Пелагея Полина Полинетт Тургенева-Брюэр

Почему Иван Сергеевич не завещал ничего дочери… (26.04/09.05.1842—1918/1919)

...потому что по российским законам она ни на что не имела права: 1. как незаконнорожденная, 2. как иностранная поданная.

Девочка родилась от мимолетной связи с белошвейкой, московской мещанкой Евдокией (Авдотьей) Ермолаевной Ивановой, имени и лица которой он не помнил, а дочь увидел первый раз только через 8 лет.

После рождения Полину взяли у матери и отдали на воспитание в семью крепостного Тургеневых.  Евдокия была отправлена в Москву. Впоследствии Тургенев оказывал ей материальную поддержку, выплачивая пенсию.
Как ответ всем, кто считает, что знает историю дочери лучше, чем сам Иван Сергеевич, приводим письмо Ивана Сергеевича о дочери (это мистическое совпадение имен, а не в честь Полины Виардо — сам Тургенев пишет: это перевод имени.)

«Москва
Воскресенье, 09/21 июля 1850.
...я нашел здесь мою дочку, 8 лет, разительно на меня похожую. Не могу описать вам ощущение, которое вызвал во мне ее вид — представьте себе, что я даже не припоминаю черт лица ее матери — говорю это нисколько не преувеличивая, — откуда же такое сходство, в котором должна была бы запечатлеться взаимная любовь? Глядя на это бедное маленькое создание, я почувствовал свои обязанности по отношению к ней — и я их выполню — она никогда не узнает нищеты — я устрою ее жизнь, как можно лучше.
Она, вероятно, догадывалась о том, кем я ей прихожусь. Вы можете себе представить, какое тягостное впечатление произвела на меня эта встреча, всё то, что я передумал, всё, что пришло мне в голову... Это сходство... Отчего это сходство? Какая насмешка! Глядя на нее, я словно видел себя в ее возрасте — в ее чертах я узнал мое собственное лицо в детстве, насколько можно знать свое лицо — и, однако, как же это возможно? Во всем этом есть что-то невольно пугающее меня. Право, это нечто вроде преступления... и так оно и есть. При рождении (в мае 42) ей дали русское имя Палагея (Пелагея), которое обычно переводится, как Полина. Она, кажется, очень смышленая. Моя мать некоторое время держала ее при себе и отослала незадолго до моего приезда. Я этим был доволен, потому что ее положение в доме моей матери было ужасно ложным. Скажите, что вы обо всем этом думаете и что я должен сделать — я собираюсь отдать ее в монастырь, где она останется до 12 лет — там и начнут ее воспитание. Мне хотелось бы, чтоб вы дали мне совет — я буду так счастлив ему последовать... Дайте мне совет — все, что исходит от вас, исполнено такой доброты и такой искренности. Следует ли мне взять ее с собой в Петербург? Ее мать, в сущности, не падшая женщина — это портниха, которая зарабатывает на жизнь работой. Но у нее есть любовники, и бог знает какие! Я ни в коем случае не хочу оставлять ее у матери, которая только и мечтает как бы от нее отделаться. Ответьте мне поскорей, чтоб через полтора месяца, после возвращения из деревни, я знал, на чем мне окончательно остановиться.
Я верю, что полюблю эту бедную девочку, хотя бы уже потому, что, как мне кажется, вы ею заинтересуетесь. Да благословит вас бог, вас, самое благородное, самое лучшее на свете существо.»
Очередная придуманная версия: «...однажды Тургенев сам заговорил о свадьбе. В 22 года в Спасском увлекся белошвейкой Дуняшей. Та забеременела. Благородный Иван решил на ней жениться. Мать закатила жуткий скандал. Сын сбежал в столицу.»

НЕ читайте про это и про другие вымыслы некоторых «любителей» Тургенева.

Эта история дочери великого писателя составлена по наиболее достоверным источникам, в основном, из воспоминаний и писем современников И.С. Тургенева.
***
Полина Виардо предложила взять девочку в свою семью. Это благородное предложение с ее стороны было с величайшей благодарностью принято! Он оправляет маленькую Пелагею с сопровождающей ее женщиной во Францию. Там она будет уже Полиною. Чета Виардо приняла 8-летнюю дикарку благожелательно. Луи Виардо сделался ее опекуном — Тургенев присылал ему деньги на ее содержание (1200 франков ежегодно на содержание и воспитание своей дочери Полинетты), — а Полина Виардо, таким образом, до некоторых пор выступала в роли «приемной матери»...

Через несколько лет безграмотная крестьянская девочка стараниями Полины превратилась в мадемуазель Полинетт, хорошо рисующую и пишущую письма отцу исключительно по-французски. («А что поделывает маленькая Полина? Послушна ли она? Учится ли по-французски и на рояле?»)

Проблемы Полинетт в семье Виардо начались с того, что девочку вынуждена была принять как сестру их старшая дочь Луиза, доставлявшая много хлопот и проблем семье и, естественно, между ними не было ни капли взаимной симпатии. Взрослые этого не осознавали и чрезмерно строгое отношение к Луизе распространялось, вероятно, и на Полинетт. Утешением последней были отношения с Жоакиной Гарсиа (Мамитой), матерью Полины Виардо, которая по-настоящему любила девочку.
Оторванная от корней и выбитая из колеи бедная Полинетт так и не ужилась с Полиной Виардо. Отец, нередко стыдясь поведения дочери и, как многие мужчины, не вынося семейных ссор и неприятностей, порой вынужден был внушать ей, что она проявляет неблагодарность и переходит все границы.

Он снимет для нее квартиру, наймет гувернантку и определит в пансион.
Когда Иван Сергеевич возвращается в Россию, супруги Виардо следят за тем, чтобы девушка ни в чем не нуждалась в финансовом отношении, но почти не видятся с ней. Только Жоакина Гарсиа, сперва из дружеских чувств к Тургееву, а позже по искренней склонности, сумела сблизиться с Полинетт: при всякой возможности ее навещала, по воскресеньям брала с собой погулять и относилась к ней почти как к собственным внукам. Ее письма к Полинетт трогают простотой и теплом испанской «бабушки».
В вечерних играх детей и взрослых «в портреты» в семье Виардо принимала участие и Полинетт: на одном из рисунков, сделанных в Куртавнеле, интересная, богатая воображением подпись Полинетт.

Понимая всю двусмысленность и трудность будущего положения в России своей незаконной дочери, Тургенев решил оторвать ее совсем и навсегда от русской почвы. С этой целью она в Париже училась только по-французски, и когда писатель через шесть лет, в 1856 г., увидел ее вновь, он с удовлетворением написал В.П. Боткину (18/30.09.1856): «Моя дочка очень меня радует. По-русски забыла совершенно — и я этому рад. Ей не для чего помнить язык страны, в которую она никогда не возвратится».

