Канары

 Сохранно плыть вам в море. (Старое напутствие морякам)
.               
Дорога к Антарктиде из наших северных краёв лежала по водам трёх океанов. В Ленинграде мы, часть участников 21-ой САЭ*, погрузились на дальневосточное судно ледового класса «Василий Федосеев». «Капитан Марков» – судно-близнец, или, как чаще говорят моряки, sistership, вышло на две недели раньше и стояло в плановом порту захода Санта-Крус, что на Канарских островах. Нашим форвардом был Михаил Сомов», также принадлежащий к судам этого класса. В тот момент он находился на траверзе Фолклендских островов, неотвратимо приближаясь к далёкому ледяному материку – цели нашего путешествия. Такова была позиционная расстановка судов на 4 ноября 1975 года. В этот день, а вернее, вечер наш аутсайдер, входящий в вышеперечисленную «эскадру», вышел из Угольной гавани пасмурного Ленинграда.

...Ровно через две недели и мы оказались на Канарах, что на острове Тенерифе – в вожделенном для северянина Санта-Крусе – краю вечной весны. Руководство Экспедиции тем самым убивало сразу двух зайцев: запасалось «скоропортом» (овощами и фруктами) и давало возможность расслабиться подопечным братьям-полярникам, для которых окунуться в тёплые прибрежные воды Канарских островов перед длительной зимовкой было настоящим подарком.

В первый день стоянки мы знакомились с типично южным испанским городком, зажатым с трёх сторон горами. Четвёртая сторона была обращена к океану и обрамлялась подковообразным искусственным молом, образовавшим относительно небольшую гавань. В ней нашли себе место три довольно старых эсминца под испанским флагом, красавица-баркентина со спущенным такелажем, гигантских размеров танкер с изящной кормовой надстройкой и ещё несколько менее примечательных судов. Нашему героическому «льдопроходцу», вынырнувшему в эти райские места из суровых арктических широт, по каким-то причинам не нашлось места в этой уютной гавани, и он стоял на внешнем рейде, вынесенный за раму этого живописного полотна.

В те «былинные» времена наилучшей достопримечательностью для советского туриста были лавки и магазины, поскольку обилие и разнообразие разных товаров в них, ко всеобщему удовлетворению, во много раз превосходило весь ассортимент отечественной торговли.

Поэтому весь дефицит, который у себя дома доставали, что называется, из-под полы, здесь был представлен на витринах и вывален на полки многочисленных магазинов и магазинчиков по весьма доступным для нас ценам. Особенно подкупали арабо-индусские кварталы, где продавцы в чёрных фесках или блекло-красных тюрбанах зазывали русских мореплавателей в свои лавки. Казалось, здесь ничего не изменилось со «старых добрых» колониальных времён. Смуглые продавцы из восточноазиатских стран, хорошо выучили определённый набор русских фраз, требуемый для общения по части купли-продажи. Правда, раздольное русское «Эй!» они заменяли на своё любимое восточное «Тс-с-с!», напоминающее шипение потревоженной змеи. Признаюсь, это срабатывало лучше. Звук затаённой опасности заставлял нас непроизвольно поворачивать голову именно в том направлении:

– Тс-с-с! Саня, да-вай, заходи, дёшево. Покупать не надо. Ты только посмотри – очень карашо. Только посмотри.
– «Только посмотри», – передразнивал Боря Ткачёв, – зайдёшь, он тебе сразу стаканчик бренди предложит. А хочешь ещё, пожалуйста – пей на здоровье. Закуски, естественно, никакой. Три-четыре стакан¬чика, и наш брат готов покупать всё подряд. Метод проверенный.
- Вон, смотри, затоваренный боцман идёт. Грамм 250 принял на грудь, не меньше, пакетов в руках не сосчитать. «Фундадором» на полверсты от него несёт. Уверен, всю валюту спустил у индуса на мохер. Замохерился по полной программе. Теперь всей команде можно по свитеру связать. А утром проснётся, будет локти кусать. Впереди ещё два дня, а тебе – ни пивка попить, ни подарка жене да детям присмотреть. Сплошной мохер. Но обратного хода уже нет.

На второй день стоянки нас повезли на экскурсию в курортный городок Пуэрто-де-ла-Крус с цивильными и, соответственно, платными территориями для культурного отдыха. Но поскольку бутылка местного бренди «Фундадор» с чёрным боевым быком на этикетке стоила дешевле, то эти роскошные, по нашим представлениям, места, выложенные мелкой керамической плиткой, с большими округлыми бассейнами, наполненными океанической водой, с шезлонгами и обширными противосолнечными зонтами сознательно обходились стороной и не вызывали у нас большого энтузиазма.   

С Борей Ткачёвым – будущим механиком-водителем станции Мирный – в прибрежной каменной нише мы нашли единственный в округе небольшой дикий пляж с крупным чёрным вулканическим песком, который не стоил ни одной песеты. Высокие прибойные волны, тёплая вода, горячий, даже очень горячий песок; в отдалении, над головой, конус действующего вулкана Тейде, а среди вертикали многоярусных скал – буквально вросшие в эти скалы многоэтажные белокаменные отели. Всё это было неожиданно после недавней осенней хмари нашей северной столицы. Мы пили охлаждённое пиво от местного лоточника, смотрели на лихих серфингистов, удачно поймавших крутую волну, обсыхали от горько-солёных вод Атлантического океана.

– Праздник жизни?.. – услышали рядом бодрый, с изрядной хрипотцой голос.

