Драма. Избранное 1

«Драма»
повесть (входит в сборник «17 июля» 978-5-9973-4194-7, выпущенный московским издательством «Спутник плюс» в 2017 году)

Синопсис

Утро. В квартире известного молодого писателя Птахова раздаётся телефонный звонок. Звонят из психоневрологического диспансера, настоятельно приглашают прийти на приём. Якобы — модный драматург у них на учёте...
Птахов в недоумении... И в панике! Покуда намедни, действительно, посещал некоего православного психотерапевта, столичного профессора. Жаловался на бессонницу и лёгкое нервное переутомление. Ну с кем не бывает?!
«Это профессор меня предал... - решает потрясённый драматург. - Сдал меня с потрохами гос. специалистам...Это из-за того, что я его не послушался! Говорил же он мне, чтобы бросал я писательство — профессия это тщеславная... Чтоб ехал я в монастырь... »
Птахов по молодости поступил в Богословский институт... Но не выдержал и бросил оный... Закончил Литературный. Стал известным литератором.
Всё бы хорошо, только вот с церковной, литургической жизнью неувязочка вышла! Перестал Птахов ходить в церковь, причащаться. А был он человеком совестливым и глубоким — интеллектуально и духовно чутким... Поэтому чувствовал он в себе какую-то неправду, червоточинку... Мучила она его — эта обделённость... Вот и болел душою. Душа-то, она, по своей природе — христианка.
В творчестве Птахова также наметился со временем «перелом». Задумал он написать произведение о Христе... Всё время он о Нём думал!
Разогнал всех своих любовниц, отгородился от светской тусовки, засел дома один... И написал хороший роман.
Предложил его в своём издательстве... Покрутили все у виска... Поглядели на драматурга косо: он, бишь, с ума спятил! В религию подался! Не модно нынче это.
Не отчаялся Птахов... Отправился в православное издательство. И там он испытаний, конечно же, натерпелся...
Но Птахов на своём стоял! И даже в церковь вернулся.
В результате всех мук госпожа-удача ему улыбнулась. По милости Божией, разумеется!
Повесть оканчивается хорошо. Ситуация с психиатрами разрешилась наилучшим образом. Покуда звонили ему из диспансера по ошибке... Роман издали. В душевном здоровье автора сомневаться не пришлось!
И Слава Богу за всё!


Избранная глава
* * *
Дело в том, что накануне Птахов действительно посещал православного психиатра — знаменитого доктора Заведеева. Профессор был доброжелателен и галантен. Он заверил, что всё сказанное в стенах кабинета, останется сугубо конфиденциальным и внимательнейшим образом выслушал жалобы писателя на хроническую бессонницу, неустойчивое настроение и плохой аппетит.
      — Да у вас, батенька, самый настоящий невроз! — констатировал Заведеев, вглядываясь в писательское лицо проникновенно и сочувственно. — Вегетативка сильно расшатана, давление скачет, тахикардия... А вы ведь ещё совсем молодой человек!
      — В чём же причина, доктор? — спросил Птахов с надеждой на то, что всё это не так уж страшно.
      — Причина всему всегда одна: бесы! — был резонный ответ. — Кишат они вокруг вас легионами, привлекаете вы их своими невротическими двоящимися мыслями, расколотой волей, неразрешимым конфликтом «Я» и «сверх-Я»...
      Знаете ли что, мой драгоценный! Я бы посоветовал вам бросить писательство! Уезжайте куда-нибудь подальше в деревню, работайте там на свежем воздухе, ходите в местный сельский храм... Причащайтесь почаще, лучше даже каждую неделю. Для этого дела вам бы очень подошёл какой-нибудь прекрасный русский монастырь. Вот там-то вы и обретёте покой и психическое здоровье! Зачем вам вся эта Москва, вечная гонка, литературная карусель... Не вынесете вы авторской конкуренции: на корню сломаетесь. И потом: все писатели такие тщеславные люди! А тщеславие — это большой грех...
     Красочно живописуя предстоящие ужасающие, апокалипсические перспективы недалёкого будущего Птахова, Заведеев выписал ему курс валерьянки и, втюхав, между делом, за немалые деньги с десяток своих собственных разноцветных печатных изданий — этакий кладезь полезных советов, — отпустил восвояси.
     — Ишь, ты: бросить писательство... Легко сказать — трудно сделать! Как говорили древние: если можешь не писать — не пиши. Но вот незадача, если не писать не можешь... — примерно с такими размышлениями возвращался угнетённый и расстроенный Птахов домой. Страшные пророчества профессора роились в воспалённом
мозгу его, тревожили душу.
     — Если не уедешь отсюда — тебе крышка! Бесы от тебя никогда не отстанут... — отзывались зловещим замогильным эхом в вечерних сумерках поучительные
финальные слова научного светилы.

