Глава 9. Виттобальд Ашенбах не имел...

9.
Виттобальд Ашенбах не имел никакого отношения к Тихомирову, и мало кто знал, что привело его в свиту дракона. Тогда как все было очень просто: однажды Ашенбах врасплох и некстати отворил двери в их с женой спальню.

Открытое не разозлило его, но он всё же по привычке, усвоенной за год урожайной на ссоры семейной жизни, схватил себя за руки, чтобы не дай Бог… – ведь ей только это и нужно, – а, впрочем, не в ней дело, но как же гадко… ох, как это гадко…
 
Он всё-таки растерялся – из-за того, что в ушах поднялась возня и вид обескураженной, взятой с поличным спальни вдруг подёрнулся мелкой блестящей рябью, заструился, как на жаре.
 
Нужно тотчас же выйти, закрыть за собой дверь… Он именно так предписал себе в пророческом (как оказалось) предположении месяц назад, среди маетного больничного ничегонеделания, – но теперь, в окружении постыдных подробностей произошедшего, растерялся – и только держал себя за руки, чтобы не дай Бог…

Жена наконец-то поймала запаниковавший халат (вообще по природе уклончивый, скользкий) и нервно, с грехом пополам замотала в него свои прыгающие, перекошенные прелести.

– А ты знаешь, – сказал Ашенбах, осторожно пробуя (не подведёт ли) голос, – мне совсем наплевать. Это, в общем-то, не имеет значения. Понимаешь?

Когда-то (лет пятнадцать назад) Марта Гец (чёрно-белая, 9 х 12, в профиль: с носиком) была очень мила, хоть и несколько инфантильна. Но в тридцать четыре (когда подруга предложила ей хотя бы Ашенбаха) от её миловидности не было и следа: детская мягкость черт, окольно миновав пору женственного расцвета, обернулась преждевременной старческой дряблостью, придававшей Мартиному лицу постоянное выражение брезгливой обиды. Но странное дело: на эту-то старообразность и купился Ашенбах, – совсем не любя Марту, он до боли жалел её.

А между тем её душа оказалась такой же маленькой и такой же увядшей, как лицо, – и, столкнувшись с её мелким старческим себялюбием, исподволь, с тихим упорством древесного жучка подчинявшим себе всё и вся, очень скоро Ашенбах со смущением и яростью обнаружил, что места в его же собственной жизни для него больше нет. И кого было в этом винить?..

Он, конечно, не должен был жениться на ней – и подлец что женился… И вот, получите.

Жена развела руки в тут же пустившихся наутёк рукавах, задрожала лицом, попятилась…

На мгновение ему стало жаль её, но жена рассмеялась… этим своим идиотским смешком.
– А тебе не поверят, – сказала она… – Ни один человек. Даже он, –  и  каким-то неловким полудвижением показала на своего любовника.

Тот, лохматый, растерзанный, так внезапно, в самый разгар осторожного подпростынного одевания вытащенный на сцену, замер, медленно багровея, из просто смуглого становясь терракотовым, и так же медленно выставил перед Ашенбахом растопыренную пятерню, и неуверенно ею шевельнул… – в знак приветствия, что ли?
 
– Если   я не ошибся, –  осторожно, с оглядкой начал он, – вы не будете требовать сатисфакции?.. нет?

Ашенбах неотзывчиво пожал плечами. То, что женин любовник оказался трусоват, неказист и вообще как-то мало оскорбителен для супружеской чести, поселило в нём странное озорноватое любопытство. А тот продолжал:

– Я прошу вас: давайте обойдёмся без сцен. Мы же цивилизованные люди… Я вас понимаю, – он прижал руку к сердцу, – вы даже не представляете, как превосходно я вас понимаю. Но я, собственно, не об этом…  послушайте… Мы с Мартой любим друг друга. А значит, кто-то должен уйти из этого дома – или вы, или она. Но вы же не выгоните на улицу женщину, не обречете ее на скитания. А у меня для вас есть предложение. Один мой знакомый дракон ищет себе импресарио. Работа, конечно, разъездная, но бывают целые годы оседлости. Вот, возьмите, – тут женин любовник потянулся к лежавшему на столике портмоне и одарил Ашенбаха визитной карточкой:

ТРЕМЕЛЮДИН
Иван Януарьич
дракон
охрана самых высоких башен,
пиротехнические работы


– Я прошу вас, – продолжал он… – Послушайте…
– Что ж, – и Ашенбах оперся было о кампешевый, ещё бабушки Ады, комод, но отпрянул: тот на глазах зарастал глянцевитыми розовыми грибами…
Жена  засмеялась – этим своим, – и рогатый муж, вдруг поняв, что все это ему снова снится, решился: шагнул к ней и… – нет, не ударил, конечно, а только замахнулся (для пробы) по смеющимся бледным губам, – но жена, даже не отшатнувшись, а только чуть поморщась, отёрла показавшуюся в углу рта струйку крови и опять засмеялась, и дракон, в тоге из простыни стоя перед трёхъярусным златопогонным хором, запел:

– Вот загадка,
Вот вопрос:
Выстрел в пятку –
Попадание в нос…

И трёхъярусный хор подхватил:
– Выстрел в пятку –
Попадание в нос…

… и гостиничный холодильник забился в ознобе…
… и Ашенбах проснулся.
 
