Нянюшкины сказки. Осиное гнездо

Да я побожусь, что мальчик меня нисколько не пугал! В отличие от его матери, у которой сто пятниц на неделе. Вёрткая такая, норовистая оса, с умом накрашенная, ещё очень молодая.. И уже очень злобная, иззлилась из-за денег. Привыкла жить побогаче за мужниной спиной, а на одни алименты не пошикуешь. Вот она прям вся из себя исходила, все помои на меня выливала. Глазки свои в крапинку сузит колючие и шипит с презрением — хоть святых выноси. То зачем позвали мальчика к телефону, когда отец звонил. То почему не позвали, мальчику же отец звонил!

Или заявит: пироги ваши здесь есть некому.. Ну, так и так. Через два дня влетает в кухню, как на помеле: кнопки нажимать и я смогу, а Вы, няня, могли бы что-то и испечь, да поскорее! Вам за это доплачивают, кстати. Сама же чуть кольцами не закручивается, пальцы ещё в волосёнки жиденькие запустит — мол, в отчаянии она от моей неповоротливости..

Я помалкивала и терпела, но сбегала при всякой возможности, даже в магазины ходила с радостью. Душно мне было с ней рядом, нехорошо, однако муж её бывший, мой наниматель, платил, правда, изрядно и умолял продержаться до сыновней школы.

Про мать мальчика спрашивал всегда отрывисто и с трудом, вроде обязан. Но, честь по чести, никаких доносов или слежки за ней не требовал.
Она же, я быстро поняла, после каждой нашей встречи наутро выкидывала номер. Вспоминаю, как я раз покрылась настоящей гусиной кожей — она опрокинула мне на ноги кофеварку и тут же вылила кастрюльку с холодной водой. Сетка мелких волдыриков долго не сходила...

Вроде уже страшно, ан нет! Боялась я не этих выходок, не прямых угроз, что ли. А тёмных неясных дел, что она проворачивала исподволь. Заставала я её за смахиванием крошек со стола — в общую сахарницу. Ещё крыжовник свежий крестиком надрезала, каждую ягодку, своими крепкими ногтями. В банку кофе чёрный перец клала.. По ободкам кружек пером вороньим водила. Много чего, а сколько я и не видела, наверное. Разве порчу какую насылала? Но неужто и на мальчика тоже?!

Вот тут не сходилось у меня, потому что наблюдала я их вместе достаточно. С ребёнком мать вела себя, по мнению людей сторонних, холодновато, только я бы назвала это — ровно. И честнее, чем со всеми, так как сюсюканья с обожаньями были не в её характере. И никаких внушений сыну обо отце или обо мне не делала.

К слову, такое уважительно-отстранённое отношение на мальчике сказывалось положительно! Он рос очень спокойным и здоровым, рисовал, занимался спортом, имел массу друзей даже во дворе огромной стены-новостройки, где всё это и происходило.

Накануне у мальчика был день рождения, шесть исполнилось. На домашнюю часть праздника приехал только отец ребёнка. Вскоре он отозвал меня, и мы долго разговаривали на балконе. Оса эта следила за нами из комнаты с такой ненавистностью, что на завтра я ждала любого кульбита.

Но с утра пораньше ей позвонили и она вприпрыжку унеслась, пролив и уронив в доме всё, что можно. Как я поняла, она что-то сдала, по-старому, в комиссионку, а тут нашёлся покупатель по её цене.

И вот я брожу с тряпкой, подтирая за ней, и нахожу в коридоре чёрный блокнотик с золотым тиснением "Катерине". Давний уже, обтяжка бархатная вытерлась. Открываю, конечно. А в нём ни одной пометки, но одна фотография.

На подпорченном снимке две девушки в балетных пачках, чуть не близняшки. Но это эффект костюмов ещё, хотя девушки похожи и чертами лица. Моя хозяйка чуть пониже разве что. Только над ней растёкшейся ручкой выдавлено "Катюшка", после стоит "и", а над девушкой повыше написано "Валюшка"...

Я же знаю женщину, на которую работаю, как Валентину Александровну. Всё это так меня смутило, что я срочно позвонила хозяину. И тут уже рассказала, какие странные манипуляции этой Вали или Кати видела своими глазами. Устраняя хотя бы то, на чём поймала, за свой счёт, чтобы в чеках не проходило.

Реакция хозяина поразила меня невероятно: он призвал показаться специалисту и попросил покинуть дом, тут же переведя тройные расчётные на карту.

Якобы Валентина явилась тоже моментально, я только укладываться начала. Она не шипела и не подсмеивалась, а играла в молчанку, нетерпеливо вздыхая над тем, как я копаюсь.

Выяснила я одно, через старую подругу по опеке (я до пенсии через стенку работала, в архивах): Валентина Александровна под той же фамилией, что и хозяйка, начала оформлять отказ от младенца. А потом прекратила оформлять и забрала мальчика. Пару лет её держали на контроле, но никаких проблем в семье не было. Правда, и мужа или постоянного сожителя никакого не было. Никогда. А деньги водились от продаж картин, полученных якобы Валентиной в дар.

Это всё удивляло, ведь я пришла к ним, когда ребёнку уже три годика исполнилось. И всё было представлено так, будто пара только разошлась. Состоятельный благородный папенька, вызывающий сочувствие, — и вредная маменька, мегера, ужиться с которой не суметь.

Да бедный, выясняется, мальчонка, муравьишка в осином гнезде. Не пойму, ключ ли он ко всей тайне, наследник ли картин настоящей Вали, у которой, кстати, нет сестёр?..

Да и у Кати, иногородней студентки хореографического отделения, их не было. Была подружка Валюшка, а ближе никого вроде, педагог их рассказала, тоже знакомая знакомых пенсионеров. Обе бросили вуз после второго курса.
Да вот они, вместе на фото "первачков", всё правильно!

Нет, всё неправильно, потому что осталась одна Валя. И та — Катя.