Незаменимые

    –   Всё – подписали!  Сейчас  в  отпуск  на   две  недельки,   а   потом – пенсия!  Так   что прощайте, братцы-кролики! – голос старинного главбуха Петра Сергеевича Стародырова прозвучал в стенах бухгалтерии с ликующими интонациями триумфального   марша.

    Сам же Пётр Сергеевич – седоусый, начинающий  дряхлеть титан дебитов  и  кредитов, знаток  сальдо и  владыка  калькуляций, –  стоял, лучащийся  счастьем,  посреди  серого вытянутого кабинета, воздев над алюминиевыми вихрами чуть примятый лист заявления. Он всем своим расчётливым бухгалтерским существом явственно ощущал, как  многолетняя тяжкая ноша служебной  ответственности  скрежеща  сползла  с  его  иссушенных старостью плеч и осталась лежать бесхозной поклажей  на  полу в угрюмой  обители  отдела  кадров.

   –  Неужто, Пётр Сергеич, всё же  уходите? – с затаённым ужасом  спросила  бухгалтер  Алевтина   Викторовна.
   –   Всё  же   ухожу, – довольно  молвил   Стародыров.
   –   И  нас  оставляете?
   –   И  вас  оставляю.
   –   А  как   мы  без   вас  будем?
   –   Да  как-нибудь  уж  будете.
   –   Вы  о  нас  совершенно   не  думаете,  Пётр  Сергеич!
   –   Правильно!  О  вас  я  совершенно   не   думаю.   Я  теперь  уже  о  себе   думаю. – Стародыров  браво   зашагал   по   кабинету. – Хватит.  Я   здесь   полвека   отработал!  Пятьдесят два  года!  Собаки  столько   не   живут,  сколько  я  трудился.  Уже   у  моего   славного Барбоса – мир ему  и  покой! – правнуки  поиздохли,  а  я  всё   работаю.  Пора   и  честь  знать.  Ухожу!  Даю  дорогу  молодым!

       Освещённая аквариумно-голубым светом компьютерного монитора  высокочувствительная  и   легкоранимая   Зиночка   громко  зашвыркала  носом,   роняя   слёзы  на   активно-пассивные  счета.

       Тронутый такой чуткостью своих подопечных, Стародыров  приблизился  к Зиночке   и   по-отечески  похлопал  её  по  узенькому,  почти  детскому,  плечику:
   –   Не   стоит   лить  слёз  по   обветшалым  мамонтам,  Зинуля!  Я   своё   отработал.
   –  Я   не   по   мамонтам   лью…  мне   правнучков   Барбоса  жалко… –  всхлипывала  высокочувствительная  сотрудница.

       Сконфуженно  хмыкнув  от   сражающей   прямоты  Зиночки,  Пётр  Сергеевич  вновь   замаршировал  по  кабинету.

   –  И  на  пенсии   себе   дело  найду. Буду  внука  в   музыкалку  водить – он  у  меня  на такой  изогнутой золотой  дудке с  кнопками  музицирует;  займусь,  наконец, зубами – мне надо мост новый поставить, старый еле держится; машину нужно   подремонтировать…  Короче,   дел   по   горло.
   –   А на  кого ж вы нас  оставите? – не  унималась  взволнованная Алевтина  Викторовна.
   –  А  всё  равно  на  кого, – отрезал  Стародыров. – Незаменимых   людей   нет,   все   заменимые.  Пусть  кого хотят, того и назначают.  Вон,   хоть   Федюшу!

   Вышеозначенный  Федюша в  данный  момент  полусекретно  харчевался:  притаившись  за монитором своего компьютера, он вытягивал  из  пластмассового  корытца  китайскую   лапшу. Очевидно, прогноз внезапного повышения вызвал  незапланированное  отклонение   пищи от маршрута, и питающийся Федюша сиюсекундно разразился приступом    дичайшего  кашля.

   –  Всё, заболтался  я  с  вами. Мне ещё внукову дудку из ремонта забирать! – засуетился  Пётр Сергеевич. – Всё, оставайтесь, не поминайте лихом! – И Стародыров, провожаемый   опечаленными   взорами  сотрудников,  мгновенно   вынесся   из   бухгалтерии.

      В зависшей тишине только было слышно, как скорбно всхлипывает по почившим  потомкам  неведомого  Барбоса легкоранимая Зиночка и  как  глухо  бухтит  оттирающий  с собственных брюк пятна китайского бульона Федюша. Зычные реплики Петра   Сергеевича   в  стенах   бухгалтерии   больше   не   раздавались.
               
                *     *     *

     В  таинственном   полумраке    мастерской  музыкальных  инструментов  не  было   ни   души, только где-то в  отдалении  слышалось   жалобное  треньканье   одинокой   струны,   которую,  по  всей  видимости,  подвергали   настройке.

