Последний всплеск и другие

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЕ ИСТОРИИ

Автор:

САЙ УОРМАН

НЬЮ-ЙОРК
СЫНОВЬЯ ЧАРЛЬЗА СКРИБНЕРА
1906


_ Копия, 1906 год_,
Издательство Чарльза Скрибнера

Опубликовано в феврале 1906 года

Издательство Кембриджского университета, Кембридж, США




СОДЕРЖАНИЕ


 СТРАНИЦА

 ПОСЛЕДНИЙ ШТЫК 1

 КРАСОТКА ИЗ АТАБАСКИ 31

 ПУТЕШЕСТВИЕ НА СЕВЕРНЫЙ ЗАПАД 49

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК КЮРЕ 61

ТАИНСТВЕННЫЙ СИГНАЛ 85

В ПОГОНЕ ЗА БЕЛОЙ ПОЧТОЙ 107

ПОДАВЛЕНИЕ ПОДАВИТЕЛЯ 119

ЖЕЛЕЗНЫЙ КОНЬ И ТЕЛЕЖКА 135

В ЧЕРНОМ КАНЬОНЕ 151

ПРИЧИНА ДЖЕКА РЭМСИ 165

ВЕЛИКОЕ КРУШЕНИЕ НА «ПЕРИ МАРКЕТ» 181

ИСТОРИЯ ОДНОГО АНГЛИЧАНИНА 193

НА ЛИМИТНОМ 211

ЗАВОЕВАНИЕ АЛЯСКИ 219

НОМЕР ТРИ 237

ТО, ЧТО ВЫДЕРЖИВАЕТ 253

МИЛУОКСКИЙ ЗАБЕГ 273




ПОСЛЕДНИЙ ШТУРМ


«Значит, против него нет ничего, кроме бедности?»

«И внешнего вида».

«Он самый красивый мужчина в Америке».

«Да, это против него, как и то, что он всегда в Америке».
Он, кажется, боялся выйти".

"Он самый храбрый мальчик в мире", - ответила она, ее лицо все еще на
окна. "Он рисковал своей жизнью, чтобы вытащить меня из-подо льда", - добавила она.
с преданностью девушки своему герою и гордостью женщины за мужчину, которого она
любит.

"Хорошо, признаюсь, у него нервов," ее отец добавил: "Или он никогда не будет
приняли мои условия".

"И что, где эти условия, молиться?" - спросила молодая женщина, поворачиваясь
лицом к отцу, который сидел, наблюдая за каждым ее движением и жестом.

"Прежде всего, он должен что-то сделать; и сделать это самостоятельно. Его старый
Отец потратил свой последний доллар на то, чтобы обучить этого юнца, подготовить его к жизненным битвам, а его единственное достижение — кривая, которую никто не может найти. Теперь я настаиваю на том, чтобы он что-то сделал, и даю ему на это пять лет.

 — Пять лет! — ахнула она, откинувшись на спинку большого кресла.

"У него должно быть время забыть вас, а у вас должно быть достаточно возможностей
забыть его, что вы, несомненно, и сделаете, поскольку вы не должны встречаться или
общаться друг с другом в течение этого испытательного срока".

"Он обещал это?"

"Клянусь его честью".

"А если он нарушит это обещание?"

«Ах, тогда он был бы бесчестным, и ты бы не вышла за него замуж».
Последовало молчание, нарушаемое лишь долгим глубоким вздохом, который
прерывался маленькими дрожащими волнами, похожими на лёгкую рябь,
доходящую до берега, — шёпотом, отголосками рыдающего моря.

"О, отец, это жестоко! _Жестоко! Жестоко!_" — воскликнула она, подняв к нему заплаканное лицо.

«Это справедливость, суровая справедливость по отношению к тебе, моя дорогая, ко мне и к этому прекрасному молодому человеку, который покорил твоё сердце. Пусть он покажет себя достойным тебя, и ты получишь моё благословение и моё состояние».

«Он скоро уедет?»

«Он уже уехал».

Молодая женщина опустилась на колени перед стулом отца и склонила голову ему на колени, дрожа от горя.

Этот суровый человек, который горбился и заработал миллион, положил руку ей на голову и сказал:

"Ма-Мэри" — а затем расплакался.


II

Однажды утром мальчик из палатки положил на стол генерала Доджа маленькую белую карточку, на которой было напечатано:

 Дж. Брэдфорд, C.E.

 Генерал, который в то время был главным инженером, ответственным за
строительство первой Тихоокеанской железной дороги, перевернул клочок бумаги.
Он казался таким коротким и простым. Генерал пробежал глазами по напечатанному тексту.
список в алфавитном порядке директоров, промоутеров, государственных деятелей,
капиталистов и других лиц, которые имели привычку подписывать "рекомендательные письма
" молодым людям, которые хотели что-то сделать и начать хорошо
вверх по лестнице.

Нет Брэдфордам. Берджесс и Блоджетт были только б и в
Генерал был рад. Его стол был постоянно завален «письмами»
от клиентов, а его кабинет-палатка была заставлена их чемоданами, в которых
лежали костюмы и тонкое белье.

Вот это была диковинка — человек без
рекламных объявлений, без характера, только с одной инициалой и двумя
фамилиями.

- Проводите его, - сказал генерал, обращаясь к единственной роскоши, которая была в его хогане
. Спустя несколько минут главный инженер смотрел в глаза
молодой человек, который вернулся взглядом и спросил искренне и без
смущение, для работы с инженерами.

"Невозможно, молодой человек, все заполнено", - последовал краткий ответ.

"Сейчас, - подумал генерал, - он начнет бить себя в грудь и тянуть изо всех сил".
Молодой человек только грустно улыбнулся и сказал: "Мне очень жаль. Я
увидел "объявления" для мужчин в _Bee_ вчера, и надеется быть во времени", он
добавил, вставая.

"Мужчины! Да, мы хотим, чтобы мужчины возили мулов и колышки, делали разметку, прокладывали рельсы
и сражались с индейцами - но инженеры? Мы используем их для изготовления шпал ".

"Я могу и хочу заниматься любым из этих дел - за исключением
индейцев - и я займусь этим, если ничего другого не предложат ".

"Вот тебе человек", - сказал генерал своему помощнику, когда Брэдфорд
вышел с запиской к Джеку Кейсменту, который занимался грейдерами,
погонщиками и индийскими бойцами. "Ни влиятельных друзей, ни багажа, ни
характера, просто мужчина, способный постоять за себя - настоящий мужчина в вельветовых брюках и
фланелевых брюках".

Подойдя к бригаде, Брэдфорд выделил человека, который ругался громче всех, и передал ему записку. «Приступай», — сказал бригадир, и Брэдфорд взялся за дело. Он с лёгкостью мог поднять тридцатифутовый рельс, и к вечеру, не привлекая внимания других рабочих и не выказывая превосходства, он незаметно, почти неосознанно, стал лидером бригады по укладке путей. Бригадир подозвал Кейзмента к новичку, и Кейзмент наблюдал за ним в течение пяти минут.

Два дня спустя один из погонщиков, нашедший бутылку с «огненной водой»,
оторвался от своих рассуждений, забился под старую
тележку и заснул.

"Послушай, парень," сказал бригадир, тяжело дыша и поднимаясь по склону туда, где
Брэдфорд укладывал рельсы, "ты умеешь свежевать мулов?"

"Я умею управлять упряжкой, если вы это имеете в виду," был ответ.

"Сколько?"

«Что ж, — сказал Брэдфорд со своей тихой улыбкой, — когда я был мальчишкой, я водил шестерку мулов по Монпелье».

Так что он запряг восьмерку мулов и поразил всех, перевозив более тяжёлые грузы, чем любая другая упряжка, потому что знал, как обращаться со своими
кнут и веревки, а также потому, что он был осторожен и полон решимости добиться успеха.
Что бы он ни делал, он делал это обеими руками, опираясь на весь свой
энтузиазм молодости и бессознательную силу абсолютно
безупречного телосложения и направляемый удивительно ясным умом. Когда был убит
хронометрист, Брэдфорд занял его место, потому что он умел "читать
писать", что было редкостью среди чернорабочих. Когда бухгалтер
напивался, он вел бухгалтерию, работая сверхурочно по ночам.

В суматохе и реве боя генерал Додж забыл о молодом
человек в вельветовых брюках, пока генерал Кейзмент не обратил его внимание на работу молодого человека. Инженеры хотели, чтобы Брэдфорд остался, а Кейзмент возражал и, опасаясь поражения, обратился к начальнику. Они послали за Брэдфордом. Да, он был инженером, сказал он, и когда он это сказал, они поняли, что это правда. Он был готов остаться в отделе снабжения до тех пор, пока его не сменят, но, естественно, он предпочёл бы полевую работу.

Он получил его, и сразу же. Кроме того, он участвовал в боевых действиях против индейцев. Менее чем через год ему было поручено найти участок линии
к западу от Платта. Когда он прибыл на строительном поезде, чтобы сделать свой первый
доклад, поезд был остановлен, ограблен и сожжён бандой сиу.
 Брэдфорда и команду поезда спас сам генерал Додж, который
случайно следовал за ними на своём автомобиле «Арсенал» и услышал об этом.
Плам-Крик о сражении и последнем бое, который Брэдфорд и его горстка людей вели в вагоне, который они отцепили и отогнали от горящего поезда. Такой хладнокровный героизм, который продемонстрировал здесь Брэдфорд, не мог ускользнуть от внимания столь опытного индейца
такой боец, как генерал Додж. Брэдфорду не только сделали комплимент, но и пригласили в личный автомобиль генерала. Восхищение генерала молодым первопроходцем росло по мере того, как он получал подробные и исчерпывающие отчёты о работе, проделанной на бескрайних равнинах. Он знал, чего стоит эта работа, потому что знал страну, потому что он провёл в ней несколько месяцев, исследуя её, когда командовал этой территорией, куда его намеренно направил генерал Шерман, без чьей поддержки Запад в то время не был бы известен и без чьей помощи
как главнокомандующий армией Соединенных Штатов, дорога не могла быть построена
.

Когда "следопыты" приблизились к Скалистым горам, войскам пришлось постоянно охранять их
. Инженеры провели рекогносцировку, обследовали местность и построили здание
внутри линий пикетов. Мужчины маршировали на работу под бой барабана,
складывали оружие на свалке и были готовы в любой момент броситься в бой
. Многие из грейдеристов были старыми солдатами, и небольшая стычка
лишь взбодрила их. Действительно, в этой работе было больше военного,
чем в строительстве железной дороги в этом регионе в прошлом или настоящем
Страна. Это была одна большая битва, от первого кола к западу от Омахи до
последнего кола в Промонтори - битва, которая длилась пять долгих лет; и
если бы мужчины отметили могилы тех, кто пал в той жестокой битве
их памятники, должным образом распределенные, могли бы служить сегодня километровыми столбами
на великом сухопутном маршруте. Но курганы были без опознавательных знаков, большинство из них
и многие были там, у кого курганов не было, и чьи домашние названия
никогда не были известны даже их товарищам. Если бы это было сделано на
британской земле, и все героические поступки были бы зафиксированы и вознаграждены,
В маленькой литейной мастерской можно было бы работать не покладая рук. Эти безмолвные герои, сражавшиеся далеко в глуши, не могли знать, какую славную страну они завоевывали, какую империю они открывали для всех жителей этой земли. Иногда солдатам на передовой попадали в руки старые потрёпанные газеты, в которых рассказывалось о провале предприятия. Иногда они узнавали об изменениях в составе правительства.
Директора, избрание нового президента, рассказы о рабочих местах и грабежах,
но они занимались только текущей работой. Ни слова о
скандал когда-либо доходил до этих первопроходцев, прокладывающих тропы, а если и доходил, то ему
не удалось найти ночлег, но он пронесся мимо. У них были широкие возможности
грабить, продавать припасы индейцам или мормонам, но никто
из людей, которые выполняли реальную работу по наведению мостов через континент, никогда
был обвинен в эгоистичном или нечестном поступке.

Во время своей второй зимы службы Брэдфорд ночевал в Скалистых горах
, изучая снежные оползни и заносы. Так они делали три зимы, а летом устанавливали колья, следя за индейцами и
другой - для размывов, и когда после невыразимых тягот, лишений
и разрушающего молодежь труда они нашли участок дороги, выходящий из
путь оползня и вымывания, ухоженный сын политика
приехал бы из Столицы и в качестве правительственного эксперта
осудил бы все это. Затем сильные люди съели бы свои усы и
более слабые будут расти богохульство и проклятия страны, которые предоставляют
никаких удобств для горе-утонуть.

Однажды, в конце долгой, суровой зимы, когда пришла весна и индейцы сиу,
они нашли Брэдфорда и горстку его помощников, которые как раз разбивали лагерь в укромной лощине среди холмов. Спрятавшись в скалах, воины подождали, пока Брэдфорд не вышел один, чтобы попытаться подстрелить оленя и заодно проверить, нет ли поблизости следов, а затем окружили его. Он сражался до тех пор, пока его ружье не разрядилось, а затем разрядил револьвер, но краснокожие, в страну которых он и его товарищи вторглись, подбирались все ближе и ближе, прячась за деревьями и скалами. Через некоторое время
схватка перешла в рукопашную. Не было и намёка на бегство;
взяли живым был замучен до смерти, так что он воевал на, клубы
револьвер до тех пор, пока точный удар с войны, клуб перехватил пистолет,
послал он кружась в вершину соседнего кедра, и оставил
следопыт с пустыми руками. Вождь прыгнул вперед и поднял свой топор.
из-за этого не один бледнолицый полег в пыли. На какую-то
ничтожную долю секунды он завис над головой Брэдфорда,
затем сильная правая рука инженера выстрелила, и индеец распластался на земле
в шести футах от него.

На мгновение воины казались беспомощными , испытывая смешанный страх и
восхищение, но когда Брэдфорд наклонился, чтобы взять свою разряженную винтовку, они вышли
из своего транса. Тупой удар, ощущение быстрого кружения,
внезапный закат, звезды - темнота, и вся боль ушла!


III

Когда Брэдфорд пришел в себя, они приводили его в порядок для развлечения. Его спина была
прислонена к дереву, ноги связаны, а локти надежно стянуты
сыромятной веревкой. Он знал, что это значит. Он понял это по выражению радости на
свежевымытых лицах при его пробуждении, по запаху сосновых дров, которые
были принесены, и по хворосту у его ног. Большой вождь, который
почувствовал, как его кулак поднялся, улыбаясь, и ткнул Бакхорн кактус против
инженер по бедра, а когда последний попытался переместить вне досягаемости
все они крякнул и запрыгал от радости. Они беспокоились, что
белый человек может не проснуться.

Солнце, плывущее на запад в сверкающем синем море, казалось, остановилось
на мгновение, а затем опустилось за хребет, как будто желая
сбежать от этого адского зрелища. Тени служили только для усиления
мрака в сердце пленника. Оглянувшись через плечо на
восток, он заметил, что похитители подвели его почти к краю пропасти.
равнины. Убедившись, что в их жертве ещё теплится жизнь, индейцы начали собирать хворост. С возвращением сознания пришло невыразимое желание жить. Внезапно в нём проявилась железная воля, и, призвав на помощь свою огромную силу, он боролся до тех пор, пока сыромятные верёвки не врезались в его плоть. Ни на мгновение, пока он стоял на ногах и боролся с ними в то утро, надежда не покидала его. Четыре года лишений, невзгод и приключений настолько укрепили его мужество, что сдаться означало умереть.

Вскоре, когда он исчерпал свои силы и спокойно сидел,
индейцы приступили к приготовлениям. Золото на западе становилось
всё ярче, тени в предгорьях — всё темнее, а время шло.
 Пленник быстро перебрал в уме события последних четырёх лет.
 Это была его первая неудача, и это был конец всего —
лет работы и ожидания.

Сжав кулаки, он поднял своё разгорячённое лицо к безмолвному небу, но ни звука не сорвалось с его пересохших и приоткрытых губ. Внезапно свет озарил полукруг лиц в обрамлении перьев перед ним, и он услышал
знакомый треск горящих веток. Взглянув на землю, он увидел, что хворост горит. Он почувствовал горячее дыхание пламени и впервые осознал, что такое пытка. Он снова напрягся, и снова напрягся, кедры потрескивали, красные демоны танцевали. Ещё одно усилие, верёвка порвалась, и он выпрямился. Освободив обе руки, он почувствовал новую силу, новую надежду. Он попытался освободиться от костра, но
его ноги были скованы, и он упал на своих мучителей. Двое или трое из них схватили его, но он стряхнул их и снова встал.

Но это было бесполезно. Со всех сторон на него набросились индейцы и повалили на землю. Он всё ещё боролся, и пока он боролся, воздух, казалось, наполнился странными, дикими звуками, криками, выстрелами и топотом копыт по сухой твёрдой земле. Он словно сквозь завесу видел множество индейцев, пеших и верхом на лошадях, обнажённых и одетых в солдатскую форму. В какой-то момент ему показалось, что он увидел белое лицо,
блеснувшее, когда он поднялся на ноги, но в этот момент перед ним
стоял огромный вождь с поднятым боевым топором. У инженера кружилась голова.
Инстинктивно он попытался воспользоваться сильной правой рукой, но она утратила свою
ловкость. Грохот битвы нарастал, топор опускался, левая рука
поднялась и приняла удар рукоятки, но лезвие оружия
перелетело через неё и рассекло подбородок белого человека. Когда он тяжело упал на
землю, свет снова погас.

 * * * * *

Если не считать звёзд, которые сияли над ним, было ещё темно, когда Брэдфорд
проснулся. Он почувствовал под собой одеяла и прошептал: «Кто здесь?»

 «Майор Норт, я его так называю», — сказал разведчик из племени пауни, который
присматривал за раненым.

Мгновение спустя бравый майор склонился над Брэдфордом, подбадривая
его, уверяя, что с ним все в порядке, но предупреждая об опасности
производить малейший шум.


IV

При всей его силе и мужестве Брэдфорду потребовалось время, чтобы
восстановиться. Его следующая работа была в Вашингтоне, где с помощью заметок и карт,
своей сильной личностью и логическими аргументами он заставил правительство
отклонить решение эксперта, который хотел изменить важный участок дороги,
и который произвольно установил место соединения гор и равнин
высоко в предгорьях.[1]

Когда Брэдфорд вернулся на Запад, он обнаружил, что вся страна
внезапно проявила большой и растущий интерес к трансконтинентальной линии
. Многие ведущие газеты откопали своих старых военных корреспондентов
и отправили их на фронт.

Эти талантливые увиливающие рассказывали простую, неприкрашенную историю о каждом дне работы
ровно столько, сколько они заботились отправить ночью для строителей
теперь мы прокладывали четыре-пять миль дороги каждый рабочий день.
Такого дорожного строительства мир никогда не видел, и новости об этом теперь облетели всю землю
. По ночам эти неутомимые рассказчики слушали
странные истории рассказывали первопроходцы, а потом ускользали в свои палатки
и записывали их для людей дома, пока герои этих историй
спали.

Путеукладчики теперь взбирались на гребень континента,
локаторы спускались по тихоокеанскому склону, а бродячие
следопыты заглядывали в долину Юты. Прежде чем дорога достигла
Строители Солт-Лейк-Сити были осведомлены о присутствии, силе и
противодействии Бригама Янга. Глава церкви постановил, что дорога
должна проходить к югу от озера, и, поскольку Центральная часть Тихого океана
Проложив линию в этом направлении, и после того, как генерал Додж высказался в пользу северного маршрута, мормоны оказали своё мощное влияние на
южный. «Юнион Пасифик» была бойкотирована, и всем добрым мормонам
было запрещено каким-либо образом помогать этой дороге.

 И здесь главный инженер снова применил дипломатию Брэдфорда в отношении
Бригама и убедил его.

В то время как «Юнион Пасифик» строилась на западе, «Сентрал Пасифик»
строилась на востоке, и здесь, в бассейне Солёного озера, передовые отряды
двух компаний встретились. Конгресс Соединённых Штатов постановил, что
Рельсы должны были соединяться в тех местах, где они пересекались, но бонус
(32 000 долларов за милю) оставлял строителям в долине хорошую прибыль,
поэтому вместо того, чтобы соединять рельсы, первопроходцы просто говорили: «Привет!»
и «Пока!» и продолжали идти. Землеройные машины следовали по пятам за инженерами, так что к тому времени, когда путейцы встретились, две насыпи шли параллельно друг другу на протяжении двухсот миль. Когда рельсы действительно встретились, правительство обязало соединить две дороги. Это было дружеское соревнование, которое не оставило обид. Более того, они
все были готовы остановиться, ибо железный путь был открыт от Атлантики
до Тихого океана.


V

Десятый день мая 1869 года был назначен датой запуска последнего шипа
и официального открытия линии. Специальные поезда,
с которыми спешили видные железнодорожные и правительственные чиновники, отправлялись в путь
с Востока, в то время как от Золотых ворот подходил другой поезд
вез цветы Фриско, чтобы они могли засвидетельствовать, а некоторые из них - принять участие.
активное участие в праздновании. День был похож на двадцать девять других майских дней в том месяце в долине Соленого озера
ясный и теплый, но с прохладным
Ветер, дующий над полынью. Пыльная армия строителей дорог отдыхала два дня, ожидая, когда люди придут в чистой рабочей одежде, чтобы произнести речи, поесть и выпить, а также забить золотой костыль.
 Несколько китайских рабочих открыли временную прачечную рядом с лагерем и
за деньги стирали выцветшие синие комбинезоны для своих белых товарищей.
 Многие инженеры и бригадиры в то утро нарядились, а некоторые
надели белые рубашки. У Джуды и Строубриджа из Центрального округа были
маленькие кусочки соломенных шляп, которые были собраны летом 1965 года.
Тут и там можно было увидеть сомбреро, широкополую шляпу ковбоя и
большой, мягкий, бесформенный головной убор мормона с небольшим пучком
бакенбард на подбородке. Генерал Додж вышел из своей машины-арсенала, которая
стояла на импровизированном отроге, в яркой, новой форме. Из специальных
поездов первым прибыл поезд губернатора Стэнфорда с его
прямостоячим локомотивом и Небесными слугами. Затем двигатель У. П.
задыхаясь, с его полированной полосы и укладывают шар, который напомнил вам
из юбки женщины носили, кроме того, что она просачивается вниз. Когда
Дамы начали спрыгивать вниз, а ковбои-ковбои начали фыркать и пританцовывать, потому что они никогда не видели таких палаток, в которых стояли женщины.

Были приняты все меры для того, чтобы сообщить миру о праздновании.  В тот день все важные телеграфные конторы страны были соединены с Промонтори, штат Юта, так что удар молотка, вбивающего последний гвоздь, передавался по проводам в каждую контору. От Атлантического
до Тихого океана люди радовались и праздновали это событие, но
Измученные герои, которые мечтали об этом на протяжении пяти лет, пока
они лежали на одеялах, чувствуя под собой только сухую твёрдую землю,
казалось, не могли осознать, что работа действительно сделана и что теперь они
могут вернуться домой, те, у кого есть дома, где можно есть мягкий хлеб и
спать под простынями.

 Под навесом, натянутым между двумя грузовыми тележками, Брэдфорд
лежал и читал газету «Фриско», которая пришла
Специальный выпуск губернатора Стэнфорда; но даже это не могло отвлечь его от мыслей.
 Его сердце было далеко, на Атлантическом побережье, и он спешил
таким образом, на следующий день, в гостях у главного инженера. Он потерял свою
мать, когда был мальчиком, и отца всего за год до своего изгнания
, но он никогда не терял веры в единственную женщину, которую любил,
и он любил ее всю свою жизнь, потому что они были товарищами по играм. Теперь все это
вся эта суета с забиванием последнего шипа не имела для него никакого значения.
Единственное, к чему он стремился, ради чего жил, - это вернуться в "страну Бога".
Он слышал речи губернатора Стэнфорда от Центрального банка и генерала
Доджа от Юнион Пасифик; услышал молитву, вознесенную преподобным доктором Дж.
Тодд из Питтсфилда услышал, как генерал диктует оператору:

 «Всё готово», — и вскоре оператор прокричал в ответ с далёкого
Востока:

 «Здесь всё готово!» — и тогда серебряный молоток начал вбивать золотой
гвоздь в лавровый венок, на котором была серебряная табличка с
выгравированной надписью:

 «Последний гвоздь
 вбит в завершение строительства Тихоокеанских
 железных дорог».
 10 мая 1869 года.

 После церемонии мужчины пожали друг другу руки, а женщины
поцеловались, когда две группы — с каждого побережья — смешались, и
Затем мальчик из генеральской палатки подошёл к Брэдфорду, чтобы позвать его, потому что генерал хотел его видеть. Каким-то образом Брэдфорд мысленно вернулся к своей первой встрече с этим мальчиком. Он схватил мальчика за руки, оттолкнул его и посмотрел на него. «Послушай, мальчик, — спросил он, — неужели я так сильно изменился, как и ты? Ведь ещё вчера ты был веснушчатым красавчиком в брюках с подтяжками». Теперь ты мужчина, с усами и разбитой губой.
Скажи, я тоже изменился?

"Нет, ты всё такой же," — сказал мальчик. "Пойдём, генерал ждёт.

"Судья Мэннинг," — сказал генерал Додж своим сильным, ясным голосом, "вы
нас называли «героями»; теперь я хочу представить вам единственного героя из всей этой героической группы — человека, который отдал все, что мог отдать великолепный и блестящий молодой человек, и который заслуживает первого места в списке великих инженеров нашего времени.

Когда генерал произнес имя судьи, Брэдфорд невольно сжал кулаки и отступил назад. Судья медленно повернулся, не сводя глаз с генерала,
взволнованный его красноречивой искренностью и
уловивший в глазах генерала восхищение столь выдающимся человеком.

"Мистер Брэдфорд, - закончил генерал, - это судья Мэннинг из
Бостона, который пришел нам на помощь финансово и помог завершить
эта великая работа, в которую вы так храбро и преданно внесли свой вклад".

"Мистер Брэдфорд, вы сказали?"

"Ну, да. Он всего лишь Джим Брэдфорд здесь, куда мы спешим,
но он будет мистером Брэдфордом в Бостоне и самым влиятельным человеком в городе, когда вернется.
"

Вся нервозность покинула Брэдфорда, и он пристально посмотрел в
сильное лицо перед собой.

- Джим Брэдфорд, - повторил миллионер, все еще держа инженера за
руку.

— Да, судья Мэннинг, я Джим Брэдфорд, — сказал бородатый следопыт,
стараясь улыбнуться и выглядеть естественно.

Внезапно осознав, что генералу нужно что-то объяснить, судья
повернулся и сказал, не отпуская руку инженера: — Я знаю этого молодого человека — знал его отца.  Мы были друзьями с детства.

Он медленно перевёл взгляд на Брэдфорда. — Вы не подвезёте меня через час? — спросил он.

 — Спасибо, — кивнул Брэдфорд, и они быстро пожали друг другу руки, после чего
разошлись.


 VI

С тех пор Брэдфорд часто испытывал благодарность судье за тот пятилетний
приговор, но никогда не забывал счастливую мысль, которая побудила
капиталиста дать ему этот последний час, чтобы надеть новый костюм
и подстриги ему бороду. Брэдфорд теперь всегда носил бороду, не
потому что красивая борода делает красивого мужчину еще красивее, а потому что она
прикрывала отвратительный шрам на его подбородке, который был вырезан там
вождем сиу.

Когда чернокожий носильщик поклонился и проводил Брэдфорда в личный автомобиль мистера Мэннинга
выражаю удовольствие от их поздней встречи и любезный
приветствие мгновенно исчезло. Все это было затоплено и сметено прочь,
стерто и забыто огромной волной невыразимой радости, которая
теперь наполняла и трепетала его трепещущее сердце, потому что именно Мэри Мэннинг
вышел вперед, чтобы поприветствовать его. Почти час они с отцом
слушали удивительную историю о последних пяти годах жизни
инженера. Когда коварный генерал уловил ход мыслей молодой
леди и был проинформирован об условной помолвке
молодых людей, он не оставил недосказанным ничего, что могло бы увеличить славу и
слава прокладывающего путь. С сияющим лицом она услышала о его героизме,
неутомимом трудолюбии и замечательных инженерных достижениях; но когда пришел рассказчик
, чтобы рассказать, как он был схвачен, удерживался и подвергался пыткам
индейцы, она вложила свою дрожащую руку в руку своего отца
и когда он увидел, что у нее текут горячие слезы, он поднял руку и
поцеловал ее, оставив на ней свои собственные слезы.

Судья достал свой портсигар, и генерал, поклонившись молодой леди
, последовал за великим финансистом в другой конец вагона,
оставив Мэри одну, потому что они увидели Брэдфорда, поднимавшегося по тропинке.

Роса сладкой печали все еще была на ее лице, когда Брэдфорд
вошел, но солнечный свет ее улыбки вскоре высушил ее. Руки, к которым он
потянулся, ускользнули от него. Они были рядом с его лицом; тогда их великая радость
и слезы, которые она вызвала, ослепили их, и дикое биение их сердец
счастье заглушило их голоса, так что они не могли ни видеть, ни
слышали, и ни один из них никогда не мог точно сказать, что произошло.

На следующий день после этой счастливой встречи, когда сводный специальный состав
ехал в восточном направлении, а судья и генерал курили в
в машине Лэттера разносчик палаток привез счастливой паре телеграмму. Ее
доставили мисс Мэннинг, и она прочитала ее вслух:

 "ВАШИНГТОН, 11 мая 1869 года.

 "ГЕНЕРАЛУ Г.М. ДОДЖУ:

"Вместе с миллионами людей я сидел вчера и слышал таинственные постукивания
телеграфной батареи, возвещающей о забивании последнего столба на
Великой Тихоокеанской дороге. Вся честь вам, Дюранту, Джеку и Дэну
Кейсменту, Риду и тысячам храбрых последователей, которые справились
с этой славной проблемой, несмотря на перемены, штормы и даже сомнения в
недоверчивые, и все препятствия, которые вы теперь с радостью преодолели!

 «У. Т. Шерман,

 «_Генерал_».

 «Ну что ж! — воскликнула она, опуская руки и кладя телеграмму на колени, — он даже не упоминает моего героя».

 «О, да, упоминает, дорогая, — смеясь, сказал Брэдфорд. «Я — один из
«тысяч храбрых последователей».

Затем они оба рассмеялись и забыли об этом, потому что были слишком счастливы, чтобы беспокоиться о пустяках.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[Примечание 1: субсидия от правительства составляла 16 000 долларов за милю на равнинах и 48 000 долларов за милю в горах.]




БЕЛЬ АТАБАСКА


Атабаска Белль не бросающиеся Смит молчал, все сразу, как
радуга или солнце в пустыне. Он никогда не сказал бы ей было
ему навязан. По его словам, судно было приобретено в неосторожный момент.

Неприятности начались, когда Смит проводил поиск путей в верхней Атабаске для проекта
new transcontinental. Среди других его активов Смит два лагеря
чайники. Один был помечен тремя инициалами новой линии, которая
в то время существовала только на письменных принадлежностях, пустых горшках и, в равной степени, на
пустых парламентских выступлениях. Другой не был помечен вообще. Это было
личная собственность Жакиса, который готовил для Смита и его команды.
Красавица была красивой кри - высокой, сильной, великолепной. Жаки
с самого начала проникся к ней теплотой, но "Красавица" была не для самого Жаки
сиваш три к одному. Она едва взглянула на него и ответила ему
только когда он спросил, не хочет ли она отведать свинину с фасолью. Но она посмотрела
на Смита. Она могла сидеть часами, положив локоть на колено и подперев рукой подбородок
, с тоской наблюдая за ним, пока он рисовал безумные, кривые линии
или рисовал горы с бегущими между ними реками - все это,
с точки зрения Белль, это была не только пустая трата времени, но и не имело
абсолютно никакого отношения к делу.

Красавица и ее смуглая мать пришли в лагерь Безмолвного первого
чудесным августовским лунным утром с корзиной лесных ягод и
парой расшитых бисером мокасин. Смит купил оба-ягоды для Jaquis, из
из которых он построил странные пироги, и мокасин для себя. Он призвал
им ночные тапочки, но по сути не было, ночь на
в городе в то время. День был разделен на три смены, одна
Длинный и два коротких — дневной свет, сумерки и рассвет. Так что это был дневной свет,
когда Белль впервые устремила свой взгляд на сильное, красивое лицо Смита Молчаливого, когда он сидел на походном стуле, склонившись над картой, которую составлял. Мать Белль, будучи уже в преклонном возрасте и ничего не боявшаяся, подошла
поближе, взглянула на рисунок и воскликнула: «Это Джаспер
Лейк», — указывая на Атабаску.

— Вы знаете Джаспер-Лейк? — спросил инженер, впервые подняв взгляд.


"_Oui_, — сказала пожилая женщина (отчим Белль был наполовину французом); — знаю
его очень хорошо.

