Кр. Господа. Вопл. N 1. Homo neanderthalensis

Я едва успел обнажить шпагу и принять оборонительную стойку – Арман де Жуази прекрасный бретер и промедление могло стоить мне жизни – как кто-то сзади треснул меня чем-то тяжелым по голове. Дуэлянт, стоящий передо мной вдруг раздвоился, земля под ногами закрутилась волчком, устремилась мне навстречу и я, уже ничего не чувствуя, ткнулся лицом в мокрую от утренней росы траву…
…Саблезубый словно завис в воздухе, вытянувшись во всю свою пятиметровую длину. Я зачарованно наблюдал этот шикарный полет огромной грациозной кошки, и лишь в последний момент инстинктивно вскинул руку с зажатой в кулаке шпагой навстречу зверю. Острый клинок легко пронзил грудь тигра, пробил сердце и, уткнувшись в лопатку, сломался у самого основания. Именно это и спасло меня: быстро высвободить руку из эфеса шпаги было невозможно, а переломившееся у гарды лезвие «рассоединило» меня с напавшим хищником и я успел отпрыгнуть в сторону, упал и покатился по каменистому отрогу к обрыву скалы. При другом раскладе пятисот килограммовая туша накрыла бы меня полностью – по опыту знаю, что не убила бы, но покалечила – точно.
Метров через двадцать я пребольно влепился в гладкий валун, затормозивший мое падение. И в тот же момент пришло понимание, что я Углук, сын вождя племени Северных Волков Уава, по собственному почину вызвавшийся избавить свой народ от саблезубого тигра-людоеда, вот уже несколько месяцев терроризировавшего соплеменников (их, весьма кстати, рядом не было). И нашел его – или он меня – у обрыва Крутой скалы, где и прикончил.
Поднялся, с опаской поглядывая на поверженного врага, тот признаков жизни не подавал – удачно попал. Ощупал ребра, руки, ноги – все цело, синяки и ссадины не в счет. В этом воплощении и до него книг я еще не писал, так что кожаного планшета с материалами при мне не было. Теперь следовало привести себя в надлежащий данному времени вид: быстро скинул одежду, оставшись в трусах (все-таки, я человек цивилизованный, успею еще голышом находиться), запихал ее под тот самый камень, что остановил мои кульбиты, растрепал волосы. Потом вывалился в пыли, немного посыпал ее на голову – вполне соответствует месту пребывания.
Осторожно подошел к зверю. Да-а, киса была великолепная, даже теперь, когда уже никому не могла причинить вреда. Длиннющие клыки чем-то напоминали казачьи сабли – не длиной, конечно, но формой.
Осмотрелся, метрах в тридцати заметил тело человека, приблизился. Это был Гык, мой сводный брат от третьей жены вождя. Голова юноши была проломлена, надо полагать, ударом могучей лапы того, кто сейчас растянулся у моих ног, скальп снят полностью и держался на коже правой щеки. В руке был зажат каменный нож, недалеко валялась увесистая дубина. Превозмогая брезгливость, снял с убитого набедренную повязку и что-то наподобие кожаной жилетки распашонки, грубо сшитой жилами какого-то животного. Надел. С трудом разжав пальцы, высвободил нож – на удивление острый, подобрал дубину. Что ж, теперь я действительно Углук. Надолго ли?
Я точно знал, что следовало снять шкуру с саблезубого, вот только опыта у меня такого не было. Надрезав тушу в районе укола шпагой, с трудом вытащил клинок – им все-таки орудовать привычней, да и быстрее, но все равно поранил руки и провозился до ночи. До стойбища было километров десять, а идти в темноте по камням опасно – можно и ногу сломать, и в лапы какого-нибудь другого хищника угодить. Засунул шкуру тигра в ту же нору, куда спрятал одежду, присыпал песком и камнями, рядом прислонил дубину, каменный нож пристроил за пояс сзади. Залез повыше на одиноко росшее над пропастью, куда ранее чуть не свалился, дерево, зажал в кулаке изрядно затупившийся клинок шпаги, и стал дожидаться рассвета. Как-то ловко у меня все получалось – сам удивился, может, раньше уже было нечто подобное? Не помню.
