10-1. Сага 1. Глава 10. Пора гнездования

Своя  хатка  -    родная   матка.
                ПОРА      ГНЕЗДОВАНИЯ
           60 – 80-е  годы  20  века  в  Советском  Союзе  смело  можно  назвать  «эпохой  анекдотов».  Осмеянию  подвергалось  всё  и  вся:  от  личностей  государственных  вождей  и  легендарных  героев  до  устройства  мельчайших  ячеек  социума,  таких,  например,   как  производственный  коллектив  или  семья.  Впрочем,  я  выразился  не  вполне  точно:  всё  названное  и  неназванное  мною  было   не  столько  предметом  осмеяния,  сколько  средством,  инструментом  насмешек  над  чем-то  иным,  более  общим  и  одинаково  искажающим,  уродующим  все  формы   жизни. 
         Не  буду  углубляться  в  анализ  причин  и  следствий  этого  всеохватывающего  явления,  замечу  только,  что  под  его  влиянием  сложился  особый  язык,  где  слова  приобретали  совершенно  не  свойственные  им  первоначально  значения.  Так,  например,  слово   «хата»  в  этом  языке  анекдотов  стало  означать  прежде  всего  «место  тайных  любовных  или  иных  преступных  свиданий,  пристанище  для  совершения  адюльтера,  воровская  «малина»  и  только  в  последнюю  очередь  -вообще  «отдельная»   квартира.  Это  ясно  демонстрируется  следующим  анекдотом:   - Как  будет  «по-японски»  кабинет  начальника?  -  Хата-хама.  -  А  квартира  любовницы?  -  Хата-суки. -  А  как  называется  «по-японски»  кооперативная  квартира?  -   На-хера  та-хата!  (Потому  что  стоит  очень  дорого).
      Пропуская  все  полагающиеся  в  этом  месте  промежуточные   размышления,  почему  да   как,  замечу  лишь,  что  такая  готовность  к  обшучиванию  всего  и  вся  отнюдь  не   является  свидетельством  того,  что  общество  здорово.  Кто-то  вполне  справедливо  утверждал,  что  цинизм  вообще  является  признаком  слабости,  а  предваряющая  его  готовность  к  иронии  и  сарказму  по  любому  (даже  самому  неподходящему)  поводу    лишь  пролагает  пути  к  нему.
         Совсем  не  так  понимали  это  своё  слово  «хата»  простодушные  и  прямодушные  белорусы  послевоенного  времени.  Для  крестьянского  сына  Наума  Маглыша  понятие  «своя  хата»  значило  так  же  много,  как  для  природного  землепашца  понятие  «своя  земля».  Вот  как   «вожделенно»  рассуждают  о  приобретении  в  собственность   «своей  земли»  герои  поэмы  Якуба  Коласа  «Новая  зямля»  Антось  з  Мiхасем:
                А  дзе  ж  той  выхад?  дзе  збавенне
                З  няволi   цяжкай,  з  паланення?
                Адзiн  ён  ёсць:   зямля,  зямля,
                Свой  пэуны  кут,  свая   ралля:
                То -  наймацнейшая  аснова
                I  жыцця  першая   умова.
                Зямля  не  зменiць  i   не  здрадзiць,
                Зямля  паможа  i  дарадзiць,
                Зямля   дасць   волi, дасць  i  сiлы,
                Зямля   паслужыць  да  магiлы
                Зямля  дзяцей  свaiх  не  кiне,
                Зямля   -  аснова  усей   айчыне.
Не  знаю,  как  вам,  а  для  меня  это  звучит  как  подлинный  гимн  земле  и  своим  пафосом  напоминает  вдохновенные  слова  апостола  Павла  о  любви:………………………………………………………….
Михась  с  Антосем  при  покупке  новой  усадьбы  отдают  безусловный  приоритет  качеству  земли,  считая  второстепенным  делом  жилой  дом:
                Але  не  у  хаце   сэнс  I  сiла.
                Бо  хаце  можна  раду  даць
                I  на  свой  густ  пабудаваць,
                I  хата  стане  больш  вясёла,
                А  не  такая,  вось,  стадола,
                Наогул  хата  -  справа  дробна,
                Абы  зямля  была  упадобна.
