У каждого свои штормы...

 Какое это чудо - ранняя весна! Снег в степи уже сошел. По ночам ещё заморозки. Днём солнышко такое ласковое! Но только в затишке. На ветру ещё холодно, морозам не хочется прощаться. Нас уже не удержать дома. У мальчишек есть излюбленные места на солнечной стороне  домов, сараев. Но степнякам по душе простор! И мы идем за деревню, к шоссейной дороге. Она ещё грунтовая, пыльная.

Знаете ли вы особенности и тонкости степного ветра? Этого потока воздуха, который движется горизонтально, огибая препятствия? На просторе он хорошо ощущается, а с подветренной стороны зданий совсем не заметен. Соскучившиеся по теплу коровы находят тихие места и млеют на солнышке, подставляя крутые бока.
гладкая
Трасса привлекает нас тем, что изредка по ней проезжают автомашины.  Ветер в поле дует беспрепятственно. Он быстренько пробирает нас до дрожи. Казалось бы, надо разворачиваться и уходить домой. Но мы с ветром дружим.  Какая она ни гладкая степь, а всё же есть неровности. Поток воздуха движется себе, не замечая низинок. А мы их находим. Здесь благодать! Кажется, что солнце светит только для нас! И мы лежим, греемся, разговариваем, мечтаем. Живём! Минула третья военная зима. Мы на весенних каникулах, заканчиваем учебу в первом классе. 
 
И вот послышался рокот мотора. Мы поднимаем головы. Мои соседи, Лёнька, Васька и Вовка, четко определяли, какая машина едет: полуторка, ЗИС, ЗИЛ, МАЗ, УАЗ, ПАЗ. Васька потом стал шофером. 

Однажды  пошел я гулять по селу. За колхозным сараем вообще благодать. Я поймал голубя, долго любовался им и отпустил. Но сколь ни наслаждайся прогулкой, а домой идти надо. К этому времени ветер вовсю разгулялся. Я постоял за углом, собираясь с духом. Наконец, решился и бросился бежать. Ветер сильно толкнул меня слева, подхватил и кинул метров на пять. Это было так необычно – лететь по воздуху! Этого я не ожидал, но приземлился на ноги. Приобретя опору,  согнувшись пополам,  добрался до ближайших строений и вдоль улицы прибежал домой.

В нашей местности преобладают ветры северо-западного направления. К вечеру они успокаиваются, а днём веют почти постоянно.  На озере у нашего высокого берега почти всегда тихо, волны начинаются дальше, на глубине. При сильном ветре они бывают и очень высокими. Под берегом поток воздуха ослабленный, изломанный, а дальше, почувствовав простор, он набирает силу и будоражит воду.

Я много времени проводил на берегу озера. Или удил рыбу с берега,  или плавал на  дядиной лодке-плоскодонке. И однажды попал в настоящий шторм. Я находился в лодке  как раз посредине озера. И вдруг ветер как с привязи сорвался! Это не был кратковременный порыв или шквал. Началась настоящая буря! Лодку подхватило как невесомую, развернуло на волне кормой к ветру и понесло! Я пытался развернуться. Мне же надо доплыть к своему берегу. Гребу своим широким веслом что есть силы, и вот уже близка победа. Силёнка у меня уже была! Но… Без «но» ничего не бывает: весло ломается! А на плоскодонках плавают только с одним веслом, загребая то слева, то справа. Ветер в секунду снова разворачивает лодку и гонит её, она обгоняет волны. Они не успевают перехлёстывать через корму. И на крейсерской скорости среди волн и брызг я вылетаю на противоположный пологий берег!  Подтягиваю лодку подальше от воды. И пешочком, преодолевая ветер, бреду вокруг озера домой.

Ещё раз я встретился с штормовым ветром, когда служил в армии. Дело было  неподалеку от Хабаровска. Наша небольшая войсковая часть занималась радиоконтролем в эфире. Потому и была она расположена вдали от поселений на берегу речки, чтобы радиопомех не было. Она такая единственная на весь Дальневосточный военный округ. И отбирали сюда из учебного полка связи лучших радиотелеграфистов. Был и я в их числе.

Командовали нами, двадцатью срочниками, командир части капитан Коваленко и заместитель командира по политической части старший лейтенант Юречко.  Все здания в этой части добротные, деревянные, рубленные из брёвен. Это – главный корпус, столовая, гараж и баня. Был ещё американский автомобиль «Студебеккер». А на реке – две лодки: двухвёсельная человек на шесть и одноместная, узкая и длинная, которую называют оморочкой.

Было начало третьей пятилетки после окончания войны. Зимой мы отметили сороковую годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции. Я, помнится, с наступлением ночи дал четыре выстрела из собственного ружья в честь годовщины. Офицеры предоставили нам полную свободу, и мы даже выпили в столовой водки и закусили празднично приготовленным ужином.

Служба шла спокойно. Офицеры жили в полку связи, за пять километров от части, и появлялись только на несколько часов. Мы своё дело знали крепко, дежурство в эфире было для нас делом святым, и ни одно нарушение радистов войсковых радиостанций не оставалось незамеченным. За пресечение нарушений кое-кто из нас даже получил отпуск. Только не я, комсорг части. Крутого из себя строил, даже офицеров пытался воспитывать. За это и Поплатился. Даже демобилизован был последним, прослужив три месяца сверх положенных трёх лет.

Но сегодня я расскажу не о службе, а о случае, когда мне пришлось спасать в половодье геолога.

