Интервью с оперным певцом Владиславом Сулимским

ВЛАДИСЛАВ СУЛИМСКИЙ О РОЛЯХ, ПРЕМИЯХ, МЕНТАЛИТЕТАХ И УМЕНИИ СТРЕЛЯТЬ

Солист Мариинского театра Владислав Сулимский – без преувеличения мировая звезда оперы. Нет ни одного значимого оперного театра или фестиваля, где бы Владислав не выступал, причем, всегда с неизменным успехом. Например, прошедшим летом Сулимский участвовал в постановке оперы Мечислава Вайнберга «Идиот» на Зальцбургском фестивале, где исполнил партию Парфёна Рогожина. А 2024 год ещё знаменателен для Владислава тем, что он получил высшую театральную премию нашей страны «Золотая маска» и был удостоен почетного звания «Заслуженный артист Республики Башкортостан» за высокие творческие достижения и большой вклад в развитие культуры и искусства.

Владислав, прежде всего, поздравляю Вас с присуждением премии «Золотая маска» и звания «Заслуженный артист Башкортостана». Вы - лауреат  многих профессиональных премий – Casta Diva, «Золотой Софит», «Онегин» и других. Чем Вам дорога именно эта?

- Мне любая премия дорога. Признание, даже самое незначительное, уже приятно, а когда представительные члены жюри удостаивают меня премии, я им очень признателен и благодарен, что они так высоко оценили мою работу.

Возможно, Вы знаете, что начало предпрофессиональной жизни у Зары Долухановой было таким же, как у Вас: она училась в музыкальном техникуме как скрипачка, но особых успехов у неё не было, и ей сказали: "Пойди на вокальное отделение, прослушайся. Может, у тебя голос есть". Очень нетипичная ситуация для будущей звезды мирового масштаба. Как Вы считаете, Ваши собственные трудности переходного периода - от профессиональной неопределённости к высочайшему профессионализму - закалили Ваш характер и научили идти к своей цели?

— Да, я слышал об этом факте биографии З. А. Долухановой. Что касается меня, то в подростковом возрасте, когда у меня возникла творческая неопределенность в музучилище, было невесело. Мне, человеку, которому не приводилось петь толком на сольфеджио в музыкальной школе и в музучилище (я просто не ходил на хор и ни на какие певческие дисциплины), сразу идти на вокальный было странно, но, как видите, выбор оказался верным. Выбор дается человеку иногда не всегда очевидный, но зачастую он бывает самым правильным.
А закалили мой характер и научили идти к своей цели уже другие обстоятельства.

Когда Вы впервые почувствовали себя Певцом?

- Впервые я почувствовал себя певцом, когда я вышел на сцену после мастер-класса в Италии, во Флоренции с Паоло ди Наполи, моим коучем, с которым я очень долгое время занимался. И вот через месяц после мастер-класса, после отпуска на море, после старательных попыток вообще забыть про пение, пришлось петь концерт на открытии сезона. Это было в 2013 году - концерт на сцене Мариинского театра, Гергиев дирижировал. Я пел там арию из «Дона Карлоса», ту, которая у меня не получалась на мастер-классе. И получил очень много хвалебных отзывов о своем пении, мне говорили, что я начал петь по-новому, и я понял, что иду в правильном направлении, хотя уже был настроен заняться чем-нибудь другим.

В чем разница преподавания вокала в Италии и у нас?

- Менталитет педагогов не только в Италии, но вообще европейский, отличается от менталитета наших педагогов. Первое, что я заметил на мастер-классах у моего первого педагога Раймонда Мэтре, - то, что он всё время улыбался, смеялся, все замечания подавал через шутки, хотя понимал я его не на сто процентов, потому что толком не знал тогда ни английского, ни итальянского, а он все равно пытался как-то донести до меня свои уроки. Но через месяц я уже общался с ним по-итальянски. На все мои вопросы он отвечал: «Давай попробуем решить это!» И так же вела себя Рената Скотто, когда я с ней занимался. Все коучи в Европе очень дружелюбные, очень улыбчивые, даже если у тебя что-то не получается, видимо, знают, что через несколько уроков получится то, что они требуют. У нас же иногда педагоги могут и выругаться, и выгнать из класса. Всякое бывало в жизни. Но я приверженец все-таки европейской манеры обучения. И со своими студентами стараюсь как-то отшучиваться, снимать напряжение, расслаблять людей, потому что, когда слишком серьёзно подходишь к занятиям, человек зажимается, а это не очень хорошо.

