2. Микулинец

2. МИКУЛИНЕЦ. В 1367 году, когда на Москве уже вовсю начали возводить стены и башни, к Дмитрию примчался великий тверской князь Василий Михайлович Кашинский с жалобой на своего племянника Михаила Микулинского - единственного из Александровичей, пережившего мор.

В тверском семействе в ту пору возник яростный спор вокруг выморочного наследства Семена Константиновича Дорогобужского. В завещании было указано имя Михаила, которого поддержал и тверской владыка Василий, однако по древнему закону удел был должен достаться Семенову брату Еремею. Ни Еремей, ни даже великий князь Василий Кашинский в Твери особым авторитетом никогда не пользовались. Зато Михаил был там неизменным победителем всех без исключения местных «хит-парадов». Москве же он был опасен в первую очередь тем, что являлся последним представителем княжеского клана, имевшего с потомством Ивана Калиты давний кровный счет. Исходя из всего этого, и опасаясь нового всплеска старой родовой войны, митрополит Алексий присудил выморочный удел Еремею, а епископу Василию устроил выволочку за самоуправство и недальновидность.

Одержав победу в московском суде, Еремей с Василием немедленно отправились в Тверь, приказали своим людям ловить по всему городу сторонников Михаила с тем, чтобы хорошенько почистить их сундуки и кладовые, а сами двинулись с войском к выигранному по суду Вертязину. «Ответчик» Михаил был уже там. Подчиняться приговору «главного попа» и какого-то там пацана, считающего себя великим князем, он не собирался. Ему было глубоко наплевать на то, сколько его дружинников и ополченцев лягут в бою, сражаясь за его, Михайлову, честь, и потому бои у стен Вертязина разыгрались нешуточные. Взять город своими силами «истцам» не удалось. Осада затянулась, и Василию пришлось звать на помощь «судебных приставов». Московский и волокский полки выбили непокорного Михаила из спорной крепости и передали ее «истцу» Еремею. Михаил собрал остатки своей дружины и ушел в Литву звать на помощь тамошнюю «братву».

В том же году до Русской Земли вновь долетели отголоски ордынской смуты. Разросшиеся на благодатной почве бешеной татарской междоусобицы красненькие цветочки, начали, наконец, давать первые, еще пока не очень зрелые, но уже вовсю налившиеся человеческой кровью ягодки. Золотая Орда слабела, порядок в степи рушился буквально на глазах, и, как результат, по волжским и донским берегам резко умножились грабежи.

Сначала новгородские ушкуйники в силе немалой спустились по Волге до Нижнего Новгорода и разнесли в клочья местную ярмарку, ограбив всех «бесерменских» купцов. Благо, что хоть своих-то тогда не тронули. От Нижнего ушкуйники поворотили на Каму и, двигаясь вверх по реке, совершенно разорили ее берега плоть до стен самого Булгара. Нагрузившись награбленным добром и тяжко ополонившись, они отправились в обратный путь и без каких-либо помех со стороны владимирских властей добрались до рубежей Великого Новгорода.

Замешательство, вызванное внезапным нападением русских, царило в Булгаре недолго. Всего через пару месяцев булгарский князь Булат-Темир, над которым страх перед ордынскими властями тоже уже давно не давлел, даже и не пытаясь разобраться в том, кто из россиян его грабил, отомстил за разорение своих земель внезапным набегом на окраинные суздальские волости. Дмитрий-Фома с сыном Василием Кирдяпой и братом Борисом, совокупив свои полки с московской ратью, долго гнались за нежданным гостем, желая проводить его с почестями, и нагнали уже на берегу реки Пьяны. В яростной скоротечной схватке булгарское войско было почти полностью истреблено. Сам Булат-Темир с горсткой телохранителей, оставив нижегородцам пленных и весь обоз, ускакал в Булгар, где его уже несколько дней терпеливо ждали люди сарайского царя Азиза. С оставшимся без войска и потому совсем нестрашным булгарским князем ордынцы не церемонились. Потыкав его ножиками, чтоб не мучался, они всего за пару минут покончили с недолгой независимостью Волжской Булгарии, возвратив ее в лоно Золотой Орды.

Меж тем разорительная пробежка новгородских ушкуйников по нижегородской ярмарке, где с «бессерменами» торговали абсолютно все, включая и московское купечество, и откуда часть сборов регулярно отсылалась в великокняжескую казну, остаться вовсе безнаказанной не могла. Московские власти немедленно потребовали от Господина Великого Новгорода возмещения понесенных убытков, и после привычных уже долгих препирательств, сопровождавшихся захватом заложников и звоном оружия, республике пришлось-таки раскошелиться.