Несмотря на плотный график круглосуточного дежурства, мы продолжали заниматься в классе, совершенствуя мастерство передачи радиоключом. Позанимаемся академический час – и на перерыв, на широкое крыльцо. Отсюда открывается чудесный вид на затопленный полыми водами широкий луг за рекой Сита, впадающей в Амур. Великая дальневосточная река разливается и летом. Луг за нашей речкой превратился в широкое море. От редких зарослей кустарников торчат только верхушки. Вдали мы видим подтопленные стога сена. На одном из них копошится человек. И непонятно: он выкинул белый флаг или это рубашка на ветру сушится? Видит нас, но знаков не подаёт.

А ветер сильный, на лугу, ставшим морем - шторм. Гуляют и шумят пенные волны. Мы уже вышли на третий перекур, а человек всё ещё спокойно находится на стогу. И так же развевается над ним что-то похожее на белый флаг. Я  обращаюсь к старшему лейтенанту:
- Разрешите мне сплавать на лодке и узнать, может быть человеку нужна помощь?
Политрук колеблется. Волны очень высокие, ветер свирепо гонит их, срывая пену. Офицер знает, что я  лучше всех справляюсь с двухвесельной лодкой. Но и ответственность большая. Мы коллективно уговорили его. Я усаживаюсь за весла и отправляюсь к стогу. А плыть к нему – как раз вдоль этих огромных волн. Они будут бить в борт и могут захлестнуть лодку. Я всё предвидел.

 Сначала поплыл вправо вдоль нашего берега навстречу ветру. Здесь волны небольшие, они отсюда стартуют. Продвинувшись на значительное расстояние, я бросаю лодку наперерез волнам, градусов под сорок. Волны скользят вдоль правого борта, швыряют лодку, но не захлёстывают, и я гребу изо всех сил. От сложения сил получается, что движусь я в правильном направлении. 

И что же я вижу? У стога привязана лодочка оморочка. Плавать на ней в такую погоду надо уметь. На стогу оказался молодой мужчина из экспедиции, отрезанной паводком. Его отправили «на большую землю» в магазин.  Он уже трижды побывал в воде, пытаясь плыть. Рубашку он привязал к веслу и на просушку, и как флаг бедствия. На помощь не надеялся, ждал, что к вечеру ветер утихнет, волны уменьшатся, и он поплывёт дальше.

Я понял, что он совсем неопытный на воде. Во мне загорелся спортивный азарт. Я предложил бедолаге сесть в мою двухвесельную лодку, а сам решил плыть в малютке. Хотел отдать ему комсомольский билет, но передумал, так как парень сказал: «Не уверен?» Нет, я не сомневался! И мы поплыли. Лодка впереди, я метров в двадцати следом.

А ведь это было искушение! Волны не стали меньше. Мне позарез захотелось проплыть в оморочке в такую бешеную погоду! Доказать неизвестно кому, а скорее всего себе, что я приплыл бы! Но храбрым я был потому, что есть подстраховка в случае чего!

Тактика потребовалась совсем другая. Я сначала поплыл навстречу волнам, взяв чуть правее. Доплыл до затопленных кустов, верхушки которых несколько гасили волны. Держась за ними, я хорошо продвинулся в сторону берега. До следующих верхушек зарослей добирался в круговерти волн, стараясь не подставлять им борт. Получалось! Парень на лодке далеко опередил меня. Но мне торопиться было незачем, важнее было не перевернуться. Так и доплыл я до берега. Благодарный посыльный затащил оморочку на берег и отправился своей дорогой.

С тех пор я в шторм не попадал. Да и некогда было. Закончив учебу и возглавив работу районной редакции, я как член бюро райкома партии уже почти не знал выходных. Было это в Измаильском районе на Украине. Рядом с городом полноводный Дунай, несколько широчайших лиманов. Оставалось только мечтать о рыбалке да завидовать тем, кто имел свободное время и моторные лодки. Я завёл весельную, но её быстро украли. На этих водных просторах случались настоящие штормы.

А тем временем Украина стала страной самостоятельной, прошла стадию «прихватизации», компартию запретили. Я был свидетелем становления капитализма в городе и районе. И сам, выйдя на пенсию, организовал выпуск газеты экологического направления, потому и был в центре событий партии Зелёных, Общества охраны природы. Как-то молниеносно  возникло множество общественных экологических организаций, которыми руководили напрямую из Киева. Их обучали, присуждали гранты и платили американскими долларами.

Одну из лучших таких организаций возглавлял учитель средней школы Потапов. И его я хорошо знал. Он оборудовал в селе экологический кабинет – прообраз туристического центра. Я у него брал интервью. Одесситы тоже делали репортажи о его работе. Однажды явились прославленные фотокорреспондент и репортёр. Сделав снимки в селе, фотограф настоял, чтобы вышли на моторке в лиман.

Потапов завёл мотор и повёз их туда, где виды нравились. А тем временем слабый ветер перешел в сильный, а потом начался ураган. Он застиг их посреди лимана. А это же почти море по площади, волны поднялись моментально. Мотор заглох. Весла не помогали. Лодку перевернуло. Утонул и Потапов, и репортёр. Только фотограф чудом добрался до берега.

У каждого свои штормы. Теперь я вижу ветер только в вершинах деревьев. Подмосковный дом наш наряду с другими домами стоит посреди леса.  Бывает, что в Москве ураган срывает крыши, а у нас только вершины деревьев гнутся да листва тополей, берёз и дубов трепещет. И когда в городах наводнение, то у нас только стук дождя по железной крыше да маленькая лужица у калитки. Остальная вода впитывается в землю, а излишки скатываются в небольшую речку. А без дождей она просто ручей.