Всю ночь слушал чьи-то крадущиеся шаги внизу, сердитое настороженное рычание, хруст разгрызаемых костей, стук перекатывающихся камней, еще какие-то звуки. Хищники этого времени весьма крупны, и вряд ли полезут за мной на дерево – ствол-то выдержит их вес, а вот сучья слишком тонкие. Впрочем, еды им хватит и на земле. К утру зловещая какофония звуков смолкла, и я даже ненадолго заснул, рискуя свалиться вниз – устал и перенервничал.
О-о! Как я хотел проснуться в каком-нибудь другом времени и месте, но с рассветом морозный ветерок разбудил меня все на том же суку, куда забрался вечером. Осторожно спустился, выкопал шкуру и сложил пополам, перекинул через плечо – все равно волочилась по земле, да и весила килограмм сорок! Как с таким весом добираться – ума не приложу. Но делать нечего – подобрал дубину и двинулся в путь – пора было возвестить племени, что теперь я главный претендент на место вождя (сто лет оно мне не упало!) Обломок клинка шпаги на всякий случай оставил при себе: упало не упало, а драться со стариком Уавом могут и заставить – все племя давно хотело нового правителя, помоложе и половчее.   
Проходя мимо места вчерашнего скоротечного боя, обратил внимание, что от саблезубого мало что осталось, хотя обглодать его полностью ночные гости не успели, а вот братца на месте не оказалось – кто-то уволок про запас.
Идти, как ни странно, было не так и тяжело – вероятно в новом воплощении я стал несколько сильнее, хотя, это и противоречило правилам: новая ипостась почти всегда оставалась физически такой же, как и была в предыдущем виде, навыки вот правда иногда новые появлялись. Так что до стоянки я добрался всего часа за два с половиной, может, немногим больше.
Надо было видеть, как соплеменники встречали меня! В те времена чувства не выражали столь бурно, как после рождения Христа, но тут они выплеснулись с такой неподдельной радостью, что мне стало даже как-то неловко – и то сказать: каждый был рад, что наконец сможет спать относительно спокойно – зверь приходил в основном по ночам и количество его жертв перевалило за полтора десятка хомо неандерталенсис . Первая красавица племени Лулу даже прижалась ко мне еще не успевшей обвиснуть грудью и потерлась плоским носом о плечо. И только вождь племени Уав смотрел злобно и настороженно, ведь теперь я мог на законном основании бросить ему вызов, а его возраст давно перевалил за тридцать лет – он уже был не так силен и ловок, как в молодости, когда в честном бою убил своего предшественника Гаа. Короче – в этой, как ему казалось, неизбежной схватке, я был явным фаворитом.
Прошел в свою хижину – днем жители деревни предпочитали оставаться на солнышке и ветерке, и только с наступлением ночи перебирались в пещеру, у входа в которую разводили большой костер. Иногда это сделать не удавалось, вот тогда саблезубый и нападал. Но теперь этому был положен конец.
Старуха мать поднялась навстречу: ей было сорок три года и такое внимание к сыну дорогого стоило. Обняла, потерлась носом о мою щеку – знак большой любви к своему отпрыску. Этот всплеск активности отнял последние силы и Вона – так ее звали – опустилась на сушеную траву, обильно покрывавшую земляной пол жилища.
– Было тяжело? – Спросила она.
– Да, – то ли соврал, то ли сказал правду я, – но все кончилось хорошо. Гык погиб.
– На охоте всегда кого-то убивают. Главное, что ты убил тигра, а сам остался жив.
Она помолчала. Было заметно, как ей нелегко говорить – по меркам этого времени, она была очень стара.
– Теперь ты будешь вождем, – Вона посмотрела на сына.
– Но я не хочу.
– Это не важно – хочет племя. – Ее голова бессильно опустилась на грудь.
– Так надо, – добавила она, – и не дай им съесть меня. Вождь имеет такое право.
Я кивнул в знак согласия – похоже, выбора у меня не было.
Я покинул хижину и первое, что сделал – выкупался в ручье, что протекал недалеко от стойбища. Откладывать вызов не имело смысла – Уав мог придумать и воплотить в жизнь какую-нибудь пакость, он был большой мастак на такого рода проделки. А после вызова, претендента на место вождя поселяли в отдельном шалаше, и за его безопасностью следило все племя. Ему даже полагалась личная охрана – два наиболее дюжих соплеменника, вооруженных деревянными копьями постоянно следовали за ним, а во время сна бодрствовали у его лежанки, готовые в любой момент пресечь возможное покушение. Впрочем, все эти предосторожности в равной степени относились и к пока еще действующему вождю. Таким образом, противоборствующие стороны находились под неусыпным контролем минимум четырех человек, что делало, как считалось, невозможным учинить какую-нибудь подлость, как со стороны одного, так и со стороны другого воина.