     Стародыров  по-звериному  пошевелил  своими  адмиральскими  усищами,  огляделся   по   сторонам   и  хрипло   откашлялся  в   сухой   кулак.

     Из  недоступных  обзору  глубин  мастерской  донеслось  трагичное «дзынь»,  видимо,  свидетельствующее  о   разрыве  настраиваемой   струны,  кто-то   весьма   не  музыкально   чертыхнулся, и  перед  Петром Сергеевичем возникло лохматое  и  худосочное существо   с  острым  носом.

   –   Здрасьте.  Вы   к   нам? – поинтересовался  остроносый   космач.
   –   Здравствуйте, – кивнул  Стародыров. – Могу   я  увидеть  Алексея  Васильевича?  Он   моему  внуку  дудку  настраивает  всегда.
   –  Не  можете, – отрезал  косматый. – Алексей  Васильевич   позавчера   ушёл   на   пенсию и  оставил дело на меня. Качество останется  на  прежнем  уровне. Мы  дорожим   своей клиентурой. – Новоиспечённый настройщик,   прищурившись,  поглядел   на   Петра  Сергеевича  и   спросил: – Вы,  кажется,  из  биг-бэнда  МЧС?
   –   Нет.  Я-йа…
   –   А-а!  Вы   из   камерного   оркестра  УФСИН!  Вспомнил-вспомнил!..
   –   Нет,   вы   путаете,   я…
   –   …Из  диксиленда   сажевого    завода!
   –   Нет,  гражданин.  Я – Стародыров,    мы   внуку  дудку  с   кнопочками   настраивали.
   –   Вспомнил! – хлопнул   себя   по   лбу  остроносый. – Сейчас  принесу.

   Из  таинственных  недр   мастерской  он  притащил  роскошный  саксофон   и  выложил   его   на   прилавок  перед  нашим   знакомым.

   –  Я провёл регулировку саксофона, заменил пробку на «эске» , устранил люфт механики, поменял  большую  подушку и  пружину. Короче,  с вас восемь  тысяч  рублей!
   –  Что?! – глаза   Стародырова   вспыхнули   двумя   факелами  неистовства. – Алексей  Васильевич  брал  за  всё  шестьсот  рублей!
   –   А  ещё  я  бы  вам  рекомендовал  заменить  на  этом  саксе  бамперный  фетр  и  винт   на  сокете. Короче,  когда  принесёте  инструмент  в  следующий  раз, я   у  него,  наверное,   «эску»*   развальцую…
   –   Да   я  вас  всех   щас   тут   развальцую  этой   дудкой! – взревел  Пётр  Сергеевич. – Кровопийцы!   Обдиратели!  Восемь    тысяч!   За   что???

    Домой   бывший  главбух  ввалился   свирепый,   с  дёргающимся   правым  усом  и   покосившимся  галстуком.  Навстречу  дедушке  тотчас  выбежал   из  комнаты  ушастый   и   очкастый    внучок  Митюша.

   –   Ух   ты!  Деда   саксофон   привёз!
   –   Дуди,   Митюша, –   с  деланной  радостью   изрёк  Стародыров,   протягивая   внучку   инструмент. – Наладили   твою   дудоню…  за   восемь   тыщ…   падлы…   кровопийцы…

   Пропустив  мимо  ушей  рычание  дедушки,  Митюша  схватил  свой  горячо  любимый  саксофон   и   мгновенно    дунул   в   его   мундштук,   прижав    клавиши.  Инструмент   фыркнул  и   исторг  жутчайшее  кряканье  подстреленного   селезня.

   –   Я,  деда,   сыграю  каватину! – объявил   юный   музыкант.
   –   Да  хоть  скарлатину… –  упаднически  махнул  рукой  Пётр  Сергеевич. – За  восемь   тыщ  я  на  табуретке  барыню  сыграю!..

    Митюша  вновь  с  силой   дунул   в   мундштук.  Щёки   карапуза   раздулись  двумя   переспевшими  помидорами, уши  налились  томатом  и  вибрировали,  очки  от    натуги  запотели.  Каватины  пока  не  выходило. Саксофон  преотчаянно  визжал и   хрюкал, красный  Митюша  стоял  в  центре  паласа  и  титанически  дул  в  мундштук.   Через  несколько  минут  он  обессиленно рухнул на диван  в  совершенном  изнеможении.

