ШХ. Свидетельство крови

 (очередной рассказ о кривоногом Риколетти и его ужасной жене)

Весь день стояла небывалая духота. Лондон раскалился, как аравийская пустыня. Стёкла плавились и блестели, словно жидкая медь, булыжник мостовых жёг ноги сквозь подошвы. Я барахтался в поту внутри душной одежды и мечтал о кружке пива и прохладной ванне, но визитам не было конца:  сердечные приступы, удары, мигрени - жара подействовала на здоровье людей самым губительным образом.
Только к семи часам вечера мне удалось, наконец, освободиться, и я, сам близкий к обмороку, упал на вонючее и мокрое от пота предыдущего седока сидения уличного кэба.
- Холмс, вы дома? - из прихожей окликнул я. - Знаете, я посочувствовал сегодня французским улиткам: как, должно быть, отвратительно поджариваться на сковородке, с ног до головы в собственной слизи.
- Улиток во Франции варят, а не жарят,-  бесстрастно откликнулся Холмс. – Вы, как всегда, всё перепутали, Уотсон. Но зато у меня есть ледяное пиво, и я охотно поделюсь с вами.
- Ну нет. Сначала ванна. Я липкий, как леденец. А костюм стал похож на мокрую тряпку.
- Друг мой, послушайте доброго совета, - Холмс вышел и остановился в дверях, наблюдая, как я развязываю шнурки туфель. - Не соблазняйтесь прохладной ванной, лучше выкупайтесь в крутом кипятке - таком, какой только можете терпеть.
- В кипятке? Вы, как видно, сошли с ума, я и так чувствую себя сваренным в кипятке.
- Ничуть. Я знаю, о чем говорю, попробуйте на свой страх и риск - не пожалеете.
С большим сомнением я все же решил последовать его совету.
Как всегда, Холмс оказался прав: горячая ванна освежила меня, как нельзя лучше - я совершенно перестал чувствовать жару и блаженствовал в кресле с кружечкой холодного пива.
- Завалены работой… - не спросил, а, скорее, констатировал Холмс.
- По горло. Чуть самого удар не хватило от этой беготни.Один раз, даже в глазах потемнело.
- Да, в такую жару сердечные болезни оживляются, чего не скажешь о преступниках - эти, словно вялые мухи, по-видимому, оставили какую-либо деятельность на время попрохладнее.
- Ну, и слава Богу, - заключил я.
- Конечно, - вздохнул Холмс. - Снова я, кажется, противопоставляю себя обществу.
- Ну, а я бы с радостью поменялся с вами местами, сегодня, - сказал я. - Что за адская духота! И, что поразительно, у людей хватает глупости в такое время наливаться спиртным - вон поглядите: опять там что-то случилось.
Надо пояснить, к чему относилось моё высказывание. Дело в том, что напротив нашей квартиры в цокольном этаже лет пять назад открылся паб «Белый аист». Бог знает, какая злая ирония подсказала такое название хозяину заведения, потому что этот самый «Белый аист» оказался самым тёмным притоном в фешенебельной части города. Окна наших спален выходили на другую сторону, но всё равно нас столько раз будил среди ночи шум пьяного дебоша. Порой, когда у Холмса лопалось терпение, мы жаловались кому-нибудь из знакомых полицейских. Тогда на углу появлялся постовой констебль, и на какое-то время безобразие прекращалось, но потом констебль почему-то исчезал, и всё начиналось сызнова - подозреваю, что знакомые полицейские были не у одного только Холмса.
Вот и сейчас перед заведением быстро набралась толпа, и сквозь приоткрытые рамы окна доносились плач и причитание женщины.
- …весь в крови, - донеслось до меня. – Убил… Ей-богу, убил!
Слово «убил» для Шерлока Холмса примерно тоже самое, что «пиль» для охотничьего пса - он и встал в классическую охотничью стойку: расставил ноги, насторожил уши, а голову склонил на бок - ни дать ни взять, сеттер над уткой.
-А ну-ка, Уотсон, - нетерпеливо, пробормотал он, - идёмте-ка, посмотрим, что там на самом деле произошло.