Вооружившись дубиной покойного братца и засунув за пояс его нож, я с большой неохотой и ясным понимание, что схватки не избежать, двинулся к жилищу Уава – большому конусообразному, на подобии индейского вигвама, жилищу, рядом с входом в пещеру.
– Уав! – Громко позвал я, стоя перед входом в хижину, – выходи, вождь, или позволь зайти к тебе в дом – поговорим с глазу на глаз.
Минут пятнадцать длилось молчание, я несколько раз повторял сказанные ранее слова – это было вполне в порядке вещей, случалось, что претенденты не выдерживали напряжения момента (вождь всегда оставался вождем, а оценка его и своей силы – понятие субъективное, запросто можно ошибиться) и с позором уходили восвояси, навсегда теряя возможность вызвать на бой главу племени, а значит – и заменить его собой. Но я твердо решил дождаться ответа.
Наконец, ветви, завешивавшие вход в лачугу, раздвинулись, и Уав явил себя во всей красе – в одной руке каменный топор, в другой копье с наконечником из обломанной бедренной кости мастодонта – большая редкость. Лицо и тело покрывал боевой раскрас, сделанный разноцветной глиной, которую в изобилии можно было добыть по берегам ручья, но наносить его разрешалось только вождю.
«На психику давит, – усмехнулся я про себя, – показывает, кто есть кто, пугает».
Но было совершенно ясно, что он сам до смерти боится нашего разговора и предстоящего за ним боя. Уав был смелым человеком, но даже если ты не страшишься смерти – умирать все равно не хочется. А здесь не дрались до первой крови. Мне пришла в голову мысль несколько скорректировать сложившееся положение вещей.
– Что тебе нужно, Углук? – Надменным голосом спросил вождь, положив топор на плечо, а копье древком уперев в землю.
– Ты и сам прекрасно знаешь что, – я говорил спокойно, у меня не было причин ненавидеть предводителя, – но прежде чем я вызову тебя на бой, хочу сделать тебе одно небезынтересное предложение.
В этом мире не умели говорить длинными предложениями, я уж не говорю о сложноподчиненных. На лице старика обозначился след непонимания.
– Изменим обычай, – речь следовало сокращать до голого смысла, – не будем убивать друг друга.
– Это как? – Брови Уава удивленно приподнялись.
– Можно сложить с себя полномочия… тпфу! Ты признаешь меня вождем, а я оставляю тебе жизнь.
Теперь брови нахмурились.
– Меня еще надо победить, щенок.
Что ж, я сделал все, что мог, как говориться ego plus quam feci, facere non possum .
– Тогда я вызываю тебя!
Слово сказано, и никакие извинения и заманчивые предложения теперь не в силах изменить ситуацию – в ближайшее время кто-то один из нас умрет, может и оба.
В тот же момент в рядах собравшихся вокруг соплеменников, произошло некоторое движение, и из их рядов вышли четыре человека, вооруженные деревянными копьями – просто заостренными ровными палками в рост человека. Двое встали за моей спиной, двое – по бокам старого вождя. Было заметно, что все отработано заранее – так даже лучше, меньше хлопот.
– Через две Луны, на рассвете у песчаной отмели, – проворчал Уав, и скрылся в своем вигваме.
Двое охранников встали у входа.
«Черт, черт, – странное чувство тревоги охватило меня, – надо было выторговать хотя бы неделю! За это время меня вполне могло закинуть куда-нибудь в более цивилизованное и безопасное время и место».
«Секьюрити» следовали за мной неотступно, и лишь когда я скрылся в своем шалаше, то перестал наблюдать их в обозримом пространстве, хотя точно знал, что если я безвылазно просижу здесь до самого боя, они будут находиться у входа все двое суток, поочередно отдыхая, а еду им будут приносить заботливые родственники. Но я вовсе не собирался сидеть здесь все это время.
На этот раз при виде меня мать вставать не стала, а лишь глазами задала вопрос, который не нуждался в голосовом озвучивании.
