 14 лет: 7,6 %). Причём число умерших в самом раннем возрасте среди казаков было выше, чем среди неказаков, несмотря на большую численность последних.
Нередкими были случаи отказа больным в приёме в больницы за неимением свободных мест – за 1915 год таких отказов было 1744.
В 1915 году на почти 3,2 млн населения области имелось 90 больниц, приёмных покоев и лазаретов, 214 врачей и 577 фельдшеров (а также 106 повивальных бабок). Смертность от оспы составляла 43 %, от скарлатины – 33, от дифтерита – 24, от 4 видов тифа – 16–20, от кори, кровавого поноса и сибирской язвы – по 14, от коклюша – 10. Число больных сифилисом превышало число больных каждой из названных болезней [60].
В начале XX века российское казачество, в том числе кубанское, представляло собой «военизированную касту, выполнявшую по отношению к своим хозяевам: монархии, аристократии – защитную функцию» [61]. С таким определением, сделанным одним из современных историков, сложно не согласиться:
• В ходе революционных событий 1905–1907 годов казачество широко использовалось властью для подавления народных волнений. Полицейские функции в данный период осуществляли «около 45 тысяч казаков второй и третьей очереди». Казаками одного только 2-го Урупского полка ККВ за неполный 1905 год было убито 15 жителей Кубанской области. Мобилизованные на войну с Японией урупцы в конце 1905 года свидетельствовали: «волей нашего Правительства [мы] были оставлены внутри России для несения полицейской службы. Слепо повинуясь нашему начальству, мы ревностно исполняли все его приказания: били народ плетьми, разгоняли его прикладами, расстреливали безоружных граждан на улицах, топтали их конями, мы охраняли гостиницы и публичные дома, нас отдавали под начальство городовых, которые распоряжались нами в целях своей выгоды…».
Подобная практика неизбежно вызывала в обществе глубочайшее отторжение. Казаков именовали «душителями свободы», «царскими опричниками». По словам самих казаков, «нас весь мир считает братоубийцами. […] нас считают за злых царских собак, нас проклинают отцы и братья тех, кого мы засекли и убили. На нас лежит проклятие всего русского народа. […] Казаки туго понимают, что рабочие, отказываясь работать на фабриках и заводах, требуют увеличить плату за труд, чтобы семьи не умирали с голоду. А казаки лупят их за это, как скот. Когда крестьяне заявляют, что у них мало земли, казаки стреляют в них, как в мишень. Разве за такое заявление по божеским законам следует бить?..» [62]. В декабре 1905 года казаки 2-го Урупского полка, отказавшись нести несвойственную им службу, подняли восстание, которое продолжалось 53 дня.
Вопрос об освобождении казачества от полицейских обязанностей поднимался и думскими депутатами. Например, председатель так называемой казачьей группы во 2-й Государственной думе статистик, историк, общественный деятель Ф. А. Щербина считал привлечение казачьих строевых полков к этим обязанностям «крайне опасным».
Совершенно очевидно, что принуждение казаков к выполнению полицейских функций являлось следствием главной беды прежней России:
• Общий порядок жизни досоветского общества с его сословной организацией и делением людей на привилегированных и неполноценных, казаков и иногородних, господ и холопов – порождал ненависть и вражду, разъединяя и разрушая Россию.
Хотелось бы верить, что именно заключительный из перечисленных факторов являлся определяющим в совершении красно-казачьего выбора. Ведь жизнь в обществе, исполненном ненавистью и враждой, не могла устраивать не только представителей сословий, ограниченных в правах, но и сословий привилегированных. – Конечно же, только лучших из представителей последних. В 1917 году на раде черноморских станиц делегаты от станицы Новодеревянковской на вопрос, желают ли казаки и впредь оставаться казаками, ответили: «нет, мы не желаем быть казаками» [63]. Можно ли объяснить подобный ответ одним только осознанием невозможности дальнейшего несения воинской службы за свой счёт?
В чём видит высшую ценность тот, кто сумел человеческое в себе хотя бы немного и ненадолго поставить выше животного? – В правде. Правда – не абстракция. Она жива. Она и есть жизнь, будучи не только одним из имён, но и содержанием Создателя существующего. Иными словами, главное, что нужно человеку, – подлинное бытие, жизнь, но не смерть. Для понимания, что есть правда (подлинное бытие, жизнь), необходимо соблюдать, в общем-то, простое условие – следовать голосу совести, всегда совпадающему с евангельскими словами: поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой.