Если бы всё ещё был день, несмотря на всё моё уважение к Холмсу, я бы отказался покидать кресло, но жара уже слегка спала, повеяло прохладой, и солнце садилось.
- Ну, пойдёмте, - согласился я.
Мы торопливо оделись и выскочили на улицу. В толпе уже маячили формные пуговицы. Несколько замедлив шаг, мы, подходя, немного разобрались в ситуации. Центром толпы являлась молодая женщина несколько латинской внешности. Её красоту в значительной степени портила печать усталости и неблагополучия - то особенное выражение, часто попадающееся на лицах обитателей трущоб восточного Лондона, которая была мне знакома по благотворительной деятельности муниципальной части нашего госпиталя, в которой мне случалось участвовать. Одета она была бедно, но чисто. Волосы промыты и небрежно заплетены в низкую косу, но никакого головного убора на ней сейчас не было, а серенький жакет оказался застегнут, не на ту пуговицу. Её поддерживала под руку особа лет сорока пяти с испитым, но добрым лицом и грубовато утешала, ибо молодая женщина заливалась слезами, сквозь которые невнятно и безуспешно пыталась что-то выговорить.
- Что здесь происходит? - спросил полицейский, толстый краснощёкий великан, несомненный любитель пива. Сразу же нашлись добровольцы-информаторы.
- Это, констебль, жена кривоногого трактирщика Риколлети - того, что сначала всё спустил, а потом таки-сорвал куш на скачках в Сассексе. Ну, что вы, констебль, его здесь все знают! А его старика и подавно - помните, какой пьяница был это нищий - лет пять назад, совсем сгорел от виски, ей-богу, не вру, так и заполыхало из глотки…
- Тихо! - рявкнул констебль. - Прекратите болтовню и объясните мне внятно, что случилось.
Пьянчужка, утешавшая плачущую, справедливо решила, что без её вмешательства дело едва ли разъяснится.
- Вот я вам скажу, - возвысила голос, она. - Бедняжка говорит, что у них в доме только что случилась драка, и её мужа чем-то сильно стукнул по голове её старший сын.
- До крови, -  всхлипнула миссис Риколетти. - Так и брызнула во все стороны!
- Лучше вам пойти и посмотреть, констебль, -осторожно заметил мой друг.
- А вы кто такой, сэр, чтобы мне тут указывать? - мигом грозно преобразился страж закона.
- Допустим, я тот несчастный обыватель, который должен терпеть соседство вот этого самого заведения изо дня в день.
- Это мистер Шерлок Холмс, - поспешил я внести ясность, предвидя, что иначе объяснение затянется. - Вы должны его знать.
- Ну да, конечно же, я его знаю, - физиономия констебля снова чудесным образом преобразилась, сделавшись смущенной и восторженной одновременно. - Ещё бы! Знал, что он где-то здесь живёт, но в лицо никогда прежде не видел. Уж вы простите, мистер Холмс, ваши услуги Скотланд-Ярду и моему прямому начальству… А вы, наверное, доктор Уотсон, да? Читал я ваши рассказы - забористо написано, особенно этот, про гадюку - как его бишь…?
- Возможно, у нас ещё будет время для литературных бесед, - остановил его Холмс, - А пока, может быть, все вместе выясним до конца, что всё-таки случилось, у самой несчастной? А вы успокойтесь, - он взял женщину за руку так мягко и заботливо, что всхлипывания прекратились, как по волшебству. - Успокойтесь и расскажите все по порядку. Сначала: кто вы?
