Дуэль

. Мы уверенно шли дальше, подминая под форштевень солёные воды южной Атлантики. Кому-то из полярников на ходу удалось зацепить на блесну кальмара. Кальмар был средних размеров, в меру красный, выпускающий из своих желёз «чернила» – ядовито-фиолетовую контрастную жидкость, предназначенную для запугивания всякого рода ловцов, к коим, несомненно, принадлежали и мы. Необыкновенный вид кальмара с длинными, безвольно висящими щупальцами и  выпущенными на палубу чернилами вызвали такое неподдельное восхищение, и больше того, удивление у Саши Кулакевича, что слово «кальмар» не сходило с его языка.

– И откуда взялся такой фрукт, – делился он с нами. Ну, я понимаю, рыба. А здесь какая-то труба с мочалкой на конце и ещё чернилами плюётся. Рассказали бы, ни за что не поверил. И о чём думает эта труба с мочалкой там у себя на глубине?
– О том же, о чём и ты, – сделал предположение Боря Ткачёв, – где бы пожрать достать. Вот и попался на блесну...
– Но я ведь не только об этом думаю, – оправдывался Кулакевич, засовывая себе под усы последний бутерброд с маслом, – я о жене, например, вспоминаю.
– Была бы у кальмара жена, может быть, и он вспоминал о ней. Поэтому, по большому счёту, я не вижу принципиальной разницы между тобой и кальмаром, – заключил Боря Ткачёв.
– Сам ты кальмар, – выпалил Саша.
– Может быть, – медленно заводился Боря, – может быть, я даже хуже кальмара...
– Ну, эту песню мы уже слышали, – пытался перевести диалог на мирные рельсы Саша Пухов-Заневский, – расскажи лучше, как ты с Рашидом Бейбутовым дружбу водил.
– И не только с Бейбутовым, – подтвердил Боря, – я и с Федей Костровым за женьшенем половину Хабаровского края по сопкам исходил. И Хрущу кабанов матёрых под выстрел подгонял, когда они вместе с Федей охотились, да меня чуть не «ухайдакали» приняв за кабана.
– А кто такой Федя Костров?
– Это мы так промеж собой Фиделя Кастро называли. Свойский мужик был. А орденоносца Лёху Соляника, нашего капитан-дирекетора Солей прозвали. Я у него на «Славе» девять месяцев лебёдчиком отбарабанил, китов по слипу вытаскивал, чтоб Соля третью звезду себе на грудь повесил, а мне – орден «Сутулова». Посмертно.
– Может, ты и с китайцами встречался?
– Да. На Даманском. Нос к носу: из «калашниковых» поливали друг друга за будь здоров. Пришлось и на озере Ханко, на самой китайской границе поработать в рыбколхозе – всю путину, в резину облачённый, ревматизм себе зарабатывал на свою ж...,. Да если я начну всё перечислять, дня не хватит.

Это был вызов. Саша Кулакевич обомлел от услышанного, и было видно по его сосредоточенному лицу и выдвинутым вперёд усам, что он силился припомнить какой-нибудь героический эпизод из своей жизни, чтобы парировать удар. Кулакевич долго смотрел круглыми немигающими глазами на «оппонента», но, по всей вероятности, все его заслуги перед отечеством меркли перед героическим прошлым его коллеги. Правда, он успел произнести: «А я в тринадцать лет...» Но был бесцеремонно перебит:

– Что ты в тринадцать лет? Я в эти годы на хлеб уже зарабатывал. А ты, небось, под столом сопли размазывал. Вот что я тебе скажу, Саша, честно, как на духу: я бы с тобой в атаку не пошёл. Не-е-ет, не пошёл бы...
– В «разведку», а не в «атаку», – поправил кто-то из-за карточного стола.

Но поправку не приняли, даже не заметили. Вдруг Саша встрепенулся, будто только и ждал повода, постучал ладошкой по Бориной коленке и, озарённый пришедшей, наконец-то, мыслью, стал её развивать:

– Теперь я тебя понял, Боря. Понял раз и навсегда. И вот что тебе скажу: «Вот с тобой-то... да, да, именно с тобой, я как раз в атаку и не пошёл бы. Нет! Не пошёл бы с тобой ни за что»!
– А если б налили, пошёл бы? – сделал предложение кто-то из присутствующих.

