Зависть

Девчонки дружили с детства. Буквально «с песочницы». И дружба их была круто замешана на зависти и желании подражать со стороны Ани и на упоении собственным превосходством и снисходительном великодушии со стороны Жанны.

Им было по пять лет, когда они встретились во дворе нового дома, на новенькой детской площадке. Аня с родителями только въехали, а семья Жанны жила в нём уже примерно месяц. В те времена — середина шестидесятых годов — пятилетние дети спокойно гуляли одни. Но район, дом, двор, были новыми, ещё незнакомыми, и Анина мама, устав разбирать вещи, накормила семью приготовленным на скорую руку обедом и, оставив мужа вешать люстры, вышла с дочерью во двор, немножко отдохнуть самой, приглядеть на первых порах за ребёнком, возможно, познакомиться с кем-то из соседей.

Аня сидела на бортике песочницы, старательно лепила куличики. У неё было с собой ведёрко, а в нём несколько формочек и совочек. В песочнице валялись ещё формочки, совочки, игрушечные грабельки, машинки, кубики, разрозненные кукольные тарелочки и чашечки. Аня их не трогала, потому что брать чужое без спроса нельзя, а чьи это игрушки, она не знала. Мама её сидела на лавочке неподалёку и уже разговаривала с какой-то тётенькой.

Вдруг на дорожке, ведущей от подъезда во двор, показалась девочка. Она была в нарядном платьице, новых сандаликах, а в руках держала красивую немецкую куклу.

Девочка то ли шла, то ли бежала, то ли танцевала на ходу — вприпрыжку, с подскоком, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону — и что-то напевала, и смеялась, и поднимала на вытянутых руках свою куклу с длинными золотистыми волосами.

Влетев таким образом на площадку, она огляделась, направилась к песочнице, села на бортик напротив Ани и, делая вид, что играет,  стала демонстрировать свою куклу.

Кукла была замечательная, в красивом розовом платье из плотного трикотажа, с полосатой грудкой, в белых носочках и туфельках. У неё было красивое личико, прямо как живое, густые загнутые ресницы и яркие голубые глаза. Девочка продемонстрировала, как кукла закрывает и открывает глаза, как у неё двигаются руки и ноги, поворачивается голова, как она громко произносит «мама!».

Аня забыла про свои куличики и во все глаза смотрела на девочку. У девочки были прямо подстриженные волосы, почти доходившие до плеч, густая чёлка по брови, пухлые губы и большие светлые глаза. Не поднимая головы от куклы, девочка из-под свесившихся волос всё чаще посматривала на Аню. Той стало неловко, и она вернулась к своим куличикам. Девочка поднялась, обошла угол песочницы и встала перед Аней.

- Это твои формочки?
- Мои. Я из дома вынесла.
- Когда будешь уходить, оставь их здесь. - Строго сказала девочка.
- Почему? - удивилась Аня.
Её мама, услышав разговор, повернула к ним голову и стала прислушиваться.
- Потому что так решили все родители, чтобы принести и оставить в песочнице игрушки, которые не жалко, чтобы они всегда тут лежали. Для всех. - Объяснила девочка.

Ане стало жалко своего ведёрка, и совочка, и формочек, среди которых были рыбка с большим хвостом и домик с трубой и тиснёным окошком. Это был новый набор, подаренный тётей, Аня играла с ним в первый раз и не хотела оставлять на улице.

- А если не оставишь, - коварно сказала девочка, заметив Анино замешательство, - значит, ты жадина!

Ане не хотелось расставаться с новыми игрушками, подаренными любимой тётей, но и прослыть в первый же день жадиной не хотелось тоже. Она восхитилась умением этой девочки так быстро и легко поставить в неловкое положение другого человека, но как из него выйти, желательно с наименьшими потерями, она не знала.

- Тебе сколько лет? - спросила девочка. - Мне уже пять.
- И мне пять.
- А мне уже пять с половиной.
- А мне пять и четыре месяца.
- Я старше! - с торжеством заключила девочка. - А на каком ты этаже?
- На третьем.
- А я на пятом, - сообщил проходивший мимо них мальчик, тянущий за верёвку нагруженный камнями самосвал.
- А я на шестом. Я выше всех!
- На девятом ещё выше живут, - сказала подошедшая мама Ани. - А как тебя зовут?
- Жанна. - Важно ответила девочка. - Жанна Прилуцкая.
Аня удивилась. Она никогда не слышала такого имени.
- А вы её мама, да? - спросила Жанна, кивнув на Аню. - А как её зовут?
- Ты у неё спроси, - подсказала мама.
- Как тебя зовут? - повернулась к Ане Жанна.
- Аня. Аня Мельникова.
- А вы в каком подъезде?
- Во втором.
- И я во втором! А у меня, смотрите, какая кукла! Немецкая! Мне папа купил!
- У меня тоже есть такая. Только у моей платье голубое. - Сказала Аня.
- Врёшь! - выпалила Жанна.
- Не вру! - возмутилась Аня. - Есть! Мне её на день рождения подарили!
- Тогда вынеси завтра!
- Мне не разрешают её на улицу выносить. Это не уличная игрушка.
- А мне разрешают! А у тебя, значит, нету!
- Есть!
- Докажи!

У Ани покраснел нос, и стали кривиться губы. Она точно знала, что не врёт и что кукла, точно такая же, у неё есть, и не понимала, как этой Жанне удаётся заставлять её оправдываться и что-то доказывать.

- Правда, у неё есть такая кукла? - спросила Жанна маму, и Аня поразилась, как легко и непринуждённо она обращается к незнакомым взрослым, не стесняется, не боится.
- Правда. - Сказала мама. - И оттого, что ты не веришь, Анина кукла никуда не денется. Она сейчас придёт домой и будет с ней играть. Пойдём, Анюта, я до ужина папе помогу, а ты поиграешь. С куклой.
- Формочки оставь, - напомнила Жанна.
- Нет. - Спокойно сказала мама. - Эти формочки мы не оставим. Это новые игрушки, Аня ими ещё поиграть не успела. Но у нас много других игрушек, которые уже немножко надоели, мы с Анютой их переберём и часть вынесем для общего пользования.
- Ладно. - Согласилась Жанна и помахала им ладошкой на прощанье. - Выходи завтра!

Назавтра они встретились уже как старые знакомые и дружат по сегодняшний день.

Жанна была врушка и похвальбушка. Привирала она часто, но обычно без всякой выгоды для себя и не для того, чтобы избежать наказания, например. А просто, чтобы показаться интересней, чем она есть на самом деле, чтобы удивить, вызвать у других детей к себе восхищение, зависть. Хотя ей не было нужды что-то придумывать, похвастаться ей действительно было, чем.

Например, они втроём жили в трёхкомнатной квартире, у неё была своя комната, много нарядной одежды, игрушек и сладостей. Её родители — папа-завгар и мама-товаровед — имели больше возможностей для обеспечения своей дочки материальными благами, чем, например, родители Ани — инженер и медсестра.

Она выносила во двор импортных кукол, красивый игрушечный сервиз, белоснежного плюшевого зайца с морковкой в лапах, хорошенькую детскую сумочку на длинном ремне, набитую футлярчиками от маминой помады, флакончиками из-под духов, коробочками от пудры, в которых сложены значки и бусинки. Всё это богатство она охотно демонстрировала, но в руки никому не давала. Объясняла спокойно: мама не разрешает. И всё. Никто её не считал жадной. Аня удивлялась: почему, если кто-то другой не хочет давать свою игрушку, то его сразу обзывают жадиной, а кто постарше и понахальней, могут и отнять, а к Жанне относятся с пониманием — мама не разрешает, если ослушаться, может наругать, а то и наподдать.

И дети стояли напротив сидящей на скамейке Жанны и во все глаза смотрели, как она расчёсывает игрушечной расчёской длинные локоны немецкой куклы или запускает на бортике песочницы яркую юлу, и даже уже не просили. А она, наслаждаясь всеобщим восхищением и  завистью, выбирала кого-нибудь из толпы и милостиво говорила: на, подержи, только покажи руки, вдруг они у тебя грязные! Осторожно, не сломай! Всё, хватит, отдавай, а то сейчас мама выйдет!

И ребятишки, у многих из которых дома были такие же игрушки или другие, не хуже, как завороженные, ждали — вдруг Жанна одарит их своей милостью? Чужие игрушки всегда кажутся интереснее своих, да и свои-то дома, а эти — вот они, у Жанны в руках. И так хочется поиграть с мягкой игрушкой здесь, во дворе, а родители говорят: испачкаешь в песке или под дождём промочишь. А потом придёшь домой и на диван кинешь. Нет уж, домашние, чистые игрушки во двор не таскать, вон, пожалуйста, мячик, прыгалки, старый железный грузовик.

Выбрав себе в подружки Аню, Жанна частенько давала ей свои игрушки на глазах у других детей, и те невзлюбили почему-то Аню, которая ничего не просила, а не Жанну, которая таким образом дразнила всех остальных.

Анин папа, с неудовольствием наблюдая табунок ребятишек, ходящих следом за Жанной, и среди них свою дочку, высказывал своё возмущение жене, а ребёнку чётко объяснил:
- Если берёшь с собой на улицу какую-то игрушку, должна понимать, что во дворе гуляют другие дети, они тоже захотят с ней поиграть. Играть самой и не давать другим — это некрасиво, это значит дразнить, жадничать. Таких никто не любит. Поэтому бери с собой то, чем готова делиться и даже, с чем готова расстаться, потому что кто-нибудь может игрушку сломать, испортить, просто потерять. И тогда жаловаться не на кого, сама вынесла на всеобщее пользование, а не все бережно обращаются с вещами, особенно не своими. И потом, есть игрушки домашние, чистые, а есть уличные, для песка, земли, снега. Вон, у тебя целый ящик в прихожей, бери из него, что хочешь, это как раз для улицы. Но мы ведь их в комнаты, на кровать, на стол не тащим, правильно?

Аня была согласна с папой, она и сама не хотела брать на улицу любимую куклу или мягкую игрушку, ведь они могут упасть, испачкаться. И потом, захочешь на качелях покачаться или в классики попрыгать, а куклу куда? Положить на лавочку, дать кому-нибудь подержать? Так их не найдёшь потом. Но, оказавшись во дворе, она не могла отойти от Жанны и во все глаза смотрела, как та озабоченно поправляет на кукле платье, всегда одно и то же, в то время как у самой дома сидела на спинке дивана точно такая же, но имеющая кучу нарядов, сшитых рукодельной мамой.

Дети…

Собрав вокруг себя девчонок — мальчишек она не любила и побаивалась: дураки какие-то! - Жанна рассказывала, как они ездили в воскресенье в цирк, и там был фокусник, который засовывал в большой ящик тётеньку в блестящем купальнике, перепиливал большой пилой, а тётенька продолжала шевелить руками и ногами, а потом снова сдвигал ящик, открывал, и тётя вылезала из него целая и невредимая, улыбалась, кланялась и посылала во все стороны воздушные поцелуи.
Девочки ахали, но кто-то уже тоже был в цирке, кто-то видел этот фокус по телевизору. И тут Жанна добивала всех сообщением о том, что потом этот фокусник предложил кому-то из зрителей выйти на арену вместо артистки, и все боялись, а она, Жанна, подняла руку и побежала! И её перепиливали!
- Больно? - ужасались девочки.
- Ни капельки! Это же волшебная пила. Щекотно только немножко.
- А потом?.. - затаив дыхание, спрашивали девочки.
- А потом всё само обратно срослось. Даже шрама не осталось. Вот, смотрите!
И Жанна задирала кофточку и майку и демонстрировала гладкий живот. Девчонки восхищались отвагой Жанны и безоговорочно ей верили. Шрама-то действительно не было!

В другой раз, оттирая носовым платком с платья шоколадную каплю, она под большим секретом поведала, что на соседней улице, на углу, там, где большой универмаг, стоит киоск с мороженым, и в нём совершенно бесплатно дают любое мороженое, надо только сказать волшебное слово.
- «Пожалуйста»? - обрадованно спросили девочки.
- Нет. - Остудила их радость Жанна и снисходительно объяснила: - «Пожалуйста» - это простое волшебное слово, для всех, а то, для мороженого, особое, его никто не знает, это секрет.
- Скажи!
- Нет, не могу. Даже не просите. Если скажу, то мне перестанут давать. Понимаете?
Дети разочарованно, но с пониманием отстали. Кто же скажет, если после этого сам не получишь бесплатно мороженое? И опять Жанна — счастливая обладательница чудесной тайны, избранная девочка, а вовсе не жадина.

Или, когда в дождь девчонки забрались под деревянную горку и сидели там, тесно прижавшись, на корточках, она рассказывала, что они с мамой и папой скоро поедут на море, она уже была в прошлом году, и там у неё есть знакомый дельфин. Он отзывается на свист и подплывает к берегу. Раньше ему свистел папа, а сейчас он научил Жанну, и она сама будет подзывать дельфина свистом и кататься на нём верхом! И Жанна вытягивала губы трубочкой и пыталась изобразить свист, но выходило какое-то натужное сипение, и она, не смущаясь, объясняла:
- Зуб шатается, поэтому плохо получается.
И, широко разинув рот, демонстрировала помеху, помогая себе пальцами. Зуб, действительно, качался.
Девочки восхищённо слушали и, привычно завидуя, верили. И Аня верила. Жанка, она такая — она может и на дельфине верхом!

Ане очень нравилась Жанна. С ней было весело, интересно. Но Аня всё время боялась, что такая необыкновенная, яркая девочка, как Жанна, перестанет с ней дружить — ведь Аня-то совсем не такая интересная. Вдруг Жанна это заметит и ей наскучит самая обыкновенная Аня? И Анюта изо всех сил старалась соответствовать. Чтобы Жанна не пожалела, что выбрала её в подружки.

Жанна говорила, что она лучше всех прыгает в классики, и Аня, которая тоже прыгала очень хорошо, старалась, доводила мастерство до совершенства, чтобы, когда придётся прыгать вместе с Жанной, не ударить лицом в грязь.
Жанна рассказывала, как она умеет прыгать через скакалку — с подскоком, с поворотом, на одной ножке, и Аня, лёгкая и прыгучая, подолгу тренировалась, чтобы не опозориться.
Жанна хвалилась, как ловко она играет во все игры с мячом — и Аня часами не выпускала из рук мячик.
Жанна выше всех раскачивалась на качелях и дальше всех с них прыгала.
Жанна умела залезать по столбу на высокий турник и висеть на согнутых ногах вниз головой.
Жанна каталась на двухколёсном велосипеде.
Умела съезжать с горки на ногах.
Жанна умела лучше всех… всё.

И Аня… Да, целыми днями тренировалась во всех видах дворового многоборья, чтобы не оказаться хуже.

Но странное дело — Жанна, умевшая всё это делать лучше всех, практически никогда не принимала участия в общих играх, всегда имевших элемент состязательности. Она судила, комментировала, критиковала, объясняла, но при этом сидела на лавочке или на бортике песочницы, или на тихо покачивающихся качелях, а в руках у неё всегда была красивая игрушка, которая занимала руки и которую нельзя было ни дать кому-то подержать: мама не разрешает! - ни отложить в сторону: ещё кто-нибудь возьмёт и испачкает!

А Аня очень быстро стала во дворе одной из самых ловких девочек, и её охотно брали играть с собой старшие, и когда делились на команды, все звали её к себе.

Рядом с домом было два детских садика. Аня ходила в обычный, а Жанна в ведомственный. Дети не понимали разницы. Но Аня слышала от взрослых, что в ведомственном лучше игрушки и вкуснее еда. И не удивлялась, что Жанна ходит именно туда. Но сама в этот садик не хотела. Во-первых, ей очень нравилось в своём, и у неё там было много подружек, «садиковских», а во-вторых, ведомственный садик был «пятидневкой». Нет, Жанна не находилась там безвылазно с понедельника по пятницу, но один-два раза в неделю родители оставляли её там ночевать.

Как-то Аня посочувствовала Жанне, что её не забирают домой и ей приходится ночевать в саду, но Жанна с чувством превосходства сказала, что тем, кто остаётся на ночь, дают на ужин пирожные, а перед сном нянечка читает сказки. Очень интересные, таких книжек дома нет. И читает до тех пор, пока не заснёт последний ребёнок. И конечно же, этим самым последним засыпающим ребёнком, который дольше всех слушал чудесные сказки, была Жанна.

И в душе у Ани снова зашевелилась зависть. Хотя и пирожные ей покупали частенько, а уж сказок в домашней библиотеке было очень много, и читали ей родители, сколько она просила, и, конечно, перед сном — пока не заснёт. Но почему-то вот эта картинка, нарисованная Жанной — большая тёмная спальня, все дети уже спят, а добрая нянечка читает какую-то необыкновенную книжку только тебе — была очень соблазнительна.

В последнее дошкольное лето Жанна много говорила о том, как ей выбирают школу — самую лучшую! - и Аня не сомневалась, что, конечно, Жанна будет учиться в какой-нибудь особенной школе, одна из всего двора, но, к её удивлению, Жанну записали  в их обычную районную школу, и они даже попали в один класс.

На линейке оказалось много знакомых ребят, и по двору, и по садику, все радовались встрече, договаривались, кто с кем сядет. Жанна сказала Ане, что лучше всего сидеть на последней парте, и велела ей сразу бежать назад и занимать. Но вышло всё совсем не так. Учительница завела их в класс строем, попарно и сама рассадила по какому-то своему плану.

Аня оказалась на первой парте в среднем ряду и сразу поняла, что это самое лучшее место. Хорошо видно доску, учителя, все наглядные пособия, впереди никого нет, никто не отвлекает, и сосед по парте сидит с левой стороны, даже если нечаянно заденет, всё равно не помешает писать. На этом месте Аня просидела все десять лет.

