Коктейль Летун

. – Что есть сие? – спросил я, подойдя к столу.

Один из «курсантов» обернулся на голос и стал подробно, как на экзамене, разъяснять:

– Сами не знаем. Но то, что здесь большой процент спирта – это точно. Запах выдаёт. Остальные ингредиенты нам неизвестны. Цвет больно подозрительный.

Пухов-Заневский вытянул из-под бутерброда белую бумажную салфетку и, сложив её вчетверо, положил на жёлтую масляную плёнку в стакане. Опыт удался – масло почти всё ушло в салфетку.

– Гениально, – прокомментировал Кулакевич.
– То-то ещё будет! – поднося к губам стакан, назидательно проговорил «экспериментатор» и залпом опрокинул в себя буро-зелёную жидкость.
– Дай Бог, не последняя! – напутствовал «курсант» Вася, поднося под нос коллеге бутерброд с килькой.
– Конгениально! – выдохнул из себя «коллега», закусывая предложенным бутербродом.
– Смело, – подытожил Саша Кулакевич, – теперь очередь за нами.
И поставил свою белую эмалированную кружку со сколами и отбитыми краями под разлив.
– Как впечатление? – спросил я Заневского.
– Не рябина на коньяке, конечно. Коктейльчик ещё тот, доложу я вам, но пить можно. Спирта процентов шестьдесят будет, остальное, – Саша почмокал губами, – чувствуется глицерин и какая-то топливная присадка: не то бензин авиационный, не то гликоль, ну и ещё что-то неуловимо горючее и специфическое. На любителя, короче. Думаю – не сдохнем.
– Тогда мы так и назовём нашу смесь: Коктейль любительский «Летун», – подытожил Боря Ткачёв и выдвинул свой стакан на середину.
– А почему «Летун»? – попытался выяснить я, – думаешь, летать начнём?
– Просто у «летунов», наших доблестных лётчиков, позаимствовали, – пояснил Боря, – у них там в 3-ем трюме цистерна тонны на полторы. Экспедиционным грузом была завалена. Как думаете, до Антарктиды хватит? 
- Может и хватит, - отозвался Пухов-Заневский, - смотря как пить будем.
- Под неё долго кладокопатели из Молодёжной докапывались. И вот – только сегодня докопались. Достали у мотористов ручную дрель, цистерну в нижней части просверлили, отверстие чопом забили, теперь только наливай да наливай. Только чоп вынимай.  Лишь бы отравой не оказалось.
– «Летуны» отраву не возят, – стал убеждать коллега Саши Пухова Вася, – это, во-первых. Во-вторых, была бы гадость, так далеко цистерну не прятали бы, и в-третьих – живой пример Александр Батькович: сидит как ни в чём не бывало и ещё просит.
– Пока живой... – вставил кто-то.
Саша Кулакевич сбегал в кают-компанию за салфетками, а заодно принёс головку чеснока, два апельсина, большой солёный огурец и несколько кусков чёрного хлеба с маслом.
– Мировая закусь! – заключил Боря.
– В полной мере соответствует «коктейлю», – добавил я без всякого сарказма.

Когда остатки содержимого были разлиты по кружкам и стаканам, первопроходец и зачинатель сего дела Саша Пухов-Заневский поднялся из-за стола, выдержал приличествующую паузу и заплетающимся языком произнёс:
– Спасибо, друзья! Спасибо, товарищи курсанты, что не дрогнули. Теперь вы мне не товарищи, а господа. И не курсанты! А настоящие гардемарины!
Отставил локоть правой руки в сторону и, держа гранёный стаканчик у самых губ, «гардемарин» Пухов Заневский торжественно произнёс:
– Вздрогнули, господа гардемарины!

Все повторили его жест и «вздрогнули».

– Может быть, я за второй мерой сбегаю, – предложил Боря.
– В следующий раз. Чем и хорош наш коктейль – больше бутылки на шестерых не выпьешь. Не идёт больше. Тут уж точно не сопьёшься. Благороднейший напиток. Вы, как хотите, а я – в пенал.

И он, не раздеваясь, завалился на свою нижнюю койку у стола, открыл рот и сразу захрапел.

– В здоровом теле – здоровый дух, – прокомментировал Боря Ткачёв и тут же, без переходов, стал рассказывать одну из своих замечательных завиральных «дальневосточных» историй. Абсолютно все истории у него происходили на Дальнем Востоке. Мы разлеглись по своим койко-пеналам и под монотонный храп «гардемарина» Пухова-Заневского стали слушать Борин рассказ.

