Неудачник Глава 23

В тот же день Рэдфорд написал прошение об отпуске и начал упаковывать вещи. Теперь всё стало просто. Ему нужно только отказаться от Антонины и исчезнуть из её жизни. В одном отношении судьба оказалась к нему благосклонна. Уже довольно давно отец убеждал его выйти в отставку и заняться приведением в порядок дел в поместье, унаследованным от дальнего родственника в Англии. Теперь надо только повиноваться отцу и с прошлым будет покончено. Когда он уедет окончательно, всё, быть может, переменится – сердце Антонины, участь Степана.

В тот же вечер он выяснил железнодорожное расписание. До станции железной дороги было несколько миль, и если он хотел успеть, надо отправляться до рассвета. В пять утра наёмные сани стояли у крыльца. Стоя на коленях, Рэдфорд запихивал последние вещи в саквояж при свете свечи, стоящей на столе. Послышался звук ещё одних быстро подъезжающих саней. Рэдфорд не обратил внимания на то, что они тоже остановились у его дверей. Затем в дверь резко постучали и, прежде чем Рэдфорд успел ответить, дверь распахнулась и Степан Мильнович вступил в комнату.

Поднявшись, Рэдфорд смотрел на него с немым вопросом. Буквально минуту назад он мысленно говорил себе, что больше никогда в жизни не увидит лица Степана. Лицо же Степана было таким, словно он только что поднялся с одра смертельной болезни. У глаз и в углах рта прорезались морщины, которых не было ещё вчера. Однако, несмотря на крайнюю бледность, он не казался взволнованным. Снег лежал на его поношенном пальто и серебрил чёрные волосы, которые от этого казались седыми, как у его отца.

Закрыв дверь, он внимательно осмотрел беспорядок в комнате, сопутствующий дорожным сборам, и кивнул головой.

- Так я и думал! Едва успел!

Он посмотрел на Рэдфорда и сказал просто и спокойно:

- Я приехал, чтобы просить прощения за то, что наговорил вчера.

- Степан! – Рэдфорд протянул ему руку. Он ничего больше не мог сказать из-за подступивших слёз.

- Погоди! Я хочу прояснить всё до конца. Потом пожми мне руку, если хочешь. Мне не легко было вот так приехать. Я думал всю ночь, и теперь знаю, как правильно поступить. Но подожди ещё! Сперва я должен объясниться. Моё поведение вчера, должно быть, порядком удивило тебя. Ты не поверишь, я сам с трудом верю, но, перед твоим приходом, я обезумел настолько, что … сказал ей о своей любви. Нет, я конечно ни на что не надеялся, … да я сотню раз до этого давал себе обещания, что ни слова об этом она от меня не услышит, но вот … так получилось, само собой. Она вышла от Юзи, плакала, столько сострадания было в её лице, она так тепло протянула мне руку. И вот тогда я забылся. Должно быть, напряжение последних дней сказалось. И я открыл ей, сколько мне пришлось страдать из-за неё, и спросил, верно ли, что она никогда… никогда не будет моей. И ведь я знал, что мне не на что надеяться! Но всё же… когда услышал её ответ, это было больно…очень больно. Я стоял там, словно оглушённый этой болью, и тут-то ты и пришёл! Теперь тебе понятно. Но всё кончено! Я пришёл в себя. Тебе не надо уезжать, Альфред. Я догадался, что ты захочешь сделать, и приехал к тебе сказать, что у тебя нет права уехать… и сделать её несчастной.

- Она утешится. Когда я уеду, она забудет обо мне и научится…

- Любить меня? – сказал Степан со слабой улыбкой. – Ты это хочешь сказать? Не обманывай себя, она никогда меня не полюбит. Я неудачник по жизни. Мне не везёт ни на войне, ни в любви. Я как-то всегда оказываюсь не у дел. Не нужно лишних слов, пожалуйста, избавь меня от выражения своих сожалений. Я уже давно выучил: кто имеет, тому дано будет, и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет. Это – порядок вещей в этом мире. Как одна ласточка лепит своё гнездо рядом с гнездом другой ласточки, так счастливый человек притягивает к себе другого счастливого человека. Под моей крышей ласточка гнездо не совьёт. Вчера я сказал, что ты меня ограбил. Так вот, это – неправда. Нельзя ограбить того, у кого ничего нет.

- Но ты мне сам сказал, что, по её словам, она полюбила бы тебя, если бы не я!