А Жанну посадили на предпоследнюю парту в ряду у двери, далеко от Ани. Жалко, конечно, но Аня была очень довольна своим местом и не расстраивалась. А Жанна сначала жалела, что она не вместе с подружкой, с которой можно было бы поболтать, а потом, когда уже началась настоящая учёба, - которая могла бы подсказать, поделиться ластиком или карандашом, дать списать.

Потому что Аня с самого начала оказалась собранной, дисциплинированной и училась очень хорошо, а Жанна оказалась ленивой, постоянно что-то забывала, путала, на уроках болтала, отвлекалась, была невнимательна, часто приходила с несделанными уроками.

Училась она на тройки, ей писали замечания в дневнике, но, видимо, дома её за это не ругали, потому что она никогда не расстраивалась и постоянно была в хорошем настроении. Вокруг неё, весёлой, беззаботной, нарядной, придумывающей необыкновенные истории, так же, как и во дворе, постоянно толпились девочки. У неё было школьное платье, сшитое на заказ в ателье, красивые туфельки, необычный ранец, в котором часто отсутствовали нужные тетрадки, линейка или учебник, но всегда лежала какая-то игрушка, картинки, яблоко, конфеты. И так же, как во дворе, она никому ничего не давала в руки, только посмотреть. И опять не была жадиной. И так же предлагала выборочно кому-то конфету, или дольку апельсина, или откусить от яблока, и первоклашки клубились около неё, как свита вокруг королевы, замирая в ожидании — кто на этот раз удостоится чести быть выделенным из толпы?

И опять Аня восхищалась умением Жанны заставить всех крутиться вокруг себя. У самой Ани сложились ровные отношения со всеми ребятами в классе, и она даже подружилась с соседом по парте. Им оказался спокойный, крупный мальчик, добрый и справедливый. Он хорошо учился, не мешал и не отвлекал. И они в полном согласии обитали на своей первой парте и вместе дежурили по классу, и мальчик охотно и ловко выполнял всю тяжёлую работу — двигал парты, носил воду. А вот со стороны девочек, особенно тех, с кем она не была знакома до школы, чувствовался некоторый холодок, вызываемый ревностью к Жанне.

Но, несмотря на всеобщее обожание, Жанна была верна дружбе, и все знали, что настоящая её подружка — Аня. И она всегда её угощала. Но и Аня делилась с ней тем, что ей давала с собой мама и тем, что она прихватила сама, например, конфетами, мармеладками. Она даже заранее дома разрезала яблоко, чистила и разламывала апельсин, чтобы в школе не делать этого грязными руками и не пачкать пальцы соком. И в буфете они иногда складывали свои монетки, чтобы купить два одинаковых коржика или слоёных язычка, и никогда не считались, у кого больше, у кого меньше.

В ноябре первоклашек приняли в октябрята, и класс разделился на три «звёздочки». Парты стояли в три ряда, по шесть парт в каждом. Вот каждый ряд и стал отдельной звёздочкой. В каждой звёздочке ребята с помощью учительницы выбрали командира. Во второй звёздочке (средний ряд) выбрали Аню. И уже сама она назначила себе помощника, своего соседа по парте, Сашу. А Жанну выбрали санитаром — проверять чистоту рук и общую опрятность. Мама сшила ей красивую повязку на рукав из белой ткани с красным крестом, и Жанна гордо её носила, ощущая себя не меньше чем вершителем судеб, ведь у каждого во внешнем виде можно найти какой-нибудь недостаток.

Каждую субботу (а суббота тогда была и рабочим, и учебным днём) учительница по результатам полученных отметок сообщала, какая звёздочка по итогам недели вышла на первое место, и ставила на первую парту маленький красный флажок. Этот флажок стоял там  до следующего подведения итогов. Все ученики очень радовались и гордились, когда флажок был у их звёздочки, и старались его завоевать, а потом удержать. Но так получалось, что самая сильная звёздочка, кому чаще всего доставался флажок и у кого подолгу задерживался, была вторая, Анина; та, что у окна, на втором месте, а самая слабая — третья, где была Жанна.

К концу первого полугодия первоклашки выучили все буквы, освоили навыки чтения и письма, отпраздновали праздник Букваря, и после зимних каникул началась серьёзная учёба — с диктантами, контрольными, ответами у доски. Аня, которая пришла в школу, хорошо умея читать, считать и писать печатными буквами, училась легко и с удовольствием.

Жанне скучно было учить буквы и выводить в прописях палочки и крючочки. Ни к чтению, ни к письму у неё не было никакой охоты.
Она любила уроки труда, рисования, пения, ритмики. Учительницы последних двух предметов её хвалили и даже сказали маме, что девочка способная.

И следующим летом Жанна огорошила Аню новостью, что её записали в Дом пионеров на танцы и что она будет поступать в музыкальную школу. И вообще, будет артисткой, поэтому арифметика и письмо ей не нужны.

В душе у Ани снова подняла голову никогда не засыпающая зависть. Она представила Жанну в красивом платье, с завитыми локонами танцующую на сцене или сидящую за роялем. И весь зал на неё любуется и аплодирует. Какая Жанка счастливая! Ей самой даже в голову не приходила мысль о музыке и танцах. А у Жанки способности! А у неё, у Ани, никаких способностей нет…

Она рассказала родителям, и они неожиданно сказали, что танцы — это хорошо, это осанка, походка, координация движений, чувство ритма, и, если Аня хочет, они её запишут тоже. Аня обрадовалась, но сильно опасалась, получится ли у неё, вдруг там будут все такие девочки, как Жанна, у которой способности и которая будет настоящей артисткой? Папа сказал, что главное — внимательно слушать преподавателя и стараться делать так, как он говорит, и всё будет хорошо. И добавил, что в любом деле одних способностей мало, нужна ещё старательность и работоспособность.

На первое занятие подружки пришли пораньше и с восхищением разглядывали развешанные в зале фотографии с выступлений, дипломы, грамоты за победы в конкурсах. А какие красивые костюмы на юных танцорах! Жанна воодушевилась и начала выбирать, какой костюм ей больше нравится. Вот этот — белая блузка с вышивкой и рукавами-фонариками, пышная красная юбка,  в кружении стоящая колоколом, красные остроносые сапожки на каблучке.

На занятии Жанна держалась поближе к женщине-хореографу, чтобы она обратила на неё внимание и выделила из всех, Аня, наоборот, старалась не привлекать к себе внимания, жалась в дальнем ряду.

Ансамбль, чьи фотографии украшали зал, назывался «Танцы народов Советского Союза», он существовал много лет и ездил на выступления и конкурсы в разные города. Но нашим подружкам до этого было далеко. Девочек поставили к станку, начали учить азам. Ещё на занятиях было много гимнастики и общефизической подготовки. Вообще, это напоминало уроки физкультуры и ритмики. Аня постепенно успокоилась. Ничего особенно сложного пока не было. Преподавательница была требовательная, строгая, хвалила редко и скупо, но объясняла и показывала всё чётко и понятно. Наряд начинающих танцоров - чёрный гимнастический купальник и чешки, а то и босиком, до пышных юбок и красных сапожек ещё работать и работать.

Тем же летом Жанну водили на прослушивание в музыкальную школу, но она не сдала экзамены, и её не приняли. Аня не могла понять — как могли не принять Жанну, у которой способности? Кого же тогда туда принимают? И радовалась, что сама не рискнула даже заикнуться родителям о музыкальной школе, уж у неё-то шансов вообще никаких не было, раз даже Жанну не приняли. И она утешала подружку, представляя, как та расстроена.

Но Жанна в утешении не нуждалась.
- Подумаешь! - сказала она, - там просто набрали тех, кто уже умеет играть, и всяких знакомых, вот мест и не осталось. - Тут она явно повторяла слова взрослых. - Ничего! Мне зато мама наняла учительницу, самую лучшую. Она будет приходить ко мне домой и со мной заниматься. И мне купят пианино! И на будущий год я поступлю, самая первая!

Везёт Жанке! Как у неё всё легко получается! И какая она молодец, никогда не унывает! Не поступила — и не расстраивается. Будет заниматься дома, с учительницей. Наверное, это очень приятно, когда преподаватель приходит к тебе домой и занимается только с тобой в привычной домашней обстановке. Вот Жанна подготовится и в следующем году непременно поступит. Аня от всей души ей этого желала.

Но Жанна, которой занятия с пожилой милой учительницей поначалу понравились, быстро к ним охладела. Учительница даже в мягкой форме сказала родителям, что девочка не выполняет её заданий, невнимательна, неусидчива, и попросила как-то посодействовать, например, перенести занятия на более позднее время, когда они уже придут с работы, может, в их присутствии Жанна  будет более старательна. Ну, и конечно, поговорить с ней, объяснить, ведь занятия стоят денег, а толку от них пока нет. Родители Жанны деньги считать умели, с дочкой поговорили, и она, действительно, старалась какое-то время, но перед новым годом решительно заявила, что заниматься музыкой вообще не хочет и в музыкальную школу поступать не будет. Ей не нравится.

Учительница перестала приходить, пианино продали по объявлению, Жанна была весела и безмятежна. Аня поражалась — как Жанка не побоялась сказать родителям, что не хочет заниматься? Ведь это не шутка — они купили пианино, нашли учительницу, платили ей деньги. А она — раз!.. - не хочу! У Ани бы язык не повернулся так сказать.

Во втором классе у Жанны среди её привычных троек и редких четвёрок по труду, рисованию и ритмике стали появляться двойки. Её звёздочка, и так постоянно бывшая на последнем месте, стала возмущаться, что она тянет всех ко дну.
Учительница тоже была очень обеспокоена её успеваемостью, писала родителям в дневнике и даже вызывала в школу. Но они были постоянно заняты на работе, поэтому прийти не могли, но обещали серьёзно поговорить с дочкой.

Время шло, ничего не менялось. Учительница оставляла Жанну после уроков и занималась с ней дополнительно. Потом решила поступить так, как в те годы было принято — прикрепить к ней сильного ученика, который возьмёт её «на буксир», то есть, будет ей объяснять, помогать делать уроки - в школе после уроков или дома. Кого прикрепить? Конечно, Аню. Они подружки, много времени проводят вместе, вот пусть вместе делают уроки, может, с помощью Ани Жанна подтянется.

Аня отнеслась к новой обязанности с энтузиазмом, она видела, что Жанна учится слабо, и переживала, и даже говорила с ней об этом и предлагала помощь. Но Жанна легкомысленно отмахивалась: подумаешь, двойка! Исправлю. Ага, на тройку, - грустно отвечала про себя Аня. Ей было неудобно, что у неё почти одни пятёрки, а Жанна с троек уже скатывается на двойки. Конечно, ей легко учиться, а Жанне трудно. Значит, надо ей помочь, объяснить, что непонятно, выучить правила, делать больше упражнений.

Как хорошо, что учительница догадалась прикрепить Жанну к ней! От официально назначенной помощи Жанна не сможет отказаться. Вот они усиленно позанимаются, и Жанна выправит оценки, почувствует уверенность и дальше будет уже хорошо учиться сама. Но Аня всё равно будет готова всегда ей помочь.

Они оставались после уроков в пустом классе, и Аня объясняла, повторяла, диктовала, напоминала, показывала, как надо, как правильно. Жанна торопилась поскорее закончить и пойти домой, поэтому из Аниных объяснений она выбирала то, что поможет сделать сегодняшнее задание, и тут же применяла, через минуту забывая. И она очень  ловко пользовалась тем, что Аня при этом тоже делает в своей тетрадке упражнения и решает задачи, и, подглядывая, правильно писала у себя. Ане казалось, что она поняла её объяснения, и радовалась, что Жанна стала хорошо делать уроки.

Да, за домашние работы Жанна стала получать четвёрки, но классные работы, а тем более, контрольные и самостоятельные, по-прежнему были плохими. И у доски она отвечала неуверенно, смотрела на сидящую на первой парте Аню, и та страдала, что не может ей подсказать, напомнить, ведь она же ей столько раз говорила, показывала, неужели опять забыла?

Скоро Жанне надоело оставаться после уроков. Ей хотелось сразу идти домой, пообедать, поиграть, отдохнуть. Решили делать уроки дома, после обеда и отдыха. У кого дома? У Жанны нельзя — мама не разрешает приводить никого в дом, тем более, в её отсутствие. И к тому же, у них в квартире паркет, ковры, светлые обои и полированный письменный стол. Дети без присмотра взрослых могут что-нибудь испортить.

Анина мама разрешила, она работала посменно и часто в это время бывала дома. Сначала Жанна спускалась к Ане часа через два после школы, они делали уроки, пили чай, смотрели телевизор, играли, иногда ужинали, и Жанна уходила домой со сделанными, а вернее, по большей части списанными у Ани уроками, сытая, весело скоротавшая время, часто с каким-нибудь угощением или игрушкой в кармане.

Потом она сообразила, что вовсе не обязательно самой греть себе суп и котлеты и мыть потом посуду, лучше пойти сразу к Ане и у неё вместе пообедать. Там всё разогреет и подаст мама или сама Аня, они же и уберут, и помоют. А готовит Анина мама очень вкусно. И Жанна вежливо и совершенно искренне хвалила еду, благодарила и не отказывалась от добавки.

Мама её, заметив в очередной раз нетронутый обед, спросила, почему дочка не ела, и, услышав, что та пообедала у Ани, успокоилась. Семья приличная, хорошо, что Жанна не скучает одна в квартире, а проводит время с подружкой и, умничка, делает с ней уроки, так что маме, уставшей после работы, не приходится беспокоиться по поводу уроков. И отметки у Жанны стали лучше. Мама была очень довольна дочкой.

А вот у Аниной мамы росло недовольство её дочкой, а заодно и своей за то, что привадила эту Жанну — не отделаешься от неё никак. Всё-таки, это большое беспокойство и неудобство — каждый день кормить обедом и ужином не одного ребёнка, а двух, и не иметь возможности спокойно заниматься своими делами, не говоря уж об отдыхе. Аня была девочка тихая, любила читать, рисовать, играть одна в своей комнате, всё за собой убирала, помогала маме. Одно удовольствие быть с ней вдвоём дома.

Жанна же придумывала шумные игры, настырно интересовалась, что лежит в шкафах, в ящиках, безо всякого смущения просила дать посмотреть, потрогать, попользоваться, взять на время домой. Маму это очень раздражало. В те дни, когда девочки были дома одни, мама, вернувшись с работы, заставала беспорядок, который торопливо и смущённо устраняла Аня.

И ещё Жанна придумала очень увлекательную игру — доставать из шкафа мамины платья, юбки, даже бельё и всё это мерить, надевать на себя в самых немыслимых сочетаниях, вертеться перед зеркалом и, хохоча, заваливаться на родительскую кровать.

Маму, у которой все вещи были тщательно выглажены, аккуратно сложены и развешены, а на покрывале не было ни единой морщинки, такая бесцеремонность возмущала. Не говоря уже о том, что содержимое бельевого шкафа вообще не предназначено для посторонних глаз.

Но Аня так радовалась, что к ней приходит подружка! Папа молчал, Жанна обычно уходила перед самым его приходом, но он всё замечал и как-то сказал маме и Ане, что в школе есть продлёнка, почему бы Жанне не ходить туда, раз ей скучно сидеть дома одной?
- Тогда Ане будет скучно, - невесело улыбнулась мама.
- Пусть вместе идут. А то подружка у нас проводит времени больше, чем в школе и со своими родителями. Тебе покоя никакого нет. Я же вижу.

Родители поговорили с Аней, и она согласилась на продлёнку. Конечно, дома лучше, особенно с мамой, и вкусней, но она видела, что постоянное присутствие Жанны в их доме доставляет неудобство, и ей было неловко перед родителями. Продлёнка решала проблему — они будут до вечера вместе и в то же время не будут надоедать родителям.

В третьем классе октябрята находились в приподнятом настроении и радостном возбуждении — их должны были принять в пионеры. Звёздочки с азартом соревновались в успеваемости и активности в общественной работе. И, изнывая от нетерпения, теребили учительницу: когда? Всем очень хотелось поскорее надеть красный галстук и приколоть к груди значок с пламенем пионерского костра. Они уже выучили клятву юного пионера, отпечатанную на задней обложке тетрадей в линеечку, как год назад выучили таблицу умножения, отпечатанную на тетрадях в клеточку. И песню выучили — взвейтесь кострами, синие ночи!.. - и с большим воодушевлением пели её на уроках пения.

Наконец, на классном собрании учительница сказала, что принимать будут не всех сразу, а в несколько этапов. В первую очередь — самых достойных. И зачитала список из девяти человек, предлагаемый для обсуждения. Ребята очень серьёзно, стараясь быть объективными, и с большим удовольствием высказались по поводу каждого кандидата и большинством голосов утвердили список. В него попала и Аня. Она очень переживала, что кандидатуру Жанны даже не рассматривали, и понимала, почему, но всё равно ей было неудобно перед подругой. Она представила себя на её месте — она бы отчаянно завидовала и сделала бы всё, чтобы попасть хотя бы в следующий заход.

Но Жанна была совершенно спокойна.
- Подумаешь! - пожала она плечами, - куда торопиться? Примут.

Первую группу принимали в пионеры в музее Революции, очень торжественно. Аня запомнила этот день на всю жизнь.

Вторую группу — в Доме пионеров. Но Жанна не попала и туда.

Оставшихся ребят принимали в актовом зале школы, 22 апреля, всех вместе, тоже очень красиво и торжественно, со знаменем, горнами и барабанами, напутственными речами, с исполнением пионерского гимна большим хором. Вот только клятву юного пионера здесь произносили не каждый человек отдельно, а скандировали все вместе. И это понятно, почему — принимали оставшихся их всех трёх третьих классов, около сорока человек, если каждый давал бы клятву отдельно, то получилось бы очень долго.