            Поскольку  Наум  Маглыш  от  земли  был  уже  «отлучён»,  то  для  него  на  первый  план  выходила   всё  же  «своя  хата»,  именно  она  становилась  главным  жизненным  приоритетом.  И  дело  здесь  вовсе  не  в  каком-то  особом   белорусском  складе  ума  (теперь  принято  говорить  «менталитете»).  Просто  в  продолжение  своей  жизни  человек,  сам  того  часто  не  сознавая,  следует  и  подчиняется  определённым  инстинктам,  заложенным  в  него  природой  его  биологического   вида:   когда  влюбляться,  когда  женихаться,  когда  отделяться  от  родителей  и  т. д.
           Птицы  ведь  тоже  в  определённое  им  природой  время  «распускают  перья»,  чтобы  ухаживать,  потом  летят  собирать  всякий  хлам  для  устроения  гнезда.  Замечено,  что  и  мужчина  годам  этак  к  40 – 50-ти  становится  обуреваем  мыслями  о  «своём  доме»,  будь  то  стандартная   городская  квартира,  скромный  дачный  домик  в  сельской  местности  или  вместительный  особняк  в  «престижном»  посёлке  для  недавно  разбогатевших,  как  это  заведено  в   нынешнее  вновь  капиталистическое  время.  Такие  «позывы»    к  домостроительству  чувствуют  на  себе  многие  мужчины  этой  возрастной  группы.
             Во  всём  этом  сказывается  определённая  «стадийность»  взросления  мужчины.  В  некоторых  примитивных  обществах  до  самого  недавнего  времени  сохранялась  система  возрастных  классов,  каждому  из  которых  предписывалась  строго  определённая  роль  в  родовой  структуре.  Если  говорить  о  мужской  части  общества,  то  это  были  последовательные   «классы»  детей,  после  обряда  инициаций  -  юношей,  становящихся  впоследствии  воинами,   которые  в  своё  время  обретали    права  мужей  и  взрослых  членов   общины,  переходивших  через  определённый  период  времени  в  возрастной  класс  старейшин  племени.
       В  такой  архаической  модели  организации  общества    имелась своя  логика,  своя  гармния  и   мудрость:  сначала  дитя  живет без  всяких  забот  и  обязанностей,  потом  ребёнок  проходит  обряд  инициации,  подчас  весьма  болезненный,  и  превращается  в  подростка,  готовящегося  к  взрослой  жизни;  затем  следуют  испытания  на  мужество  и  храбрость,  посвящение  в  воины   и  первейшая  обязанность  защищать  свой  род  с  оружием  в  руках;  и  только  после  такой  службы  обществу  воин  получает  право  обзаводиться  собственной  семьёй,  жить  мирной  жизнью  и  заводить  детей,  он  обретает  общественное  полноправие,  может  наслаждаться  всеми  благам и  радостями  жизни,  какие  только  может  предоставить  достигнутый  этим  обществом  уровень  развития;  затем  переход  в  разряд  уважаемых  старейшин,  своего  рода  высший  орден  экспертови  управленцев.  Естественный, обязательный  круг  жизни,  одинаковый  и  равный  для  всех… 
            Рудименты  такой  организации  общества  можно  видеть  и  сейчас  во  многих  современных  институциях:  паспортизация  населения  с  определённого  возраста,  обретение  права  на  работу  по  найму  и  совершение  коммерческих  сделок,  установление  «возраста  согласия»  на  половые  сношения,  возраста  гражданского  совершеннолетия,  а  также  различных  возрастных  «цензов»  -  для  службы  в   армии,  при  соискательстве  тех  или  иных   выборных  должностей  и  т. п.  Разница  лишь  в  том,  что  в  архаическом  обществе   этот  порядок  вещей  раз  и  навсегда  жёстко  предопределён  и  никакое  уклонение  от  него  совершенно  невозможно  и  даже  немыслимо,  тогда  как  в  современном  мы  наблюдаем  лишь  слабые  «реминисценции»  тех  древних  установлений.