Пренебрежение голосом совести неизбежно и закономерно рождает представление, что правд много, что «правда у каждого своя». Тогда Бог на устах пренебрегающего превращается из Слова в пустословие. Тогда становится возможным существование, например, «своей казачьей правды».
Замечательно и как-то по-детски искренне об этом рассказал Фёдор Елисеев, один из самых известных белоказаков. Уже в марте 1918 года он стал во главе антисоветского казачьего восстания в Кавказском отделе Кубанской области. О причинах восстания он писал так: «Видно было, что только крайняя необходимость заставила казаков взяться за оружие, чтобы отстоять свое казачье право [курсив наш. – А. С.]».
В чём же состояло последнее? – Елисеев образцово честен: «Не понравилась казакам в станицах новая власть, с равными правами иногородних, которые, конечно, подняли головы [полужирный шрифт наш. – А. С.]…» [64]. «Коротко пояснил о поднятом восстании против красных. Сказал сжато, по сути дела, но зато мои старики, в особенности Стуколов [бывший станичный атаман. – А. С.] – умный, активный, ненавидевший все мужичье […] – уж он „распространился обо всем“, чем щедро подлил масла в казачий огонь» [65].
Стоит вдуматься в слова Елисеева, сравнить их с приведёнными выше. Сравнить со словами постановления, принятого красными казаками на совещании в Петрограде 29 ноября 1917 года: «…вручить власть трудовому народу на принципе: все население участвует в гражданском управлении на равных началах» [66].
Слова Елисеева – откровеннейшее признание о существе антисоветского выбора. За что воевали белоказаки? По свидетельству Елисеева (которое так явно соответствует описанным в предыдущем разделе общественным отношениям) – за сохранение бесправия ненавидимого «мужичья». Иными словами, за Россию, поделённую на привилегированных казаков и неполноценных иногородних. За Россию разобщённую, живущую ненавистью и враждой. За свой, местечковый, узко-сословный интерес, скорее животный, чем человеческий. Воевал ли за это каждый из них? – Наверняка, нет. Перед нами обобщающее признание об изначальном, корневом, главном мотиве бело-казачьей борьбы.
Показательно, что такую же мотивацию имели и прочие участники белого дела. По ещё более честному свидетельству, «большинство среди представителей интеллигентных кругов, в особенности аристократических и состоятельных, смотрело на революцию, как на мужицкий, хамский бунт, лишивший их благополучия, мирного и безмятежного жития. Этот бунт надо усмирить, бунтовщиков примерно наказать, – и всё пойдет по-старому. Многие с наслаждением мечтали, как они начнут наводить порядок поркой, кнутом и нагайкой. А некоторые, по мере продвижения добровольческих войск на север, устремлялись уже в свои освобожденные имения и там начинали восстанавливать свои права, производя суд и расправу…» [67].
Поборники «своей правды» – казачьей ли, другой ли сословной – тогда проиграли. Победили сторонники единственной, настоящей.
Воплотилась ли в жизнь настоящая правда после победы её сторонников, среди которых были тысячи кубанских казаков? – Отчасти. Точнее, немалою частью.
Как известно, в период так называемого сталинизма (1921–1953 гг.) число только расстрелянных составило почти 800 тысяч человек [68]. Среди них были и тысячи казаков (примечательно, что не только антисоветских по убеждениям и деятельности).
Однако ограничиваться подобными констатациями в оценках советской эпохи, мягко говоря, неразумно. История советского проекта – есть сложное многообразие. Её невозможно свести к репрессированию невинных, трагедии голода 1932–1933 годов и насаждению атеизма. Проводниками названных преступлений являлись, вероятно, многие тысячи человек. Они работали на разрушение советского общества. Строилось же оно многими миллионами людей-созидателей, не причастных к преступлениям и неправдам.
Как творческая деятельность искренних восприемников советской идеи отразилась на Кубани и её жителях? –
• Если в 1915 году полноценное, среднее образование в Кубанской области получали 14 018 детей (ещё 187 116 учились в низших и начальных училищах), высших учебных заведений в области не было – то в 1941 году в полноценных общеобразовательных школах и средних специальных учебных заведениях Краснодарского края училось 626,7 тыс. детей, ещё 7,7 тыс. человек были студентами краевых вузов.
