Александр Дюма, Роман о Виолетте - 2. Часть 1

Источник разбираемого произведения:

Это произведение также присутствует в перечне публикаций Александра Дюма (отца) даже дважды: в полном виде вот тут

А также присутствует в разделе "Эротика" фрагмент из самой непристойной главы тут


Если бы Александр Дюма восстал из гроба и ознакомился с этим произведением, тогда бы он написал... Но предоставим слово ему самому!


Я, Александр Дюма, категорически отвергаю приписанный мне так называемый «Роман о Виолетте».

В ранней юности я, быть может, возгордился бы, что кто-то считает меня столь знаменитым, что пишет под моим именем.

В молодости я испытывал бы негодование от того, что моему перу приписан этот роман.

В зрелости я потребовал бы от издателя всю прибыль, полученную им от издания этой книги, и оставил бы с носом того простака, который решился творить под моим именем без моего согласия.

Теперь же в те годы, которые я не хочу ещё называть старостью, но которые уже неловко называть просто зрелостью, иными словами, в том самом моём возрасте, когда я должен быть уже мудрым, терпимым и даже снисходительным ко всем человеческим грехам, и, надеюсь, хотя бы частично я таковым стал, я ничем не могу ответить на эту дерзость, кроме как снисходительной улыбкой.

Лавры Пьетро Аретино мне уже не к лицу. Я не гонюсь за теми авторами, героями одного года, которые взлетали на вершину славы, словно легковесные хлопушки, и столь же быстро падали вниз, обратно в забвение, в ничто, как падают эти хлопушки в грязь. Пытаться сравниться с ними в их изворотливости, похотливости и вниманию к деталям при описании того таинства, которое происходит между любящими мужчиной и женщиной, было бы ещё более нелепым, нежели, например, если бы я при моём возрасте и комплекции вздумал бы взбираться по приставной лестнице к актрисе из второсортного театра, не обладающей избыточной строгостью нравов, и составляющей пополнение своих доходов из прибыли тех не столь уж редких встреч с не столь уж богатыми мужчинами не столь уж преклонного возраста.

Не скажу, что я не знавал ласк женщин, среди которых две-три, возможно, были влюблены в меня, но большая часть их них была просто ослеплена моей славой драматического писателя, чем я и пользовался, также не будучи настолько влюблённым, чтобы излишне заботиться о том, насколько искренне их ответное чувство ко мне.

Впрочем, ответное чувство, вероятно, было вполне под стать этому слову «ответное», поскольку ни они, ни я, не теряли головы от того увлекательного происшествия, которое происходило между нами – иногда на протяжении недели, иногда дольше, а то и вовсе на один раз.

И откуда бы взялся у меня сын, который унаследовал мою профессию, и, как я слышал, не в полной мере унаследовал мой талант, с чем я всегда весьма яростно спорю, но в душе всё же не могу не согласиться?

Начну с того, что ничего подобного со мной не происходило, а также с того, что я не стал бы описывать подобное, если бы таковое, действительно, со мной произошло. Этим же надлежало бы и кончить.

Но в назидание тем выскочкам, которые подобно карле, утащившему шляпу великана, дерзко щеголяет в ней, мня себя новым Гераклом, я позволю себе написать десяток-другой строк на тему того, как я изложил бы подобную историю, если бы мне в голову пришло написать нечто этакое.

Итак, начну.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Бывает так, что человек проживает длинную жизнь, но всего лишь только год или два в этой жизни оставляют в его жизни столь огромный след, какой не оставляют все прочие годы его не столь ослепительно яркого существования. А эти годы переворачивают его всего, и оставляют навсегда томное воспоминание смешения нежности и стыда, сладости и боли, счастья обладания и неизгладимой печали потери.

Может быть, такое случается редко, может быть и вовсе никогда и ни с кем, но такое произошло со мной, о чём пришла пора рассказать.

Моя первая встреча с Виолеттой произошла намного раньше того, как я, действительно, познакомился с ней в том смысле, что между нами произошло первое общение. А до той поры я лишь изредка видел её, поскольку она проживала по соседству, в том же доме, что и я. Разве можно было ни разу не встретиться? И разве мог бы я не обратить внимание на вполне привлекательную девицу хрупкого телосложения, обладающую удивительно изящной фигурой, с лицом ангела и столь же ангельскими газами, волосами и походкой? Два года перед этим я почти не обращал на неё внимания, поскольку мне было тогда уже двадцать восемь лет, а она была всего лишь тринадцатилетней девочкой, а выглядела и того младше, так что я полагал, что ей не более одиннадцати-двенадцати лет. По праву старшинства я не здоровался с ней первым, хотя никто не скажет, что я не вежлив с дамами. Разумеется, с ними я всегда здороваюсь издалека, снимая шляпу и обозначая небольшой поклон.

Голос её, когда она здоровалась со мной в обмен на мои приветствия, был ангельским голоском, но поначалу я этого просто не замечал.

Однако, она взрослела, я же, занятый своими мыслями, отдавая себя всего до конца своим сюжетам, не замечал этого простого явления, состоящего в том, что юные девочки со временем превращаются в молоденьких девушек, и порой их детская миловидность незаметно превращается в девичью красоту.