         Можно  предположить,  что  многие  трудности  в  развитии  современной  западной  цивилизации  связаны    именно  с  отходом  от  этих  выверенных  столетиями  общественных  ценностей:  «чин  чина  почитай»   и  «всяк  сверчок  знай  свой  шесток».  Разве  это  не  противоестественно,  что  перед  лицом   сложнейших  и  трудноразрешимых  коллизий  современности   равное право  судить  о  них  даётся  и  незрелым  юнцам  и  умудрённым  жизнью  старцам.  Причём  надо  заметить:   кукловодам  всегда  выгоднее  и   надёжнее  иметь  дело   именно  с   доверчивым  и  легко  управляемым  «молодняком»,  легко  и  охотно  поддающемуся  любому  манипулированию  и  обману,  или,  напротив,  с  начинащими  маразмировать  беспомощными  стариками,  которых  так  же  легко  обвести  вокруг  пальца.  Но  не  с  самостоятельно  мыслящими,  зрелыми  во  всех  отношениях  людьми…  Однако  я  отклонился  от  темы  «своя  хата».
          Начать,  видимо,  следует  с  того,  что  семья  Наума  Маглыша  всё  предыдущее  время  время  жила  в  общем-то  не   вполне  самостоятельно:  то  у   его  родителей,  то    в  снимаемом  на  время  частном  жилье,  то  в  казённом «жилфонде».   (Как   сетовал  некто:  «Я  никогда  не  был   свободен:  то  служил  в  армии,  то  сидел  в  тюрьме,  то  был  женат…»)   И  всё  это  было   крайне  неблагоустроенное  жильё:  жалкие  крестьянские  лачуги  либо,  как  в  последнем  случае,  строения и  помещения  в  них  известного  барачного  типа. 
         Следует  предупредить  неподготовленного  читателя,  живущего  по  представлениям  21  века,  не  путать  понятие  «барачный»  с  понятием  «барочный»:  последнее  означает  «относящийся  к  архитектурному  стилю  17 – 18  веков -  т. н.   «барокко»,  тогда  как  первое  связано  со  словом  «барак»,  т. е.  деревянное  ,  обычно  одноэтажное,  строение,  самого  примитивного  типа,  предназначенное  для  временного   проживания  рабочих,  и  о  какой-либо  архитектуре  здесь  не  может  быть  и  речи,  равно  как  и  об  «удобствах».
          Обычно  это  были продолговатые  в  плане,  сараеподобные  постройки  ещё  времён  «военного  коммунизма»,  «первых  пятилеток»  или  послевоенного  восстановительного  периода;  посередине  вдоль  такого  барака шел  узкий  коридор,  по  обеим  сторонам  которого  устраивались  небольшие  комнаты,  разделяемые  тонкими  дощатыми  перегородками,  иногда,  правда,  покрытыми  ещё  слоем  штукатурки. Понятное  дело:  эти  строения  никогда  не  ремонтировались,  быстро  ветшали,  были   запущенны,  ветхи  и   убоги.  Но  мы  любили  их,  не  замечая  всей  этой  убогости,  которая  нисколько  не  контрастировала  с  общей  нищетой нашего  тогдашнего  существования.  Так   мы  любим  своих  родителей,  независимо  от   того,  насколько  они  красивы  или  некрасивы,  да  и  свою  Родину,  какая  она  ни   есть  расхристанная  и  разнесчастная  в  глазах   более  благополучных чужаков.  В  этих  «обителях»  социализма  люди  привыкали  жить  в  условиях  постоянной  стеснённости,  а  проще  сказать -   тесноты  и скученности.
       Поэтому    легко  понять  Наума  Маглыша,  который  давно  уже  вынашивал  «думку»  о  своём  частном  доме,  где  он  был  бы  полным  и   единственным  хозяином  и  где  вся  его  семья  могда  бы  разместиться  пусть  и  не  просторно,  но  всё-таки  не  так  стеснённо.  Хоть  Вальтик  ещё  продолжал  служить  в  армии,  а  Зоя  уже  отправилась  жить  по  месту  партийной  службы  своего  мужа,  нас  вместе  с  родителями  всё  же  было  ещё  четверо.