Аня видела разницу между массовым мероприятием в родной школе и индивидуальным приёмом каждого по отдельности в таком значимом месте, как музей Революции, и она страдала, что Жанну приняли в пионеры в числе последних.
Но сама Жанна казалась довольной, ей не с чем было сравнивать.

Аня поражалась стойкости и мужеству подруги, её умению держать себя в руках. Ведь это же очень обидно, что тебя не выбрали ни в первую группу, ни во вторую, а принимали по остаточному принципу вместе с другими классами, как говорит папа, «чохом».

И когда подружки шли в этот  день домой, расстегнув верхние пуговицы пальто, чтобы было видно новенькие красные галстуки, Аня испытывала чувство вины перед Жанной.

Класс, в котором все ученики стали пионерами, теперь назывался отрядом, а «звёздочки» - звеньями. Аня, бессменный командир второй звёздочки, стала звеньевой, Жанна тоже осталась на своём посту санитара.

Аню, закончившую третий класс с похвальной грамотой, на всё лето отправляли «на дачу» - к бабушке в подмосковный посёлок. Аня любила жить летом у бабушки, у неё там было много подружек и друзей-мальчишек. А ещё у бабушки были собака, кошка, куры, много разных ягод и яблок, она пекла вкусные пирожки и блины, делала квас с мятой, а по выходным приезжали мама с папой, привозили новые книжки, журналы, иногда игрушки, новые платья, юбочки, гольфики и московские сладости. Так что Аня предвкушала очередное чудесное лето.

Жанна, закончившая, к радости родителей, год на твёрдые тройки с несколькими четвёрками — не без помощи Ани - в последние дни мая явилась в школу с новой причёской - «Гаврош» - которую ей сделали не в простой парикмахерской, а в салоне, и которая стоила не сорок копеек, как обычная Анина стрижка, а три рубля. Эта причёска - пышные и слегка растрёпанные на макушке и на затылке волосы, со спускающимися на шею небольшими прядками — очень ей шла. Она вертелась во все стороны, демонстрируя чудо парикмахерского мастерства, и слегка взбивала волосы вверх для большего объёма и растрёпанности.

Столпившимся, как всегда, вокруг неё ребятам она сообщила, что они с мамой и папой едут на море, эта стрижка сделана специально для курорта, и ещё — что они копят деньги на машину и уже скоро её купят. И будут путешествовать по всей стране на своей машине. В Крым, на Кавказ, в Прибалтику.

Очарование подмосковных каникул у бабушки в один миг было придушено вновь поднявшей голову завистью. Жанка с модной причёской и двумя новыми импортными купальниками, которыми она тоже успела похвастаться, едет на юг, к морю!

Наверное, к своему знакомому дельфину, подплывающему на свист, чтобы покатать такую красивую и нарядную девочку верхом на спине. Аня до сих пор в него верила.

К зависти примешивалось недоумение — почему Жанку с её позорным троечным табелем родители награждают такими удовольствиями, которые не снились большинству детей — море, дельфин, модный «Гаврош», новые купальники, путешествия на машине? По её, Аниным, понятиям, Жанку следует засадить за учебники, чтобы она за лето повторила весь материал третьего класса, восполнила пробелы и почитала уже полученные учебники за четвёртый, хоть немножко ознакомилась с программой будущего учебного года. А он обещает быть сложным — начальная школа  закончилась, теперь появятся новые предметы и по каждому свой учитель.

Сама Аня каждое лето читала все учебники и в этом году очень радовалась новым  - ей было интересно. И она была приучена родителями делать всё, за что берётся, максимально хорошо. И даже чуточку лучше, как говорил папа. Если она получала четвёрку, родители вместе с ней разбирали — почему? Не успела, что-то не поняла, забыла, на что-то отвлеклась, недостаточно постаралась? Почему «не дотянула»? То есть, у них отправная точка была  - пятёрка. Всё должно быть сделано на высшем уровне. Всё, что ниже пятёрки — недоработка, нужно подтянуться.

А Жаннины родители, видимо, отталкивались от двойки: если чуть выше, хоть даже тройка — уже хорошо.

И ещё Ане было непонятно — если люди копят деньги на такую дорогую вещь, как машина, то как можно в это время позволить себе тоже дорогие причёски, обновки, дома отдыха? Ведь это вовсе не предметы первой необходимости. Вот они тоже недавно копили деньги на новый телевизор. Договорились не покупать в течение года без нужды новых вещей и обойтись на все праздники чисто символическими подарками. И Аня всё поняла и активно участвовала — не просила мороженого, кино, новых книжек и радовалась, когда папа озвучивал уже накопившуюся сумму. Конечно, без мороженого она не осталась, родители покупали, но сама не просила и отказалась от приобретения нового портфеля: старый ещё вполне ничего! - это был её посильный вклад в новый телевизор. И они накопили даже быстрее, чем рассчитывали, и купили замечательный телевизор, и с каким удовольствием Аня смотрела на большом экране мультики и детские фильмы! А ещё вместе с родителями она смотрела КВН и на их вопрос, за кого болеет, важно ответила: я за МИСИ!

В четвёртом классе, помимо истории, географии, ботаники, прибавился иностранный язык. Немецкий и французский. Класс разделили на две группы. Детям предоставили возможность выбрать язык самим. Тех, кому было всё равно, распределили учителя. Ане родители посоветовали пойти на немецкий. Из чисто практических соображений — они оба учили в своё время немецкий и могли помочь, что-то объяснить, подсказать. А во французском к тому же сложное произношение. Аня пошла в немецкую группу.

А Жанна во французскую. Потому что французский язык — красивый, объясняла она Ане, это язык королей и мушкетёров (подружки уже читали «Трёх мушкетёров» и влюбились — Жанна в д`Артаньяна, а Аня в Атоса), и ещё Жанна уже знала французские духи, помаду, французские фильмы, песни и коньяк (папа говорит, что он самый лучший!).

Через какое-то время Жанна огорошила Аню сообщением, что её, оказывается, назвали в честь Жанны д`Арк, героини Франции. И она рассказала о великой француженке, почти полностью повторив то, что говорила о ней на сегодняшнем уроке учительница. Аня остро ощутила свою второсортность. Её-то назвали в честь папиной бабушки, Анны Михайловны, которая умерла ещё до её рождения. Аня видела фотографию — самая обыкновенная старушка с мягким морщинистым лицом, в белом платочке. Папа её очень любил. А Жанну д`Арк любит вся Франция.

Следующие четыре года пролетели, густо заполненные учёбой — Аня по-прежнему почти круглая отличница, каждый год похвальные грамоты; у Жанны сплошные тройки, потому что предметов, по которым у неё случались четвёрки, теперь не было, да и тройки она получала благодаря помощи Ани и откровенному списыванию у неё.

Общественной работой — Аня сначала была бессменным звеньевым, а в седьмом классе её выбрали командиром отряда и членом совета общешкольной пионерской дружины; Жанна больше не была санитаром, потому что в четвёртом классе на эту должность выбрали другую ученицу. Жанна говорила, что она рада, что ей надоело проверять грязные руки, уши и чужие сменки, но Аня видела и понимала, что на самом деле её подруга уязвлена и расстроена потерей и самой должности, и  определённой власти над одноклассниками, которую эта должность давала. И очень ей сочувствовала.

Дружбой — девочки по-прежнему вместе ходили в школу и домой, вместе делали уроки, гуляли, ходили в кино, почти всё свободное время проводили вместе. Вокруг Жанны и в школе, и во дворе так же клубилась свита жаждущих её внимания, только теперь там стали появляться и мальчики, и Жанна уже не смотрела на них презрительно и с опаской, хотя фраза «дураки какие-то!» ещё нет-нет да и слетала с её пухлых, красиво изогнутых губ.

Девочки взрослели, хорошели, Аня с восхищением смотрела на Жанну — какая она красивая! Действительно, Жанна была очень хорошенькая, чему немало способствовали импортные или сшитые на заказ наряды, косметика - сначала мамина, потом и купленная уже  лично ей, услуги парикмахерского салона. А главное — непоколебимая уверенность в том, что она красивее всех, наряднее всех, главнее всех, и природное умение внушить это окружающим. Аня поражалась, как перед ней, слабой троечницей, по нескольку раз переписывающей после уроков почти каждую контрольную, заискивают умные, хорошо успевающие в учёбе девочки, добиваются её расположения, ревнуют и ссорятся.

Интересно, этому можно научиться или дано только избранным?

Внешкольными занятиями — Аня по-прежнему занималась в танцевальном ансамбле, уже танцевала в костюмах - и в том, с пышной красной юбкой и с красными сапожками на каблучках тоже! - её уже ставили в первый ряд, и она несколько раз ездила на конкурсы в подмосковные города.

И ещё Аня занималась в бассейне — после памятного заявления Жанны о поездке на море, к дельфину она сказала родителям, что хочет плавать, её записали, и она с удовольствием и старательно тренировалась и уже имела юношеский разряд.

На самом деле, у неё была мысль, что вдруг они с Жанной когда-нибудь окажутся вместе у воды и она, не умеющая плавать, опозорится перед плававшей в море да ещё верхом на дельфине подругой. И та станет её презирать и даже не захочет больше дружить!

Аня всё время боялась потерять  дружбу с Жанной и изо всех сил старалась ей соответствовать.

Правда, спустя много лет, после окончания школы, когда они большой компанией поехали купаться и загорать на водохранилище, выяснилось, что Жанна вообще не умеет плавать, а плещется у берега с надувным кругом. Для Ани это было большим ударом.

И ей опять было стыдно перед подругой за то, что сама она легко и стремительно плавает тремя стилями, чем вызвала одобрение у парней, с одним из которых даже плавала наперегонки и выиграла.

В дельфина она, конечно, давно уже не верила, но продолжала восхищаться умением Жанны создать для себя любой образ и заставить окружающих в него безоговорочно поверить. Вспомнилось где-то вычитанное выражение: короля делает свита. Но Жанна могла большее: она умела создать саму свиту, которая, в свою очередь, делала из неё королеву.

Жанна давно уже бросила занятия танцами — скучно, как на уроке: раз-два!.. Ногу выше!.. Носочек тянем!.. Спину держим!.. И раз!.. И два!.. Но на уроках ритмики в начальных классах её хвалили, а здесь никак не выделяли и как будто совсем не замечали её способностей. Как будто она такая, как все. А на вопрос, когда же они будут танцевать под весёлую музыку настоящие танцы в красивых костюмах, сказали, что об этом ей  думать ещё рано. И Жанна перестала ходить.

Но записалась в кружок мягкой игрушки. Там сразу учили мастерить из кусочков меха, цветных лоскутков, ленточек, бусинок забавных куколок, мишек, ёжиков, зайчиков. Жанне это очень нравилось. Она любила всякие тряпочки, тесёмочки, ленты, пуговки. И нравился быстрый результат — за одно-два занятие готова целая вещичка, её можно взять домой, показать маме и подружкам, кому-нибудь подарить, выслушивать похвалы.

И она занималась два года, но потом ей и это надоело, и она, решив, что уже всему научилась, кружок этот бросила. Но навыки, полученные там, использовала - например, иногда в охотку мастерила мягкую игрушку кому-то  в подарок, но, взрослея, чаще  занималась украшением своих и без того красивых нарядов.

В седьмом классе она удивила Аню тем, что записалась на курсы вязания, причём, взрослые, куда ходили молодые женщины и пожилые тётеньки. Там тоже сразу учили вязать конкретные, практичные вещи — кружевные воротники, салфетки, шарфы, шапочки, варежки, учили разбираться в схемах, напечатанных в журналах. Мама её была довольна дочкиным увлечением, приносила ей красивую пряжу, модный мохер, покупала разные спицы и крючки.

Жанна даже брала иногда вязанье в школу и, достав на перемене, успевала связать несколько рядов. И что удивительно, никто не смеялся над её таким «бабушкиным» занятием, а толпились рядом и восхищались, как ловко она перебирает спицами, шевеля губами, и как со знанием дела говорит о лицевых и изнаночных петлях, накидах, столбиках.

А уж когда она приходила в новом воротничке, связанном из тонких белых катушечных ниток, или в новом мохеровом комплекте — шапочка и шарфик, или даже в модной тогда «майке» - мохеровой или шерстяной безрукавочке без пуговиц с ромбами или косичками на груди, то восхищались и завидовали не только девочки, но и учительницы интересовались, рассматривали и хвалили.

И Аня восхищалась, хотя сама тоже умела вязать и спицами, и крючком — её давно уже научили мама и бабушка, и она вязала иногда что-то для кукол. Но почему-то казалось, что вот у Жанны совсем другое вязание, более интересное и красивое. Не простое домашнее рукоделие, а настоящее искусство.

И Аня решила тоже связать себе что-то своими руками. Как Жанна. Мама как раз распустила свою старую шерстяную кофту, помогла Ане рассчитать размеры, и она связала себе тёплую шапочку и шарфик.

И пришла в школу. Но никакого восторга у одноклассниц её новый комплект не вызвал. Никто не обратил на него внимания. Аня сказала двум девочкам, что связала сама. Они небрежно взглянули, сказали: здорово! - и тут же переключились на другое.

А сосед по парте, Саша, сказал:
- Очень красиво.

Аня в очередной раз убедилась: всё, что делает и говорит Жанна — красиво, интересно, необыкновенно. Такая она, Жанка. До неё не дотянуться. Но Ане понравилось, что она сама может связать себе какую-то вещь, каких не бывает в магазине. И она стала в свободное время вязать. И просто надевала и носила и не говорила, что связала сама. Подумаешь, достижение! С мамиными подсказками, из старого папиного свитера.

И да, мальчиками. Но это больше у Жанны. Примерно класса с шестого в свите, постоянно её окружавшей, произошла некоторая ротация — там появились и надолго остались несколько мальчишек. Жанна уже давно сменила своё пренебрежительное и опасливое отношение  к ним на живую заинтересованность, кокетничала, капризничала, изредка одаряла милостью и держала всех в напряжении и постоянной готовности кинуться исполнять её прихоти.  И упивалась своей властью.

Некоторые девочки, которым не понравились новые игры королевы, вышли из числа её фрейлин. С их глаз словно спала пелена, и обожание сменилось неприязнью. Жанна нисколько о них не жалела. Манипулировать мальчишками оказалось более интересно и волнующе, чем надоевшими, превратившимися в соперниц девчонками.

Жанна, хорошенькая, нарядная, весёлая, была очень привлекательна и непредсказуема. Постоянно меняла фаворитов, приближала одного и отстраняла другого, сталкивала лбами, вносила раскол в сложившиеся годами компании. За право провожать её после школы и нести за ней красивый импортный портфель ссорились и дрались бывшие приятели.

И Аня опять восхищалась и не могла понять, как это у Жанки так получается? Сама Аня с первого класса дружила с Сашей, с которым все эти годы сидела за одной партой. Саша Жанну не любил и искренне не понимал, почему умная, хорошая Аня дружит с этой пустоголовой, легкомысленной воображалой?

Аня, хоть и была девочкой серьёзной, но — возраст! - и она завидовала Жанкиному успеху у противоположного пола. И многие девочки завидовали и постоянно обсуждали события, происходящие вокруг королевы класса.

И Аня, возвращаясь домой в сопровождении верного Саши, тащившего её портфель, с завистью смотрела, как идущая впереди Жанна в красивом, совсем взрослом пальто и модных сапожках кокетничает и стреляет глазами в своего очередного провожающего и как этот счастливчик старается ей угодить, чтобы подольше продержаться в этой роли и занять более высокое место в иерархии Жанкиных воздыхателей.

И её нисколько не утешал тот факт, что Саша, мальчик очень умный и воспитанный, и спортивный, и красивый, провожает её с первого класса, и носит портфель, и спортивную сумку, и лыжи, и во всём помогает, и защищает, если надо, и на восьмое марта, новый год и день рождения дарит какой-нибудь подарочек. Саша был хороший друг, надёжный товарищ, добрый брат, она его очень уважала и ценила.

Но… у Жанки-то ухажёры! А у неё нет… Немыслимо даже подумать, чтобы она стала так кокетничать с Сашей, бросать на него такие многозначительные взгляды, разговаривать свысока, не позволяя забывать, что в любой день может сменить его на другого, возможно, его же друга, делать вид, что поскользнулась, споткнулась, чтобы он кинулся помочь, поддержать.

А хотелось. Хотелось узнать — каково это, иметь такую власть над мальчишками? Но… для этого надо быть Жанной. А она, Аня, самая обыкновенная, ничем не примечательная девочка. И ходит с ней один только Саша, да и то потому, что ему по пути. Саша жил в их же дворе, в следующем доме, и, проводив Аню до её подъезда, шёл дальше к себе. Если Аня шла с Жанной, спокойно шагал позади. Он всё время был рядом.

В восьмом классе первый раз сдавали выпускные экзамены и получали аттестат о неполном среднем образовании. Аня очень волновалась. Саша тоже, хотя виду не подавал. Жанна была безмятежна и весела, как всегда. Но, видимо, и она осознавала серьёзность этих первых экзаменов, потому что ходила на все консультации — с купленной специально для этого новой кожаной папкой на молнии, с ручкой-петелькой.

И, стоя в коридоре в толпе одноклассников, рассказывающих о том, как родители за них волнуются и стараются помочь, небрежно сообщила:
- А мои дома на цыпочках ходят, когда я готовлюсь, и разговаривают шёпотом. И питаюсь я одними цыплятами. С рынка. И мама отпуск взяла на время экзаменов, чтобы за мной ухаживать.
- Почему только цыплятами? - удивился кто-то.
- Потому что я так хочу! Ничего сейчас, кроме цыплят, есть не могу!

Аню снова кольнула зависть. С ней так не нянчились и цыплят с рынка не готовили. Её родители работали, как обычно. Нет, они, конечно, переживали за неё, подбадривали, желали успеха, по её просьбе «гоняли» по билетам, мама с вечера наглаживала белый фартук, но отпуск из-за этого никто не брал.