Смит окинул её взглядом по привычке, потому что не позволял ни одному мужчине или женщине ускользнуть от него с хоть какой-то информацией о местности, через которую проходила его воображаемая линия. Затем он пристально смотрел на Белль целых пять секунд, после чего снова уткнулся в карту. Так мог поступить только он-мужчина или человек, уже обручённый с лесом, но, к чести лагеря, следует отметить, что вождь был единственным в отряде, кто не почувствовал её присутствия. Что касается Жакиса, то сплавленный
Сиваш носил шрам от той первой встречи в течение шести месяцев, и
Насколько я знаю, он может забрать его с собой в свою маленькую качающуюся могилу.
 Даже Смит до сих пор помнит, как она выглядела, стоя на своих изящных лодыжках, которые исчезали в сандалиях ручной работы или прятались в складках и бахроме её юбки из оленьей кожи.  Её полная грудь вздымалась и опускалась, и можно было расслышать биение её дикого сердца в пульсации её горла. На её щеках сквозь смуглую оливковую кожу проступил слабый румянец — румянец здоровья и молодости, — её ноздри расширились, как у ондатры, когда она пила жизнь из росистого утра, а
в ее глазах плясала радость от того, что она жива. Жаки оценила ее и подвела итог.
одним словом "великолепная". Но в тот момент, когда она поймала на себе
острый, пронзительный взгляд инженера, у Красавицы случился инсульт, который случается
рано или поздно со всеми этими дикими созданиями дикой природы, но случается
для большинства людей, но только раз в жизни. Она никогда не забудет блеск
этого единственного взгляда, хотя Молчаливый взгляд был достаточно невинным.

Он был в последующие дни, когда она сидела и смотрела на него в
его работы, или следовали за ним по несколько часов в горной твердыне, что
Красавица Атабаска потеряла свое сердце.

Когда он набрел на дикую местность и остановился, чтобы её сфотографировать,
Красавица стояла позади него, следя за каждым его движением, а когда он
шёл дальше, она следовала за ним, всегда оставаясь вне поля зрения.

 Мать Красавицы преследовала его.  Всякий раз, когда он разбивал лагерь и поднимался немного выше по течению, коричневая мать тоже двигалась, а вместе с ней и
Красавица.

«Чего хочет эта старуха?» — спросил инженер у Жакиса однажды вечером, когда, вернувшись в свою палатку, он обнаружил, что толстая кри и её дочь разбили лагерь на его тропе.

 «Она хочет этот котелок», — сказал Жакис.

«Тогда, во имя Ве-сек-э-геа, бога кри, — сказал Смит, — отдай его ей в руки и попроси её уйти».

Жаки сделал, как было велено, и старая индианка ушла, но оставила девочку.

На следующий день Смит отправился на разведку, которая должна была занять три или четыре дня. Поскольку он сам никогда не знал, когда вернётся, он никогда не утруждал себя тем, чтобы сообщить об этом Жаку, хвосту семьи.

После завтрака Белль отправилась к своей матери.  Она бы пообедала с матерью из столь желанного чайника, но Белль
Мать сказала ей, что она должна вернуться в лагерь белого человека, который теперь был её господином и хозяином. Так что Белль вернулась и пообедала с
Жаки, который в противном случае обедал бы один. Жаки пытался удержать её и ухаживал за ней по-своему, полудико, но она чувствовала к нему отвращение. Более того, она чувствовала, что каким-то таинственным образом ее мать
передала ее вместе с ее любовью и преданностью Смиту
Безмолвному, и ему она должна быть верна. Поэтому она вернулась в лагерь кри
.

Когда заходящее солнце приблизилось к гребню Скалистых гор, молодой индеец
пошел обратно в лагерь инженеров. Шагая по новой тропе,
она срывала полевые цветы на обочине, собирала листья и плела из них
разноцветные венки, раскачиваясь с непринужденной грацией дикого оленя
.

Некоторые женщины сказали бы, что у нее было не так уж много того, что делало ее счастливой, но, тем не менее, она была
счастлива. Она любила мужчину — по её мнению, самое благородное, самое божественное
существо из всех, — и была счастлива, отдаваясь ему.
Она так долго жила в этой любви, чувствовала и видела, как она
росла из ничего во что-то грандиозное, затем во что-то прекрасное, пока не превратилась в
Это наполняло её и волновало; это затмевало всё, опережало её мысли, приближало далёкие горы, сокращало путь между её лагерем и его, придавало новый блеск закату, новую славу рассвету и более свежий аромат полевым цветам; листья шептали ей, птицы подлетали ближе и пели слаще; короче говоря, это была её жизнь — свет её души. И именно так любит дикая женщина.

И она скоро должна была его увидеть. Возможно, он заговорит с ней или улыбнётся ей. Если бы он хотя бы мельком взглянул на неё, она была бы рада и удовлетворена
Она знала, что он где-то рядом. Увы, он так и не пришёл. Она наблюдала за звёздами всю короткую ночь, уснула на рассвете и проснулась, увидев, что Жаки готовит завтрак. Она хотела расспросить Жаки, но её интерес к инженеру и растущее убеждение, что его звезда закатилась, в то время как звезда его хозяина восходит, делали его небезопасным в качестве компаньона для молодой невесты, чей муж был в горах и не подозревал, что он женат на чём-то, кроме дикой природы и своей работы.

Жакис не только отказался сказать ей, где работает инженер,
но пообещал задушить её, если она снова упомянет имя его хозяина.

Наконец долгий день закончился, закат стал менее золотистым, а звёзды
пели печальнее, чем накануне.  Она смотрела на запад, куда он ушёл и откуда, как она надеялась, он мог вернуться к ней.
Ещё один круг сумерек и рассветов, и наступил новый день с его
часами, которые тянулись как века.  Когда она вздохнула, мать отругала её, а Жак
выругался. Когда на холмы опустилась ночь, она вышла под
звёзды и шла, шла, пока не рассвело. Одинокий волк
выли в его роду, но они были не голодны, и отказался отвечать на его
звоните. Часто, в темноте, ей показалось, она услышала слабый, по кошачьим следам
у нее за спиной. После того, как огромный черный медведь заблокировали ее след, глядя на нее с
подняли морды мокрые от росы и испачканы ягодным соком. Она не
слабый, ни кричать, ни пребывание ее шаги, но шагнул дальше. Теперь все ближе и
позади нее раздавались приглушенные шаги. Черный медведь попятился с
тропы и продолжал пятиться, медленно поворачиваясь, как локомотив на
поворотной платформе, и когда она прошла мимо, остановился, глядя ей вслед своими маленькими глазками
Она моргала, как ребёнок, в недоумении. И так, в сумерках, в темноте и на рассвете, эта обезумевшая от любви девушка бродила по пустыне, не имея при себе оружия, и рядом с ней не было никого, кто мог бы её защитить, кроме маленького босоногого лучника, которого белые люди называют Богом Любви.

Тем временем далеко на западе, высоко в горах, где река Финдли, впадая в Пайн, образует реку Мис, которая, пересекая хребет континента, прокладывает путь для Миса, Смит и его маленькая армия, изолированные, удалённые от цивилизации, без телеграфа, вдали от войны
корреспондент, имея в своем распоряжении только музыку God's rills для полкового оркестра,
мы храбро сражались в войне, которая может закончиться только завоеванием дикой местности
. Ах, это и есть великие полководцы - эти необъявленные герои
которые, пока дым резни застилает небеса и затеняет солнце,
ведите войну, в которой они уничтожают только время и пространство, и в конце концов,
не разоряя остальной мир, отвоевывайте дома для бездомных.
Это герои англосаксонской расы.

 * * * * *

Не обнаружив никаких следов создателей тропы, Красавица повернулась лицом к восходящему солнцу и
искать в лагерь индейцев Кри.

Таинственные тени, с приглушенным протектора, который ходил за ней
из лагеря инженера, вжался в куст, как она передается
след. Это была Жакис. Он наблюдал за ней, когда она проходила мимо него,
неуверенный в том, любит он ее или ненавидит, потому что хорошо знал, почему она
всю ночь бродила по пустыне одна. Теперь Гитче в его несчастном сердце
ему захотелось поднять ее на руки и отнести в лагерь, и
тогда злой бог Митче заявил бы о себе и сказал дикарю
это было в нем: "Иди, убей ее. Она презирает свою расу и бросается наутек
у ног белого человека". И вот, движимый страстью и удерживаемый
любовью, он последовал за ней. Белый человек внутри него заставлял его стыдиться своей
скрытности, а индеец, который был в нем, вел его вокруг нее и домой
более короткой тропой.

В тот вечер инженеры вернулись, и, когда Смит видел Кри в
лагерь он вскочил на Jaquis яростно.

"Почему ты продолжаешь эту женщину?" он требовал.

— Я — держу? Меня? — спросил Жаки, моргая так же растерянно, как моргал чёрный медведь, глядя на Белль.

"Кто, как не ты? — язычник! — прошипел инженер.

Теперь Жаки, вызывая призраки своих умерших предков, утверждал, что это
был сам инженер, который "хранил" кри. "Вы купили ее"
"она ваша", - сказал Жак в присутствии всей компании.

"Вы невоспитанный..." Смит поперхнулся и потянулся за опорой для палатки. Следующий
момент, когда его рука была в Индийском горло. Быстрым движением своего
ошейника он перекрыл ветер сиваша, пригвоздив его к земле.

"Что ты имеешь в виду?" он требовал, и Jaquis, кашляя, поднял руки.
"Я имел в виду не ложь", - сказал он. "Ты не дай ей мать лагерь
чайник? Он у нее с пометкой G.T.P.

- И что из этого?

- Вуала, - сказал Жак, - из-за этого она подарила тебе Красавицу из
Атабаски.

Смит опустил палку, отпуская индейца.

"Я не имел в виду, что она продана вам. Она - обмен... обмен на пустой горшок.
Красавица. Со вчерашнего дня и по сей день она следовала за тобой, далеко-далеко, к подножию Гранд-Кот, и ничто не причинило ей вреда. Горный лев смотрел на неё в ужасе, лесной волк убежал в холмы, чёрный медведь отошёл с тропы и позволил ей пройти спокойно, — сказал Жаки с пылким энтузиазмом. Он впервые заговорил об этом
говорил о ней, обращаясь только к звездам и к Ве-сек-э-джи, и он сиял
и стал красноречиво восхвалять ее.

- Ты отведешь ее, - сказал Смит, указывая пальцем на голову
повара, - в лагерь кри. Скажи ее матери, что твой хозяин
очень признателен за прекрасный подарок, но он слишком занят, чтобы жениться
и слишком беден, чтобы содержать жену.

 * * * * *

С самого края кольца света, исходящего от
мерцающего огня, Красавица слышала и видела все, что происходило
между двумя мужчинами. Она не бросилась к ногам белого человека. Будучи дикой женщиной, она не заплакала и не закричала от боли, которую причинили ей его слова, вонзившиеся в её сердце, как холодная сталь. Она прислонилась к осине, поглаживая горло левой рукой и с трудом глотая. Медленно она вытащила из-за пояса крошечный охотничий нож, своё единственное оружие, и поиграла им. Она прислонила рукоять к дереву, прижала острие к своей обнажённой груди и прошептала молитву Ве-сек-э-геа, богу кри. Ей оставалось только обрушить на него вес своего прекрасного тела.
клинок, беззвучно погрузившийся в мох, и прошёл мимо, не потревожив лагерь.

Смит заметил едва заметный намёк на сарказм в полуулыбке индейца, когда тот отвернулся.

"Подойди сюда," — крикнул он. Джейкис осторожно приблизился. "А теперь, ты, скрывающийся сын Сиваша, это будет кожа за кожу. Если с этим юным кри что-нибудь случится, ты отправишься в свой маленький гамак в болиголовах — ты меня понял?

 — _Oui, monsieur_, — сказал Жаки.

 — Хорошо, тогда запомни: шкура за шкуру.

 Теперь Белль, наблюдавшая за происходящим из своего укрытия в темноте,
в этом есть что-то великолепное. Слышать, как сиваши восхваляют ее, а затем
то, что справедливый бог, услышавший эту историю, защитил ее, заняв
место ее защитника, было для нее в новинку. "Ах, Боже мой", - вздохнула она.
"лучше, в тысячу раз лучше любить и потерять его".
чем тратить свою жизнь впустую, никогда не зная этой сладкой агонии".

Она чувствовала смутное образом, что она была парения над миром и его
беды. Временами, в диком смятении своей буйной души, ей казалось, что
она уносится за пределы всего этого, через прекрасные миры. Любовь к ней была
взят на огромные белые крылья, и когда он унес ее из дикой природы
в ее рай, его когти вонзились в ее сердце и причиняли адскую боль,
и все же она могла радоваться изысканному удовольствию, которое превосходило
боль.

"Сладкое у нас-С-Е-ГПЗ," она вздохнула: "Боже мой умер, я благодарю тебя за
дар этой великой любви, которая остается в Стали, когда мое больное сердце
жаждет его. Я не убью себя, и горе ему, нарушая
его великой работы, что бы это ни было, но жить ... жить и любить его, даже
хотя он пошлет меня подальше".

Она поцеловала отполированный клинок и вернула его на пояс.

Когда Жаки, обойдя лагерь, не смог найти ее, он догадался, что она
пропала, и поспешил за ней по тусклой, освещенной звездами тропе. Когда он
догнал ее, они пошли дальше вместе. Теперь Жаки пытался возобновить
свое знакомство с красавицей Кри и заняться с ней любовью. Она
слушала его в абсолютной тишине. Наконец, когда они приближались к лагерю кри
он насмехался над ней за то, что ее отверг белый человек.

"И мой позор - твой", - тихо сказала она. "Я люблю его; он отсылает меня прочь.
Ты любишь меня; я отсылаю тебя от себя - это одно и то же".

Jaquis, почерпнула от этого простого утверждения, пожелал ему доброй ночи и вернулся
к палаткам, где следопыты были мирно спать под
звезды.

И снова в лагере Кри Бель Атабаска, на ее кровать
ветви, спал сном невинного, мечтать сладкие сны о ней
справедливый Бог, и через них выбежала минимум, странная песня о любви, и в ее
мечты, любовь, как красивая птица и понес ее из этой жизни
и свою ничтожность, и, хотя его когти разрывали ей сердце, и больно,
но она была счастлива из-за изысканное удовольствие, что превзошел всех
боль.




ПОИСК ПУТЕЙ На СЕВЕРО-ЗАПАДЕ


Было лето, когда мой друг Смит, настоящее имя которого Джонс, услышал, что
новая трансконтинентальная линия будет проложена через перевал Пис-Ривер
к Тихому океану. Он немедленно подал заявку, несомненно, рассчитывая на что-то.
его десять лет полевой работы в Вашингтоне, Орегоне и других западных штатах
и пять лет поиска пути в Канаде.

Лето закончилось; холмы, ручьи и реки спали, но пока
они спали, известие дошло до моего друга Смита Молчаливого, и он поспешно
упаковал свои сани и отправился в путь.

Его приказы, как и приказы адмирала Дьюи, заключались в выполнении определенных
вещи - не просто для того, чтобы попробовать. Он должен был выйти в северную ночь
, называемую зимой, нащупать путь вверх по Атабаске, через Смоки, следовать вдоль реки
Мира и найти перевал через Скалистые горы.

Если бы можно было изложить простую историю той зимней кампании, это
было бы лучше, чем вымысел. Но этого никогда не будет. Только Смит
Молчаливый знает, и он не скажет.

Иногда, раскуривая трубку, он забывается и показывает мне
зимний лагерь, когда солнце гаснет, как свеча: наспех разложенный лагерь,
полукровка, собирающий сухие ветки на случай, если
ночь опускалась на лес, как занавес на сцену;
"навес" между горящими бревнами, где он дремлет или видит сны, едва
вне досягаемости пламени; кругом тишина, Жаки затягивается
своей трубкой, и хаски спят в снегу, как немецкие младенцы под
гагачьим пухом. Иногда, из любви к ушедшим дням, он рассказывает о
долгих утомительных путешествиях, когда солнце прячется за облаками, из-за которых обрушивается
снежная лавина, и только стрелка указывает, где он находится.
шкуры голодных собак и полуголодных лошадей, озера и реки
пятьдесят-сто миль в сторону от дороги.

Однажды он сказал мне, что он послал инженера более низкий диапазон, чтобы высмотреть в
пасс. По картам и другим данным они вычислили, что он уйдет.
прошло три дня, но прошла неделя, а от "следопыта" ни слова. Десять дней
и никаких новостей. На тринадцатый день, когда Смит готовился отправиться на поиски скитальца
, в лагерь доставили беговое снаряжение человека и каркас из
собак. Он смог улыбнуться и сказать Смиту, что он
уже десять дней без пищи, сохранить немного чая. Для собак он
ничего не было.

Несколько дней отдыха, и они снова были в пути, или, скорее, в «движении»;
и вы могли бы узнать, что ученик Смита Молчаливого за шесть месяцев или за шесть
лет до того, как он стал бы им, если бы вы не заставили его, говорил о десятидневном
посте. Они думают об этом не больше, чем японец о смерти. Всё дело в
работе.

Внезапно, сказал Смит, солнце повернуло на север, дни стали длиннее. Солнце
пригрело, и снег растаял на южных холмах; притихшие реки,
разрывая ледяные оковы, с рёвом устремились к озёрам и к Северному Ледовитому океану. И вот, внезапно, как наступление полярной ночи,
недолгая весна миновала, и наступило лето.

Тогда Смит приехал в Эдмонтон, чтобы сделать свой первый репортаж, и
здесь мы встретились впервые за много снегопадов.

Радостно, как мальчишка, открывающий обложку "циркового утра", эта северная страна
сбрасывает свои зимние накидки и предстает в своем великолепном наряде
лета. Журчат ручейки, поют реки, на их берегах и
вдоль озер резвятся водоплавающие птицы, а над головой радостные птицы, которые, кажется,
упали с неба, радостно поют почти бесконечную песню о
лето. В конце долгого дня, когда солнце, словно для того, чтобы наверстать упущенное
его отсутствие, задерживаясь, не хочет покидать нас в сумерках, под их
крыльями певчие птицы прячут свои головы, а затем просыпаются и поют,
потому что солнце поднимается над горизонтом, где розовое небо в течение
часа показывало узкую дверь, через которую наступает день.

Собаки и сани остались позади, и теперь, с Жакисом, полукровкой, который
ведёт нас, и Смитом Молчаливым, идущим по пятам, мы с каждым днём всё глубже и глубже погружаемся в дикую местность, где нет дорог.

 Конечно, это не сплошные заросли и не сплошной лес.  Иногда мы пересекаем широкие
равнины.  Иногда прямо перед нами лежат большие озёра.
впереди нас, вынуждая нас изменить курс. Теперь мы подходим к широкой реке
и сплавляем наше снаряжение по ней, переплывая наших лошадей. Недели проходят, и мы
начать получать проблески Скалистые горы, возвышающиеся над лесом, и мы
нажимаем Далее. Потоки сужаются по мере подъема, но быстрее и больше
опасно.

Теперь мы не путешествуем постоянно, как раньше. Иногда мы
разбиваем лагерь на два-три дня. Восхождение трудно, для Смит
нужно добраться до вершины каждого пика в виду, и поэтому я нахожу, что он "хороший
охота" о лагере.

Жаки довольно хороший повар, и то, чего ему не хватает, мы восполняем хорошими
аппетиты, потому что мы почти постоянно живем под солнцем и звездами.

Следопыты всегда делают привал в воскресенье, и иногда, когда день длинный,
Смит сбегает к реке и возвращается с горной форелью
длиной с метровую палочку.

Пейзаж не поддается описанию. Теперь мы переваливаем через отрог
горы с рекой в тысяче футов внизу. Иногда мы плывем
часами вдоль берега прозрачного озера, которое, кажется, сбегает к
подножию Скалистых гор.

Вдалеке мы видим гребень континента, где царит Мир.
Река запилил его, как если бы это была расщелина мечом Всевышнего;
и возле скалистых гор, на обоих берегах, Гранд зубцы поднимаются, что, кажется,
для охраны перевала как крепости Султана хмурый взгляд вниз на
Дарданеллы.

Теперь мы идем по узкой тропинке, которая не была тропой, пока мы не проехали мимо. А
Беспечная вьючная лошадь, несущая наши одеяла, соскальзывает с тропинки и идет
катясь и кувыркаясь вниз по склону горы. В тысяче футов под ними лежит
рукава Атабаски. Вниз, вниз, снова и снова спускается вьючная лошадь
и наконец останавливается на выступе в пятистах футах ниже
тропа. «Чёрт возьми, — говорит Джейкис, — это же брошенный мул, да?»

Смит и Джейкис спускаются, чтобы развязать ремни и спасти вьюк, и вот,
наш мул вскакивает и, когда его снова завьючивают, идёт по тропе как ни в чём не бывало. Вьюк и низкий кустарник спасают ему жизнь.

В любой другой стране, с другими людьми, это было бы интересно, но это все
в рабочий день со Смитом и Jaquis.

Вьючный пони, который спускался с горы, поставлен впереди
теперь - то есть впереди вьючных животных; поскольку он усвоил свой
урок, он будет осторожен. И все же у нас будут другие впечатления
на берегу той же реки.

Внезапно вниз по склону каньона устремляется горный ручей, впадающий в
Атабаску, радостно, как купальщица в прибой. Жаки называет это
боковой ручей "мельничный ход ада". Безмолвный Смит готовится к переправе.
Все очень просто. Все, что вам нужно, - это крепкий шест, твердые нервы и
полное пренебрежение к загробной жизни.

Когда Смит будет в безопасности на другом берегу, мы загоняем лошадей в ручей
. Они дрожат и съеживаются от ледяной воды, но мы с Жакисом
призываем их, и они ныряют. Боже, какая борьба! Их мокрые ноги на
Скользкие валуны на дне ручья, быстрое течение, постоянно сбивающее их с ног, — это было захватывающее зрелище и, должно быть, мучительная агония для животных.

 На полпути, где течение было сильнее всего, каюр мышиного цвета, тащивший на себе палатку, потерял равновесие.  Бурный поток швырнул его на большой камень, едва скрытый под водой, и он поднялся на ноги, как кошка, упавшая на край водосточной трубы. Дрожа,
кайюз позвал Смита, и Смит, бежавший вниз по течению, ответил,
умоляя животное покинуть убежище и плыть к нему. Повозка
Примостившись на скале, он с тоской смотрит на берег. Волны, разбиваясь о место его отдыха, доходят до его дрожащих коленей. Вокруг него бушует дикая река, а прямо под ним она падает с десятифутовой высоты в
Атабаску.

 Все остальные лошади, благополучно переправившись, стряхивают воду с мокрых боков и начинают щипать нежную траву. Мы могли бы услышать, как бьётся сердце этой лошади, если бы смогли заглушить рев реки.

Смит снова позвал, каюр слегка повернул, и то ли он намеренно прыгнул, то ли поскользнулся на мокрых камнях, но упал.
мы не могли сказать, прыгнул ли он, но он внезапно нырнул в ручей,
издав крик, который эхом разнесся по каньону и над рекой, как крик
потерянной души.

Жестокое течение подхватило его, подняло и швырнуло через обрыв,
и он мгновенно затерялся в пене водопада.

Далеко внизу, у излучины Атабаски, виднелось что-то белое.
дрейфующее к берегу. В ту ночь Молчаливый Смит сделал запись в
своей маленькой красной книжечке с пометкой "Гранд Транк Пасифик" и разбил палатку под
звездами.




РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК КЮРЕ

 "Страна, которая плоха или хороша,
 Именно так, как оправдываются ваши притязания.;
 Земля, которую во многом неправильно понимают.,
 Недооценивают, оклеветывают и лгут ".


Когда следопыты Нового Национального шоссе открыли боковую
дверь и заглянули в Тихий океан, они не только обнаружили короткий
путь в Иокогаму, но и открыли миру новую страну, раскрывающую
последний остаток Последнего Запада.

Эдмонтон, конечно, является отправной точкой, но Литл-Невольничье озеро - это
настоящие ворота в дикую природу. Здесь мы должны были сделать нашу первую остановку (мы
просто исследовали окрестности), и отсюда наш первый переход был к
Река Пис, в Чинуке, где мы снова встретимся с
Компанией Гудзонова залива.

Джим Кромвель, вольный торговец, командовавший "Маленьким рабом", принял нас радушно
, представив _семля_ своему другу, бывшему Х.Б.
фактору, янки, который искал лимит на лес,
"Литературному сквернослову", как он назвал молодого человека в вельветовых брюках и широкой
белая шляпа, которая пыталась преодолеть "традицию", которая проклинала
это Господство как в вымысле, так и на самом деле на протяжении двухсот лет, и сделать
что-то, в чем был настоящий цвет страны.

В этот момент вольный торговец сделал паузу, чтобы собрать миссурийца. Этот
человек с серо-стальным лицом встряхнулся, вышел вперед и пожал нам
руки, одну за другой.

Свободный торговец не позволит нам разбить лагерь в ту ночь. Мы были
осужден на суп и подать с ним, обустройство собственными постельными принадлежностями, на
конечно, но печь свой хлеб.

Готовки запах кофе и запах жарки рыбы пришла к нам из
на кухне, а откуда-то низкий, музыкальный, ну
модулированный голос Кромвеля, беседуя на КРИ, как он двигался среди
его нема и, видимо, безобидной лагерь рабов.

День угасал тяжело. Солнце всё ещё светило в 9 часов вечера. В 10
наступили сумерки, и в сумерках мы сидели, слушая рассказы о далёком
Севере, совершенно не похожие на те, что мы читали в книгах. Смит Молчаливый,
который руководил нашей группой, конечно, интересовался страной,
её физическим состоянием, лесом, углём и минеральными ресурсами. Он расспрашивал о горах и ручьях, о возможных и невозможных переходах, но «Литературный ругатель» и я
с удовольствием слушали странные истории, которые неосторожно рассказывал
свободный торговец, старый фактор и миссуриец. Мы были как дети, этот молодой автор и я, впервые оказавшиеся в театре. Мерцающий костёр, который мы разожгли на открытом воздухе, служил нам фонарём, а лампа-коптилка, всё ещё мерцавшая на западе, освещала лица трёх великих актёров, которые развлекали нас бесплатно. Миссуриец был звездой. Он вырос в роскоши, сбежал из
колледжа, куда его определил богатый дядя, его опекун, и
Он перебрался в Южную Америку. Он служил в техасских рейнджерах и в отряде президента Диаса, был разведчиком на равнинах и работал в конной полиции, но теперь был «на пенсии».

Обо всём этом мы узнали не от него самого, а из его рассказов и от его закадычного друга, торговца, в гостях у которого мы были и чьё слово, по крайней мере на тот момент, мы уважали.

Костёр догорел до углей, лампа-приманка погасла.
На западе теперь было лишь золотое свечение, но никто не двигался.

Смит-Следопыт и наш хозяин, свободный торговец, склонились над картой. «Но разве эта карта не верна?» — спрашивал Смит, и когда Джим сомневался, он обращался к миссурийцу. «Нет, — отвечал тот, — вы не можете сплавиться по этой реке, потому что она течёт в другую сторону, а те горы находятся в двухстах милях отсюда».

Постепенно мы осознали, что вся эта бескрайняя дикая местность, неизвестная миру, была открытой книгой для этого тихого человека, который следовал за бизонами от Рио-Гранде до Атабаски, где он повернул, сделал последнюю попытку и затем сдался.

Когда остальные ушли, мы с торговцем сели и заговорили о Диком
Западе, о новой тропе, которую прокладывали мои друзья, и о невероятно
интересном человеке, которого мы называли Миссуритянином.

"У него был приятель-золотоискатель, — сказал Джим, — которого он боготворил. Этот человек,
которого звали Рэмси, Джек Рэмси, отправился в 1897 году между
Рейндж и Скалистые горы, и теперь этот сентиментальный старый первопроходец говорит, что не покинет реку Пис, пока не найдёт кости Рэмси.

 «Видите ли, — продолжил Кромвель, — здесь дружба и то, что
дружба снаружи сильно отличается. Вопрос посвящения своей жизни
другу или долгу, реальному или воображаемому, является лишь мелочью для
этих людей, живущих в пустыне. Я знаю китайца и кри.
которые жили и умерли самыми преданными друзьями. Вы видите миссурийца.
слоняющегося вокруг последнего места стоянки своего товарища. Посмотрите на
фактор! Он покинул Компанию Гудзонова залива спустя тридцать лет, потому что
потерял лучшего друга своей жизни, человека, говорившего на другом языке, чья
религия не была тем брендом, на котором воспитывался фактор.
Англия; и все же они были друзьями".

Походный костер погас. На юге мы увидели первый слабый проблеск зари.
Кромвель, выбивая пепел из трубки, посоветовал мне идти.
спать. "Вы попросите старого фактора рассказать вам историю о его друге
кюре и о рождественском подарке кюре", - крикнул в ответ Кромвель, и я
я взял за правило по крупицам узнавать историю от самого флорида фактора
, и вы прочтете ее такой, какая она сохранилась в моей памяти.

Когда новый кюре приехал в Чинук в верховьях реки Пис-Ривер, он принес с собой
небольшую ручную сумку, свои одеяла и распятие. Его лицо было осунувшимся.,
его глаза голоден, его тело впустую, но его улыбка была улыбкой человека
в мире с миром. На Западе-огромном, неизведанном Канады
Запад - действовал на чувствительные нервы этого священника, выросшего в Париже. И все же,
когда он пересек черту, обозначающую то, что мы с удовольствием называем
"цивилизацией", и достиг сердца настоящего Северо-Запада, где
люди были неиспорченными, естественными и честными, там, где горстка королевских
Северо-западная конная полиция поддерживала порядок в империи, занимающей четверть континента
он глубоко заинтересовался этим новым миром, в
люди, в императорском прериях, горах и огромный, широкий,
реки, которые мчались вниз, до самого северного моря.

Фактор из "Гудзонова залива пост", вся жизнь которого с тех пор, как он окончил
колледж в Англии, прошла на реке Пис, на фабрике Йорк,
и на других далеких северных станциях, над которыми колыхался Гудзонов залив
баннер, проникшийся теплотой к новому кюре с их первой встречи, и кюре
прониклись к нему теплотой. Казалось, каждый нашел в другом товарища, которого ни один из них
не смог найти среди немногих друзей своей веры.

И вот долгими вечерами северной зимы они сидели в кабинете кюре или у камина у фактори и говорили о том, что их интересовало, в том числе о политике, литературе, искусстве и индейцах. Несмотря на огромную пропасть между двумя вероисповеданиями, в которых они выросли, они обнаружили, что в трёх случаях из пяти их мнения совпадали — неплохой результат для людей с сильным характером и врождёнными предрассудками. Поначалу кюре стремился приступить к настоящей работе по
«цивилизации» туземцев.

 «Да, — говорил управляющий, выпуская дым вверх, — индеец
нужно быть цивилизованным - медленно, чем медленнее, тем лучше ".

Кюре притворялся удивленным, снова раскуривая трубку. Однажды
кюре спросил фактора, почему он так равнодушен к благополучию
Кри, которые были настоящими производителями, без мехов которых не было бы
торговля, ни должности, ни работы для румянолицего фактора. Священник был
удивлен, что фактор, по-видимому, не в состоянии оценить
важность охотника.

"Я понимаю", - сказал фактор.

"Тогда почему ты не поможешь нам поднять его к свету?"

"Он мне нравится", - последовал лаконичный ответ.

"Тогда почему бы тебе не поговорить с ним о его душе?"

"Не нервные", - сказал фактор, качая головой и дует более
дым.

В КЮРе пожал плечами.

"Я говорю", - сказал краснолицый фактор, напротив бледного священника. "Ты видел меня
декорирование старого начальника, Данрейвен, вчера?"

"Да, я полагаю, вы дали ему "пурпурный буар" вперед, чтобы обеспечить
больший улов мехов в следующем сезоне", - сказал священник со своей обычной
печальной, но всегда приятной улыбкой.

"Очень бедных думаю, за один такой мудрый", - сказал фактор. "_Attendez_," он
продолжение. "Это сообщение было закрыто зимой всегда. Палатка двери
были крепко завязаны с внутренней стороны, после чего человек, который их завязывал, должен был
выползти под край брезента. Когда наступила зима, выпал снег,
накренившись, плотно прижал палатку, и бизнес в Гудзоновом заливе
на этом этапе был закрыт до тех пор, пока не наступило лето без весны, разбудившее
спящий мир.

Прошлая зима была суровой. Снег был глубоким, а дичи мало. Однажды
Индеец из племени кри обнаружил, что ему нужны чай и табак, а еще больше -
нужна новая пара брюк. Однажды, проходя мимо главного шатра, он испытал
сильное искушение. Смутно, сквозь пергаментное стекло, он мог видеть огромные
стопки английских твидовых костюмов, кипы табака и коробки с чаем, но палатка была закрыта. Он сильно страдал. Он был голоден — хотел чаю и сигарету, а ещё ему было холодно. Ах, _bon p;re_, трудно противостоять холоду и голоду, когда между тобой и жизненными благами только брезент!"

"_Oui, Monsieur!— сказал кюре, растроганный пафосом этой истории.