• Если в 1915 году на 3,2 млн населения Кубанской области имелось 214 врачей и 577 фельдшеров – то в 1941 году в Краснодарском крае с таким же [69] населением количество врачей составляло 2463. Если в 1915 году во всех больницах, приёмных покоях и лазаретах области насчитывалось 2830 [70] мест – то в 1941 году край имел больницы на 13 200 человек [71].
• После 1917 года каждый человек на Кубани, как и во всей стране, вдруг получил не только гарантированные работу и жильё, но и другие немыслимые прежде социальные гарантии: от продолжительности рабочего дня (не более 8 часов, тогда как в досоветской России – не менее 8,7 [72]) и охраны труда до пенсий, многочисленных льгот и пособий, оплачиваемых обычных и декретных отпусков.
В советский период произошло так называемое расказачивание, означавшее упразднение казачьего сословия со всеми его обязанностями (в первую очередь, по несению воинской службы со снаряжением за свой счёт) и привилегиями.
Что казаки получили взамен? –
• Уже в декабре 1917 года советское правительство отменило обязательную военную повинность казаков, заменив постоянную службу краткосрочным обучением при станицах. Обмундирование и снаряжение казаков, призванных на военную службу, принималось на счёт государства. Еженедельные дежурства казаков при станичных правлениях, зимние занятия, смотры и лагеря, отвлекавшие казаков от ведения хозяйства, были отменены. Устанавливалась полная свобода передвижения казаков [73].
Изданным в мае 1918 года декретом СНК трудовому казачеству (совместно и на равных правах с проживающими на казачьих землях трудовым крестьянством и рабочими) предоставлялось право организации советской власти в форме войсковых (или областных), районных, станичных Советов казачьих, крестьянских и рабочих депутатов.
Для согласованной работы и разрешения государственных вопросов кубанскому казачеству было предоставлено 4 места во ВЦИК – высшем органе государственной власти Советского государства. Представителей всех казачьих войск во ВЦИК было 20 – они образовали Казачью секцию, делегировавшую своих членов во все Народные комиссариаты для разрешения вопросов, касающихся казачьих областей и войск.
• Уже в 1918 году войсковым Советам казачьих, крестьянских и рабочих депутатов предписывалось «немедленно приступить к формированию казачьих частей Красной Армии, принимая при этом во внимание все бытовые и военные особенности казаков». Подтверждалось, что формирование, содержание (в том числе, оружие, обмундирование, снаряжение людское и конское, конский состав и пр.) казачьих войск производится за счёт общегосударственных средств. При желании казаки могли являться на службу со своим снаряжением, обмундированием и конями – стоимость всего этого подлежала возмещению государством [74].
В 1920-е годы, после окончания Гражданской войны, стали создаваться территориальные воинские части с привлечением казачества [75]. В 1936 году «появилась возможность для формирования и комплектования не только территориальных, но и кадровых казачьих частей и соединений» РККА [76].
• Как и все граждане государства, казаки были обложены налогом, который, по сделанной в 1925 году оценке, «кажется казачеству незатруднительным». Вместе с тем «казак учел выгоды того, что ему не приходится нести военного бремени, как раньше».
• Казаки обрели равноправие со всеми прочими гражданами советской страны. – Никаких привилегий в землепользовании и местном самоуправлении они уже не имели. Трудовому казачеству новая власть благоволила; сопротивлявшемуся её мероприятиям, в том числе кулацкому, – пришлось нелегко:
Уже в середине 1920-х годов большевики «взяли курс на казака», провозгласив политику «лицом к казачеству». Партийное руководство «прямо формулировало как политическую задачу "оказачивание" советов, да и региональных партийных комитетов». – Казаки стали активно вовлекаться в органы управления. «Наиболее авторитетные, активные, толковые и лойяльные казаки решительно выдвигались на руководящую советскую и хозяйственную работу от станицы до [Северо-Кавказского. – А. С.] Края с курсом на казака-председателя станичного совета» [77]. В советской документации середины 1920-х отмечалось: «казак попёр в советы и у нас спрашивать не стал» [78];
В апреле 1930 года первый секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) А. А. Андреев на бюро крайкома ставил задачу: «Нельзя ли было бы […] чтобы 50 % председателей колхозов в казачьих районах было обеспечено за казаками, чтобы не менее 50 % председателей советов были казаки. Не верю я, чтобы в станице Уманской, или в Щербиновской, или в Кисляковской и т. д., не верю, чтобы из количества 2000–3000 дворов не нашлось ни одного толкового казака для того, чтобы быть председателем совета. […] Вот это требование надо предъявить, поставить и через 1,5–2 месяца проверить, как кто выполнил»;