«Дорогая Полинетта!
Я получил твое письмо... оно доставило мне много радости и обрадовало бы меня еще больше, если бы в нем было меньше орфографических ошибок.
...Ты жалуешься на скуку: в твоем возрасте, мое дитя, признаться, что скучаешь, так же постыдно, как признаться я воровстве. Это, в самом деле кража, которую совершаешь у самой себя, и кража непоправимая. Ты крадешь свое время и все то, чем могла бы его заполнить. Попробуй немного поработать (ты говоришь, что все перепробовала), чтобы перестать скучать. Сядь за пианино или читай хорошую книгу, – проживешь сто лет и не найдешь лучшего средства от скуки. Видишь, я пробираю тебя даже издалека – это потому, что я тебя люблю издали так же, как и вблизи.» (1856)

В.П. Боткин в письме к брату (1857): «Вчера вечером приехал Тургенев... Завтра буду обедать с его дочерью, которую я маленькой, запуганной дворовой девочкой сажал в Москве в почтовую карету, когда ее отправляли в Париж. Теперь это стала милая девушка... Она еще находится здесь в пансионе, а вакационное время и праздники проводит у Виардо.» «Вчера обедал я с дочерью Тургенева — ничего не осталось в ней русского, и язык совершенно забыла. Только славянская физиономия сохранилась и славянская тихость и простодушное выражение.»

В 1858 году Иван Сергеевич сумел дать ей свое имя, хотя это была очень долгая и очень дорогая процедура, т.е. теперь дочь именовалась его фамилией, она как бы получила законное положение. Однако удочерение признавалось только во Франции, по русским правилам Полина продолжала быть незаконнорожденной.
В январском письме из Рима (1858) Полинетта получила очень важное сообщение: «Мое дорогое дитя, прошу тебя впредь подписываться П. Тургенева и передать госпоже Аран (в пансион), чтобы это имя писалось всюду, где речь идет о тебе».

Однако, формально она по-прежнему считалась его «незаконной» дочерью, что вызвало массу сложностей при заключении ее брака с Брюэром.
Много хлопот и средств стоило писателю, чтобы подыскать дочери жениха и выдать её замуж. Всё осложнялось ее внебрачным происхождением. Бюрократические процедуры во Франции были гораздо строже, чем где-либо. Потребовался свадебный контракт, документ о признании m-lle Pa-uline дочерью Тургенева, разрешение, свидетельство об удостоверении личности, занесение в метрики, оглашение в церкви и т.д.

Тургенев желал, чтобы дочь придерживалась православного вероисповедания: «Я не только «не отнял Бога у неё», но я сам с ней хожу в церковь. Я бы себе не позволил такое посягательство на её свободу, и если я не христианин – это моё личное дело, пожалуй, моё личное несчастье. Полинька, напротив, очень религиозна». Закону Божьему её обучал священник посольской церкви о. Иосиф Васильев. Полина приняла католичество только перед венчанием, когда выходила замуж.

К концу 1860—началу 1861 г. относятся впечатления о Полине: «...на пороге показалась молодая девушка в изящном темном выходном костюме, с веселыми глазками, некрасивым, но симпатичным личиком и такими типичными чертами, что я невольно заговорил по-русски — "mais je ne parle pas russe: on a eu beau me l'apprendre, je ne fais que baragouiner. Que voulez-vous! une t;te de bois!" (...но я не говорю по-русски: сколько меня ни учили, я только коверкаю слова. Что делать! такая уж деревянная голова!) — прибавила она с милой, как бы извиняющейся улыбкой.»

По выходе Полины из пансиона Тургенев поселился в Париже на отдельной квартире вместе с ней и гувернанткой – англичанкой госпожой Иннис (1860—1864). Он познакомил свою дочь со многими из своих русских и французских друзей, которые потом в течение долгих лет поддерживали с ней связь, а иногда и дружеские отношения, оказывали ей внимание и помощь, принимали участие в ее судьбе. Среди них — О.А. Сомова (Тургенева), семья Трубецких, Е.С. Кочубей (Волконская), графиня Ламберт и семья Н.И. Тургенева, особенно его дочь Фанни, которая впоследствии была даже крестной матерью сына Полины, Жоржа.

Наконец, для завершения образования Иван Сергеевичи отправил Полину в 1861 году путешествовать по Швейцарии.

Сохранились некоторые суждения Полины о себе самой. В письме к Е.С. Кочубей (6.01.1862) она характеризует себя как «натуру любящую, по дикую». И далее она пишет: «... чем больше я взрослею, тем более становлюсь печальной, теперь я уже не такая, как в прежние времена, всегда веселая, о! нет, к несчастью! все принимает сероватый и мрачный вид, в том числе и моя жизнь, которая, впрочем, далеко не несчастна, хотя есть в ней что-то, что не ладится.»

Многие годы поддерживал знакомство с Полиной Тургеневой и П.В. Анненков. Ему принадлежит небезынтересный отзыв о Полине, высказанный в письме к Тургеневу (14/26.09.1864): «Дочь ваша с 58 года, когда я ее видел впервые, много изменилась: в ней засветились ум, сметливость, даже ирония и юмор, которые при ее откровенной и добродушной живости — значительно поднимают ее из уровня водевильно-грациозных и остроумных французских девушек. Это очень хорошо; теперь все дело в том, чтоб фонд, на котором все это выросло, находил постоянно хорошую пищу и не истощался... я, признаюсь, очень порадовался, заметив в ней некоторую тревогу мысли, вероятно, возбужденную вашими советами и советами M-me Iimis…»

«Вы не можете себе представить, как мне хочется вернуться в Россию, — писал Иван Сергеевич. — Только бы отдать дочь за порядочного человека замуж, и я бы получил свободу».

Знакомые Тургенева стали искать выгодную партию для его дочери. Поиски затянулись, несмотря на обещанное огромное приданое. Полинетт, «будучи молодым Иваном Сергеевичем в юбке, не могла предъявлять ни малейшей претензии на миловидность», — вспоминал Фет. Но главная проблема — статус незаконнорожденной.

Большое участие в судьбе дочери Тургенева принимала его парижская знакомая, давняя приятельница П. Мериме — Валентина Делессер. Она не только покровительствовала молодой девушке, но деятельно способствовала ее браку с Гастоном Брюэром. 29-летний коммерсант, Гастон-Виктор-Эжен Брюэр, управляющий стекольной фабрикой, принадлежащей зятю Валентины Делессер, С. де Надайаку.