* * *
     Птахов с детства верил в Бога. Родители его были представителями московской творческой богемы. В их небольшой квартирке на Патриарших всегда собирались различные люди искусства: художники, музыканты, актёры, устраивались поэтические вечера. Птаховы являлись владельцами ценных художественных изданий и картин, а также небольшой коллекции икон.
     Древнерусское искусство всегда особенно грело душу Птахова-младшего. Он мог часами созерцать иконописные тонкие лики. Поэтому его выбор был предопределён: он мечтал стать искусствоведом и после окончания школы решил поступать на художественный факультет, на отделение иконоведения, причём не куда-нибудь, а именно в Богословский институт.
     Чтобы попасть в это во всех отношениях прекрасное учебное заведение, необходима была рекомендация от духовного отца, коего Птахов и благополучно обрёл в приходской церкви.
     Дело, казалось, «было в шляпе».
     Крещён «без пяти минут магистр искусствоведения» был в детстве, осталось-то всего ничего: воцерковиться, что он и начал совершать, ревностно и дерзновенно.
     Через полгода вожделенная рекомендация была получена, экзамены блестяще сданы.
     Весь первый семестр Птахов, сияя, ходил с высоко поднятой головой и таинственной благостной полуулыбкой на бледном, нервическом лице. Особенно он был горд своими достижениями в покорении богословских наук. Зубрил день и ночь Новый завет, учил тропари двунадесятым праздникам... Основы архитектуры, историю, спецпредмет и даже библейскую археологию Птахов щёлкал как орешки.
     Но враг рода человеческого, как известно, не дремлет. Ополчился он и на удачливого студента-первокурсника и решил его погубить.
     Погибель явилась в виде экзамена по Литургическому преданию.
     Курс лекций по этому предмету, непростому по себе самому, читал ещё более «непростой» преподаватель, как выяснилось потом, с очень «непростым», и даже сложным, характером.
     — Завалит он меня! Как пить дать на чём-нибудь срежет! — в отчаянии думал Птахов, сидя на предэкзаменационной консультации.
     На экзамене была срезана почти вся группа. После сессии и Рождественских каникул начались бесконечные хождения за суровым учителем и бесчисленные пересдачи. Некоторым счастливчикам на третий-четвёртый раз всё же удалось получить вожделенное «удовлетворительно». У Птахова дело никак не шло. Преподаватель явно испытывал страдальца на прочность, отсылая восвояси снова и снова.
     — Да я с ума так сойду! — восклицал несчастный Птахов, жалуясь знакомому второкурснику. Тот с видом «бывалого» и «тёртого калача» ухмылялся и поучительно говорил:
     — Ничего-ничего! Это тебе для смирения полезно. С пятнадцатого раза сдашь. Я вот, например, в прошлом году сдал с четырнадцатого! И нормально! Как видишь, жив-здоров!
     Но, в том-то и дело, что Птахов был уже не здоров. Он похудел, осунулся: учебные невзгоды и бесконечные посты с непривычки давались ему с трудом.
     Потом стало ещё хлеще, потому что начались послушания. Это дало повод для новых проблем. На послушания надо было вставать ни свет ни заря — в пять утра — ехать через весь город в назначенный старостой храм и нести там вахту. Вечером же начинались лекции и семинары, пропускать которые было категорически нельзя. Великий пост и написание курсовой работы вконец добили измученного Птахова.
     Задолженность продолжала дамокловым мечом висеть над его вихрастой головою, интернета тогда ещё не было, поэтому в перспективе рисовались длинные весенние вечера, проведённые в очередях знаменитой Ленинской библиотеки.
     Миновала вереница очередей, библиотека стала вторым любимым отчим домом.
     В один из таких уже привычных вечеров, когда жидкие майские сумерки разлились в прогретом солнечными лучами, ароматном воздухе, на Птахова нашло окончательное затмение.
     Глядя с неприязнью на склонённые в прилежном чтении и письме головки юных обитателей и обитательниц библиотечных недр, Птахов тихо сказал себе:
     — Всё. Стоп. Хватит!
    С этими словами он встал, вышел из библиотеки и больше туда никогда не вернулся.

* * *
    Первым делом он сжёг все лекции.
    Специально ходил для этого в лес.
    Он не то, чтобы был как-то особенно зол... Скорее внутренне опустошён и обижен. На кого или чего — он и сам сформулировать не мог.
    — Нет-нет, я не бунтую, не бросаю вызов Богу! Боже упаси! Я просто смертельно устал. Так хочется всё забыть и отвлечься... — утешал себя Птахов, и огромные серые крысы мучительно шевелились и царапались у него в душе.

* * *
    Постепенно наступило некоторое облегчение.
    За лето Птахов отъелся, окреп, порозовел. Его тонкая душевная организация медленно, но верно структурировалась и восстанавливалась. Родители поддержали его морально и физически и решили пристроить через знакомых в Литературный институт. Птахов был угнетён, смирен, и родительской воле никоим образом не сопротивлялся. Он лежал целыми днями на диване и глядел уныло в потолок...
  ...Или бродил, неприкаянный, по столичным улицам, выбирая из них самые пустынные и изолированные от шумной городской суеты.
   Иногда он заходил в церкви, и подолгу стоял в уголке, словно ища там ответа на мучающий его вопрос. Но ответа он не находил и продолжал тихо и неизбывно печалиться.
   В свой приходской храм он захаживал всё реже и реже: раздражали расспросы знакомых, да и духовный его отец, как на беду, вскоре перевёлся в другой приход, стал
там настоятелем.
   С потерей духовника вконец исчезла у Птахова мотивация хождений на богослужения.
   Он перестал причащаться да и вовсе постарался заглушить в себе совесть, которая, как известно, глас Божий. А этот глас настойчиво и терпеливо призывал успокоиться, одуматься, вернуться...
    — Нет-нет, — говорил себе Птахов, — я не бунтую, не занимаюсь богоборчеством! Я вернусь! Обязательно вернусь! Только чуть позже...

2017

Ольга Анатольевна Пушкина

Продолжение следует…