Полвека с графом Калиостро. Борисиада. Арабески

Памяти Б. Г. Кузнецова (1903-1984)
 
Осень 2024 года – плотная временная точка в биографии историка, философа и социолога науки Бориса Григорьевича Кузнецова. 5 октября – 121 год со дня рождения, а 5 сентября – 40 лет со дня смерти и начала постбиографии. Мною написана книга о его жизни и научном наследии [1], но я представлю его, процитировав фрагмент статьи С. С. Илизарова, историка науки, лично знавшего Б. Г. Кузнецова, изучавшего его работы и знающего характер и содержание историко-научных исследований российских ученых. Он пишет: «После ранения с осени 1944 года и до конца жизни – в АН СССР. С 1952 г. он никогда больше не занимал каких-либо административных постов, что не помешало ему фактически стать лицом советской истории науки перед миром и, наверное, самым переводимым автором на иностранные языки среди коллег по историко-научному цеху. Его роль как выдающегося историки науки в мировом историко-научном сообществе чрезвычайно  значима...» [1, с. 10].


Еще одна значимая в творчестве Кузнецова точка этого года – полвека рассматриваемой ниже его работы о путешествиях графа Калиостро [2]. Это – научная фантастика и одновременно история науки, появление книги было бы невозможно без нескольких десятков книг Кузнецова о гигантах науки эпохи Возрождения и классиках физики XX века. И вместе с тем, эта книга по методологии изучения развития научных идей, обращенная к философам и психологам науки XXI века.

*****

Граф Калиостро – бессмертный и неуловимый путешественник и любвиобильный маг был и будет известен всем и всегда. В нашей стране он знаком многим по повести Алексея Толстого и фильму Марка Захарова «Форула любви». Но это лишь два портрета графа Калиостро, есть еще множество, и один из них принадлежит Борису Григорьевичу Кузнецову. В его книге «Путешествие через эпохи» граф Калиостро – интеллектуал, знаток прошлого и настоящего всех наук и искусств, которому не отказывали во встречах Аристотель и Данте, Пушкин и Эйнштейн и многие другие гении естествознания, философии и культуры. 
Книга Б. Г. Кузнецова увидела свет в 1975 году и была подарена мне у него дома недалеко от московской станции метро «Сокол»16 августа того же года с дарственной надписью: «Дорогим Люсе и Боре от дяди Калиостро». Люся - моя жена, дядя Калиостро – мой дядя Борис Кузнецов, двоюродный брат моей мамы, в честь которого и я стал Борисом. Я начал читать книгу немедленно, таким образом доподлинно известен момент моего знакомства с графом Калиостро.


Мне долго казалось, что после этой непредвиденной встречи наши с графом пути разошлись. Но я ошибся, 13 марта 1993 года мы с моим другом социологом Борисом Фирсовым летели в Бостон, но из-за метели нас посадили в Париже, поселили в центре города и предупредили, что вылетим следующим утром.
Фирсов как давний парижанин, несколько месяцев он провел в Париже в качестве стипендиата ЮНЕСКО, повел меня в Собор Парижской Богоматери. Я бы и так никогда не забыл этого похода, ибо, желая покорить Бостон обувью, я надел в путешествие новые туфли, и – конечно же – стер ноги до крови. Но  прежде всего я не забуду Собор Парижской Богоматери, так как там я встретился с графом Калиостро.


Граф смутно помнил нашу встречу в Москве, но здесь он услышал, как ко мне обращался Фирсов и сразу назвал меня Борисом. Я признал графа, но моему удивлению не было границ, когда он спросил меня: «А что, Борис, имя Борис – очень распространено в России?». Во-первых, меня смутило название страны: Россия, а не СССР; из головы вылетел тот факт, что послереволюционное название страны не было принято на Западе. Во-вторых, я задумался о том, насколько имя Борис распространено и почему граф Калиостро спросил меня об этом. Набравшись храбрости, я сказал, «Сударь, почему Вы решили, что мое имя очень часто встречается у нас в стране?».  Ответ Калиостро был мгновенным и точным. «Но ведь меня познакомил с Вами Ваш дядя – Борис Кузнецов, который написал самую правдивую книгу обо мне», я не успел ответить: «Да», как услышал: «...и сюда, в Нотр-Дам Вы пришли с Вашим другом Борисом, с которым я встречался в Юнеско». Мне бы успокоиться, но я продолжал свою линию: «.. и все же, не так  уж много Борисов».