- Меня зовут Анджела Риколетти, - немного успокоившись, заговорила женщина. - Мне тридцать четыре года, и девятнадцать из них, я прожила в соседнем переулке. Мой муж держал раньше этот трактир, но около года назад разорился, и вся семья - он, я и наши два сына перебивались случайными заработками. Беда в том, что мой муж давно пристрастился к выпивке, а теперь по его стопам пошёл и Дадли, мой старший, он стал часто пропадать, приходил иногда за полночь, когда и утром - понятно, что он постоянно нуждался в деньгах, вот все люди здесь могут подтвердить, что мы жили не богато. Однако, несколько дней назад мой муж стал рассказывать всем вокруг, будто выиграл на скачках, в Суссексе, куда ездил на сезонные работы. Денег, правда, я никаких не видела. И вдруг сегодня, как всегда, напившись допьяна, он ворвался в мою комнату и, потрясая кулаками, обвинил в том, что я взяла его деньги из тайника. Я была в постели, потому что мне нездоровилось с утра, в своей комнате, и вообще никуда сегодня не выходила. Тем более странными мне показались его упрёки, он кричал, что не потерпит воров в собственном доме и что тут же прибьёт меня, если я не скажу куда дела деньги.  Он, видите ли, мечтал выкупить однажды свой трактир и снова разбогатеть, и складывал деньги в тайник, о котором знал только он. Теперь этот тайник опустел, и он мне продемонстрировал пустое вместилище под окном, о котором я прежде понятия не имела. Я, конечно, сразу подумала на Дадли - он мог подглядеть, как муж открывает тайник, чтобы спрятать деньги или пересчитать. Конечно, мужу я ничего не сказала, а поспешно, накинула шаль и хотела выйти на улицу, чтобы встретить моего мальчика первой и предупредить его, но муж схватил меня за волосы и толкнул.
- Не смей! – рявкнул он. – Когда этот придёт, я сам доищусь до правды,а ты сиди и не вмешивайся, женщина!
Он запер дверь моей комнаты на ключ, а я не знала, что делать, и совсем уж было собралась бежать через окно, как вдруг на крыльце послышались нетвёрдые шаги Дадли, он возвращался откуда-то, как обычно, навеселе, хотя раньше, чем всегда. Я опасалась услышать шум скандалы, но поначалу они заговорили очень миролюбиво, это усыпило мою бдительность , и я не стала звать на помощь. Скоро по звону посуды я поняла, что они стали вместе выпивать, но потом мало помалу их голоса стали резче, я почувствовала, что атмосфера накаляется, и снова стала пытаться открыть дверь, но не сумела. Муж между тем стал кричать снова что-то о деньгах, и я услышала звуки потасовки. Тогда я решилась и, отодрав замазку и открыв окно, вылезла на улицу. Для того, чтобы войти в дом, мне нужно было обойти его кругом, но, оказавшись против окна, я увидела, как мой муж бросился на Дадли, а Дадли схватил кочергу и ударил. Это было ужасно  - кровь сразу залила пол, и мой муж упал, как подкошенный,  а я закричала и побежала. Это всё. Теперь там тихо, и я боюсь зайти вовнутрь.
Пока женщина говорила, Холмс под руку, вывел её из толпы, и мы шли теперь по направлению к её крыльцу впятером: сама эта женщина, Холмс, я, полисмен и подвыпившая свидетельница, что проявила недавно такое участие.
- Холмс, - улучив минутку, шепнул я. - Что мы здесь делаем? Разве эта пьяная драка входит хоть сколько-нибудь в сферу ваших интересов?
- Может, на этот раз и войдёт, - загадочно откликнулся, он. – Вы не находите странным, что муж схватил её за волосы, правда?
- Не вижу ничего странного, - пожал плечами я. - Кто из этих пьяных грубиянов не хватает своих жён за волосы?
- Возможно, возможно, - пробормотал мой друг, и больше я от него ничего не добился.
Дом Риколетти выглядел добротным, но обшарпанным и поизносившимся.
- Он давно заложен, - проговорила женщина, заметив, должно быть, мой оценивающий взгляд.
Я почему-то был уверен, что хозяин дома мёртв - может быть из-за крика женщины: «убили, убили». Так оно и оказалось: в комнате, неряшливой, но не запущенной, на полу, залитый кровью, лежал смуглый мужчина средних лет – действительно, с довольно существенным искривлением ног, как это бывает у наездников, на его голове зияла  рваная рана, волосы склеились от крови.
 Другой мужчина – очень молодой, совсем мальчик, лежал на низкой лежанке в глубоком пьяном забытьи. От него, наверное, на милю несло дешёвым спиртным и чесноком. Впрочем, и аромат покойника был не лучше.
- Вы говорили, что у вас есть и другой ребёнок? - напомнил Шерлок Холмс, - Где он?