13/25.02.1865 года состоялась свадьба, которая потребовала от Тургенева больших затрат. Чтобы выделить дочери приданое в 150.000 франков, ему пришлось обращаться за помощью к брату, к друзьям и знакомым.
Тургенев не скрывал своей радости: «Я очень этому буду рад; он выводит мою дочь из ложного положения, в котором она находилась — и избавляет меня от великой ответственности", — писал он Е.Е. Ламберт (13/25.12.1864).

«Ну, да и вообще во Франции девушку отдавать замуж — это целая баталия, — чего только они в контракт, не напихали, Боже правый!» — писал Иван Сергеевич.

«Приданое Полины все заключалось в денежных суммах, а именно в ста тысячах франков, выданных единовременно, и в векселе на пятьдесят тысяч франков. Последняя сумма должна была уплачиваться по частям в произвольные сроки с выдачею до уплаты 5 процентов годовых. Конечно, молодой были сделаны, сверх того, различные подарки, среди которых выделялся рояль от отца. Даже брат последнего Николай Сергеевич, несмотря на всю свою скупость, разорился на серьги и брошь для Поленьки, как звали ее между собою братья.» (Н.М. Гутьяр)
После венчания Тургенев писал: «Хлопот было пропасть, но я вознаграждён вполне убеждением, что дочь моя будет счастлива. Я никогда не видал более сияющаго лица, как её во время свадьбы, в церкви.»

Выходя замуж за француза, Полина приняла католичество (до тех пор, по желанию отца, она оставалась православной). Сразу же после свадьбы Полина с мужем поселились в Ружмоне, около г. Клуа, где находилась фабрика Гастона. Здесь она прожила до 1882 г. Первые годы супружества были благополучными и, казалось, счастливыми. Её омрачали лишь неровные отношения со свекровью.

Но радость Тургенева была слишком поспешна: этому замужеству не суждено было оправдать надежды ни отца, ни дочери. Оно не принесло Полине счастья, обеспеченности, независимости. Следовательно, оно не избавило Тургенева от ответственности за ее судьбу, как он надеялся, а напротив, заботы его постоянно возрастали, и он не только не устранялся от них, но все более и более принимал их на себя.

А в это время у него были большие финансовые проблемы (январь 1868 г.): «Солоно мне пришлось родственное управление; вчера я вынужден был подписать контракт, которым я продал свой дом Виардо; и то я еще ему должен был в ножки поклониться, ибо он оказал мне действительную услугу, вытащив меня из беды: ведь дяденька грозился Спасское с аукциону заставить продать! Вот, брат, как дураков-то пробирают...»
В июне писатель приехал в Спасское, чтобы оценить ущерб, нанесенный его «дворянскому гнезду» дядей. «В один год «злополучный старец» — грабитель деньгами, скотом, экипажами, мебелью и вещами,— писал И.С. Тургенев брату,— жамкнул меня на 36.500 р. сер. (мне пришлось заплатить за него около 5000 р. долгу), не говоря о том, что имение оставлено им в хаотическом, омерзительном беспорядке, что он никого не расчел, всех надул и т.д.»

Наконец-то в 1872 году родилась внучка Жанна, а в 1875 году – внук Жорж Альбер. Тургенев был рад рождению внуков, но у него вместе с тем прибавилось и забот. В это время семья дочери переживала серьёзные материальные затруднения: стекольная фабрика находилась на грани банкротства. Денежная помощь писателя не могла спасти семью от разорения.

Серьезный ущерб состоянию Брюэров нанесла франко-прусская война 1870—1871 гг., затем дела несколько поправились; к концу 1871 г. Гастону удалось стать единоличным арендатором фабрики, а в 1873 г. он возобновил аренду еще на 16 лет.
К концу 1873 г. Тургенев выплатил дочери последнюю часть ее приданого, и семья Полины лишилась постоянного и надежного дохода — тех 2500 франков в год, которые она регулярно получала от отца. Это обстоятельство заметно сказалось на бюджете семьи и вызвало искреннее беспокойство Тургенева.
«Я не могу допустить мысли, чтобы вы обе — ты и Жаннетта, нуждались», — пишет он Полине (01/13.01.1874) и сообщает ей, что принял решение восстановить ее пенсию и посылать ее непосредственно самой Полине, «пока дела стекольной фабрики будут находиться в таком упадочном состоянии». Это новое, добровольно принятое на себя обязательство Тургеневу пришлось выполнять до конца жизни.

Но и у самого Тургенева опять возникли большие финансовые проблемы: 14 июля 1875 года И.С. Тургенев сообщил: «Я выезжаю из Спасского разоренным человеком, потерявшим более половины своего имущества по милости мерзавца управляющего, которому я имел глупость слепо довериться...»

И все-таки заботы Тургенева в это время не ограничивались тем, что он ежегодно платил дочери проценты по векселю, выданному им в счет приданого, но и посылал ей деньги на подарки по различным поводам, тревожился о ее здоровье. По мере того, как стекольная фабрика Гастона поглощала приданое Полины, возрастали заботы Тургенева. Ему приходилось спешить с выплатой приданого Полине, изыскивать для Гастона деньги взаймы, — семья Брюэр постоянно оказывалась перед необходимостью срочных платежей, — и все эти трудности ложились на плечи писателя.

Жизнь Полины в это время не отмечается никакими заметными событиями. К 1875 г. от ее приданого уже ничего не осталось, фабрика не окупала расходов, можно было предвидеть неминуемое разорение. Тревога Тургенева возрастала, он настойчиво, но безуспешно советовал дочери и зятю отказаться от фабрики. В 1876 г., опасаясь за будущее Полины и ее детей в случае своей смерти, Тургенев обращается к брату с просьбой: «...если ты найдешь возможным дать еще 10 или 15.000 моей дочери Полине Брюэр — то я тебе скажу загробное спасибо». Опасения за судьбу Полины имели серьезные основания. К 1877 г, дела Гастона на фабрике стали совсем безнадежными, и на плечи Тургенева легло бремя новых забот. К сожалению, стекольная фабрика оказалась комом денежных проблем.

Теперь писатель содержал и внуков, ведь за деньгами госпожа Брюэр обращалась к отцу. Например, просила еще 30 тысяч франков для фабрики. Во время личных встреч Полинетте удавалось выпросить у отца дополнительные деньги. «Моя дочь с воплем и слезами обратилась ко мне, прося дать ей в руки те 30.000 франков, которыми должен был пополниться капитал, принадлежащий ее детям… Сначала я отказывался с твердостью, предвидя, что эти 30.000 фр. будут проглочены той же самой ненасытной бездной…», так как зять вложил и приданое жены в фабрику, но предприятие все равно не удержалось…

Несколько лет продолжалось неопределенное положение: Гастон и Полина не соглашались ни на объявление банкротства, ни на ликвидацию фабрики — они упорно рассчитывали на денежную помощь Тургенева, полагая, что это позволит им избежать банкротства и выгодно уступить аренду. Полина надеялась таким образом сохранить семью и, воздерживаясь от решительного шага, оставалась в Ружмоне.