Я плохо знал графа. Сначала он напомнил мне имя первого российского президента... и затем началось: «Вы помните, как звали Вашего куратора – спросил он – в Ленинградском Обкоме КПСС, с которым Фирсов и Вы сотрудничали при изучении общественного мнения и даже опубликовали две статьи в журнале “Социологические исследования”?» «Да» - выдохнул я – Борис Алексеев». Но граф уже шел дальше: «Разрешите, теперь напомнить Вам, что руководителем Вашей кандидатской диссертации был  академик Борис Ананьев, а Вашим оппонентом при защите докторской – Борис Грушин...» Я чувствовал, что мой собеседник знает обо мне все. Сопротивляться было невозможно, но на всякий случай – не замолкнуть же...- я сказал: «Но Вы же бывали в России многократно и знаете другие русские имена, например, Вы встречались с Александром Пушкиным и Анной Ахматовой...». Оказалось, я загнал себя в капкан. Граф лишь на секунду оторопел и прочел из Пушкина:
Борис, Борис! все пред тобой трепещет,
Никто тебе не смеет и напомнить...
И, не переводя дыхание, начал читать из Переделкинского отшельника - «Анне Ахматовой» :
Мне кажется, я подберу слова,
Похожие на вашу первозданность.
А ошибусь, — мне это трын-трава,
Я все равно с ошибкой не расстанусь.
Я был почти в обморочном состоянии от эрудиции графа... он водил меня по бесконечным нишам и капеллам Собора и вдруг сказал: «Я понимаю, сударь, Вы устали, завтра Вам лететь в Америку, но послушайте немного о будущем».


Граф был прав, в тот момент я думал только о том, как добраться до гостиницы, однако я не мог хоть немного не заглянуть в будущее. Первое, что я услышал: «Через год Вы эмигрируете в Америку и будете жить в совсем небольшом калифорнийском городке Фостер Сити». Конечно, я знал о скором переезде в Новый Свет, но не знал, что через год и не догадывался о существовании Фостер Сити. Все именно так и произошло. И как ни странно, но граф Калиостро даже не попытался рисовать общую картину моей американской жизни, а продолжил Борисиаду. Прежде всего он сказал о двух Борисах, которых я встречу в новой стране и с которыми подружусь. Первым он назвал моего соседа по дому – Бориса Басина и отметил, что он – герой войны, глубоко порядочный человек и уйдет, когда ему будет более ста лет. Граф не ошибся, после смерти Бориса я написал для русской газеты Сан-Франциско небольшой рассказ «Ушел Борис Басин, 103 года. Последний солдат Великой Отчественной».
Затем я услышал, что уже в самые первые недели американской жизни встречусь с Борисом Вульфовичем и его женой Алей и добавил, что «Вульфы» старше меня и моей жены на дюжину лет, но это не помешает нашей дружбе. И здесь все сбылось: Борис – профессор мореходной астрономии, подготовивший за полвека огромное число мореплаватей, а в последние годы увлеченно занимающийся переводом на английский язык русских и советских песен и романсов. Более того, его последний опубликованный перевод – опера морского офицера Римского-Корсакова «Снегурочка». Я слушал все это не очень внимательно, усталость мешала сосредоточиться на том, что казалось далеким и мало интересным, но то, что меня ждало впереди, заставило меня собраться и забыть об усталости и боли в ногах.

И через несколько лет. Добавил граф, произойдет событие, неожиданное даже для него. Ко мне обратится американка Линн Виссон с просьбой написать биографию ее мужа, социолога Бориса Раббота. И что же тут необычного, спросил я, действительно, я не был лично знаком с Рабботом, но читал его многострадальную книгу «Проблемы эксперимента в социальном исследовании». А необычно то, как-то задумчиво среагировал граф Калиостро, что заочно я знаком и с Линн, мне о ней, называя ее Леной, рассказывал Борис Кузнецов, в начале 70-х она перевела на английский его книгу «Разум и бытие».


