10-8. Сага 1. Глава 10. Колодец построить...

               ПУД    СОЛИ   ИЛИ    ОДИН    КОЛОДЕЦ  \Ego  1953\
         К  его  сооружению  приступили  после  успешного   завершения  первого  ж\б    объекта,  то  бишь  погреба, кажется,  летом  1953  года,  когда    брат  Валентин  уже  был  «на  гражданке»,  а  брат  Анатолий  ещё  не  уехал  по  своему  выбору,  право  на  который  давал  ему  «красный  диплом»,  на  Дальний  Восток.   Как  и  на  предыдущем  ж\б  объекте,  главным  техническим  специалистом  являлся  новоиспечённый  выпускник  гидростроительного  факультета  БПИ,  а  на  роль  прораба  претендовал  Валентин,  поступивший  сразу  после  армии  в  2-годичную  Минскую  юридическую  школу  милиции.  Отец  выполнял  функцию  надзирающей  инстанции,  а  ваш  покорный  слуга,  тогда  13-летний  подросток,  совмещал  обязанности  подсобного  рабочего,  курьера  (офицера-порученца)  с  незавидной  ролью  «мальчика  для  битья»,  поскольку  был   самым  младшим  в  «бригаде».
           Колодец  строили   «с  нуля».  «Параллельно»  копали  шахту  и  сами  изготавливали  железобетонные  кольца,  чтобы  опускать  их  в  неё,  изолируя  таким  образом  будущий  колодец  от  грунта.  Из  просеянного  гравия   и   портланд-цемента  замешивали  бетонное  «тесто»,  заполняли  им  металлическую  форму-опалубку  с  арматурой  и,  пока   в  течение  2 – 3  дней  бетонная   смесь  застывала  там   и  схватывалась  в  прочное  железобетонное  кольцо  с  толщиной  стенки  около  10 – 12  см,  мы  рыли  и  выкапывали  эту  самую  шахту  диаметром  чуть  больше  1,2  метра,  т. е.  несколько   шире  диаметра  кольца,  и  на  глубину ,  равную  высоте  кольца -  тоже  в  1 метр.  Впрочем,  не  могу  ручаться,  что  порядок  установки  колец  был  именно  таков;  вполне  возможно,  что  все  кольца  были  изготовлены  заранее,  а  потом  сразу   опускались  и  «сажались»   последовательно  -  сначала  на  дно,  а  потом  на  раствор   одно  поверх  другого.
           Прежде  чем  «посадить»  следующее  кольцо  на  бетонный  раствор  поверх  предыдущего  (в особенности  же  -  самого  первого),  его  надлежало  выровнять  по  горизонтали,  чтобы  по  высоте  не  скособочился  весь  колодец.  И  в  этом  состояла  главная  трудность,  потому  что  эту  работу  приходилось  выполнять  на  глубине,  как  сейчас  сказали  бы,  «в  экстремальных  условиях».  Вся  эта  «нивелировка»  и  «рихтовка»  возлагалась  на  главного  нашего  гидростроителя,  но  в  этот  процесс  то  и  дело  на  правах  «старшего  брата»  вмешивался  со  своими  командирскими  замашками  громкоголосый  Валентин.  Это  держало    всю  стройку  в  состоянии  постоянного  напряжения,  а  иногда  выливалось  и  в  нервные  срывы  с  той  или  иной  стороны,  и  даже  конфликты,  впрочем,  быстро  сглаживаемые  и  забываемые.
        И  грунтовые  воды,  и  водонесущий  слой  с  подстилающим  слоем  красной  глины    стояли  и,  соответственно,   залегали  в  этих  местах  неглубоко,  так  что  6 – 7  колец  оказалось  вполне  достаточно,  чтобы  наш  колодец  «заработал»  как  надо,  то  есть  чтобы  постоянный  «столб»  воды  в  нём  был  не  менее  2 – 2,5  метров.  Правда,  первое  время  (месяца  3 – 4)  вода  в  нём  была   мутноватая,  какая-то  белёсая,  будто  с  примесью  молока,  а  на  вкус  здорово-таки   отдавала  болотцем.  Но  потом  всё  нормализовалось:  она  стала  абсолютно  прозрачной  и  свежей  на  вкус,  разве  что  только оставалась  сильно  минерализованной,  так  что  оставляла  в  самоваре   и  в  чайнике  очень  большую  накипь.   Но  повлиять  на  это  не  самое  приятное  обстоятельство  мы  были,  разумеется,  не  в  силах.