А между тем, ее совместная жизнь с Гастоном становилась невозможной. «Он умудрился, — пишет Тургенев Анненкову (13/25.02.1882), — пустить на ветер даже те деньги, которые я полагал упрочить за моими внуками, стал пьянствовать, грозить то себя убить, то ее — и теперь я ежедневно ожидаю, что она прибежит сюда со своими детьми, я должен буду ее прятать и немедленно завести процесс de s;paration de corps et de biens... и так как надо опять обзавестись деньгами — продал своего любимого Руссо, продаю лошадь, кареты и т.д.»

Тургенев не только ждал приезда Полины, он настаивал на нем, обещал ей найти квартиру, взять на себя все расходы по устройству на новом месте, выплачивать постоянное содержание. Он понимал, что все это угрожает ему серьезными трудностями, но был готов к ним.

В августе 1882 года писатель благодарил мадам Делессер за внимание к его дочери и восхищался мужеством и стойкостью Полины: «Все испытания она переносит с большим мужеством, продолжая неустанно заботиться о детях – что, впрочем, делала всегда, ибо она превосходная мать».

В письме к Ж.А. Полонской он пишет (26.02/10.03.1882): «Что же касается до моей дочери — то тут беды только еще начинаются: пошла возня с адвокатами, стряпчими и т.д. Процесс может длиться год и слишком; она с детьми должна скрываться — все, что она имела, пропало безвозвратно — может быть ей даже придется убежать навсегда из Франции. Точно колесо меня схватило и начинает втягивать в машину». Через несколько дней Тургенев вынужден был отправить Полину и ее детей в Швейцарию и поселить в гостинице (H;tel de la Couronne) города Солёра. Немногие знали о том, где скрывается дочь Тургенева, посвящены в это были лишь самые близкие друзья.
Секретность нахождения Полинетт с детьми была необходима для того, чтобы муж по французским законам не смог потребовать возвращения жены домой.

Внучке Жанне (когда ей было десять лет): «Моя дорогая маленькая Жанна, пишу тебе сегодня лишь несколько слов, чтобы поблагодарить за твое милое полуанглийское, полуфранцузское письмо. Все, о чем ты пишешь, очень меня позабавило и заинтересовало – и я нашел очень мало ошибок в английском. Теперь ожидаю письмецо на немецком языке. В жизни очень важно знать иностранный язык! Это развивает ум и может оказаться весьма полезным. Ты должна быть благодарна маме за все то, что она делает в этом отношении. ...До свидания, моя маленькая Жанна, нежно тебя целую. Твой дедушка Ив. Тургенев».   (1882).

Жизнь Полины в Швейцарии. Место ее пребывания сохранялось в строжайшем секрете. Постоянная нужда в деньгах, болезни детей и самой Полины, полная неопределенность, а, может быть, и безнадежность в будущем, оторванность от привычной обстановки, от знакомых, совершенное одиночество, и над всем этим — гнетущий страх быть обнаруженной мужем, на чьей стороне закон, право на детей. В этих условиях отец был для нее единственным источником жизни и связи с миром. Он часто писал ей: за 1882 г., первый год жизни Полины в Швейцарии, сохранилось около 40 писем Тургенева к ней и внукам. В письмах к дочери — отеческие советы и наставления, забота о здоровье ее и детей, сведения о Гастоне, которыми Полина очень интересовалась: Тургенев переслал дочери письмо от мужа с предложением начать новую совместную жизнь и посоветовал ей не доверяться Гастону. Но основной темой писем Тургенева к дочери — и несомненно ее писем к нему — по-прежнему постоянно и неизбежно были деньги: то это были сообщения об отправке ежемесячных 400 франков, то призывы к бережливости, то уведомления о дополнительно отправляемых деньгах — на врачей, на лекарство, на подарки, то категорические требования не превышать в расходах установленной пенсии под угрозой лишить дочь всякой материальной поддержки. В последнем дневнике Тургенева имеется запись от 31 декабря 1882 г. (12.01.1883): «Моя дочка наделала долгов — и мне пришлось ей послать деньги сверх пенсии». По-видимому, угрозы отца были лишь педагогической мерой, а в трудную минуту он неизменно спешил ей на помощь.

Потом Полина Брюэр просит Тургенева помочь ей уехать из Швейцарии (где мог легко отыскать ее муж) в другую страну. Но Тургенев отказал ей в этой просьбе: «Ты говоришь со свойственным тебе легкомыслием о том, чтобы поехать в Италию, в Германию, в Англию, бог знает куда! — давать уроки и т.д. Прекрасно; но если ты хочешь преподавать французский язык, то постарайся немного позаботиться о своей орфографии...»

Тем временем болезнь писателя прогрессировала. И.С. Тургенев уже не мог отвечать на письма, но продолжал заботиться о Полине, детях, их будущем. По воспоминаниям С.Г. Щепкиной: «Он перед смертью намеревался продать Спасское, капитал передать в руки Виардо, чтобы она по мере надобности удовлетворяла нуждам его внучат, его желание не состоялось вследствие его скорой смерти».

До конца 1882 г. между Тургеневым и Полиной продолжалась напряженная переписка. Все возрастающие материальные тяготы, которые возлагает Полина на больного отца, становятся для него непосильными; по-видимому, даже переписка стала ему затруднительна. Последнее письмо Тургенева к дочери за этот период — от 31.12.1882 г. (12.01.1883). За ним следует двухмесячный перерыв и еще одно, последнее известное письмо, - от 21.02/05.03.1883 г.: прикованный к постели Тургенев посылает Полине очередную пенсию. В ответ на продолжительное молчание отца Полина 18/30.04.1883 г. пишет письмо, которое звучит, как крик отчаянья, как мольба о помощи. Но тяжело больной Тургенев уже не откликнулся на него. Благодаря заботам Тургенева, Полина ежемесячно получала свою пенсию, которую по его поручению отправляли Луиза Арнгольт, Полина Виардо, Клоди Шамро, сопровождая деньги сухими, вежливыми записками. За несколько часов до смерти Тургенева Клоди Шамро уведомила Полину о его безнадежном состоянии, а несколько дней спустя после его смерти П. Виардо заверила П. Брюэр, что будет по-прежнему посылать ей ежемесячное содержание, как это делал Тургенев. Полина не смогла приехать проститься с телом отца, она приехала позднее, чтобы защитить свои права на 100.000 франков наследства, которые он ей завещал. Это наследство могло скромно, но надежно обеспечить Полину и ее детей до их совершеннолетия. На земельное имущество Тургенева Полина, как незаконнорожденная дочь, по русским законам прав не имела (см. перечень законов о незаконнорожденных).