В 1931 году, в связи с проведением коллективизации и выселением кулаков, преемник А. А. Андреева на посту первого секретаря крайкома ВКП(б) Б. П. Шеболдаев инструктировал подчинённых: «Необходимо соблюдать строго-классовый подход при отборе хозяйств, подлежащих выселению, и в особенности необходимо осторожное отношение к казаку-середняку, бывшему рядовому участнику белого движения. С особой тщательностью нужно добиться полной очистки […] районов от кулацко-белогвардейского элемента из так называемого иногороднего населения, что особенно важно в связи с наличием попыток со стороны классово-враждебных элементов истолковать лозунг партии о ликвидации кулачества, как "ликвидации казачества", и мероприятия по выселению кулачества, как меру расказачивания» [79];
В конце 1932 – начале 1933 года состоялась депортация населения из нескольких кубанских станиц – выселению подверглись хозяйства единоличников и колхозников, «наиболее злостно саботировавших хлебозаготовки» [80]. Больше всего пострадали станицы Полтавская, Медведовская, Урупская: из 47,5 тыс. их жителей было выселено 45,6 тыс. В общей сложности было депортировано около 62 тыс. жителей станиц;
Во второй половине 1930-х казаки получили право носить свою форму (черкески) на службе в РККА, право развивать и пропагандировать свои обычаи. Была воссоздана система подготовки молодых казаков: в кружках «ворошиловских кавалеристов» молодёжь не только получала военные навыки, но и знакомилась с казачьими традициями. Начавшуюся в середине 1930-х кампанию «за советское казачество» некоторые авторы характеризуют как комплекс мер по «оказачиванию» – уже не советов и парткомов, а части населения [81].
Самый верный критерий оценки деятельности человека известен: «По плодам их узнаете их».
Основным плодом деятельности подлинных творцов советской истории – непричастных к неправдам людей-созидателей, всем сердцем принявших лучшее в советской идее, стало новое общество, больше не разделённое ненавистью на привилегированных и неполноценных, казаков и иногородних. Уже в 1930-е подавляющее большинство жителей огромной страны получило равные и практически неограниченные возможности самореализации, за исключением широкой возможности наживаться за счёт чужого труда. Рождённый даже в самой глухой деревне теперь мог стать врачом и учителем, спортсменом и учёным, военным и человеком искусства, инженером и руководителем государства. Подобных примеров человеческая история не знала.
Лучшие из тех, кто созидал советский проект, сражались и трудились не ради своего отдельного интереса. Не ради пользы только своих детей, только своей семьи, своего человеческого сообщества. Те, кто живёт ради своего – живёт во имя корысти. Лучшие из советских людей стремились и сумели стать выше неё. Большей ценности, чем подобные образцы человеческого целеполагания, не существует.
Автору этих строк, опубликовавшему несколько книг по истории Церкви, в завершение данного текста никак не обойтись без акцента на очевидном факте, который выглядит парадоксальным. – Своею деятельностью лучшие представители советского общества, в котором всю его историю пропагандировался атеизм, способствовали извечной борьбе с антихристианским началом.
В рядах восставших против сословных чванства и спеси, розни и ненависти (несомненно, антихристианских общественных явлений), против основанного на них жизненного порядка, не по-христиански, но по-фарисейски освящаемого «казенным ведомством Православнаго Исповедания» (как была названа организация Церкви в Российской империи на одном из заседаний Государственной думы в 1910 г. [82]), находилось множество казаков. Для полноценного понимания значения красно-казачьего выбора важно не забывать: казакам, в отличие от многих выбравших советскую сторону и рисковавших разве только потерей «своих цепей», было что терять. Прежде привилегированные – они презрели собственные преимущества, «свою казачью правду» ради Правды…
Возделываемые на необъятном поле исторического знания плоды весьма многообразны. Те, которые мы получаем, культивируя на нём судьбы подобных людей (стремившихся стать выше корысти), – среди наиболее ценных и жизненно важных для нашего общества.
Источники и литература:
1. Клавинг В. Гражданская война в России: Белые армии. М., СПб., 2003. С. 20.
2. Асташов А. Б. Социальный состав Красной армии и Флота по переписи 1920 г. // Вестник РГГУ. 2010. № 7 (50). С. 110–113.