       При  сооружении  колодца  вскрылось  ещё  одно:   после  армии  наш  Вальтик  (Вальтер)  возвратился   не  только  с  новым  именем  Валентин  (он  изменил  его  официально,  по  своему  заявлению),  но  и  словно  бы  с  новым  характером  -  нравным,  конфликтным,  если  не    сказать,  просто  вздорным.  Он  почти  во  всех  людях  видел  одни  лишь  их  недостатки;  и  здесь  даже  неважно,  действительные  или  только  им  самим   мнимые  -  он  просто  ни  в  ком  другом  не  хотел  замечать   и  ценить  очевидных  достоинств.  От  чего  проистекали  эти  особенности  характера,  утверждать  не  берусь:  старшие  члены  семьи  считали,  что  его  подпортила  армия.
           Когда  он  распрощался  с  ней окончательно  -  а  прослужить  ему  пришлось  долгих  8  лет -  это  был  заматеревший  и  уже  неисправимый  служака.  На  черных  погонах  артиллериста  красовались  «толстые»  лычки  старшего  сержанта.  Но  несмотря  на  такую  долгую  службу  он  считался  срочнослужащим;  «сверхсрочники»  носили  тогда  нарукавный  шеврон,  обращённый  углом  вниз. 
        Всю  вторую  половину  срока  своей  службы  он  носил  форму,  сшитую  из  «офицерского»  материала  и  на  офицерский  манер:  тёмно-синие  «диагоналевые»  брюки-галифе   с  красным  кантом  по   боковому  шву,  буро-зелёная  шерстяная  гимнастёрка,  хромовые  сапоги,  фуражка.  И  никакой  пилотки  или,  тем  более,  «кирзовых»  сапог!  В  таком  «офицерском»  наряде,  да  ещё  при  небольших,  но  пышных  рыжеватых  усах  он  выглядел,  это  надо  признать,  весьма  и  весьма  импозантно.  На  мой  тогдашний  «вкус»  не  было  да  и  не  могло  быть  человека значительнее  и  красивее  моего  старшего  брата. 
      Для  меня  было  высокой  честью,  если  он  позволял  мне  почистить  его  сапоги,  и  когда  я  получал  к  ним  доступ,  то   уж  вкладывал  в  эту  операцию  не  только  всё  своё  умение  и  усердие,  но  всю  силу  своего  преклонения  перед  этим   моим  полубогом,  не  говоря  уж  о  преданности  и  любви.  Правда,  такой  «пиетет»  был  характерен  для  более  раннего  периода,  когда  мы  обретались  ещё  в  бараке  «профшколы»  на  3-ей  Трудовой  улице.
           Хотя  брат    был  приписан  к  артиллерии,  но  «орудие»  его  было  самого  малого  калибра,  втрое  меньше  пресловутой  «сорокапятки»  («двухдюймовки»)  и  называлось   оно  «противотанковое  ружьё»  (ПТР)  калибром  1,45  см.,  то  есть  всего  лишь  ровно  вдвое  «толще»  патрона  к  «трёхлинейке»  Мосова.   Обслуживалось  «ружьё»  расчётом  из  2-х  «номеров»:  1-й  -  наводчик,  2-й  -  заряжающий  (помощник  наводчика).  Это  была  довольно  увесистая  штуковина  2-х  метров  длины  и  весом  более  17  кг,  так  что  на  пешем  марше  расчёт  нёс  ПТР   на   плечах,  идя  «в  затылок».  Оружие  это  считалось  очень  эффективным,  пробивая  на  дальности  600 м   броню  толщиной  до  45 мм  и  обладая,  кроме  того,  хорошими  зажигающими  свойствами.  Понятно,  что  «работать»  такая  артиллерия  могла  только  с  самого  переднего  края,  и  такие  «артиллеристы»  не  без  оснований  и   не  без  гордости  называли   себя  «бронебойщиками»,  а  ещё - «смертниками».