Баритоны поют обычно партии злодеев. Что Вы чувствуете, когда поете партию того или иного негодяя? Вам никогда не было страшно от того, что их злодейства могут так или иначе повлиять на Вас в негативном смысле?

- Знаете, за что я люблю свою работу? За то, что я могу быть разным в разных спектаклях. Причем в одной и той же роли в разных постановках я могу быть абсолютно разным, хотя структура роли одна, конечно же. Костюмы позволяют по-другому себя чувствовать, сценография, но я кайфую от того, что могу влезть в шкуру этого героя. Нет, мне не было страшно, что их злодейства могут так или иначе повлиять на меня, потому что я примеряю себя на них, а не их на себя. То есть, я перевоплощаюсь полностью в своего персонажа. Мне интересно, как бы он поступал, если бы это был я. То есть, не беру его на себя, а погружаюсь в него полностью. Как-то в спектакле «Дон Карлос» мы с Ильдаром Абдразаковым пели дуэт Филиппа и Родриго, и в сцене объяснения с королем я настолько ушел куда-то в дебри роли, что потерялся на мгновения и не понял, где я вообще нахожусь. Вот когда уже Филипп ушел со сцены, я опустился на колено, посмотрел и только тогда увидел, что занавес закрылся, и осознал, что это сцена, а я уже был где-то там, в императорском королевском дворце. Иногда бывают очень интересные погружения, особенно в исторических операх.

Расскажите, пожалуйста, о том, как Вы восприняли роль Парфёна Рогожина в опере Вайнберга «Идиот».

- Рогожин для меня не является носителем зла. Это импульсивный, сломленный человек. Виной тому любовь – причина всех трагедий мира. Самый отрицательный персонаж для меня в этой опере – Мышкин, а не Рогожин, не Лебедев. Все эти люди – Епанчины, Тоцкие – представители социума, а Мышкин – инородное тело, который пришел и всё разрушил. Именно так я чувствую этого персонажа и в музыке, и в самом романе. Неспроста же его прозвали Идиотом, и это не обидное прозвище, а нечто другое – он инородное тело среди людей, живущих в своих страстях, похотях, наивностях, радостях, горестях, - в своем укладе, пока не появился Мышкин и не начал говорить обо всех то, что думал, и не разрушил всё. Рогожин для меня более понятный персонаж со своими страданиями, измышлениями, жаждой жизни, он ближе мне, чем Мышкин, которого бы я никогда не спел и потому, что не тенор, и потому, что характер у меня другой, я его не совсем понимаю.

Когда Вы участвуете в режоперных постановках, всегда ли Вам удаётся найти "золотую середину" и сохранить баланс между высоким искусством и современными модными театральными тенденциями?

— Я стараюсь искать логику, сводить музыку и режиссуру, то, что написал композитор, и то, что придумал режиссер. Даже когда бывает что-то несуразное в постановке, я пытаюсь довести все до логического разрешения, найти консенсус. Без ссор, просто донося свою точку зрения. И зачастую это срабатывает, потому что режиссеры на моем пути попадались адекватные, умные, пытливые. Конфликтов не было.

Приходилось ли Вам попадать в непростые ситуации во время спектакля? Бывало ли, что в таких случаях на помощь приходят партнёры?

— О, да! Что бывало, то бывало. Самая нелепая ситуация была, когда меня просто забыли выпустить на сцену. На «Сицилийской вечерне» как-то так получилось, что и я проворонил свой выход, и помреж. Слышу, что моя музыка уже играет на сцене, а я еще за сценой, выхожу и смотрю, что мой коллега-тенор Мигран Агаджанян сам с собой разговаривает, сам задает вопросы за меня, отвечает на них. Но все удалось исправить.