3. Ганин А. В. Семь «почему» российской Гражданской войны. М., 2018. С. 408.
4. Булгаков М. А. Пьесы. М., 1987. С. 117, 98.
5. Д. М. Воспоминания // Первопоходник. Летопись Белой борьбы. № 15. Октябрь 1973 г. Год издания третий. С. 27.
6. Деникинъ А. И. Очерки Русской Смуты. Томъ второй. Борьба Генерала Корнилова. Августъ 1917 г. Апр;ль 1818 г. Paris, 1922. С. 205.
7. Деникин А. И., фон Лампе А. А. Трагедия Белой армии. М., 1991. С. 28.
8. Елисеев Ф. И. С Корниловским конным. М., 2003. С. 461, 508.
9. Гуль Р. Ледяной походъ (съ Корниловымъ). Берлинъ, 1921. С. 23, 105.
10. Протоколы и стенограммы заседаний Кубанских краевой и Законодательной Рад. 1917–1920 гг. Том 1. Краснодар, 2016. С. 191, 192.
11. Голос Трудового Казачества. 1920. 1 февраля. № 1. С. 12.
12. То же. 15 ноября. № 16. С. 8.
13. Крутоголов Ф. Ф. Огненные версты. Записки участника Гражданской войны на Юге России. Краснодар, 1975. С. 151.
14. Голос Трудового Казачества. 1920. 20 февраля. № 2–3. С. 4.
15. То же. 15 марта. № 4. С. 8.
16. Куценко И. Я. Победители и побежденные. Кубанское казачество: история и судьбы. Кн. 2. Разгром сословного войска. Краснодар, 2014. С. 572, 423, 395, 426.
17. Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. С. 70.
18. Полное собранiе законовъ Россiйской имперiи. Собранiе второе. Томъ XXXV. Отд;ленiе второе. 1860. Отъ № 36059–36489. СПб., 1862. С. 391.
19. Короленко П. П. Переселенiе казаковъ за Кубань въ 1861 г. съ приложенiемъ документовъ и записки полковника Шарапа // Кубанскiй сборникъ. 1911 годъ. Изданiе Кубанскаго Областного Статистическаго Комитета. Подъ редакцiей Л. Т. Соколова. Томъ XVI. Екатеринодаръ, 1911. С. 322.
20. Там же. С. 556, 557.
21. Полное собранiе законовъ Россiйской имперiи. Собранiе второе. Томъ VII. 1832. Отъ № 5053–5876. СПб., 1833. С. 883.
22. То же. Томъ XLIV. Отд;ленiе второе. 1869. Отъ № 47358–47861 и Дополненiя. СПб., 1873. С. 416, 417.
23. Очеркъ казачьихъ войскъ. Составилъ Михаилъ Хорошхинъ. СПб., 1884. С. 29.
24. Отчетъ начальника Кубанской области и наказнаго атамана Кубанскаго казачьяго войска о состоянiи области за 1915 годъ. Екатеринодаръ, 1916. С. 14.
25. Там же. С. 11, 25, 26.
26. Стол;тiе военнаго министерства. 1802–1902. Землеустройство казачьихъ воискъ. Историческiй очеркъ. СПб., 1911. С. 198, 193, 176, 178.
27. Отчетъ начальника Кубанской области и наказнаго атамана Кубанскаго казачьяго войска о состоянiи области за 1915 годъ. Екатеринодаръ, 1916. С. 27.
28. Там же. С. 160, 167, 194, 195, 225, 230, 283, 285, 288, 292.
29. Кубанское казачье войско. 1696–1888 г. Сборникъ краткихъ св;д;нiй о войск;. Изданный подъ редакцiею Д;йствительнаго Члена Кубанскаго Областнаго Статистическаго Комитета Е. Д. Фелицына. Воронежъ, 1888. С. 471.
30. Ладоха Г. Очерки гражданской борьбы на Кубани. Краснодар, 1923. С. 11.
31. Законы о воинской повинности казачьихъ войскъ. Изданiе „В;стника Казачьихъ Войскъ“–неоффицiальное. СПб., 1901. С. 6, 13, 7, 5, 8, 9.
32. Военная энциклопедiя [Т. 18]. Пг., 1915. С. 450.
33. Положенiе объ общественномъ управленiи станицъ казачьихъ войскъ. (Собр. Узаконен. и Распоряж. Правит. 1891 г., № 73, ст. 771). Изданiе «В;стника Казачьихъ войскъ» неоффицiальное. СПб., 1901. С. 4–8.