– Через два дня, на берегу ручья, – был лаконичен и я.
Она прикрыла веки, давая понять, что ответ услышан, и повернулась на бок. Похоже, заснула.
«Совсем ослабела старуха, – подумал».
И такая вдруг злость забрала – ей совсем недолго осталось, и если вождем останется Уав, если я проиграю, то и ее и меня освежуют, как кроликов, и наделают стейков. И плевать будет потом Северным волкам, что все ждали моей победы: как в более поздние времена будут говорить «деньги не пахнут», так в нынешнем – мясо есть мясо. Каннибализм в этой действительности не являлся чем-то непотребным, наоборот – существенно облегчал выживаемость сообщества. Добыть дичь, было всегда делом не простым, не говоря уж о том, что в процессе такой попытки легко можно было самому превратиться из охотника в добычу. Иной раз племя сидело на травке и кореньях неделями, пока кому-нибудь из молодых и сильных воинов не удавалось завалить зверя. Так что, два человеческих тела – это несколько дней сытной жизни для всего сообщества.
Вдруг сообразил, что со мной-то все не так; одернул себя: «Уж я-то на жаркое не пойду, телепортирует куда-нибудь неизвестный проклятый ангел-хранитель». Хотя, если вдуматься, то это именно я перевоплощусь в новую личность, а настоящий Углук, как и его мать, пойдет на закуску. Эти раздумья навели на определенные мысли.
Вышел на поляну. Охрана напряглась.
– Пошлите кого-нибудь к Уаву, пусть отправит несколько человек к Крутой скале. Там недалеко от обрыва лежат остатки туши саблезубого – много еды.
Воины кивнули, и один гортанно выкрикнул чье-то имя. Через полчаса «экспедиция» отправилась за провиантом.
«Не найдут, – подумал я, взгромоздив на плечо дубину, и шагая по направлению к месту будущего поединка, – слишком много времени прошло. Наверняка, шакалы растащили останки».
Охрана последовала за мной.
Площадка, как площадка – ровная, покрытая плотно слежавшимся мокрым песком. Ручей в этом месте изгибался почти на девяносто градусов, с двух сторон являясь естественной преградой к отступлению. Это он только так назывался – ручей, в трех метрах от берега глубина была такой, что с головой скрывала рослого воина, а вся ширина потока – примерно метров двадцать. К тому же течение было настолько быстрым, что до сих пор никто не смог в этом месте перебраться на другой берег: двое толи смельчаков, толи безумцев утонуло, еще двоих сожрали крокодилы, и только одному посчастливилось выбраться метрах в трехстах ниже по реке.
Еще одну сторону «ринга» загораживало рукотворная преграда из сучьев, веток и корней, которые довольно часто прибивало течением к берегу в этом месте – своеобразный склад горючих материалов: в холодные времена, когда с топливом для костра становилось туго, его таскали именно отсюда, к концу зимы сжигая весь запас. А летом начинали собирать снова. Судя по высоте и длине кучи, складировали уже месяца три.
И последний возможный путь к отступлению, если вдруг кто-то из поединьщиков струсит и захочет убежать, отрежет толпа любопытствующих, которая просто не выпустит дуэлянта из этого октагона. Впрочем, здесь не было восьми углов, так что место, больше походило на ринг.
Я подошел к груде наваленных высохших на солнце веток и целых стволов деревьев, она была высотой в два моих роста. Острые обломки сучьев торчали подобно копьям средневековых ратников, приготовившихся к атаке кавалерии противника. Пространство вокруг было открытое, хорошо просматриваемое, и мои секьюрити остались на другом конце площадки, метрах в пятнадцати. Так что мне не составило труда достать из-за пазухи обломок шпаги, и незаметно спрятать его в куче этого деревянного наноса. Подготовка к бою была закончена, можно было уходить. Я был доволен собой.
Двое суток прошли относительно спокойно. Вопреки моим ожиданиям, делегированная команда, приволокла фрагменты скелета тигра, убитого мною: ребра с остатками мяса на них, лопатку, почти не тронутую хищниками-падальщиками, переднюю лапу, вообще целую – короче, мяса было много. Устроили пир. Участвовать не стал, но сходил к общему костру и отобрал два самых больших куска для мамы – имел право и на большее, как победитель, но жадничать не стал. Лулу было увязалась за мной, всячески демонстрируя свое расположение, но я покачал головой – не время сейчас, надо готовиться к поединку. Кажется, расстроилась.