У Вас огромный опыт выступлений во многих театрах России и мира. Какие наиболее интересные и плодотворные творческие отношения, возникавшие в процессе подготовки и участия в спектаклях, Вам запомнились?

— С дирижером Евгением Хохловым, художественным руководителем и главным дирижёром Самарского академического театра оперы и балета имени Шостаковича мы очень хорошо сработались. С первого раза у нас все сложилось. Очень понравилось работать со Спиваковым. ?Куда бы я ни приехал впервые - в Бурятию, в Башкирию, в Татарстан, да в любой оперный театр, всегда чувствую себя первопроходцем: хочется спеть и сыграть как можно лучше, чтобы люди запомнили, что я выступал там когда-то. Я обожаю ездить по России, по нестоличным театрам. Мы с Ильдаром Абдразаковым очень много ездили по нашей стране, в том числе, по Сибири. Надеюсь, еще откроем новые сцены, новых дирижеров, новых режиссеров и также надеюсь, что музыка останется музыкой в ближайшие времена, несмотря ни на что.

Вы - лауреат нескольких международных конкурсов вокалистов, в том числе, конкурса Елены Образцовой. Скажите, пожалуйста, чем конкурс Образцовой отличается от других вокальных конкурсов?

— Для меня конкурсы были всегда непростым действом, которого не очень жаждал, не очень любил, но чтобы чего-то добиться, надо было в них участвовать. На конкурсе Образцовой я занял второе место, но он был немножко нервным, потому что тогда я ушел из Академии молодых оперных певцов при Мариинском театре и не очень хорошо расстался с Ларисой Абисаловной Гергиевой, а она была в жюри. И я этого немножко опасался. А конкурс запомнился общением с Еленой Васильевной - и в простой обстановке, и в творческой она была веселым человеком, и очень приятно было находиться с ней рядом. У нее была потрясающая аура и харизма, всегда шутки какие-то, прибаутки. Мне хватило ее personality, ее внутренней силы в нашем общении, чтобы я запомнил её навсегда.

А первый раз я встретился с Еленой Образцовой в Милане. Меня пригласил на репетицию Виктор Черноморцев. Там был Хворостовский, Ванеев, Образцова, Темирканов. И мы все потом дружно посидели в театральном кафе. И я очень хорошо запомнил непрекращающуюся линию анекдотов Елены Васильевны – прямо «пулеметная лента» такая, один смешнее другого. Ну, а последний раз я встречался с ней на ее юбилейном концерте в Большом театре – Оперном балу Елены Образцовой. Я был там на репетициях и зашел поздравить ее. К сожалению, больше нам не пришлось с ней встретиться. Память о ней, конечно, всегда будет с улыбкой, с душевной теплотой.

Скажите, пожалуйста, что дают молодому певцу мастер-классы мировых звёзд? Существует распространенное мнение, что почти ничего, что это, в основном, шоу.

— Да, многие звезды приезжают просто покрасоваться. Я участвовал в нескольких мастер-классах Дмитрия Хворостовского, Ренаты Скотто, но я не заметил, чтобы они отдыхали или куражились. Нет, работали очень тщательно. Невозможно сделать за час или 45 минут из молодого певца уже состоявшегося. Я вообще приверженец такой догмы, что невозможно научить, певец может научиться только сам. Ты можешь просто подсказать какие-то маленькие детали, которые западут голову, встроятся в сознание молодого певца, и тогда он может совершить рывок, что-то выплеснуть на сцене, найти какие-то новые ощущения для себя.

Я брал от каждого педагога по чуть-чуть. Кто-то мне это скажет, кто-то другое. Иногда мне одни и те же вещи говорили, но разными словами — один на итальянском скажет, другой на английском, третий на русском, четвертый на немецком. И я понял по-итальянски то, что мне говорили другие, но разными словами. То есть, нужно искать, нельзя сидеть на одном месте. Нужно все время быть пытливым, пытаться найти что-то новое. Нужно больше ездить по мастер-классам, просто слушать мастер-классы, не обязательно участвовать, это очень много даст.

В одном из интервью Вы сказали: "Я эмоции не разбрасываю". Уточните, пожалуйста, что Вы имели в виду.