Индеец ушёл (мы знаем это по его следам), но вернулся в палатку. Голод и холод взяли верх. Он взял свой охотничий нож и приоткрыл окно из оленьей кожи и шагнул внутрь. Затем он
подошел к куче твидовых брюк и выбрал пару больших размеров, отсчитав
из связки мехов, которая висела у него на руках, восемь
шкурок - цену, которую заплатили его отец и дед. Он подошел к куче табака
и взял себе, оставив на табаке четыре кожуры. Когда
он выпил чаю, то получил все, чего желало его сердце, и, поскольку у него еще оставалось немного
шкурок, он повесил их на крюк над головой и ушел.

"Когда наступило лето и клерк пришел открыть почту, он увидел щель
в окне и, войдя в палатку, увидел восемь шкурок на
стопке твида, четыре шкурки на табаке и остальные на
сундуке и понял.

Вскоре он увидел шкуры, которые индеец повесил на крючок,
снял их, тщательно пересчитал, оценил и сделал запись
в Книге приема, в которой он зачислил
"Индеец, вырезавший окно, 37 шкур".

"Вчера Данрейвен пришел в "Пост" и признался.

"Чтобы вознаградить его за честность, я подарил ему шубу и
прикрепил к петлице большую медную багажную квитанцию. _Voil;!_"

Кюре скрестил ноги, а затем снова их расставил, покачал головой из
стороны в сторону, постучал по закрытой книге, лежавшей у него на коленях, и
разными способами, свойственными нервным людям, показал своё изумление
от рассказа и восхищение индейцем.

"Такие мелочи, — сказал фактор, набивая трубку, — заставляют меня
робеть, когда я говорю с кри о том, что нужно быть хорошим."

 * * * * *

Когда наступало лето, а вместе с ним запах цветов и журчание ручьёв,
управляющий и его друг священник подолгу гуляли
Он поднимался в горы, но состояние здоровья кюре было для него помехой. Управляющий заметил предательский румянец на лице священника и понял, что «Белая чума» отметила его, но он никогда не давал кюре понять, что знает об этом. В то лето главный комиссар, сидевший в большом кабинете в Виннипеге, отправил с озера Атабаска небольшой речной пароход, на котором факториал и его друг совершили множество поездок вверх и вниз по Миру. Дружба, возникшая между факториалом и новым священником, стала единственным хрупким мостиком
что соединяло лагеря англиканцев и католиков. Даже «язычники»
кри удивлялись тому, что эти белые люди, молящиеся одному и тому же Богу,
живут так далеко друг от друга. Винг Ю, забревший из лагеря Рамзи на реке Пайн,
объяснил Данрейвену: «Фленчмен и англичанин, — сказал Винг. —
Не молятся одному и тому же Богу». «Вы, Клее, — продолжал мудрый восточный человек, — англичанин, хороший друг, — поймите же Джоша; вы называете его Ве-сек-э-геа, а белые люди называют его Богом».

И вот, имея одного и того же Бога, только под разными именами, кри
надежные фактор, и фактор надежных индейцев Кри. Свой бизнес
общение на основе кожи, для кожи, меха будучи признанным
монета в стране.

"Почему вы не заплатите им наличными, брать наличные деньги, в свою очередь, и пусть они
что-то греметь?" - спросил кюре один день.

"Они не имеют", - сказал фактор. "Серебряная Шкура, брат для
Данрейвен прошлой осенью последовал за группой старателей в Эдмонтон и
попробовал его. Он купил пару перчаток, красный носовой платок и фунт
табака и вывернул карманы на прилавок, чтобы клерк в
магазин мог бы вычесть стоимость товара. По его собственным словам, индеец положил 37,80 долларов. Он взял всего 6,35.
 Когда кри вернулся в страну Бога, он показал мне, что у него осталось,
и попросил меня проверить его. Когда я рассказал ему правду, он подошёл к берегу реки и бросил в воду шесть тридцатипятифунтовых гиней.

Так, постепенно, терпеливый священник проникся точкой зрения факторинга и узнал великий секрет многовекового успеха Компании Гудзонова залива на Крайнем Севере.

И мало-помалу двое мужчин, без проповедей, раскрыли
Индийцам и жителям Востока тайну Жизни - сначала растительной жизни
, - смерти и жизни после нее. Они показали им чудо с
пшеницей.

В первый день июня они положили в крошечную могилку пшеничное зерно.
Они сказали Слепым, что ягода умрет, разложится, но
из этой могилы вырастут новые флаги, которые будут расти и развеваться,
овеваемый благоухающими ветрами чинуков и влажный от небесной росы.

В первый день сентября они собрали семьдесят два стебля и
намолотили с семидесяти двух стеблей семь тысяч двести зерен
пшеницы. Они показали все это Слепым, и они увидели. Кюре
объяснил, что мы тоже спустимся вниз и умрем, но будем жить снова в другой жизни
в более справедливом мире.

Кри воспринял все это в абсолютном молчании, но азиат, с его
богатым воображением, воскликнул, указывая на крошечную кучку золотистых зерен:
"Мой кетчим умрет, я усну, я рядом со мной проснусь в Китае" - семь
тысяч - очень хорошо. Кюре собирался объяснить, когда фактор поднял
предупреждающий палец. "Не режь слишком мелко, отец", - сказал он. "Они
Они очень хорошо ладили.

Это было счастливое лето для двух мужчин, которые вместе работали в саду на рассвете и болтали в долгих сумерках, которые не покидают Мис до 11 вечера. Увы! Когда лето подошло к концу, управляющий увидел, что его друг быстро угасает. Теперь он мог пройти лишь небольшое расстояние без отдыха, и когда красная роза Верхней Атабаски впервые ощутила холодное дыхание зимы, добрый священник слег.
Ты, искусный повар, сделал всё возможное, чтобы соблазнить его и
снова укрепить его силы. Данрейвен изо дня в день ждал удобного случая
«Что-то сделать», но тщетно. Верный слуга ежедневно навещал своего больного друга. По мере того, как священник, который был ещё молод, приближался к двери смерти, он постоянно говорил о своей любимой матери в далёкой Франции — что было необычно для священника, который должен сжигать за собой мосты, когда покидает мир ради церкви.

Часто, когда он так говорил, факторист хотел спросить, как зовут его мать
и где она живёт, но всегда воздерживался.

 Поздней осенью факториста вызвали в Эдмонтон на совещание.
совещание всех факторов, работающих на Почетную компанию
джентльменов-авантюристов, торгующих в Гудзоновом заливе. С тяжелым сердцем он
попрощался со священником-неудачником.

Когда на обратном пути он оказался в пятидесяти милях от Чинука, его
в полночь разбудил Данрейвен, который вышел, чтобы попросить его
поторопитесь, так как кюре был при смерти, но хотел сначала поговорить с фактором.

Не говоря ни слова, англичанин встал и пошёл вперёд, а Данрейвен
замыкал шествие на втором круге своего «столетия».

Было уже за полночь, когда путешественники добрались до реки.
В каюте кюре, куда привел их Данрейвен, горел тусклый свет.
и где несли вахту католический епископ и ирландский священник. "Итак".
рад вас видеть, - сказал епископ. - Ему что-то нужно от тебя.
но он не скажет Вингу. Поговори с ним, пожалуйста.

"Ах, _Monsieur_, я рад, что вы пришли ... я устал и хочу быть
выкл."

"Давно _traverse_, а?"

"_Oui, Monsieur_--_le grand voyage_."

"Могу ли я что-нибудь для вас сделать?" - спросил англичанин. Умирающий
Священник сделал движение, как будто искал что-то. Епископ, чтобы
ассистент быстро подошел к нему. Пациент отказался от поисков
чего бы то ни было, за чем он охотился, и вяло посмотрел на фактора. "В чем дело,
сын мой?" - спросил епископ, низко наклоняясь. "Что бы вы хотели, чтобы управляющий
принес из своего дома?"

"Только маленький кусочек сыра", - сказал больной, устало вздыхая.

"Вот это странно", - задумчиво произнес фактор, отправляясь по своему странному
поручению.

Когда англичанин вернулся в хижину, епископ и священник
вышли подышать свежим воздухом. На скамейке на узкой
веранде Данрейвен сидел, отдыхая после своего стомильного перехода, а на
с противоположной стороны крыла "порога" Ты спал, завернувшись в его одеяла, так что
если бы он понадобился, тебя было бы легко вызвать.

Когда двое друзей остались одни, больной подал знак, и фактор
приблизился.

"У меня к вам большая просьба, очень большая просьба", - начал священник
. "А потом я ухожу. Ах, боже мой!" - выдохнул он. "Было трудно
выстоять. Иисус был добр".

"В твое время чертовски тяжело, старина", - хрипло сказал фактор.

"Пришло не мое время, а Его".

"Да ... что ж, скоро я приду".

"И эти верные псы - Данрейвен и Уинг - поблагодарите их за..."

"Конечно! Если _ Я_ могу пройти", - вмешался фактор, немного смущенный.

"Поблагодарите их от меня - за их доброту - и заботу. Скажи им, чтобы
помнили проповедь о пшенице. А теперь, добрый друг, - сказал
священник, собрав все свои силы, - attendez!

Он вытащил из-под покрывала тонкую белую руку с крошечным
распятием. "Я хочу, чтобы ты отправил это моей любимой маме заказным письмом
; пожалуйста, отправь это сам, чтобы она могла получить это до конца
года. Это будет мой последний рождественский подарок ей. И тот, который
который приходит от нее ко мне - это для вас, чтобы сохранить на память
я. И написать ей-ох, как мягко сказать ей,--Иисус--помоги мне," он
выдохнул, садясь. "Она живет на улице ---- о Марии, Матери Иисуса,"
он закричал, хватаясь за воротник его мантии; а затем он упал обратно
на постель свою, и его душу охватила ввысь, как воздушный шарик, когда
тонкая нить порвется.

Когда осеннее солнце улыбнулось Чинуку, и осенний ветер вздохнул в
у двери и у открытого окна, где лежал мертвый священник, Винг
а Данрейвен сидел на грубой скамье на маленькой веранде, перебирая в памяти все это.
все, каждый на своем языке, но не произнося ни слова, все же каждый в
другой, выражающий безмолвие его души.

 Фактор, в уединении своего холостяцкого дома, поднял маленький крестик
и критически осмотрел его. «Послать его матери, она живёт на
улице… Ах, если бы я мог приехать хоть на день раньше; но епископ должен
знать», — добавил он, аккуратно убирая распятие.

Добрые люди в другом мире, за высокой стеной, разделявшей два христианских племени, дрожали от страха перед управляющим и его любовью к римлянам; но когда он вызвался помочь на похоронах своего умершего друга, _его_ люди были потрясены. В тот краткий
в поселении почти не хватало священников, чтобы должным образом отслужить
заупокойные службы, поэтому вмешался фактор, смешав свой глубокий, звучный
голос с голосами епископа и брата-ирландца и выражая скорбь
даже когда они горевали.

И слепы те, крыло и Данрейвен, тоже пришли, заплатив в прошлом без слез
дань благородным мертвых.

Когда все закончилось и почта вошла в обычное русло, однажды утром
фактор обнаружил в своей почте длинное письмо от главного
Комиссара в Виннипеге. Это говорило фактору о том, что у него дурная репутация,
что епископ английской церкви был опечален, потрясен и
шокирован тем, что доселе респектабельный фактор перешел к
католикам. Мало того, что он братался с ними, но на самом деле
принимал участие в религиозных церемониях. И в довершение всего, он
нес, респектабельным Кри и китайцы варят вместе с ним.

Безмятежное лицо фактора приобрело глубокий оттенок, но только на мгновение. Он
набил трубку табаком, с силой утрамбовывая его большим пальцем. Затем он
взял письмо комиссара, свернул его и поднес к крошечной
огонь, полыхавший в камине, разжег его трубку. Он курил в тишине.
Несколько мгновений он курил молча, а затем, оставшись один, сказал себе: "Ха!"

"Ах, это от епископа напомнило мне об этом", - сказал фактор. "Я должен сбегать".
"взглянуть на другого".

Когда фактор рассказал франко-канадскому епископу о том, что произошло
между ним и покойным кюре, епископ казался очень
раздосадованным. "Да ведь у него не было матери!"

"Черт возьми, он не ... Прошу прощения ... Я говорю, что он попросил меня отправить это
его матери. Он начал рассказывать мне, где она живет, а потом звонок
пришел. Это была предсмертная просьба дорогого друга. Умоляю тебя, скажи мне
имя его матери, чтобы я мог сдержать свое слово".

"Это невозможно, сын мой. Когда он пришел в церковь, он оставил
мира. Он был связан законом от церкви отказаться от отца, матери,
сестра, брат-все".

- Церковь будет... вы хотите сказать...

"Успокойся, сын мой, ты не понимаешь", - сказал епископ, поднимая
маленький крестик, который он осторожно взял у фактора в начале
беседы.

Сейчас этот фактор не привык видеть его просьбы проигнорировал и
его решение под сомнение.

"Вы хотите сказать, что не дадите мне имя и адрес матери
убитого мужчины?"

"Это абсолютно невозможно. Более того, я потрясен, узнав, что наш
покойный брат мог до сих пор забывать о своем долге на пороге смерти. Нет,
сын, тысячу раз нет", - сказал епископ.

"Тогда отдайте мне распятие!" - яростно потребовал фактор.

"Это тоже невозможно; это собственность церкви".

- Что ж, - сказал фактор, снова набивая трубку и глядя на
мерцающий огонь, - все они примерно одинаковы. И с ними все в порядке,
полагаю, тоже - все, кроме Винга, Данрейвена и меня.




ТАИНСТВЕННЫЙ СИГНАЛ


Как Ватерлоо задержались в памяти покоренных корсиканца, так
Аштабуле был сожжен в мозг Bradish. Из этого ужасного крушения
он выполз, овдовевший и бездетный. Долгое время он не осознавал этого,
потому что его голова была разбита в том ужасном крушении.

К тому времени, когда он был в состоянии выписаться из больницы, ему мало-помалу сообщили,
что все его люди погибли.

Он направился на Запад, где у него был хороший дом и дома для сдачи в аренду
и дыра в склоне холма, которая как раз тогда превращалась из
проспекта в шахту.

Горожане, которые слышали о катастрофе, ждали, что он заговорит об этом
но он так и не заговорил. Соседи кивнули, и он кивнул им и
пошел дальше по своим делам. Подошла старая служанка и спросила, не следует ли ей
открыть дом, и он кивнул. Слуга-мужчина -
муж женщины - тоже пришел, и Брэдиш кивнул ему; и в полдень у него был
ленч в одиночестве в прекрасном новом доме, строительство которого было завершено всего за год
до катастрофы.

Примерно раз в неделю Bradish бы правление Ночной экспресс, ехать вниз
линию на несколько сотен миль, и дважды обратно.

Когда он уезжал, они знали, что он уехал, а когда возвращался, они знали, что он вернулся, и это было всё, что могли сказать вам его экономка, его агент или бригадир на шахтах.

 Можно было бы подумать, что навязчивые воспоминания об Аштабуле удерживали бы его дома до конца жизни, но он, казалось, путешествовал только ради поездки или без всякой причины, как глухой, идущий по железнодорожным путям.

Постепенно он стал ездить дальше, пересекая Мидленд и добираясь до Юты.
Пару раз его видели в задней части «Калифорния Лимитед»
когда он спускался к западному водоему хребта Ратон.

Однажды ночью, когда "Лимитед" наслаждался пейзажем и пустыней,
она пронеслась под своим пилотом и пронеслась под последним спящим пассажиром.
как лента от тикера, в моторной кабине прозвучал сигнал опасности,
воздух был подан на полную, пассажиры вжались в сиденья
перед собой или затаили дыхание на своих койках, когда поезд подошел
к полной остановке.

Кондуктор и старший механик поспешили вперед, крича: "В чем дело
?" машинисту.

Водитель, высунувшись из высокого окна, сердито спросил: "Что за
с вами что-то случилось? Сзади раздался сигнал "Стоп".

"Вам лучше отвалить и хорошенько выспаться", - сказал кондуктор.

"Я усыплю тебя на минутку, если ты когда-нибудь намекнешь, что я не спал"
"когда ехал по Каньон Диабло", - крикнул механик, отпуская тормоза.
"тормоза". Как долго, тяжелый поезд скользил мимо, проводники задрался, как
моряки, и отсюда отправлялись общества через длинный мост, пять минут
плохо.

Месяц спустя то же самое произошло на восточном конце. Инженер
засигналил и остановился на кривой с точкой пилота на высоком
мост.

На этот раз капитан и механик были не столь вспыльчивы.
Они обсудили случившееся, позвав кочегара, который ничего не слышал.
Он был занят в угольном резервуаре.

Главный тормозной, перекрестившись, сказал, что это была "невидимая рука", которая
останавливала "Лимитед" в пустыне. "Это может быть предупреждением", - сказал он
и быстро зашагал по мосту в поисках динамита, призраков
и прочего.

Добравшись до другого конца моста, он дал отмашку
, и поезд тронулся. Поскольку они потеряли семь минут, это было
кондуктору необходимо было сообщить "причину задержки"; и это был
первый намек чиновников любой из западных линий на "невидимую
руку".

Вскоре железнодорожники, обменивающиеся пряжей на станциях разделения, услышали о
таинственном сигнале на других дорогах.

"Коламбия Лимитед" на короткой линии задохнулась с головой
над Снейк-Ривер, на самой окраине Пендлтона. Когда они втянули в
и свежий экипаж принял поезд, то в ближайшие капитан и его
дерзкий водитель поругались из-за происшествия и у каждого из них есть десять дней,--не
не из-за задержки, а потому, что они не могли видеть, чтобы расписаться в журнале на следующее
утро, и не были готовы к тому, чтобы их увидели другие люди.

Следующим поездом, остановившимся на станции, был «Интернешнл Лимитед» на Гранд-Транк,
а затем «Сансет» на Южном побережье.

Странное явление стало настолько распространённым, что чиновники потеряли терпение.
Одна из железных дорог издала приказ о том, что любой машинист, который слышал
сигналы, когда их не было, должен получить тридцать дней за первое
и своё рабочее время за второе нарушение.

В течение недели с момента появления необычного и необычайно оскорбительного
«Лысый» Хутен услышал сигнал остановки, когда подъезжал к небольшому городку, где его линия пересекалась с другой линией на подвесном мосту.

Когда прозвучал сигнал, пожарный взглянул на машиниста, который
высунулся из окна по пояс.

Когда паровоз проехал по мосту, машинист снова забрался в кабину, и сигнал прозвучал снова. Пожарный, поражённый, уставился на машиниста. Последний резко открыл заслонку, и, увидев это, кочегар
спрыгнул на палубу и начал кормить голодных
топка. Десять минут спустя «Лимитед» просигналил о необходимости остановки в десяти милях от станции. Когда машинист спрыгнул на землю и начал ощупывать стрелочные переводы тыльной стороной ладони, чтобы проверить, не нагрелись ли они, главный кондуктор побежал вперёд, хрипло шепча: «Старик на борту».

Водитель отмахнулся от него своим ярким фонарём, и к нему подбежал
сине-золотой кондуктор с маленьким серебристым фонариком с
матовым стеклом. «Почему вы не остановились на Пи-Ви-Джанкшен?» — прошипел он.

"Пи-Ви — это остановка?"

"На перегоне."

"Я не видел никаких указателей."

"Я дернул за звонок".

"Ну, давай, танцор-призрак", - сказал машинист.

"Ты идиот!" - выдохнул раздраженный кондуктор. "Разве ты не знаешь, что старикан работает
что он хотел заехать в Пи-Ви, чтобы встретиться с генералом сегодня утром
что целый инженерный отряд будет простаивать там полгода
дэй, и ты получишь гильотину?"

"Фух, они у вас на берегу".

"У вас что, звонок не работает?" - спросил крупный мужчина, присоединившийся к группе.
под окном такси.

"Думаю, да, сэр", - сказал водитель, узнав суперинтенданта.
"Джонни, позвони в звонок такси", - крикнул он, и мальчик-пожарный протрубил
большого медного гонга.

"Почему ты не взял его на Пи-Пи?" - спросил старик, держа его
закал красиво.

Водитель поднял свой факел и смотрел почти грубо в лицо
официальное перед ним. "Почему, Мистер Skidum", - сказал он медленно, "я
не слышал никакого сигнала".

Суперинтенданту преградили путь.

Когда он повернулся и последовал за кондуктором в здание телеграфа,
водитель, злорадствуя из своей высокой кабины, наблюдал за ним.

"Он старина, - сказал он мальчику у костра, - и я готов умереть
за него в любой день; но я не могу остановиться из-за него перед лицом бюллетеня 13.
Тридцать дней за первое нарушение, а потом увольнение ", - процитировал он, когда
открыл газ и умчался с опозданием на четыре минуты.

Старик постучал по столешнице в телеграфном бюро, а затем
взял блокнот и написал телеграмму своему помощнику:--

"Отменить общий приказ № 13".

Ночной человек выскользнул на рассвете и позвонил дневному, который был начальником станции
, объяснив, что старик был на станции и
очевидно, недоволен.

Агент приехал необычно рано и попытался организовать легкий поезд
, чтобы доставить суперинтенданта обратно на Перекресток.

Через три часа они вызвали товарный паровоз, который оставил свой
состав на запасном пути в тридцати милях от них и подъехал, чтобы спасти застрявшего
начальника станции.

Итак, каждый железнодорожник знает, что если на железной дороге что-то идёт не так, то за этим обязательно последуют ещё две аварии. Поэтому, когда спасательная бригада услышала по рации, что поезд, который они оставили на запасном пути, столкнувшись с другим приближающимся поездом, начал двигаться назад, сошёл с рельсов на нижнем стрелочном переводе и заблокировал главную линию, они начали ожидать, что что-то произойдёт дома.

Однако машинисту пришлось ехать, когда старик был в кабине, а
«Дженерал Моторс» с целой армией инженеров и рабочих ждала его в
Пи-Ви; поэтому он прогрохотал по стрелочным переводам и выехал на главную линию,
как человек, который ничего не боится.

В двух милях вверх по дороге паровоз, с грохотом проносясь по выемке,
наткнулся на стадо овец, протаранил их, сошел с рельсов и
придавил четверых пассажиров к краю выемки.

Ни у кого не было сломано ни одной кости, хотя все они сильно пострадали, а машинист
был без сознания, когда его подняли.

"Возвращайтесь и доложите", - сказал старик кондуктору. "Вы присмотрите за
машинистом", - обратился он к кочегару.

"Вы укажете на запад, сэр?" - спросил кондуктор.

"Да, я остановлюсь в Пи-Ви", - сказал старик, прихрамывая вдоль очереди.

Безусловно, суперинтендант был интеллигентным человеком и ничуть не суеверным.
но он ничего не мог поделать, когда ковылял вперед, соединяя
эти катастрофы, по крайней мере отдаленно, связаны с общим приказом № 13.

Во время "невидимый сигнал" пришел было говорить должностными лицами, а
также на поезде и enginemen. Он подошел, наконец, на ежегодной
Это было обсуждено на съезде генеральных пассажирских агентов в Чикаго и инженерами в Атланте, но всегда высмеивалось жителями востока.

«Я помогал строить Ю.П., — сказал житель Буффало, — и я хочу сказать вам, высокомерным, что вы не можете пить виски из беличьих шкурок на лесозаготовках, не видя вещей по ночам». На этом дискуссия закончилась.

Вероятно, ни одна дорога в стране не страдала от пагубного воздействия
таинственного сигнала так, как Межгорное шоссе.

 Обычные наблюдатели ничего не смогли выяснить, и руководство отправило
Чикаго для настоящего живого детектива, который не был бы предрасположен принимать
"тайну" как таковую, но сделал бы все возможное, чтобы найти причину
явления, которое не только нарушало движение, но и деморализовывало
весь сервис.

Поскольку экспрессы почти всегда останавливались ночью,
эксперт путешествовал ночью и спал днем. Прошли месяцы, и было получено всего два
или три "сигнала". Это случилось в поезде отличие от
тот, в котором детектив ехал в тот момент. Они принесли
еще один человек, и во время своего первого визита, взяты просто для того, чтобы "узнать
дорога", поезд был остановлен средь бела дня. На этот раз остановка
оказалась удачной; поскольку, когда машинист выпустил воздух и
проскользнул поворот в каньоне, он обнаружил камень размером с товарный вагон
, лежащий на рельсах.

Детектив не смог сказать, кто подал сигнал. Поездная бригада
была в благоговейном страхе. Они даже не стали обсуждать этот вопрос.

С сторожа, неизвестные проводники, каждый на поезде, должностных лиц
надеялся теперь, чтобы разгадать тайну за очень короткое время.

Старый инженер Макнелли, который нашел камень в каньоне, сказал
Он хвастался в сторожке, в конторе и на улице, что если когда-нибудь он получит «знак призрака», то отпустит её. Конечно, на этот раз он был не начеку. Он не ожидал, что «призрак» остановит его в ясный день. И он был очень рад, что остановился в тот день.

 Две недели спустя МакНелли, возвращаясь с ночной смены, шёл по Кривому переулку.
Крик-Каньон наблюдал за фейерверком в небе. Чёрное облако висело
на высокой вершине, и там, где его тёмные края тянулись вдоль хребта,
молнии вспыхивали и сверкали ливнями и цепочками. Над рёвом
из-за колес он слышал плеск и время от времени ощущал
брызги от недавно проложенных водопадов, когда вода устремлялась вниз по склону горы,
забивая водопропускные трубы.

В то время в Крэг-Вью стояла высокая деревянная эстакада на сваях
на спаянных еловых сваях, покрытых корой.

Раньше она скрипела и потрескивала под двигателем, когда была новой. МакНелли был
близится его сейчас. Тем не менее он лежал, чуть ниже глубокие вырубленные в скале, что было
в горный утес, а дальше резкий поворот.

Макнелли высунулся из окна такси и, когда сверкнула молния, увидел
что разрез был свободен от камней, и слегка отпустил тормоза, чтобы позволить
длинному составу проскользнуть обратный поворот на мосту. Повороты
поезд стесняют, а гладкому бегуну нравится чувствовать, как они плавно скользят.

Когда черный локомотив просунул нос в прорезь, машинист
снова высунулся наружу; но последействие вспышки молнии погрузило
мир в чернильную тьму.

Назад в полутемном углу гостиной задней спальное место
сыщик храпели оба глаза и уши открытыми.

Внезапно он увидел полностью одетого мужчину, спрыгнувшего с нижней койки в
последний раздел и хватаюсь за веревку звонка. Мужчина промахнулся мимо веревки.;
и прежде чем он успел прыгнуть снова, детектив приземлился ему на затылок
, повалив его на землю. В этот момент вошел кондуктор; и
когда он увидел детектива тянуть парные браслеты из заднего кармана,
он догадался, что человек внизу должен быть желанным, и вступил в
мордобой. В один момент мужчина был в наручниках, он действительно предлагал нет
сопротивление. Когда они отпустили его, он поднялся, и они втиснули его на
место напротив секции, из которой он выскочил минутой раньше.
Мужчина не смотрел на своих похитителей, которые всё ещё держали его, а прижался лицом к окну. Он увидел, как мимо проплывают столбы навеса, вскочил, отбросил от себя двух мужчин, как ньюфаундленд отбрасывает котят, поднял закованные в кандалы руки, прыгнул к потолку и потянул за сигнальную верёвку.

Кондуктор в волнении закричал на мужчину, вызывая из курительной комнаты
заднего кондуктора, а за ним чернокожего мальчика с щёткой для обуви.

Они снова
спустили негодяя вниз, а затем кондуктор схватил верёвку и подал сигнал машинисту.

Мужчины вскочили со своих мест, а женщины выглянули из-за плотно задернутых занавесок.

Проводник снова позвонил в звонок, но поезд стоял на месте.

Один из пассажиров поднял упавшую с места мужчины ручку и обнаружил, что на кожаной бирке написано:

«ДЖОН БРЭДИШ».

— Иди вперёд, — крикнул кондуктор заднему кондуктору, — и выведи их отсюда.
Скажи МакНелли, что мы поймали призрака.

Детектив отпустил своего пленника, и тот обмяк на угловом сиденье.

Хирург компании, который случайно оказался в вагоне, подошёл и
осмотрел заключённого. Мужчина был в полном обмороке.

 Когда доктор привёл в чувство пассажира в наручниках, усадил его и
заставил говорить, в вагон вбежал носильщик с безумным взглядом и
крикнул: «Мост обрушился».

 В вагоне воцарилась гробовая тишина.

— Висячий мост точно рухнул, — повторил запыхавшийся носильщик, — а
паровоз с МакНелли в кабине сидит на корточках на берегу, как чёрный кот
на заборе. Ватага скачет по глубокому ущелью, и если она упадёт, то
протащит за собой...

Доктор зажал рот перепуганному негру рукой, и
детектив вытолкал его в курительную.

Кондуктор объяснил, что носильщик был сумасшедшим, и тем самым предотвратил
панику.

Детектив вернулся и посмотрел на доктора. «Снимите кандалы», —
сказал хирург, и детектив отпер наручники.

Теперь доктор в своей обходительной, сочувственной манере начал расспрашивать
Брэдиш начал разгадывать тайну, время от времени останавливаясь, чтобы отдохнуть,
поскольку испытание, через которое он только что прошёл, было
большим умственным и нервным напряжением.

Он начал с рассказа о несчастном случае в Аштабуле, из-за которого он остался без жены и детей, и по мере того, как рассказ продолжался, казалось, что он находит бесконечное облегчение, рассказывая печальную историю своей одинокой жизни. Это было похоже на исповедь. Более того, он так долго хранил эту тайну в своей измученной душе, что ему было приятно её выговориться.

Доктор сидел прямо перед рассказчиком, детектив — рядом с ним, а заинтересованные пассажиры свешивались со своих мест и загораживали узкий проход. Женщины с бледными лицами сидели в кроватях, затаив дыхание, и слушали странную историю Джона Брэдиша.

Он рассказал, что вскоре после возвращения в их старый дом его разбудил
однажды ночью голос его жены, звавшей с болью в голосе: "Джон!
Джон!" - именно так она кричала ему сквозь дым и пар.
искореженные обломки в Аштабуле. Он вскочил с кровати, услышал мощный
рев, увидел яркую вспышку света в своем окне, и мимо пронесся полуночный экспресс
.

"Конечно, это был всего лишь сон", - сказал он себе, усиленный
ревом приближающегося поезда; и все же в ту ночь он больше не мог уснуть".
ночью. Как он ни старался, он не мог забыть этого; и вскоре он понял
что его всё больше тянет в путь. Через два-три дня это желание стало непреодолимым. Он сел в полуночный поезд и отправился в путь. Но это не излечило его. На самом деле, чем больше он путешествовал, тем больше ему хотелось путешествовать. Вскоре после этого он обнаружил, что у него появилась ещё одна привычка. Он хотел остановить поезд. Он боролся с этими желаниями, но безуспешно. Однажды, когда он
почувствовал, что должен отправиться в путешествие, он разделся и лёг в постель. Он
заснул и крепко спал, пока не услышал свист полуночного поезда
Поезд. Он мгновенно вскочил с постели, и к тому времени, как они сменили паровоз,
он был на станции, готовый отправиться в путь.

Мания останавливать поезда была столь же непреодолимой. Он бы
кусал губы, пальцы, но при этом останавливал поезд.

В тот момент, когда зло (ибо так было почти во всех случаях) было совершено
, он сильно страдал от страха быть разоблаченным. Но сегодня ночью,
как и во время дневной остановки в каньоне, у него не было предупреждения,
ни возможности проверить себя, ни желания сделать это. В каждом
Однажды, когда он дремал в дилижансе и крепко спал на своей полке, он услышал крик: «Джон! Джон!» — и мгновенно его разум озарился светом горящих обломков. В каньоне он лишь смутно ощущал опасность впереди, но сегодня ночью он увидел, как обрушился мост, и тёмное ущелье, зиявшее перед ними. Мгновенно, услышав разбудивший его крик, он всё увидел.

"Когда я понял, что поезд всё ещё движется, что моя первая попытка
остановиться не удалась, я с силой отбросил этих сильных мужчин от себя.
изи. Я уверен, что должен был разорвать те стальные оковы, которые связывали мои
запястья, если бы это было необходимо.

"Слава Богу, все закончилось. Теперь я чувствую, что вылечился, что могу успокоиться.
Довольный собой.

Мужчина достал из кармана носовой платок и вытер лоб.
долгое время он не отрывал лица от окна.

 * * * * *

Когда проводник вышел вперёд, он увидел то, что и представлял себе носильщик. Высокий мост был снесён потоком воды, и на краю провала дрожал паровоз, указывая машинисту на чёрную бездну.

Макнелли, прогнав своего кочегара с палубы, стоял в кабине.
сжимая рычаг подачи воздуха и наблюдая за насосом. В то время мы использовали то, что
технически известно как "прямой воздух"; так что, если насос останавливался, выходил
воздух.

Кондуктор приказал пассажирам покинуть поезд.

Дождь прекратился, но молния все еще сверкала над
вершиной хребта, и когда она вспыхнула, те, кто шел вперед, увидели
МакНелли, стоя у открытого окна, глядя, как великого и героического, как
капитан на мостике своего корабля.

Нервный и несколько легкомысленный человек подошел вплотную к кабине, чтобы
спросить инженера, почему он не сдал назад.