34. Куценко И. Я. Победители и побежденные. Кубанское казачество: история и судьбы. Кн. 1. Императорский поместный этнос. Краснодар, 2010. С. 295, 296, 255, 256.
35. Отчетъ начальника Кубанской области и наказнаго атамана Кубанскаго казачьяго войска о состоянiи области за 1915 годъ. Екатеринодаръ, 1916. С. 15, 96.
36. Россия. 1913 год. Статистико-документальный справочник. СПб., 1995. С. 23.
37. Отчетъ начальника Кубанской области и наказнаго атамана Кубанскаго казачьяго войска о состоянiи области за 1915 годъ. Екатеринодаръ, 1916. С. В;домость № 2-й (после с. 312).
38. Рубакинъ Н. А. Россiя въ цифрахъ. Страна. Народъ. Сословiя. Классы. Опытъ статистической характеристики сословно-классоваго состава населенiя русскаго государства. (На основанiи оффицiальныхъ и научныхъ изсл;дованiй). СПб., 1912. С. 206, 207.
39. Великая Россiя. 1919. 28 (11) апр;ля. № 193. С. 3.
40. Рубакинъ Н. А. Россiя въ цифрахъ. Страна. Народъ. Сословiя. Классы. Опытъ статистической характеристики сословно-классоваго состава населенiя русскаго государства. (На основанiи оффицiальныхъ и научныхъ изсл;дованiй). СПб., 1912. С. 150, 151.
41. Там же. С. 151.
42. Мельниковъ Л. М. Иногороднiе въ Кубанской области // Кубанскiй Сборникъ. Труды Кубанскаго Областного Статистическаго Комитета, издаваемые подъ редакцiей С. В. Руденко, Д;йствительнаго Члена-Секретаря Кубанскаго Областного Статистическаго Комитета. Томъ VI. 1900 годъ. Екатеринодаръ, 1900. С. 88, 97.
43. Там же. С. 97–99.
44. Дикарев М. О царскихъ загадкахъ // Этнографическое обозр;нiе. Изданiе Этнографическаго Отд;ла Императорскаго Общества Любителей Естествознанiя, Антропологiи и Этнографiи, состоящаго при Московскомъ университет;. 1896, № 4. Подъ редакцiей Н. А. Янчука. М., 1896. С. 3, 4.
45. Куценко И. Я. Победители и побежденные. Кубанское казачество: история и судьбы. Кн. 1. Императорский поместный этнос. Краснодар, 2010. С. 185.
46. Положенiе объ общественномъ управленiи станицъ казачьихъ войскъ. (Собр. Узаконен. и Распоряж. Правит. 1891 г., № 73, ст. 771). Изданiе «В;стника Казачьихъ войскъ» неоффицiальное. СПб., 1901. С. 5.
47. ГАКК. Ф. 418. Оп. 1. Д. 614. Л. 21, 12, 64, 12 об.
48. Мельниковъ Л. М. Иногороднiе въ Кубанской области // Кубанскiй Сборникъ. Труды Кубанскаго Областного Статистическаго Комитета, издаваемые подъ редакцiей С. В. Руденко, Д;йствительнаго Члена-Секретаря Кубанскаго Областного Статистическаго Комитета. Томъ VI. 1900 годъ. Екатеринодаръ, 1900. С. 104, 112–114, 132, 118, 119, 122–125.
49. Отчетъ начальника Кубанской области и наказнаго атамана Кубанскаго казачьяго войска о состоянiи области за 1915 годъ. Екатеринодаръ, 1916. С. 17.
50. Ладоха Г. Очерки гражданской борьбы на Кубани. Краснодар, 1923. С. 21.
51. Шершенко А. И. Правовое и экономическое положенiе иногороднихъ на С;верномъ Кавказ; въ связи съ хозяйственнымъ развитiемъ края. Вып. I. Кубанская область. Статистическiй очеркъ. Екатеринодаръ, 1906. С. 42, 46, 50, 47, 17, 18.
52. Горюнов П. О казачьем вопросе. (Из наблюдений и опыта работы по Ейскому Району Донского Округа). Новочеркасск, 1925. С. 8.
53. Мельниковъ Л. М. Иногороднiе въ Кубанской области // Кубанскiй Сборникъ. Труды Кубанскаго Областного Статистическаго Комитета, издаваемые подъ редакцiей С. В. Руденко, Д;йствительнаго Члена-Секретаря Кубанскаго Областного Статистическаго Комитета. Томъ VI. 1900 годъ. Екатеринодаръ, 1900. С. 127, 134.
