Жена Пушкина и царь

Если говорить о жене Пушкина, то острые споры о ней ведутся давно и безрезультатно. И не только среди пушкинистов, но и среди простых смертных, часть из которых обвиняет Наталью Николаевну то в провокации дуэли с Дантесом, то во флирте с царём, а то даже и в рождении детей от Николая I! Сразу же оговорюсь, что все вопросы, связанные с установлением отцовства, надо адресовать не ко мне, а к медикам, которые могут провести генетическую экспертизу.
В то же время многие во всём оправдывают Наталью Николаевну Пушкину (далее: Н.Н.) и относятся к ней доброжелательно. И, конечно, чтобы хоть немного разобраться в данной теме, нам важно мнение самого Пушкина. Однако образов с прототипом Н.Н. в художественных произведениях, известных под именем Пушкина, нет, а его письма к жене удивляют сравнениями её то с «сучкой», то с «дурой», а также неимоверно большим количеством слов, связанных с её «кокетством». Но, как говорил Аристотель, «Познание начинается с удивления», и поэтому удивляющие нас письма Великого мистификатора (с учётом его игры везде и всегда!) нуждаются в особом исследовании, которое мы пока отложим.
Письма же самой Н.Н. к Пушкину, по словам исследователей, «не сохранились», хотя и существовали, что заметно по ответам на них. Ну, а то, что их уничтожил адресат, т.е. Пушкин, у нас особых сомнений нет, поскольку это было обусловлено его бережным отношением к Н.Н. и опасениями, что какие-нибудь злопыхатели, опираясь на её письма, смогут опозорить её честь. Да и честь Пушкина тоже.
Эту бережливость к Н.Н. Пушкин начал проявлять ещё на стадии жениховства, о чём свидетельствуют следующие слова из письма баронессы С.М.Дельвиг к Анне Керн в 1830-м году: «Александр Сергеевич приехал третьего дня. Говорят, он влюблен больше, чем когда-нибудь. Тем не менее он почти не говорит о ней. Вчера он цитировал фразу, кажется мне, госпожи Виллуа, которая говорила своему сыну: “О себе говори только с царем, а о своей жене ни с кем, потому что всегда рискуешь говорить о ней с кем-нибудь, кто знает ее лучше, чем ты…”. Свадьба будет в сентябре».
И мы замечаем, что правило «о своей жене ни с кем» легло в основу последующего поведения Пушкина как в семейной жизни, так и в его официальном творчестве. В то же время это перестраховочное правило относилось только к современникам Пушкина, но отнюдь не к нам, его далёким потомкам, о которых он позаботился, создав потаённые произведения с тайнописью, раскрыв которую можно  получить ответы на многие интересующие нас вопросы. В т.ч. и по теме, обозначенной в названии данной главы. И тогда выходит, что осталась-то лишь одна «мелочь»: найти эти произведения и расшифровать их.
Смотрим историю вопроса и замечаем, что ближе всех к этому подошла Анна Ахматова, заподозрившая пушкинскую тайнопись и отдельно, т.е. в статье «Последняя сказка Пушкина», правильно установившая, что под маской Дадона в «Золотом петушке» прячется Николай I, а под маской звездочёта - Пушкин. Однако далее она ошиблась, т.к. не учла биографию Николая I и то, что в 1828-м году у Пушкина был другой, не менее важный, конфликт с этим царём, о чём смотрите главу «Умные учатся на чужих ошибках».
А с другой стороны, Ахматова изначально мыслила верно, т.к., опираясь на незыблемый постулат «Жизнь и творчество Пушкина неразрывны», справедливо предположила, что серьёзный конфликт лета 1834-го года, когда Пушкин вынужден был даже написать прошение об отставке, не мог не отразиться на его творчестве. Ну, а поскольку после лета пришла осень и Пушкин, приехав в сентябре в Болдино, дописал только «Золотого петушка», то Ахматова вполне резонно предположила, что именно в подтексте этой сказки и отразился свежий конфликт Пушкина с царём. Но в этом она ошиблась. Ну, а о том, что конфликт этот был связан с неэтичным во всех отношениях оглашением Николаем I вскрытого цензорами пушкинского письма к жене, всем исследователям давно и хорошо известно.
Однако никому неизвестно, что в сентябре 1834-го года Пушкин, притворившись потерявшим вдохновение, так негласно «расписался», что кроме цикла рассказов «Осенние вечера», отданных впоследствии П.П.Ершову, написал ещё и повесть «Невский проспект», где мощно выплеснул своё негодование в отношении Николая I, спрятав того под маской наглого и бессовестного поручика Пирогова. Эту повесть в числе других «петербургских повестей» Пушкин передал Гоголю. И если бы Ахматова тщательно проанализировала «Невский проспект», да посмотрела, что он был написан одновременно с «Золотым петушком», и при этом подумала - а почему Гоголь бегал с этой повестью консультироваться к Пушкину, то и смогла бы догадаться, что именно тут и реализовалась её верная идея об отражении конфликта 1834-го года в творчестве Пушкина.