 Несколько раз я сталкивался лицом к лицу с Уавом. Он сверлил меня взглядом, скалился и, казалось, был готов вцепиться мне в горло, не дожидаясь оговоренного времени, но за нашими спинами маячили рослые фигуры охранников – они бы все равно растащили нас, могли еще для острастки и по башке тюкнуть древком копья, и вождь всякий раз проходил мимо, не проявляя внешней агрессии – видимо решил не тратить попросту силы.
С началом третьего дня у песчаной отмели собралось почти все племя Северных волков. Собралось бы и вообще все, но были такие, как моя мать – старые и немощные, им было просто не по силам дойти до места боя.
Я, сопровождаемый «секьюрити», пришел первым. Вошел в четырехугольник, ограниченный, как уже говорил, с двух сторон рекой, а с других буреломом и толпой соплеменников. Ощущался легкий, может и не мандраж, но волнение точно. При мне была увесистая дубина и кремниевый нож – для тех времен вполне себе экипировочка. К тому же, замотал в несколько слоев голову и предплечья толстой бизоньей кожей, сверху крепко связал воловьими жилами; нашил на жилетку распашонку костяной иглой что-то на подобии внутренних карманов в районе сердца, печени и сзади, где почки. В карманы засунул плоские камни, стянул вокруг талии хвостом молодой мартышки – бронежилет готов! Стало заметно тяжелее двигаться, но не настолько, чтобы пожертвовать этой дополнительной защитой в пользу «порхания, как бабочка». Уав уже стар и неповоротлив, моей прыти должно хватить и так, а некоторый запас прочности никогда не помешает.
Наконец, появился противник. Он был в одной набедренной повязке, за поясом заткнут нож с широким лезвием из лопаточной кости какого-то большого животного, в одной руке дубина – как у меня, в другой то самое копье с наконечником из обломанной бедренной кости мастодонта – копье вождя. Вообще-то, это было не по правилам – в количественном отношении оружия должно быть сколько у одного, столько и у другого. По толпе пронесся ропот, но вождь обвел соплеменников грозным взглядом из-под нахмуренных бровей, и никто не посмел подать голос протеста. Не стал возражать и я, прекрасно понимая, что и у самого рыльце в пуху – спрятанный в куче дров обломок клинка уравнивал наши шансы. Конечно, сражаться шестидесяти сантиметровой железкой против двухметрового копья, мягко говоря, сложновато, но зато я отлично умел метать ножи и топоры – научился, когда почти четыре месяца провел в племени индейцев Северной Америки Кайова из народности Апачи. Проверить аэродинамические свойства обломка шпаги я не смог – мешало наблюдение приставленных воинов, но думал, что навык, полученный у коренных обитателей Нового Света, поможет мне – если случиться в том надобность – направить смертоносную сталь туда, куда нужно.
Охрана отступила назад и четыре дюжих молодца смешались с толпой. Уав и я остались один на один. Старый вождь воткнул свое уникальное копье в землю, показывая, что до поры не собирается пускать его в дело – своеобразный первобытно-общинный дуэльный этикет. Вытащил левой рукой нож и, зажав его в кулаке, медленно двинулся навстречу мне, при этом правой рукой волочил тяжелую дубину по земле – что зря силы тратить? Вид у него был отрешенный, с таким выражением лица люди, должно быть, решаются на последний в жизни поступок, который, несомненно, приведет к смерти. Но их это не пугает, они уже все для себя решили, а человека, не боящегося смерти, победить нельзя – его можно только убить. Мне стало немного страшно.
Но долго бояться времени мне не дали. Уав подошел достаточно близко и, неожиданно быстро и легко взмахнул рукой. Я едва успел отскочить в сторону, как пространство секундой раньше занимаемое моей головой рассекла пятнадцати килограммовая палица. Еще один взмах, удар о землю – булава сантиметров на двенадцать ушла в мокрый слежавшийся песок, еще, еще… Я уворачивался, не отвечая. Да, если честно, вождь просто не давал мне возможности атаковать самому.
«Вот это да! – Мелькнула мысль, – а старик-то по-прежнему ловок и силен».