- Я солгал.

До этого момента они стояли посреди комнаты. Теперь Степан сел на стул подле стола и прикрыл глаза ладонью левой руки, словно заслоняясь от света свечи. Пламя дрожало и по комнате метались тени.

- Послушай, Альфред, - сказал он, помолчав. – Твоя ошибка в том, что ты смотришь на всё с одной точки зрения, но есть и другой взгляд. Я думал про эти два прошедших года. Я верю, что было время, когда она – не любила меня, нет, - но считала возможным выйти за меня замуж. Это легко понять. Юная девушка, по натуре увлекающаяся почти что до фанатизма, постоянно в поиске, к чему приложить нерастраченные силы, вдруг встречает человека, преследуемого судьбой, и решает – вот оно! Спасти несчастного – дело, достойное её, так она думала, и бросилась выполнять его с детским бесстрашием. Она так старалась, бедное дитя, но ей не удалось. Я её не упрекаю. Она сама упрекает себя, но для этого нет оснований. Сострадание и свободолюбие – два основных элемента в её характере, они и толкнули её ко мне – жалость к моим несчастьям, мятеж против тётки. Когда она поняла, что не может любить меня, она отступила. Я наблюдал её детскую борьбу – боже мой! это всё было так явно! – ужас при мысли о моих мучениях по её вине, глубокое разочарование, недовольство собой! Я страдал из-за неё и сострадал ей. Иногда я хотел пойти и сказать ей, не терзайтесь так из-за меня, это неправда, что я люблю вас. Но меня останавливал страх, что я не смогу солгать.

Рэдфорд всё стоял в центре комнаты, ловя каждое его слово. Теперь всё становилось ему ясно. Снаружи его ординарец переговаривался с извозчиком, монотонно позвякивали бубенчики, когда какая-нибудь из лошадей встряхивала головой.

- Почему же она не смогла полюбить тебя? – медленно спросил Рэдфорд.

- Почему? Это просто. Сколько угодно причин! Ты – богат, а я – беден, ты – здоров, а я …

- Степан! – Рэдфорд прервал его, вспыхнув от возмущения. – Как будто это может иметь значение для неё!

Степан поднял руку.

- Погоди! Дослушай! Конечно, для неё это не имеет значения. Но её ли это вина, что она восприимчива к подобным вещам? Что её, как и всех, привлекает яркое и блестящее, а не тёмное и мрачное? Конечно, нет! Есть ли вина женщины в том, что ей нравится сильный мужчина, а не немощный? Такой, который укрощает лошадь, поднимает тяжести? Это влечение лежит глубоко в человеческой природе. Да, можно сказать, это – лишь биология, животное начало. Но что из того? Мы – люди из плоти и крови, а не бесплотные духи. Это закон природы, и она подчинилась ему. Она полюбила тебя за твои благородные качества, за твой добрый нрав. Но также и за светлые волосы, голубые глаза, стальные мышцы. Можешь смотреть на меня с удивлением, но это так и есть. Ты можешь не знать, как она была восхищена весной, когда ты освободил колесо изо льда, но я-то знаю! О, как я тогда упал в её глазах! И мне показалось это тогда вполне естественным, хоть именно из-за тебя я и лишился правой руки. Нелогично, но … естественно! Конечно, одной физической силы было бы недостаточно, чтобы она полюбила, но это был тот последний штрих, что воспламенил её воображение. Удивительно, что я способен так беспристрастно анализировать, не правда ли? Но и это можно объяснить. Человек на смертном одре нередко видит вещи яснее и глубже, чем ему это удавалось за всю прожитую жизнь. А я сейчас на смертном одре, … смертном одре моей прежней жизни и всех моих заветных желаний. Так что не сомневайся, мой анализ верен.

- А я сомневаюсь. Есть и другое, помимо физической привлекательности. Есть твои интеллектуальные качества – и, Степан, я никогда не упускал возможности напомнить ей о них. Ты должен верить мне, никогда я не говорил о тебе иначе, чем с уважением и восхищением.

Степан усмехнулся.