Смотрим «Невский проспект» и видим, что в нём под маской немца-ремесленника Шиллера, к жене которого нагло приставал поручик Пирогов, спрятался «сам Александр Сергеич Пушкин». Ну, а под маской жены Шиллера спрятана, конечно, жена Пушкина, которую в произведениях, издаваемых под пушкинским именем, найти невозможно. И мы не удивляемся, что именно в сентябре 1834-го года у подставного пушкинского автора Гоголя в подтексте повести появилась жена Пушкина, поскольку совершенно синхронно она же возникла и в «Осенних вечерах» другого подставного автора, о чём смотрите главу «Безруковский и его жена».
И так же синхронно в «Осенних вечерах» появилась «Сказка об Иване-трапезнике», где под маской подлого и вороватого трапезника Пушкин спрятал всё того же Николая I, а слово «трапезник» для «Невского проспекта» трансформировал в фамилию Пирогов, первые три буквы которой направляют нас к поварихе из «Сказки про царя Салтана», хотевшей устроить некий «пир». Кстати, устройством пиров занимался и Иван-трапезник из «Осенних вечеров», и даже (правда, одномоментно) Троекуров из «Дубровского», где «Кирила Петрович весело обозревал свою трапезу, и вполне наслаждался счастием хлебосола» (Д 192.7). Повторю: «свою трапезу».
Но кто такие в «Невском проспекте» друзья однофамильца великого поэта Шиллера: Гофман и Кунц? Кто прячется под их масками? И вот тут большой соблазн увидеть Гоголя в друге Шиллера Гофмане, тоже однофамильце, но уже не великого поэта, а великого прозаика. И действительно, фамилии ГОголь и ГОфман созвучны и состоят из шести букв. Но можно ли считать Гоголя другом Пушкина, если даже в известный двухтомник под названием «Друзья Пушкина» его не включили? Да и вообще можно легко представить взаимоотношения Пушкина и Гоголя как чисто деловые: Гоголь под своим именем издаёт произведения Пушкина, а поднадзорный Пушкин тем самым отвлекает внимание от того, что издаёт под своим именем. И не зря П.В.Анненков, первый научный биограф Пушкина, писал: «В кругу своих домашних Пушкин говорил, смеясь: - “с этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя» (П.В.Анненков «Гоголь в Риме», Литературные воспоминания, Спб, 1909, стр.20).
Кроме того, под маской Гофмана не может быть спрятан Гоголь хотя бы потому, что это фамилия настоящего писателя, а Гоголь всё же подставной. Ну, а если мы присоединим к Шиллеру и Гофману ещё и третьего их друга по фамилии Кунц, то тут с намёком на единство основного прототипа синхронно из «Осенних вечеров» к нам выплывет и троица друзей-купцов: «Секретарь ввел русских купцов. Их было трое: Иван Буренин, да Сидор Дуренин, да Кузьма Беремин. У каждого из них под мышкой был порядочный узел, должно быть, с дарами для муфтия. Поклонившись в пояс, купцы остановились у дверей, поглаживая свои бороды». Да и трёх братьев из «Конька-горбунка» тут не грех вспомнить. Тем более, что под их масками прячется один и тот же основной прототип в лице Пушкина.
Ну, а о том, что в библиотеке Пушкина было полное собрание сочинений Гофмана, я уж говорить и не буду. Тем более, что Пушкин как поэт может равняться с великим поэтом Шиллером, а как прозаик – с великим писателем Гофманом, от которого вполне мог позаимствовать то мистическое и ужасное, что потом появится в «Страшной мести» и «Вии».
Кстати, и тот кнут, который Иван из «Конька-горбунка» взял с собой, направляясь к царю, превратился в «Невском проспекте» в прутья для того, чтобы высечь наглого поручика Пирогова, под маской которого скрывается всё тот же Николай I.
А видя, как Пушкин в своих произведениях (в т.ч. и потаённых) мощно высмеивает Николая I, можно более полно (и как бы стратегически!) понять всем известную концовку «Золотого петушка» со словами «Сказка ложь, да в ней намёк, Добрым молодцам урок», которой по сюжету предшествует двойное убийство: мудреца и Дадона. И тогда сами собой перед нами высветятся возможные и весьма пророческие слова Пушкина к Дадону-Николаю: «Да, ты – царь! И ты можешь убить меня, но после моей смерти тебя убьют мои произведения!»
Ну, а если мы вспомним, что и сам-то петушок, убивший царя Дадона, согласно источнику из легенды В.Ирвинга, был созданием звездочёта Ибрагима, то  и пушкинский намёк станет прозрачным.
И чем больше будущие пушкинисты будут вскрывать потаённые произведения Пушкина с сатирой на Николая I, тем меньше шансов у современных «лакировщиков истории» обманывать народ, восхваляя этого царя. И действительно, трудно спорить с Пушкиным, которого сам же Николай I назвал «умнейшим человеком в России» и который с этим царём был знаком лично.