«Старик» был всего на три года старше меня. На сколько мне известно, ему было тридцать восемь, но в том времени, где я сейчас демонстрировал свои умения рукопашного боя, средний возраст жизни людей не доходил и до сорока лет, так что Уав был, что называется «на гране». По меркам среднестатистического европейца конца ХХ начала ХХI века ему было примерно семьдесят три – семьдесят пять. И кто из них может похвастаться, что в столь почтенном возрасте, легко согласился на смертельный бой с полным сил молодым человеком (а именно так я воспринимался соплеменниками)? Кто сможет махать пудовой гирей, словно это высохшая палка? Уав, безусловно, заслуживал уважения и жизни, но боюсь сам не оставил мне выбора.
Наконец, я уличил момент, когда тяжелая дубина силой инерции развернула вождя ко мне боком. Я упал на колено и, сделав выпад вперед, воткнул свой кремниевый нож ему в бедро. Впрочем, в последний момент он как-то сумел вывернуть ногу в сторону, и порез оказался не таким глубоким. Но первая кровь была пролита. Зрители испустили громкий крик одобрения – абсолютное их большинство симпатизировало мне.
Уав понимал, что в силу возраста, он не сможет долго вести поединок. Его доминантный наскок первых минут схватки ни к чему, кроме удивления противника, не привел, да он еще получил пусть не слишком серьезное, но все же ранение – вместе с кровью уходили и без того не бесконечные силы. Решать все надо было прямо сейчас. Он зарычал и бросился вперед, чередуя удары дубиной и каменным ножом слева направо, сверху вниз и наоборот. Это напоминало ветряную мельницу, крутящую в разные стороны свои крылья-лопасти под порывами урагана. В какой-то момент наши ножи столкнулись в воздухе, и разлетелись мелкими каменными осколками.
Даже я чувствовал некоторую усталость. Впрочем, темп атаки замедлялся, и уже было подумал, что сейчас старый вождь опуститься в изнеможении на землю, и мне останется только найти в себе силы и, подавив неуместную здесь жалость, подойти и проломить ему голову своей палицей. Но вдруг он на исходе сил крутанулся вокруг своей оси и тяжеленная дубина, выпушенная им из рук, полетела в мою сторону с максимально возможной скоростью, которую ей смог придать утомленный боец. Но этой скорости и самой неожиданности такого решения вполне хватило, чтобы застать меня врасплох – уклониться я не успел, успел только прикрыть грудь своей булавой. Дубина вождя срикошетировала от ее верхней широкой части, оглушив, содрала кожу с моих подбородка и скулы, и с несколько погашенной, но все еще огромной силой ударила в плечо. Меня развернуло и бросило на землю в полутора метрах дальше, затылок пребольно впечатался в мокрый песок. Оружие разлетелось в разные стороны. В глазах плавали перламутровые кораблики, а левая рука не чувствовалась как часть тела вообще. Уав тоже не устоял на ногах – в этот бросок он вложил последние силы.
Я увидел, как он поднял голову, оценил обстановку и медленно пополз в сторону воткнутого в землю копья. То, что зрение вернулось ко мне, было прекрасно, но вести бой одной рукой, да еще и с сотрясением мозга – а в этом я не сомневался – было почти невозможно. Почти, но все же шанс имелся! Дровяной завал находился совсем рядом, и я на четвереньках, опираясь только на правую руку, двинулся к нему. Публика, думая, что я пытаюсь скрыться, неодобрительно зашумела.
Тем временем Уав добрался до копья, встал на ноги и с трудом выдернул его из земли, зачем-то покачал в ладони. Потом развернулся на сто восемьдесят градусов и двинулся ко мне, добравшемуся наконец до складированного сушняка. Слава Богу, обломок шпаги был на месте – только он мог спасти меня от неминуемой гибели. Достал его из тайника и уже ни от кого не пряча, зажал в кулаке правой руки. По мере того, как старый вождь приближался ко мне, на лице его все больше и больше проступало тревожное выражение – он видел сверкающую под лучами утреннего солнца полосу в моей руке, но не мог понять, что это?
Уав остановился метрах в пяти – видимо поменял первоначальный план пригвоздить меня к куче дров ударом с близкой дистанции. Но и с такого расстояния брошенное сильной рукой копье, нисколько не изменит моей участи. Я сел, облокотившись спиной на колючую корягу и поудобней перехватил обломок клинка. Начинать первым не хотелось – промахнешься, и тогда точно конец и хотя в моем случае, конец – это, скорее всего, начало новой жизни, но все равно, умирать всегда страшно.