— Я имел в виду, что все эмоции я оставляю на сцене. То есть, не могу сказать, что я открытый человек. Да, я как бы общительный. Но люблю все держать в себе. Много было моментов в Европе, когда не всегда сразу находили общий язык с коллегами. Они считали, что я такой закрытый, зазнавшийся, смурной парень, но в процессе репетиций все понимали, что это не так. Я не абсолютно закрытый человек, нет, я общительный, но не люблю тратить эмоции. Для меня все эти дежурные улыбки, все эти «Hi! How are you?» - глупо и чуждо. Менталитет другой.
Я не разбрасываюсь эмоциями вне сцены. Я всё храню для сцены, чтобы там отдать всё. Я стараюсь всё передавать эмоцией — эмоцией голоса, эмоцией пластики, эмоцией мимики. Лицо, тело, голос — всё выражает какую-то эмоцию на сцене. 

А важна ли для Вас красота?

- Очень важна! Я люблю любоваться каким-нибудь совершенством - красивыми лицами, красивыми картинами. Тем, что радует глаз, тем, от чего на душе становится тепло. Но красота ведь разная бывает, иногда она пугает.


Ни одна опера не обходится без любовных коллизий. А что такое, по-Вашему, любовь?

— Еще и любовь (смеется)! Любовь — это всё, что нас окружает в жизни. Все несчастья, всё счастье - от любви. Любовь есть жизнь. Если мы не любим, мы не живем.

Чем отличается гений от талантливого человека?

— Ну, это может быть и тонкая грань, а может быть и очень большой разрыв. Все зависит от степени таланта. А гений - это когда «все звёзды сошлись» и высшая сила наделила, допустим, Моцарта сверхестественными способностями. Талант можно развить. Даже из самого маленького таланта можно сделать большой. А вот из большого таланта гения не сделать. Это должно быть вложено в человека при рождении. Для меня понятия «гений» и «талант» не тождественны. Это разные величины. Гениальность – это божья искра.

По Пушкину «гений и злодейство – две вещи несовместные». А Вы как считаете?

- Я с этим согласен. Мне кажется, гению не до злодейства. Хотя бывают гениальные злодеи (смеется).

Вы как-то сказали, что у Вас появлялось желание исцелять других. В связи с чем оно появлялось? Оно имеет какое-либо воплощение?

— Было такое ощущение одно время, когда мне хотелось делиться своим внутренним теплом, энергией, помочь кому-то, но, когда появилось очень много работы, это, конечно же, немножко ушло, потому что иногда энергии не хватает на себя, с таким плотным графиком спектаклей, передвижением по миру тут, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Не могу сказать, что я стал черствее, жестче, но сейчас я не думаю о том, чтобы дарить людям свою энергию вне сцены.

Вы говорили, что хорошо стреляете. Где Вы научились стрелять? Какими видами оружия владеете? Удаётся ли Вам иногда пострелять в своё удовольствие в тире или ещё где-то? Какие эмоции приносит Вам умение стрелять?

- Научился стрелять я еще в училище, у нас была дисциплина - общая физическая подготовка, и мы много занимались стрельбой в тире. Потом я ездил к отцу в Сибирь. Там тоже учился стрелять, мы с ним ездили на охоту пару раз и мне очень понравилось. Я ходил в тир. Я очень люблю сконцентрироваться и получать удовольствие от точности стрельбы. Не знаю, может, очередной скрытый талант во мне? Надеюсь, не придется воплощать его в жизнь. Не хотелось бы.
У меня много всякого пневматического оружия, арбалет. Это немножко отвлекает от разных жизненных трудностей, стрельба по мишеням меня расслабляет, успокаивает.

У Вас много поклонников как в Мариинском театре, так и в Москве и за рубежом. Некоторые даже ездят в те города и страны, где Вы выступаете. Как Вы относитесь к такому вниманию поклонников?

— Я благодарен им. Такое отношение поклонников трогает меня очень сильно. Есть преданные поклонники, и сейчас в Европе встречаю многих, не говоря уже про Петербург и Москву. Есть много преданных людей, которые следуют за мной чуть ли не на каждый  спектакль. Ну, буду стараться отвечать им взаимностью на сцене.