          Но  собственно  в  «бронебойщиках»  брат  прослужил  не  так   уж  долго  -  года  полтора – два,  а  всё  последующее  время  -  «в  карауле»,  как  он  сам  называл  этот   род  службы  (видимо,  это  было  что-то  вроде  «комендатской  роты»,  хотя  всё  это  время  он  продолжал  носить  чёрные  погоны  артиллериста  с  соответстыующей  эмбемой  этого  рода  войск  -  скрещеные  орудийные  стволы).  В  их  обязанности  входили  охрана  важных  объектов,  в  том  числе  лагеря  для  немецких  военнопленных  (где  вставить   эпизод  с  избиением немца  и  эпизод  с  кобылой),  городской  военный  патруль  и  всё  в  этом  роде.  За  несколько  последних  лет  (а  он,  как  в  своё  время  последние  русские  рекруты,  прослужил   8  -  пусть  это  оценят  те,  кому  и  1  год  армейской  службы  представляется  чрезмерно  большим  и  тягостным  сроком)  Валентин  здорово-таки  укрепил  свой  армейский  авторитет.  Немалую  роль  в  этом  сыграло  и  то  обстоятельство,  что  всё  это  время  его  избирали  комсоргом  части,  так  что  иногда  в  шутку,  а  иногда и   «на  полном  серьёзе»,  вспоминая  те  годы,  он  не  без  удовольствия  говорил,  что  его  даже  называли   «наш  комсомольский  бог»   (да  простится  этим  атеистам,  ибо  не  ведают,  что  творят,  то  бишь  говорят!)  Спустя  лет  десять  и  слушая   про  окуджавовскую   «комсомольскую  богиню»,  я  не  мог,  разумеется,  не  вспоминать  о  своём   не  страдающем  излишней  скромностью  брате.   Вполне  понятно,  его  самоуверенность  переходила  порой  в  задиристость  (слова  «апломб»  тогда  никто  из  нас   не  знал.)
          Я  к  этому   времени  начал  уже  выходить  из  отроческого  возраста  «молочно-восковой    спелости»,  и  намечался  переход  в  пору  полового  созревания.  Гормоны  не  только  играли  в  организме  свою  музыку  и  роль,  но,  можно  смело  сказать,  задавали  свой  тон  всему  и  вся.   Отделаться  от  них  было  невозможно,  они  властно  давали  направление  на  поиски  «любви»  (в  смысле:  «объекта  обожания»),  а  чтобы  кого-то  обожать,   необходимо   было  и  собою  что-то  представлять,  отличимое  от  нуля,  поэтому  сильнее  всех  прочих  стремлений  и  желаний  становилось  желание  если  не  проявлять,  то  хотя  бы  во  что  бы  то  ни  стало  демонстрировать,  заявлять  собственную   «самостоятельность».  А  поскольку    стоять  в  жизни  сам,  без  помощи  взрослых,  я  ещё  не  был  способен,  то  все   мои  «дерзания»  сводились  к  тому,  чтобы  непременно  настоять  на  чём-то  своём  в  каких-то   отдельных  сюжетах,   пусть  даже  совершенно  незначительных  на  первый  взгляд.  В  общем,  получалось  так,  что  я  на  каждом  шагу  «дерзил  старшим».  Чуть  позже  в  наш  мальчишеский  лексикон  прочно  вошла   заимствованная  откуда-то  сакраментальная  фраза:  «Прошу  не  учить  меня:   мне  14  лет!»  Случалось  и  так,   что  мы  употребляли  её  не  только  в  шутк…
         Вот  тут-то  и  стало  неизбежным  столкновение  двух  крайне  неравных  «сил»:  с  одной  стороны,  вполне  естественное  желание  старшего  брата  (а  он  ведь  ещё  и   «старший  сержант»!),  не  только  преобладать,  но  командовать,  приказывать    и  чуть   ли  не  выслчайше  повелевать  самому  младшему  из  братьев  -  это  с  одной  стороны.  С  другой  же,  не  меннее  естественное  стремление  младшего  к  обретению  (пусть  хотя  бы  и  постепенному)  признанного  равноправия.  Иначе  говоря,  я  начал  бунтовать  против  всевластия  и  самоуправства   несмотря   даже  на  то,  что  они  исходили  от ещё  недавно  обожаемого  мною  старшего  брата.   А  тот,  само  собою  разумеется,  старослужащий  солдат  и  -  после  8-ми  то  лет  службы,  можно  сказать,  ветеран  -  не  мог,  конечно,  потерпеть  открытого  и  дерзкого  неповиновения  от  какого-то  12 – 13-летнего  сопляка,  тем  более  родного  брата.
        И  нашла,  что  называется,  коса  на  камень.  Этот  «конфликт  интересов»,  зародившийся  в  1952-м,  тлел  потом  многие  десятилетия,  то  покрываясь  на  время  густым  и  плотным  слоем  пепла  бытовой  рутины,  то с  новой  силой  вспыхивая  иногда  жарким  пламенем,  раздуваемым  в  результате  какой-нибудь  очередной  стычки.    Но  в  латентной  форме  он  существовал  всегда,  ибо  я  не  мог  избавиться  от  своего  мнения  о  старшем  брате  как  о  властолюбце,  склонном  к  насильственным  методам  «убеждения»,  в  он  в  свою  очередь  не  хотел  видеть  во  мне  ничего,  кроме  покушений  на  правопорядок  и  законность,  как  он  понимал  их  сам.