Все четыре экзамена Аня сдала на пятёрки, Саша тоже, но с одной четвёркой, за сочинение, Жанна на все тройки.

Аня и Саша перешли в девятый класс. А Жанну не взяли. Из трёх восьмых классов набирали два девятых. Жанна со своими тройками не прошла.

Но её это ничуть не расстроило. Оказывается, она и не собиралась в девятый. Школа надоела ей до зубовного скрежета. И зачем ей десять классов? В институт она точно не пойдёт. Ещё пять лет учиться, чтобы получать потом сто рублей? Нет уж. Они с родителями решили, что ей лучше поступить в торговый техникум.
- Колбасой будешь торговать? - растерянно спросила Аня, не подозревавшая о Жанкиных планах, - или картошкой?
И представила себе красивую Жанну в грязном белом халате и синих нарукавниках, подставляющую помятую алюминиевую чашу под трубу, из которой с грохотом и пылью высыпается картофель.
- Почему обязательно колбасой? - спокойно сказала Жанна. - Я пойду на промтовары. Парфюмерия, косметика, сувениры, одежда, обувь. И буду не продавцом, а товароведом. Весь дефицит через мои руки. Золотое дно! И учиться всего три года, когда вы на второй курс в институте перейдёте, я уже весь техникум окончу, получу и образование, и профессию, и уже буду деньги зарабатывать. А вам ещё четыре года надо будет учиться.

И Жанна поступила в техникум, как поняла Аня, не без помощи родительских связей, и стала студенткой. А Аня и Саша остались школьниками. У Жанны был студенческий билет, проездной на все виды транспорта, и она ездила в свой техникум на метро и на автобусе. Расставшись, наконец, с надоевшей школьной формой, она могла теперь одеваться, как ей хочется, а уж нарядиться ей было во что. И она позволяла себе лёгкий макияж и маникюр с бледно-розовым прозрачным лаком и завивала волосы — видно, в техникуме на это смотрели не так строго, как в школе. Видеться подружки стали реже — понятно, учёба, уроки, дорога, активная внеклассная и студенческая жизнь.

Но не только. Жанна, в глазах Ани, поднялась на ступеньку выше. Когда они встречались на улице — одна в подростковом пальтишке, в форме с чёрным фартуком, с обычной стрижкой за сорок копеек, со старым портфелем и мешком, сшитым мамой из старой папиной байковой рубашки, со сменкой и другая, в импортном удлинённом пальто с поясом и разрезом сзади, купленном во взрослом отделе, в тонких кожаных перчатках, модных блестящих сапогах-чулках на платформе и с каблуком, с локонами, рассыпанными по плечам, с чёрным «дипломатом» с двумя блестящими замочками в руке - Аня не могла поверить, что это её старая подружка. Такая взрослая красивая девушка, студентка! А она всё та же девчонка-школьница.

Понятно, что у Жанны теперь совсем другая жизнь и другое общение. Аня робела и переживала, что Жанке теперь станет неинтересно с ней дружить.

Но Жанна продолжала иногда ей звонить, заходила, рассказывала, что учёба в техникуме в сто раз труднее и интереснее, чем в школе, что там всё по-взрослому, и что девочки-однокурсницы классные, только жалко, что парней мало.

А потом стала приходить чаще — просила помочь с заданиями, здесь учиться на привычные тройки было нельзя — лишат стипендии, а это тридцать рублей! Аня была поражена. Жанка получает стипендию, целых тридцать рублей! И это её личные деньги! Такие огромные! Каждый месяц! Она даже не могла себе представить такого богатства. Да на эти деньги можно себе купить… всё! Конечно, никак нельзя из-за какой-то тройки потерять такую сумму.

И Аня, у которой была своя, тоже непростая учёба в девятом классе, факультативы, общественные и комсомольские нагрузки и занятия (она не бросила ни танцы, ни плавание и добилась и там, и там высоких результатов), изо всех сил старалась выкроить время, чтобы помочь Жанне. А она стала приходить, как в первом классе, почти каждый день, сразу после занятий, они, как раньше, вместе обедали и садились за уроки. Жанка, плохо усвоившая школьную программу,  сильно тормозила Аню, и часто бывало так, что она уходила домой — завтра рано вставать! - а Аня допоздна сидела над её докладами, задачами и сочинениями. Но ведь стипендия…

Жанна хвалилась походами с новыми друзьями с курса в кино, в кафе, на ВДНХ, в Сокольники, приближающимся новогодним «Огоньком» с танцами, говорила, что все хотят с ней дружить и зовут в гости и в компании (Аня безоговорочно верила), намекала на романтические отношения с двумя классными парнями (понятное дело, как же без конкуренции), и Аня ощущала себя серой, неинтересной, маленькой. И завидовала, чего скрывать.

В школе тоже готовился новогодний «Огонёк» - общий для всех девятых и десятых классов. Его ждали с нетерпением, это был праздник только для старшеклассников, с концертом самодеятельности, угощениями и, главное, — с дискотекой!

И Аня принимала участие в концерте — выступала с индийским танцем. Для этого номера был специально взят напрокат очень красивый костюм, красный с золотом. И мама шила ей нарядное платье, и купили новые туфли на среднем каблучке. И волосы Аня решила больше не стричь, а отрастить, как у Жанны.

Но волнующее предвкушение первого взрослого вечера невольно испортила Жанка, небрежно сообщившая, что к ним на «Огонёк» приглашены курсанты военного училища. Молодые военные! В парадной форме! Да, это тебе не десятиклассники, которых каждый день видишь в школе и с некоторыми из которых всю жизнь живёшь в одном дворе. Аня не сомневалась, что на Жанку обратит внимание самый красивый и перспективный курсант и пригласит её танцевать, и проводит домой, а потом позовёт на свидание. Счастливая Жанка! Вот точно быть ей генеральшей!

Школьный «Огонёк» прошёл замечательно. Анин танец очень понравился, ей долго хлопали.

Она переоделась в новое платье, с удовольствием угостилась пирожными и лимонадом, приняла участие во всех играх и конкурсах, выиграла симпатичные деревянные бусы, которые удивительным образом подошли к её платью, и сразу их надела. Было очень весело.

Потом приглушили свет, включили музыку — популярные современные песни, и начались танцы. И её сразу пригласил Саша, который в брюках-клёш и приталенной цветной рубашке с большим воротником был совсем не таким, какого она привыкла видеть в серой школьной форме в классе. Этот Саша, стройный и модный, с пробивающимися усиками, в полумраке актового зала казался более взрослым и интересным, и у Ани сильно забилось сердце, когда он осторожно её обнял, а потом, склонившись и коснувшись щекой её волос, сказал на ухо, какая она красивая.  И они танцевали ещё несколько раз, и её приглашали другие мальчики, и опять Саша. И он, как всегда, проводил её до подъезда и позвал завтра пойти в парк кататься на лыжах.

В небольшой коридор своей квартиры Аня влетела танцующим шагом, как на сцену, кружилась, смеялась, обнимала и целовала маму и папу и сразу легла спать, чтобы поскорее наступило завтра.

Все каникулы они с Сашей каждый день ходили кататься на лыжах и на коньках — в свой парк возле дома и в другой, чуть подальше. И свели знакомство с замечательной собакой колли по кличке Ларсон и его хозяином, милым интеллигентным старичком. И несколько раз видели белочку — им казалось, что одну и ту же — и угощали её взятыми из дома семечками и печеньем. Каникулы пролетели быстро.

Жанну она не видела. Та, наверное, активно проводила каникулы в своей студенческой среде.

Подружки не встречались целый месяц. Аня звонила несколько раз, хотела узнать, как дела, как Жанна сдала сессию, почему не приходит вместе заниматься, но та быстро сворачивала разговор - ей некогда, всё потом. Аня заподозрила, что у Жанки роман с будущим генералом, и переживала, что та запустит учёбу так, что не только стипендии лишится, но и наверстать потом не сможет. И, конечно, её мучило любопытство — что там у Жанки происходит?

Наконец, они столкнулись во дворе, и сияющие Жанкины глаза, пылающие пунцовые губы, а потом и её слова подтвердили Анины подозрения насчёт романа. Жанна обняла подругу, закружила, звонко чмокнула в щёку, оставив на ней сочный след от помады, и торопливо рассказала: она влюбилась! Любовь с первого взгляда, на всю жизнь!
- В курсанта? - спросила Аня, и Жанна посмотрела на неё непонимающе.
- Какого курсанта?
- Ну, помнишь, ты говорила, на новогодний «Огонёк» приглашали.
- А, это… я уж и забыла. Нет. Слушай, он необыкновенный! Красивый! Умный! Нежный! И знаешь, он кто? Болгарин! И живёт за границей! А меня увидел, говорит, теперь останусь в Москве, навсегда! Представляешь, какая любовь?
- А где вы познакомились? - удивилась Аня, понимая, что Жанка снова на два шага впереди неё, да на каких! Любовь с первого взгляда, взаимная, да ещё с иностранцем, это вообще что-то фантастическое. Вон как она светится вся и даже, кажется, стала ещё красивее, хотя куда уж?

Аня догадалась: так красит человека счастье. И порадовалась за подружку. Счастливая Жанка!

- В гостях встретились, у родственников. Слушай, потом расскажу!
- А учёба как? - успела спросить Аня.
- Ой!.. Не спрашивай! - махнула рукой Жанна. - Я к тебе как-нибудь заскочу, там столько накопилось! Поможешь, ладно?
- Конечно, помогу, - сказала Аня, - заходи.
И Жанна убежала.

Много дней после этой встречи Аня думала про Жанну и её возлюбленного. Её мучили два чувства: зависть — ей тоже хотелось влюбиться и быть любимой и такой же счастливой, как Жанка, и беспокойство за подругу — ведь её первый курс это по возрасту тот же самый девятый класс, и Аня ощущала себя именно подростком, а у Жанки уже такие серьёзные отношения. И этот иностранец - кстати, интересно, сколько ему лет и на каком языке они общаются? - собирается менять свою жизнь, остаться в Москве. Знают ли Жанкины родители? И ведь Жанна наверняка лишилась стипендии, но непохоже, чтобы это её сильно волновало, хотя Аня знала о любви Жанны к деньгам и красивым вещам. Видно, к ней пришло то самое чувство, когда всё остальное становится неважным. Интересно, с грустью думала Аня, а у меня когда-нибудь будет так?

Жанна, действительно, стала забегать, оставляла Ане свои задания, забирала выполненные, торопливо сообщала новости с любовного фронта: Цветан (- Его зовут Цветан, правда, красиво? От слова «цветок». Я зову его Цветик. - Как в книжке про коротышек, - невольно подумала Аня) встречает её после занятий. Покупает ей цветы. Угощает мороженым. Гуляли в парке. Ходили в кино. В театр. В кафе. Подарил духи. Розовое масло. Говорит, что она самая красивая на свете. Целовались! Договорились пожениться, как только ей исполнится восемнадцать лет. Она жить без него не может! Он лучше всех!

Но от родителей она пока скрывает — а то, сама понимаешь. Они его знают, но не догадываются, что у них любовь.

У Жанки любовь. Не просто взаимная и счастливая, но и тайная. Как в романах! И Аня засиживалась допоздна, корпя над подружкиными докладами и задачками, завидуя ей белой завистью и ощущая радостное волнение от своей причастности к такому большому чувству.

Девятого марта Жанна заскочила, как всегда, обменять готовые задания на новые и заодно похвастаться: Цветан подарил ей большой тонкий палантин (Аня даже не знала такого слова), очень красивый, весь покрытый восточными рисунками и арабской вязью, и букет красных тюльпанов. Палантин этот красовался на её плечах и очень ей шёл, и пахло от неё теперь сладкими, пряными, немного душными духами.

Кстати, о духах и тюльпанах. Аня на восьмое марта, помимо «официального», такого же, как у всех девочек, подарка, как всегда, получила отдельный, от Саши. Это были три розовых тюльпана в хрустком целлофане и маленький флакончик духов в красивой коробочке. Подарок был совсем взрослым, и у Ани запылали щёки. Она заметила завистливые взгляды некоторых девчонок. Но никто ничего не сказал, не поддразнил, не пошутил. Все давно привыкли, что Саша всегда поздравляет свою соседку по парте, носит её портфель и вообще постоянно находится рядом. И Аня чувствовала бы себя абсолютно счастливой в этот день, когда шла после школы домой без шапки, расстегнув верхнюю пуговицу пальто, — погода была удивительно тёплой — и несла в руке цветы, время от времени поднося их к носу. А Саша шёл чуть позади и нёс её портфель, в котором лежали духи, и мешок со сменкой. И у неё мелькнула даже мысль похвалиться Жанне. Мелькнула и пропала, испортив настроение. У Жанки-то цветы и подарки от любимого человека, пылко влюблённого в неё красавца с необыкновенным именем, а у неё… от соседа по парте, с которым сидят вместе с первого класса, обычного мальчишки из соседнего дома.

Но похвалиться всё-таки хотелось, и она показала подарки родителям. Папа неодобрительно покачал головой:
- Духи? Цветы? В девятом классе? Не рано ли?

Аня снова покраснела — от неловкости. По папиной интонации она поняла, что такой подарок неуместен или даже неприличен. Она стояла, опустив руки и боясь поднять глаза. Но в глубине души ей было очень приятно. Жалко только, что поделиться этой радостью не с кем.

- Классический весенний букетик, - примирительно сказала мама, разворачивая целлофан. - На восьмое марта всегда дарят тюльпаны или мимозу. Традиция.
И она налила воды в узкую вазочку и поставила туда Анины цветы.
- Неси к себе.

В большой комнате уже стояли два её букета — на столе тюльпаны от папы, на серванте мимоза от коллег с работы.

Аня поставила свои цветы — первые! - на подоконник. Достала коробочку с духами. Хотела открыть и понюхать, но крышечка никак не отвинчивалась. Сидела очень туго. Аня промучилась с ней довольно долго, но открыть не смогла. Попросить помочь родителей постеснялась. Убрала флакончик обратно в коробочку и спрятала в книжный шкаф.

Вот интересно, думала Аня, а как реагируют родители Жанны на духи, цветы и палантины от Цветана? Она ведь их не скрывает, открыто пользуется. Значит, считают их вполне допустимыми?

Жанна тем временем цвела, порхала и благоухала розовым маслом. Подружкам уже исполнилось по шестнадцать лет, но Жанна казалась старше. У неё изменился взгляд, манера держаться, разговаривать. Отчётливее проявлялась снисходительность к Ане, как к младшей. Аня думала: если бы не знала, что Жанка ровесница, легко приняла бы её за уже окончившую школу взрослую девушку. А в восемнадцать лет, помнила Аня, они поженятся. И если её восемнадцатилетие было где-то далеко, аж через два года, то Жанкино, казалось, наступит уже вот-вот.

Однажды она столкнулась у лифта с Жанной и высоким молодым человеком. Жанна торопливо поздоровалась и, не представив подруге своего спутника, быстро увлекла его на улицу. Но Аня успела заметить красивое смуглое лицо, копну смоляных, модно подстриженных кудрей, яркие синие глаза, фирменные джинсы, кожаный пиджак. Парень был похож на артиста из зарубежного фильма. Какая они с Жанкой красивая пара!

А через пару месяцев, в солнечный майский день, Жанна ворвалась в квартиру к Ане, бросилась на диван и, уткнувшись лицом в подушку, забилась в рыданиях. Аня перепугалась. Что случилось? Села рядом, стала гладить подружку по спине, по растрёпанным вспотевшим волосам. На сердце у неё было тревожно. Из-за чего так убивается всегда весёлая, беззаботная Жанка? Единственное, что пришло ей в голову — с Цветаном что-то случилось, например, попал под машину. Ой!..

Жанна проревелась, выпила стакан воды, высморкалась, вытерла красное, распухшее лицо подвернувшейся под руку Аниной блузкой и выложила совершенно невероятную историю.

Оказывается, Цветан — её брат! Двоюродный.

- Как? - ахнула Аня.
- Я не знала-а-а!.. - провыла Жанна, - они сказали: - Знакомьтесь: кузен, кузина. Вы, мол, виделись один раз, когда были совсем маленькими. Но я не помню-ю-ю!.. А тут увидела его и сразу влюбила-а-ась!.. А он в меня! А теперь оказывается, что мы брат и сестра!
- Но ты же учила французский! - поразилась Аня.
- Ну и что? Я этого не помню. А они говорят так чудно, постоянно какие-то иностранные слова вставляют. Вот я внимания и не обратила-а-а!..
- Жан, - взмолилась Аня, - я ничего не понимаю. Расскажи по порядку. Где вы познакомились?