Когда подросла Жанна, она своим трудом содержала себя и мать. Около 1895 г. умер Гастон Брюэр, Полина с семьей смогла беспрепятственно переехать в Париж.

После кончины И.С. Тургенева, на квартиры его, как в Париже, так и в Буживале, у г-жи Виардо, были наложены печати. При снятии их, 14-ого (25-ого) сентября 1883 года и при составлении инвентаря, по предложению русского консула, должны были присутствовать г-жа Виардо и г. Брюер, муж незаконной дочери Тургенева, по прибытии которого были наложены печати (и это при том, что Полинетта с ним уже не жила — таковы французские законы). Но г. Брюэр явился, чтобы заявить претензию на наследство, оставшееся после покойника, и попытался востребовать через суд движимое имущество, оставленное по завещанию мадам Виардо (Н.М. Гутьяр).

Консул приступил к инвентарю вещей, бумаг и драгоценностей, принадлежавших Тургеневу. Но 29-го октября, по просьбе того ж г. Брюера, были наложены печати и на другие комнаты, в которых, собственно, не жил Тургенев. Госпожа Виардо опротестовала это распоряжение.

Возникло судебное дело. На суде доверенный русского консула показал, что русские законы не признают прав незаконнорожденных детей: признание Тургеневым г-жи Брюер своею дочерью (!) не дает ей права на какое бы то ни было наследство. Вследствие этого показания, неправильно наложенные печати были сняты." (См.: 1908 г. «К 25-летию со дня кончины И.С. Тургенева»).

Воспитывая дочь, Полинетт оставит ей полные восторга записки обо всех композиторах, которых ей посчастливилось узнать благодаря приемной семье, - здесь она всегда с уважением упоминает «госпожу В.».

Внук Жорж Альбер умер в 1924 году. После смерти матери и брата Жанна осталась на свете совсем одна, замужем она не была. На жизнь зарабатывала тем, что давала уроки, она свободно владела английским, французским и немецким языками, писала по-французски стихи, многие из которых были положены на музыку; играла на фортепиано, рисовала. Вероятно, творческие задатки ей достались от великого деда, который был для неё кумиром. Очень гордилась своим дедом и нередко представлялась его именем. У нее, как и у матери, находили внешнее сходство с Тургеневым. Ведя скромную трудовую жизнь, Жанна берегла дорогое для неё наследие: бюст Ивана Сергеевича работы Антокольского, семейные фотографии, пианино, когда-то подаренное Тургеневым её матери, французские переводы произведений. Но самым главным богатством для неё были сохранившиеся письма Тургенева, адресованные её матери и ей самой. Она передала в Россию свыше 350 писем деда. Значительная их часть выкуплена Государственным Литературным музеем.

Последняя представительница рода Тургеневых по линии писателя Жанна Брюэр-Тургенева умерла в 1952 году в Париже.


Тургенев в одном из писем к Е.Е. Ламберт 1859 г., скорбя о своей неустроенной жизни, делится с ней своими мыслями о дочери: «Я довольно много видел мою дочь в последнее время — и узнал ее. При большом сходстве со мною — она натура совершенно различная от меня: художественного начала в ней и следа нет; она очень положительна, одарена характером, спокойствием, здравым смыслом: она будет хорошая жена, добрая мать семейства, превосходная хозяйка — романтическое, мечтательное все ей чуждо: у ней много прозорливости и безмолвной наблюдательности; она будет женщина с правилами и религиозная... Она, вероятно, будет счастлива... Она меня любит страстно...». И: «Я хочу пояснить Вам, почему именно между моей дочерью и мною мало общего, — пишет он 21.09/03.10.1860 г., — она не любит ни музыки, ни поэзии, ни природы — ни собак, — а я только это и люблю. Собственно для моей дочери это все очень хорошо — и она заменяет недостающее ей другими, более положительными и полезными качествами; но для меня она — между нами — тот же Инсаров. Я ее уважаю, а этого мало.»

Он отмечает в ней и дикость, и мрачное отношение к жизни, в которых сама Полина исповедуется в своем письме; он говорит и о ее «чрезвычайной обидчивости», которая может ее сделать «капризной, раздраженной и даже неблагодарной». В письме к дочери (10/12.11.1859) Тургенев с болью отмечает тяжелые свойства ее характера и старается внушить ей желание преодолеть их.

По-видимому, с годами эти свойства не сглаживались: в 1861 г. Тургенев обращается к дочери с теми же упреками. Читая письма Тургенева к дочери, написанные более двадцати лет спустя, можно встретить почти такие же упреки в адрес Полины, уже сорокалетней женщины (см. письма от 21.04/09.05.1882 г. и от 30.08/11.09.1882 г.).

В письмах Тургенева к дочери на протяжении трех десятков лет обсуждалось все то, что волновало Полину: ее ученье, ее взаимоотношения с отцом, с Полиной Виардо, замужество, дети, дела ее мужа и — всегда — один центральный вопрос: деньги, которых ей постоянно недоставало. Но в этих письмах нельзя встретить обсуждения каких-либо художественных проблем, литературных или театральных новостей, что отражало бы интерес Полины к искусству или каким-либо другим духовным ценностям. Эти письма не только помогают постичь внутренний облик Полины, но раскрывают и объясняют отношение Тургенева к ней или во всяком случае одну из существенных сторон их взаимоотношений.

По просьбе Тургенева, его брат Николай Сергеевич принял на себя обязательство в случае внезапной смерти Ивана выдать Полине в счет наследства (брат мог стать единственным законным наследником) 10 или 15 тысяч рублей (П.XI.284).
***
Утром 29.03.1883 года он диктовал русскому послу в Париже Андрею Карцеву: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Будучи в здравом уме и твердой памяти, я, нижеподписавшийся, коллежский секретарь Иван Сергеевич Тургенев, на случай моей смерти завещаю все авторские права и литературную собственность на сочинения мои, как изданные, так и неизданные, а равно еще должные мне по контракту книгопродавцем-издателем Иваном Ильичем Глазуновым двадцать тысяч рублей — всецело французской подданной Полине Виардо-Гарсиа. Писано со слов моих и по личной моей просьбе в квартире моей в Париже, улице Дуэ, № 50…».