       Не  исключаю  и  того,  что  такой    сугубо  «юридический»  взгляд  на  своего  юного  родственника  «привился»  ему  тем  легче  и  прочнее  ещё  и  потому,  что  после  армии  он  2 года  пребывал  в  Юридической  школе  милиции,  а  потом  ещё  заочно  закончил  юрфак  БГУ.  Впрочем,  в  открытую  мы  конфликтовали  с  ним  лишь  иногда,  в  его  редкие  наезды  в  Слуцк,  так  как  сразу  по  окончании  милицейской  школы  его  направили  на  работу  в  Лиозно  (в  Витебской   области),  потом  перевели  в  пос.  гор.  типа  Красная  Слобода  Минской  обл. Служба  у  него  там  была  беспокойная,   хлопотная,   нервная  -  милицейский  следователь  и  дознаватель.  Только  лет  через  5 – 7,  а  то  и  все  10,  ему  удалось  перевестись  в  Слуцк,  уже  на  постоянное  место  работы  и  проживания.  Здесь  он  устроился  служить  юрисконсультом  на  Мелькомбинат  № 6  -  должность   несравненно  более  мирная,  спокойная  и  необременительная.
       Какое-то  время,  уже  обзаведясь  женой  и  сыном,  Валентин  мыкался  по  съёмным  квартирам,  так  как  в  родительском  доме  он  уживаться  он  смог  недолго,  а  потом  наш  зять  Калитко,  ставший  к  тому  времени  министром  заготовок  в  Правительстве  БССР,  «выхлопотал»  комбинатскому  юрисконсульту  и  его  многочисленному  семейству  (жена  Инна,  сыновья  Сергей  1958  г. р. И  Саша  1960  г. р.,  дочь  Таня  1964  г. р.)  отдельный  «особняк».  Точнее  сказать,  это  был  4-комнатный  одноэтажный  домик  из  белого,  «силикатного»  кирпича  с  небольшим  земельным  участком  при  нём  соток  в  6 – 8.  Вначале   они  занимали  эти  «угодья»  на  условиях  социального  найма,  а  затем    в  90-е  годы  приватизировали.  Из   этого  «особняка»  в  2010-м  брата  и  хоронили.
          А  почему,  собственно  название  ПУД   СОЛИ  или  ОДИН  КОЛОДЕЦ ?  Ну,  говорят  же:  чтобы   хорошо  узнать  человека,  нужно  вместе  с  ним  съесть  (по  крайней  мере  целый,  а  то  и  не  один)  пуд  соли.  Что  до  меня,  то  я  больше  всего  изучил  и  в  полной  мере  познал  характер  самого  старшего  из  братьев  как   раз  за  время  сторительства  одного  колодца…
             Надо  сказать,  что  Валентин   «конфликтовал»  не  только     со  мной  одним,  в  ещё  большей  степени  это  проявлялось  в  его  отношениях  с  отцом.  Природа  их  взаимного   недоверия  и  даже,   я  бы  сказал,  неприязни  до  конца  так  и  осталась  неразгаданной.  Осмелюсь  предположить,  что  происходила  она  из  принципиального  и  глубокого  различия  в  «конструкции»   этих  двух  личностей.  Всё,  что  в  первую  очередь  ценил  в  людях  отец,  он  не  видел  в  этом  своём   сыне,  а  тот  никак  не  хотел  и  не   мог  признать  превосходство  отца  над  собой  даже   в  тех  случвях,   когда  оно  являлось  совершенно  очевидным.  Мне  даже  кажется,  что  последнее  особенно   его  бесило.  Хотя,   с  другой   стороны,  иногда  он  бывал  вынужден  признавать  несомненно  больший  масштаб  его  личности  по  сравнению  с  собственным…  А  в  общем,  в  подобных  жизненных   коллизиях  обычно  говорят:  неведомо,   какая  чёрная  кошка  пробежала  между  двумя  людьми.
            Все  рождаются  разными.  Одни  потом    становятся   молчаливы  и  сосредоточены  на  деле,  другие,   напротив,   вырастат  шумны,  говорливы  и  «выпускают  пар»  свой главным  образом  в  слова