- Он не здесь, -  быстро ответила женщина, - Гостит у моей сестры, у своей тётки.
- Слава Богу, - заметил я, - что он всего этого не видит. Счастливый случай заставил вас отправить его в гости.
При этих словах Холмс бросил на меня быстрый взгляд, но ничего не сказал.
- Посмотрите, как врач, - обратился ко мне констебль. - Мёртв ли он на самом деле?
- Мёртв, никаких сомнений. Уже появились признаки трупных изменений,  -я нарочно понизил голос, чтобы женщина не слышала меня.
 Полицейский вытащил из кармана наручники и потряс спящего за плечо:
- Просыпайся! Пойдём!
Тот, однако, был пьян настолько, что ничего ровным счётом не соображал. Он только протянул ладони, по краям которых я разглядел лёгкую восковую желтизну, как это бывает у людей, злоупотребляющих алкоголем, но едва наручники защёлкнулись, снова так, скованный, и захрапел.
- Ладно, никуда не денется, - решил полисмен.
Миссис Риколетти стояла в углу, помертвев от горя, прижав ладони к щекам.
- А где же лежали деньги? - спросил Холмс. - Раз их там больше нет, я думаю, нет смысла хранить секрет тайника и дальше.
- Конечно. Они лежали вот здесь, в оконной нише. Один из кирпичей, вынимается, а с внутренней стороны срезан.
- А ну-ка! -  Холмс попытался вытащить кирпич, но сделал это так неловко, что одна из створок  окна перекосилась, стекло хрустнуло, и осколки посыпались на пол.
- Черт, я порезался! – воскликнул Холмс. - И изрядно.
Действительно, острый край стекла, глубоко впился в его ладонь. Кровь тут же закапала пол и его брюки.
- Платок! Давайте, я завяжу вам руку, Холмс! – поспешно предложил я.
Он протянул мне пораненую ладонь, и, пока я перевязывал, не отводил глаз от нескольких капель, упавших на пол, что меня немного удивило – как правило, Холмс был равнодушен к виду крови, как чужой, так и своей собственной.
Полисмен между тем свистком вызвал подкрепление, и все ещё бессознательно пьяного кое-как растолкали и увели.
- Плохо дело вашего сына, миссис Риколетти, - проговорил Холмс. - Пахнет виселицей.
Несчастная заплакала, а я, признаться, рассердился на Холмса за его бестактность.
- Не забудьте его обыскать, - крикнул вслед оставшийся с нами вновь прибывший по вызову сержант – оказалось, его зовут Перкинс, и они с Холмсом друг друга отлично знают.
- Можно я осмотрюсь тут? - смирненно спросил мой друг.
- Пожалуйста, мистер Холмс - почему нет?
- Скажите, миссис Риколетти, - спросил Холмс, опустившись на корточки и снова разглядывая кровяные брызги – в них в этой комнате недостатка не было – Вы, действительно, видели сам момент удара?
- Господи, зачем вы спрашиваете все снова и снова, ведь я все сказала вам! – не выдержала несчастная.
- Прошу меня простить, -  смутился Холмс. - Я просто хочу избежать малейшей неточности -ведь речь идёт о вашем сыне, и если есть хоть какие-то сомнения в его виновности…
- Увы, сэр, я видела своими глазами, как он ударил отца.
- Вот этой кочергой? - Холмс поднял с пола тяжёлую кочергу, тоже заляпанную кровью.
- Да.
- Но припомните хорошенько: может быть, ваш сын сначала сбил вашего мужа с ног, а уж потом нанес удар, убивший его?
- Нет, он ударил мужа, когда тот… когда он хотел… пытался… - и она снова зарыдала.
 Холмс покачал головой и состроил страдальческую мину, хотя, как мне показалось, именно он делал всё, чтобы вызвать эти рыдания.
- Один  удар? - снова спросил он.- Простите, что снова заставляю вас это пережить, но он нанёс только один удар? Больше, он не бил, только раз, и ваш муж сразу упал и остался лежать так, как мы его нашли?
- Ну, да! Да! - женщина уже в сердцах выкрикнула это.