Ответа не последовало. Макнелли подумал, что для человека с
интеллектом устрицы должно быть очевидно, что отпустить тормоза означало бы
позволить тяжелому поезду столкнуть себя с берега, даже если бы его двигатель имел
сила для отступления, которой у нее не было.

Машинисты работали тихо, но очень эффективно, разгружая товар. Вагоны были
опорожнены, ручные тормоза затянуты, а все колёса заблокированы
цепями, штифтами и камнями, когда лопнула сцепка между двигателем и
и почтовый вагончик сорвался с места, а паровоз двинулся вперёд.

МакНелли услышал треск и почувствовал, что вагончик тронулся, выпрыгнул из окна,
ухватился за кедр, росший в расщелине скалы, и увидел, как его
чёрный конь рухнул в тёмный каньон с высоты двух тысяч футов.

МакНелли удерживал её в заднем положении, нагнетая пар в цилиндры; и теперь, когда она выпрыгнула в пространство, её дроссель широко раскрылся, а узел на верёвке свистка зацепился за дроссель, открыв и свисток. Она падала, падала, вращая колёсами в воздухе.
в воздухе из ее дрожащего штабеля вырвалась сплошная струя огня, и
из ее горла вырвался крик, от которого кровь почти застыла в жилах у
зрителей. Глуше и дальше послышался вопль, пока, наконец, дикий
вод поймал ее, держал ее, замалчивали ее, и задушил ее жизни.




В ПОГОНЕ ЗА БЕЛЫМ ПОЧТЫ


За орехами и вином, как говорится на Пятой авеню, седой
джентльмен и я задержался долго после того, как последний из посетителей оставил
автомобильное кафе. Один за другим гасли огни. Некоторые из официантов за столом
сняли утку и надели свою уличную одежду. Шторы были опущены.
плотно задернуты, чтобы люди не могли заглянуть внутрь, когда поезд стоит. Старший проводник покачивал в руке стаканчик с напитком и
зевал. Мой почтенный друг, который был настоящим ангелом-хранителем автора, был
президентом железной дороги на пенсии, и у него было много времени для разговоров.

— На «Вандалии», — начал он, закурив новую сигару, — у нас был
лихой водитель по имени Хаббард — «Янки» Хаббард, как его называли. Он был первоклассным механиком, трезвым и трудолюбивым, но, как известно, безрассудным,
хотя с ним никогда ничего не случалось. Начальник паровозного депо
Я выбрал его на должность главного механика в Эффингеме, но не стал назначать из-за его дурной репутации лихого наездника.

"У нас было много проблем с калифорнийскими фруктовыми поездами — задержки, крушения, разграбленные вагоны, — и я сделал задержку фруктового поезда почти уголовным преступлением. . Я полагаю, что приказ был довольно суровым, и машинисты и кондукторы не очень хорошо его восприняли.

"Однажды ночью «Белая почта» стояла на станции в Восточном Сент-Луисе
(это было до того, как построили первый мост) и готовилась к отправлению. Моя машина
он был сзади, и я прогуливался взад-вперед, хорошенько покуривая. Как Я
крутился возле двигатель, я остановился, чтобы посмотреть на водителя белого Почты
наливаем масло в неглубоких отверстий на ссылку-лифтеров, не теряя
падение. Он был с противоположной стороны от двигателя, и я мог видеть только
его трепещущую, мерцающую горелку и опускающийся, покачивающийся носик его
масленки.

Подошел мужчина, очевидно, еще один инженер. Почтальон поднял свой
фонарик и сказал: "Привет, Янки", на что вновь прибывший не дал прямого
ответа. Казалось, у него что-то было на уме. "Что это ты
включен? - спросил инженер, взглянув на комбинезон собеседника. "Быстро"
перевозка - скоропортящаяся - требует времени - никакие оправдания не принимаются", - отрезал он
, цитируя и искажая цитаты из моего строгого циркуляра. "Кто в этом
Каскаския? - спросил он, подходя вплотную к человеку с факелом.

"Старый человек", - сказал инженер.

"'Нет! Старина, да? Что ж! В этот раз я устрою ему взбучку за его деньги, — злорадствовал Янк. 'Я буду преследовать его, как скандал; я буду преследовать его всю ночь, как запах из горячей коробки. Послушай, Джимми, — рассмеялся он, — когда этот твой тип начнёт на тебя наезжать, просто
имейте в виду, что мой пилот находится под задней тормозной балкой старика, и
что свет фар 99-го преследует его.'

"Только не становись веселым", - сказал инженер "Белой почты".

"О, я заставлю его думать, что калифорнийские фрукты - это не все, что скоропортится"
сегодня вечером в дороге, - сказал Янк, торопясь в карусель.

"Как раз когда мы собирались трогаться с места, наш машинист, брат
Янка, обнаружил сломанную раму и был вынужден пойти в дом за
другим локомотивом. Мы опоздали на час, когда отправились в путь той ночью,
неся сигналы для быстрого фрахта. Когда мы покинули пределы
ярд, фара Хаббарда выехала на главную магистраль, выхватила два
тонких серебристых луча и выстрелила нам под зад. Первые
восемь или десять миль мы ехали почти по ровной дороге. Я сидел и наблюдал за светом фар
fast freight. Казалось, он соблюдал дистанцию, пока мы не въехали на
холм в Коллинсвилле. Затем на протяжении пяти или
шести миль для него был слышен сильный стук. Как раз в тот момент, когда Каскаския упала с гребня между восточным
и западным Серебряными ручьями, преследующий свет появился из-за поворота у танка
Хаглера. Я подумал, что он наверняка должен набрать здесь воды, но он нырнул
Мы спустились с холма и через несколько минут выбрались на поверхность в высокогорной прерии к востоку от Сент-Джейкобс.

"Хайленд, в тридцати милях от нас, был нашей первой остановкой. Мы взяли там воды;
и прежде чем мы успели отъехать от цистерны, Хаббард уже установил свои серебряные стержни под моей машиной. Мы хорошо стартовали здесь, но наш запасной двигатель оказался плохо заправлен углем и плохо тянул. До этого момента она
справлялась довольно хорошо, но после первых двух часов начала сдавать.
 Не увидев больше товарного поезда, я развернулся, довольный тем, что фары мистера Янка больше не будут преследовать меня в этой поездке. Я
Я заснул, но проснулся, когда поезд остановился, вероятно, в Вандалии. Я только начал снова засыпать, как наш паровоз издал ужасающий гудок, требуя торможения. Я знал, что это значит, — Хаббард был позади нас. Я поднял штору и увидел, как мимо меня пронёсся свет от товарного поезда, освещая резервуар с водой. Я немного занервничал, когда почувствовал, что наш поезд трогается.

«Конечно, Хаббарду пришлось снова поливать, но, поскольку у него было всего пятнадцать бочек и бак большего размера, он мог проехать столько же, сколько «Почта», не останавливаясь. Более того, мы были вынуждены останавливаться в административных центрах графств, и довольно часто
когда мы это сделали, у нас чуть душа в пятки не ушла, потому что в то время в системе не было
грузовых вагонов с пневматическими тормозами. Что это была за ночь для
вагонной бригады! Они постоянно были начеку, но я думаю, что
нищим это всё нравилось. Любой кондуктор, кроме Джима Лоуна,
остановился бы и сообщил машинисту на первой телеграфной станции.
Тем не менее у меня всегда была мысль, что начальник поезда был негласно вовлечён в
заговор, потому что его сообщение было горячим, устным, от
суперинтенданта, которого я видел лично.

"Ну, примерно фара полночь Хаббарда был так близко, и продолжал
так близко, что я не мог спать. Его брат, который вез почту,
избегать свист его; ибо, когда он это сделал, он показал только то, что есть
_was_ опасность, безрассудство и опубликовал его плохой брат. Результатом
было то, что, когда Почта начинала визжать, я неизменно брал себя в руки. Я не
верю я должна была поддержать его, только я чувствовал, что все закончится в
еще час, потому что мы должны терять рвануть в effingham, конец
разделение груза. Однако случилось так, что некому было помочь.
смени его, или, скорее, без двигателя; и Янк отправился в Терре-Хот.
Мне было жаль, но я терпеть не мог показывать белое перо. Я знал, что наш новый паровозик
потеряет его из-за усталого кочегара и грязного огня. Один или
два раза я видел его лампу, но в конце концов мы потеряли его навсегда. Я снова лег в
постель, но заснуть не мог. Я хвастался, что могу переночевать в
котельной; но долгий страх перед пилотом того парня
выбил меня из колеи. Мне снились дикие, тревожные сны.

 * * * * *

"На следующее утро, придя в свой офис, я обнаружил вырезанную колонку новостей
из утренней газеты. В нем, как обычно, содержалась пугающая заголовочная статья, которая начиналась с
объявления о том, что Белая почта с автомобилем генерального менеджера Бланка
Kaskaskia, приехал вовремя, несущие сигналы для товарного поезда. В
второй раздел еще не прибыл, как мы ходим в пресс'.Я думаю, что я поклялась
тихо в этот момент. Затем я прочитал дальше, потому что там было еще много чего интересного. Это
казалось, в документе говорится, что планировали банда разбойников, чтобы ограбить
почта на Longpoint, которые рассматриваются как обычный грабитель
вокзал. Один из грабителей, будучи знакомым с правилами движения поездов, увидел
сигнальные огни на почте и принял ее за особый, который часто
запуск первого участка скоростной поезд, и они пропустили его. Они остановили
товарный поезд, и один из грабителей, который, несомненно, был новичком в этом деле
, поймал проезжающий паровоз и забрался в кабину.
Инженер, увидев лицо человека в маске у своего локтя, нанес ему страшный
удар своим огромным кулаком. Отчаянный любитель рухнул на пол, его
большое смертоносное ружье застучало по железной плите угольного настила. Янк,
инженер, схватил пистолет, свистнул по тормозам и открыл
дроссель. Вдруг сразу оказалось слишком много для слабой связью, и
поезда разъехались, оставив остальные разбойники, и поездная бригада
бороться. Как только машинист обнаружил, что поезд отделился
, он замедлил ход и остановился.

«Когда он привязал разбойника к вагонной скамье куском бельевой верёвки, один конец которой был прикреплён к левой ноге бандита, а другой — к рычагу свистка, Янк посадил своего пожарного с белым фонарём и пистолетом разбойника в последний вагон и дал сигнал к спасению.
Грабители, видя допущенную ими ошибку, сделали несколько выстрелов на прощание
по машинистам на крыше поезда, сели на лошадей и ускакали
прочь.

"Когда поезд снова соединился, они подъехали к следующей станции
, где проводник сообщил причину задержки и с какой
станции был отправлен отчет о попытке ограбления.

Я отложил газету и подошел к окну, которое выходило на
дворы. Приходила вторая часть Белой почты. Когда паровоз
проезжал мимо, Янк поднял голову; на его черном лице была дьявольская усмешка.
Лицо. Пожарный сидел на месте пожарного, положив пистолет на колени
. Молодой парень, одетый в длинное черное пальто, шнурок колокольчика, и
страшно смотреть, подметал палубу.

"Когда я вернулся к моему столу, управляющего побудительной силы был
стоя рядом с ним. Когда я сел, он распространял газету передо мной. Я взглянул на него и узнал, что Янк Хаббард назначен главным механиком в Эффингеме.

"Я окунул перо в чернильницу и написал на нём красным: «О-К».




ПОДАВЛЕНИЕ ПОДАВИТЕЛЯ


"Это кабинет президента?"

"Да, сэр."

- Могу я увидеть президента? - спросил я.

"Да, я Президент".

Посетитель поставил большой ботинок на стул, повесил мягкую шляпу на
колено, оперся локтем о шляпу, опустил подбородок на выемку
ладони и стал ждать.

Президент Санта-Фе, склонившись над столом с плоской столешницей, что-то неторопливо писал
. Закончив, он повернул доброе лицо к посетителю
и спросил, что можно сделать.

— Меня зовут Джонс.

— Да?

— Полагаю, вы знаете обо мне — Баффало Джонс из Гарден-Сити.

— Что ж, — начал президент, — я знаю много Джонсов, но где находится Гарден-Сити?

- Немного дальше по дороге, примерно на полпути между Уэйкфилдом и Тернерз-танком.
Танк. Я хочу, чтобы вы, ребята, установили там выключатель, - вот для чего я пришел
. Я бы хотел получить его на этой неделе ".

- Кто-нибудь живет в Гарден-Сити?

"Да, все, что там есть, - это жизнь".

"Примерно, сколько?"

- Полтора, когда меня не будет, - швед и индеец.

Президент Санта-Фе улыбнулся и покатал карандаш между ладонями
. Мистер Джонс наблюдал за ним и жалел его, как человек
наблюдает и жалеет ребенка, который балуется с огнестрельным оружием. "Он не знает, что
Я при деньгах", - подумал Джонс.

"Что ж, - сказал Президент, - когда вы начнете строить свой город так, что
появится какая-то перспектива открыть небольшой бизнес, мы будем
только рады подтолкнуть вас".

Джонс выглянул в открытое окно, наблюдая, как
Законодатели Канзаса поднимаются по широким ступеням Здания правительства.
Ребята с фермы поднимались, городские ребята бежали по ступенькам.

"Шпора!" - воскликнул Джонс, отходя от окна и направляясь к столу президента.
"Мне не нужна шпора; я хочу второстепенный путь
там поместится пятьдесят машин, и я хочу это сделать на этой неделе, понимаете?

"Послушайте, мистер Джонс, это сущая чушь. Мы пронюхали о
Уэйкфилд и Уотер в Тернерз-Танке; теперь, какое оправдание есть для того, чтобы
проложить запасной путь на полпути между этими местами? "

Снова мистер Джонс, потирая его подбородок с мячом его
большой палец, дал президент жалостливым взглядом.

— Послушайте! — сказал Джонс, постукивая длинными пальцами по столу.
— Я собираюсь построить город. Вы собираетесь построить подъездные пути. Я
уже выделил вам десять акров земли под депо и склады. Эта земля
будет стоить вам пятьдесят долларов за акр, _прямо сейчас_. Если мне придётся вернуться
что касается этой боковой дорожки, это обойдется вам в сотню. А теперь, мистер Президент, я
желаю вам доброго утра.

У двери Джонс остановился и оглянулся. - Подойдет любое время на этой неделе.;
доброе утро.

Президент улыбнулся и повернулся к своему столу. Вскоре он снова улыбнулся.;
тогда он совсем забыл о том, что мистер Джонс и новый город, и пошел на С
его работы.

Мистер Джонс пошел вниз и снаружи, и в дом, чтобы посмотреть на мужчин
законы.

 * * * * *

Почти в каждом сообществе, в каждой столице, штате или стране вы
найдете мужчин, на которых можно повлиять. Это особенно
это верно для новых сообществ, через которые строится железная дорога. Так было
всегда было и будет до тех пор, пока не истечет время. Я имею в виду время действия
годового абонемента. Поэтому неудивительно, что в Канзасе в то время,
период Грассхоппера, - до сухого закона, миссис Нейшн и религиозных газет
dailies, - у компании были свои друзья, и что мистер Джонс, честный
фермер, у которого были деньги, чтобы тратить, получил свое.

Через два или три дня после интервью с мистером Джонсом
"друг" президента пришел в здание железной дороги. Он тихо вошел и
уселся рядом с президентом, как врач входит в палату больного или
адвокат - в тюремную камеру. "Я знаю, что я вам не нужен, - казалось, говорил он, - но
я вам нужен".

Когда его жертва отложила ручку, политик спросил: "Вы
видели Баффало Джонса?"

Президент сказал, что видел этого джентльмена.

"Я думаю, было бы неплохо дать ему то, чего он хочет", - сказал
Почетный член законодательного собрания штата.

Но Президент не мог согласиться со своим другом; и по прошествии
получаса достопочтенный член парламента ушел не совсем удовлетворенный.
Ему не понравилась идея о том, что президент пытается управлять дорогой
без его помощи. Одним из главных оправданий его присутствия на земле
и в законодательном собрании штата было "заботиться о дороге". Итак,
он встал пораньше, чтобы встретиться с президентом незамеченным,
и президент отмахнулся от него. "Что ж, - сказал он, - я оставлю Джонса
сегодня на поле боя".

 * * * * *

Два дня спустя, когда президент открыл свой стол, он обнаружил короткую записку от своего доверенного помощника — не от того, кто был удостоен чести, а от
обычный человек, работавший в компании за установленную зарплату. Записка
Гласила:--

"Если Баффало Джонс позвонит сегодня, пожалуйста, поговорите с ним. - Я уезжаю из города.
Г.О.М."

Но Баффало не позвонил.

Вскоре вошел генеральный менеджер, и когда он выходил из комнаты,
он обернулся и спросил: "Вы видели Джонса?"

"Да, - сказал президент Santa F;, - я видел Джонса".

Генеральный директор был рад, потому что это забрало дело из его рук
и сняло ответственность с его поникших плеч.

Примерно в то же время президент сосредоточился на делах компании.
Снова зазвонил телефон, и вошёл полковник Холидей. Как и достопочтенный джентльмен, он тоже вошёл через боковую дверь без предупреждения, потому что был отцом Санта-Фе. Положив свою шляпу на стол тульёй вниз, полковник сложил руки на золотой набалдашник своей трости и спросил президента, не видел ли тот Джонса.

 Президент заверил полковника, который не только был отцом дороги, но и был директором.

Полковник взял шляпу и вышел, испытывая значительное облегчение:
его друг из Сената штата сообщил ему об этом в «Анании»
Клуб накануне вечером, что Джонс собирался устроить неприятности на дороге
. Полковник знал, что хороший, добродетельный человек, у которого есть деньги, которые можно потратить,
может создать проблемы чему угодно и кому угодно, работая тихо и
ненавязчиво среди не менее добродетельных членов законодательного собрания штата
. Полковник был членом этого уважаемого органа.

Через некоторое время генеральный менеджер вернулся, и с ним пришел
О'Marity, дороги-мастер.

— Кажется, вы говорили, что видели Джонса, — начал генеральный директор.

Теперь президент, который никогда не был по-настоящему зол, развернулся на
своем вращающемся кресле.

- Я..._have_... видел Джонса.

"Ну, О'Марити говорит, что Джонса никто не "видел". Его друг, который приезжает
из Атчисона каждое воскресенье вечером на ручной тележке О'Марити, был
достаточно хорош, чтобы рассказать О'Марити о том, что происходило в Доме.
Должно быть, произошла какая-то ошибка. Мне кажется, что если бы на этого Джонса
посмотрели как следует, он бы успокоился. Что случилось с вашим
другом... А, вот и достопочтенный джентльмен.

Президент поманил его указательным пальцем, и его друг вошел.
Глядя ему в глаза, Президент спросил театральным шепотом: "
Вы ...видели... Джонса?"

"Нет, сэр", - ответил достопочтенный джентльмен. "У меня не было полномочий видеться с ним".
"Он".

"Чертовски забавно, - сказал О'Марити. - Если президент его увидел, он
не увольняйся".

"Я определенно видел человека по имени Джонс, Баффало Джонса из Гарден-Сити. Он хотел, чтобы на полпути между Уэйкфилдом и Танком Тернера
проложили боковой путь.

«И вы сказали ему: «Конечно, мы сделаем это немедленно», — сказал генеральный
директор.

«Нет, — ответил президент, — я сказал ему, что мы не будем делать это немедленно,
потому что не было ни бизнеса, ни перспектив бизнеса, которые оправдывали бы
затраты».

— Ах-х, — сказал управляющий.

О’Мэрити тихо присвистнул.

Достопочтенный джентльмен улыбнулся и выглянул в открытое окно,
где члены законодательного собрания штата поднимались по широким
ступеням к зданию законодательного собрания.

"Мистер Ронг," начал управляющий, "это ужасная ошибка. Вы никогда не видели Джонса. Не в том смысле, в каком мы имеем в виду. Когда вы видите политика или человека, который общается с политиками, предполагается, что он ваш, — предполагается, что вы проявляете к нему интерес, — интерес, который ценится до тех пор, пока этот человек находится в поле зрения. Вы имеете право на его поддержку и влияние вплоть до и включая
на которое распространяется ваше влияние». Всё это время управляющий показывал большим пальцем на окно, за которым находился достопочтенный джентльмен, используя друга президента в качестве живого примера того, что он пытался объяснить.

"Джонс — член клуба?"

"Нет, мистер Ронг, но он контролирует нескольких членов клуба. Понимаете, легче купить стадо бычков, чем собирать их по одному.

— Я протестую, — сказал достопочтенный член парламента, — против
сравнения членов законодательного собрания с «скотом».

Ни один из железнодорожников, казалось, не услышал протеста.

"Думаю, теперь я понимаю", - сказал Президент. "И я бы хотел, Робсон, чтобы вы
занялись этим делом. Признаюсь, у меня нет сил для
такой работы".

"Очень хорошо", - сказал Управляющий. "Пожалуйста, проинструктируйте вашего... вашего..." и он
ткнул большим пальцем в сторону Достопочтенного джентльмена: "Вашего друга", чтобы прислал
Джонса в мой офис".

Достопочтенный джентльмен побледнел, а затем покраснел, но не стал дожидаться дальнейших распоряжений. Когда он направился к двери, Робсон, с невозмутимым видом, но с холодной улыбкой на красивом лице, с насмешливой учтивостью и широким жестом открытой ладони помахал ему вслед.
посетитель через открытую дверь.

 * * * * *

"Мистер Джонс хочет вас видеть," — сказал главный клерк.

"О, конечно, — покажите мистеру Джонсу… Ах, доброе утро, мистер Джонс, рад вас видеть. Как дела в Гарден-Сити? Мистер Ронг говорит, что нас пустят на первый этаж. Ну-ка, разожги огонь; садись в это большое кресло и расскажи мне все о
твоем новом городе.

Джонс осторожно достал сигару из коробки. Когда Менеджер предложил ему
спичку, он осторожно зажег ее, как будто ожидал, что она взорвется
.

"Итак, мистер Джонс, насколько я понимаю, вы хотите, чтобы в
один раз. Вопрос со складом и другими зданиями подождет, но я хочу, чтобы вы
пообещали предоставить нам по крайней мере десять акров земли. Возможно, было бы
лучше передать это нам сразу. Я посмотрю" (Менеджер нажал
кнопку). "Пришлите ко мне главного инженера, Джордж", когда в кабинет заглянул главный клерк
.

Все это время Джонс курил маленькими затяжками, поглядывая на Менеджера и
свою сигару. Когда вошёл главный инженер, его представили мистеру
Джонсу, человеку, который собирался сделать Канзас самым процветающим штатом в истории.

Пока Джонс стоял с открытым ртом от изумления, управляющий дал указание
инженер, который отправится в Гарден-Сити, когда это устроит мистера Джонса, проложит
сайдинг, способный выдержать пятьдесят грузов, и завершит работу в кратчайшие сроки
возможный момент.

"Кстати, мистер Джонс, у вас есть транспорт по нашей линии?"

Мистеру Джонсу удалось выдавить одно слово: "Нет".

"Буз-з-зз", - прозвенел звонок. "Джордж, составь годовой отчет для мистера
Джонса, комп. Г.М."

Джонс для устойчивости оперся локтем о крышку стола менеджера
. Главный инженер что-то записывал в маленькую записную книжку.

"Итак, мистер Джонс - ах, ваша сигара погасла! - сколько стоят эти десять акров?
— Сколько это будет стоить нам? — тысячу долларов, как вы, кажется, сказали мистеру Ронгу.

 — Да, я сказал ему это; но если всё будет по-честному, это не
будет стоить вам ни цента.

 — Что ж, это намного лучше, чем в большинстве городов, — сказал
управляющий. — А теперь, мистер Джонс, прошу меня извинить, у меня есть кое-какие дела с президентом. Не забудьте заглянуть ко мне, когда будете в городе, и будьте уверены, что Санта-Фе не оставит без внимания ничего, что может помочь вашему предприятию.

 Крепко пожав руку, управляющий, обычно немногословный и сдержанный,
и отключился, оставив мистера Джонса на милость главного инженера.

 До этого момента в этой истории нет ничего необычного.  Примечательно то, что строительство подъездного пути на открытой равнине оказалось выгодным делом.  Через год там появилась аккуратная станция и ещё несколько подъездных путей.  Город рос с такой скоростью, что это удивляло даже старожилов. Конечно, случались и рецидивы, но всё же, если вы
посмотрите в окно, когда мимо проносится «Калифорния Лимитед», вы увидите
небольшой симпатичный городок, когда доедете до пункта на расписании под названием

 «Гарден-Сити».




ЖЕЛЕЗНЫЙ КОНЬ И ТЕЛЕЖКА


Я

У двух старателей было три заявки в новом лагере в Британской Колумбии, но
у них не было 7,50 долларов, чтобы заплатить за их регистрацию. Они рассказали свою
историю полковнику Топпингу, автору книги "Йеллоустонский парк", и
Полковник внес необходимую сумму. Со временем старатели вернулись
5,00 долларов ссуды и предъявил полковнику одно из требований на оставшуюся сумму
но больше за его доброту к ним; потому что они сочли это хулиганством
хорошая перспектива. Поскольку они считали это лучшим местом в лагере,
они назвали его Le Roi. Впоследствии полковник продал этого "Короля", который
обошлась ему в 2,50 доллара за 30 000,00 долларов.

 Новые владельцы «Ле Руа» застолбили участок, и в течение следующих двух или трёх лет, когда человек был должен и не хотел платить, он выплачивал долг акциями «Ле Руа». Если ему хотелось поставить на сомнительную лошадь, он ставил горстку акций, чтобы наказать победителя. В истории этой интересной шахты есть история о том, как один человек обменял много акций Le
Roi на осла. Бывший владелец осла подал в суд на человека, от которого он получил акции, заявив, что бумаги ничего не стоят и что его обманули. В 1894 году человек, который управлял
ресторан предлагал 40 000 акций Le Roi stock за четыре бочки
Канадского виски; но продавец виски не стал бы так торговаться.

Тем временем, однако, на шахте работали мужчины; и теперь они
начали отгружать руду. Она стоила 27,00 долларов за тонну, и запасы стали
ценными. По Северо-западу было разбросано 500 000 акций, которые стоили
500 000,00 долларов. Почти все люди, вложившие деньги в это предприятие
, были янки, шахтеры из Спокана, расположенного сразу за границей.
Теперь эти люди начали подбирать все разрозненные акции, которые только можно было найти;
и вскоре восемь десятых акций принадлежали людям, живущим к югу от границы. В Нортпорте, штат Вашингтон, они построили один из лучших плавильных заводов на Северо-Западе, доставляли туда руду и плавили её. Руда была богата золотом и медью. Они установили подъемный двигатель мощностью 300
лошадиных сил и воздушный компрессор мощностью 40 л.с., - самый большой
в Канаде, - забрав все деньги на эти усовершенствования из шахты.
Дело имело успех, и весть об этом дошла до Чикаго. Группа из
людей с деньгами отправилась на новые золотые прииски, но поскольку они покупали
билеты трое мужчин ворвались внутрь и взяли билеты до Сиэтла. Это были
шахтеры; и те, кто покупал только в Британской Колумбии, обналичили деньги,
попросили транспорт до побережья и последовали за толпой на
Клондайк.

Таким образом, Ле Руа на какое-то время был забыт.


II

Вице-губернатор Северо-Западных территорий, который был
журналистом и нюхом на новости, услышал о новом лагере. Все время
мужчины бросались в Клондайк, ибо природа человека, чтобы перейти от
ДОМА за то, что он мог быть под своею виноградною лозою.

Губернатор посетил новый лагерь. Человек по имени Росс Томпсон застолбил за собой
городок у подножия свалки Ле Руа и назвал его Росланд.
Губернатор отправил людей спокойно работать в шахту, а затем вернулся в свой
дощатый дворец в Реджайне, столице Северо-Западных территорий, - в
столицу, которая для всего мира выглядела как приграничный городок в Канзасе, который
только что перестал быть центром округа. Здесь он ждал месяцами,
наблюдая, как "Империал Лимитед" пересекает прерию, принимая делегации
полукровок и случайные сообщения от одного из простых шахтеров в
Le Roi. Если капиталист стремится мягкое место для инвестиций, в
Губернатор указал на Запад общества и прошептал в
чужого уха. На все письма с запросами, приходящие из Оттавы или
Англии, - письма от людей, которые хотели, чтобы им сказали, где искать
золото, - он отвечал: "Клондайк".

Мало-помалу губернатор снова отправился в Росландию. Шахта, в которой ему
не принадлежало ни единой акции, все еще работала. Когда он уезжал
Росланд знал все о нижних выработках, стоимости и масштабах
рудного тела.

К этому времени почти всеми акциями Le Roi владели люди из Спокана.
Губернатор, договорившись с богатым английским синдикатом, был в состоянии
купить рудник; но владельцы, похоже, не стремились продавать.
Однако в конце концов, когда он смог предложить им в среднем 7,50 доллара
что касается акций, которые стоили владельцам всего от десяти до шестидесяти центов за акцию
, то около половины из них были готовы продать их; остальные - нет.
Теперь губернатор не заботился об этом "балансе", пока он мог
обеспечить себе большинство - контрольный пакет акций рудника, - ибо англичане
не хотели этого никаким другим способом. У него было несколько тысяч разбросанных акций
он уже приобрёл, а теперь, от той фракции, которая была готова продать,
он получил опцион на 242 000 акций, которые вместе с уже приобретёнными
акциями позволили бы его друзьям контролировать
компанию.

 По мере того, как новости о предполагаемой продаже распространялись, пропасть,
которая зияла между двумя фракциями, становилась всё шире.

Наконец, когда настал день передачи акций, фракция, выступавшая против продажи,
готовилась устроить неприятности тем, кто продавал,
чтобы помешать переводу печати компании в Канаду — короче говоря,
остановите продажу. Они не пошли с оружием к секретарю и хранителю
печати и не сказали: "Ждите, где будете"; но они пошли в суд и поклялись
выдать ордера на арест секретаря и директоров
который выступал за продажу, обвинив их в заговоре.

Было уже за полночь, в Спокане.

Черный Локомотив, прицепленный к темным днем-тренер, стоял перед
Великого северного вокзала. Тусклый свет лампы датчик показал два
кивнув фигурки в кабине. На платформе мужчина подошел и
вниз, следить за двигателем, что стоило ему остыть $1000.00
для пробега в сто миль. Вскоре на трап поднялся мужчина с воротником пальто, закрывающим уши.
он встряхнул водителя и спросил его, куда
он направляется.

"Собираюсь спать".

Однако мужчине не было отказано, и когда он стал слишком настаивать,
водитель встал и объяснил, что кабина его двигателя была его замком
и сделал движение правой ногой.

"Стойте!" - закричал его мучитель. "Вы знаете, что собираетесь наложить
руки на представителя закона?"

- Нет, - сказал инженер, - "но я положу насильственной ног до Агинского
корона-лист o' штаны, если ты не прыгнешь."

Мужчина подпрыгнул.

Теперь главный диспетчер пришел со станции, прокрался вдоль теневой
стороны вагона и заговорил с человеком, который заказал поезд.

Помощник шерифа забрался на заднюю часть "спецавтомобиля", попробовал открыть
дверь, прикрыл глаза ладонью и попытался заглянуть внутрь машины.

"У вас есть текущие распоряжения?" - спросил мужчина, который платил за представление.


"Да".

"Тогда отпустите ее".

Все это было сказано тихим шепотом; и вот диспетчер взобрался на
сторону пожарного и вложил в руку
водителя кусочек скомканной папиросной бумаги.

- Медленно поворачивай рычаги, и когда выедешь за пределы дворов,
прочитай приказ и лети.

Водитель аккуратно открыл до отказа дроссельный клапан, большие колеса начали вращаться,
и в следующее мгновение Шериф и один из его заместителей сели
двигатель. Они требовали, чтобы знать, где что поезд направлялся.

- Поезд, - сказал машинист, выжимая педаль газа, - там, на станции.
Я иду в карусель. Я иду в кассу.

Когда шериф, оглянувшись, увидел, что карета остановилась, он
спрыгнул сам.

"Они все подстроили", - сказал помощник шерифа.

"Я думаю ... Что это?" - спросил шериф. Это был дикий, протяжный свисток
одинокий черный паровоз как раз выезжал со двора. Два офицера повернулись лицом
друг к другу и замерли, прислушиваясь к трепету ровной стопки
черного гонщика, когда она откликнулась на прикосновение бывшего дремотного
драйвер, который в тот момент смеялся над верховным шерифом и который
вернется, чтобы рассказать об этом и позлорадствовать на улицах Спокана.

Шериф знал, что трое из мужчин, на арест которых у него были ордера, находились в
Хиллере, в семи милях по пути в Канаду. Значит, этот двигатель был
их отправили забрать их и увезти за границу. Электрическая
линия шла параллельно паровому пути до Хиллиера, и теперь шериф сел в
вагончик и отправился за локомотивом, оставив одного помощника охранять
специальный вагон.

 К тому времени, как машинист выгнал воду из цилиндров,
вагончик подъехал к его цистерне. Он увидел вспышку от провода, когда машина, покачиваясь и кренясь, как лёгкая лодка в кильватере парома, пронеслась под поперечными проводами, и сразу понял, что она преследует его.