Оказалось: у Жанкиного папы есть сестра, она вышла замуж за болгарина, с которым училась вместе в институте. И они много лет работают в Сирии. (Сирия тогда была мирной, цветущей страной). У них родился Цветан, он, получается, наполовину болгарин. И он учился там в школе при русском посольстве. Они приезжали в Москву, на полгода и на год, в один из приездов Жанна с родителями ездила к ним в гости, тогда дети единственный раз и виделись. У папы с сестрой какие-то непростые отношения, поэтому Жанна не знает, встречались ли они в другие приезды, но вот она в гостях у них больше не была и ничего об этих родственниках не слышала, а, может, не обращала внимания. А сейчас они приехали, чтобы Цветан отучился в Москве в десятом классе и поступил здесь в институт. Ему на самом деле уже восемнадцать лет, он пошёл в школу в восемь. И сестра пригласила брата с семьёй на празднование нового года в ресторан, и там Жанна встретилась с Цветаном. И они сразу влюбились друг в друга! И стали встречаться. Тайком от родителей. Потому что они твердили обоим, что сейчас думать нужно  только об учёбе. И не разрешили бы встречаться. А они уже не могут друг без друга! А сейчас всё раскрылось! Их застукали! И родители, и те, и другие, в страшном гневе обвиняют друг друга, а влюблённым запретили встречаться и грозят страшными карами!
- Ужас!..
Аня не верила своим ушам. Как такое вообще может быть? И что теперь будет?
- Жан, ну, ладно, ты, но он-то взрослый уже, он что, не понял, что вы брат и сестра, и до этого от родителей не слышал?
- Не знаю-ю-ю!.. Не родные же! И мы жили в разных странах! И он даже другой национальности!
- Всё равно! Двоюродные — это очень близкое родство! Вы родственники, какая любовь?
- Да-а-а… Мы же, когда влюбились, не знали! И раньше все на кузинах женились, даже короли!
- Ну, тогда наука не развита была. Не знали, как это опасно. И ещё, стремились сохранить власть и капиталы в своей семье. - Объяснила начитанная Аня. - Но вы-то современные люди, образованные. У вас не может быть никаких отношений, кроме родственных.
- Почему не может? Очень даже может! Я без него не смогу жить! - с пафосом воскликнула Жанна и упала навзничь на диван, раскинув руки. - Если нас разлучат, я просто перестану дышать и умру! Вот так! И  они тогда поймут, но уже поздно будет!
- Только не здесь! - испугалась Аня, представив, как отреагируют родители на бездыханное Жанкино тело у неё на диване.

С трудом наладившиеся было после долгого отчуждения отношения между отцом Жанны и его сестрой рухнули окончательно. Родители обоих влюблённых одинаково считали, что виноваты во всём другие, что именно их ребёнок задурил голову их невинной и наивной дитяте и втянул запретные отношения. Как будто в Москве нет других ребят/девчонок! И вообще, какая любовь в их возрасте? Им об учёбе нужно думать!

В вопросах любви и учёбы родители были единодушны. Но как теперь быть? Дома великовозрастных детей не запрёшь, им нужно ходить в школу, в техникум, надвигаются экзамены. А они используют любую лазейку, чтобы встретиться. А родители все работают. Да и уследи попробуй за ними.

Родители Жанны, пылая праведным гневом, кричали, что их дочка — сущий ребёнок, а Цветан — взрослый парень, бреется уже, набрался по заграницам всяких вольностей, а ума не хватило понять, что она — его сестра! Они никак не ожидали такой подлости с их стороны, иначе в жизни бы не пришли на эту встречу, пропади она пропадом!

Родители Цветана пытались донести свою правду: они живут в мусульманской стране, где очень строгие нравы, и общаются с очень узким кругом приличных, достойных, тщательно проверенных людей. Цветан прекрасно учится, у него все шансы поступить в хороший столичный вуз. Они специально так подгадывали и устраивали — с большим трудом! — чтобы последний год он учился в Москве, и сейчас у него на носу выпускные экзамены, а потом вступительные, а он голову потерял от этой малолетней вертихвостки, которая вешается ему на шею, бесстыжая, ведь он её брат! А если он из-за неё не поступит?

И родители снова проявили полное единодушие, решив, что отпрысков необходимо разлучить — физически развести их на большое расстояние друг от друга. И никакой связи! А там всё успокоится, уляжется и забудется, какие их годы!

На этом единодушие кончилось, потому что каждая сторона считала, что удалить своего ребёнка из Москвы должны не они.

Жанна приходила к Ане, горестно рассказывала всё это и отчаянно вопрошала:
- Ну что они на нас накинулись? Ну, все же в этом возрасте с кем-то встречаются. И тебя вон Сашка провожает и портфель таскает, и никто слова не говорит. Почему нам нельзя?
- Потому что вы родственники, - терпеливо втолковывала Аня подружке, поражаясь, что она не понимает очевидных вещей. - Родственникам — а вы близкие родственники! - нельзя жениться. Да вас и не распишут.
- Почему? - разумно спрашивала Жанна, - у нас разные фамилии, кто узнает, что мы кузены?
- Ну, даже если и распишут, - шла на уступку Аня, - всё равно, вам нельзя иметь детей, они родятся больными или с уродствами. От близкородственных браков всегда плохое потомство. Ты хочешь больного ребёнка?
- Не хочу! Я вообще никаких детей не хочу! Мы просто поженимся и будем жить вдвоём, без всяких детей. И будем любить друг друга. Всю жизнь. Кому от этого плохо?

Аня не знала, что сказать. Для неё самой даже мысли о таком были табу, но как донести это до Жанки? И в её словах тоже есть логика. Действительно, кому плохо, если они будут счастливо жить, не заводя детей?.. Но нет, это всё равно нельзя!

- Почему-у-у?.. - настойчиво пыталась добиться ответа от единственного человека, с кем она могла обсудить свою проблему, несчастная счастливая влюблённая. - Почему просто не оставить нас в покое? У нас любовь, нам хорошо вместе. Почему этого никто не понимает? Нельзя детей? Хорошо, значит, будем жить без детей. Собаку заведём. Вообще не проблема.
- Это ты сейчас так говоришь, - сказала Аня, - а вот станешь взрослой и захочешь ребёнка. И Цветан захочет. Мужчине нужен наследник. Сын. Или дочь. Мужчины любят дочек. А вам нельзя их иметь друг с другом. Выдержит ваш брак такое испытание?
- Выдержит, - буркнула Жанна. - Подумаешь, испытание. Полно людей живут без детей. И мы будем. Даже хорошо.
- Взрослые говорят, что смысл семьи в рождении детей, продолжении рода, - вздохнула Аня, - подумай, вот станешь совсем взрослой…
- Я уже взрослая, - перебила её Жанна с какой-то странной интонацией. - Совсем. И детей не хочу. Хочу жить вдвоём с любимым человеком. Я же не виновата, что мы оказались родственниками!

Аня не поняла, что подразумевала Жанна, говоря о своей полной и окончательной взрослости. Но слова её заставили Аню задуматься. Действительно, они влюбились друг в друга, не зная или искренне не понимая, что являются братом и сестрой. Узнали потом. А любовь-то уже есть! А ведь это счастье — такая любовь с первого взгляда, это не у каждого бывает. И что теперь делать?

На фоне этих страстей Цветан сдал выпускные экзамены на пятёрки с двумя четвёрками, Жанна еле-еле переползла на второй курс с двумя «хвостами», Аня хорошо закончила девятый класс и перешла в десятый. У неё было самое лучшее лето, безо всяких экзаменов.

Цветан вместе с родителями выбрал институт, весьма престижный.
Но накануне подачи документов вдруг выяснилась шокирующая новость — Жанна оказалась беременной.

У обеих семей словно земля разверзлась под ногами. Все сантименты были резко отброшены в сторону.

Цветана немедленно отправили в Софию, к болгарским бабушке с дедом. О московском вузе пришлось забыть. Цветан поступил в софийский университет, и больше Жанна его никогда не видела.

Саму же её безо всяких разговоров отвели на аборт к знакомому врачу. Оплатили анонимность и внутривенный наркоз.

После выхода из больницы её подержали неделю дома, взаперти, а потом отправили на всё лето в Крым, тоже с бабушкой и дедом, мамиными родителями. Дед был военный в отставке, человек суровый и жестковатый, любивший свою единственную внучку нежно, но строго, и мама очень на него надеялась.

Таким образом влюблённых разлучили, не дав даже попрощаться.

Жанна улучила момент, когда была дома одна, запертая снаружи, и позвонила Ане. Рыдая, она рассказала, как была в больнице, и Аня, не представлявшая, что это за операция, с наивным сочувствием спросила:
- Больно было?
- Да нет, не очень, наркоз хороший. - И, захлёбываясь, лихорадочно заговорила, как в бреду: - Нас там пять человек было, вот, я случайно разговор врачей услышала, они сказали, что у четверых девочки, а у меня мальчи-и-ик!.. такой же, как Цветан, только маленький! И его убили-и-и!.. А он был самый лучший!..

У Ани голова шла кругом. Всё это было очень страшно и непонятно, и ужасно жалко Жанку. Что ей сказать? Как утешить?

- Ну, Жан, ну, ладно, ну, всё уже прошло, - бормотала она ей, как маленькой, - ну, не плачь, ну, правда… И потом, ты же не хотела вообще детей… Ну, вот, его и нету… Поедешь на море, отдохнёшь, успокоишься… - заплетающимся языком несла она несусветную чушь и сама же ужасалась, слыша себя со стороны.
- Да-а-а!.. Не хотела! Вообще не хотела, а этого хочу-у-у!.. Это был маленький Цветан!.. У меня большого отняли, так бы хоть маленький остался. Он бы рос и становился всё больше похож на папу. И папа бы нас нашёл, и мы бы стали жить все вместе. А теперь я жить не хочу-у-у!..

Это было невыносимо. Аня страдала от всей этой ситуации и от бессилия помочь. Но в то же время думала о Жанне, оказавшейся главной героиней развернувшейся перед её глазами драмы, с благоговейным восхищением. Любовь, родство, вражда, разлука, неродившийся младенец... Какие переживания! Какой накал страстей! Как у Шекспира.

И ещё была мысль — а как бы поступили с ней, с Аней, сотвори подобное она? Страшно даже представить. Но точно бы не отправили на всё лето на море. К знакомому дельфину.

Разлучив непокорных, наломавших дров отпрысков и увезя их подальше от Москвы, родители парадоксальным образом сблизили их географически. Жанна гуляла с бабой и дедом по Ялте и наткнулась на стенд с большой картой черноморского побережья. Нашла Ялту. Примерно посередине Чёрного моря. С правой стороны советский берег, с левой — болгарский. То есть, она сейчас находится на расстоянии половины Чёрного моря от Цветана. Интересно, а он знает, что она здесь? Была даже мысль преодолеть это расстояние вплавь, выбраться на сушу в Болгарии, найти Цветана и остаться с ним навсегда. Останавливало то, что она не представляла, сколько времени придётся плыть, а плавать, как мы помним, Жанна практически не умела. И к тому же, она слышала, что в Чёрном море водятся акулы — катраны. Перспектива быть сожранной акулой пугала её не меньше, чем остаться навсегда без Цветана.

Подружки встретились в конце августа.
Аня провела лето так же, как последние лет пять-шесть: один месяц в спортивном лагере, один в пионерском от папиной работы, месяц у бабушки, и ещё успела съездить со своим ансамблем один раз на конкурс и один раз на выступление.

Жанна вернулась из изгнания ещё более красивая, загоревшая так сильно и так ровно, что походила на мулатку. Она подстриглась, сделала «химию» и начёсывала волосы так, что они стояли вокруг головы шариком. Смуглое лицо с большими серыми глазами в облаке мелкокудрявых русых, выгоревших на южном солнце волос смотрелось очень эффектно. На неё даже оборачивались на улице.

Она привезла Ане большую ракушку рапаны и сказала, что сама достала её со дна. Аня видела, что ракушка явно обработана, покрыта лаком, но ничего не сказала. Ей было приятно, что Жанна помнила о ней и привезла сувенир.

И она была рада видеть свою подружку снова весёлой, по крайней мере, на вид. Но мучило и любопытство — что там с этой историей, с Цветаном? Жанна сказала сама, не дожидаясь вопроса, что ничего с тех пор о нём не слышала, ни телефона, ни адреса его в Софии не знает, не знает даже, поступил ли он куда-то учиться, или работает, или, может, уехал опять с родителями в Сирию. Правда, у неё был телефон их московской квартиры, и она даже пару раз набирала, но там не снимали трубку. Да и сняли бы — не будет же она разговаривать с тётей, спрашивать про Цветана. После всего. И у него тоже был домашний номер Жанны, наверное, можно позвонить по межгороду? Но никакого звонка пока не было. Да и родители сами старались снимать трубку. А уж на заливистые трели не междугороднего даже, а международного звонка ей подойти точно не дадут. Правда, она может быть дома одна… И адрес её он знал, бывал у неё дома в отсутствии родителей. Можно написать письмо. Но его наверняка перехватят и ей не отдадут. Ключ от почтового ящика у них один, и он у папы, он сам каждое утро проверяет почту. Так что надежды на какую-то весточку почти нет.

Жанна говорила это без рыданий, как-то отрешённо, немножко грустно. Аня дивилась её умению держать себя в руках, продолжать жить с удовольствием, загорать, наряжаться, делать причёски. После всего, что ей пришлось пережить!

И в глубине души завидовала окружающему Жанну романтическому ореолу — любовь с красавцем-иностранцем, вынужденная разлука, изгнание, небрежное перечисление других стран, где он может сейчас находиться, препятствия, чинимые родственниками, лето в Крыму, в половине Чёрного моря от возлюбленного… Может быть, они купались одновременно в одних водах и не знали об этом. Раньше Аня думала, что такое может быть только в романах или в кино, а вот, оказывается, бывает и в жизни. И с кем? С близкой подружкой. Нет, всё-таки Жанка необыкновенная!

В десятом классе и без того активная и насыщенная жизнь Ани пополнилась новой общественной работой — её выбрали в бюро комсомольской организации школы.

Заседания бюро проходили по четвергам, за час до первого урока.

Ей почему-то запомнился один февральский день: раннее утро, небольшой морозец, тёмное синее небо, расчищенные вставшими ещё раньше неё дворниками тротуары, высокие белые сугробы, и она идёт одна по пустынной улице — воротник пальто сзади поднят, уголки его отогнуты, отросшие волосы рассыпаны по плечам, как у Жанны, на голове новая мохеровая шапочка с красивым вязаным цветком сбоку. Она идёт легко, помахивая портфелем, и еле сдерживает себя, чтобы не начать пританцовывать. На ней короткое школьное платье, по моде тех лет — юбка сорок сантиметров! - и капроновые колготки. И в мешке у неё в качестве сменки новые туфли на каблучке. Она вскочила сама по будильнику, быстро собралась и спешит сейчас в школу — не потому, что опаздывает, а чтобы поскорее прошло заседание бюро и начались уроки, и она, как всегда, села на своё место рядом с Сашей.

Вчера они ходили в кино, и перед началом Саша купил в буфете мороженое в стаканчике с кремовой розочкой, и Аня нечаянно уронила  кусочек пломбира на пальто, и Саша аккуратно оттирал пятно своим носовым платком, который смочил водой в туалете. А потом они шли пешком домой через заснеженный парк и болтали о пустяках, а фильм не обсуждали. Он был про любовь старшеклассников, и им было неловко об этом говорить. Утром Аня посмотрела на пальто и не нашла никаких следов пятна! И сейчас она торопилась в класс, чтобы сообщить Саше эту важную новость.

И она продолжала тренироваться в бассейне, ездить на соревнования и имела первый взрослый разряд. Хотя когда-то пошла туда просто, чтобы научиться плавать.

И в ансамбле она танцевала в первом составе.

И продолжала делать задания для Жанны и всё пыталась ей что-то объяснить, научить, помочь, чтобы она могла делать их сама, и всё переживала — а как она пишет какие-то работы в техникуме, как умудряется сдавать зачёты и экзамены? Она не знала, что у Жанны и там есть помощники, а у её мамы — знакомства, и что преподаватели получают от неё ко всем праздникам подарки.

А главное — надо было решить, в какой институт поступать. Они с Сашей ездили на дни открытых дверей, обсуждали, сравнивали. Оба любили физику, математику, были ярко выраженными технарями и поступать решили на один факультет — привыкли уже учиться   вместе. К весне они определились, выбрали хороший технический вуз, интересную обоим специальность. Институт, кроме всего прочего, славился сильными спортивными командами, самодеятельностью, командой КВН, и до него было удобно добираться.

Жанна, узнав об этом, выбор подруги не одобрила.
- Вы что, за десять лет не надоели ещё друг другу? Институт технический, там ребят полно, а ты туда со своим самоваром!

Сама она как-то училась, стипендию получала, одевалась, как всегда, модно и дорого, выглядела прекрасно и часто небрежно говорила, что была в театре с Костей, в кино с Димой, в каких-то компаниях, на вечеринках, откуда её провожали Слава, Миша, Володя… И всё это с усмешкой, пренебрежительно, как о чём-то незначительном. Никаких даже намёков на интонации, с какими она говорила в своё время про Цветана.

Аню мучило любопытство — Жанка действительно перевернула ту страницу или всё это напускное, маскирующее ещё живой огонёк в сердце? Ведь такая любовь была! Не могла же она пройти так быстро? Или Жанка таким образом спасается от тоски, пытается, как говорят, выбить клин клином? Но Жанна о Цветане ничего не говорила, и Аня не спрашивала, чтобы не бередить.

Аня и Саша поступили в институт, с удовольствием учились. Получали стипендию — сорок пять рублей. Для Ани это было целое состояние. Они погрузились с головой в водоворот студенческой жизни, в спорт, самодеятельность, состояли в студенческом научном обществе, имели массу друзей, приятелей, знакомых, ходили в походы, на вечеринки, собирались компаниями. И всегда были вместе.

После окончания института Аня поступила в аспирантуру, её привлекала наука, она была больше теоретик, Саша пошёл работать по распределению, он был практик. И как человек, вообще по жизни практичный, выбрал из двух предложенных мест то, где зарплата на десять рублей больше, есть возможность подработать и встать в очередь на квартиру. Вместе с ещё одним сотрудником они разделили пополам ставку уволившегося лаборанта. Получилось полторы ставки. Зарплата ощутимо увеличилась.

Через три месяца, освоившись и уже хорошо сориентировавшись на работе, втянувшись в новый ритм и поняв по-житейски свои материальные возможности, он сделал Ане предложение. Конечно, она согласилась. Она не могла представить рядом с собой никого другого.

Свадьбу они сыграли очень скромно, дома, с родителями, немногочисленными родственниками, двумя его друзьями и двумя её подружками. Съездили молодёжной компанией в ЗАГС, расписались, посидели дома у Саши за любовно накрытым праздничным столом. Аня была в белом гипюровом платье, сшитом мамой, очень милом, которое красиво облегало её стройную фигуру.