- Прошу прощения, - наконец-то отступился Холмс от неё. И снова принялся что-то изучать на полу, вооруживший с лупой.
-Сколько денег было в тайнике? - спросил он снова, подходя к окну - осколки стекла хрустели под его подошвами.
- Я этого не знаю. Много. Несколько сотен.
- А в каких купюрах?
- По десять фунтов, насколько я знаю, муж всегда говорил, что это самая удобная форма.
- Ну, что ж, - проговорил Холмс. - Полагаю вопросов, у меня больше нет. Сержант, загляните к нам на Бейкер-стрит завтра, часиков в шесть-семь, очень любопытно будет узнать, чем все это окончится, а мы вас угостим холодным пивом – полагаю, день, завтра будет не прохладнее, чем сегодняшний.
Прогноз Холмса в отношении погоды полностью оправдался, и в половине шестого я, высунув язык, еле дополз до Бейкер-стрит.
- Горячую ванну и стакан пива, не то я умру!
- А, оценили полезность кипятка, - засмеялся Холмс, зашедший в комнату вслед за мной. - Поторопитесь, Перкинс явится с минуты на минуту, - и он бросил меня в руки полотенце и халат.
Перкинс пришёл, когда я вышел в гостиную с ещё мокрой головой и потянулся к вспотевшему кувшину на столе.
Выглядел сержант, как медный котёл, из которого кипяток выливается через край.
- Ну что? - спросил Холмс, наливая ему пиво.- Пришёл в себя этот юный Риколетти?
-  Толку от того, что он пришёл в себя, немного, - махнул рукой сержант. - Говорит, что ничего не помнит, что денег не брал, отца не убивал – словом, знакомая песня.
- И у вас нет никаких сомнений в его вине?
- Помилуйте, какие сомнения - ведь его мать сама видела, как он нанёс удар. Свидетельство крови часто бывает лживым и в пользу преступника, но уж когда мать дает показания против сына… К тому же, посмотрите, что мы нашли у него в кармане, - и Перкинс показал нам десятифунтовую купюру со следами мела и крови. Можете трогать – мы её уже исследовали и запротоколировали. Мел, разумеется, с той части стены, где был тайник, а кровь на ней - отца. С тех пор как наши юристы и судейские научились придавать значение таким вещам, бремя доказательств получило дополнительный вес. Нет сомнения в том, что это десятка из тайника - да вот, взгляни сами, если угодно, в свою лупу, мистер Холмс.
Холм кивнул и , действительно, очень внимательно изучил улику – осмотрел,  потёр пальцем, понюхал, а потом вдруг коснулся языком. После чего ушёл в свою комнату - судя по донёсшимся вскоре оттуда звуком, чтобы прополоскать рот.
Когда он вышел, выражение его лица было строгим и даже суровым.
- Вы зачем лизнули этот обрывок? - пристал Перкинс.
- На нём, действительно, следы вчерашней крови, - сказал Холмс. – Я-то думал, что кровь припасена заранее, но нет. Поразительное хладнокровие. Знаете, сержант, будет лучше, если вы арестуете миссис Риколетти, не то она, чего доброго, попытается скрыться.
- На каком основании я должен её арестовать, сэр? – опешил сержант.
- Ну как же… По обвинению в убийстве своего мужа и лжесвидетельству с целью оговора против своего сына.
- Господи, да с чего вы взяли, что это она?
- Ваше, так называемое, свидетельство крови. Той, что на купюре и той, что в комнате. Ладно-ладно, сейчас всё расскажу по порядку, только глотну немного пива.
Он опустился в кресло, и я наполнил его стакан, любопытствуя не меньше сержанта.