По рассказу Верещагина за 2 недели до смерти сетовал И.С., что многого не успел сделать: "Именье мое, не продано; ...жалко было расстаться, а теперь вот если я умру, именье-то достанется бог знает кому...". Верещагин понял, что тревожился Тургенев за дочь...

В 1952 г. биограф Тургенева Б. Зайцев записал: «она пришла посоветоваться, как бы продать письма деда к ее матери. ...насколько знаю, подлинники писем продала она Советам…»

Российские законы о незаконнорожденных детях.

Тургеневед-библиограф Николай Глебович Жекулин: «...надо сказать, что многие, которые пишут на эту тему, не принимают во внимание юридические условия того времени — в России как они касались внебрачных детей и во Франции, как они касались прав мужей. Например, часто упрекают Тургенева в том, что в завещании он не оставил никаких денег дочери и внукам. Дело в том, что эти деньги бы автоматически принадлежали мужу, от которого она (Полинетта Тургенева) бежала. Деньги, предназначенные для них, были у П.В., которая должна была продолжать из них платить ежемесячную сумму (как делал сам Тургенев), о чем Полину Бруэр Полина Виардо извещает в письме от 8 сентября 1883, т.е. через 5 дней после смерти Тургенева...».

В XVIII веке «незаконные» дети рождались у солдаток, не видевших годами своих мужей, и у дворовых крестьянок, приживающих их от помещиков.

В дореволюционной России дети, родившиеся вне брака, назывались «выгонками», «гулявыми», «пригульными», «ублюдками», «семибатьковичами» и другими жестокими прозвищами. Они не имели права на наследство, но культурные и политические реалии делали их положение в некоторых губерниях страны чуть более сносным, чем, например, бастардов в Европе.

Так, до отмены крепостного права общество сквозь пальцы смотрело на детей, прижитых незамужними девушками от помещиков. Подневольное положение женщин не позволяло им отказываться от барских ласк, а значит, и в появлении ребенка они не были виноваты. Иногда такие дети признавались своими отцами. Иногда их матерей выдавали замуж, предоставляя вольную и давая денежное содержание. Так случилось с Ольгой, крепостной Александра Пушкина, родившей поэту сына.

Другая категория «полулегальных» малышей — дети «солдаток». Из-за рекрутских наборов и долгого срока службы (25 лет) молодых мужчин провожали как на смерть, а их юные жены практически переходили в статус вдов, с той только разницей, что выйти повторно замуж они не могли, пока не получат официальное известие о смерти супруга. Молодые и цветущие, они заводили новые отношения и рожали детей «на стороне». Таких малышей обычно подбрасывали в чужие семьи в другие деревни или старались оставить себе, выдавая родного ребенка за подкидыша.

Возможность усыновления распространялась на всех, кроме лиц, по сану своему обязанных хранить безбрачие; при этом усыновление могло распространяться не только на посторонних, но и на родственников, равно как и на собственных внебрачных детей. Усыновитель должен был быть старше усыновляемого по крайней мере на 18 лет, иметь не менее 30 лет от роду, обладать общей гражданской правоспособностью, не иметь законных или узаконенных детей; кроме того, требовалось согласие усыновляемого, если он был старше 14-летнего возраста, или же его опекунов или родителей, равно как и согласие супруга, если усыновитель состоял в браке.

В императорской России в жизни ребенка многое зависело от того, были ли его родители на момент появления малыша в законном браке. Титул и фамилия отца, наследство от отца, матери и их родственников, пенсия — полагались  только детям венчанных супругов.

Если родители венчались, то узаконить преждевременно родившегося ребенка можно было. И легче всего эта бюрократическая процедура проходила у податных сословий (мещане, цеховые и рабочие в городах), потому что у них не было титула, привилегий дворян и родовых имений, которые подарить или завещать абы кому нельзя по закону.

Но в Российской империи имелись и привилегированные сословия. Усыновлять нельзя, это запрещено законом; узаконить незаконнорожденных можно, если обратиться к монарху: всеподданнейшие прошения рассматривались лично Государем.

Александр I к подобным бумагам относился благосклонно. При нем было 2 схемы, которые действовали весь XIX век:
1) Если родители уже обвенчались и желали узаконить добрачных детей, то Комиссия прошений собирала все необходимые документы сама.
2) А если нет… то на усмотрение императора. Александр I редко усматривал необходимость давать титул, фамилию отца, если тот не венчался до сих пор с матерью своего ребенка.

В XIX веке главным контингентом внебрачных матерей были личная прислуга, чернорабочая, фабричная, поденщица, портниха, швея, прачка, что обусловливалось развитием промышленного производства.

Ситуация изменилась, когда на престоле оказался Николай I. В 1826-1828 годы Комиссия рассматривала 62 дела, начатые в предыдущее царствование. Последнее решение вынесли, и царь объявил в январе 1829 года: прошения «никакого хода получать не будут и будут оставлены …без уважения».
Т.е. фактически запретили делать из незаконных детей наследников.

В 1855 году на троне оказался либеральнейший Александр II. Стали подавать «запретные» прошения. Сын не стал официально отменять правила, введенные отцом в 2 января 1829 года, он издал 9 апреля 1858 года секретное наставление: каких детей можно узаконить, а каких нет. Т.е. поступил по-русски: официально нельзя; но если очень хочется и ситуация не шокирующая безнравственностью, то можно.

Требовался весомый «повод», чтобы Комиссия рассмотрела прошение. В первую очередь: особые заслуги родителей (отцов) или самих детей, например, военный подвиг.
Другие требования оставались неизменными:
    • Прошение должен подать сам отец.
    • Никаких детей от прелюбодеяния (венчан с одним человеком, а живет с другим). Этих детей узаконить нельзя вообще!
(Если оба родителя были свободы, согрешили, родился ребенок, родители потом обвенчались и хотят узаконить ребенка, то решение Комиссии – да. А вот если отец или мать находились в венчанном браке, когда нарушили одну из Заповедей и родили ребенка, - то можно прошение не подавать: его рассматривать не будут.)
    • «Нет» будет и на прошение, если отец и мать не обвенчаны до сих пор.
    • «Нет» и в том случае, если попытаются узаконить не своих детей (усыновления нет!). Или ребенка, который родной только мужу или жене.

Дела рассматривались по нескольку лет, потому что Комиссия проверяла каждую букву в прошении. За этим строго следил статс-секретарь, князь А.Ф. Голицын. Его преемник, с ноября 1864 года, был более благосклонен к детям. В России всегда умели обходить законы.

Раньше прошение подавал только отец, а теперь и мать-вдова, если у нее есть письменный документ от почившего мужа. Титул, фамилия и имущество — от отца к детям переходят.

