Цирк, да и только

Несколько слов о жонглировании философско-научными терминами

Почитал на днях Дугина Александра Гельевича. Случилось так. Было и до этого. Показалось бессодержательно, так гиперборейство сплошное. Теперь, вроде бы, увидел, не могу сказать – содержание, но некий контекст. Пишет А. Дугин занимательно и это даёт импульс покопаться в теме, которую он озвучивает. Иноземными терминами сыплет, и их полезно восстанавливать в памяти. Начитанность демонстрирует, что тоже полезно для читателя. Всё это уже хорошо, считаю.
Однако, есть некоторые замечания. И они весьма существенные. Тем более, не об одном Дугине речь.
Замечу, что таких как А. Дугин достаточное количество, ну, может не столь много, но, встречаются. И вот, что характерно для них – весьма изворотливы в суждениях и оценках, можно сказать, изящно казуистичны. К тому же, если материал подаётся помпезно возвышенно и слащаво патетично (а это как раз для людей, любящих сладкое), то он уже этим привлекает внимание. Особенно и прежде всего публики, в массе своей не склонной погружаться в смыслы.
Ну, чтобы не быть голословным и не походить на описываемых персонажей, приведу пример из статьи А. Дугина «Гегель и теория международных отношений», опубликованной в февральском номере журнала «Международная жизнь» за 2024 год. Не стану пускаться во все тяжкие, ограничусь одним пунктиком этой публикации, где А. Дугин выстраивает некую схему «право – мораль – нравственность (общество)» и утверждает, что «третью область Гегель называет «нравственность» (die Sittlichkeit)». Вот на этом достаточно остановиться, потому что копаться дальше не имеет смысла (о чём я скажу в конце этого текста).
Далее всё просто. Открываем словарь иностранных слов и смотрим: немецкий термин die Sittlichkeit в переводе на русский язык означает мораль. Не более и не менее. Ладно. Смотрим как переводится русский термин «нравственность» на немецкий язык. А переводится как – Moral. Мораль то бишь. На том и кончается игра с терминами, так и кончаем казуистику.
Возможно, А. Дугин испытывает чрезвычайное почтение (вполне заслуженное, впрочем) к Гегелю, немецкой и всей европейской философии, но это вовсе не повод всё к нему и к ней сводить.
Стоит сказать, что понятие нравственности – это, прежде всего, разработка русской, сначала лингво-культурной, а затем и философской традиции. И это даёт нам основания разводить понятия а) этики, как научной и философской дисциплины, изучающей устои социального поведения, проявляющиеся в нормах морали и нравственных принципах, исследующей моральное состояние общества и нравственную позицию личности, вырабатывающую рекомендации для них, б) морали, как следование сложившимся в обществе обычаям, правилам и нормам поведения, функционирующей в соответствии с определенной общественной системой и в) нравственности, следующей требованиям личностно осознанного долга, исходящего не столько от практического опыта общественной целесообразности, сколько от внутренних духовных установок и принципов. Иными словами, соблюдение морали продиктовано опасениями общественного осуждения, а нравственное поведение исходит из ориентации на Бога.
Можно было бы сказать, что мораль соразмерна и тождественна гипотетическому императиву И. Канта утверждающему, что поведение человека должно строиться исходя из определённых условий, а категорический или, я бы уточнил, категориальный императив того же И. Канта соответствует следованию нравственным принципам. Действительно, аналогии тут выстраиваются, но есть один нюанс – И. Кант не писал о нравственности, он писал только о морали.
Примечательно, что включение понятия нравственности в русский лингво-культурный контекст и разработка И. Кантом понятий гипотетического и категорического императивов происходят практически параллельно – слово нравственность впервые зафиксировано в «Словаре Российской Академии» от 1789 г., а свои императивы И. Кант вводит в философский и научный оборот в трудах «Основы метафизики нравственности» (1785 г.) и «Критика практического разума» (1788 г.). При этом, сам термин «нравственность» в каком-либо немецком эквиваленте И. Кант не использует, исходя из того, что оба императива – и гипотетический, и категорический – являются элементами морали, её законами, имеющими свойства внешнего побуждения к общественно приемлемому поведению и поступкам.
Вот такое небольшое отступление. Но, я не об этом. Я о Дугине и подобных жонглёрах терминами, понятиями, концепциями и просто словами. Чтобы уж совсем расставить точки и препинания, нарисую такую картинку. – При всей искусности жонглирования мячами на арене цирка жонглёр не сможет стать великим футболистом. Всё потому, что футболист (я о великом, если что) может быть и не так искусно владеет мячом, как жонглёр в цирке, но он видит пространство и вписывает в это пространство себя, свой мяч, владение мячом. Вписывает так, что изменяет пространство и насыщает его собой и смыслами (игры). Владение мячом для футболиста (впрочем, не обязательно великого, но и просто хорошего) это инструмент выстраивания пространства, потому он своим владением мяча соединяет себя с пространством и стремится понять это пространство. Иначе не получится.
Жонглёр изолирует себя от пространства, он сконцентрирован сугубо на технике владения мячом и отключается от окружения (даже от арены). Жонглёру не надо понимать пространство. Для него и публика в цирке лишь производитель восторга в свой адрес. Не более. У жонглёра владение мячом сугубо ради искусности (даже не искусства), броскости, в общем, владение ради владения. Это тоже любопытно. Но, не более, чем цирк.