5. Мамаев ярлык

5. МАМАЕВ ЯРЛЫК. Понимая, что на ближайшее месяцы Ольгерд ему, скорее всего, не попутчик, Михаил кинулся в степь на поклон к Мамаю, который к этому времени сумел, наконец, благополучно завершить свою бесконечную войну с сарайскими «сибиряками». Царь Азиз был убит, а его место занял очередной «ручной» Чингизид, Мамат-Салтан. Донские и волжские степи вновь объединились под властью одного правителя.

Тверского князя Мамай принял дружелюбно, почти как брата. Жалобы Михаила на судьбу-злодейку и на злодея Дмитрия он выслушал с пониманием и сочувствием. У Мамая с наглого московского князя теперь был и свой собственный спрос. В свое время темнику пришлось сократить размер русских даней, а после того, как Дмитрий подрос, эти дани и вовсе перестали поступать в цареву казну. Меж тем, за последние годы в степи многое успело измениться. Теперь Мамай был победителем. Со своим вассалом Дмитрием Московским он мог отныне разговаривать строго, даже, надменно. Хотя, как человек, безусловно, умный, Мамай и сам давно уже понимал, что царский ярлык окончательно перестал быть первопричиной всех тех склок, что продолжали еще терзать изнутри Владимирскую Русь. Русские использовали ордынскую «лицензию» на власть только в качестве удобного повода, которым можно было оправдать свои не совсем корректные, а то и вовсе агрессивные действия по отношению к соседям. Выжать из этого документа нечто большее было уже невозможно. А потому Мамаю не составило никакого труда выписать Михаилу «лицензию» на великое владимирское княжение, накачать его кумысом в дорогу и в начале 1371 года отправить в обратный путь с ярлыком, но без войска.

Орды татар Михаил на Русь не навел только потому, что ему их не дали. То, что он якобы сам отказался от предложенной Мамаем помощи, дабы не подвергать Русскую Землю новому разорению, звучит неубедительно. Весь последующий ход событий доказывает, что с такими понятиями, как сострадание и человеколюбие, у микулинского князя было не все в порядке. Заботился и пекся он исключительно о родной Тверской Земле. Все остальные русские Земли видели от него лишь смерть и разорение. Узколобым Михаила, конечно же, назвать нельзя, но мыслил он как-то уж очень узко. Трудно так же поверить и в то, что Мамай не захотел помочь тверскому князю из-за своей неуемной жадности. Мол, у Михаила на ордынскую конницу денег не хватило. Но ведь и ежу понятно, что будь у ордынцев в том нужда, они бы поверили микулинцу в долг. Просто нужды такой у них сейчас не было. Своими руками подарить Владимрскую Русь верному союзнику непобедимого Ольгерда, а затем, кусая локти, наблюдать за тем, как в русских городах усаживаются литовские наместники? Мамай был не настолько глуп, чтобы сотворить такое. Вот ярлык продать – это другое дело. С ярлыком Михаил мог попытаться привлечь на свою сторону подвластных Дмитрию удельных князей. С Москвой им, конечно же, будет не справиться, даже общими усилиями, но потрепать и ослабить ее они смогут. Это сделает Дмитрия более покладистым и поможет ему, наконец, вспомнить о том, что у него есть хозяин и покровитель, и что хозяину срочно требуются деньги.

Впрочем, это все – подоплека, а какова она была на самом деле, поди-ка теперь узнай.

Ярлык на великое княжение Михаилу Тверскому обошелся недешево. Ему даже пришлось оставить Мамаю «в заклад» своего сына Ивана. На Русь новоиспеченный государь вернулся в сопровождении ордынского посла Сарыходжи. Москва о прибытии высоких гостей была уже осведомлена и активно готовилась к их встрече. Никакой паники в княжестве не наблюдалось. По-прежнему юное, но уже успевшее вдоволь нахлебаться «взрослой» жизни, Московское Государство, еще пока не научилось бояться «по-взрослому» - с липким холодным потом в лопатках и предательской мелкой дрожью в коленках. Смертельный животный страх остался в далеком прошлом – в вытоптанных степной конницей руинах Киева, Суздаля и Владимира. Московской Руси было некогда придаваться стариковскому унынию или праздной сытой лености, Москва была для этого еще слишком молода и слишком голодна.

Михаила и его ярлык было решено встречать всем миром. В города Владимирской Руси полетел великокняжеский указ, предписывавший боярам и «черным людям» целовать крест на верность Москве и «не даваться князю Михаилу Тверскому и в землю его на княжение не пускать». На оскорбительное приглашение Сарыходжы прибыть во Владимир на венчание нового великого князя Дмитрий ответил: «К ярлыку не еду, а в землю на княжение Владимирское не пущу, а тебе, послу, путь чист». Сразу после этого навстречу незваным гостям был выдвинут переславский полк с храбрым серпуховским князем во главе, перекрывший микулинцу и татарам путь к столице. Мамаев посол чего-то подобного, очевидно, уже ждал. Всучив Михаилу ярлык – дескать, добывай себе трон сам – он со всеми своими людьми отправился в Москву за подарками и почестями. В русской столице его принимали по высшему разряду.

Летом того же года Дмитрий сам отправился в Орду, прихватив с собой опытного в посольском ремесле Андрея Федоровича Ростовского. В Орде при поддержке купающегося в русских мехах и серебре Сарыходжи князья сумели найти с Мамаем общий язык и, пообещав возобновить выплату ордынского выхода, вернули ярлык на великое княжение Москве. В конечном итоге, результатами переговоров остались довольны все, кроме Михаила.

В состав московского посольства, отправившегося с Дмитрием в Орду, входил и еще один скромный персонаж, который, как оказалось позже, был личностью крайне занимательной. То был купец греческого или греко-татарского происхождения, Нико Маттеи, на Руси более известный, как Некомат Сурожанин. В Москве он утвердился еще при Иване Красном, который пожаловал богатого торгового гостя селами в Сурожском стану. В Орде у Некомата были кое-какие связи, и Дмитрий, беря его с собой, очевидно, рассчитывал на его помощь в случае, если возникнут непредвиденные расходы, и придется брать взаймы у сарайских генуэзцев. В ставке Мамая Некомат сложа руки тоже не сидел. Он имел весьма теплую беседу с папским нунцием, с консулом Кафы и еще с парой-тройкой темных личностей из генуэзской торговой братии. О чем конкретно шел разговор - неизвестно, но догадаться в принципе несложно. Не зря же великий Данте в своей «Божественной Комедии» записал, что самые нижние круги ада заняты генуэзцами, которые сплошь – мерзавец на мерзавце. Работорговцам из Генуи требовалась Русь с ее огромными людскими и материальными ресурсами - Русь слабая и расчлененная на княжества. Папа, в свою очередь, тоже не оставлял еще надежд воткнуть в берег Волги крест «правильной» формы. Разумеется, никто из вышеперечисленных парней в укреплении Москвы заинтересован не был. Вот почему вокруг строптивого Дмитрия Московского немедленно начала плестись тонкая паутинка заговора.