   –  Ггии! Устосался  наш  композитор! – испуганно  вскрикнула  заскочившая  в  комнату   внука  бабушка  Дарья   Васильевна. – Видать,   мастера;   какой    чипок  в   твоей   дудке   оставили,   внучек…


                *     *     *

    На   следующей   неделе,   набравшись   отваги,   Пётр  Сергеевич  решился  и,  робко   приоткрыв   дверь,  всунул   свой   правый   ус  в   блистающий   чистотой  стоматологический   кабинет.  Там,   вопреки   ожиданиям  бывшего   главбуха,  под   сенью   ярчайшей    лампы,   в   окружении  своих   жутких   дрелей   и    клещей,  восседал  жизнерадостный  пухлощёкий  дантист-армянин  и   упоённо  слушал  лезгиночные   ритмы,   изливающиеся   из   смартфона.
               
                Дэвачка,  стоп – нэ  нада!
                Нэ  нада  путать  шалахо  с  ламбадой!..** –

пропел   закавказский   стоматолог  и   призывно   махнул  Стародырову:
   –   А-а!  Захады,  дарагой!  Зубы-мубы   всякий   туда-сюда   лэчить  хочещь,  да?
   –   А-а…  а   где  Вероника  Ивановна?  –  сглотнув    слюну,  обалдело  спросил  Пётр  Сергеевич.
   –   А  к  Вэранике  Ивановне  пэнсия  прищёл,  и  он   дамой    ущёл,   штоби  всякий    внучка-дочка  памагать. Тэперь  я  вмэсто  Вэраники  Ивановны  здесь. Прахады,  дарагой!

   Наш  приятель,  ощущая  противную  дрожь в  коленях  и  одолевая  страх,  влез   на   дантистское  кресло,   тщательно  укрыв   узел  галстука  носовым  платком.

   –   Там… нам бы касательно  моста… – подсказал он армянину  и  боязливо разверз  рот.
   –  Да-а, –  одобрительно  закивал  стоматолог, –  масты;-пасты;  всякие –  воопше  кашмар! – Он,  ослепив  Стародырова  лампой,  вторгся   толстыми  пальцами   в   его  нуждающуюся   в   починке   пасть   и   заключил: – Кариес-шмариес  есть   всякий,   нада   его  тэмпераментно  так  вилэчить!

       Он  тут же  вонзил в десну Петра Сергеевича гигантскую иглу  чудовищного  шприца, поглядел на стенные часы,  кивнул  сам  себе и  занёс над  главбуховскими   усами   жуткие  клещи.
 
   –   Скажи:  «А-а!»,  дарагой!
   –  Надо мофт! Не  кариеф! – Пётр Сергеевич умоляюще прошипел  одеревеневшим   языком.
   –  Эта  клик,  эта  рэзец,  а  эта  зубэц!.. – толкуя   сам   с   собой,  отсчитал   армянин,  всунул  в   рот   Стародырова   исполинские  клещи   и   размашисто  деранул  ими  зуб.

   Петра   Сергеевича, словно  взрывом,  вышибло  из   дантистского    кресла.  Дико   ревя,  он подпрыгнул,  треснувшись   бровями  о  нацеленную  на   него   лампу  и   опрокинув  на пол склонившегося над ним стоматолога  с дьявольским инструментом.  В осатаневших глазах  бывшего  главбуха мелькали  искры, мушки, мурашки,  шла  рябь – чего в них сейчас только не мелькало… Взвыв  от  боли  и жути,  Стародыров  вынесся   из  кабинета,  схватившись  за  вспученную  щёку. Его  бешеный   вопль оглушающим   эхом прокатился  по  коридорам   поликлиники  и  затих  у  регистратуры.

   –  Вай,   мама-джан! – изумился   дантист,   вставая   с   пола   и  разглядывая  зажатый   в  клещах   зуб. – Слущайно  нэ   тот   кариес-шмариес   удалили!  Ну,  нычего,   слэдущий   раз   всё  па-братски  паправим,  атвэчаю.


                *     *     *

     В грохочущее  нутро  огромного автосервиса, кивнув на  въезде  бампером,  вкатилась   видавшая виды «Жигули»-«семёрка».  С  едва  различимым  посвистыванием  опустилось  её боковое стекло, и из «жигулёвского» окна высунулся лик Стародырова с   покосившимися   на   щёку   после  недавнего  зуболечения  усищами.

    –  Эй, мужики! Мои приветствия! – перекрикивая  царящую  в  автосервисе  какофонию,  обратился  к  толпящимся  мастерам  Пётр  Сергеевич. – А  где   мне  найти   Евгеньича?

   Кудесники  автомобильного  ремонта  негодующе  переглянулись,  и  один  из  них,  бегемотоподобный верзила с недельной щетиной, двинулся к вопрошающему   Стародырову.

     –  Отец,  Евгеньич  уже  три  месяца  как  на   пенсию  свалил.  Я  теперь  вместо   него.   Чего  тебе  надо?