 Электромобиль не смог бы так быстро пробираться сквозь темноту.
без единого лучика света, просто ради удовольствия. Улыбка
презрение тронула губы водителя, когда он разрезал обратный рычаг
в первое фиксированное ставить на инжектор и открыл дроссель еще
чуть шире.

Теперь две машины ехали почти ноздря в ноздрю. Тележка
кричала, шипела и плевалась огнем в своей безумной попытке обогнать локомотив. A
несколько случайных искр вылетело из моторной трубы и упало на крышу
гоночного автомобиля. С интервалом в полминуты кочегар открывал
дверцу топки; и при свете раскаленной добела топки
машинист смог разглядеть людей в раскачивающемся троллейбусе:
машиниста, кондуктора, шерифа и его заместителя.

Черный летун начал медленно удаляться от электрической машины.

Машинист, улыбаясь сквозь яркий свет, падающий из дверцы топки, своему молчаливому, закопчённому товарищу, снова тронул рычаг, и огромный паровоз отъехал от тележки, как кролик, который дурачился с жёлтой собакой, быстро удаляясь от неё.

 Теперь люди в тележке услышали дикий, торжествующий рёв железа.
Лошадь, свистящая в честь Хильера. Трое директоров «Ле Руа» были
предупреждены по телеграфу и ждали, готовые сесть в поезд.

 Большие колёса едва успели остановиться, как люди начали
садиться. Они едва успели снова тронуться, как тележка врезалась в
Хильера. Шериф спрыгнул на землю и побежал к поезду. Колёса скользили, и с каждой секундой могучая рука закона, протянутая вперёд, приближалась к хвосту танка.
Теперь она двигалась, но шериф справлялся лучше.  Их разделяло десять футов.
Преследуемый и преследователь. Она снова поскользнулась, и шериф ухватился за край машинного отделения. К этому времени машинист включил песок, и теперь, когда колёса держались за рельсы, большой паровоз рванул вперёд, едва не сбросив шерифа. С каждым поворотом колёс скорость увеличивалась. Шериф держался, и через три-четыре секунды он уже делал всего по два шага между телеграфными столбами, а потом... отпустил.


III

Пока локомотив и вагончик мчались по стране,
губернатор, который всё это придумал, вложил ещё тысячу долларов. Он
заказала другой паровоз, и когда она задним ходом села в автобус, помощник шерифа
сказал водителю, что он не должен покидать станцию. Инженер
поднял фонарь высоко над головой, оглядел помощника шерифа, а затем
продолжил смазывать двигатель. Тем временем губернатор спрятал своих
друзей в темном вагоне, включая секретаря с большой печатью компании
. Теперь заместителю стало не по себе.

Он не осмелился сойти с поезда, чтобы послать телеграмму своему начальнику в Хильер, потому что
шериф сказал: "Не спускай глаз с машины".

Диспетчер, единственным интересом которого в этом деле было управлять поездами
и заработать деньги для своего работодателя, отдав письменные и устные распоряжения
инженеру, воспользовался своим шансом и, когда шериф начал стучать
в заднюю дверь, проскользнул через переднюю, подавая сигнал веревкой звонка
к водителю ехать. Теперь помощник шерифа отчаянно колотил в заднюю дверь
машины, но люди внутри только рассмеялись, когда колеса застучали по мостовой.
последний переключатель щелкнул, и огни Спокана остались далеко позади.

Они поехали по новому кривому пути, песок и зола
засасывались в хвост поезда, чтобы помучить незадачливого помощника шерифа.
Мимо холмов и ручьёв, мимо Хиллиера, где шериф всё ещё стоял,
уставившись в темноту вслед исчезающему поезду; мимо стрелок и
через Семь Дьяволов, в то время как несчастный помощник
придерживался одной рукой за поручень и крестился.

С каждой минутой мчащийся поезд приближался к
границе — к той невидимой черте, которая отмечает конец
Янкиленда и начало британских владений. Шериф знал об этом и громко постучал
в дверь машины железным пистолетом. Губернатор опустил
занавеску в верхней части двери и заговорил, а точнее, закричал на помощника.

К изумлению губернатора, шериф отодвинул бутылку в сторону. Несмотря на то, что он был сухим
и запыленным, он пить не стал. Он был слишком зол, чтобы глотать. Он
просунул голову в темный вагон и приказал всей компании
сдаваться.

"Просто скажите, чего вы хотите, - произнес голос из темноты, - и мы передадим это вам".
вам передадут".

Теперь шериф был занят какими-то изгибами и обратными виражами и
ничего не ответил.

Вскоре губернатор снова подошел к окошку в задней двери и
позвал шерифа.

"Сейчас мы приближаемся к границе", - сказал он мужчине на платформе.
- Они там тебя не узнают. Здесь вы выступаете за закон и порядок, и я
уважаю вас, хотя и не горю желанием встречаться с вами лично; но за границей
вы будете отбывать наказание - два года за ношение оружия.
пистолет у тебя на бедре, а потом они заберут тебя в тюрьму".

Шериф ничего не ответил.

- Теперь мы собираемся сбросить скорость на трассе примерно до двадцати миль в час,
более или менее; и если вы послушаетесь небольшого дружеского совета, вы упадете
.

Поезд все еще мчался с бешеной скоростью. Прозвучал свисток - один
долгий, дикий вопль, - и скорость поезда замедлилась.

"Вот вы где", - позвал губернатор, и шериф встал на нижнюю
ступеньку.

Дверь открылась, и губернатор вышел на платформу в сопровождении
своих спутников.

"Я арестовываю вас, - крикнул шериф, - всех вас".

"Но вы не можете, вы в Британской Колумбии", - засмеялись мужчины.

«А теперь отпусти», — сказал губернатор, и через мгновение помощник шерифа поднялся и, хромая, вернулся за границу.




В ЧЁРНОМ КАНЬОНЕ


По крайней мере, одно Рождество надолго останется в памяти мужчин и женщин, которые развешивали свои чулки в отеле «Ла Вета» в Ганнисоне в 18...
Ах, это были лучшие дни в Колорадо. Тогда люди были храбрыми и верными
в традициях горских Красный жеребец, когда "деньги текли, как ликер,"
и угольная забастовки не важно, для людей всех было что-то
сжечь.

Янки, владелец закусочных на этой горной линии,
сделал их почти такими же знаменитыми, какими были дома Харви на Санта-Фе;
эта похвала простительна, поскольку ограниченный поезд с его вагоном-кафе
закрыл их все.

Но лучшей из группы была Ла Вета, а председательствующим гением была Нора
О'Нил, женщина-менеджер. Многие экскурсанты R. & W., читающие это
История вспомнит её улыбку, её большие серые глаза, копну тёмно-каштановых волос и горную форель, которая водилась в её пруду.

Вспомнят, что в то время основные пути Рио-Гранде
проходили вдоль берегов Ганнисона, через Чёрный каньон, через Серро-
Саммит и вниз по Ункапагре и Рио-Гранде до Гранд-Джанкшена,
ворота в пустыню Юта.

Джон Кэссиди был курьером, который доставлял почту по этому маршруту и чьё сердце и его тайна принадлежали Норе О’Нил.

День за днём, неделя за неделей он ждал её ответа, который был
приехать к нему "к Рождеству".

И теперь, когда оставалось всего два дня, он боялся этого, как надеялся, и
молился об этом с тех пор, как листья осины начали обрастать золотом. Он знал
по обеспокоенному взгляду, который появлялся у нее, когда она теряла бдительность, что Нора думала.

 * * * * *

Большинство мужчин, которые стреляли в Ганнисоне в начале 80-х, были
бесстрашными людьми, которые, когда возникали разногласия, смотрели друг другу в лицо
и боролся с этим; но в Ла Вете поселился худощавый, тихий,
красивый парень, который таинственным образом появлялся в лагере и покидал его, спал несколько дней.
лот на сутки и показали любовь к фару ночью. Когда звали
нужен он подписал "Букинге".Его ледяная рука была мягкой и белой, и его
сушилка оснащена ему безупречно. Он был красив, и когда в конце четвертой недели оплатил свой счет
, он сделал предложение Норе О'Нил. Он был настолько
красивее физически, чем Кэссиди, и настолько темнее морально, что Нора не могла
принять решение вообще, совсем.

Во время сумерек, между заходом солнца и газовым фонарем, во второй половине дня
предпоследнего дня перед Рождеством, Бак, как его стали называть,
Он наклонился над конторкой и вложил сложенный клочок белой бумаги в
руку Норы, сказав, когда она сомкнула над ним пальцы: «Положи этот порошок
в чашку Кэссиди». Он знал Кэссиди только как посыльного, чей груз он
жаждал заполучить, а не как претендента на сердце и руку Норы, — руку,
которую он ценил, как бобровую струю, но не более того.

Что касается Кэссиди, то он был бы рад, проснувшись, обнаружить, что жив; и если бы
этот план провалился, Бак смог бы избежать виселицы.
В любом случае, дурман был предпочтительнее смерти.

Нора разжала руку и в полном изумлении посмотрела на бумагу. Кто-то
их прервал. Бак отвернулся, и Нора засунула порошок поглубже в карман пиджака, чувствуя смутное
чувство вины.

 В тот вечер поезд № 7 «Солт-Лейк-Лимитед» опоздал на час. Обычный
ужин (тогда мы называли его «вечерним») уже закончился, когда Шэнли свистнул.

 * * * * *

Когда фары «Рокауэя» засияли в окнах отеля,
Нора вернулась, чтобы убедиться, что всё готово.

В узком проходе между кухней и столовой она встретила
Бакингем. «Что ты здесь делаешь?» — спросила она.

 «Ну же, красавица, — сказал Бак, кладя холодную руку ей на плечо, — не волнуйся».

 Она подняла на него честные глаза, и он почти физически отпрянул от них, как она вздрогнула от странного холодного прикосновения его руки.

«Положи этот порошок в чашку Кэссиди», — сказал он, и в полумраке маленького коридора она увидела его жестокую улыбку.

"И убью Кэссиди, своего лучшего друга на свете?"

«Это не убьёт его, но может спасти ему жизнь. Сегодня вечером я буду в его машине. Поняла? Делай, что я говорю. Он просто ненадолго уснёт».
в то время как, в противном случае ... ну, он может проспать сам." Она прошла бы
о, но он остался с ней. "Где он?" он потребовал, со смыслом
взгляд.

Она коснулась своего кармана куртки, и он отпустил ее руку.

Перемешать и мордобой ног голодных путешественников свай
в столовую-то потревожил их. Нора прошла в хвостовую часть.,
Вылезла, чтобы сесть и пообедать с пассажирами, у которых всегда была лучшая часть счета.
тень.

Со своего любимого места, лицом к зрителям, он наблюдал за машинистами поезда.
они ввалились в нишу в западном крыле, в одном углу которой
Пара носильщиков Пульмана в сине-золотых ливреях сидела за маленьким столиком,
размахивая вилками и ведя себя лучше, чем некоторые из их белых товарищей.

 * * * * *

 Кэссиди вошел через минуту, сел и посмотрел, на своем ли месте его соперник.  Крупный посыльный пристально посмотрел на другого мужчину, который так и не догадался о тайне посыльного, а тот опустил взгляд.

Перед ним уже стоял его ужин, горячий, как пар, а официантка
танцевала вокруг него, ожидая чаевых, в которых она всегда была уверена. Она
Бак изучил его вкусы и знал, чего он хочет, от слабой прожарки до
маленькой чашки чёрного кофе, которым он неизменно заканчивал трапезу.

Когда Бак снова поднял взгляд, он увидел, как Нора подошла к столу, улыбнулась
Кэссиди и поставила чашку кофе рядом с его тарелкой.

Машинисты вскоре покончили с ужином, будучи, как известно,
жадными до еды, — эту пагубную привычку они приобретают во время
работы на грузовом поезде, когда им приходится ужинать и за
двадцать минут переставлять вагоны.

 Бак, как ни странно, вырубился рано.  Нора намеренно избегала его.
но наблюдала за ним из неосвещённого маленького кабинета. Она видела, как он
закурил сигару и пошёл по длинной платформе. В конце последнего
вагона он выбросил сигару и быстро пересёк платформу, оказавшись в тени. Она видела, как он прошёл мимо, потому что тогда не было тамбуров, и не сомневалась, что он забрался в вагон Кэссиди. Когда посыльный потянулся за мелочью, кассир-управляющий схватил его за руку, потянул её через прилавок, наклонился к нему и взволнованно сказал: «Будь осторожен сегодня вечером, Джон, не засыпай и не вздумай даже моргать. О, будь осторожен
— Будь осторожен! — повторяла она всё настойчивее, её горячая рука дрожала на его большом запястье. — Будь осторожен, возвращайся целым и невредимым, и ты получишь свой ответ.

Когда Кэссиди вернулся на землю, его окружила полудюжина добродушных пассажиров, мужчин и женщин, которые вышли из столовой за те десять или пятнадцать секунд, что он провёл в раю.

Быстрый взгляд на лица вокруг подсказал ему, что они всё видели, а ещё один взгляд на Нору — что она смущена; но через два тиканья офисных часов
он защитил её, как защитил бы свой сейф, потому что его работа и время
Он приучил себя быть готовым к любой чрезвычайной ситуации.

"Спокойной ночи, сестра," — весело крикнул он, спеша к двери.

"Спокойной ночи, Джон," — сказала Нора, оторвавшись от кассы и сияя от радости.
Она была взволнована своим «милым горем».

"О, чёрт возьми!" — воскликнул мужчина.

— Ха! — сказала женщина, и они оба выглядели так, будто только что пропустили
поезд.

 Прижавшись лицом к окну, Нора наблюдала, как красные огни на
задней части вагона № 7 выезжают на главную линию.

 * * * * *

 Закрыв стол, она поднялась в свою комнату на третьем этаже и опустилась на колени.
у окна. На скрытой долины она увидела темный поезд
ползучий, сплошной поток огня, льющийся из короткого стека
"дробовик"; для Пизл колотилось ее за все, что она стоит в
честный усилия, чтобы до часа, что Шэнли потеряла в
сугробы Маршалловы пройти. Вскоре она услышала приглушенный рев поезда на эстакаде
и мгновение спустя увидела Соленое озеро Лимитед
, поглощенное Черным Каньоном, в ущельях которого погибло много машинистов
до того, как пейзаж осел после того, как его потревожили строители
дороги.

Впереди, в своей тихой машине, Кэссиди сидел, размышляя, куря и удивляясь,
почему Нора так беспокоится о нём. Повернувшись, он огляделся.
Всё выглядело нормально, но беспокойство девушки беспокоило его.

Взяв пачку дорожных чеков, он начал их проверять. Двигатель
завыл, требуя Сапинеро, и через мгновение он почувствовал, как они
выезжают на поворот «Мёртвый поворот».

Если их не остановят, следующая остановка будет в Симарроне, на другом конце каньона.

 Выполнив свою работу, посыльный закурил трубку и устроился поудобнее.
с высокой спинкой холст лагеря-кресло и положил ноги на ящик для хорошего
дым. Он пытался думать о множестве вещей, которые не имели никакого отношения
к Норе, но каким-то образом она неизменно вторгалась в его мысли.

Он наклонился и открыл свою коробку - не сейф, а деревянную,
похожую на сундук коробку, в которой хранятся пальто посыльного, когда он на дежурстве
и его свитер, когда он свободен. На внутренней стороне поднятой крышки он прикрепил
большую картину с изображением Норы О’Нил.

 * * * * *

 Бакингем, выглядывающий из-за рояля, за которым он спрятался
Ганнисон увидел и узнал фотографию, потому что белый фонарик посыльного стоял на маленьком сейфе рядом с картиной. Полчаса он наблюдал за Кэссиди, удивляясь, почему тот не спит. Он видел, как
Нора поставила чашку на стол, чтобы, как он подумал, исключить возможность ошибки. Чего только не сделает женщина ради любимого мужчины? Он тихо вздохнул. Теперь он вспомнил, что всегда имел сильное влияние на женщин — по крайней мере, на тех немногих, которых знал, — но он был удивлён, что эта непоколебимая католичка была такой «покладистой».

- А теперь взгляните на эти сто девяносто восемь фунтов эгоизма.
он сидит здесь и улыбается портрету леди, которая только что уронила
пыль от насекомых в его кофе. Это действительно забавно.

Таковы были полушепотом произнесенные размышления несостоявшегося грабителя.

На самом деле он заснул, ожидая, когда Кэссиди уснет. Машина
накренилась на крутом повороте, сбив несколько ящиков. Бак почувствовал странное,
покалывающее ощущение в пальцах рук и ног. Вскоре он кивнул.

Кэссиди сидела и смотрела на фотографии, которые навалились на него в все
своей мечты в течение нескольких месяцев, и пока он смотрел, словно чувствовал ее жизни
наличие. Он поднялся, как будто приветствуя ее, но не отрывал глаз от этой
картина.

Внезапно осознав, что в его конце вагона что-то не так, Бак
встал, схватившись за крышку ящика от пианино. Рев двигателя
испугал его. Машина врезалась в стрелочный перевод в Куреканти, и
Игла Куреканти вонзилась в звездный свод над головой. Машина странно покачнулась
и огни потускнели.

Внезапно ужасная правда вспыхнула в его ошеломленном мозгу.

"О-о-о-о, девка!" - прошипел он, вытаскивая пистолеты.

 * * * * *

Кэссиди, поглощенный фотографией, услышал, как хлопнула дверь; и до него дошло
мгновенно, что Нора села в поезд в Ганнисоне и что кто-то
провожает ее до головного конца. Когда он повернулся ей навстречу, то увидел
Бака, который, пошатываясь, приближался к нему, держа в каждой руке по смертоносному пистолету.
Он мгновенно потянулся за револьвером, но двойная вспышка из ружей
противника ослепила его и погасила настольные лампы. Когда
посыльный прыгнул вперед, чтобы найти своего врага, отчаянный бросился на
него. Кэссиди схватил его, поднял всем телом и швырнул на землю.
на полу машины; но с удивительным упорством и замечательной ловкостью, свойственными
опытному боевику, Баку удалось выстрелить, когда он падал. Большая пуля
задела макушку Кэссиди, и он упал без сознания поперек
полумертвый головорез.

Бак чувствовал, о его пистолет, который выпал из его руки; но уже
"черепашка-пыль" получал в своей работе. Тяжело вздохнув, он присоединился к
посланник в спокойный сон.

В Симарроне они вскрыли машину, оживили спящих, вернули
преступника в тюрьму штата Огайо, из которой он сбежал, и
посыльного к Норе О'Нил.




ПРИЧИНА ДЖЕКА РЭМСИ


Когда Билл Росс промчался по полигону и примчался в Эдмонтон вслед за
теплым "чинуком", купил табак в магазине на Гудзоновой бухте и
начал потчевать банду странными историями о настоящих трещинах, платящих
россыпи и богатые запасы, лежащие "девственно", как он сказал, на севере Британии
В Колумбии банда принимала его табак и рассказы такими, какие они были
стоят; потому что там, наверху, существует традиция, что все мужчины, которые приходят с
Мадж-кеви, - лжецы.

Это было тридцать лет назад.

Те же чинукские ветры, что уносили Билла Росса и его розовые романы
into town унесли их с собой, а память о них - прочь.

Тем временем Росс исправился, забыл, люди простили и сделали его
Мэром Эдмонтона.

 * * * * *

Когда Джек Рэмси позвонил в столицу Британской Колумбии и рассказал о
территории в этой великой провинции, где зимой дули теплые ветры,
где снег выпадал лишь изредка и снова исчезал с первым
луч солнца; окруженная горами страна чудес между Прибрежным хребтом
и Скалистыми горами, где цветы цвели девять месяцев в году, а золото
можно было ловить рыбу почти на любой из бесчисленных рек, люди говорили, что он
приехал с Аляски и что он лжёт.

Конечно, они не говорили этого Джеку, — они только перешёптывались об этом,
куря сигары в клубе. Некоторые из них действительно в это верили
и один человек, который заработал деньги в Калифорнии, а позже в Лидвилле
сказал, что _ знал_, что это так; ибо, сказал он, "Джек Рэмси никогда не говорит и не делает
вещь без "причины".

В конце недели этот янки английского происхождения организовал "Чинук
Майнинг энд Мукомольная компания с ограниченной ответственностью".

Этот человек стоял во главе схемы, а Джек Рэмси был управляющим
Директором.

Рэмси был старателем по натуре, опытным благодаря практике. Он провел
разведку в каждом шахтерском лагере от Мексики до Лосиной фабрики. Если бы он
нашел настоящее золотое дно, как говаривал его англо-американский друг, он
был бы несчастен до конца своих дней, или, скорее, до своего
завтрашнего дня. Он жил своим завтрашним днем - в этом и в мечтах. Он
любил женщин, вино, музыку и смех маленьких детей; но
больше всего на свете он любил дикую природу, полевые цветы и
мягкое, низкое пение горных ручейков. Он любил цветы Севера
, потому что все они были сладкими и невинными. На всех двух тысячах
пятистах милях Юкона, как он обычно говорил, нет ни одного
ядовитого растения; и он рассудил, что растения Мира и
Сосны и красные розы Верхней Атабаски были бы такими же.

И вот, одним мартовским утром он поплыл вверх по проливу, чтобы попасть в свою
окруженную горами страну чудес через портал Порт-Симпсона, который выходит на
Тихий океан. Его англо-американский друг дошел до Симпсона, и
когда маленький прибрежный пароходик вошел носом в Рабочий канал, он
дотронулся до президента горно-обогатительной компании "Чинук" и
сказал: "Ворота в Божий мир".

 * * * * *

Глава компании C.M. & M. не был удивлен, когда наступило Рождество
перед предварительным отчетом Джека Рэмси. Джек был осторожным,
консервативным старателем и не отправил бы отчет, если бы не было
веской причины для его написания.

Следующим летом пришло письмо - чрезвычайно короткое,
учитывая то, что в нём содержалось, поскольку в нём кратко рассказывалось о больших перспективах
в стране чудес. В конце содержалась просьба о новом ружьишке,
семенах для огорода и аккредитиве на пятьсот долларов.

 После жарких споров между директорами было решено, что товары
должны быть отправлены.

 Следующим летом — то есть вторым летом в жизни
компании «Чинук» — Доусон появился на свет. В тот год около половины плавающего населения Республики отправилось на Кубу, а другая половина — на Клондайк.

 По мере того как река разливалась, а канал между островом Ванкувер и
материк почернел от лодок, президент компании C.M. & M.
начал тосковать по Рэмси, чтобы он присоединился к их походу на Север. То
захватывающее лето закончилось, и наступило другое, а от Рэмси не было никаких вестей.

Когда предприимчивый англо-американец больше не мог выдерживать напряжения.
он сам отправился в Скагуэй. Он высадился в Порт-Симпсоне
и расспросил о Рэмси.

Да, сказали люди с Гудзона, вполне вероятно, что Рэмси был здесь.
прошел этим путем. За последние три года сюда вошли несколько сотен старателей
, но течение, созданное приливом на Клондайке, привело к
большинство из них отправились в путь по проливу Саунд.

Один мужчина заявил, что видел, как Рэмси отплыл в Скагуэй на
«Дириго», и, после небольшой помощи и ещё нескольких порций выпивки, дал подробное
описание знаменитой булавки с самородком, которую, по словам проходившего мимо
паломника, носил старатель.

И вот капиталист сел на следующий пароход до Скагуэя.

К тому времени, как он добрался до Доусона, в недрах бумы уже начали
слышаться предсмертные хрипы. Самые тщательные поиски не
выявили присутствия знаменитого старателя. Напротив, многие старожилы из Колорадо и Калифорнии утверждали, что Рэмси никогда
добрался до Дамбы - то есть не добрался с момента взрыва. В обнесенной стеной палатке на
мерцающей песчаной отмели в устье кристального Клондайка капитан Джек
Кроуфорд, "Поэт-скаут", сурово трезвый в этой стране больших желаний
, носящий свой старинный ореол женственности в поведении и прическе, был
руководит "Магазином мороженого и безалкогольных напитков".

"Нет", - сказал разведчик, положив дрожащие кончики своих тонких пальцев на пустой стол.
наклоняясь вперед и вглядываясь в лицо незнакомца;
- нет, Джека Рэмси здесь не было; и если то, что вы говорите, правда ... он
спит один в той крепости. Увы, бедный Рэмси!-- Я хорошо его знал";
и он опустился на сиденье, сотрясаясь от рыданий.

 * * * * *

По пути англо-американец снова остановился в Симпсоне. От охотника-полукровки
он услышал о белом человеке, который пересек побережье
Пастбище три травинки назад. У этого белого человека было три или четыре головы
крупного рогатого скота, слуга-кри и странного вида каюз с длинными ушами и
печальным, меланхоличным криком. Этот последний член банды нес снаряжение
.

Взяв этого полукровку Кри в качестве проводника, шахтер отправился в
в поисках давно потерянного Рэмси. Они пересекли первый хребет и
обыскали ручьи к северу от перевала Пис-Ривер, почти до гребня
континента, но не нашли никаких следов старателя.

Когда летом умер и в пустыне, был омрачен Северной
ночью, обыск был заброшен.

Годы занесло в прошлое, и, наконец, "Чинук" добыча и
Фрезерование компании подошел к стене. Англо-американский промоутер,
страдающий от критики, возместил убытки каждому из своих партнеров и забрал
офис, пустые чернильницы и промокательную бумагу, и таким образом промокнул
все записи о единственном деловом провале в его жизни.

Но он не мог вычеркнуть Джека Рэмси из своей памяти. Была
"причина", - говорил он, - для молчания Рэмси.

Однажды, когда в Эдмонтоне, он встретил майор Росс, который пришел в
страна у задней двери около тридцати лет назад. Истории, почерпнутые из
воспоминаний мэра, соответствовали отчету Рэмси; и, не имея ничего,
кроме времени и денег, экс-президент компании C.M. & M. решил
отправиться в _via_ на перевал Пис-Ривер и увидеть все своими глазами. Он познакомился
со Смитом, "Молчаливым", как его называли, который был на том
наметил маршрут для "Гранд Транк Пасифик" и получил разрешение
отправиться туда вместе с инженерами.

На Литл-Невольничьем озере он познакомился с Джимом Кромвелем, вольным торговцем, который
нанялся проводить горняка в страну чудес, которую тот описал.

История Рэмси и его прогулок понравилась Кромвелю, который говорил без устали
, и инженеру, который долго слушал; и со временем
жители владений Кромвеля, занимавших территорию площадью около семисот квадратных миль
, все знали эту историю и все присоединились к поискам.

За перевалом Мира их догнал старый кри и сделал
признаки, потому что он был глух и нем. Но, как ни странно, каким-то образом,
где-то он слышал историю о пропавшем шахтере и знал, что этот
странный белый человек был другом шахтера.

Он долго сидел у костра, пока лагерь спал, пытаясь с помощью
счета на пальцах и палочек объяснить Кромвелю
, что у него на уме.

Когда рассвело, он потянул Кромвеля за рукав, затем отошёл на пятнадцать-двадцать шагов, остановился, развернул одеяла и лёг, закрыв глаза, словно спал. Вскоре он встал, протёр глаза, закурил.
Он набил трубку, немного покурил, затем выбил трубку о камень. Затем он встал, затоптал костёр, как будто это был походный костёр, свернул одеяла и спустился по склону примерно на двадцать футов, где повторил свой трюк. На следующем переходе он прошёл всего десять футов. Он
остановился, положил рюкзак, сел на ствол поваленного дерева и, повернувшись спиной к Кромвелю, начал жестикулировать, словно разговаривая с кем-то, кивая и качая головой. Затем он взял кирку и начал копать.

  Через час Кромвель и инженер пришли к выводу, что это
станциями были дневные переходы, а местами отдыха - кемпинги. Короче говоря, это
было два с половиной "сна" до того, что он хотел им показать, - перспектива,
возможно, золотая жила, - и поэтому Кромвель и англо-американцы отошли
сами и пустились по пятам за немым кри на поиски
чего-нибудь.

Утром третьего дня старый индеец едва мог совладать с собой
ему так не терпелось уйти.

Все утро белые люди молча следовали за ним. Наступил полдень
, а индеец все продолжал продвигаться вперед.

В два часа пополудни они обогнули небольшой горный хребет.
выходя на красивую долину, они внезапно наткнулись на мальчика-полукровку
игравшего с прирученным диким гусем.

Внизу, в долине, стояла хижина, а над долиной паслось небольшое стадо
крупного рогатого скота.

Внезапно из-за хогана донесся странный вой канарейки из Колорадо,
которая во времена Авессалома была бы ослом.

Они спросили мальчика-полукровку, как его зовут, и он покачал головой. Они
спросили о его отце, и он нахмурился.

Немой старый индеец взял кирку, и они последовали за ним вверх по склону.
Вскоре он остановился у столба, на котором они все еще могли прочесть надпись.
слабые карандашные пометки:--

 C.M.
 M. Co.
 L'T'D

Старый индеец указал на землю с выражением, которое показалось
белым мужчинам вопрошающим. Кромвель кивнул, и индеец
начал копать. Кромвель принес лопату, и они начали проходку шахты.

Англо-американская, с отвратительным, утопив ощущения, повернулся к
кабина. Мальчик пошёл впереди него и остановился в дверях. Мужчина положил руку на голову мальчика и уже собирался войти, когда заметил у него на шее самородок. Он наклонился и поднял его. Мальчик отпрянул назад,
но мужчина, смертельно побледнев, схватил ребенка, стаскивая самородок
с его шеи.

Теперь все индейское в дикой душе мальчика взяло верх, и он
сражался, как маленький демон. Жалея ребенка в своей бессильной злобе,
мужчина отдал ему самородок и отвернулся.

Через долину быстро шла индианка с полными руками
репы, лука и прочего садового инвентаря. Белый человек смотрел на неё с отвращением, потому что был уверен, что Рэмси убили, раздали его побрякушки, а тело бросили волкам.

Когда мальчик побежал навстречу женщине, белый мужчина понял по его поведению,
что он ее ребенок. Когда мальчик рассказал своей матери, как вел себя белый
мужчина, она пришла в ярость, уронила овощи, нырнула
в хижину и вышла оттуда с винтовкой в руках. К ее очевидному
удивлению, мужчина, казалось, не боялся смерти, но стоял, уставившись на
винтовку, в которой он узнал винтовку, которую он отправил Рэмси. Его
удивительно, что она не стреляла, но издавая странный крик, пустило
склон, взяв оружие с собой. С винтовкой поднял и сверкая глазами, она
Она приказала двум мужчинам выйти из шахты. Какой бы воинственной она ни казалась, она
была более чем желанной гостьей, потому что она была женщиной и умела говорить. Она говорила
по-кри, конечно, но Кромвелю это нравилось. Красивый молодой атлет и женщина-кри
сидели бок о бок и обменивались историями.

 Через полчаса подошёл англичанин и спросил, что
обещает эта перспектива.

"Ах, - печально сказал Кромвель, - это совсем другая история. В этой долине нет золота.
Хотя, по словам этой женщины, холмы полны им.
им. Однако, - добавил он, - я полагаю, что мы нашли вашего друга.

"Да?" поинтересовался капиталист.

"Да, - эхом отозвался Кромвель, - здесь его жена и его ребенок; и здесь,
где мы копаемся, его могила".

"Совершенно верно, совершенно верно", - сказал крупный, добросердечный англо-американец,
уставившись в землю. "и это было "причиной", по которой Рэмси не стал
писать".




ВЕЛИКОЕ КРУШЕНИЕ На ПЕР - МАРКЕТТ


Ожидается, что читатель не поверит в эту красочную сказку; но если он возьмет на себя труд
написать генеральному директору железной дороги Пер Маркетт,
Штат Мичиган, США, прилагая для ответа конверт с маркой, я приношу свои извинения.
без сомнения, этот добрый человек, к этому времени оправившийся от ужасного
потрясённый случившимся, он с радостью подтвердит эту историю вплоть до мельчайших деталей.

 * * * * *

 Конечно, Келли, будучи ирландцем, должен был быть демократом, но он им не был.  Он не был ярым или оскорбительным республиканцем, но собирался голосовать за процветание.  Он уже пробовал это четыре года назад, и дела на «Отце Маркетте» шли как никогда хорошо.  Более того, у него был новый ручной автомобиль.

Руководство отдало приказ, согласно которому не должно быть никакого
принуждения со стороны сотрудников. Все прекрасно понимали, что
высшие чиновники будут голосовать за кандидата-республиканца и оставить
малыши свободны делать то же самое. Итак, Келли, будучи боссом банды,
не мог, при всем уважении к приказу суперинтенданта, вступать
в спор, постоянно происходящий между Берком и Ши с одной стороны
и Люсьен Бозо, франко-канадец-англосакс-Иностранец-американец
Гражданин, с другой стороны. Этот спор всегда достигал апогея в
полдень, и никогда еще он не был таким жарким, как сейчас, поскольку это был день
перед выборами. "А вот и проспер ти", - засмеялся Люсьен, показывая
полупинтовую бутылку "вина руж".