Саша, не обратив внимания на насмешку, атаковал Борю, полностью перехватив у него инициативу, настаивая, что он-де не пойдёт ни под каким соусом и даже под пытками в атаку с механиком-водителем станции Мирный, скромным героем советских пятилеток, вольным каменщиком словесных построений и «гардемарином» каюты №37 Борей Ткачёвым. Когда «откровения» кончились, Боря, слушавший всё это с открытым ртом, встал и без всякой обиды произнёс:

– Хорошо...
– Хорошо, после некоторой паузы повторил он и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Саша Пухов-Заневский тут же стал делать соответствующие комментарии:
– Где ж это видано такое? Пойду в атаку, не пойду в атаку. В атаку по желанию не ходят и с кем идти тоже не выбирают. Комиссар на бруствер поднимется, рукой отмашку даст – и за Родину, за Сталина все, как один. А чтобы поддержать наступательный порыв, сзади за тобой через прицел пулемёта товарищ из заградотряда последит. Это мне тесть рассказывал. Три войны прошёл: Финскую, Отечественную и Японскую. В атаку шёл по первому сигналу, не отлынивал, мол, с тем пойду, а вот с этим нет.

Боря появился через полчаса с коктейлем «Летун», налитым в литровую бутылку из-под молока.

– Еле нацедил, – признался он.
– Никак заканчивается? – не без ехидства спросил кто-то из «гардемаринов».
– Какое там заканчивается. Темно в трюме. Всё – на ощупь. Еле нашёл место, где чоп вставлен.

И он поставил, как вбил, бутылку на стол перед «оппонентом».

– Дуэль продолжается, – первым сообразил Саша Пухов-Заневский, – но, чур меня, я не участвую. Только если в качестве секунданта.
Боря молча налил в стакан «коктейль» и произнёс одно только слово:
– Пей!
– Хоть бы закуски принёс какой, – взмолился Кулакевич.
Гардемарины после первой не закусывают, – отрезал Боря и добавил: – После второй тоже.

И тут начался настоящий поединок. Недавние собеседники, не желающие идти друг с другом в атаку, стали по очереди поглощать смутного происхождения жидкость, от которой стало тошнить даже наблюдающих за этой дуэлью «секундантов».

– Господа, может быть, хватит, – возопил Саша Пухов-Заневский, – я готов вас взять в атаку без всяких условий, лишь бы вы угомонились, а то меня сейчас вырвет.
– Пей! – в очередной раз произнёс Боря, не обращая внимания на реплику Пухова, – сейчас мы посмотрим, кто с кем пойдёт в атаку.

Содержимое бутылки уменьшалось с каждым выпитым стаканом, и когда до дна осталось две-три меры, Саша Кулакевич неожиданно издал утробный звук, напоминающий дальний раскат грома, зажал рот рукой и пулей выскочил из каюты.

– Вот и проявилась его сущность, – сказал вслед оставшийся в каюте «дуэлянт», – пошёл «чернила» выпускать. Что с кальмара возьмёшь? А ещё в атаку собрался. Ха!
– Да, это тебе не «Фундадор» из бокала тянуть и лимоном закусывать, – прокомментировал Пухов-Заневский.
– А что «Фундадор»? Я бы на нём первым сломался, – поделился Боря сокровенным, – одного быка вспомнишь на этикетке – в дрожь бросает. Наш коктейль, хоть он и с присадками, всё лучше будет.

В каюту, как привидение, вошёл Кулакевич: усы обвисли, глаза мученика за правду, кожа на лице цвета выпитого коктейля – жёлто-лимонная с прозеленью.

– Вот, теперь ты настоящий кальмар, – констатировал Боря. А с кальмарами ни в атаку, ни в разведку не ходят…
После этого случая за гардемарином Кулакевичем окончательно закрепилась кличка Кальмар.