Рассказ его тянулся долго. Рассказывал он обстоятельно, с вдохновенным блеском в глазах. В его «воспоминаниях» фигурировали, может быть, и реальные люди, но пьющие спиртное так безмерно, бездумно и безудержно, что смысл человеческой жизни представлялся картиной постоянного пития от рождения до самой смерти. Получалось, что человек рождён не для того, чтобы жить, а для того, чтобы пить.
Его враньё имело под собой какую-то жизненную основу. Оно соответствовало духу реального, где-то существующего бунтаря и ухаря, разгулявшегося купца первой гильдии, чудом выжившего в большевистском чистилище и проросшего крепким и твёрдым «сорняком» в наше отстойное время.

Второй причиной, более веской, являлось то, что я боялся оскорбить вдохновение автора. Ибо, стоило посмотреть на Борю во время рассказа, и перед вами представал не рядовой механик-водитель, а поэт, строящий своей Музе глазки, свободный художник, погрузившийся в океан воображения и размазывающий по полотну совершенно невероятные краски, скульптор, ваяющий неведомый никому шедевр и понимающий, что нет ничего скучнее голой правды. Он обладал совершенно невероятным воображением.
В конце концов, всех сморил здоровый глубокий сон, и каждый парил в сновидениях, как планер в облаках под завиральные Борины байки. В итоге, я оказался единственным слушателем его очередной дальневосточной истории.
Когда рында отбивала три с половиной склянки, то бишь половину четвёртого, меня будили на вахту. Когда я уходил и прикрывал за собой дверь в каюту, оттуда всё ещё продолжал звучать голос нашего «сказителя». Неизвестно, кому он договаривал свою нескончаемую историю про вылившийся из цистерны спирт, про семь лет вынужденного воздержания от спиртного, от которого его «лечили» лучшие профессора Владивостока, про доктора с траулера «Посьет», лечащего индивидуально подобранными дозами чистого медицинского спирта по строгой временной методе и любящего наведываться к своей невесте только в часы сильнейших подпитий, когда он выглядел трезвее любого трезвого.
В восемь часов утра, сразу после вахты, ко мне подошёл Саша Пухов-Заневский с графином в руке и конфиденциально сообщил:
– Как это негры такое переносят?..
– Какие ещё негры?
– Которые в Африке живут... На этих широтах, насколько я сведущ в географии, Африка находится. Какая-нибудь Уганда-Луанда.
– ???
– Похмелье здесь тяжёлое, говорю. Ни за что не согласился бы жить здесь. Это же пытка какая-то.
– Так негры, наверное, дизельное топливо не пьют.
– По непроверенным данным пили мы авиационный антиобледенитель...
– Хрен редьки не слаще.
– Это ты правильно заметил. Тем более, что антифризы в тропиках пить вообще противопоказано, так как они предназначены исключительно для полярных широт. Будем ждать лучших времён, – заключил Саша и пошёл заполнять свой графин сырой водой.

У остальных участников застолья самочувствие было примерно на одном уровне. Боря Ткачёв делился ощущениями:

– Во рту будто конногвардейский полк расквартировался, а в голове космический вакуум. И мне ещё ваш доктор анкеты с вопросами, как назло, подсунул. Вопросов не счесть. Хорошо, правда, что варианты ответов уже написаны. Нужно только крестик поставить. Я везде средний вариант выбрал под литерой «бэ»: «не знаю, что выбрать» или «предпочитаю нечто среднее». Так вся анкета под этой литерой и прошла. Ну, как я могу ответить, скажем, на такой вопрос или, скорее, предположение «Мне интересно быть»:

а) художником
б) не знаю, что выбрать
в) директором театра или киностудии
    
И это после вчерашнего коктейля с неизвестными ингредиентами! Я с удовольствием ответил бы: художником или директором, это без разницы, если бы там была приписка: «... и пить холодное пиво». Но поскольку нигде такой приписки не было, я не стал ломать себе голову. Трудно представить, что бы я смог нарисовать, дай мне сейчас в руки кисть и краски. Наверное, какую-нибудь «Чёрную Дыру», о которой будут потом два века судачить, как о шедевре. Конечно, тем самым я увековечил бы себя, и «Чёрная Дыра» Ткачёва была бы у всех на слуху. Но каково будет мне от этой славы, когда я протрезвею?.. Отсюда и рождается модернизм в искусстве и, не исключено, все прочие «измы». Когда в отделе полярной медицины прочтут мои анкеты, больше чем уверен, в психологии произойдёт настоящий переворот. А всё из-за того, что вовремя не поднесли кружку холодного пенного пива.