23 октября 1367 года на Русь вернулся Михаил Александрович Микулинский, который вел с собой русско-литовскую рать. Михаил шел садится на Тверской стол, шел без крови и разорения, шел туда, где его с нетерпением ждали, шел как освободитель. В Тверь вступили под ликующие крики толпы. Василий Кашинский в чем был, в том и ускакал, без казны, без охраны, без бояр. Вслед за ним кинулись врассыпную кашинские ратники и мытари. Иных, кто не успел сбежать, горожане побили или перевязали. Владыка Василий, не теряя ни минуты, отправился в Кашин и принялся уговаривать свергнутого тверского князя помириться с племянником и не длить более вражду с ним. Василию Кашинскому пришлось уступить Михаилу Тверь вместе со всеми правами на великий стол, отпустить пленников и вернуть все, что было награблено его людьми в Твери и в Михайловой вотчине, да, кроме того, заплатить выкуп литовской «братве» за неприкосновенность собственных владений. Двоюродный брат Михаила, Еремей, тоже поначалу подчинился самопровозглашенному тверскому государю, вернув ему выспоренный в московском суде Семенов удел, но затем вдруг быстро собрался и подался на Москву. В Москве беглеца встретили радушно, но влезать в тверскую смуту пока не стали. Главные силы великого князя в ту пору находились на западном рубеже.

В начале 1368 года немцы неожиданным налетом напали на Псков, разграбили окрестные села и едва не захватили сам город. Новгород вовремя прийти на помощь «младшему брату» не захотел или, что скорее всего, не сумел. Ему и самому сейчас приходилось несладко. Шведы вновь поставили в устье Невы крепость Орешек, и теперь новгородцы безуспешно пытались их оттуда выбить. За дело пришлось браться Москве, которая и сама уже начала верить в то, что ей самим Провидением уготована миссия заступницы Земли Русской. Владимир Серпуховской, уже в те юные годы прозванный Храбрым, отправился с московскими полками в Новгород, соединился там с местным ополчением и стремительным маршем двинулся к Изборску, к которому с запада столь же стремительно приближались войска ливонцев. За Изборск русские и немцы сражались две недели. Затем, подсчитав потери, ливонцы свернули лагерь и убрались восвояси.

На исходе весны того же года в Кашине умер последний из сыновей Михаила Святого, князь Василий Михайлович. Сразу вслед за этим в Тверь пришло официальное приглашение Михаилу Микулинскому прибыть в Москву на новый суд с Еремеем. Митрополит Алексий особой грамотой лично гарантировал тверскому князю его неприкосновенность. Был ли во всем этом какой-то изначальный подвох, или ничего худого против тверского смутьяна московские власти вовсе даже и не замышляли, и им просто хотелось наглядно продемонстрировать ему свою возросшую мощь, позволив вблизи рассмотреть белокаменный кремль, еще недостроенный, но уже весьма и весьма внушительный, - судить об этом по прошествии стольких веков сложно. В любом случае закончилась вся эта история не очень красиво, что дало историкам повод сомневаться в искренности митрополита Алексия и великого князя Дмитрия, заверявших Михаила в том, что на Москве ему ничто не угрожает.

Недостроенный московский кремль оказался для микулинца громадной каменной ловушкой. Если верить летописям, Михаил вел себя при дворе великого князя непозволительно дерзко, нагрубив сначала государю, а затем и самому митрополиту, за что по приказу Дмитрия в первый же день своего пребывания в столице был взят под стражу. Возможно, юный московский князь попросту погорячился, а думные бояре, поскольку их государь был уже в дееспособном возрасте, оспорить его приказ не посмели. Не исключено также, что все было продумано и спланировано заранее – тверскому выскочке было необходимо указать его истинное место. Как бы там ни было, но после торжественного приема и пира, устроенного в его честь, тверской князь очутился в «золотой клетке», где его холили и лелеяли, но дальше порога не выпускали. В таких же точно клетках, но уже с совсем иным обслуживанием, оказалась и вся Михайлова свита.

Что конкретно московские власти хотели получить с плененного Михаила - осталось тайной, ибо в самый неподходящий момент в дело вмешалась третья сила, уже не такая могущественная, как прежде, но все еще очень опасная, – ордынцы. Прибывшие теми днями в Москву для переговоров с Алексием и Дмитрием Мамаевы послы Карача, Ояндар и Тютекаш, узнав о злоключениях тверского князя, высказали по этому поводу свое крайнее неудовольствие и, выражаясь словами летописца, сильно «усомнились». Им, по большому счету, было наплевать на то, зарежут московиты своего пленника или просто попытаются сломить его волю, после чего отпустят на все четыре стороны. Гораздо больше их заботили возможные последствия насильственного вытеснения Михаила Тверского из большой политики. Подчинив себе Тверь, Москва станет вдвое сильней и обнаглеет окончательно. Договориться с ней будет уже невозможно. Такой вариант развития событий Орду устроить не мог ни в коей мере, а значит - его следовало предотвратить уже сегодня, иначе завтра разъяренный Мамай поснимает со своих послов головы за нерасторопность и близорукость.

Заступничество татар возымело свое действие. Ссориться с Мамаем, который по слухам как раз в ту пору затеял какие-то переговоры с Ольгердом, Москве было не с руки. С Михаила взяли обещание сделать уступки Еремею, заручились его согласием на утверждение в Вертязине московского наместника и выпустили, наконец, из «клетки».