Одной из подружек, а именно, свидетельницей, была, разумеется, Жанна. Она давно закончила техникум, работала в большом универмаге заведующей отделом женской обуви. Золотое дно! Весь дефицит через мои руки, - вспомнила Аня, глядя на нарядную Жанну и принимая от неё подарок — импортный комплект двуспального постельного белья в красивой коробке с бантом и невероятной красоты домашние бархатные туфли с открытым задником.

Жанна не скрывала своего неодобрения. Ей не нравился ни жених, мозоливший глаза с первого класса, ни мещанская свадьба в квартире. С винегретом! - пренебрежительно высказалась ставшая в последние годы более резкой и язвительной Жанна. Но тут же обняла подругу и каким-то тусклым голосом сказала:
- Ну, постарайся хоть ты быть счастливой. Раз уж у меня не получилось.

Ане моментально стало так жалко свою подружку! И стыдно за своё счастье, примитивное и мещанское. К слову сказать, стол был накрыт очень достойно — вкусные домашние блюда и разносолы, деликатесные икра, осетрина, красная рыба, сырокопчёная колбаса, а также фрукты, сладости, напитки, красивая посуда, цветы. И никакого винегрета!

Посидели очень душевно. Родители молодожёнов, давно хорошо знакомые, были рады за своих детей, они с родственниками собрались на одном краю стола, вели свои разговоры. Молодёжь ушла в другую комнату, там включили музыку, немножко потанцевали.

Аня тихонько кружилась в крепких объятиях своего одноклассника, соседа по парте, старого друга, однокурсника, ставшего теперь её мужем, и чувствовала бы себя абсолютно счастливой, если бы не царапнувшие душу Жанкины слова. И ей хотелось поскорее остаться вдвоём с Сашей и начать устраивать их супружескую жизнь. К счастью, гости разошлись не поздно. Вскоре после чая начали собираться родственники, за ними потянулись друзья. Завтра утром на работу, да и молодых пора уж оставить наедине.

Было решено, что молодожёны устроятся в квартире у Сашиных родителей, — она больше —  и сразу встанут на очередь. Аня частично уже перенесла свои вещи, они кое-что переставили, докупили. И сейчас, закрыв дверь, сняв, наконец, туфли, фату, пиджак и галстук, не спеша и с интересом распаковывали и рассматривали подарки, и Аня заодно раскладывала свои вещи из очередной неразобранной ещё сумки. Там были любимые книжки и кое-какие милые сердцу безделушки. Она расставляла их на книжной полке и вдруг, улыбаясь, поднесла к Сашиному носу на раскрытой ладошке маленькую красивую коробочку.
- Что это?
- Не помнишь? - Аня засмеялась, открыла коробочку, достала неначатый флакончик.
- О!.. - удивился Саша, - я думал, они у тебя кончились давно. А почему полный? Они тебе не понравились? - Он выглядел расстроенным. - Помню, я их в «Галантерее» присмотрел и ещё услышал, как две женщины их хвалили, и стал деньги копить. Как сейчас помню — три рубля восемьдесят копеек. И чуть не каждый день заходил, проверял — не кончились ли? Очень мне хотелось тебе их купить и подарить. Я же знал, что ты духи любишь.
- Откуда? - поразилась Аня.
- А вы с девчонками как-то стояли на перемене, и Жанка там была, разговаривали о какой-то туши, помадах, лаках всяких… И ты сказала, что из всей парфюмерии больше всего любишь духи. Я как раз мимо проходил и услышал случайно. И запомнил. А почему ты ими не пользовалась?
- Открыть не смогла, - смущённо призналась Аня.
Саша взял флакончик в руки, решительно повернул маленькую позолоченную крышечку. Она не стронулась с места.
- Ничего себе! - по-детски озадачился Саша и покрутил сильнее. - Действительно, не открывается. Как приварилась. Похоже на заводской брак. Слушай, мне так жаль! Ты даже понюхать их не смогла! И не сказала ничего! И не выбросила. Столько лет хранила.
- Как я могла выбросить твой подарок?
- Можно, конечно, попробовать плоскогубцами, - задумчиво сказал Саша, - но, боюсь, можно свернуть горлышко самого флакона. Мы, конечно, тогда узнаем, как они пахнут, но…
- Не надо плоскогубцами, - решительно отказалась Аня, - пусть стоит так. Это же вечный флакон, герметично закрытый, как античная амфора с вином.
- Анют, я тебе завтра же куплю такой!
- Не надо. Купи другой. А такой у меня уже есть и будет всю жизнь. Флакон-загадка, флакон-воспоминание. - Аня забрала у него флакончик, поставила на полку и, подойдя вплотную, обняла за шею. - У нас, между прочим, сегодня свадьба, первая брачная ночь, а ты о плоскогубцах…

Ане нравилась её семейная жизнь с Сашей. Жили они дружно и в полном согласии, как привыкли за десять школьных лет и за пять институтских.

С Жанной они теперь виделись редко, в основном, во дворе или в парке — поговорят второпях, у кого как дела, и разбегаются каждая в свою жизнь. В гости к ним Жанна не ходила — там были Сашины родители, с которыми она едва знакома, и с самим Сашей у неё были неприязненные отношения ещё со школы. И к себе она никогда не звала. Аня помнила — у них же ковры и паркеты. Иногда по старой памяти заходили к Аниным родителям, пили чай, болтали. Мама была приветлива с Жанной, хотя её смущало бьющее в глаза материальное благополучие старой дочкиной подружки — дорогая импортная одежда, обувь, множество золотых украшений, уложенные в салоне волосы, южный загар.
- А счастья нет, - сочувственно говорила мама, когда Жанна уходила, и Аня не понимала, что она имеет в виду.

Жанка выглядит просто великолепно, хорошо зарабатывает, за ней ухаживают такие симпатичные, солидные мужчины - Аня сколько раз видела, как её привозят к подъезду то на такси, то в личном автомобиле. Целуют в салоне, потом выходят из машины, обходят её, открывают пассажирскую дверь, подают руку. И появляется Жанна — в облаке головокружительных ароматов, которые не продаются в «Галантереях», красивая, нарядная, весёлая, с букетом цветов. Перед ней распахивают дверь,  целуют ручку и с рассеянной улыбкой возвращаются к машине. Это было так романтично и таинственно. Откуда они приехали? Из ресторана? Из театра? Из гостей? Кто эти мужчины? Кто они Жанке? Друзья? Коллеги с работы? Женихи? Иногда она спрашивала у Жанны, та небрежно отмахивалась:
- Да...Так… Вадик, Андрей, Валера… Ничего серьёзного.
Вон какая Жанка успешная! И в материальном плане, и на службе, и на личном фронте. А мама её жалеет…

Аня и Саша работали, работу свою любили. Отработали положенные три года по распределению и остались там же. Они  уже не были молодыми специалистами, успешно продвигались по служебной лестнице. У них родилась дочка, здоровая, спокойная девочка, внешностью — вылитый папа, а характером — в маму. В положенный срок пошла в ясли, потом в садик. И бабушки помогали. Саша вступил в кооператив на работе, дом уже строился, через полтора года обещали заселение.

Позвонила Жанна, попросила встретиться. По её взволнованному голосу Аня поняла, что что-то случилось. Оказалось, у неё на работе недостача, её подставили, и теперь ей срочно нужно выплатить большую сумму, чтобы не завели уголовное дело. Аня ужаснулась. Вспомнилось, как мама говорила: никогда не лезь в торговлю. Сам не украдёшь, другие своруют, а на тебя повесят. Она лихорадочно стала подсчитывать в уме, сколько денег у них дома в шкатулке, на книжке. Хотя какие сейчас деньги, с этим кооперативом…
- Сколько? - спросила она, еле шевеля губами.
Жанна махнула рукой.
- Не вникай. Тебе такие деньги и не снились. Да я не об этом хотела сказать. Это так… Издержки профессии. Слушай! Я замуж выхожу.
Аня не смогла сразу переключиться.
- Замуж?..
- Ну да. Будешь моей свидетельницей?
- Ну, конечно! - горячо заверила Аня. - А кто он?
- Директор шашлычной. Не поверишь, тоже Александр, но только не Саша, а Сандро. Грузин. Я тебе попозже всё скажу — когда, в каком ресторане. Месяц ещё до свадьбы. Если тебе что нужно, платье там, туфли, сапоги, ты скажи, я всё достану.
- В ресторане? - удивилась Аня, - у вас же квартира большая.
Жанна засмеялась.
- Какая квартира? У нас настоящая свадьба будет. У него одних только родственников человек тридцать. Да с нашей стороны. А ещё друзья, коллеги, нужные люди. Человек под сто наберётся. Всем потом приглашения разошлём. И тебе тоже. Так что, готовьтесь с Сашкой. Да, насчёт подарков. Всем говорю. Ничего не покупайте. Просто денежку в конверт, и всё. Понятно?
- Ага. - Обалдело кивнула Аня и спохватилась: - Постой, а деньги? Ну, которые надо вернуть? Какая свадьба, когда такая недостача?
- Деньги как раз мне Сандро даст. Так что, на днях внесу, и всё закроется.
- Жанка!.. - осенило Аню, - так это ты за него… за эти деньги, да? Может, в милицию надо, пусть разберутся, кто подставил, тот и выплачивать должен, почему ты?
- Не вникай! Мы сами разберёмся. - Жанна обняла подружку. - Думай лучше, что на свадьбу наденешь.

К этой свадьбе Аня готовилась так, как не готовилась к собственной. Жанна выходит замуж! До этого Аня была пару раз на обычных скромных свадьбах, которые праздновались дома, и один раз на студенческой, у однокурсников в общежитии. Там всё было просто. Сейчас же предстояло какое-то совершенно необыкновенное торжество. Ну, да это и понятно. Жанка же…

Все предметы их праздничных нарядов, от Сашиных носков до своей сумочки Аня купила новые, чтобы не ударить лицом в грязь. Отправила мужа в парикмахерскую, сама записалась на раннее утро на укладку.

Долго размышляли над тем, сколько денег нужно положить в конверт. Спрашивали у родителей, те такой моды — дарить деньги в конверте — не знали, всегда дарили подарок: сервиз, столовое или постельное бельё, утюг — что-то «в дом», на обзаведение. Деньги могли подарить родители или близкие родственники, «целевые» - на холодильник, например, или на телевизор. А подружке… Действительно, сколько? Папа Ани сказал, что это свадьба торгашей, сколько ни положи, всё равно другие гости положат больше. В результате сошлись на сумме в двадцать рублей, по десятке от каждого. Положили в красивый конверт два новых хрустящих червонца и снова задумались — надо конверт заклеивать? А подписывать? Как там всё будет организовано? Конверты с деньгами жених, не глядя, уберёт в карман или каждый будут открывать и громко оглашать, кто сколько подарил? Помучившись сомнениями, всё-таки конверт заклеили и подписали мелкими буквами в уголке.

В назначенное время Жанна позвонила Ане:
- Готовы? Спускайтесь.

Во дворе украшенная шарами и лентами «Чайка» с кольцами на крыше и красивой куклой на капоте и два такси. В толпе нарядных людей стояла невозможно красивая Жанна в свадебном платье и с букетом роз. Она надела Ане через плечо широкую красную ленту свидетельницы, и они вместе с ещё двумя женщинами сели в «Чайку». Несколько человек, в том числе Саша, погрузились в такси, и все поехали во Дворец бракосочетаний. Там их ждала ещё одна «Чайка» - с женихом, свидетелем, какими-то мужчинами, на капоте плюшевый медведь, и три «Волги», тоже все в шарах и лентах.

Аня первый раз ехала в такой машине, обстановка во Дворце и сама церемония оказались куда более торжественными, чем в районном ЗАГСе, и праздновать начали сразу, как вышли из высоких дубовых дверей зала. Открывались бутылки с шампанским, откуда-то появились бокалы, коробки шоколадных конфет, виноград, апельсины. Поехали кататься по Москве, к Вечному огню, на Воробьёвы горы. У Ани захватывало дух. И везде, с самого двора, их сопровождал и беспрестанно щёлкал затвором фотограф с профессиональным фотоаппаратом, висящим на шее. Жанна сказала, что это знакомый фотокорреспондент. Аня была настолько переполнена впечатлениями, размахом и торжественностью, выпитым на голодный желудок шампанским и сладостями, что готова была уже возвращаться домой с ощущением полноценного праздника. А впереди был ещё банкет.

Ресторан, откупленный полностью, украшенный не хуже «Чаек», встретил их красной ковровой дорожкой перед входом, громкой музыкой и толпой нарядных гостей. Аня жалась к мужу. Как хорошо, что они вдвоём! Одна бы она тут совсем растерялась. Из всех присутствующих она знала только саму невесту и её родителей, да и тех только как соседей.

Их посадили далеко от молодых. Праздником командовал тамада с микрофоном. Говорились витиеватые, многословные тосты, проводились какие-то конкурсы, тамада уверенно вёл торжество по определённому сценарию.

Объявил танец жениха и невесты и свидетеля со свидетельницей. Аня смутилась чуть не до слёз, Жанка даже не подумала её предупредить. Пришлось танцевать в обнимку с очень взрослым кавказским мужчиной. Вернувшись на своё место, Аня увидела, что Саша недоволен, и почувствовала себя виноватой. Но он ничего не сказал, вёл себя, как обычно, и она успокоилась.

Красиво сервированные столы были полны деликатесов и грузинских кушаний, вино, коньяк, шампанское, водка лились рекой. Страшно было подумать, в какие деньги обошёлся этот праздник. Но было очень вкусно и весело. Хотя и как-то напористо, даже немного навязчиво. И очень шумно.

В какой-то момент тамада потребовал тишины и объявил вручение подарков. Солидные люди, по большей части пожилые, все в золоте, вручали свои конверты, и многие озвучивали:
- Сандро, это вам на медовый месяц! На поездку на море!
- На новый магнитофон! «Грюндик»!
- Супруге на новую шубу!
- На арабскую кровать!
- На новую машину! Сандро, пора менять, молодая жена, молодой автомобиль надо. Первый взнос есть!
- На пианино детям! Пусть музыке учатся!
- На новые ковры!..

Потом потянулись гости помоложе и, видимо, не такие близкие, они просто протягивали конверт, поздравляли, жали руку жениху и садились на место. Жених спокойно и как-то небрежно складывал подношения в раскрытый кейс, который держал перед ним один из гостей.

Аня услышала, как недалеко от неё какая-то женщина сказала:
- Ну, меньше четвертной класть просто неприлично.

Саша, отходивший поздравлять и вручать презент, вернулся к жене, и она, вся пунцовая, шёпотом сказала ему, что сейчас услышала.
- Возможно. - Спокойно согласился он. - У них свои правила. Мы их не знаем.
Он недолюбливал Жанну и терпел её только ради Ани. Подруга детства, куда деваться.
- Анют, - шепнул он на ухо жене, - жених-то старый совсем. Где она его нашла? Ты посмотри, Жанкин отец моложе выглядит, чем он.

Это была правда. Аня смотрела во все глаза на свою ослепительную подругу рядом с полным немолодым дядькой. У него была загорелая лысина, вислый нос с красными прожилками, два золотых кольца на волосатых пальцах, не считая обручального, золотом же сияла улыбка, не сходившая с его широкого лица,. Что это? Зачем?.. Вспомнилось слово из классических романов — мезальянс. Кажется, французское. Вот вся жизнь у Жанки — сплошной роман! И Аня, сидя рядом с любимым, таким надёжным и понятным Сашей, привычно завидовала подружке.

Подружка выглядела спокойной и довольной, как будто так и надо, всё по плану. Вспомнилась её недостача. А может, это брак по расчёту? - мелькнула у Ани мысль. Но даже если и так - всё равно, как в романе.

Жанна переехала жить в квартиру мужа, недалеко от Белорусского вокзала. Центр. Добротный сталинский дом. С Аней они изредка перезванивались, но встречались только в старом дворе, чаще всего дома у Аниных родителей. В гости к себе Жанна не звала, наверное, там тоже были ковры и паркеты.

Аня и Саша жили в новой кооперативной квартире, родили ещё сына, который оказался копией папы — крупный, спокойный, вдумчивый. У Жанны с мужем детей не было. Аня не знала, не хотели или не получалось, а задавать вопросы на такую деликатную тему было неудобно.

Иногда, впрочем, Жанна кое-что рассказывала о муже и их семейной жизни.  Сандро был вдовец, имел двух взрослых дочерей, обе старше Жанны, и четверых внуков. Все они жили в Тбилиси. Там у него было много родственников. И в Москве тоже. Они все постоянно были на связи, перезванивались, переписывались, посылали туда-сюда посылки, ездили друг к другу в гости.

Жанна тоже ездила с мужем три раза, но ей не понравилось, и больше она ехать туда не хочет. Родственники, друзья, знакомые, соседи — все шумные, бесцеремонные, допытываются, почему нет детей, почему не учится готовить любимые блюда мужа, почему не выражает родственных чувств, не откровенничает с женщинами? В чей дом ни зайди, все разговоры о детях и о еде. У мужчин, правда, есть и другие темы, но женщины в их беседы не допускались.

Все женщины, с которыми там её знакомили, оказались родственницами Сандро, - степень родства значения не имела — и все они с горячим любопытством и незамутнённой непосредственностью расспрашивали Жанну об их семейной жизни, об её родителях, почему у неё нет сестёр и братьев, как обставлена их с мужем квартира, что они покупают, сколько зарабатывают, что готовят.