- И ты не замечал, что таким образом ты только больше возвышаешь себя в её глазах? Будь уверен, она прекрасно понимала, почему ты хвалишь своего соперника перед ней, на это способна любая влюблённая женщина с сердцем и головой, нет, достаточно одного сердца! Зная о твоей жажде искупления, она только больше убеждалась в твоём великодушии и бескорыстии. Нет, Альфред, нет и не было альтернативы. Судьба решила всё за нас. Твоя счастливая судьба, моя злая судьба. Пора кончать борьбу. Да, это несправедливо, может быть, но ход вещей не изменить. И как я уже сказал тебе, у тебя нет права жертвовать её счастьем. Я не могу сказать, бери её! потому что никогда она не принадлежала мне. Но если ты веришь, что я люблю её, ты также должен верить, что я не могу желать её несчастья.

Повисло молчание. Степан прикрыл глаза рукой.

- Хочешь ты или нет, но всё будет так, как предначертано.

Рэдфорд вспомнил, что слышал эти слова прежде.

- А ты, Степан? – неуверенно спросил он.

- Я? – Степан устало рассмеялся. – Хочешь знать, что я буду делать? Продолжу работать в школе и, скорей всего, женюсь.

- Женишься? – недоверчиво спросил Рэдфорд.

- Да. Любая из наших учительниц будет рада взять меня в мужья. Они обе достойные девушки. Я бы лучше остался один, но школьному учителю нужна жена, а мой отец мечтает о внуках. Раз мои сестры не дали ему внуков, значит, это – мой долг. Я уже довольно разочаровывал отца, больше не буду.

- Скажи, Степан, - сказал Рэдфорд, подходя к нему ближе, - ты уверен, что не ненавидишь меня?

Степан глядел на него несколько мгновений.

- Думаю, что уверен. Я хотел ненавидеть тебя, но … мне не удалось. Я пытался бороться за счастье, когда же начал понимать, что меня не любят, я начал ненавидеть тебя, себя и всё вокруг. Потом я смирился. Альфред, помнишь тот день, когда ты отважно заявил мне, что обязательно завоюешь мою дружбу? Тогда я слушал тебя с презрением и ожесточением, но это случилось. Ты завоевал, ты победил меня. Мой характер жёсткий и непреклонный, но ты сделал так, что я не только простил тебя. Я говорю сейчас это в первый и последний раз. Я тебе обязан так, как никому в мире. Если я и не обрёл счастья, то тот душевный покой, о котором любит говорить мой отец, я нашёл. И это произошло благодаря тебе. Тот человек, который послужил орудием моего несчастья, вернул мне душевный мир. Такой добрый человек, как ты, может убедить лучше всего остального в благости Творца. Из-за тебя я упал, но ты и поднял меня, сохранил мою веру в самого себя. Когда я узнал и понял тебя, горечь исчезла из моей души. Конечно, я страдаю, всё ещё страдаю, но я знаю, что кризис миновал, и когда-нибудь я буду спокоен и доволен.

Степан поднялся и пошёл к двери.

- Прощай! – сказал он неожиданно задрожавшим голосом. Уже взявшись за ручку двери, он, казалось, заколебался.

- Ещё два слова. Я никогда не просил тебя ни о чем, но сейчас … хочу попросить. Я слышал, твой отец желает, чтобы ты вернулся в Англию. Если б ты сделал так, многое стало бы проще для меня. Она будет счастлива с тобой везде, и …когда мы станем старше, возможно, нам удастся встретиться без боли.

Он говорил, не глядя на Рэдфорда, и вышел, не дожидаясь ответа. Когда его шаги затихли, Рэдфорд сел и закрыл лицо руками. Буря противоречивых чувств накрыла его. Сначала он чувствовал жалость, такую острую, что она причиняла физическую боль. Потом настал черёд других чувств и мыслей…

Несколько минут он не двигался, но вдруг встрепенулся, словно что-то вспомнив. Он смахнул слёзы и улыбнулся. У тебя нет права жертвовать её счастьем, сказал Степан. Эти слова горели сейчас в его уме. Собираясь принести себя в жертву, имел ли он право принести в жертву и её?

- У меня нет такого права, - сказал он вслух. Быстро встав, он задул свечу и распахнул окно. На востоке уже занималась заря. Улица озарилась, ночь была кончена.

Ординарец просунул голову в дверь.

- Герр лейтенант, извозчик говорит, если не тронемся теперь же, то опоздаем на поезд.

Рэдфорд даже не сразу понял его. Потом расхохотался.

- Скажи ему, пусть возвращается домой. Сегодня поезд отправится без меня!

Он опустился на колени подле саквояжа и начал выкидывать оттуда вещи, которые укладывал так тщательно и торжественно полчаса назад.

КОНЕЦ