Южный тропик и далее

. Прошло три недели после выхода из Ленинградской гавани. Мы шли посреди Атлантики по двадцатому меридиану вдали от всех караванных путей. Слева находилась Намибия, справа Уругвай. Мои ночные вахты у руля подходили к концу. Остальные члены экспедиции, утомлённые бездельем, глядя на нас, изъявили желание тоже постоять на руле. Приходилось делиться с товарищами лучшим, что мы имели в этой ситуации. В итоге каждый полярник сумел прикоснуться к мондуле, заменяющей штурвал, и в своё удовольствие порулить, почувствовать себя сопричастным в покорении необозримых морских пространств. 

Южное полушарие дарило нам по ночам невероятные россыпи звёзд, густо покрывавших чёрное тело небосвода.

– Смотришь на небо, и сразу детство вспоминается, – делился впечатлениями Боря Ткачёв, – на скарлатинную сыпь похоже.
– Удачное сравнение, – подыграл я ему. Тогда для полной картины луну можно назвать чирьем на скарлатинном теле Вселенной.

В океанских водах вспыхивали мириады светлячков, словно кто-то кидал вниз серебряные монетки, и они, играя, отражали свет горящих звёзд. Было впечатление, что судно форштевнем упёрлось в созвездие Южный Крест, пытаясь сдвинуть его с небесного купола за чёрную ширму едва различимого в ночи горизонта. Но все усилия были тщетны.

Ночной мир жил какой-то пульсирующей, загадочной и никому не подотчётной жизнью. Магеллановы облака стояли над головой как опадающие шапки зенитных выстрелов. Кометы и метеориты щедрой россыпью прочерчивали бездну и гасли в её глубинах навсегда. Созвездие Центавра заглядывала в наши северные глаза долгим немигающим взглядом вечного южанина. Сразу забывались все невзгоды и вся мелочность нашей жизни. Перед этим величественным небом исчезали слова, и таяли мысли. Казалось, что мы лишь случайные соглядатаи этого великого таинства, счастливцы мига, за-глянувшие в лицо вечному мирозданию.

Медленно и упорно продвигаясь к холодному Югу, мы вступили в сороковые широты. Это самая продувная зона нашей планеты, независимо от того, в каком из трёх океанов ты находишься. Там не существует преград для ветра, поэтому он и циркулирует по этим широтам, как в центрифуге.
Завсегдатаи сороковых – альбатросы. Это воистину чудо-птицы, любители мощных ветровых течений, наездники воздушных струй, бесстрастные бестии слепых стихий. Остриями своих широких крыл они вычерчивают в пространстве причудливые кривые, не поддающиеся никакому осмыслению.

Наклонённое к воде крыло альбатроса, изредка самым кончиком касаясь вздыбленной волны, росчерком пера ложится на эту зыбкую точку опоры, от которой, в миг оттолкнувшись, он взмывает вверх, и тяжёлые капли океанской воды медленно спадают с его оперенья. Поднявшись, он опять падает в широкую водную ложбину, повторяя все её изгибы, досконально срисовывая рельеф бушующей фантасмагории волн.
В этих краях у него есть свои базы, куда он прилетает отдохнуть, обзавестись семейством, детьми, которые смогут продолжить эти бесподобные полёты в потоках неистовствующего ветра. Базы, на которых обитает альбатрос, разбросаны в сороковых и пятидесятых широтах в виде отдельных, чаще всего не заселённых людьми островов. Больше всего этих островов в Атлантике. Конечно, альбатрос не носится над волнами всю свою жизнь, все свои 60 лет, а именно такого возраста достигают отдельные особи.

– Ты отдал бы полжизни за такой полёт? – спросил я у Матвеича, молча, как и я, наблюдавшего за чудо-птицами.

– Чего там пол, тут можно всю жизнь отдать, чтобы десять минут вот так полетать. Гляжу я на этого альбатроса и понимаю, насколько мы ограничены в своих потугах оторваться от земли и свободно парить в воздусях. Придумываем себе разные механизмы, тратим уйму времени и средств, но они всё тщета по сравнению с тем, что от природы дано этой птице. Заметь, она даже не удостаивает нас своим вниманием. По сравнению с ней мы жалкие ползающие существа. 
– Просто у альбатроса своя доля, у нас своя. И пусть они себе летают на здоровье. А мы будем на здоровье ползать.

Забегая вперёд в своём повествовании, вспоминаю встречу с таким альбатросом, как говорится, с глазу на глаз. Произошло это на острове Кергелен, что в Индийском океане, куда мы заходили для пополнения запасов пресной воды. Бродя среди террасных скал острова, мы с товарищем натолкнулись на гнездо странствующего альбатроса, на котором восседал сам хозяин. Мы, конечно, могли и ошибиться. Возможно, это была и хозяйка. Но то, что это был альбатрос, сомнений не вызывало.

Гнездо находилось в нише под нависающим над ним массивным каменным сводом, и большая птица, сидящая там, казалась живым барельефом. Находясь в совершенно неподвижном состоянии, она время от времени поворачивала голову, не выказывая никаких признаков беспокойства, будто наше появление было для неё привычным делом. Видя такое невозмутимое поведение, мой товарищ в порыве самых нежных чувств простёр к ней руки и, медленно приблизившись, осторожно извлёк её из небольшого гнезда. Птица всё так же ворочал головой и не делала ни малейшей попытки как-то возмутиться. В гнезде оказалось добротное яйцо. От куриного оно почти не отличалось. Но съесть яичницу из яйца альбатроса я бы не решился, это было бы своего рода кощунством, тем более что альбатрос полностью доверял нам. Погладив по бесподобно обтекаемой голове, мы тут же вернули его в гнездо.