- Собственно говоря, подозрения у меня появились ещё во время рассказа этой женщины, - начал Холмс, глотнув, как и собирался, немного из своего стакана. - Вы помните, Уотсон, как эта миссис Риколетти, очень натуралистично рыдая, рассказала, в частности, как муж схватил её за волосы. Едва ли в свете последующих событий у неё хватило времени и желания прихорашиваться, а причёска её оказалось почти в полном порядке, так растрепаться можно от домашней работы, но не от таски за косу. Меня это насторожило сразу же, но я не стал упорствовать и подгонять факты к своей версии, а просто пошёл, чтобы посмотреть все на месте. На первый взгляд, все обстояло именно так, как и было рассказано: мы увидели двоих, один из которых оказался мёртв, а другой пьян, все было забрызгано кровью, на полу, орудие убийства – кочерга. Если помните, я попытался открыть тайник и порезал ладонь стеклом…
- Ну да, мы все это помним, - не вытерпал я. – Вон, у вас и сейчас кисть перевязана. К чему вы все это снова нам повторяете?
- Я просто хочу, чтобы вы точно вспомнили. Итак, я порезал руку и заметил нечто странное: капли, упавшие с высоты моего роста, разбились куда сильнее, чем имевшиеся на полу - из них получились лучистые распластанные кляксы. А от тех, что остались после убийства, следы напоминали расплющенные капли. Я обдумал это и пришёл к единственно возможному выводу: удар был нанесён не стоящему человеку, а сидящему. Но миссис Риколетти утверждала, что сама видела нанесение удара - для чего же она лжёт? Подозрение появилось у меня уже вполне в оформленном виде, и я специально заострил внимание на серьёзности её обвинения и последствиях для её сына, но она не захотела взять свои слова назад. Сомнений у меня почти не оставалось, но завершающим штрихом явился вот этот кусок бумаги. На нем, действительно, остался мел, но вот вопрос: как он попал туда? Потому что, если просто взять деньги из тайника, мелана них не останется - мел именно на этой купюре в кармане молодого человека оказался именно потому, что кто-то нарочно испачкал его в мелу. Кстати, как вообще удачно, что миссис Риколетти точно смогла назвать нам достоинство купюр, которых, по её словам, в глаза не видела. А уж кровь в карман попасть вообще никак не могла – странно предположить,что юноша после драки, убив отца, достал из кармана ранее украденную купюру, помакал её в крови и снова положен в карман. Ведь по словам миссис Риколетти, драка вспыхнула из-за того, что деньги уже были украдены.Кто-то брался за эту купюру рукой, испачканной в крови. Но у пьяного парня руки были чистыми – я это видел, когда на него надевали наручники, а вот кочерга оказалась запачканной. Он не мог нанести удар, не запачкав рук, и он не мог запачкать купюру своими чистыми руками. Значит, деньги трогал убийца. Зачем? Да затем, чтобы засунуть их парню в карман, выдав его за грабителя и убийцу. Сначала я ещё думал, что женщина  просто воспользовалась случаем, чтобы забрать деньги, а удар нанёс её сын, но, сопоставив все факты… Арестуйте эту Риколетти, а заодно навестите тётку, у которой её младший сын. Возможно, она что-то знает о планах сестры избавиться разом от сына и мужа.
- Не могу поверить, - проговорил, я, качая головой, когда сержант ушёл. - Ведь она мать. Как мог язык повернуться?
- Два человека, пьянствуя и прожигая жизнь, пили кровь этой женщины в течение многих лет, - задумчиво проговорил Холмс.
- Возможно, но это её не оправдывает!
-  У неё был ещё ребёнок, этих денег, могло им хватить на первое время. Когда сын пришёл в совершенно невменяемом состоянии и принялся распивать ещё вместе с отцом, она дождалась, пока сын уснёт на постели, а пьяный муж  -сидя у стола, и одного ударила кочергой по откинувшейся назад голове, а другого обвинила в его убийстве, подстроив улики. Потом забрала деньги, наверное, и руки вымыла, заперлась в комнате, вылезла в окно и устроила представление, забыв только хорошенько растрепать волосы. Я не оправдываю это убийство, тем более своего сына, - покачал головой Холмс. - Я ужасаюсь, до какого состояния можно дойти.
Его голос, был задумчивым и вместе с тем каким-то тусклым, словно он испытывал приступ депрессии.
- Здесь есть, чему ужасаться, вы правы, - согласился я.
- Знаете, Уотсон, - он налил себе ещё пива. - Я, пожалуй, не стану больше вмешиваться в уличные скандалы. Неблагодарное это занятие: дело закрыто, а удовлетворения никакого…