— Да, — возразил Бёрк, — и у вас на дне этого ведра четыре фунта хлопковых отходов, чтобы высыпать их сверху. Клянусь, я бы проголосовал за О’Брайена с пустым ведром — или вообще без него — прежде, чем меня бы одурачили.

— Я бы проголосовал за месье Рувье, — сказал Люсьен, — если бы мой баскетт был полностью из хлопка.

 — Конечно, проголосовал бы, — сказал Ши, — и съел бы хлопок, если бы твой хозяин
тебе велел. Такие, как ты, чёртов чужеземец, и поддерживают жизнь в этой стране.

Когда они были готовы наброситься друг на друга, Келли с лёгкой улыбкой
превосходство, которое является второй натурой начальника отдела, вмешается
и восстановит порядок. Весь день они работали и спорили, поднимая низкие суставы
и опуская высокие центры; и когда красное солнце опустилось за верхушки деревьев,
просачивая свое золото сквозь золотые листья, они подняли машину на
сошли с рельсов и отправились домой.

Когда мужчины сели в седла, Люсьен у передней ручки, Берк и
Расположившись бок о бок на задней перекладине, они нетерпеливо ждали, пока Келли
раскурит трубку и удобно усядется на передке машины, его
пятки свисали почти до шпал.

Разговоров больше не было. Мужчины были заняты откачкой воды, "менеджмент"
осматривал рыбные ловушки, водопропускные трубы и, между прочим, наблюдал, как
красное солнце опускается за деревья.

У подножия длинного склона, по которой мужчины были насосных с
все их, возможно, был небольшой мост. Лес здесь был густым,
и лесная тень уже легла на полосу отвода. Когда
машина достигла дальнего конца водопропускной трубы, мужчины вздрогнули от
сильного взрыва. Ручную тележку подняло целиком и сбросило с
пути.

Следующее, что помнит Люсьен, это то, что он очнулся от лихорадочного сна,
полного дурных сновидений, и почувствовал, как теплая вода стекает по его груди. Он
потянулся рукой к воротнику рубашки, отдернул его и обнаружил, что тот покраснел от
крови. Совершенно встревоженный, он поднялся на ноги и осмотрел, или, скорее,
ощупал себя. Его пальцы нащупали уродливую рваную рану сбоку на шее
страх и жуть от всего этого ошеломили его.

 * * * * *

Он пошатнулся и снова упал, но на этот раз не потерял сознания.

Наконец, когда он смог дотащиться до насыпи, туда, где
машина висела крест-накрест на трассе, зрелище, которое он увидел, было настолько ужасающим, что он
забыл о своих собственных ранах.

На стороне, противоположной тому месту, где он упал, Берк и Ши лежали бок о бок.
бок о бок, точно так же, как они ходили, работали и сражались годами, и просто
как они проголосовали бы завтра, если бы их пощадили.
Прямо перед вагоном, перекинув ноги через одну перекладину и перекинув шею
через другую, лежали бренные останки Келли босса, окурок от
его черной трубки все еще торчал у него в зубах. Когда Люсьен наклонился, чтобы
поднять беспомощную голову, его собственная кровь хлестала из раны на его
шея, залила лицо и покрыла одежду обмякшего бригадира.
Не находя никаких признаков жизни в начальника, раненых, и по этой
время испуганная, франко-канадский обратил свое внимание на
другие две жертвы. Осознание ужасной трагедии пришло очень быстро
к раненому мужчине. Его первой мыслью было о том, что экспресс уже почти пришел
. С большим трудом ему удалось поставить машину на рельсы,
а затем начались работы по погрузке мертвых. Из уважения к
офис и так в последнее время заполнены Келли, Он был снят первый и размещенных на
перед машиной, его голова покоилась на пальто Люсьена. Затем он положил Берка
на борт, все это время истекая кровью; а затем приступил к более важной задаче -
погрузке Ши. Ши был тяжелым человеком, и к тому времени, Люсьен был ему
на борту он был готов упасть в обморок от истощения и потери крови.

Теперь он должен накачать за небольшой холм; ибо, если срочный должен прийти
круглая кривая и упасть в класс, рука-автомобиль будет в
большую опасность, чем когда-либо.

После долгих трудов он взобрался на вершину холма, горячая кровь
хлестала из его шеи при каждом падении рукояти, и он поспешил дальше


Чтобы показать, как в конце жизни в неё вторгаются мелочи, интересно
услышать, как Люсьен заявляет, что одна из первых мыслей, пришедших ему в голову, когда он увидел три распростёртые фигуры, была о том, что до этого момента крушение принесло республиканцам один голос, а его собственный был под вопросом.

Но теперь у него была более серьёзная работа для мозга, который уже гудел от усталости. В конце пятнадцатиминутного забега он обнаружил, что держится за
ручку скорее для того, чтобы не упасть, чем для того, чтобы помочь
машина. Вечерний ветерок, дувший со склона, помогал ему, так что
машина действительно ничуть не теряла в скорости. Он не смел ослабить хватку;
ибо, если его силы иссякнут и машина остановится, экспресс
промчится сквозь сумерки и унесет его в вечность. Итак, он
продолжал трудиться, ошеломленный, борясь за жизнь, окруженный мертвецами.

Вскоре сквозь стук колес он услышал низкий звук, похожий на
одиночный, сдавленный кашель дворового двигателя, внезапно давшего задний ход. Теперь у него было
ощущение человека, которого окатили ледяной водой, настолько заледенела его кровь.
Повернув голову, чтобы узнать причину задержки (ему показалось, что пилот
запустил двигатель под его машиной), он увидел, как Бёрк, один из мертвецов, вскочил
и уставился ему в лицо. Это было слишком для Люсьена, каким бы слабым он ни был,
и, слегка пошатнувшись, он опустился на пол машины.

 К Бёрку медленно возвращалось сознание. Увидев Ши у своих ног,
бескровного и, казалось, невредимого, он пнул его, сначала легонько, а потом сильнее, и Ши встал. Механически очнувшийся мужчина занял его место рядом с Бёрком и начал качать воду, а Люсьен безвольно лежал между ними.
Келли, рассудили они, должно быть, уже давно мёртв, судя по тому, как он был
уложен.

Когда Шиа убедился, что тот жив, он посмотрел на своего товарища.

"Как ты себя чувствуешь?" — спросил Бёрк.

"Неплохо для трупа. А ты как?"

"О, так себе!"

«Господь милостив к ирландцам».

«Но бедняге Келли не повезло».

«Это очень плохо, — сказал Ши, — что он умер как республиканец».

«Как человек живёт, так он и умирает».

— Да, — задумчиво сказал Ши, — те, кто выживет, должны будут
сесть за стол.

Когда они немного помолчали, Ши спросил: «Как ты их зарядил, Бёрк?»

— Ну... я... наверное, я поднял их на борт. У меня не было лебёдки.

 — Ты поднял меня, Бёрк?

 — Будь я проклят, если знаю, Ши, — сказал Бёрк, глядя вперёд, потому что Келли
двинулся. — Продолжай в том же духе, — добавил он и наклонился над распростёртым
бригадиром. Он приподнял голову Келли, и тот открыл глаза. Он приподнял голову чуть выше, и Келли увидел кровь на его бороде, на сюртуке, на
руках.

"Ты ранен, Келли?" — спросил он.

"Ранен! Боже, я умираю. Разве ты не видишь, как кровь отливает от моего сердца?"
И тогда Бёрк, перекрестившись, осторожно опустил раненую голову.

К этому времени они приближались к месту назначения. Бёрк, видя, что Люсьен
нуждается в помощи, снова взялся за дело и стал помогать качать воду, надеясь добраться до
Шарлевуа вовремя, чтобы обеспечить медицинскую помощь или, по крайней мере, священника для
Келли.

 Когда ручная тележка остановилась перед станцией в Шарлевуа,
сотрудники и потенциальные пассажиры, ожидавшие экспресс, собрались вокруг тележки.

«Зовите врача!» — крикнул Бёрк, когда толпа приблизилась к ним.

Через несколько мгновений мужчина с чёрными бакенбардами, маленькой тростью и в велосипедных брюках, задыхаясь, подошёл к толпе и протиснулся к машине.

— Что случилось? — спросил он, потому что был хирургом в отряде.

 — Ну, один мёртв, один умирает, и мы все более или менее убиты, —
 сказал Ши, оттесняя толпу, чтобы дать доктору место.

 Подняв голову Люсьена, доктор поднёс к его носу маленькую бутылочку,
и раненый очнулся. Сильные, как сказал бы репортёр, «умелые руки» подняли вагон с путей и поставили на платформу рядом с багажным отделением.

 Когда врач привёл в чувство франко-канадца и остановил кровотечение, он взял босса в руки.  Расстегнув одежду мужчины, он обыскал его.
Они искали рану, но не нашли её.

Они буквально раздели Келли до пояса, но на его теле не было ни царапины. Когда доктор заявил, что, по его мнению, Келли вовсе не был ранен, а просто потерял сознание, Келли возмутился.

Конечно, весь этот несчастный случай (серьёзное ранение Люсьена) нужно было расследовать, и вот что выяснили эксперты:

Оловянная торпеда, оставленная на рельсах сигнальщиком, взорвалась от удара колеса
ручной тележки. Кусок олова взлетел вверх и попал Люсьену в шею, нанеся
серьёзную рану. Люсьена выбросило из тележки, когда она сошла с рельсов,
так сильно, чтобы лишить его сознания. Келли Берк и Ши,
выбирая себя, одного за другим, друг потерял сознание в
увидев столько крови.

Люсьен пришел в себя первым, оценил ситуацию, погрузил обмякшие тела и
поплыл домой, и это правдивая история ужасного крушения на
P;re Marquette.




ИСТОРИЯ ОДНОГО АНГЛИЧАНИНА


Молодой англичанин стоял и смотрел, как товарный поезд выезжает из нового
города по новому пути. Зажим, оставленный бригадой рабочих,
зацепился за крепление цилиндра и оторвался.

Тихо ругаясь, машинист спустился вниз и приступил к неприятной работе по
отсоединению вышедшего из строя оборудования. Он не был машинистом. Не все
машинисты могут собрать локомотив. На самом деле лучшие бегуны
- это просто бегуны. Англичанин стоял рядом и, когда увидел, что мужчина
возится с гаечным ключом, протянул руку. Машинист, немного поколебавшись,
отдал ему инструменты, и через несколько минут поврежденный такелаж был разобран
, гайки заменены, и такелаж был передан англичанином в
пожарный, который выбросил его в заднюю часть бака.

"Вы механик?" - спросил водитель.

"Да, сэр", - сказал англичанин, стоя по крайней мере на фут выше
инженер. "Есть работа для меня дорога, если я смогу туда добраться."

"И у вас кончился жир?"

Англичанин был не совсем уверен, но догадался, что "жир" означает Соединенные Штаты.
"Денег" у него не хватает.

"Хорошо, - сказал машинист, - забирайтесь".

Пожарным был голландец по имени Мартин, и с ним англичанину было комфортно.
но англичанин хотел работать. Он хотел помочь запустить двигатель
и Мартин показал ему, как это сделать, сам взяв ее на
холмы. Когда они въехали в городок Э., англичанин подошел
к круглому дому, и бригадир спросил его, приходилось ли ему когда-нибудь
"ездить по железной дороге". Он сказал, что Нет, но он был машинистом. "Ну, я не хочу
вы, - сказал бригадир, и англичанин направился к маленькому
стойка для приема пищи, где обедали железнодорожники. Мартин подвинулся
и освободил для незнакомца место между собой и своим инженером.

"Какая удача?" - спросил тот.

"Не повезло", - был ответ, и без лишних разговоров мужчины поспешили продолжить.
доели.

Им предстояло поужинать и за двадцать минут сменить часовую смену.
Это простой трюк, когда никто не смотрит. Вы приезжаете, ужинаете,
затем регистрируетесь. Это первое, что диспетчер слышит о вас в E.
 Вы меняетесь через двадцать минут и регистрируетесь. Это последнее, что
диспетчер слышит о вас в E. Вы меняетесь ещё через двадцать минут и уезжаете.
Это называется воровством времени, и пусть Бог смилуется над вами, если вас поймают на этом, потому что вам придётся наверстывать упущенное за последние двадцать минут,
прежде чем вы доедете до следующей станции.

 Пока машинист подливал немного масла то тут, то там, чтобы разогнаться,
англичанин подошёл к паровозу.  Он не мог заставить себя спросить
водитель попросил подвезти его еще раз, но в этом не было необходимости.

"Вы не получаете работу?" - спросил Мартин.

"Нет".

"Ну, с этим все в порядке; когда-нибудь ты будешь управлять его железной дорогой".

"Мне не нравится здешний агент, - сказал водитель, - но если бы вы были наверху, на
другом конце двора, с левой стороны, он не мог бы видеть
ты, а я не мог тебя разглядеть из-за пара, идущего из-за сломанного крана.
"

Теперь говорят, что англичане быстро соображают, но этот не соображал;
и когда двигатель загрохотал на последнем переключателе, он забрался в кабину
в облаке пара. Мартин снова поприветствовал его, указав на кресло
на мусорном ящике. Мертвая голова снял пальто, аккуратно сложил его,
положил на ящик и потянулся за лопатой. "Пока нет", - сказал Мартин.
"дерзость - это уже дыры в огне; Я должен получить дозу желтого дыма от de
shtack".

Мертвая голова высунулся из окна, наблюдая, как догорает штабель,
затем Мартин дал ему лопату. На полпути вверх по длинному твердому склону
стрелка на манометре начала двигаться назад. Водитель оглянулся на
Мартина, и Мартин взял лопату. Мертвая голова взобрался на цистерну
и сгреб уголь в яму, которая теперь была почти пуста. В
Через некоторое время они подъехали к городу М.К. в штате Айова, на пересечении дорог, ведущих в Чикаго, Милуоки и Сент-Пол. Здесь англичанину пришлось пересесть в другой вагон. Пункт назначения находился на перекрёстке, в ста восемнадцати милях от них. Машинист отвёл агента в сторону, тот написал что-то на маленьком клочке бумаги, аккуратно сложил его и отдал англичанину. «Это может вам помочь, — сказал он, — будьте
— Быстрее, они только что тронулись, бегите!

Запыхавшись, англичанин запрыгнул в вагон, который уже
развивал скорость десять миль в час. Проводник развернул газету, прочитал
Он взял его, оглядел англичанина и сказал: «Хорошо».

Уже почти стемнело, когда поезд прибыл в У., и мертвец
проследовал за проводниками в неокрашенный сосновый отель, где все
с жаром принялись за работу. У двери за маленьким высоким столом
стоял человек, принимавший деньги, но когда англичанин предложил
заплатить, он сказал: «За вас уже заплатили».

«Не за меня; здесь меня никто не знает».

"Тогда, Ф дьявола не знаю вас лучше, чем я, ты проиграл, молодой
человек," сказал хозяин. "Но кто-то позвонил вам и сказал: "Я плачу
за него". Это не то, из-за чего стоит поднимать шум. Это не имеет никакого значения.
мне разница, будет ли это Том и Джерри что платит, пока
каждый представляет".

"Ну, это смешно страны", - размышлял англичанин, как он прогуливался
в магазин. Теперь, когда он услышал голос бригадира с его
музыкальными нотками, выдававшими в этом человеке британца с Высокогорья, его
сердце возрадовалось. Шотландец выслушал рассказ незнакомца без
каких-либо признаков эмоций или даже интереса; и когда он узнал, что этот человек
"никогда не работал по железной дороге", но всю свою жизнь провел в британской
На государственной службе он сказал, что ничего не может для него сделать, и ушел
прочь.

Молодой человек сел, подумал и решил, что обратится к главному механику. На следующее утро он нашёл этого чиновника за его столом и рассказал свою историю. Он только что приехал из Англии с женой, тремя детьми и несколькими долларами. «Всё в порядке, — сказал главный механик. — Я дам вам работу в понедельник утром».

Это была суббота, и в течение дня первый бригадир, с которым англичанин
разговаривал, сообщил ему, что если он вернётся в Э., то сможет найти
работу. Молодой человек показал это сообщение мастеру-механику. «Я должен
— Я бы хотел работать на вас, — сказал он. — Вы были очень добры, предложив мне работу после того, как бригадир отказал мне, но моя семья живёт неподалёку. Они в двухстах милях отсюда или даже больше.

— Я понимаю, — сказал добросердечный чиновник, — и вам лучше вернуться в Э.

Англичанин потёр подбородок и посмотрел в окно. Поезд, стоявший на станции и вот-вот готовый отправиться, довёз бы его обратно до
перекрёстка, но он не сделал попытки сесть в него, и машинист,
увидев это, понял, о чём думает молодой человек.
"У вас есть транспорт?" спросил он. Незнакомец, улыбаясь, покачал
головой. Повернувшись к своему столу, мастер-механик выписал пропуск на перекресток
и телеграмму с просьбой перевезти его через Центральную автомагистраль Айовы
от перекрестка до города Э.

В то воскресенье молодой человек сказал своей молодой жене, что новая страна - это
"все в порядке". Все доверяли друг другу. Чиновник предоставил бы
незнакомому человеку бесплатный проезд; служащий станции мог бы выдать вам пропуск, и
даже машинист мог бы перевезти человека, не спрашивая разрешения.

Он не знал, что все эти люди, кроме мастера-механика, нарушили
правила дорожного движения и поставили под угрозу свое положение и шанс
продвижения по службе, помогая ему; но он чувствовал, что находится среди хороших, добросердечных людей,
и все равно поблагодарил их.

В понедельник утром он пошел на работу в маленький магазинчик. Вскоре
он стал одним из самых надежных людей, нанятых в этом заведении. "Как вы
ремонтируете локомотив?" он спросил мастера. "Здесь", - сказал мастер;
"от этой точки до той".

Это было все, о чем просил англичанин. Он протянул линию между заданными
точками и приступил к работе.

Через два года после этого город М. предложил железнодорожной компании пожертвовать 47 000 долларов, если новый механический цех будет расположен там, если в нём будет пар и оборудование будет работать в первый день января следующего года.

 Главный механик поручил работу по установке оборудования после того, как были возведены стены и перекрыто помещение, главному механику подразделения, который поручил местному бригадиру закончить работу вовремя, чтобы получить субсидию.

Лучшие месяцы года прошли, прежде чем началась работа. Наступили холода,
а несколько мужчин, возившихся поблизости, продрогли от осенних ветров, которые
завывали в дверях без ставней и окнах без стекол.
Наконец бригадир отправил англичанина в М., чтобы помочь поднять
машин. Он был новичком и, следовательно, должен был принимать сигналы
от старейшего человека на работе, своего рода "соломенного босса".

Начальник мостика - местный глава деревообрабатывающих предприятий - увидел, что
Англичанин озирается по сторонам, и двое мужчин разговорились. Там не было никакого мастера
, но англичанин решил, что он все равно должен работать; поэтому он
и начальник плотников натянул верёвку для лебёдки, и пока
бригада плотников устанавливала распорки и кронштейны, англичанин
соединил лебёдку, и через несколько дней она была готова к подъёму. Однажды
утром, когда молодой человек работал и насвистывал, начальник плотников
пришёл с джентльменом в военной форме, который, казалось, был здесь
хозяином. «Откуда ты?» — спросил новичок у машиниста.

— Из Англии, сэр.

 — Ну, это и так понятно. Откуда вы приехали сюда?

 — Из Э.

 — Что ж, сэр, не могли бы вы закончить эту работу и подать пар сюда на первой
января?"

Англичанин покраснел, ибо он был смущен, и взглянул на дерево
босс. Затем, окинув взглядом почти пустой цех, он сказал
что-то о мастере, который отвечал за работу. "Черт бы побрал этого
мастера", - сказал незнакомец. - "Я с тобой разговариваю".

Молодой человек снова покраснел и сказал, что мог бы работать по двенадцать-четырнадцать
часов в день какое-то время, если бы это было необходимо, но ему не хотелось давать
каких-либо опрометчивых обещаний относительно общего результата.

"Послушайте, - сказал хорошо одетый мужчина, - я хочу, чтобы вы взяли на себя ответственность
за эту работу и закончили ее; наймите столько людей, сколько сможете, и
свистни здесь в новогоднее утро - ты понимаешь?

Англичанин думал, что понял, но он с трудом мог в это поверить. Он
взглянул на деревянного босса, и лесной босс кивнул головой.

"Я сделаю все, что в моих силах, - сказал англичанин, набравшись храбрости, - но я бы хотел
знать, кто отдает эти приказы".

"Я генеральный менеджер", - сказал мужчина. "А теперь пошевеливайтесь", - и
он повернулся и вышел.

Не следует думать, что генеральный директор ничего не видел
замечательный молодой человек, кроме того, что он был шести футов и имел хорошее
Лицо. Дело в том, что мастер по заготовке древесины увеличил запасы англичанина
до того, как Управляющий увидел его.

Путь англичанин не был усыпан цветами на ближайшие
месяцев. Любое количество мужчин, которые были на дороге, когда он был в
Английский флот-Ярда считают, что они должны были Этот маленький
акции. Местные мастера на конвейере увидели в молодом англичанине
будущего мастера новых цехов, и ни один мужчина не старался изо всех сил, чтобы
помочь незнакомцу. Но, несмотря на все препятствия, магазин рос изо дня в день
, из недели в неделю; так что, когда старый год подошел к концу,
оборудование становилось на свои места. Молодой мастер, хотя и был трудолюбивым
работником, всегда был приятен в общении с работниками, и
вскоре у него появилось множество друзей. Там всегда много
дополнительная работа в конце большая работа, и теперь, когда Рождество наступило там
было еще многое сделать. Люди работали день и ночь. Котел, который был
приехать из Чикаго было ожидать в течение некоторого времени. Все было в
готовности, и он может быть настроен в день; но он не пришел.
За письмами-трассировщиками, отправленными после этого, последовали телеграммы;
наконец, он был обнаружен в развалинах на кукурузном поле в Иллинойсе в
последний день года.

Очень многие чиновники были в отъезде, и служба в целом была
деморализована во время праздников, так что об ассигнованиях, над которыми работал в М.
Англичанин, на данный момент было забыто;
цеха были достроены, оборудование установлено, но не было котла, чтобы
кипятить воду для получения пара.

В ту ночь, когда жители М. провожали старый год и встречали
новый год, молодой англичанин с отрядом мужчин разрушал
насосная рядом со станцией. Маленький вертикальный котел был демонтирован
и помещен в механические мастерские, а вместе с ним был приведен в действие маленький двигатель
который вращал длинный трубопроводный вал.

На рассвете они протянули через крышу длинную трубу, привинтили к ней паровозный свисток
, и в шесть часов утра Нового года паровозный гудок был
новый свисток на новых магазинах в М., штат Айова, прозвучал в новом году.
Кстати, он обошелся городу в 47 000 долларов.

На этом было бы неплохо закончить эту историю, но соблазн велик
рассказать остальное.

Когда магазины были открыты, молодой англичанин был мастером. Это было
всего около двадцати пяти лет назад. Вскоре его повысили в должности.

В 1887 году он перешел в Центральный округ Висконсина. В 1890 году его произвели в
Инспектор по технике на трассе Санта-Фе, одной из самых длинных
дорог на земле. Он начинается в Чикаго, сильный, как мужское запястье, с
указательного пальца на Сакраменто, Сан-Франциско, Сан-Диего и Эль-Пасо, и
большого пальца, касающегося залива в Галвестоне.

Пробег системы в то время был равен половине пробега системы в
Великобритании; а в платежной ведомости компаний было на десять тысяч больше
мужчин, чем было тогда в армии Соединенных Штатов. Полторы тысячи мужчин
и мальчиков каждое утро заходят в главные магазины Топики. Они работают
четыре часа, съесть обед, послушать лекцию или короткую проповедь в
конференц-зал-место, над магазинами, работы еще четыре часа, и уйти
три тысячи долларов лучше, чем они были бы, если бы они
не работал.

Эти магазины сами по себе напоминают маленький город. Здесь есть идеальная система водоснабжения
, пожарная команда с пожарными постами, где спят пожарные, полиция,
и кинолог.

Здесь они изготавливают из дерева, железа, латуни или стали всё, что нужно компании,
от девяностотонного локомотива до одноствольной мышеловки,
и всё это под присмотром англичанина, который приехал в Америку с хорошей женой
и тремя детьми, с хорошей головой и двумя руками. Этого человека зовут Джон
Плейер. Он изобрёл грузовик Плейера, ручной вагончик Плейера,
лягушку Плейера и множество других полезных приспособлений.

Эта простая история о непритязательном человеке выходила отрывками по мере того, как
специальный поезд мчался по гладкому пути, а генеральный директор
поговорил с директором-резидентом, а главный суперинтендант поговорил
со своим помощником, который не так давно был кондуктором рабочего поезда
в котором Г.С. работал тормозом. Я два дня воровал
эту историю, пока старший механик краснел.

Он также рассказал, что мужчина в брюках с высоким вырезом и в молочных пятнах на ботинках
вошел в его офис, когда он занял свою первую должность в качестве
мастер-механик и протянул руку, улыбаясь: "Ну, ты меня еще не знаешь
, не так ли? Я Мартин, пожарный; я уже бросил ранчо, и мне
нужна работа ".

Мартин сразу же нашел работу. Вскоре его тоже убили; но
это часть бизнеса на новой дороге.

Рядом с магазинами в Топеке находится организация "Христианская молодежь железной дороги".
Здание ассоциации. Они расширяли его, когда я был там. В Канзасе нет
"салунов", поэтому Плейер и его компания помогают мужчинам
обеспечивать другие развлечения.




В ОГРАНИЧЕННОМ КОЛИЧЕСТВЕ


Однажды вечером субботы, не так давно, я спустился на станцию в
Город Онтарио взять Международного общества Монреаль. Она была на
на доске пять минут в опале. "Ха!" - проворчал рекламный ролик
путешественник. В вышеупомянутом городе Онтарио было воскресенье, и должно было быть
Воскресенье в Торонто, в сторону которого он направлялся. Даже если бы мы были вовремя
мы не должны были приходить раньше 9.30 - слишком поздно для церкви, слишком рано для того, чтобы
ложиться спать, а салуны все закрыты и заперты на засовы. И все же этот неугомонный путешественник
волновался и горевал, потому что мы обещали прибыть в Торонто
с опозданием на пять минут. К несчастью для составителей поездов,
она опоздала на семь минут, когда подъехала и остановилась, чтобы мы
сели. Поехали хорошо, но на восточной станции мы отстали
снова. Люди из Пуллманов ввалились в вагон-кафе и
заполнили вагоны-библиотеку и гостиную. Неугомонный путешественник
снова щелкнул часами, поймал за рукав проходившего мимо машиниста и
спросил: "В чем дело?" и кондуктор ответил: "Жду поезда № 5". Пять
проходили минуты, и ни одно колесо не поворачивалось; шесть, восемь, десять минут - и ни звука.
приближающегося экспресса, направляющегося на запад. Впереди мы могли слышать
хлопанье отдуваемого снаряда; черный летун был таким же беспокойным, как
толстый барабанщик, который щелкал часами, ворча "Ха" и умываясь
Сдержанное ругательство, приправленное _какао-нуар_.

Восемнадцать минут, и № 5 прошёл. Когда огромный чёрный паровоз снова
заставил их двигаться, до беды оставалось двадцать пять минут. И как же
этот водитель проходил повороты! Нетерпеливый путешественник снова
щёлкнул часами и сказал, отказываясь от утешений: «Она никогда не доберётся».

Может быть, толстый и раздражительный барабанщик сумел договориться с машинистом, или, может быть, у последнего была несчастливая семья или страховой полис; а может быть, он просто был дьяволом
веди машину. В любом случае, он хлестался, что штраф поезд из Пульманов, кафе, салон и
автомобили помощью этих мирных, lamplighted, соблюдение Шаббата города Онтарио
как будто весь сериал был стоить не более семи долларов, а его
собственной жизни.

На длинном диване в библиотечном вагоне спал упитанный юрист.
мне и не снилось, что юрист-политик может спать так. Один
охотничий М.П. — мне сказали, что это двойная П. — в последнее время
лишал этого самого адвоката хорошего отдыха, и он изо всех сил старался
наверстать упущенное. Я чувствовал, как спавшая собака хлопала
подушкой.
в отношении мяч железнодорожных когда мы свернули на совершенно разбили кривые,
и маленький полу-дрожью, что говорит обучающихся путешественник, который человеку
впереди движется на милю-сообщения, по крайней мере, один раз в минуту. На
первой остановке, проехав двадцать пять миль, толстый барабанщик снова взглянул на часы
но он не сказал "Хм". Мы отыграли пять минут.

Несколько пассажиров пронесся здесь, и еще несколько человек полезли вверх; и мы
пунктирная, сверля темноту. Я снова заглянул к адвокату, потому что мне
хотелось поговорить с ним; но он все еще спал сном мертвеца.
добродетельный, с электрическим светом, падающим на его запрокинутое детское личико, он
постоянно напоминает мне покойного Тома Рида.

 Одна моя знакомая укладывала одного из своих детей спать в нижнем 2-м классе, когда мы
проехали по обратной кривой, похожей на «Уайт Хорс»
 в Питерборо. Ребёнок, которого укладывали в нижний 2-й класс, оказался в 4-м.
«Не волнуйся, — сказала его мать, — у нас хватит на всех», — и она оставила его в четвёртом ряду, а следующий посадила во второй, и так далее.

 На следующей остановке, где вы «Y» и возвращаетесь в город, люди,
нетерпеливо выстроившиеся в очередь, были готовы сесть в «Лимитед».  Когда мы развернулись,
снова переключатели, мы опоздали всего на десять минут.

Всякий раз, когда отважный водитель снижал скорость, я слышал
шипение пара через предохранительный клапан над задней частью черного
летя, я почувствовал, как фланцы упираются в перила, и
небольшую характерную дрожь вагона.

В настоящее время дети были все Abed; и от койку двухъярусной затолкала их
в, поцеловали их на ночь, а потом обнимала вниз рядом с последним одно,
светловолосая девушка, которая, казалось, поймали и держали, в волосах и в
ее глаза, солнце на три коротким летом, через которые она
прошло.

Я снова подошла и встала у дивана, на котором лежал адвокат, но у меня не хватило смелости разбудить его.

Серебряная луна взошла и осветила рябь на озере, которое лежало под моим окном, когда последние посетители вышли из вагона-ресторана. Наш паровоз скользил вдоль берега спящего озера, словно огромная чёрная бескрылая ночная птица. Вскоре я почувствовал запах лягушек из Южного Паркдейла, и когда
из её горячего горла вырвалось «Торонто», толстый и раздражённый путешественник
открыл свои большие золотые часы. Он не щёлкнул ими, а посмотрел на циферблат.
открытое лицо и почти улыбка; потому что мы приближались к Торонто в такт шагам времени
.

Я вышел из машины, потому что меня заинтересовал толстый барабанщик. Я
хотел увидеть, как он встретит ее, и взять ее за руку, и сказать ей, каким
действительно, по-настоящему хорошим мужем он был, и как он спешил домой. Когда
он спускался по короткой лестнице, к нему подошел друг и сказал "Спокойной ночи",
там, где мы говорим "Добрый вечер". "Привет, Билл", - сказал толстый барабанщик. Они
Лениво пожали друг другу руки. Толстяк зевнул и спросил: "Что-нибудь делаешь?"
"Ни малейшего, - ответил Билл. "Тогда, - сказал Джим (толстяк), - давайте
поднимитесь в "Кинг Эдуард", сядьте и хорошенько покурите в тишине ".




ЗАВОЕВАНИЕ АЛЯСКИ


Непосредственно под человеком с деньгами, который жил в Лондоне, был
президент в Чикаго; затем шел главный инженер в Сиэтле,
инженер по размещению в Скагуэе, подрядчик в сортировочном лагере и
Хью Фой, "босс" строителей. И все же, несмотря на все это
огромное расслоение, Фой был крупным человеком. Чтобы быть уверенными, ни один из этих
мужчины произошло своих позиций по чистой случайности. Они были людьми
характер и сила духа, способен на большие жертвы.

Мистер Клоуз из Лондона знал, что его партнёр, мистер Грейвс из Чикаго,
будет хорошим человеком во главе такого холодного и безнадёжного предприятия, как
Клондайкская железная дорога; а мистер Грейвс знал, что Эрастус Корнинг Хокинс,
который осуществил несколько крупнейших инженерных проектов на Западе,
был тем человеком, который построит эту дорогу. Последний выбрал в качестве инженера-топографа Джона Хислопа, героя, одного из немногих выживших в той безумной и отважной экспедиции, которая около двадцати лет назад отправилась исследовать маршрут для железной дороги, поезда которой должны были пересекать Большой Каньон
Колорадо, где, если не считать журчания водопада, царит только тень,
тишина и вечный звёздный свет. Хени, жилистый, крепкий, отважный
канадский подрядчик, заключил устное соглашение с главным инженером и
вместе с Хью Фоем, своим прорабом, начал прокладывать то, что они
назвали Уайт-Пасс и Юконской железной дорогой. Начиная с того места, где река Скагуэй, омывающая кости, рассказывает о своих бедах приливным водам в устье прекрасного рукава Тихого океана, называемого каналом Линн, они спускаются по разбросанным поселениям к тому месту, где сегодня стоит город.
Прорвавшись сквозь густой еловый лес, они начали взбираться на холм.

