Mihail Ivanovich Selivanov

.    Из чёрного объёмистого портфеля искусственной кожи Боря достал бутылку водки с этикеткой, по окружности которой старинной вязью было написано: Mihail  Ivanovich  Selivanov
   
– У индуса брал, – пояснил он, – выложил сто двадцать песет.
– Боря, ты сумасшедший! – это же два японских зонтика. В Союзе они по сорок рублей. Твой «Селиванов» тебе обошёлся в 80 рублёв. Это 20 бутылок «Столичной».
– Друзья мои, нельзя же всё мерить «Столичной» и складными зонтиками. Этой бутылке цены нет. Лучше почитайте, что на этикетке написано. 

А там мелким шрифтом с грамматическими ошибками было написано:

«Традиционый русский напиток, приготовлен по стариным рецептам. И вчера и сегодня несмотря на суровое большевисское бремя русский люди все как один до сих пор пьет водку заливая свой большой горе и отмечая свой маленький радость».

– Коряво, но сильно сказано, – впечатлился Витя-радист, – и что настораживает – в точку! Ты помполиту отнеси на рецензию. Может, он какие поправки сделает.
– В твою, Боря, характеристику, – добавил Саша Пухов. – Признаться честно, крамолу ещё никогда не пил. Но попробовать не мешало бы для поправки здоровья.
– На сегодня тебе хватит, – подытожил Боря и спрятал уникальную в своём роде бутылку в свой большой чёрный портфель искусственной кожи.   

Саша с досадой взглянул на портфель, отвернулся и уставился в одну только ему ведомую точку. Обиделся.
Боря поделился:

– Каждый раз, как иду в экспедицию, всё время заходим в Санта Крус, и ни разу на Гран-Каналью. А хотелось бы. Крус уже приелся.
– А что – Антарктида не приелась?
– Антарктида – нет. Она всегда разная. И потом там я на своём месте. Вмёрз в неё по самые что ни на есть не хочу. Дома, конечно, оттаиваю. И опять туда – в край вечных льдов и непуганых пингвинов. Там нет ни границ, ни городов, ни бомжей, ни миллионеров, ни милиционеров, ни магазинов, ни парикмахерских, ни солдат и генералов, ни... Долго перечислять. Там нет ничего, и в то же время там есть всё.
– Жопенгауэр ты наш доморощенный, – сделал заключение Пухов Охтенский, – ты лучше скажи, когда мы твоего Селиванова попробуем.
– Чего его пробовать? Его пить надо.
– Вот, и я об этом.
– Ты об этом, а я о том.
– Да-а, – затянул Пухов Охтинский-Заневский, – с тобой договоришься. Будем искать альтернативные варианты.

За разговорами мы и не заметили, как снялись с якоря и дали средний ход.
При выходе из того же Ленинграда, картина покидаемой гавани растворяется и тает, и через очень короткое время просто исчезает, как будто и не было её вовсе. Здесь же всё наоборот. Удаляясь от острова, только тогда начинаешь осознавать его величие, когда отойдёшь на определённую дистанцию, когда начинают открываться ближние и дальние отроги гор, вознёсшиеся более чем на три километра ввысь и невидимые вблизи. Уже и Санта-Крус просматривается едва различимым белым пятнышком, а громада острова только начинает вырастать из океана, показывая всем своё застывшее в камне величие. Остров всё удаляется и удаляется, но его неповторимые очертания показывают, что стремление вверх, к небу, является прерогативой одиночек.

Канарские острова постепенно проваливались за переломы атлантических вод. Над ними собирались принесённые пассатными ветрами облака. Они как бы окуривали протяжённой, похожей на дым завесой более низкий остров Гран-Канарию, и торжественно стояли белым клубящимся паром над Тенерифе, прочно зацепившись за вулкан Тейде, протыкающий их насквозь, словно палец кудесника.

Почти пятьсот лет назад, а именно в 1492 году, Христофор Колумб, будучи в этих благословенных местах, наблюдал несколько другую картину. С острова Ла Гамера, куда он зашёл, чтобы не только пополнить корабельный провиант, но и повидаться со своей возлюбленной Беатрис, можно было видеть извергающийся высоко в небо вулкан Тейде. Тогда все приняли это за дурное предзнаменование. Но, тем не менее, великий мореплаватель всё равно отправился на запад, следуя строго 28-ой параллели, искать свою «Terra Incognita». И в итоге он её нашел. Но никто не знает, чем закончится для мира открытие Америки, и о чём предупреждал тогда вулкан Тейде на острове Тенерифе. Мы же, в свою очередь, бесповоротно двигались вниз по двадцатому меридиану, и наши исторические курсы пересеклись во времени и пространстве под углом в 90 градусов. А застывший во времени вулкан не подавал нам никаких дурных знаков: был тих и монументален.