Жанна, которая с детства никому ничего ни о себе, ни о своей семье не рассказывала, не знала, куда деваться. Ей были неинтересны их разговоры, она не запоминала имён и не различала лиц, восхищаться чужими детьми не имела ни малейшего желания, грузинскую кухню не любила — не выносила чеснок, кинзу, баранину, а на грецкие орехи у неё была аллергия. Её стали считать высокомерной, неродственной, скрытной, а через год и «порченой» - где ребёнок?

Тут Аня не удержалась:
- Жан, а что, Сандро хочет ещё детей? У него же уже внуки! Представляешь, ваш ребёнок будет им дядей или тётей. Младше племянников!
- Хочет. Они детей любят. Дети — это показатель их мужской состоятельности, гордость. Там они сколько раз рассказывали — этот в шестьдесят пять стал отцом, имея правнуков, этот в семьдесят.
- А ты хочешь ребёнка? - осторожно спросила Аня, боясь разбередить старую рану.
- Нет. - Равнодушно ответила Жанна. - Да они и не получаются. И хорошо.

Аня потом поделилась с Сашей, и он сказал, что по его мнению, всему своё время. И в возрасте Сандро нужно быть дедом и заниматься внуками, а не рожать новых детей, которых не успеешь вырастить. И, хохотнув, рассказал:
- У нас в институте был директор, давно ещё, профессор, известный учёный, Зеленин. Так вот, он в старости овдовел и женился на аспирантке. Ему уж за семьдесят было. И они родили сына. Вот этот сын сейчас у нас работает. Знаешь, как его весь институт зовёт? «Последние капли Зеленина»! Ну, знаешь, лекарство такое сердечное, бабушка, помню, пила. Прозвище намертво приклеилось. Прямо ходячий анекдот, народ до сих пор веселится. Ещё бы быть уверенным, что «капли» действительно директорские. Он, директор-то умер, когда сынок в школу ещё не пошёл. Вот зачем это нужно? А что, Жанка хочет от своего старичка родить? Вообще, ей-то ребёнка надо бы.
- Не получается пока, - уклончиво ответила Аня, не вдаваясь в подробности.

Она как-то спросила у Жанны, почему она вышла замуж именно за Сандро, ведь за ней ухаживали столько мужчин! Та сказала, что он приятель её родителей, хороший человек, выручил в тяжёлую минуту.
- Да какая разница!.. - с досадой махнула рукой Жанна. - замуж всё равно надо выходить, а если не за Цветана, то всё равно, за кого. А Сандро обеспеченный и меня любит.
- А ты?
- А я люблю Цветана.

Вот оно что. Тлеет, значит, ещё огонёк. Не погас. Дунет ветерок — и снова взовьётся пламя. Как у Жанки всё ярко! И трагично, и романтично.
И вот интересно — всё время её тянет на южных мужчин, причём, близких: то на двоюродного брата, то на друга семьи...

Брак Жанны и Сандро длился шесть лет. Был он неспокойным, полным взаимных претензий.

Он любил застолья, шумные многолюдные компании, обильно накрытые в любое время дня и ночи столы.  Она всего этого терпеть не могла.

Он ждал ребёнка. Его всё не было.

До Жанны дошли слухи, что он ей изменяет. Не считая себя обязанной в одностороннем порядке хранить верность, она стала изменять тоже. И не испытывала никаких угрызений совести. Она уже поняла, что жить с нелюбимым человеком очень трудно. А Сандро она не любила.

Её отношение к нему было неоднозначным. Она была ему благодарна за то, что выручил в своё время из больших неприятностей и никогда об этом не вспоминал, за то, что был добрым, ни в чём не отказывал, баловал, ни траты, ни её общение с другими людьми не контролировал. И в то же время злилась, что он не Цветан и даже не тянет на «клин», которым можно было бы вышибить хотя бы частично память и тоску по своей единственной, почему-то запретной любви. И жалела его, добродушного, с большими горячими глазами, полными любви и растерянности, и чувствовала себя виноватой, что не может ничем одарить его за теплоту и щедрость.

Поэтому, когда он мягко сказал, что для счастливой семейной жизни одной его любви, видимо, недостаточно и что лучше им не мучить друг друга, Жанна с готовностью  согласилась. Не скрыл, что его подруга ждёт ребёнка. Жанна поняла. Ребёнок — это святое. Они тихо развелись. Он выглядел виноватым, повторял, что она молода и красива и у неё есть ещё время встретить настоящую любовь и создать счастливую семью. Жанна вернулась в родительскую квартиру с многочисленными баулами, набитыми его подарками и вещами, купленными ею в браке для себя и для интерьера. Он сказал ей взять всё, что она хочет. Она и взяла. От души. Он женился на своей полугрузинской подруге, и уже в браке она родила ему сына — крепкого большеглазого, кудрявого мальчишку.

Так закончился единственный в жизни Жанны поход замуж. Жить с родителями на всём готовом, будучи взрослой, самостоятельной и обеспеченной, нравилось ей куда больше. А недостатка в кавалерах у неё никогда не было. Работа в торговле, а она уже была товароведом, как мама, и метила на должность заместителя заведующего, обеспечивала широкий и разнообразный круг общения. Ну, и плюс красота, конечно.
Подружки стали видеться чаще. Аня раз в неделю старалась навещать родителей, то одна, то с детьми. У них с Сашей всё было стабильно и размеренно — они уверенно росли в профессиональном плане, хорошо зарабатывали, дети радовали, родители были здоровы и ещё бодры.

Через несколько лет ушли один за другим мама и папа Жанны. Отца прямо на работе, во время совещания, разбил инфаркт, он умер до приезда «Скорой», у мамы обнаружили онкологию, она сгорела меньше, чем за год. Жанна осталась одна. Была по-прежнему красива, немножко пополнела, но это ей шло, стала более жёсткой, острой на язык. Как сказал Саша, циничной. Её так же подвозили на машинах мужчины, но теперь соседи замечали, что она частенько была нетрезвая и от неё пахло табаком.

И вдруг Жанна начала заводить разговоры о ребёнке. Раз уж не получилось создать семью ни с любимым Цветаном, ни с нелюбимым Сандро, а новых попыток ей делать не хочется, она решила родить себе ребёночка и жить с ним и для него.
- Всё, я созрела, - говорила она, сидя на кухне у Аниных родителей за чаем, - рожу для себя. Мужа мне не надо, семейная жизнь не для меня. - Она невесело усмехнулась. - В неволе я не размножаюсь. Как выяснилось.
- Всё-таки ребёнку лучше, чтобы и мама была, и папа, - мягко возражала мама Ани.
- А!.. - небрежно махала рукой Жанна, - сама выращу и всё ему дам. Слава Богу, возможность есть. А папа... Может, и будет какой, скорее всего, «воскресный». Смотря от кого рожу.
- А от кого ты собираешься?
- Да!.. От кого получится! Только бы родить! - смеялась Жанна. - Я перед сном каждый день загадываю, чтобы у меня был ребёночек, хоть какой, всё равно, пусть хоть завалященький какой достанется.
- Жанночка, - всё так же мягко увещевала Анина мама, - не надо так говорить. Надо настраиваться на то, чтобы родить здорового, умненького, красивого. Даже мыслей таких нельзя допускать — хоть какой, завалященький… Говорят, мыслями можно к себе счастье притянуть, а можно и несчастье. О ребёночке только позитивно нужно думать.
- Чепуха! - отмахивалась Жанна, - там, на небесах, услышат про умного-красивого, скажут, ну, и запросы! - и никакого не дадут. А я скромно: хоть какой-то для меня найдётся? А я уж его тут до ума доведу.
И хохотала.

Аня привычно восхищалась Жанкиным оптимизмом, умением ни из чего не делать проблем, готовностью рассчитывать только на себя, шутить даже по такому серьёзному поводу. И уважала её решение родить вне брака, без поддержки родителей, в таком, прямо скажем, не юном возрасте. Их с Сашей дети были уже школьники.

И опять шло время. Аня при каждой встрече выразительно смотрела на подругу, и та в ответ на её невысказанный вопрос молча, прикрыв глаза, качала головой. Нет.
А часики тикают. Время не просто идёт — оно уходит. Аня как-то  в разговоре сочувственно сказала:
- Видно, правильно говорят, что при первой беременности нельзя аборт делать, можно не родить потом. Жан, ну как же несправедливо! Ты же не хотела. Тебе пришлось. А теперь, после того аборта, когда ты так хочешь ребёнка, ничего не получается… Ну за что тебе это?
- Значит, есть, за что, - криво усмехнулась Жанна. - И это не после первого. После него всё в порядке было.
- Да?.. - растерялась Аня и не сразу сообразила: - Жанка, ты ещё делала? Сколько?
- Не спрашивай, - махнула рукой Жанна. - Много.
- И от Сандро? - с ужасом прошептала Аня.
- От Сандро нет. Но при Сандро — да.
Аня не знала, что сказать. Но почувствовала, что дело плохо.
- Жан, - осторожно попыталась она утешить,  припомнив давно, ещё в эпоху любви с Цветаном, сказанные ею слова — но ведь полно людей живут без детей. Много других радостей в жизни…
- Да? - резко вскинулась Жанна и зло посмотрела на подругу, - хорошо тебе говорить! У тебя вон, двое, сын и дочь, полный комплект. И большие уже. И семья полная. У тебя всё хорошо. А у меня…
- Прости!.. Прости, Жанночка!.. - испугалась Аня и бросилась обнимать подругу, - просто ты сама говорила…
- Говорила. - Уже спокойно подтвердила Жанна. - Только я это говорила, когда у меня Цветан был и вся жизнь впереди. А сейчас совсем другие обстоятельства.
- А врачи что говорят?
- Говорят, в принципе препятствий к зачатию нет. Но возраст… Если получится, буду «старая первородящая».
- Жан, - снова осмелилась Аня, вспомнив недавние слова мужа, - а может, из детского дома ребёночка взять? После этого, говорят, часто и свой появляется.
- В чужого вкладываться? Зачем? - не поняла Жанна. - А если свой появится, то этого приёмыша куда девать? А если не появится, то что, всю жизнь на чужого человека положить?
- Ну, это же ребёнок, может, ты его полюбишь, и будете вы с ним прекрасно жить.
- Не полюблю. - Твёрдо сказала Жанна. - Я смогу полюбить только своего. А детей вообще я не люблю. Я вот думаю, может, к бабке съездить? У нас на работе одна рассказывала, у знакомой тоже проблема была, бабка травки какие-то дала заваривать, молитвы шептала. Далеко живёт, правда, и не всех принимает. И в церковь сходить, что ли?.. Свечку поставить, поможет, как думаешь?

Аня во все глаза смотрела на подружку. Да, видно, совсем плохо дело, раз Жанка про церковь и знахарок заговорила. Хотя, как бабушка говорила, утопающий за соломинку хватается.

Больше они ни о приёмных детях, ни о бабках, ни о церкви не говорили. Жанна была весёлой, и казалось, что она перестала зацикливаться на беременности. Аня про себя думала, что и хорошо — ну, не судьба, бывает. Кого она сейчас родит, в их возрасте, после стольких мужчин и абортов, да и выпивает ещё, и курит…

Но примерно через год Жанна ошарашила её новостью — она ждёт ребёнка! От кого, не сказала, это не важно. Это только её ребёнок, собственный! Самый лучший и самый красивый.

Аня, конечно, была очень рада за подругу, но ей было тревожно. Она знала, что такое беременность, роды, первый год с грудным вскармливанием, бессонными ночами, режущимися зубками… И то, у неё при этом был заботливый муж, бабушки-дедушки, дети спокойные, да и сама молодая, полная сил. Вот скажи ей сейчас ещё раз пойти на всё это — ни за что! Уже нет той энергии, физических и душевных сил. Сейчас у них налаженная жизнь семьи с двумя подросшими детьми, которые учатся, занимаются спортом, ходят в кружки, имеют друзей, которым интересно помогать с уроками, разговаривать, которые уже в чём-то помогают по дому.

Как Жанка будет справляться одна, без помощи? И в стране сейчас творится не пойми что, магазины пустые, в аптеках элементарного нет, в больницу, говорят, нужно со своими бинтами и лекарствами ложиться. Хотя, Жанка работает в торговле, уж, наверное, достанет для малыша необходимое.  А в декрет уйдёт, работать не будет? Деньги обесцениваются, магазины закрываются, переходят из рук в руки. В таких условиях, одна, с ребёнком на руках… Хотя, у Жанки много полезных знакомств, нужных связей. И они с Сашей, если что, помогут. Главное, чтобы ребёночек здоровенький родился. А уж в том, что он будет красивый, Аня не сомневалась.

Жанна ходила тяжело, её мучил токсикоз, несколько раз лежала на сохранении. Но успела оборудовать одну комнату под детскую, обставила, приготовила одежды и игрушек года на три вперёд.

Несмотря на интенсивное сохранение, родила она сильно раньше срока. Девочку. Маленькую, слабенькую. Её тут же унесли в «инкубатор» - дозревать, доращивать. Жанна видела её — красно-фиолетовая кожица, под которой не было никакого жирка, а был желтушный налёт, безволосая крошечная головка со вздувшейся веной, в носу трубочка, в руке капельница. Жанна не почувствовала ни умиления, ни жалости. Ей было неприятно смотреть на дочку, и она больше не ходила. Вот дорастят её в этом кувезе, станет она похожа на Аниных детей — крупных, беленьких, в перевязочках — выпишут в нормальном виде домой, там Жанна ею и займётся. Молоко не пришло, и она была рада. Ладно бы ещё, приносили ребёнка кормить, а то сцеживаться по шесть раз в день — нет уж, увольте! И грудь форму сохранит. Она с этой беременностью и так чуть не потеряла два зуба.

Через какое-то время девочку выписали, дорастив до двух килограмм. Забирать её поехали Жанна с Аней. Аню, видимо, посчитав за родственницу, пустили в бокс, где одевают ребёнка. Она с пронзительной жалостью смотрела, как медсестра приподнимает то за одну, то за другую ножку и поворачивает из стороны в сторону, как курёнка, крохотного человечка и певуче приговаривает:
- Смотрите, мамочка, опрелостей нет, видите? Чистая кожица, сухая, пупочек полностью заживший, желтушки нет…

Жанна смотрела и не видела. Она, кажется, только сейчас осознала, что через несколько минут останется с ребёнком один на один. И это навсегда.

Медсестра ловко одела ребёнка в самые маленькие, но всё равно великоватые, из принесённых Жанной одёжек, упаковала в роскошный, атласный с кружевами, конверт и вручила его Ане, потому что у Жанны руки были заняты сумкой, каким-то пакетом и цветами, подаренными Аней. Она приняла невесомый конверт, и у неё сжалось сердце. Оба её ребёнка родились почти вдвое крупнее. Аня договорилась с мужем, что побудет у Жанны до вечера, поможет как-то приладиться к ребёнку, много чего подскажет, поможет искупать, но Жанна поблагодарила, сказала, что ей кто-то будет помогать, а сейчас она хочет остаться с ребёнком одна. Аня погрузила её в лифт, и они уехали. Аня успела напомнить, что завтра придёт патронажная сестра, и велела звонить, если что понадобится, или ей, или её маме.

Помогала Жанне тётя, сестра мамы, и её дочь, сама имеющая двоих детей. Приезжали два-три раза в неделю на несколько часов, что-то покупали, сидели с ребёнком, чтобы отпустить Жанну, например, к врачу или куда-то по делам, готовили какую-то еду, сопровождали в поликлинику.

Ане она звонила, но никакой радости или воодушевления в её голосе не было. Месяц девочка жила без имени. Аня как-то приехала к родителям и пошла вместе с Жанной погулять с коляской в парк. Девочка тихо спала, скрытая  складками конверта, низко надвинутой на лоб шапочкой, большой импортной пустышкой, закрывающей всю нижнюю часть лица. Наружу торчал только розовый носик-пуговка. Аня напомнила, что ребёнка срочно нужно зарегистрировать, оформить пособие как матери-одиночке.
- Лишним не будет. Алиментов, я так понимаю, ты получать не будешь?
- Нет. Не с кого получать.
- Он что, умер?
- Кто?
- Отец.
- Не знаю. - Пожала плечами Жанна. - Может, умер, может, жив, какая разница? Я и кто отец, не знаю.
У Ани вертелось на языке много вопросов, но она решила задать самый безобидный:
- А как ты её назовёшь?
Лицо Жанны озарилось улыбкой, и она тёплым голосом сказала:
- Понимаешь, когда мы с Цветаном познакомились, он сказал, что в Болгарии меня называли бы Снежана. Красиво, правда? А моё имя получается, как обрубок от него. Я хотела ребёнка Снежаной назвать, но ты посмотри на неё!.. - голос утратил теплоту, в нём появились нотки раздражения и досады. - Какая она Снежана? Блёклая, невзрачная. Смешно получится. Ей подойдёт что-то простенькое, ситцевое, линялое. Оля, например. Завтра тётя приедет, в ЗАГС пойдём, зарегистрируем.
- А отчество какое дашь?
- Олеговна. Как у меня. Ольга Олеговна. Нормально, как считаешь?
- Хорошо. И с фамилией сочетается. Оля Прилуцкая. Красиво.
А сама подумала почему-то: если Жанна — обрубок от Снежаны, то она, Анна, обрубок от Жанны. Дальше обрубать уже нечего.

Оля росла медленно, была беспокойной, постоянно болела, отставала в развитии. Жанна таскала её по врачам, вызывала на дом, девочка стояла на учёте почти у всех специалистов.

В полтора года отставание стало заметно всем. Был конец весны, тепло, солнечно, во дворах и в парке полно детей. На площадке для самых маленьких десятка два малышей такого же примерно возраста носились, — только успевай ловить! - карабкались по лестнице на горку, просили раскачать их на качелях повыше, сами раскручивали карусельку, пытаясь влезть на неё на ходу, висели, раскачиваясь, на низеньких перекладинах, играли в песочнице. Над площадкой висел весёлый детский гомон.