54. Куценко И. Я. Победители и побежденные. Кубанское казачество: история и судьбы. Кн. 1. Императорский поместный этнос. Краснодар, 2010. С. 173, 172, 180.
55. Отчетъ начальника Кубанской области и наказнаго атамана Кубанскаго казачьяго войска о состоянiи области за 1915 годъ. Екатеринодаръ, 1916. С. 13, 85.
56. Там же. С. 86.
57. Ставропольскiя епархiальныя в;домости. № 24-й. 1897-й годъ. 16-го декабря. С. 1393.
58. Отчетъ начальника Кубанской области и наказнаго атамана Кубанскаго казачьяго войска о состоянiи области за 1915 годъ. Екатеринодаръ, 1916. С. 89, 90.
59. Ставропольскiя епархiальныя в;домости. № 24-й. 1897-й годъ. 16-го декабря. С. 1391.
60. Отчетъ начальника Кубанской области и наказнаго атамана Кубанскаго казачьяго войска о состоянiи области за 1915 годъ. Екатеринодаръ, 1916. С. 13, 7, б/н (после 10), 105, 117, 118, 124–134, 136.
61. Куценко И. Я. Победители и побежденные. Кубанское казачество: история и судьбы. Кн. 1. Императорский поместный этнос. Краснодар, 2010. С. 383.
62. Там же. С. 456, 455, 270, 390, 272.
63. Там же. С. 401.
64. Сайт «Первопоходник. Летопись Белой борьбы» [Электронный ресурс]: Елисеев Ф. Кавказское восстание (март месяц 1918 г.) // Первопоходник. 1972. № 6. Апрель. URL: http://pervopohodnik.ru/publ/19-1-0-244 (дата обращения: 22.05.2024).
65. Елисеев Ф. И. С Корниловским конным. М., 2003. С. 184, 180.
66. Куценко И. Я. Победители и побежденные. Кубанское казачество: история и судьбы. Кн. 2. Разгром сословного войска. Краснодар, 2014. С. 367, 368.
67. Шавельский Г., протопресвитер. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Издание третье. М., 2010. С. 629, 628.
68. Земсков В. Н. Сталин и народ. Почему не было восстания. М., 2014. С. 62, 63.
69. Жиромская В. Б., Исупов В. А., Корнилов Г. Е. Население России в 1939–1945 гг. // Вестник Российской Академии Наук. 2020. Том 90. № 9. С. 852.
70. Отчетъ начальника Кубанской области и наказнаго атамана Кубанскаго казачьяго войска о состоянiи области за 1915 годъ. Екатеринодаръ, 1916. С. 101, 102, 109, 110, 112.
71. Народное хозяйство РСФСР за 60 лет. Статистический ежегодник. М., 1977. С. 295, 311, 309, 278, 282.
72. СССР в цифрах. Статистический сборник. М., 1958. С. 420.
73. Куценко И. Я. Победители и побежденные. Кубанское казачество: история и судьбы. Кн. 2. Разгром сословного войска. Краснодар, 2014. С. 359, 361, 362.
74. Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917–1918 гг. М., 1942. С. 533–535.
75. Скорик А. П. Расказачивание как политика и социальный процесс на Дону в 1920-е годы // Вестник ВолГУ. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. 2019. Т. 24. № 4. С. 105.
76. Курков Г. М. Кубанские и донские казачьи кавалерийские формирования в 1936–1945 гг.: историческое исследование. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 2006. С. 13.
77. Горюнов П. О казачьем вопросе. (Из наблюдений и опыта работы по Ейскому Району Донского Округа). Новочеркасск, 1925. С. 16, 29–32.
78. Панкова-Козочкина Т. В. Казаки и крестьяне Юга России в 1920-х годах: социально-политическая жизнь и хозяйственно-экономическая деятельность. Диссертация на соискание учёной степени доктора исторических наук. На правах рукописи. Новочеркасск, 2016. С. 472.
79. Скорик А. П. Расказачивание как политика и социальный процесс на Дону в 1920-е годы // Вестник ВолГУ. Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. 2019. Т. 24. № 4. С. 108.
80. Чернопицкий П. Г. Голод 1932–1933 г. на Кубани // Родная Кубань. 2002. № 3. С. 30.