Я бы не замечал этого и дальше, привыкнув к её существованию, как привыкаем мы ко всему, что перестаём замечать и ценить, встречая ежедневно. Но однажды произошёл случай, изменивший моё отношение к ней, да, впрочем, изменивший и всю мою жизнь. А было это так. Я был шапочно знаком с Виолеттой уже два года, так что мне было уже около тридцати, а ей… Впрочем, обо всём по порядку.

Я возвратился из театра, где репетировали моих «Мушкетёров». На этот раз я был недоволен игрой актрисы, представлявшей Миледи. Она была неприятна, вульгарна. Актриса старалась показать отрицательный персонаж, тогда как по моей задумке Миледи должна была быть очаровательной, обворожительной, ей следовало присовокупить к собственной миловидности ещё и внешнюю невинность, и лишь лёгкое кокетство, которое мы, мужчины, легко прощаем красивым дамам, но не прощаем дамам некрасивым, в отличие от женщин, которые смотрят на этот вопрос противоположно, ведь они ещё могут простить кокетство дамам, которые уступают им по всем параметрам, но никогда не простят кокетства истинной красавице. Но Миледи просто должна была быть очаровательной, иначе как можно было бы объяснить влюблённость в неё сначала Атоса, затем д’Артаньяна?

Итак, я был не в лучшем настроении и раздумывал, не лечь ли мне пораньше спать, поскольку настроения работать не было совершенно. И вдруг я услышал стук в мою дверь.

Я открыл двери, и увидел Виолетту, на которой была наброшена какая-то накидка или плед.

– Сударь, умоляю, позвольте войти и заприте за мной скорее двери! – сказала она и, не дожидаясь моего ответа проскользнула в комнату.

Я закрыл двери на задвижку и с интересом посмотрел на неё. В этот самый миг я, наконец, невольно заметил, что она уже далеко не девочка, а скорее – юная девушка, причём, вполне привлекательная.

– Мадемуазель, мы, кажется, знакомы? Признаюсь, я ничего не имею против вашего визита, но я опасаюсь, что ваш визит скомпрометирует вас в глазах ваших домашних и многих прочих, – сказал я.

– Ах, сударь, мне совершенно безразлично, что обо мне подумают другие, – ответила она. – В настоящий момент меня беспокоит лишь то, что может со мной произойти, если я не найду убежище от ненавистного преследователя! И ваша квартира видится мне наиболее надёжным пристанищем для бедной сиротки, которую преследует своими домогательствами негодный муж хозяйки той мастерской, где я до сегодняшнего дня работала белошвейкой, но где я решила не оставаться больше ни единого дня!

– Если вам, мадемуазель, угрожает опасность, вы, разумеется, можете полностью положиться на мою защиту, и при этом, уверяю вас, моя скромность послужит гарантией, что с моей стороны вам ничего не угрожает, – ответил я.

– А если бы и угрожало, это меня не пугает, поскольку, противнее негодного господина Эрнеста я и представить себе не могу, –  ответила она. – Но ведь вы всего лишь шутите, господин Дюшон, поскольку, как я полагаю, вы – человек порядочный и не причините вреда девушке, которая доверилась вашей защите?

Должен сказать, что я снимал эти комнаты под именем Дюшон, чтобы избежать ненужного внимания со стороны поклонников моих книг. Хотя я и не принадлежу к мизантропам, и слава знаменитого писателя меня ничуть не тяготит, но иногда хочется просто тишины и покоя.

Итак, я предоставил бедняжке убежище от её преследователя, уступив при этом ей свою кровать, а сам примостился на диване в другой комнате.

Перед тем, как отправиться спать, она рассказала очень кратко мне свою историю. Я предложил ей чай, она рассказывала сначала нетерпеливо, затем всё более спокойно, и, наконец, моё доброжелательное и снисходительное отношение к ней полностью её успокоили, так что, изложив все обстоятельства дела, она вполне была готова ко сну, я пожелал её спокойной ночи и оставил её в моей спальне.

Суть её рассказа была в том, что негодяй Эрнест преследовал её своими ухаживаниями и домогательствами, но на комнате, которую она снимала у той же хозяйки мастерской, имелась задвижка. Несколько раз негодяй даже ломился к ней в комнату в ту пору, когда честные люди уже видят третий сон. Лишь задвижка на дверях не позволила ему ворваться в комнату, поскольку никакие уговоры не могли убедить его прекратить своё мерзкое домогательство.

Эрнест злился и говорил, что его ничто не остановит. Придя сегодня вечером домой, она обнаружила, что задвижка на дверях исчезла. Она тут же догадалась, что это – проделки негодного Эрнеста, и что отныне она беззащитна от его домогательств. Схватив с кровати плед и закутавшись в него, она немедленно побежала к моим дверям, дабы искать у меня защиты от своего обидчика.

Если б я только знал, что с этого дня жизнь моя кардинально переменится!

Примерно так я начал бы рассказ или роман о Виолетте.

Если бы я решил его продолжить…