Когда новость о прорыве дошла до Сиэтла и Чикаго,
а оттуда в Лондон, консервативные капиталисты, которые подозревали «Близких
братьев и компанию» и всех их сообщников в этом безумном плане,
пришли к выводу, что болезнь неизлечима.
Но бесстрашные строители на оживлённом поле, где кипела работа,
продолжали копать и выравнивать, взбираться и вбивать колья, взрывать и
строить, не теряя мужества и не впадая в отчаяние. Под навесом, с которого капало
Хокинс, Хислоп и Хени пробирались по леднику, и пока они отмеряли
километры и отмечали уклон синими меловыми метками там, где нельзя было
вбить колья, за ними следовал Фой со своей армией взрывников и строителей. Когда
разведчики добрались до глубокого бокового каньона, они спустились вниз,
вскарабкались на противоположный склон, сориентировались и начали
сначала. В одном
месте главная стена была настолько крутой, что инженеру пришлось
подняться на вершину, спустить человека на верёвке, чтобы тот
разметил скалу для взрывников, а затем снова поднять его наверх.

Когда они начались, была весна, и в течение долгих дней того
короткого лета инженеры исследовали, наносили на карту и определяли местонахождение; и всегда,
совсем рядом с собой, они могли слышать ровный рев фейерверков Фоя, когда
опытные бластеры взрывали большие валуны или разрушали уступы
огромные скалы, преграждавшие путь железному коню. Время от времени,
когда альпинисты и строители заглядывали вниз, в неровный каньон, они
видели длинную вереницу вьючных животных, двуногих иdrupeds, - некоторые копытные и
какой-то рогатый, кровотечение, какие-то слепые,--спотыкаясь и шатаясь,
обмороки и падения, сильнейшего боролись за след и обретения
саммит, откуда ясно, зеленые воды могучий Юкон бы носить
они отправятся в Доусон,--Мекке все эти безумцы. Каждый раз, когда
дорожники бросали взгляд на вьючные составы, они видели сотни машин стоимостью в
тысячи долларов, проезжающих мимо или ожидающих транспорта
транспорт в Скагуэе, и каждый напрягал все нервы, чтобы завершить
работайте, пока светит солнце.

К середине лета они начали ценить тот факт, что это должно было быть
тяжелая работа. Когда цветы отцвели на южных склонах, они не были
более чем на полпути вверх по холму. Каждый день солнце ниже всего
каналов, все на грядущих были короче, чем вчера, и нет
не был человек, среди них с оттенком настроения, или чувство
красивая, но вздохнул, когда цветы умерли. Да, они научились
любить эту девушку, Саммер, которая появилась с юга, улыбнулась им
какое-то время пела, вздыхала, улыбалась еще раз, а затем танцевала внизу
снова Линн.

«Я вернусь, — казалось, говорила она, выглядывая из-за плеча ледника, стоявшего у входа на сцену. — Я вернусь, но прежде чем я вернусь, на этой грубой сцене, такой новой для вас, будут происходить странные вещи и звучать странные звуки». Во-первых, у вас будет короткий сезон мелодрамы с меланхоличным парнем по имени Осень, великолепно одетым в зелёное и золотое, с брызгами и мазками лаванды и кружева, но грустным, сладко грустным и всегда вздыхающим, потому что жизнь так коротка."

С ещё более грустной улыбкой она поцеловала свои розовые пальчики и ушла, — ушла
с её роскошными нарядами, папоротниками и цветами, её тихими, нежными вздохами
и солнечным небом, и не было ни одного мужчины, который не скучал бы по ней, когда она уходила.

 Осенняя сцена, хоть и мрачная и печальная, была далека от уныния, но
все они чувствовали перемены.  Джон Хислоп, казалось, чувствовал их сильнее, чем все остальные, потому что он был не только глубоко религиозен, но и глубоко влюблён. Его
самый близкий и дорогой друг, Хени — весёлый, жизнерадостный Хени — знал об этом и тихо ругался всякий раз, когда пароход прибывал без письма из
Миннеаполиса — долгожданного письма, которое сделало бы Хислопа лучше
или того хуже. В конце концов это случилось, и Хислоп был счастлив. Со своим конём, собакой и бутербродом — но никогда с ружьём — он совершал долгие прогулки к озеру Линдерман, в Беннетт или через Атлин. Когда местность становилась слишком труднопроходимой для коня, его привязывали у ручья, а верная собака присматривала за ним, пока следопыт взбирался наверх, к орлам.

 Тем временем Фой продолжал стучать. Время от времени какой-нибудь грязный пешеход
спускался по склону, рассказывал дикую историю о богатых залежах, и
сотня человек бросала работу и отправлялась в горы.
и ругались, и уговаривали по очереди, но безрезультатно, потому что они были похожи на стадо быков, которых так же легко напугать. Когда в лагере начался бунт, Фой потерял пятьсот человек за считаные минуты. Десятки землекопов побросали свои инструменты и пустились наутёк. Золотоискатель, рассказавший эту историю, указал большим пальцем через плечо в нужном направлении. Никто не подумал спросить, как далеко. Многие забыли
отпустить, и кирки и лопаты Хени, стоимостью более доллара каждая,
ушли вместе с толпой. Когда обезумевшая толпа устремилась вперёд, привязанные
Бластеры перерезали тросы, которыми их привязали к холмам, и каждый из них ускакал прочь, волоча за собой кусок верёвки.

Задыхаясь, они пронеслись по прерии, эти обезумевшие от золота Кокси, без
бублика или одеяла, без корочки или крошки, многие без цента или даже без
потёртого места, где в их грязных комбинезонах спал цент.

Когда Фой исчерпал запас английских, ирландских и аляскинских слов,
желая мужчинам удачи в той или иной степени, он собрал остатки
своей армии и начал снова. Через день или два беглецы начали
возвращаться, голодные и усталые, и каждый, кто принёс кирку или лопату,
повторное трудоустройство. Но сотни продолжал к озеру Беннетта, а оттуда по
вода вверх или руку, чтобы страна Atlin, и многие из них еще не
вернулись за время проверки.

Осень шла на убыль. Счастливые жены молодые инженеры, которые были
палаточный вдоль линии летом, смотрел, как полевые цветы увядают
с чувством одиночества и глубокой тоски по их отважный,
сильными конечностями мужей, которые были далеко в облака застилают холмы; и
они тоже жаждали, для прочих близких в низинах их
детство. Бластеры Фоя и строители застегнули свои пальто и пряжки
вниз, чтобы согреться. Внизу они могли слышать громкие выкрики ненормативной лексики, когда
трейлеры, упаковщики и паломники гнали своих немых рабов по
тропе. Вверху, среди скал, выл и стонал ветер, постоянно
напоминая им, что зима не за горами. Ночи были длиннее, чем
дни. Рабочий день был сокращен с десяти до восьми часов, но заработная плата
рабочих была повышена с тридцати до тридцати пяти центов в час.

Однажды черное облако занавешенными в каноне, и рабочие посмотрел
от их кирок и буров, чтобы найти, что это был ноябрь, и ночью. В
Весь театр, сцена и всё остальное внезапно погрузилось во тьму, но по странному, жуткому шуму за кулисами они поняли, что началась великая зимняя трагедия. Лошадь и собака Хислопа пошли по тропе. Хокинс, Хислоп и Хени ходили взад-вперёд среди солдат, как командиры перед боем. Фой подшучивал над рабочими и давал им больше верёвок, но ничто не могло развеять всеобщее чувство страха, которое, казалось, охватило всю армию. Эта странная
Аляска, такая дикая и величественная, такая прохладная, милая и солнечная летом, такая
странно грустная осень, - эта переменчивая, малоизвестная Аляска, которая
казалось, была обречена на то, чтобы ее когда-либо неправильно понимали, либо превозносили, либо лгали о ней
- что бы она с ними сделала? Как жестоко, как холодно, как странно, как
злобно дикой зимы должны быть! Большинство людей храбры, и целая армия
храбрецов выдержит большую опасность, когда Божий светильник осветит поле боя; но
самое отважное сердце боится темноты. Эти люди были сильно напуганы, все до единого
и все же никто не хотел сдаваться первым, поэтому они
стояли на своем. Они работали с волей, рожденной отчаянием.

Ветер хрипло завывал. Температура упала до тридцати пяти градусов ниже нуля,
но люди, укрывшись в защищенных местах, продолжали работать. Иногда
они трудились весь день, расчищая снег с насыпи, построенной накануне,
а на следующий день ее, вероятно, снова заметало. Иногда
задача казалась невыполнимой, но Хени пообещал, что они достроят
дорогу до вершины Уайт-Пасс без остановки, и Фой пожал Хени руку
через стол в отеле «Пятая авеню» в Скагуэе.

Временами ветер дул так сильно, что мужчинам приходилось держаться за руки;
но они продолжали копать между взрывами и вскоре были готовы начать наводить мосты через ущелья и глубокие каньоны. Однажды — или, скорее, однажды ночью, потому что тогда не было дней, — повар из лагеря, обезумевший от холода и бесконечной ночи, ушёл умирать. Хислоп и Хени нашли его, но он не хотел, чтобы его утешали. Он хотел уйти, но Хени сказал, что его нельзя оставлять. Он умолял оставить его одного, чтобы он поспал в
тёплом, мягком снегу, но Хени привёл его в чувство и отвёл в
лагерь.

 Преждевременный взрыв унёс человека в вечность.  Ветер завыл ещё сильнее
тоскливо. Снег заносило все глубже и глубже, и однажды они обнаружили
что в течение многих дней они взрывали лед и снег, хотя они
думали, что сверлят скалу. Heney и Фуа сталкиваются друг с другом в
тусклый свет палатка лампа в ту ночь. "Мы должны отказываться?" - спросил
исполнитель.

- Нет, - медленно, шепотом сказал Фой. - Мы будем строить на снегу, потому что
он твердый и безопасный, а весной мы его разберем и сделаем
дорожное полотно.

Они так и сделали. Они соорудили и уложили шпалы на снег, укрепили их балластом
со снегом и ездили по этой колее до весны без происшествий.

Они медленно преодолевали расстояние, но ужасное напряжение сказывалось на людях
и на банковском счете. Президентом компании был почти
постоянно путешествуя между Вашингтоном и Оттавой, изредка останавливаясь и
снова в Лондоне еще мешок золота, ибо они были
тают там в полярную ночь-в буквальном смысле, сжигают его, были
эти dynamiters из Фой.

Задумать этот великий проект, воплотить его в жизнь, представить в
Лондоне, получить средства и необходимые концессии от двух правительств
провести обследование, построить и запустить локомотив на Аляске
Год, прошедший с момента первого радостного возгласа счастливого клондайкера, стал огромным достижением, но по сравнению с работой, которая стояла перед президентом в то время, это было то, что Хени назвал бы «лёгкой прогулкой». 20 июля 1897 года в Уайт-Пасс был вбит первый колышек; всего год спустя по дороге проехал первый паровоз. Не раз случалось так, что финансовые спонсоры теряли веру в предприятие и в будущее страны, но президенту компании всегда удавалось вернуть их доверие, потому что они никогда
потеряла веру в него или в его способность видеть то, что было невидимо для большинства людей
. Летом, когда еженедельные отчеты показали в миле или более или
менее проложенных рельсов, это было не так трудно; но когда дни прошли в
поставив одну согнутую в мост, и недели употреблять переключатель
еще в защемление из-каньон, трудно было убедить здравомыслящих мужчин, которые
бизнес-смысл требовал, чтобы они наваливают больше топлива. Но они сделали это;
и по мере продолжения работы тем, кто интересовался подобными
начинаниями, стало очевидно, что не все герои Белого перевала были в
горах.

Помимо стихийных бедствий, которые постоянно досаждали строителям, в ту зиму у них были и другие заботы. У Хокинса случился пожар, который уничтожил все офисы компании, а также все его карты, заметки и записи о съёмках. У Фоя была забастовка, спровоцированная в основном завистливыми упаковщиками и грузчиками; и между забастовщиками и их пособниками, а также настоящими строителями, которые сочувствовали компании, происходили рукопашные бои.

Брайдон-Джек, прекрасный молодой человек, которого отправили в качестве инженера-консультанта
для защиты интересов акционеров, хлопнул в ладоши.
руки ко лбу и упал лицом вниз в снег. Товарищи
отнес его в свою палатку. Он молчал, страдал, возможно, для
день или два, но ничего не сказал. Следующей ночью он скончался. Его
жена ждала в Ванкувере, пока он не закончит свою работу на Аляске
и не поедет домой к ней.

С печалью и тяжестью на сердцах Хокинс, Хислоп и Хини вернулись к себе.
где Фой и его люди продолжали бой. Они казались множеством больших светлячков с тусклыми белыми огоньками, которые раскачивались на ветру. Тогда была почти ночь. Бог и его солнечный свет казались
чтобы покинуть Аляску. Раз в двадцать четыре часа маленький огненный шар, красный, круглый и далёкий, проплывал над каньоном, тускло освещая их обеденные столы, а затем исчезал за огромным ледником, охраняющим ворота на Клондайк.

 Когда дорога приблизилась к вершине, Хени заметил, что Фой нервничает и сильно кашляет. Он наблюдал за стариком
и заметил, что тот плохо ест и очень мало спит.
Хени попросил Фоя отдохнуть, но тот покачал головой.  Хокинс,
Хислоп и Хени обсудили это в палатке Хислопа, позвали Фоя,
и потребовал, чтобы он спустился и вышел. Фой постоянно кашлял, но
сдерживался достаточно долго, чтобы сказать троим мужчинам, что он о них
думает. Он усердно и добросовестно работал, чтобы завершить
работу, и теперь, когда оставалась только одна миля, которую нужно было
оградить, неужели они отправят старика вниз по склону? «Я не сдвинусь с места», — сказал Фой, глядя на своих друзей;
- и когда вы, джентльмены, во вторник, в среду, будете одерживать победу на вершине холма
, Хью Фой вас разделает. Ты понимаешь это,
сейчас?

Фой оперся на шест палатки и сильно закашлялся. Его глаза были полны
остекленевший, и его лицо покрылось багровым румянцем, который появляется при лихорадке.

"Хватит об этом!" - сказал главный инженер, пытаясь выглядеть суровым. "Возьмите
это послание, подпишите его и немедленно отправьте".

Фой поймал кусочек белой скрепки и прочел:--

 "КАПИТАН О'Брайен,

 СКАГУЭЙ.

 «Приготовьте для меня место на «Розали».

Они думали, глядя на него, что старый дорожник вот-вот
разорвёт бумагу своей грубой правой рукой; но внезапно его лицо
просияло, он потянулся за карандашом и сказал: «Я сделаю это», а когда
добавил "следующая поездка" к сообщению, подписал его, сложил и отнес
оператору.

Так получилось, что, когда на вершине был вбит последний шип, на
20 февраля 1899 года, как старый начальник цеха, который изгнал первых, погнали
последние, и это было _his_ последний всплеск, как хорошо. Доктор Уайтинг догадался, что это
пневмония.

Когда дорога к озеру Беннет была завершена, владельцы приехали сюда
посмотреть на это; и когда они увидели, что было сделано, несмотря на предсказание
что Доусон мертв и что бум на мысе Ном будет равняться взрыву на
На Клондайке они санкционировали строительство еще ста миль дороги
, которая соединится с Юконом ниже страшных порогов Белой Лошади
. Джек, Фой и Хислоп ушли; а когда Джон Хислоп скончался
Запад потерял одного из самых скромных и непритязательных, но в то же время одного из
лучший и храбрейший, один из самых чистых духом людей, которые когда-либо видели солнце.
садится за снежный хребет.




НОМЕР ТРИ


Однажды зимней ночью, когда экспресс, направлявшийся на запад, отходил из Омахи, на борт поднялся
пьяный мужчина. Молодой суперинтендант, стоявший на
на задней платформе он схватил мужчину за шиворот и потащил вверх по ступенькам.

Поезд, от цистерны до задних фонарей, был битком набит
пассажиры - люди, возвращавшиеся домой или в другие места, чтобы провести Рождество. Впереди
экспресс-вагоны и багажные вагоны были забиты багажом, узлами, коробками,
безделушками и игрушками, каждая из которых должна была порадовать чье-нибудь сердце завтра.
Завтра был канун Рождества. Он должен был видеть, что эти пассажиры
и их драгоценный груз, уже на день позже, У, через, что
Суперинтендант был покидая свой домашний очаг, чтобы перейти дорогу.

Снег кружился над равниной, холодный и мокрый, залепляя
окно и размывая свет фар чёрного локомотива, который с трудом
взбирался по изгибам и поворотам новой железной дороги. То тут, то там
в укромных местах сбивались в стада бизоны, чтобы укрыться от
бури. То и дело с рельсов спрыгивала антилопа или одинокий койот
прятался в тени телеграфного столба, когда тусклый свет фар
освещал полосу отчуждения. На каждой остановке суперинтендант спрыгивал,
оглядывался и запрыгивал в последний вагон, когда поезд снова трогался.
В какой-то момент он обнаружил, что его место занято, как и его пальто,
которое осталось висеть на спинке. Вор был обнаружен на
слепой багаж и повернулся к "маршал Сити" на следующей
стоп.

После снова садилась в поезд, смотритель пошел вперед, чтобы найти
место в экспресс-авто. Было уже около полуночи. Они въезжали в
поселение и проезжали через новые процветающие города, которые строились
ближе к концу раздела. Возле двери посыльный поставил
маленькую зеленую рождественскую елку, а вокруг нее стояли красные санки,
кукольная коляска, несколько игрушек и несколько посылок. Если бы светловолосая кукла в
маленькой игрушечной коляске перевернулась, посыльный поставил бы её
снова; а передавая груз, он старался не сбить ветку с дерева. Он был так сосредоточен на выполнении этой
задачи, что забыл о суперинтенданте и вздрогнул и чуть не уставился на него,
когда тот крикнул, что посыльный немного задержался с деревом.

— Это не моё, — печально сказал он, качая головой. — Оно принадлежит тому, кто
украл твоё пальто.

— Нет! — воскликнул суперинтендант, подходя к игрушкам.

 — Если бы он только спросил меня, — сказал посыльный скорее самому себе, чем суперинтенданту, — он мог бы взять мою, и я был бы рад.

 — Вы знаете этого человека?

«О да, он живёт по соседству со мной, и мне придётся встретиться с его женой и солгать ей, а потом встретиться со своей собственной, но я не могу ей лгать. Я скажу ей правду и получу взбучку за то, что позволил Даунсу уйти. Я лягу спать под звуки её рыданий и проснусь, обнаружив, что она плачет над своим кофе, — вот такое Рождество у меня будет». Когда он пьян, он
отвратительно, конечно; но когда он трезв, он сожалеет. А Чарли Даунс
честный.

"Честный!" - крикнул суперинтендант.

"Да, я знаю, что он взял твое пальто, но это был не Чарли Даунс; это был
сок тарантула, который он глотал в Омахе. Оставшись один, он такой же честный, как и я.
и вот эпизод, который сбил бы с толку миссионера.
Например, прошлой ночью, выезжая из Лоунвилля, мужчина подбежал к машине
рядом с машиной и бросил в нее пачку банкнот, которая выглядела как тюк
сена. Ни клочка бумаги, ни карандашной пометки, просто пачка выигрышей с
удар посередине. "Рождественский подарок для моей жены", - прокричал он.
"Сколько?" Я закричал. "О, я не знаю ... почти все, но завязано хорошо"; и
затем между нами возникло облако пара из цилиндровых кранов, и я
с тех пор его не видел.

"В течение последних шести месяцев Даунс изо всех сил старался вести себя прилично, и ему это кое в чем удалось.
и это должно было стать высшим испытанием. В течение шести месяцев его
жена копила деньги, чтобы отправить его в Омаху за покупками для
Рождество. Если бы он мог сделать это, утверждала она, и вернуться трезвым, он был бы
сильнее, чтобы начать Новый год. Конечно, они надеялись, что я оставлю его у себя.
на перилах, что я и сделал. Я ходил за ним из магазина в магазин, пока он
не купил все игрушки и кое-какие безделушки для своей жены. Как всегда, я
обнаруживал, что он заплатил и заказал отправку вещей экспресс-курьером
офис с пометкой "Мне".

"Ну, в конце концов, я последовал за ним в магазин одежды, где, согласно
обещанию, данному его жене, он купил пальто, первое, что он почувствовал
на своей спине за многие годы. Это он, конечно, надел, потому что в
Омахе сегодня холодно; и я оставил его и ускользнул, чтобы урвать несколько часов
сна.

"Когда я проснулся, я вышел, чтобы поискать его, но так и не смог найти
Я изо всех сил старался и пришёл к себе в вагон без ужина. Однако я нашёл его пальто,
повешенное в купе, и забрал его, надеясь всё же найти
Чарли до отхода поезда. Я ждал его, пока нам не подали сигнал
отправиться, а потом вернулся и просмотрел весь поезд, но так и не нашёл
его.

"Конечно, мне жаль Чарли," — продолжил посыльный после паузы,
— "но ещё больше мне жаль бедную маленькую женщину. Она работала и работала, и
составляла и составляла списки, и надеялась, и мечтала, пока не поверила, что он
выздоровел и что в её жизни снова засияет солнце. Почему,
соседи по ту сторону забора обсуждали, как хорошо выглядела миссис
Даунс. Моя жена заявила, что слышала ее смех на днях.
прямо у нашего дома. Половина города знала о ее сне. Женщины
люди приносили ей работу, а затем подходили и помогали ей.
делали это как своего рода вечеринку-сюрприз. И теперь все отменяется. Завтра будет
Рождество; и он будет в тюрьме, его жена в отчаянии, а я в
позоре. Чарли Даунс - вор - в тюрьме! Это просто разобьет ей сердце!"

Свисток возвестил об остановке, и Суперинтендант выскочил из машины с
комок в горле. Это важный участок, и последний
перед Loneville. Не оглядываясь направо и налево,
Смотритель зашел на Телеграф и отправил
следующее сообщение агенту на месте падения было
угробил:--

 "Под этот парень свободный и отправить его в Loneville на трех-все
 шутка.

 "У. С. В., Суперинтендант".

Вскоре поезд снова загрохотал по дороге; и когда
паровоз взревел, направляясь в Лоунвилл, суперинтендант встал и
посмотрел на посыльного.

— Что я ей скажу? — спросил последний.

 — Ну, он точно сошёл с рельсов в Кактусе, не так ли?  Если это её не удовлетворит, скажи ей, что он может сойти на третьей остановке.

Когда посыльный передал свой груз водителю фургона «Фарго», он собрал рождественскую ёлку и игрушки и побрёл домой, похожий на Санта-Клауса, так как был полностью скрыт ёлкой и безделушками. Когда он приблизился к дому Даунсов, дверь распахнулась, на него упал свет лампы, и он увидел двух улыбающихся женщин в открытой двери. Одного взгляда на лицо посыльного было достаточно, чтобы
покажите им, что что-то не так, и улыбки поблекнут. Миссис Даунс
приняла шок безропотно, опираясь на свою подругу и оставляя
следы своих пальцев на руке подруги.

Посыльный внезапно, молча положил игрушки; и, почувствовав, что
несчастной женщине лучше побыть одной, соседи ушли, оставив ее.
она сидела у окна, вглядываясь в ночь, лампа была приглушена.

Маленькие часы на полке над плитой отсчитывали секунды,
отмеряли минуты и отмечали унылые часы. Буря прекратилась,
звезды вышли и показали, тихий город спит под свое одеяние
белый. Часы били четыре, и она едва шевелилась.
Она думала о небе Вифлеема, когда вдруг многие
свет сиял над восточным горизонтом. Наконец груз придет. Она
едва обратила внимание на предположение посыльного, что Чарли может прийти
в три. Теперь она ждала, с малейшим лучом надежды; и
спустя долгое время до нее донесся низкий голос локомотива,
длинный черный поезд прополз мимо и остановился. Теперь ее сердце бешено колотилось.
Кто-то шёл по дороге. Мгновение спустя она узнала своего заблудшего мужа, одетого точно так же, как он был одет, когда уходил из дома, в коротком пальто, застегнутом на все пуговицы. Когда она увидела, что он медленно, но уверенно приближается, она поняла, что он трезв и, несомненно, замёрз. Она уже собиралась распахнуть дверь, чтобы впустить его, но он остановился и замер. Она наблюдала за ним. Казалось, он заламывал руки. Её пронзила ужасная мысль — мысль о том, что холод и непогода помутили его рассудок. Внезапно он опустился на колени в снег и повернул к ней своё печальное лицо.
Он поднял лицо к тихому небу. Он молился, и она, повинуясь внезапному порыву,
упала на колени, и они молились вместе, и только оконное стекло
разделяло их.

 Когда блудный сын поднялся на ноги, дверь была открыта, и жена
ждала его. При виде её, одетой так же, как и в тот раз, когда он уходил от неё, его охватило внезапное чувство вины и стыда, но это лишь прояснило его разум и укрепило его волю, которая всю его жизнь была такой слабой, а в последнее время стала ещё слабее из-за отсутствия тренировок.
 Он почти бегом подошёл к стулу, который она поставила для него возле печки.
и погрузилась в него с усталым видом человека, который долго пролежал в постели. Она
почувствовала его руки, и они не были холодными. Она коснулась его лица и обнаружила, что оно тёплое. Она убрала тёмные волосы с его бледного лба и поцеловала его.
Она опустилась на колени и снова помолилась, положив голову ему на колени. Он склонился над ней, пока она молилась, и гладил её по волосам. Она почувствовала, как его слёзы падают ей на голову. Она встала и, когда он поднял на неё взгляд, посмотрела
в его широко раскрытые заплаканные глаза — да, в самую его душу. Ей нравилось видеть
слезы и страдание на его лице, потому что по этим признакам она понимала,
как он страдал, и она знала почему.

Когда он успокоился, она принесла ему чашку кофе. Он выпил ее,
а затем она повела его в маленькую столовую, где в полночь был накрыт ужин.
ужин был накрыт на четыре часа, но из-за его отсутствия его не тронули
. Он увидел елку и игрушки, оставленные посыльным, и
впервые заговорил. "О, жена, дорогая, они все пришли? Они
все здесь? Игрушки и все?", а потом, увидев пальто, что
посланник оставил на стуле рядом, и что его жена еще не
видно, он плакал взахлеб, "убери это ... это не мое!"

"Ну да, дорогой, - сказала его жена, - это должно быть твое".

"Нет, нет, - сказал он, - я купил такое пальто, но продал его. Я много выпил
и сел в поезд, только когда он отходил из Омахи. В
теплом вагоне я уснул, и мне приснился самый сладкий сон, который я когда-либо видел. Я
вернулся домой трезвый, со всем этим добром, ты меня поцеловала, мы
отлично поужинали, и там стояла рождественская ёлка, дети были
здесь, посыльный и его жена, и их дети. Мы все были так счастливы! Я
увидел, как тень сошла с твоего лица, увидел твою улыбку и услышал твой смех;
увидел прежний свет любви в твоих глазах и розу, расцветающую на твоей щеке.
А потом - "О, горечь всего слишком сладкого!" - я проснулся и снова обрел себя.
прежнее, дрожащее "я". Все это было сном. Глядя через проход,
Я увидел, что пальто на спинку пустого сиденья. Я знал, что это было не мое,
я свой продал за два жалких долларов. Я также знал, что человек, который дал их мне, забрал их обратно, прежде чем они нагрелись в моём кармане. Эта мысль разозлила меня, и, взяв пальто, я вышел и встал на платформе багажного вагона. На следующей остановке они
снял меня и передал городскому маршалу, потому что пальто принадлежало суперинтенданту.

"Оно похоже на моё, только настоящее, а моё, конечно, было лишь хорошей имитацией. Убери его, жена, убери его, оно преследует меня!"

Пожалев его, жена убрала пальто с глаз долой, и он сразу же успокоился, стал пить крепкий кофе, но не мог есть.
Вскоре он подошёл и начал наряжать маленькую рождественскую ёлку в
коробку, которую его жена приготовила для неё во время его отсутствия. Она начала
открывать подарки и, когда почувствовала, что может доверять себе, заговорила
о сюрпризе, который они приготовят для детей, и время от времени
чтобы выразить свою признательность за какую-нибудь изысканную безделушку, которую он выбрал для нее
. Она внимательно наблюдала за ним, отметив, что его рука дрожит, и
что он был склонен пошатываться после того, как немного наклонился.
Наконец, когда дерево было подстрижено, а санки для мальчика и
кукольная коляска для девочки были поставлены под ним, она заставила его
лечь. Устроив его поудобнее, она снова поцеловала его, опустилась на колени
у его кровати и помолилась, или, скорее, вознесла благодарность, и он заснул.

Два часа спустя приглушенные крики ее детей, возгласы
рада, что сюрприз, который пришел в стадии шепот из столовой, проснулся
ее, и она выросла с маленького дивана, на котором она заснула,
уже одетый, чтобы начать день.

Было четыре часа дня, когда она позвонила блудному сыну. Когда
он умыл свое разгоряченное лицо и надел свежую одежду, которую она принесла для него
, и вошел в столовую, он увидел, что его радужные мечты
прошлой ночи сбылись. Посланник и его жена пожали ему руку
и пожелали Счастливого Рождества. Его дети, все
дети подошли и поцеловали его. Его жена улыбалась, и теплая кровь
, бьющая из ее счастливого сердца, действительно придала румянец ее щекам.

Как Даунз занял кресло во главе стола, он склонил голову,
остальные сделали то же самое, и он воздал благодарение, задорно и без
смущение.




ВЕЩИ, КОТОРЫЕ СТОИТ


Был самый конец пятидесятых, и Линкольн и Дуглас были заняты
оживленным обсуждением животрепещущих вопросов того времени, когда Мелвин
Джуэтт отправился в Блумингтон, штат Иллинойс, изучать телеграфное дело.

Тогда это был новый, странный бизнес, и его отец посоветовал ему не делать этого
шутите с этим. Его приятель по колледжу сказал ему, когда они болтали вместе
в последний раз перед уходом из школы, что ему будет ужасно одиноко
сидеть на тускло освещенной флагманской станции и слушать, как эта неодушевленная машина
тикает, разговаривая с ним в соболиной тишине ночи; но Джуэтт был
честолюбив. Будучи серьезным, смелым и трудолюбивым, он быстро учился,
и через несколько месяцев оказался управляющим маленькой деревянной железнодорожной станцией
в качестве агента, оператора, начальника верфи и всего остального. Было
одиноко, но ночной работы не было. Когда тени сгущались и нависали
голые стены его кабинета, картины с привидениями, нарисованные
его школьным приятелем, молодой оператор отправился в маленькую таверну
переночевать.

Правда, Спрингдейл в то время не было большого города; но Телеграф
мальчик имел удовольствие ощущение, что он был, по общему согласию,
самый большой человек на место.

Находясь на сенокосе, он мог видеть из своего окна фермера, пристально смотрящего на
гудящую проволоку, и фермерского мальчика, прижимающего ухо к столбу,
пытающегося понять. Все это дело, которое так ослепило и сбило с толку
С его точки зрения, не только фермер, но и все жители деревни были такими же простыми, как солнечный свет.

 Вскоре он научился читать газету одним глазом, а другим смотреть в узкое окно, выходившее на железнодорожную линию; одним ухом он улавливал сигнал «тормоза» идущего на север товарного поезда, а другим — свист приближающегося «пушечного ядра», слабый и далёкий.

Когда Джуэтт пробыл в Спрингдейле около шести или восьми месяцев, однажды утром к нему подошёл ещё один молодой человек и спросил: «_Как дела?_»
и вручил ему письмо. Письмо было от суперинтенданта, призывавшего
его вернуться в Блумингтон для отправки поездов. Будучи самым молодым из диспетчеров
, ему пришлось прибегнуть к "трюку со смертью". Дневальный работал
с восьми утра до четырех часов дня,
человек с "раздельным трюком" - с четырех до полуночи, а "смертельный трюк"
человек с полуночи до утра.

Мы назвали это "трюком со смертью", потому что на заре развития железнодорожного транспорта
около четырех часов утра у нас было много аварий.
Это было до того, как двойные пути и изобретения в области безопасности сделали путешествия
по железной дороге безопаснее, чем спать у себя дома, и прежде чем проводники на дежурстве было
научился смотреть не на спиртное, что был красный. Джеветт, однако, не был
на ночную смену. Он был хорошим диспетчером, хотя и немного рискованным
временами, подумал шеф, но это было только тогда, когда он знал своего человека. Он был
а предприимчивый человек и побежал поезд, но он всегда был бдительным и проснулся.

Через два года он стал начальником despatcher. В течение этих лет
страна, такая тихая, когда он впервые приехал в Блумингтон, была раздираема
беспорядками гражданской войны.

