Бьют склянки, бьют

.
На нашем судне сохранилась давняя традиция, идущая со времён парусного флота, – бить склянки. Каждые полчаса в любую погоду вахтенный матрос подходил к судовому колоколу, который висел на баке – носовой части парохода, и дёргал за рындабулину – короткий плетёный из сизаля конец, привязанный к языку рынды-колокола. Длинные певучие удары соответствовали часам на судовом циферблате, а короткий, быстро затухающий удар прибавлял ещё половины часа.

Звук колокола оживлял нашу жизнь, каждые полчаса напоминая нам, что мы находимся в потоке бытия условно называемым временем.
 На вопрос, что такое время, не ответит толком ни один учёный муж. А рында отвечала нам, и очень веско, каждые полчаса. У неё был свой язык, непереводимый ни на какие языки мира. Шопенгауэр с присущей ему желчью и сарказмом вынес на суд своё определение: «Время – это бесконечное ничто». Это «ничто» ощущалась нами почти материально, благодаря судовым склянкам.

Когда южной ночью в нескончаемый космос, насыщенный сочными звёздами и забрызганный светящейся звёздной пылью, летел малиновый вибрирующий звук разбуженного колокола, казалось, вечность соприкасается с нами через этот чарующий и всегда сладко неожиданный звук. Этот звук летел к звёздам, оповещая великую пустыню о трагическом одиночестве наших душ, перемещающихся по океану времени к безликому холодному материку, который был далеко за горизонтом.

За горизонтом оставались не только далёкие материки. Где-то слева, за пределом видимости, мы оставили остров Возрождения – любимое прибежище морских черепах, и далее – остров Святой Елены с административным центром Джеймстауном, под юрисдикцией которого находились упомянутые два острова, а также расположенные гораздо южнее, в сороковых широтах, острова Тристан-да-Кунья и остров Гоф.

Эти небольшие кусочки суши, затерявшиеся в громадном океане и разделённые между собой немыслимыми расстояниями, вытянулись вдоль 10-го меридиана почти на две тысячи морских миль. Все они принадлежат Британии. Таковы исторические реалии: остатки колониального синдрома, разбросанные по просторам безбрежных вод и отмеченные на современных картах в виде едва различимых «родимых» пятен.

И самое удивительное, что на этих кусочках суши, поднятых некогда из океана вулканической деятельностью, тоже живут люди, занесённые туда относительно недавно ветрами странствий. Так заносит случайные семена на случайную почву, дающую возможность роста и размножения. По-видимому человеку не всё равно, где коротать свой век: на острове Святой Елены среди эвкалиптов, бамбука и алоэ, среди плантаций кофе и банановых рощ, где тепло, дико и спокойно, или в «каменных джунглях» града Петрова, стоящего на топях и болотах, среди людской толчеи, среди бензиновых испарений и вечной сутолоки европейского мегаполиса.

Кстати, на острове Святой Елены Наполеон произнёс свою ставшую потом знаменитой фразу: «Перед моими ногами лежал весь мир. Но был ли я хоть минуту счастлив в этой жизни?».

Во всяком случае, я могу с достоверной точностью занести в исторические анналы, что после коктейля «Летун» господа «гардемарины» таких глупых вопросов себе не задавали. Даже при плохом самочувствии, я уверен, они были счастливы. Потому что были чудаками в лучшем смысле этого слова. Чудак – редкостная натура. А у нас и было собрание редкостей. Для них счастье не было иллюзией или химерой, как для Наполеона. Для них счастьем была сама жизнь, без выкрутасов, без рефлексий, без претензий к судьбе и миру.