Естественно, я не мог не задумываться о моей работе в Америке, примерял разные формы занятости и разные направления исследований, но услышенное от графа было неожиданным и представлялось мало вероятным. Он уверенно говорил, что в опоре на книги Бориса Кузнецова и давние разговоры с ним я начну изучать историю становления в США рекламы и опросов общественного мнения. Здесь наш разговор закончился, спасителем стал Борис Фирсов, давно искавший меня в Соборе. Однако граф скороговоркой сообщил мне почти на ухо, что лет через десять после приезда в Америку я решусь на изучение истории послевоенной российской социологии и не раздумывая долго втянусь в этот сложный проект. И все начнется с написания очерка о Борисе Грушине и проведения интервью с Борисом Фирсовым.
На следующий день пришлось рано вставать: перелет в Бостон, обсуждение исследований с американскими коллегами, впечатления от старой архитектуры этого города вытеснили из сознания детали разговора с графом Калиостро, я не обсудил услышанное даже с Фирсовым, и вскоре по возвращению в Петербург все забылось.


Конечно же, события развивались по сообщенному мне графом сценарию: в конце апреля 1994 года мы уехали из России, вскоре поселились в молодом калифорнийском городке Фостер Сити, в 2004-2005 годах был написан биографический очерк о Грушине и о своей жизни рассказал Фирсов. И это стало началом 16-летнего историко-социологического исследования, включившего в себя интервьюирование более двухсот российских коллег.
Все случившееся потом я воспринимаю как метафизику, как нечто логически не объяснимое. Я не могу понять, почему, явно без каких-либо внешних обстоятельств в 2007 году, через несколько лет освоения прошлого американской рекламы и опросов общественного мнения населения США и всего через два года после первичного погружения в современную историю российской социологии я затеял обсуждение с моей коллегой Ларисой Козловой первых итогов сделанного в Америке и наметок на будущее движение. По моему предложению наш разговор мы был назван «Захочет ли граф Калиостро посетить моих героев ?», что было явной перекличкой с книгой Кузнецова о путешествиях графа Калиостро. Парадоксально, я задавался вопросом о возможности его встречи с моими героями, хотя героев еще было совсем мало. Однако прошли годы, и в 2018 году вышла моя книга «Нескончаемые беседы с классиками и современниками», в которой десять героев моих американских и российских исторических исследований «встретились» с графом Калиостро.


Обстоятельства так сложились, что в 2020-2021 годах завершилась эмпирическая часть моего исследования истории советской / российской социологии и, мне казалось, оборвались мои встречи с графом Калиостро. Последнее произошло в силу двух причин. Первая – лежит на поверхности; глобальное распространение ковида и, соответственно, снижение безопасности путешествий и встреч. Вторая причина – сокращение пространства наших возможных встреч. Здесь принципиально заметить, что граф Калиостро предпочитает встречаться в местах, хранящих следы прошедших столетий. Впервые, как сказано выше, мы встретились в марте 1993 года в Соборе Парижской Богоматери, но пожар в Notre-Dame, случившийся 15 апреля 2019 года, не позволяет думать, что наша новая встреча там состоится в обозримом будущем. Еще одна наша встреча прошла у стен небольшого католического учебного заведения Notre Dame de Namur University, основанного в 1851 году в калифорнийском городке Белмонт, расположенном в 15-20 минутах езды от моего дома. Но граф сказал, что он здесь был сто лет назад и снова предполагает посетить кампус университета не ранее середины этого века.
Однако летом 2022 года я обнаружил, что находящийся в центре соседнего городка San Mateo католический собор Святого Мэфью, обращен фасадом на главную улицу – El Camino Real, a справа окаймлен узким переулком Notre Dame Avenue. Я езжу мимо этого места около 30 лет, но не обращал внимания на название переулка. И вот уже два года ожидал, что именно здесь я увижу графа, потому, проезжая мимо, всегда аккуратно всматривался в прохожих.


Однако я не учел того, еще летом 2021 года оказался в поле разного рода сверхестественных сил графа Калиостро, и он в знак уважения к Борису Кузнецову, который первым из историков разных стран и разных эпох увидел в Калиостро подлинного интеллектуала, впитавшего в себя многовековые достижения науки и культуры, начал исподволь помогать мне. Не знаю, сам ли или по наводке графа, но в конце июня 2021 года я решил поработать в новом для себя пространстве социографии и автоэтнографии. К этим направлениям социологии относилось многое сделанное в  области биографического анализа и постепенно накапливавшиеся воспоминания. Сейчас, через три с небольшим года, на моей странице портала проза.ру http://proza.ru/avtor/bdbd80 скопилось более 380 текстов, которые сгруппированы в 16 тематических сборников. И как-то само по себе случилось так, что вторым по времени рождения стал сборник «Кабинет биографического анализа им. Б. Г. Кузнецова», в нем свыше 30 текстов-размышлений по поводу отдельных проблем работы над биографиями. В целом же, все написанное, хотя исходно такая цель не ставилась, передает многое из прожитого и сделанного, другими словами, сама по себе складывается автобиография, свободная от хронологического порядка. А это то, к чему я стремился несколько лет.
Пересматривая биографические интервью, взятые у меня моими коллегами и друзьями, а также собственные воспоминания, я обнаружил, что хронологические описания не просто не содержат многого, кажущегося на фоне долгой жизни случайным, мелким, но они в принципе не вкладываются в линейное жизнеописание.