Перед его глазами каждый день проходили военные новости, поезда, идущие на юг с
солдаты и машины, идущие на север с ранеными, — неудивительно, что лихорадка проникла в кровь молодого посыльного. Он читал о великом, печальном Линкольне, которого он видел, слышал и знал, о том, как он призывал добровольцев, и его кровь закипала в жилах. Он
разговаривал с машинистами, которые приходили регистрироваться, с кочегарами, ожидавшими приказов, с рабочими на станциях и с продавцами после закрытия магазинов; и многие из них, заразившись его идеями, убеждали его организовать компанию, что он и сделал. Он продолжал работать днём и тренировать своих людей в сумерках. Он
встал бы и тренировался на рассвете, если бы мог собрать их вместе
. Он вдохновлял их своим тихим энтузиазмом, удерживал их благодаря
личному обаянию, а бескорыстный патриотизм зажег в груди
каждого из пятидесяти его последователей желание что-то сделать для своей страны.
Постепенно железная дорога, которая была ему так дорога, отошла на второе место в
мировых делах. Его страна была первой. Чтобы быть уверенными, там был
не уклоняется от ответственности в офис, но дела
компания никогда не отодвигала на второй план дела, за которое он
молча, но искренне завербовался. "Эйб" Линкольн был, по его способу
рассуждать, более крупным человеком, чем президент Чикагской и Олтонской железной дороги
, с чем стоило согласиться. О стране нужно заботиться.
во-первых, утверждал он; ибо какой прок от дороги, по которой нельзя проехать
?

Весь день он работал в диспетчерской, отмечая срочные грузы
и «выстраивая» местные пассажирские поезда, чтобы солдаты
могли быстрее добраться до юга. Он клал в карман «пушечное ядро» и заказывал
«молнию», которая стояла в Альтоне для солдатского спецпоезда. «Займите место на
"Сандэнс" за воинский эшелон, на юг", он будет мигать, и слава в
его силах, чтобы помочь правительству.

Весь день он будет работать и схемы для компании (и Союза), и на
ночью, когда серебряный свет луны лег на массу задней части машины
магазины, он будет дрель и сверло как можно дольше удержать мужчин
вместе. Все они были крепкими и бесстрашными молодыми парнями, обученными и
привыкшими к опасности благодаря своему ежедневному труду. Они кое-что знали о дисциплине, привыкли подчиняться приказам, читать и запоминать правила, составленные для их руководства, и Джуэтт рассудил, что
что со временем они станут первоклассной компанией и кредитом государства
.

К тому времени, когда его рота была должным образом обучена, юный Джуэтт был настолько
полностью поглощен темой войны, что был почти непригоден для
обязанностей диспетчера. Только беспокойство о воинских эшелонах, идущих на юг,
удерживало его мысли прикованными к делу, а руки - к рулю. Ночью, после долгого вечера на плацу, ему снились великие сражения, и во сне он слышал непрекращающийся топот солдат, идущих с севера, чтобы подкрепить сражающихся.

Наконец, когда он почувствовал, что они подходят друг другу, он созвал свою роту
для избрания офицеров. Джуэтт был единогласно выбран на должность
капитана, были выбраны другие офицеры, и капитан сразу же подал заявление на
назначение.

Джуэтты были влиятельной семьей, и никто не сомневался в результате
просьбы молодого отправителя. Он некоторое время с тревогой ждал, написал
второе письмо и снова стал ждать. «Есть новости из Спрингфилда?» — спрашивал
кондуктор, выходя из вагона, и главный диспетчер качал головой.

Однажды утром, войдя в свой кабинет, Джуэтт обнаружил на столе письмо.
Оно было от суперинтенданта, и в нём прямо говорилось, что
отставка главного диспетчера будет принята, и был назван его преемник.

Джуэтт перечитал письмо во второй раз, затем повернулся и отнёс его в кабинет своего начальника.

"Почему?" — переспросил суперинтендант. — "Вы должны знать почему. В течение нескольких месяцев вы пренебрегали своим офисом, а работали, строили планы и заключали союзы, чтобы заставить машинистов и инженеров уволиться и отправиться на войну. Каждый день женщины, которые не готовы овдоветь, приходят сюда и плачут на ковре, потому что
Их мужья уезжают с компанией «Капитана» Джуэтта. Только вчера за мной бежала школьница и умоляла не брать её младшего брата, рыжеволосого крепыша, барабанщиком в компанию «Капитана» Джуэтта.

«И теперь, деморализовав службу и едва не разрушив полсотни домов, вы спрашиваете: «Почему?» И это всё, что вы можете сказать?»

 «Нет, — сказал посыльный, поднимая голову, — я должен сказать вам, сэр, что я никогда сознательно не пренебрегал своим долгом. Я не участвовал в заговоре. Меня неправильно поняли и осудили, и в заключение я бы сказал…»
что мое заявление об уходе будет написано немедленно ".

Вернувшись к своему столу, Джуэтт нашел долгожданное письмо из
Спрингфилда. Как билось его сердце, когда он сломал печать! Как своевременно - просто
как все происходит в пьесе. Он не стал бы прерывать движение на
Олтон, но с комиссионными в кармане отправился бы в другое место и
организуйте новую компанию. Эти вещи мелькнуло у него в голове, как он
развернул письмо. Его взгляд сразу же упал на подпись в
конец. Это не было имя правителя, который был близким другом
не от отца, а от вице-губернатора. Это было короткое, но
понятное письмо, не оставлявшее никакой надежды. Его просьба была отклонена.

 На этот раз он не спрашивал почему. Он знал почему и знал, что влияние
крупной железнодорожной компании, на стороне которой были все аргументы,
перевесит влияние начальника поезда и его друзей.

Джуэтт неохотно попрощался со своими старыми коллегами в офисе,
вернулся в свой номер в отеле и несколько часов сидел подавленный и расстроенный.
Наконец он встал, расправил брюки и вышел
на ясный солнечный свет. В конце улицы он сошел с тротуара на
тропинку, посыпанную гравием, и продолжил путь. Он миновал фруктовый сад и
сорвал спелый персик с нависающей ветки. Желтогрудый жаворонок
стоял на стерне, чирикнул два-три раза и взмыл ввысь,
поет, к далекому голубому небу. Мужчина с обнажёнными руками, держа в руках корзину для зерна,
высыпал его в неё, и вдалеке он услышал гул конной молотилки. Прошли месяцы, а казалось, что годы с тех пор, как он был в деревне, чувствовал её прохладный ветерок, вдыхал свежий воздух.
Он бродил по полям или слушал пение жаворонка, и это успокаивало и освежало его.

 Когда молодой Джуэтт вернулся в город, он снова стал самим собой.  Он не совершил ничего дурного, но выполнял то, что считал своим долгом перед страной. Тем не менее он с грустью вспоминал резкий выговор суперинтенданта. Это чувство усиливалось при мысли о том, что именно этот чиновник привез его из Спрингдейла, сделал из него диспетчера поездов и продвигал по службе так часто, как тот заслуживал. Если бы он, казалось, действовал нечестно по отношению к чиновникам
на дороге он загладит свою вину. В тот вечер он созвал свою компанию
, сказал им, что не смог получить комиссию,
заявил, что подал в отставку и уезжает, и посоветовал им
распуститься.

Компания, образовавшаяся в Лексингтоне, называлась "Фермеры", точно так же, как
компания из Блумингтона была известна как "Тачки". "Фермеры" были
переполнены, сказал капитан, когда Джуэтт предложил свои услуги. В последний момент
у одного из мальчиков случился "сердечный приступ", и Джуэтта взяли вместо него
. Его опыт работы с распущенными "Car-hands" помог ему и его коллегам
компания неизмеримо большая. Прошло всего несколько дней после его отъезда из
Блумингтона, через который он снова прошел, рядовым в "Фермерах".

Когда-то на юге, "Лексингтон", компания вошла в состав 184-й
Иллинойс пехоты, и почти сразу вступили в борьбу. Джуэтт
задыхался от желания оказаться на линии огня, но этому не суждено было случиться. Полк
только что захватил важную железную дорогу, которая должна была быть укомплектована персоналом и
эксплуатироваться немедленно. Это было единственное средство обеспечить беконом и бобами целый армейский корпус
. Полковник его роты искал
железнодорожники, когда он услышал о рядовом Джуэтте. Он был удивлен, обнаружив
в "Фермерах" человека с таким большим опытом работы железнодорожным чиновником,
так хорошо осведомленного об общей ситуации и так остро чувствующего
важность железной дороги и необходимость поддержания ее открытой. В течение
недели Джуэтт приобрел репутацию. Если бы было время назвать его имя,
его, несомненно, назвали бы суперинтендантом транспорта;
но не было времени классифицировать тех, кто работал на дороге.
Они звали его Джуэтт. В некотором роде история бывшего капитана
Слухи о событиях в Блумингтоне дошли до полковника, и он послал за
Джуеттом. В результате беседы молодого рядового исключили из
рядов, произвели в капитаны и «назначили на особую службу». Его
особой службой стало управление железной дорогой М. и Л. со
штаб-квартирой в вагоне.

Джуетт снова навестил полковника, на этот раз без приглашения, и
выразил протест. Он хотел вступить в бой. «Не волнуйся, мой мальчик, —
сказал добродушный полковник, — я выбью из тебя дурь попозже;
а пока, капитан Джуэтт, вы продолжите управлять этой
железной дорогой».

Капитан отдал честь и вернулся к своим делам.

На фронте шли ожесточённые бои, и янки явно проигрывали.  Несколько раз предпринимались попытки перебросить подкрепления по железной дороге, но безуспешно.  Все паровозы были выведены из строя.  В качестве последнего отчаянного шага Джуэтт решил попробовать «чёрный» поезд. К воинскому эшелону были прицеплены два локомотива, и Джуэтт сел на место машиниста головного локомотива. Все огни были погашены. У них не было машиниста, но они должны были, по возможности, проскочить мимо засады и
шансы были на поднятых рельсах и отсутствующих мостах. Это было ближе к концу
темная дождливая ночь. Поезд ехал на хорошей деятельность клип,
двигателей, работающих как полный, а может быть, не выдавая огонь, когда
внезапно, с обеих сторон трассы, а желтый огонь вспыхнул из -,
затем немедленно ужасный грохот мушкетов из которого черный
рты убийственным огнем бросился. Пули дождем посыпались на
кожухи двигателей и пробили стекла кабины.
Механик головного двигателя был застрелен со своего места. Джуэтт, под градом
ведущий, перелез через подножку, выжал газ пошире и
свистнул "выключить тормоза". Машинист второго локомотива, последовав его примеру
, тоже открыл огонь, и поезд, таким образом, оказался вне зоны досягаемости, но
только после того, как Джуэтт был тяжело ранен. Второй залп обрушился дождем на
самые задние машины, но причинил мало повреждений. Враг был полностью
перехитрен. Они приняли поезд за опытный паровоз, который они
планировали пропустить; после чего они должны были повернуть переключатель, сойти в кювет
и захватить поезд.

В тот рассвет голодная армия на фронте ликовала,
когда прибыл длинный поезд, гружёный солдатами и сэндвичами. Командир корпуса похвалил полковника, но тот был слишком большим и храбрым, чтобы принять повышение за достижение, в котором он не принимал участия и даже не верил в него. Он сказал правду, всю правду и ничего, кроме правды; и когда всё закончилось, «капитана» Джуэтта больше не было.
Когда он вышел из госпиталя, ему было присвоено звание майора, но он
по-прежнему «выполнял особые поручения».

Работа майора Джуэтта становилась всё более важной по мере того, как продолжалась великая борьба.
Другие железнодорожные линии перешли в руки янки, и все они в этом подразделении армии оказались под его контролем. Они были полезны для него, потому что занимали его и не давали рваться на передовую. Вместе с генералом Д., знаменитым армейским инженером, который впоследствии стал известным строителем железных дорог, он восстанавливал и переоборудовал разрушенные железнодорожные пути, строил мосты через широкие реки и прокладывал пути для людей и припасов, чтобы они могли добраться до фронта.

Когда наконец маленький, оборванный, но по-прежнему героический остаток
Армия Конфедерации капитулировала, и изношенный и уставший солдат, установить их
снова стоит на север, наименование основных Джуитт была известна по всей
страны.

В конце войны, в знак признания его способностей и большой службы
Союзу, майор Джуэтт был произведен в полковники, под этим званием он
известен почти каждому железнодорожнику в Америке.

 * * * * *

У полковника Джуэтта появилось много возможностей снова заняться той областью,
в которой он работал со школьных времен. Одна за другой эти
предложения были отклонены. Они были слишком легкими. Он так долго находился в состоянии
крушения, что чувствовал себя не в своей тарелке на процветающей,
хорошо налаженной линии. Он знал о маленькой труднопроходимой дороге, которая вела на восток
из Галены, штат Иллинойс. Она называлась Галена и что-то в этом роде, ибо
Галена был в то время наиболее процветающий и перспективный город на
широкий, Дикий Запад.

Он искал и обеспеченного обслуживания на линии Галена и начала заново.
Дорога была одной из старейших и беднейших в штате и одной из самых
первой зафрахтованной для строительства к западу от Чикаго. Она остро нуждалась в
молодой, энергичный и опытный человек, а также способности полковника Джуэтта
не заставили себя долго ждать признания. Шаг за шагом он поднимался по служебной лестнице
пока не достиг должности генерального менеджера. Здесь началась его настоящая работа. Здесь
ему было что сказать, и мог напрямую общаться с президентом, который был одним
начальника владельцев. Вскоре он убедил компанию, что для успеха они
должны иметь больше денег, строить больше и развивать бизнес, поощряя
поселенцев выходить и пахать, сажать, собирать урожай и отправлять грузы. Соединенные Штаты
Правительство штатов оказывало помощь в строительстве железной дороги через
«Пустыня», как тогда называли Запад за рекой Миссури. Джуэтт
убедил свою компанию продвинуться к реке Миссури и соединиться с линией, ведущей к Тихому океану, и они продвинулись.

 Через десять лет после окончания войны полковник Джуэтт возглавил
одну из самых перспективных железных дорог в стране. За миром последовало процветание,
Запад начал развиваться, Тихоокеанская железная дорога была достроена,
и маленькая линия Галена с новым уставом и новым названием
стала важным связующим звеном между Атлантическим и Тихим океанами.

Почти полвека Джуэтт был на передовой и ни разу не потерпел поражения. Дискредитированный капитан той многообещающей роты стрелков стал одним из наших великих «капитанов индустрии». Сегодня он президент одной из самых важных железных дорог в мире, чьи чёрные паровозы каждую ночь мчатся по двум стальным путям, пересекая не менее девяти штатов и проходя почти девять тысяч миль магистральных путей. Он добился успеха, о котором не мог и мечтать;
и его успех во многом обусловлен тем, что в юности он
установленный ездить к славе и богатству, он не позволил первом же толчке
вырвать его из седла. Он изготавливается из материалов, которые стойки.




МИЛУОКИ РАБОТАТЬ


Генри Hautman родился стариком. У него было лицо и фигура избирателей на
пятнадцать. Его кожа не подходила к лицу, она сморщилась и напоминала
кусок сыромятной кожи, оставленный под дождем и солнцем.

Отец Генри был грузовой корабль на Санта-Фе тропа, когда независимость
была задняя дверь цивилизации, открытия в пустыне. Маленький Генри
обычно ездил со своим отцом на высоком сиденье, вплотную к хвосту лошади.
Мул из Миссури, седьмой из восьми, включая прицеп, который его отец вёл впереди большого фургона. Именно западный ветер высушил кожу на лице Генри и состарил его раньше времени.

По ночам они выстраивали фургоны в круг, в котором спали грузчики.

Однажды ночью Генри разбудили крики индейцев, и он увидел, как дерутся люди. Вскоре его посадили на спину кайюса позади раскрашенного воина, и, когда они отъехали, мальчик оглянулся и увидел горящие повозки.

Позже парень сбежал и добрался до Чикаго, где начал свою карьеру на железной дороге
и где на самом деле начинается эта история.

В первые дни было чрезвычайно трудно найти трезвых, надежных людей.
молодые люди работали на нескольких локомотивах в Америке и управляли поездами. A
большая часть населения, казалось, плыла, дрейфовала на запад, на запад,
всегда на запад. Поэтому, когда этот широкоплечий юноша с волевым лицом попросил о работе
, мастер круглого цеха с радостью принял его. Детство Генри было
настолько полным опасностей, что он был абсолютно безразличен к опасности и
незнаком со страхом. Он даже не боялся работы, и в конце
восемнадцати месяцев его отправили на пробежку. Он перешел из группы
протирщиков на палубу пассажирского паровоза и теперь был готов к
дороге.

Генри гордился своим быстрым продвижением по службе, особенно этим последним подъемом, который
позволил ему участвовать в гонках при лунном свете по стальной трассе, хотя
он помнил, что это стоило ему его первой маленькой невинной лжи.

Одно из правил дорожного движения гласило, что мужчине должен быть двадцать один год
прежде чем он научится управлять локомотивом. Генри хорошо знал свою книгу, но он
знал также, что железная дорога нуждается в его службу и что ему нужно
работу; поэтому, когда клерк принял его "личный рекорд", - который был только
мягкий способ спросить, где он хотел бы, чтобы его тело отправили в случае, если он встретил
судьба, столь распространенными в то время в новой строке в новой стране, - он дал
в его возрасте в двадцать, надеясь, что мастер-механик позволил бы ему в год
хорошее поведение.

Прошли годы. То же самое произошло с индейцами и бизонами. Железная дорога протянулась
через Великую Американскую пустыню. Граница стала размытой и была
стерта. Пустыня была усеяна домами. Начали расти города
о резервуарах для воды, о бутонах и ветках на безлесной равнине.

Генри Хоутман стал известен как самый хладнокровный и смелый водитель на
дороге. Он был хорошим инженером и хорошим гражданином. Он владел своим домом, и
хотя его зарплата была не такой, как у современного инженера, получающего
за ту же работу в два раза меньше, этого хватало на день, на его потребности
и на вкус его жены.

Его беспокоило только одно. Он купил большую ферму недалеко от
Чикаго, за которую платил из своих сбережений. Если он будет вести себя хорошо, как
делал всю свою жизнь, то ещё три года на «Лимитеде» позволят ему
вышел. Тогда он мог бы уйти на пенсию на год раньше срока и поселиться в
комфорте на ферме и смотреть, как мимо проходят поезда.

Это бы его спасло, это ферма по обочине; для самого
думал выдать "Ля Саль" в другой был о полыни и желчи
Генри. Ему никогда не приходило в голову уволиться и перейти в NW. или
P.D. & Q., где у них не было возрастных ограничений для инженеров. Ни один человек никогда не
мысль об уходе службе Чикаго, Милуоки & Уайлдвуд. В
дорога была одной из лучших, а что касается бега, - ну, они говорили,
«Управляй «Уайлдвуд Лимитед» и умри». Генри управлял им десять лет и не умер. Оглядев себя, он заявил, что физически он в лучшей форме. Но в «Книге правил» — Библии «К.М. и У.» — был закон, согласно которому ни один человек не мог выйти за пределы, установленные для выхода на пенсию машинистов, и Генри Хаутман, любимец «старика», должен был принять лекарство. В те дни они были преданными
людьми в Милуоки. Суперинтендант Ван Лоу назвал их
кланом. «Ударь человека, — сказал он, — в Сент-Поле, и его друзья
«Шок в нижнем течении Миссисипи».

Время летело, и с приближением Рождества старый инженер всё чаще вспоминал, что до его последней поездки остаётся всё меньше времени. Его мать, которая теперь спала на далёком Западе, приучила его верить, что он приедет к ней на Рождество.

Как изменился мир за шестьдесят лет! Иногда по ночам ему снились безумные сны о его последнем дне в товарном вагоне, о бескрайних просторах колышущейся дикой травы, о стадах бизонов, убегающих к заходящему солнцу, о диком олене, пьющем из бегущего ручья, и об одиноком индейце на
гребень далёкой дюны, тёмный, зловещий, ужасный. Иногда, сидя на высоком сиденье в передней части лимузина, он ловил отблеск полевого костра и вспоминал горящие повозки в глуши.

 Но глуши больше не было, и Генри знал, что величайший в мире цивилизатор, паровоз, был первопроходцем во всей этой великой работе по заселению равнин. Первопроходцы, настоящие герои англосаксонской расы, проложили себе путь от реки Миссури до
заходящего солнца. Он вспомнил, как они высматривали того, кто им противостоял
пассажирский поезд. Теперь они проносились мимо его окна, как миля посты
мелькнуло в первые дни, для строки были двухпутными, так что
в освещенную электрическими лампами отели на колесах прошли вверх и вниз независимо от
встречные электрички. Все эти изменения произошли за одно
поколение; и Генри чувствовал, что внес свой вклад, согласно своему
свету, в великую работу.

Но чем больше он размышлял о совершенстве обслуживания, комфорте в путешествиях
, великолепии "Уайлдвуд Лимитед", тем больше он боялся
того дня, когда ему придется забрать свои маленькие личные вещи из такси
в Зал и попрощаться с ней, с дорогой, и, что труднее всего,
со "стариком", как они называли мастера-механика.

Однажды, когда Генри регистрировался в кассе, он увидел письмо
на стойке для него и отнес его домой, чтобы прочесть после ужина.

Прочитав его, он вскочил со стула. "Генри!" - воскликнул он.
жена, отложив вязанье, - "в чем дело, открытый выключатель?
или красный свет?"

"Хуже, Мэри; это конец пути".

Старый инженер бросил письмо жене, сел, потянулся
вытянул ноги, сцепил пальцы и начал перекатывать один большой палец поверх другого.
Уставившись на плиту.

Когда миссис Хаутман дочитала письмо, она топнула ногой и
объявила это оскорблением. Она предположила, что кому-то понадобился La Salle.
"Хорошо," сказала она, уходя к ее судьбе, "у меня есть что
тренер-сиденье из кабины, - это сделаю приятный тет-а-тет для фронта
номер. Пенсионер! - продолжала она с растущим отвращением. - Держу пари, ты можешь
уложить любого мужчину из первого дивизиона трижды из пяти.

"Это я в депрессии, Мэри, - в депрессии и отключке".

"Генри Хаутман, мне за тебя стыдно! ты знаешь, что у тебя впереди четыре года!
Рождество - почему ты не сражаешься? Где твое Братство, которому ты был
платил деньги двадцать лет? Бьюсь об заклад, нападающий "Q" придет и заберет
твой двигатель.

"Нет, Мэри, мы побеждены. Теперь я понимаю, как все это произошло. Видите ли, я начал
в двадцать, когда мне на самом деле было всего шестнадцать; вот тут я проигрываю. Я лгал
"старику", когда мы оба были мальчишками; теперь эта ложь вспоминается мне, как
курица возвращается домой на насест.

- Но разве ты не можешь объяснить это сейчас?

"Ну, это нелегко. Это записано в записях - теперь это Священное Писание, поскольку
"старик", - сказал бы я. Нет, лучшее, что я могу сделать, - это принимать лекарство как мужчина.
У меня есть еще месяц, чтобы все обдумать ".

После этого они сидели в тишине, эта бездетная пара, пытаясь представить себе
, как бы это выглядело на старости лет.

Короткие декабрьские дни были слишком короткими для Генри. Он сосчитал
часы, отметил движение минутной стрелки на циферблате своих таксомоторных
часов и отмерил мили, которые ему предстояло не "делать", а наслаждаться,
до Рождества. Шли недели, и старый инженер сильно изменился.
человек. Он всегда был жизнерадостным, веселым и добродушным. Теперь он
Он стал задумчивым, молчаливым, меланхоличным. В первом дивизионе не было ни одного человека, который не горевал бы из-за его ухода, но никто не осмелился бы сказать об этом Генри. Сочувствие — это самое тяжёлое, что когда-либо приходилось выносить крепкому сердцу.

 Пока Генри был в своём последнем походе, его жена навещала главного механика и попросила его привести свою жену и провести Рождество у них.
Ева с Генри и помогли ей подбодрить его; а «старик» пообещал
прийти вечером.

Хотя полдюжины рук так и тянулись к штурвалу
«Ла Саль», ни один человек ещё не был назначен на эту работу. И тот же добрый
чувство сочувствия, вызвавшее эту задержку, помешало претендентам
настаивать на своих требованиях. Однажды в комнате ложи молодой участник
, жаждущий регулярных пробежек, задал вопрос, но понял свою ошибку, когда
участники постарше начали шипеть, как гуси, в то время как Достойный Мастер
ударил кувалдой по столу. Генри увидел в Ла-Саль-крест
поверните стол и обратно в круглый дом, и пока он "посмотрел ее
за" рассмотрение каждой ссылке и пин-код, каждый рычаг и соединение-лифтер,
остальные поспешили уйти, ибо был канун Рождества, и никто не позаботился сказать
до свидания старый инженер.

Когда он обошел ее с полдюжины раз, касаясь ее полированный
mainpins с задней его стороны, он забрался в кабину и начал
насобирать себе безделушки, гребень, зубная щетка, маленький стальной
разводной ключ, и стройный латунь Факела, которые были предоставлены ему
друг. Потом он сидел на мягкой подкладкой тренер-сиденье, что его жена
желанный, и посмотрел вдоль рукой-перила. Он высунулся из кабины
окно и посмотрел на два стальных выступа, которые проходили через
открытую дверь, и резко остановился у ямы, символизируя конец его пробега
на перилах. Старый бригадир уборщиков пришёл со своей командой, чтобы почистить «Ла
Саль», но, увидев в кабине водителя, прошёл мимо.

 Он долго сидел молча, прощаясь с «Ла Саль», её медные
обода блестели в сумерках. Годами она благополучно везла его
сквозь снег, слякоть и дождь, часто с рассвета до заката, а
иногда и с заката до рассвета. Она была спутницей его жизни
в дороге, и теперь, «как знакомое лицо при расставании, она стала
ещё прекраснее».

Вскоре пришли фонарщики и начали зажигать масляные лампы, которые
стояли в ряд вдоль стены; но прежде чем их свет достиг его лица, старый инженер соскользнул вниз и поспешил домой, ни разу не оглянувшись.

 * * * * *

 В тот вечер, когда миссис Хаутман раздала попкорн и красные яблоки, и все поели, а мужчины закурили сигары, жена инженера
вынесла потрёпанную Библию и поставила стул рядом с главным механиком.
"Старик", как его называли, посмотрел на книгу, затем на женщину, которая
держала ее открытой у себя на коленях.

"Вы верите этой книге?" - искренне спросила она.

"Абсолютно", - ответил он.

"Все, что здесь написано?"

"Все", - сказал мужчина.

Затем она повернулась к форзацу и прочитала запись о рождении Генри
- день, месяц и год.

Генри подошел и посмотрел на книгу и выцветший почерк, пытаясь
вспомнить; но это было слишком далеко.

Старая Библия была обнаружена в тот день глубоко в сундуке со старыми безделушками
, которые были отправлены Генри много лет назад, когда умерла его мать.

Старый инженер взял книгу, положил ее на колени, развернул ее вялые страницы
и уронил на них слезу сильного человека.

«Старик» позвал его, взял написанное им письмо, стёр дату, передвинул её на четыре года вперёд и вернул Генри.

 «Вот, Хэнк, — сказал он, — это тебе рождественский подарок».

Так что, когда в то рождественское утро «Уайлдвуд Лимитед» был готов к поездке,
Генри высунулся из окна, откинулся назад, снова потянул за рычаг,
улыбнулся пожарному и сказал: «А теперь, Билли, смотри, как она глотает эту холодную, жёсткую сталь со скоростью около мили в минуту».




КНИГИ К. УОРМЕНА


«КОРОТКИЕ РЕЛЬСЫ»

12 месяцев, 1,25 доллара

 * * * * *

МНЕНИЯ ПРЕССЫ

«НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС РЕВЬЮ»

Это полезно для души, что мы должны посмотреть на другие миры, чем наш
собственного, и г-н Уорман знает, как поставить нас рядом пожарный и инженер и
как заставить нас чувствовать поэзию как силу неустанного
гиганты, которые выполняют в нашем современном вековые мечты
огнедышащий наглые быки ходят на службу человеку.

ПЕРСПЕКТИВЫ.

Дюжина или больше вдохновляющих историй, рассказанных кратко и с той уверенностью
прикосновения, которая приходит только от сокровенного знания.... Романтика, опасность,
храбрость, интриги и благородство действий, присущие жизни на железной дороге
Все они реалистично изображены, и читатель ощущает очарование, которое
присутствует в новом или необычном.

«БОСТОНСКИЙ АДВЕРТАЙЗЕР».

Читатель получит много удовольствия и не разочаруется, читая
эти страницы.


«БЕЛАЯ ПОЧТА»

12 месяцев. 1,25 доллара

 * * * * *

МНЕНИЯ ПРЕССЫ

«НАЦИЯ».

Сай Уорман всегда может оживить рассказ, описывая свою тесную связь с локомотивами, маневровыми бригадами, сигналами, стрелочниками и всем, что связано с железной дорогой, — от совещания менеджеров до лягушки. Нежный энтузиазм, который он испытывает к обитателям своего железного
джунгли-это заразно.

ПЕРСПЕКТИВЫ

Г-н ТИЦ Уорман, путем многолетнего личного опыта, приобретенного тесное и точное
знание жизни железнодорожников. "Белая почта" показывает
реалистично реальную жизнь машиниста, кондуктора и
грузчика.

КОНГРЕГАЦИОНАЛИСТ

Сай Уорман, конечно, пишет отличные рассказы о железной дороге, и его новый роман,
"Белая почта", короткий, живой и в высшей степени читабельный.

СЕНТ-ЛУИС ГЛОУБ-ДЕМОКРАТ.

В "Белой почте" Сай Уорман в приятном, остроумном стиле, которым прославился
этот поэт Скалистых гор, представил нежную,
трогательную картину.


РАССКАЗЫ ИНЖЕНЕРА

_ С рифмами рельса_

12mo. $ 1.25

 * * * * *

МНЕНИЯ ПРЕССЫ

КОНГРЕГАЦИОНАЛИСТ

В "Рассказах инженера" Сая Уормана есть истинная сила, и
читатель охотно поддается притягательности их смешанной новизны,
духа и иногда пафоса. В нем нет недостатка в юморе, и каждая страница
достойна прочтения.

"ЦЕРКОВНИК"

Новое направление в литературе должно быть интересным, даже если ему не хватает
блестящей небрежной схематичности этих страниц. Человек делает шаг в новое
жизнь. Там не скучно страницы в этой книге, и значительная их часть более
чем обычный интерес.

НОВАЯ РЕКЛАМА РЕКЛАМОДАТЕЛЯ-ЙОРК

В описании стремительных пробежек по рельсам есть суровая прямота
по рельсам, сквозь которые слышен стук механизмов, когда
паровоз мчится по рельсам, которые, кажется, освещены
светом фар и цветными сигналами.


ЭКСПРЕСС-КУРЬЕР

_и другие истории о железной дороге_

12mo. $ 1.25

 * * * * *

МНЕНИЯ ПРЕССЫ

BOSTON TRANSCRIPT

Работы автора-это хорошо и приятно известен читателям журнала
для реалистичных деталей из Западной железной дороги жизни, которые дают им
лихой, жизненно необходимые движения, хотя они чаще всего очень романтичны.
Романтика в них, однако, кажется очень человечной - действительно, в этих маленьких рассказах есть нотка
настоящего чувства.

BROOKLYN DAILY EAGLE

Работа мистера Уормана обладает достоинством подлинного реализма, и она
настолько полна романтики и приключений, насколько может пожелать самый взыскательный читатель
. Это сборник очерков, который стоит прочитать не только
потому что они хорошо написаны и полны действия, но ради картинок
они рассказывают о жизни, о которой мир на самом деле знает очень мало.

PHILADELPHIA PRESS

Поэт появляется в описательных отрывках, и в его стиле прозы присутствует мелодичный
ритм, который в высшей степени приятен. У мистера
Уормана есть своя область, и он в ней мастер.


ПОГРАНИЧНЫЕ ИСТОРИИ

12mo. $ 1.25

 * * * * *

МНЕНИЯ ПРЕССЫ

ОБЗОР РЕЦЕНЗИЙ

Никто не знает его пограничную жизнь лучше, чем мистер Уорман, и его рассказы о
Индейцы, бастующие шахтеры, ковбои, полукровки и железнодорожники - все это
полно яркой реальности. В этой книге много романтики и волнения.
Множество историй.

ЦЕРКОВНИК

Восемнадцать историй, которые, безусловно, превосходны в своем роде, быстрые,
свежие, полные местного колорита, но с восхитительными штрихами
универсальной человечности.

CINCINNATI COMMERCIAL TRIBUNE

Это честные маленькие главы из жизни, написанные просто, эффективно.
сленговое слово, застрявшее тут и там, где оно совсем не кажется уместным.
места; честные, с открытым сердцем, трезво оценивающие рассказы, все с
ветер западных прерий в каждой линии, а также Братство
человека, и его триумф и его неудачи впечатляя себя на вас
на каждом шагу.

СЫНОВЬЯ ЧАРЛЬЗ СКРИБНЕР 153-157 ПЯТАЯ АВЕНЮ, НЬЮ-ЙОРК*** ЗАВЕРШЕНИЕ ПРОЕКТА ЭЛЕКТРОННАЯ КНИГА ГУТЕНБЕРГА "ПОСЛЕДНИЙ ВСПЛЕСК" И ДРУГИЕ ИСТОРИИ О ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ" ***