Покровители тоже оказывали давление на Комиссию. Особенно часто ходатайствовал Цесаревич, он порой проявлял удивительную настойчивость, пытаясь разобраться: почему этому просителю позволили, а тому нет. Мнение Цесаревича Александра Александровича: «Чем же дети виноваты!»

Вмешательства будущего императора привели к тому, что когда он стал царем, то Секретное наставление 1858 года пересмотрели. Прошение уже мог подавать любой, даже государственные преступники наглели и просили узаконить их внебрачных отпрысков (и им разрешали!).

После каракозовского покушения (1866) либеральная политика Александра II сменилась реакционной, законсервировавшей эволюцию правового положения незаконнорожденных лиц. В его царствование больше не издавались законы, облегчающие их участь.

Рассматривая в начале 1880 года законопроект о порядке усыновления, совершаемого почетными гражданами, Государственный Совет обратил внимание на запрещение для купцов и дворян усыновлять собственных незаконнорожденных детей, которое счел несправедливым и вредным для всего населения России, поэтому поручил министру юстиции разрешить вопрос о всеобщем дозволении усыновления родителями своих незаконнорожденных детей.

В 1883 году сообщалось, что положение незаконнорожденных лиц в России бесправно и подлежит реформированию путем введения института узаконения незаконных детей, который существует во всех законодательствах Западной Европы.

Высказывались мнения о необходимости изменения положения незаконнорожденных детей, поскольку они, будучи лишенными всех преимуществ законнорожденных и тяготясь своею участью, способны умножить число недовольных существующим общественным строем, а следовательно, и правительством. Они несли криминальный риск бродяжничества, представляли собой группу, являющуюся источником пополнения нищих, бездомных, преступников. Серьезные опасения настроить против верховной власти внебрачных дворянских детей, не имевших многих прав, но получивших хорошее образование, вынудили императора издать новый закон.

Александр III издал 12 марта 1891 года закон – «О детях узаконенных и усыновленных», который касался только христианского населения Российской империи и не распространялся на детей, рожденных от прелюбодеяния.

Император теперь был посвободнее: рассматривал не каждый случай, а только особо заковыристые. С рядовым делом отец и мать обращались не к Царю, а в Окружной суд, где по пунктам разбирались: венчаны ли сейчас родители, оба ли родителя таковыми ребенку являются, не было ли прелюбодеяния.

Когда закон 1891 года принимали, знали: документ – не идеальный, много противоречий, их все равно приходилось решать Государю. Но на основе царских вердиктов появится еще закон, который подписал через 11 лет император Николай II.
 
Из общих правил об усыновлении делались исключения в сторону облегчения, если шла речь об усыновлении собственных внебрачных детей (не требовалось определенного возраста, разницы в возрасте, отсутствия законных или узаконенных детей; достаточно было их согласия на усыновление), и, наоборот, в сторону затруднения усыновления в некоторых особых случаях (для священнослужителей, нижних чинов требовалось особое разрешение начальства). Усыновление нехристианами христиан было запрещено.

Что касается личного положения усыновленных, то закон предоставлял им право пользоваться фамилией усыновителя, если последний не являлся потомственным дворянином (в этом случае на передачу фамилии требовалось испросить Высочайшее соизволение) и если усыновленный не пользовался по рождению большими правами, чем усыновитель. Права состояния усыновляемого не изменялись от факта усыновления, но при усыновлении дворянством и потомственными почетными гражданами усыновленные, если пользовались меньшими правами, получали личное почетное гражданство.

В имущественном отношении усыновляемый приобретал наследственные права на благоприобретенное имение усыновителя, но делил с дочерьми его (если не было родных или узаконенных сыновей) имущество поровну (следовательно, они получали более указной доли сестер); наследственных прав в отношении родственников усыновителя, равно притязаний на пенсию и единовременные пособия за службу усыновителя усыновленный не имел, но зато пользовался наследственными правами в отношении своих кровных родственников.

Отношения между усыновленными и усыновителями определялись законами о родительской власти, а потому невозможно было усыновление несколькими лицами, за исключением усыновления обоими супругами. В низших сословиях усыновление совершалось путем приписки к семье усыновителя.

Общий же порядок требовал подачи специальной просьбы в окружной суд, по месту жительства усыновителя или усыновляемого, проверки судом соблюдения законных условий, а также выслушивания словесных объяснений участвовавших в деле лиц, если они пожелали явиться по вызову по повесткам. Выслушав заключение прокурора, суд постановлял об удовлетворении или отказе в ходатайстве просителя.

После 1917-го года число сирот резко возросло в связи с гражданской войной, появлением массы беженцев. Основной формой устройства сирот стали детские учреждения разных форм (трудовые колонии, детские коммуны, пионерские дома).

В 1918-м году был принят Кодекс законов РСФСР об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве. Статья 183 КЗАГС: «С момента вступления в силу настоящего закона не допускается усыновление ни своих родных, ни чужих детей».

Необходимость такой меры обосновывалась властью тем, что усыновление могло стать прикрытием эксплуатации детского труда, а также предоставляло возможность обойти Декрет об отмене наследования, предусматривающий поступление имущества умершего в собственность государства при отсутствии нуждающихся нетрудоспособных родственников.

К 1926-му году был разработан новый Кодекс законов о браке, семье и опеке, в котором снова появился раздел о возможности усыновления.

В мае 1935 года детские трудовые колонии, а также приемники-распределители передали под юрисдикцию НКВД. Появление в дальнейшем тайны усыновления было следствием периода репрессий, когда огромное число детей осталось сиротами. Многих из них передавали в детские дома с прочерками вместо сведений о родителях в документах, многим меняли фамилии, братьев и сестер разделяли. В детдомах над детьми «врагов народа» издевались, поэтому нередко они сбегали и пополняли ряды беспризорников.

В 1938 году НКВД все же разрешил передавать детей репрессированных родителей в семьи благонадежных родственников.

Институт усыновления стал еще важнее во время Великой Отечественной Войны, когда число сирот еще более возросло, и в то же время появилось много семей и одиноких людей, потерявших своих детей.

В 1943 году был опубликован Указ ПВС «Об усыновлении», по которому усыновители могли быть записаны в актовых книгах о рождении в качестве родителей усыновленного. Таким образом обеспечивалась тайна усыновления, а связь усыновленного и его кровных родителей прекращалась.

В 1968-м году вышел новый Семейный кодекс, который улучшил жизнь внебрачных детей хотя бы в материальном плане. Теперь женщина снова могла обратиться в суд с иском об установлении отцовства. И привлечь для доказательства связи любых свидетелей. А суд – обязать мужчину платить алименты.