«Линейность», при которой главным организатором повествования является «время», задает тот ритм биографического повествования (дискурса), который нередко препятствует должному – отвечающему реальному значению в жизни человека – рассмотрению важных жизненных эпизодов. Многие события и процессы – при всей их значимости – не вписываются в линейное представление жизни человека, ибо след этих событий присутствует всюду. Например, их влияние на судьбу подростка, молодого человека (во всяком случае – на какие-то значимые стороны его сознания и поведения) сопоставимо, а иногда и превышает силу влияние семьи и школы. В действительности, жизнь – это бесконечное множество одновременно развивающихся с разной скоростью процессов сложной организации. И все это не поддается линеаризации.
Значит возникает потребность нарушить линейное биографическое (автобиографическое) повествование и выйти за пределы «нормальной» стрелы времени. Фактически, это становится переходом к многотемпоральному, нелинейному изложению прожитого.


Пожалуй, впервые я задумался о том, как  избавиться от хронологического рассказа о прожитом в 2020 году, и в середине апреля написал социологу и писателю Леониду Бляхеру: «...у меня есть предложение испробовать с вами мою новую модель биографии – “нелинейную”. Я немного написал о ней недавно, но готов прояснить…». Было согласие, была работа, завершившаяся 250-страничной книгой Л. Бляхера «В социологии и возле: о разной России и возле в разговорах с Борисом Докторовым», которую, к сожалению нам пока не удалось опубликовать. Сложно сказать, когда и в какой мере мне удастся продолжить и развить это опыт нелинейного биографического анализа, в частности многое зависит от того, встретится ли мне человек, готовый подобно Леониду Бляхеру участвовать в таком эксперименте.


Другое направление нелинейного биографирования я связываю с продолжением моей коллекции рассказов, очерков, воспоминаний, в которой нет установки, стремления к временнОй упорядоченности, но одновременно это не просто россыпь разрозненных текстов. Удивительно, но в книге Бориса Кузнецова о графе Калиостро я читал многократно на протяжении полувека. Читал, но главное ускользало, хотя все сказано предельно ясно: «Но современная ретроспекция, современная машина времени требует жанра арабесок, жанра логически и хронологически неупорядоченных наездов в прошлое. Они не упорядочены логически и хронологически, но отнюдь не хаотичны, они упорядочены психологически, сама внешняя разорванность изложения обладает определенным эффектом; она расшатывает старую систему ассоциаций, сближений и противопоставлений, чтобы дать место новой системе».
Все именно так и есть, «наезд» в любую точку прошлого оборачивается неожиданным образом, восстанавливает в памяти давным давно забытое, порождает трудно управляемый поток воспоминаний.


Этот текст начался с замечания о том, что осень 2024 года – плотная временная точка в биографии Б. Г. Кузнецова, завершая текст, внесу еще одно уплотнение. Осенью 1984 года, ровно 40 лет назад, уже после смерти Кузнецова увидела свет его последняя книга «Встречи». Написанная в духе арабесок она рассказывает о реальных встречах автора с крайне малым числом людей, встречавшихся ему в течение жизни. Каждый из них оставил глубокий след в мировой науке XX века. Назову лишь В. Л. Комарова и В. И. Вернадского, Я. И. Френкеля и И. Е. Тамма, Ф. Жолио-Кюри и Луи де Бройля. Вместе с тем, книга – глубоко автобиографична, в ней через призму мироощущений своих героев Борис Кузнецов размышляет о собственном жизненном опыте.
Книга подарена моей жене и мне 17 ноября 1984 года братом-близнецом Кузнецова со словами: «... в память о Боречке».

1. Докторов Б. Все это вместила одна жизнь. Б.Г.Кузнецов: историк, философ и социолог науки. 2. Кузнецов Б. Путешествие через эпохи. Мемуары графа Калиостро и записи его бесед с Аристотелем, Данте, Пушкиным, Эйнштейном, и многими другими современниками. М. Молодая гвардия. 1975.