    Пётр  Сергеевич   глуповато  поморгал   глазами   и  виновато  молвил:
    –   Что-то  глохнуть  стала  на   светофорах  да   и  вообще   плохо    заводится.   Вы    бы   посмотрели,  что  к  чему.  А?
    –   Посмотрю,  отец.  Часа  через  три  загляни сюда снова  – будет  твоя  ласточка  опять   как  с   конвейера.  О'кей?
   –   О'кей,   о'кей! – закивал   наш   приятель,   вылезая   из-за   руля. – Вот  вам   ключи.

   Все  отведённые   ему   для   отдыха   три   часа  бывший  главбух  гулял   по   аллеям,   вкушал   эскимо   на   палочке   и  пил   пенный    квас   из   уличной    бочки.  Когда   же   стрелки   его   наручного   хронометра  добросовестно   описали    три   круга,   он   вновь   явился   в  ревущий    и   дребезжащий,   пропахший  бензиновым   выхлопом   автосервис.

   –  Всё, отец, как новая! – уверил его верзила, вытирая о замасленную  тряпку  гигантские   ручищи. – Газуй  смело! Можешь  стартовать  с  прокрутом.  Короче,  дрифтуй,  батя.  С   тебя  за  всё  четыре  «косаря».
   –  Ага-ага, – согласно кивнул  Пётр Сергеевич, распахивая  недра своего  дерматинового   кошелька.

   Выруливая   из  автосервиса,  Стародыров   даванул   педаль   газа,  прислушиваясь,   как   рыкнул   исцелённый   мотор   его  «Жигулей».  Какого  рода  колдовство  провернули  с   движком  в   автосервисе,  Пётр  Сергеевич   не   ведал,   ибо   разбирался   во   всём   этом  карбюраторно-генераторном царстве  не  лучше  чем  сантехник  в симфониях  Бетховена.

    Первый   перекрёсток  «Жигули»   преодолели   в   высшей   мере   похвально,   однако   дальше   с   ними   приключился   приступ  неописуемого   бешенства.  Двигатель  взревел  разъярённым   медведем   и   понёс   парализованного   испугом   Стародырова  на   околозвуковой   скорости.  Зажмурившись  и  спрятавшись   за   рулём,   бывший   главбух  крикнул:  «Караул!»,   и   въехал  в   стеклянную   витрину   мясного   магазина  «Мистер  Индюк»,   разметав   с   прилавка   индюшачью  печень   и   до   икоты  перепугав  толстую   продавщицу  в   колпаке.  На   сём   послеремонтные  испытания   личных  «Жигулей»  Петра   Сергеевича    и   завершились…

                *     *     * 

   –  Ага!   Щас!   Хренушки!  Думали,   я  уволюсь?!.. – брызжущий   слюной   Стародыров   влетел   в   свою   родную    бухгалтерию.  Глаза   его   свирепо   сверкали  сатанинскими   огоньками,   а   усы   хищно   вздыбливались. – Если   мы   все   на   пенсии   поуходим,   мир   рухнет,   Земля   с   оси   свихнётся,   Северный   полюс   растает,   в   Антарктиде   рожь   с   кокосами   расти   будет!   Чёрта   с   два   я   уволюсь!  Чёрта   с   два!  Буду  ходить   до   победного,   чокнусь   на   посту,   но   не   позволю   обледенеть  пампасам!   Слыхали? – Пётр  Сергеевич  со  звериной  свирепостью  растерзал  своё  заявление  и  вскинул  фейерверком  его  жалкие  клочки.
   – Пётр Сергеич! Да что вы?! – остановилась улыбающаяся бухгалтер Алевтина  Викторовна. – Мы  наоборот  рады  и счастливы,  что  вы  раздумали   уходить на пенсию.
   –  Рано вам ещё  без  меня  тут  хозяйничать, – на  глазах  остывая, сказал  Стародыров. – Наделаете  делов.  Не   так   много  у   нас   людей  заменимых,   чтоб    просто   своё   дело  на   другого   свешивать  и уходить. А ты, – он  сурово  поглядел  на Федюшу,  нелегально  питающегося  китайской  лапшой  за  монитором, – небось,  уже  моё  кресло  примерял?

      Федюшины харчи вновь сбились с  пути, и  их  вкуситель  громоподобно закашлялся…

      С   той   поры,   даже   не   догуляв   двух   недель   своего   законного   отпуска,   Пётр  Сергеевич  Стародыров  вновь  вышел  на  службу. Каждый  день  ходит,  на всех покрикивает,   видимо,  кого-то  себе  на  замену  готовит.

                16   марта  2023 г.,
                г. Барнаул.



* «Эска» – составная часть саксофона в виде тонкой трубки, продолжающей собой корпус,  на которую насаживается  мундштук.
** Слова  из  песни  Арсена  Шахунца  «Девочка, стоп!»