           Отец,  хотя  и  был  всегда  востребован  и  уважаем  в  любом  педколлективе,  где  бы  он  ни  служил,  оставался  тем  не  менее  убеждённым  и  неисправимым  индивидуалистом ,  и  держался  он  поэтому  всегда  наособь,  никогда  и  ни  в  чём  не  стремясь  смешаться  с  «толпой»  и  затеряться  в  ней.  Более  того,  в  своём  иронично-критическом  отношении  к  окружающим,  в  том  числе  и  коллегам,  достоинства  которых  переоценивать  он  был  не  склонен,  он,  наверное,  иногда  и  «перебарщивал»,  из-за  чего  мог  показаться  кому-то  просто  самовлюблённым  индюком.  На  самом  деле  всё  было  не  так:  он  был  способен  искренне  восхищаться  деяниями  великих  и  доходить  в  этом  до  преклонения  перед  ними,  признавая  за  ними  безоговорочное  и   недосягаемое  превосходство.  Это  не  только  до  некоторой  степени  могло  оправдать  его  «скепсис»  в  отношении  простых  обывателей,  а  в  моих  глазах  так  и  вовсе  искупало    эту  его  небольшую  слабость.
          Согласитесь:  это  не  столь  уж  широко  распространённое  среди  простых  смертных  нравственное  качество  -  способность  искренне  и  бескорыстно  восхищаться  другими,    дающее  мне  основание  предполагать,  что  Наум  Маглыш  был  задуман  Создателем  как   «заготовка»  на  крупную  человеческую  личность;  тут  надо  иметь  в  виду  ещё  и   то,  что  крупным  в  такой  личности  предполагается  всё  -  и  «недостатки»   тоже…
            Похоже,  что  «мара  аб  сваёй  хаце»  стала  с  определённого  момента  для  Наума  Маглыша   своего  рода  idee  fixe,  но  только  в  хорошем  смысле  слова.  Тут,  несомненно,  сыграла  свою  роль  и  «генетика»:  его  отец  Дмитрий  Демидович  Маглыш  вплоть  до  самого  дня  своей  кончины  в  1937  году  оставался  «крестьянином-единоличником»,  и  это  в  условиях   «победного  шествия  по  стране  колхозного  строя»,  то  есть  при  жёстко  насаждаемой  «доброаольной»  коллективизации,  «раскулачивании»,  а   иначе  говоря,   поголовной экспроприации,    террора  и  «ликвидации  кулачества  (читай:  крепкого  зажиточного  крестьянства)  как  класса».  На  практике  это  выливалось  в  запугивание,  шельмование  и  подавление  всех,  кто  не  хотел  склонить  голову  перед  вконец  обнаглевшей  узурпаторской  властью.  Такие  одиночки-единоличники  воистину  были  не  просто  «белыми  воронами»  в  общей  массе  сломленного  крестьянства,  но  ещё  и  красной  тряпкой,  крайне  раздражавшей  власть   «красных»  комиссаров. 
       Так  что   Науму  было  от   кого  унаследовать  «упёртость»  в  достижении  своей  цели.  Сейчас   это  слово  в  нашем  языке  является  просторечным  и  едва  ли  не   жаргонным,  а  в  белорусском  «упАрты»  -  это  вполне  литературное  выражение,  имеющее значение  «настойчивый,  упрямый».  В  настрое  Наума  эта  «упартасць»  достигала  степени  «упёртости».
      Не  надо  также  упускать  из  виду  и  то,  о  чём  было  сказано  чуть  выше:  у  мужчин  в  возрасте  после  40 – 45  (у  кого-то    раньше,  а  у  кого-то,  может,  и  позже)  начинает  срабатывать  в  мозгу  какой-то  спусковой  механизм,  начинающий  подталкивать    к  обзаведению  собственным  гнездом;  происходит  это  на  каком-то  подсознательном  уровне  и,  может  быть,  обусловлено  на  хромосомном  уровне. Этот  инстинкт  начинает  формировать  в  сознании  установку,  согласно  которой   мужчина  после  себя  непременно  должен  оставить  хотя  бы  одного  сына,  построенный    дом  и  так  далее.
        Этот  своеобразный  «зуд  в  крови»  известен  почти  всем  возмужавшим,  и  если  он  не  находит  себе  выхода  и  не  реализуется  в  той  или  иной  степени,  то  неизбежно  деформирует  мужскую    психику  либо  в  сторону  алкоголизма,  либо  в  иные  отклонения  от   нормы.  Примечательно,  что  этот  инстинкт  к  «гнездованию»  срабатывает  у  человека  в  довольно   позднем  возрасте,  когда  он  уже  успел  состояться  и  в  профессиональном,  и  в  семейном  отношении.