Призрак жены (с окровавленным ртом), в двух шагах от кровати, смотрел на него с молчаливым укором.
 
– Претензии не принимаются, – сухо сказал Ашенбах и отвернулся. Ну, её к чёрту.
Фантом огорчённо вздохнул и повлёкся вон. Просочившись в едва заметную щель притвора, он выполз – вдоль охряных стен – к лестнице; там, немного оживившись, скатился вниз по перилам – и возник уже в холле, где его равнодушно, как муху, прихлопнул газеткой расторопный Иван Януарьич, «на моментик» отвлёкшись от беседы с гостиничной молодайкой.

– …Ну, вот и всё, – заявил он, возвратившись. – Так о чём вы, голубушка, говорили?..

Голубушка, не заметившая ничего, говорила о любовнице мужа.
– Я знала, что она и сама колдует, и к разным бабкам обращается, чтобы вредить нам. Истратила кучу денег на экстрасенсов: то с мужа присуху снимала, то с себя порчу, то сглаз с детей. Не успею одно что-нибудь снять – уже наведёно другое. Вот один раз с работы прихожу: перед дверью – земля. Понимаете?

– Нет… не вполне… – Тремелюдин был немного рассеян и, кажется, думал о другом, однако голубушка опять ничего не заметила.

– Это всё очень просто, – сказала она, – это чёрная магия. Надо взять землю с могилы… –  но Иван Януарьич, сидевший как на иголках, перебил её снова – попросился «ещё на моментик», и молодайка, конечно-конечно, отпустила его.

Он застал Ашенбаха в компании с яблоком и потрёпанной книжкой («В ворота гостиницы губернского города NN въехала небольшая рессорная бричка…») и сдержанно выразил удовольствие видеть его в добром здравии (на что жующий Ашенбах отвечал молчаливым кивком).
 
Тремелюдин сказал:
– Хорошо.
И с важностью начал (или думал, что начал) издалека:
– Я не знаю, дорогой Виттобальд, как вы отнесётесь к моему замечанию, только мне (не в обиду будь сказано) совсем не понравилась ваша преждевременная… активность. Она может вызвать неприятные толки. Вы же знаете провинциалов: испугаются, сами не зная, чего, и… – пропало!.. Скажу вам напрямик: так нельзя. – И Иван Януарьич укоризненно покачал головой…
 
Ашенбах смутился:
– Простите…

– Нельзя, – повторил Тремелюдин внушительно.

Ашенбах виновато с ним согласился: что весьма сожалеет, что будет стараться, что…
– Отрадно, – прервал его дракон. – Так держать. Я пока, к сожалению, не могу вам сказать, как долго, – сам не знаю. Но я смотрю вдаль с оптимизмом: думаю, все устроится в ближайшие дни.

– А… насколько «ближайшие»?

– Я приложу все усилия. Вы же знаете: я монстр деловой, слов на ветер не бросаю, – но могу вам сказать, не тая: кое-что устроится уже завтра. А вы, дорогой мой, для общего нашего блага возьмите себя в руки.

– Я, право, не знаю, – осторожно заметил Ашенбах... – Я пока не очень-то опытен в обращении с...
 
– Ничего-ничего, – успокоил его Тремелюдин. – Это вовсе не сложно и, кроме того, чрезвычайно занятно. Сами увидите. Ну-с, я не буду вам больше докучать. Доброй ночи. И… я вас прошу ещё раз, Виттобальд: поаккуратней.

Зачем-то погасил свет и вышел, узкой жёлтой полоской под дверью подчеркнув установленную темноту.

…Да, сначала Ашенбах с брезгливой поспешностью хотел выбросить карточку, врученную ему любовником Марты, но потом передумал – и, вопреки своим ожиданиям, вполне подошел дракону. Именно Ашенбах раздобыл для него бел-горючский контракт, заинтересовавший дракона своей необычностью: до сих пор ему приходилось охранять только принцесс. А тут – впервые – принца. И с Самой Высокой Башней не все было привычно – выходило, что принц вовсе не обязательно в ней поселится. По словам ясновидцев, он вовсе не собирался этого делать.