Обладателем бодрого голоса был наш сосед по кубрику Саша Пухов – потенциальный зимовщик станции Беллинсгаузен, он же радиооператор. В его слегка подрагивающих руках, как бы непроизвольно отбивающих морзянку, мы заметили запотевшую бутылку пива «Pilzen» местного разлива. Пристроившись рядом с нами на горячем чёрном песке, Саша уже без вопросительных интонаций самоуверенно добавил:

– Надеюсь, на этом празднике мы не чужие!

И он поднял вверх бутылку пива, как бы приглашая нас к объявленному им празднику. Тело его было худо и бледно. Характерные же хрипы в голосе выдавали, что пиво было холодным, а табак в сигаретах «Прима», которые он прикуривал одну за другой, крепок и заборист.

– Для кого праздник, а для кого-то, может быть, и траур, – неожиданно отреагировал на это Боря.
– Это как понимать? – удивился Саша. – Или ты пиво с хиной взял? И малость – того.

И для большей убедительности он присвистнул, покрутив пальцем у виска.

– Оно здесь всё с хиной, – констатировал Боря.

При этих словах Саша чуть не поперхнулся и стал надрывно кашлять.

– Зря ты смеёшься. Умирает эпоха.
– И что же это за эпоха? – удивился наш сосед по кубрику.
– Эпоха последнего диктатора.
– Кого ты имеешь в виду?
– Каудильо Франко. Кого же ещё? Плох генерал. Правда, народ шутит: «Чтобы он окончательно не вытянул ноги, его положили в детскую кроватку». Но есть и его последователи.
– Этого фашиста?..
– Для кого фашиста, а для кого освободителя Испании.
– И от чего же он её освободил.
– От того же фашизма. По принципу: клин клином вышибают.
– Мудрёно как-то.
– В этом мире всё мудрёно. Во всяком случае, ещё при жизни ему поставили памятник в Санта-Крусе, где он стоит на летящем в Испанию ангеле и держит перед собой большой меч в виде католического креста.

Боря поставил свою бутылку на песок, сделал суровое лицо и, выставив руки вперёд, показал, как гранитный генерал держит разящее оружие гражданской войны.

– Кстати, именно в лесах Санта-Круса будущий генерал собирал свою повстанческую армию. Отсюда он и начал своё шествие к берегам Испании. Историческое место, можно сказать.

На обратном пути в Санта-Крус наш автобус неожиданно выехал по изгибу дороги на крутой скалистый берег, и мы увидели вдали, подёрнутой белесоватой дымкой, основной остров Канарского архипелага Гран-Канарию. Именно на этом крутом и обрывистом повороте вдруг раздался надрывный голос – почти вопль – Саши Пухова:

– Стой! – закричал он и стал двигаться по проходу, как финиширующий байдарочник, отчаянно разгребая руками воздух.
– Сто-ой!!! – крикнул он ещё громче, сомнамбулически уставившись глазами в далёкую панораму Атлантического океана, как будто увидел в нежных, размытых пассатами облаках нечто совершенно необычное.

Водитель-испанец нажал на тормоз и автобус остановился у среза высокого обрыва, идущего вдоль дороги. Наш «байдарочник», табаня правой рукой, выскочил из автобуса. За ним, как по сигналу, последовал и Боря. Оба быстро исчезли из поля зрения, забежав за автобус сзади. Водитель беспокойно заёрзал, не понимая, что происходит, и зачем нужна столь экстренная остановка.

– ! No pararse ! (Останавливаться нельзя), – La multa grande, (Большой штраф)– пояснил он, – police, police… – La multa grande – ещё раз повторил он с ужасом в глазах.

Водитель в крайнем беспокойстве размахивал руками и громко повторял про полицию и большой-большой штраф. Наконец появился сам инициатор остановки.

– Это не пиво, а какое-то мочегонное, – сообщил он, – не зря в него хину добавляют.
Боря Ткачёв, войдя следом в автобус, возложил руку на плечо растерянного водителя, снисходительно посмотрел на него и голосом вождя изрёк:

– Чего стоишь, амиго? Закрывай двери и вперёд к победе коммунизма! – указав перстом «глупому» водителю, куда надо ехать.

Саша Пухов на мотив известной всем песни пропел:

«Наш пароход стоит на внешнем рейде, а я стал поливать на Тенериф с крутых отвесных скал вулкана Тейде. Под этот замечательный мотив!». Это тебе не с далёкого пролива Лаперуза камешки бросать.
– Тебе надо было поэтом-песенником стать по типу Лебедева-Кумача, а не яйца в Антарктиде морозить и морзянку ночами на ключе отбивать.
– Хорошо ещё, что не свалился в Атлантический океан, – добавил Боря, – а то это могла бы быть твоя последняя песня. Памятник тебе здесь точно бы не поставили. В лучшем случае воткнули бы на обочине красный кумач – хоть смейся, хоть плач.
– А почему кумач? – поинтересовался Саша.
– Потому что Лебедев, – пояснил Боря.
– Да, насчёт памятника – это ты в десятку попал, – согласился Саша, до конца не поняв Борин каламбур, – номер был рискованный, но не героический. А памятники, как правило героям ставят. А я тебе не Франко и не Багратион какой-нибудь, просто Пухов. Не звучит.
– А ты припиши к Пухову что-нибудь такое эдакое. Ты в каком районе в Питере живёшь?
– За Охтой.
– Ну так вот тебе и вариант: Пухов-Охтинский. Или Пухов-Заневский. Тогда можно будет и о памятнике поговорить…
С этих пор фамилию Саши Пухова стали произносить исключительно с этой приставкой: Пухов Охтинский-Заневский. Чему он вовсе не противился. И даже наоборот повысил свою самооценку на несколько пунктов, что выражалось в его чрезмерном благодушии и тотальном доверии.