Вождь некоторое время подозрительно осматривал казавшейся беззащитной жертву – очень его беспокоил блестящий предмет в моих руках. Наконец, он отвел руку с копьем назад, прищурился, примеряясь, куда поразить врага, и с силой метнул смертоносное оружие. Уав рассчитал все правильно, но и моя реакция не подвела – стремительно летящий вперед снаряд должен был попасть мне в область живота, пробить насквозь, в идеале разорвав позвоночник, и пришпилить к коряге, о которую опирался спиной. Но я чуть сместил корпус влево, и костяной наконечник, скользнув о вложенный в жилет камень, прикрывающий область печени, вонзился в дерево правее меня. В то же миг взмахнул рукой и я – не то чтобы торопился, или был так уж уверен в своих умениях – просто сработал рефлекс. Приобретенный в прошлом (или в будущем?) навык не подвел – острый обломок клинка вошел вождю точно в грудь. В сердце ли я попал, или куда-то еще – не знаю, вскрытие, понятно, не производилось, но старый Уав умер почти сразу – упал, тело дважды выгнулось дугой, и он затих. Последнее, что я услышал, теряя сознание от пережитого волнения, боли в сломанном плече и головокружения, это рев толпы, узревший победу своего кумира. Бедный, бедный Уав…
Меня перенесли в палатку вождя – теперь она стала моим жилищем, зафиксировали с помощью толстых пластов коры какого-то дерева руку, туго перетянули ремнями из выделанной кожи. Напоили горьким, наверное, целебным отваром, ссадины и гематомы намазали барсучьим жиром. Один из охотников племени – видимо, самый храбрый, отведя руку в сторону, принес клинок, поразивший Уава, и с опаской поглядывая на стальной кусок лезвия шпаги, положил его рядом со мной. Жены – а их у старого вождя было пять – крутились вокруг меня не переставая, желая продемонстрировать свои почтение, уважения и любовь. Они так мне надоели, что пришлось прикрикнуть на них, в том смысле, чтобы убирались вон. Вообще, выглядели они так сказать не очень – обвисшие груди, широкие ноздри и низкий лоб; крупные зубы, которые могли перемалывать кости, порепанные пятки  – все это вряд ли могло привлечь внимание того, кто был визирем во дворце султана Брунея, и имел пятьдесят законных жен и более двухсот наложниц, отличавшихся ослепительной красотой, утонченным воспитанием, и в совершенстве знавшими Камасутру. Приказал позвать Лулу.
Девушка пришла, ведя под руку мою мать. Вона, казалось, помолодела после того, как ей сообщили, что я победил в схватке и стал вождем племени. Некоторое время пообщались, затем уставшую мать унесли на специальных носилках – грубо выделанная бычья шкура, растянутая между двух деревянных жердей. Я и Лулу остались одни – ей было всего семнадцать (самый расцвет у женщин того времени), и выглядела она вполне себе респектабельно. Я не мог распустить гарем старого вождя – они бы просто умерли с голоду, совершенно не умея заботиться о себе сами, но взять новую жену – было моим неоспоримым правом.
К вечеру, немного отдохнувший и пришедший в себя, приказал устроить пир в свою честь –  это не приступ тщеславия, такой церемониал полагался по давным-давно заведенному обычаю. Так как остатки туши саблезубого уже съели, то коронным блюдом на этом «банкете» был Уав. Да, да – что я мог сделать с многовековым укладом племени. Понятное дело – сам не участвовал в этом застолье, сославшись на недостаточно хорошее самочувствие после боя, долю же свою (а главе племени она полагалось немалая), приказал отдать женам и матери. Мы с Лулу, которая предпочла остаться со мной, перебрались в пещеру, где у вождя была своя личная, отгороженная от всех площадка. Нам принесли чистой воды из ручья, фруктов, каких-то ягод и запеченного кролика – единственную добычу охотников за последние три дня. По местным меркам – шикарный стол. Если честно, мне начинало здесь нравиться. После обильного ужина и любовных ласк, мы уснули. С улицы доносился многоголосый шум и какие-то завывания – что-то наподобие песен. Там праздновали мое воцарение на троне Северных волков.