81. Скорик А. П., Бондарев В. А. Расказачивание на Юге России в 1930-х годах: исторические мифы и реальность // Отечественная история. 2008. № 5. Сентябрь–октябрь. С. 100, 104, 105.
82. Прибавленiя къ Церковнымъ в;домостямъ, № 27. 5 iюля 1914 года. С. 1196, 1195.
Бумажная версия:
Селиверстов А. В. Кубанское казачество в Гражданской войне: о причинах красного выбора казаков // Вопросы истории. 2024. № 9. С. 32–51.
Свидетельство о публикации №224100401237
Спасибо автору.
О расказачивании.
Расказачивание - наш позор, и это то, за что я как коммунист испытываю раскаяние.
Но тут есть об'яснение.
Казаки до революции играли примерно ту же роль, что сейчас ОМОН.
Помните песню:
"Вдруг КАЗАЦКИЙ раз'езд
Перерезал нам путь,
Наша тройка, как вкопана, стала.
Кто-то выстрелил вдруг
Прямо девушке в грудь,
И она, как цветочек, завяла..."
Слово "казацкий" затем из соображений "политкорректности" было заменено на "жандармский".
Во время революции в ЧК шли многие из тех, кто сидел на каторге, в том числе, на "столыпинской" (по жестокости сопоставимой с ГУЛАГом, хотя, конечно, в меньших масштабах). Озлобленные, многие сдвинутые умом. И в 1919 году они воспользовались возможностью отомстить...
Ну, и еще я как-то бабушку свою спросил: "Вот, приходили в Гражданскую в поселки белые, красные, зеленые, немцы, чехи, англичане, поляки... Кого боялись больше?"
Она сказала:
"Когда приходили "красные" - они расстреляют 5-10 человек: кого-нибудь из местных богатеев, предводителя дворянства, иногда (реже) попа, тех, кто служил в местной полиции или тюрьме.
Когда приходили "белые" и интервенты - расстреливали 20-30 человек: родственников красноармейцев, местных комсомольцев, иногда - учителя местной школы ("от вашего учения вся крамола"), кого-нибудь из рабочих местной фабрики или депо - для острастки.
Когда приходила банда - убивали человек 200: грабят, насилуют, кто сопротивляется - убивают."
Я спрашиваю: "А кого, все-таки, больше всего боялись?"
Она отвечает: "Казаков. Эти вообще никого не щадили. Озлоблены были страшно и убивали всех, кто попадется. И сопротивляться им бесполезно: воины они умелые, любой отряд местной самообороны сметут, даже не заметив".
- "А какие казаки страшнее, "красные" или "белые"?
Она отвечает: "Без разницы".
Ну, и большевики, понятное дело, видели тогда в казаках врагов, забыв про классовый подход, что казаки - это сословие, а не класс, и в классовом плане казаки неоднородны.
В условиях общего ожесточения Гражданской войны борьба с казаками приняла характер настоящей кровавой оргии.
Большевистское руководство достаточно быстро поняло, что делаем что-то не то, "расказачивание" сразу было об'явлено ошибкой, но дело-то сделано... Кучу народа побили, а потом: "извините, ошибочка вышла".
Поэтому вина за это на мне и на моих единомышленниках будет висеть пожизненно.
О покаянии. Насчет убийства царской семьи - не будет от меня покаяния, есть лишь сожаление.
Насчет расказачивания...
Если вы увидите демонстративный, на камеру, обряд "покаяния" - не верьте, это лицедейство. Если покаяние будет (может быть, уже есть), оно будет внутреннее, не демонстративное, не напоказ. Причем, возможно, мы сами, "изнутри", не поймем, что это покаяние, это можно будет заметить только со стороны...
(СВ 2019)
Сергей Столбун 04.10.2024 19:41 Заявить о нарушении
Соответственно, покаяние за то, что ты не совершал, это лишь нелепая профанация таинства.
Большевики той поры были разными, и на Суде каждый из них уже ответил за своё. Как и каждый из тогда живших.
Если же всё-таки обобщать и рассуждать об ответственности советской власти (центральной, а не её многочисленных местных вариаций), то расказачивание, под которым уместно понимать не более чем "упразднение казачьего сословия со всеми его обязанностями (в первую очередь, по несению воинской службы со снаряжением за свой счёт) и привилегиями", – точно не то, что ей можно вменить в вину.
Александр Селиверстов 20.10.2024 23:14 Заявить о нарушении