Оля, вытащенная из коляски, неуверенно стояла у опоры, боязливо глядя шумных детей. Она ещё не ходила, не говорила, не ела твёрдую пищу. Зато она была лучше всех одета. Чистенькая, нарядная кукла с глупеньким, но милым личиком. На голове красивая глубокая панамка. Волосики у неё были слабые, редкие и до сих пор не покрыли всю голову. По совету родственников и знакомых Жанна обрила дочку под «ноль» в надежде, что волосы станут расти гуще.

Анины дети в этом возрасте пошли в ясельную группу детского сада-комбината, умея уверенно пользоваться горшком, самостоятельно есть, пить из чашки, снимать-надевать кое-какую одежду, умея уже много чего сказать.

Никакой радости от ребёнка не было. Одни проблемы, заботы, хлопоты, беспросветная тягомотина и траты, траты, траты… Жанна наняла няню с медицинским образованием и вышла на работу.

Универмаг, в котором она работала, был приватизирован, сменил нескольких хозяев и потерял половину своей площади.

На первом этаже, где раньше змеились многочасовые очереди за дефицитным товаром - обувью, мужскими костюмами, пальто, меховыми шапками, коврами - теперь теснились многочисленные крохотные лавочки, фирмочки, агентства. Надували воздушные шарики, жарили попкорн, делали маникюр.

На втором этаже, где были красиво оформленные отделы женской одежды и белья, парфюмерии, подарков и сувениров, теперь простиралось единое открытое пространство со стеллажами и кронштейнами. Одежда, обувь, игрушки, посуда, хозяйственная утварь неизвестного производства и сомнительного качества. По залу ходят девушки, продавцы-консультанты, раскладывают и развешивают товар. На выходе две кассы, два кассира. Всё. Жанну никто не ждал. То, что она много лет работала там в должности товароведа, не имело для хозяина никакого значения. Должности такой теперь больше нет, а в качестве продавца-консультанта Жанна ему не подходит — старовата, да и места все заняты.

Побегав по объявлениям, подняв старые связи, она устроилась в торговый центр, в небольшой обувной магазинчик, торговавший приличной обувью, старшим продавцом. Был ещё один просто продавец — восемнадцатилетняя накрашенная девица с большими коровьими глазами с поволокой, постоянно жующая клубничную жвачку и выдувающая большие розовые пузыри. Девица, явно не москвичка, не имела ни малейшего понятия о торговле, но имела козырь: была любовницей женатого хозяина. Жанне предстояло работать за двоих. Зарплата была небольшая, никаких дополнительных возможностей работа в торговле теперь не давала.

Жанна поработала два месяца, огляделась, во всё вникла и легко отбила у малолетней дурочки хозяина — сорокапятилетнего Мурада. Девица была уволена, Жанна назначена управляющей с неограниченными полномочиями, высоким окладом и процентами.

Мурад был человек деловой и сразу понял, какой бриллиант подарила ему судьба. В профессиональном и личном смысле. Он полностью передал в её руки всю лавку и ни разу не пожалел об этом. У него было ещё несколько торговых точек. Вот если бы в каждую найти такого управляющего, то можно вообще ни о чём не беспокоиться. И к тому же, Жанна очень нравилась ему как женщина. Уволенная девица была в сравнении с ней, как тот пузырь из жвачки — пустой и пахнущий ароматизатором, противно прилипающий к лицу мокрыми ошмётками.

У Мурада была семья, но жила не в Москве, и у них с Жанной сложилось некое подобие гостевого брака. Он был спокойный, немногословный, человек дела. Помогал Жанне, хорошо относился к Оле, даже лучше, чем мать. Он словно не замечал её отставания, с удовольствием возился с ней, играл, читал, учил кататься на трёхколёсном велосипеде. И девочка тянулась к нему, радовалась его приходу.

Аня видела их втроём в парке, и ей понравилось его отношение к Жанне, а главное, к ребёнку. Опять южный мужчина, усмехнулась она про себя и не смогла не признать, что красивый и приятный в обращении. Может, хоть на этот раз у Жанки всё сложится?

Оле было десять лет, когда Жанна решила воспользоваться возможностями интернета и нашла Цветана в соцсетях.

Первый порыв был — постучаться, напомнить о себе, завязать разговор. Но решила сначала посмотреть то, что есть в свободном доступе. Конечно, фотографии.

Первым бросилось в глаза фото молодого Цветана, восемнадцатилетнего, того, какого она любила. У неё аж сердце зашлось. Прочитала подпись: 18 лет, Артур Цветанов. Сын? Да нет же! Это её Цветан! По прошествии лет ей казалось, что на снимке её двоюродный брат, каким она его любила и на всю жизнь запомнила.

Но потом увидела фото, где Артур с отцом на яхте, оба высокие, загорелые, очень похожие друг на друга.

И наконец, фото самого Цветана. Взрослого. Всё так же хорош. Только стал солиднее, черты лица жёстче, взгляд твёрже. Жанна смотрела и узнавала изгиб губ, ставшие ещё более густыми брови, выбритую до синевы щёку, висок, мочку уха, чёрные кудри вокруг небольшой лысины. И помнила запах, вкус, ощущение прикосновения ко всему этому губами, пальцами, щекой, ладошкой… Всё на свете отдала бы, чтобы ещё хоть раз… Хоть раз прикоснуться, вдохнуть…

А ведь у кого-то есть это право — прикасаться, вдыхать, ласкать, рожать от него детей. Кто она?

Жанна торопливо пересмотрела фотографии. На некоторых Цветан был с несколькими женщинами, но кто они, было неизвестно. А вот фотографии детей были подписаны. Артур, десять лет, в белой сорочке с галстуком-бабочкой стоит на сцене, играет на скрипке. Голова склонена к плечу, глаза прикрыты, лицо вдохновенное. Красивые руки с длинными крепкими пальцами уверенно держат смычок и скрипку. За его спиной, на стене, большая надпись. Какой-то конкурс. А её Оля в этом же возрасте на пальцах считает «три плюс пять» и с упоением беспорядочно долбит молоточком по игрушечному ксилофону.

А вот и дочка. Снежана!

Снежана?.. Что это значит? Первая мысль была — он помнит её и в имени дочери зашифровал её имя! Чтобы каждый день много раз, обращаясь к дочке, слышать имя Жанны. Потому что… всё ещё любит её? Жанну бросило в жар. Неужели всё ещё возможно?!. Но тут же горько усмехнулась и сама себя одёрнула: может, дочку назвали в память какой-нибудь болгарской бабушки, тётушки, или имя вообще выбрала жена. Вон, Аньку же назвали именем какой-то бабки.

И ещё одна дочка, Милена, видимо, младшая. Снята за мольбертом, похоже, в какой-то изостудии. На картине море, белые барашки волн, чайки.

Жанна не могла оторвать взгляда от детей Цветана. Они были именно такими, каким она хотела видеть своего ребёнка - яркие, весёлые, здоровые, красивые, талантливые. Двое старших — вылитый папа: смоляные кудри, большие синие глаза, орлиный нос, чётко вырезанные сочные губы в постоянной готовности к улыбке.

Младшая посветлее волосами и понежнее лицом, видимо, в мать. Жанна заревновала этих чудесных детей к незнакомой женщине, которую они называют мамой. Кто она? Какая? Кто занял её место?

А вот общее фото. Стоят спиной к белой мраморной балюстраде, нависающей над морем, положив руки друг другу на плечи, сплетясь, как венок. Цветан, дальше трое детей, женщина, с другой стороны от Цветана ещё две женщины. Все в светлых летних одеждах, все беззаботно улыбаются. Женщин, которые по возрасту могли бы быть его женой, две. Третья пожилая, и это точно не тётка Жанны. Какая из них? Обе красивые, эффектные. Ничего удивительного, рядом с Цветаном не может быть других. От всех фотографий веяло счастьем и благополучием. Вот, значит, как сложилась его жизнь без неё.

Жанна не стала заходить в аккаунт, напоминать о себе, пытаться начать общение. Незачем. Красивый семейный венок сплетён плотно, ей рядом с Цветаном места нет. Но она скачала и сохранила себе его фото.

Смотрела и вспоминала. Смотрела и представляла. Смотрела и не могла насмотреться. И не могла понять — с какой целью судьба столкнула их тогда, в таком нежном и ранимом возрасте?

Оля училась в коррекционной школе-интернате. Там были хорошие специалисты, девочка с возрастом выправлялась, научилась читать и писать, правда, на уровне третьеклассника, но Жанна и на это не надеялась. В пятницу вечером её забирала няня и все выходные проводила с ней. Жанна занималась своей личной жизнью, дочери внимания уделяла совсем мало.

Мурад перевёз в Москву свою семью — дети учились в старших классах, пусть закончат школу  здесь и поступят в институты. С Жанной вне работы они виделись теперь совсем редко. Но он остался её другом — мужчиной, к которому всегда можно обратиться за советом или помощью, которому небезразлична судьба её и Оли. Но интимные отношения прекратились.
- Нельзя, - твёрдо, хотя и с оттенком сожаления сказал он Жанне, - жена приехала, вместе живём. Семья. Дети взрослые. Какой пример?
У него были свои понятия о порядочности.

Оля закончила школу. Вопрос о её дальнейшем образовании не стоял. Но вместе со школой закончилась пятидневка, дочка была все дни дома и сильно раздражала Жанну.

Выручала няня. Она же сказала Жанне, что дочка её любит домашние дела — вытирать пыль, мыть окна и полы, посуду, стирать, гладить — и делает это хорошо. А больше всего она любит ухаживать за растениями. Дома у Жанны горшков с землёй не было, а вот в школе ими были уставлены все подоконники, и детей приучали ими заниматься. Хорошо бы девочку пристроить куда-то работать руками, на простую должность, лучше всего с растениями.

Жанна была согласна, что да, хорошо бы, но кто возьмёт на работу дурочку с умственной отсталостью, хоть  и лёгкой, и со свидетельством об окончании коррекционной школы? Няня попросила позволения попробовать. Жанне было всё равно. И няня вместе с Мурадом, с которым её сближало хорошее отношение к девочке и забота об её будущем, устроили её в организацию, занимавшуюся озеленением. Там охотно брали инвалидов за налоговые льготы, и Оля вскоре сама там расцвела, как цветочек. Не роза, конечно, но вполне себе симпатичный, неяркий, скромный полевой цветик.

Она не была такой уж дурочкой, какой считала её мать. Она самостоятельно пользовалась транспортом, ходила в магазины, занималась хозяйством дома.

Жанна даже не представляла, как много сделала для её дочери няня, привив ей все навыки самообслуживания, научив пользоваться бытовой техникой, готовить еду, считать деньги, планировать покупки.

И какой важный вклад внёс Мурад, добрый, ласковый мужчина, который носил её на руках, обнимал, кружил, поднимал высоко вверх и говорил, какая она нарядная, красивая, смелая, большая! А потом хвалил за подметённый пол, выглаженные полотенца, приготовленный омлет, заваренный чай. Ел и причмокивал от удовольствия и просил добавки.

Оля с огромным удовольствием работала, к ней хорошо относились, она была милая, бесхитростная, старательная и ответственная. Она получала зарплату, прятала деньги в коробку и тратила очень аккуратно, советуясь с няней, мамой, Мурадом.

А когда ей исполнилось двадцать лет, к ним неожиданно пришёл молодой мужчина с двумя букетами цветов, тортом и шампанским. И с  мамой. Оля немедленно зарделась и убежала к себе в комнату.

Оказалось, что с Колей они вместе работают, а до этого учились в одной школе, только в разных классах, и Коля не оставался на пятидневку, его забирали каждый день домой. И живут они в этом же районе, на другом краю парка, так что Оленьку помнят ещё с тех пор, как её возили в колясочке.

- Мы часто на прогулках встречались, дети вместе играли, - растроганно говорила Колина мама, - Оленька нам очень нравилась, такая милая, хорошенькая девочка!

Жанна ничего не понимала. Она впервые видела этих людей и не помнила никакого Коли. А вот няня, оказывается, их знала. И все эти годы с ними общалась. И в парке, и в школе.

А теперь они пришли просить руки Оленьки. Дети давно любят друг друга и хотят пожениться.

- Пусть живут у нас, - говорила мама Коли, - мы с папой будем помогать.

Преодолевшая свою застенчивость Оля вышла к гостям и сидела на диване, прижавшись к Колиной маме и умоляюще глядя на свою.

Её мама, Жанна, пребывала в шоке. Жениться? Ольгу хотят взять замуж? Разве таким можно жениться? Мысли наткнулись на какое-то препятствие и пошли по кругу в обратном направлении. Им с Цветаном, здоровым, красивым, перспективным, нельзя было жениться. А этим двум… дефективным — можно?.. Ольга так и льнёт к чужой тётке, к Коле подсесть стесняется, но в глазах её, обращённых на «жениха», такая любовь, какой никогда не было при виде матери. И няня смотрит на всё происходящее с одобрением.

Первым желанием Жанны было — запретить. Их с Цветаном оторвали друг от друга, не приняв во внимание их великую любовь, и она до сих пор не могла и не хотела простить этого ни родителям, ни тётке, ни… дочери. И ощущала страстное желание выместить свою незатихающую боль на этой невзрачной дурочке, запретив даже  думать о замужестве.

А Колина мама торопливо говорила:
- Отдадим самую большую комнату… Во всём поможем… Сестра моя, незамужняя, Колю обожает, она младше меня, будет помогать… Ремонт сделали, косметический, сами обои новые поклеили… Всё есть, и стиральная машина, и пылесос, и телевизор им в комнату свой… Дача в сорока километрах, Коля и картошку сам сажает, и на участке всё умеет делать… Будут опорой друг другу…

И тут до Жанны дошло: они готовы поженить детей и забрать Ольгу к себе! Навсегда! И помогать им, и взять всю ответственность на себя. Снять с неё обузу! Её практичный, отточенный десятилетиями работы в торговле ум быстро подсчитал: из дома исчезнет раздражающая, требующая постоянного внимания и контроля дочь, отпадёт надобность в няне, а это очень большой расход, хотя надо признать, что такая няня — редкостное везение. Она, Жанна, будет им давать ежемесячно приличную, но не сравнимую с оплатой няни сумму, и всё! Можно спокойно вздохнуть и заняться личной жизнью. Надо зайти на страничку Цветана, посмотреть, вдруг там какие новости. В голове мелькнула дикая мысль: а вдруг он овдовел? А она свободна. И детей им уже не рожать, и внуки у него наверняка уже есть, здоровые и красивые, похожие на него…

И она дала согласие и даже приветливо поговорила с будущими родственниками, и Коля оказался приятным и по-житейски разумным молодым человеком, и увидела, что намерения у них действительно серьёзные, а для неё самым главным было — чтобы навсегда. И она готова была за это платить.

На том и порешили. Оля была такой счастливой, и это было для Жанны невыносимо, как будто та украла её счастье.

Через пару лет Жанна и Аня сидели за столиком уличного кафе, пили кофе и делились новостями. Аня показывала фотографии внуков, взахлёб рассказывала о них, о детях, о Саше, о даче, о собаке. Жанна, нарядная и ухоженная, словно только что сошедшая с обложки журнала модель, красиво курила, прищурившись, поглядывала на прохожих. Слушала Аню не перебивая, но мысли её бродили где-то далеко.
- Представляешь, Ань, когда Ольга к ним переезжала, я ей с собой дала таблетки противозачаточные, хорошие, дорогие, и просила Колькину мать строго следить, чтобы она их регулярно принимала. И всё время сама покупала и передавала, бесперебойно. Так эта… вчера позвонила и говорит: Жанночка, ребятки ребёночка хотят, мы с папой подумали, прикинули: живут они дружно, работают, и вы, и мы помогаем, силы ещё есть, потянем! И внука уж очень хочется понянчить. Так что, Оленька таблетки перестала пить, не покупайте пока, Бог даст, они нам с вами внука подарят. Или внучку! Дебилка, …! Подумай только: ребятки ребёночка хотят! Тьфу!.. Вообще ума нет! Кого они родят, два взрослых слабоумных ребёнка?!. Кого воспитают?.. Неужели этот кошмар начнётся снова? Я что, обречена на больных детей? От Цветана не дали родить, хотя неизвестно, может, он и здоровый был, так всё равно, от другого, а теперь вот внуки ещё. Или судьба решила во что бы то ни стало мой род загубить? За что?..

За греховную любовь, - хотела было сказать Аня, но промолчала. Разве любовь может быть греховной?

Как у Жанки всё сложно, какие страсти, какие повороты сюжета! Сериал можно снимать про Жанкину жизнь.

Жанна затушила сигарету со следами помады о донышко пепельницы, допила остывший кофе.

- Как же я всю жизнь тебе завидовала! Как у тебя всё легко и просто! И всегда правильно. И училась ты играючи, а главное, с интересом, и на танцы пошли вместе, но я в костюме с красными сапожками на сцену так ни разу и не вышла, а ты сколько городов объездила и даже за границу с ансамблем выезжала! И в бассейне сколько лет занималась, мастер спорта…
- Кандидат, - тихо уточнила Аня.
- … а я плавать так и не научилась. И Сашка твой мне много лет нравился, а он на меня и внимания не обращал. И образование у тебя хорошее, и профессия достойная, а я всю жизнь торгашка, ладно, ещё раньше, когда дефицит был, а сейчас что?.. Ни уважения, ни денег. И дети у тебя — загляденье! Гордость. А у меня и здесь некондиция… За что, Ань? За то, что тебе завидовала? Но я не по-чёрному, правда! Я никогда не желала тебе плохого. Просто хотела, чтобы у меня было так же хорошо и правильно, как у тебя. А не получалось…

Аня слушала потрясённо.

- Да нет же! - горячо возразила она, - Жанка, ты чего? Это же я всю жизнь тебе…

               
                07.10 2024