1. Мартынов Н. Узаконение и усыновление детей (Законы 12.03.1891 г. и 03.06.1902 г.), с законодательными мотивами, разъяснениями Сената и образцами бумаг. – СПб, 1907.
2. Свод Законов Российской Империи. Т. X. – Ч. 1. Законы Гражданские. – СПб, 1857.
3. http://test.ssla.ru/dissertation/dissert/17-09-2020-1d.pdf
4. https://dzen.ru/a/YHITE4SitxnXWUFN
5. https://forum.vgd.ru/24/123945/

Основные факты биографии Полины
Н.M. Гутьяр. «И.С. Тургенев и его дочь Полина Брюэр» (Иван Сергеевич Тургенев. Юрьев, 1907)
М.П. Алексеев «По следам рукописей И.С. Тургенева во Франции» («Русская литература», 1963, No 2)
Е. Семенов (Е. S;m;noff) "La Vie douloureuse d'Ivan Tourgu;neff" ("Mercure de France", 1931, 15 ноября, No 802; 1932, 1 февраля, No 807; 1932, 1 июня, No 815; отд. изд.: Paris, 1933)
Патрик Барбье. «Полина Виардо» (Пер. с фр. Н. Кисловой. - СПб. Издательство Ивана Лимбаха. 2017)
Полине Тургеневой посвящены страницы в мемуарной литературе о Тургеневе;
газетные статьи о Полине Брюэр (интервью, данное Полиной одному из сотрудников газеты "Eclair", опубликовано в этой газете 27.01.1899 г. под названием "Une fille d'Ivan Tourgu;neff ; Paris" («У дочери И.С. Тургенева»)
«Красная газета» (Вечерний выпуск, 1929, 9 мая, No 113) напечатана статья Цер «Дочь И.С. Тургенева. (Неопубликованные материалы)»
но основные материалы из писем И.С. Тургенева.


ПРИЛОЖЕНИЕ
Спасское.
10/22 ноября 1859.
Моя дорогая девочка,
Всё же я должен написать тебе это большое письмо, которое уже давно обещал и которое ты ожидаешь, вероятно, с нетерпением - не очень сильным. - Да, к сожалению, дитя мое, если я колебался до сих пор, то лишь потому, что не могу сказать тебе большого количества приятных вещей; но приятные вещи не всегда бывают полезны,-- и я прошу тебя читать это письмо так, как я буду писать его, - т.е. с убеждением, что истина должна быть выше любых других соображений.
Я должен сказать тебе откровенно, что был не очень доволен тобой во время последнего моего пребывания во Франции. Я открыл в тебе несколько довольно серьезных недостатков, которые не проявлялись столь сильно год тому назад. Ты обидчива, тщеславна, упряма и скрытна. Ты не любишь, чтобы тебе говорили правду, и легко отворачиваешься от тех людей, кого должна была бы особенно любить, как только эти люди перестают тебя баловать. Ты ревнива: неужели ты думаешь, что я не сумел понять, почему ты старалась избегать быть вместе со мной в последние дни моего пребывания в Куртавнеле? - Ты любишь общаться только с людьми, которых считаешь ниже себя; твое самолюбие становится похожим на дикость, и если так будет продолжаться, твой ум, не общаясь с другими, более высокими, умами, не разовьется. Ты обидчива даже по отношению ко мне, никогда не сделавшему ничего такого, что могло бы тебя обидеть; считаешь ли ты, что поступаешь как хорошая дочь, когда ты ни разу не написала мне в течение двух месяцев, с тех пор, как мы расстались? - У тебя много хороших качеств - и если я о них не говорю, то лишь потому, что нахожу это столь же неуместным, как если бы обращался к самому себе с похвалами относительно хороших качеств, какие могут у меня быть: ты слишком близка мне, я слишком люблю тебя, чтобы не смотреть на тебя, как на часть самого себя...

Дорогая моя девочка, я хочу любить тебя еще больше, чем уже люблю; только от тебя зависит устранить препятствия, которые этому мешают. Поразмысли о том, что я сказал тебе, - и ты увидишь, что это не трудно. В твоем возрасте я также отличался непомерной обидчивостью, полагая, что могу замкнуться в себе и обойтись без привязанности. Ах! дитя мое, привязанность — это такая редкость и такая ценность, что отталкивать ее — безумие, откуда бы она ни шла, и тем более, когда старый добряк-отец хочет лишь одного — нежно любить свою дочь. - Ну, вот и всё! Читать это письмо тебе будет тяжело - мне же тягостно было его писать,-- и я спешу тебя расцеловать, очень крепко, как говорит Диди, чтобы вознаградить себя за это усилие.

Я выеду из Спасского, бог даст, через неделю. Пиши мне в С.-Петербург, Большая Конюшенная, в доме Вебера.
Целую тебя еще раз. Твой любящий отец И. Тургенев

Стекольная фабрика в Ружмоне.
Г. Брюэр через Клуа (Эр и Луар)
9.07.81.
Мой дорогой отец,
С большим удовольствием я получила твое письмецо; я уже начала думать, что мой отец меня совсем забыл: я написала г-ну Виардо, чтобы получить твой адрес, и ожидала серьезного решения наших дел, чтобы написать тебе...

Теперь ты можешь не беспокоиться насчет именных акций; Гастон пошел их забирать и одновременно ему дали 1100 франков и несколько сантимов процентов (купоны от 1-го июля).

Гастон много разъезжал с целью продать свои товары, он был вынужден принять условия, очень невыгодные для нас, но таким образом он раздобыл денег. В магазине имеется товаров на сумму от 40 до 50 тысяч франков, это признано всеми, следовательно, даже если мы потеряем на этом от 10 до 15 тысяч франков, это все-таки даст нам денег, а мы в них очень нуждаемся, пока не состоится передача фабрики. Не хочется заключать плохих сделок, во Франции - это пятно, которое падает на детей. Я должна оставить своим детям честное имя и надеюсь, что нам это удастся.

Чтобы получить какие-нибудь заказы, Гастон в понедельник уезжает в Лондон, он пробудет там около недели. В настоящий момент все разъезжают, за исключением меня и детей. Слава богу, мои дети чувствуют себя неплохо. Жорж теперь уже не так боится шевелить своими пальчиками: почерк у него не блестящий, но уже начинает исправляться. Чтение у него идет совсем неплохо и т.п.; но его механическая лошадка у него идет лучше всего того, о чем я уже сказала: вот какой подарок ты ему сделал. Моя Жанна — это моя маленькая подруга, она становится весьма рассудительной и очень мила со мной; это совсем не лишнее, потому что у меня часто так много огорчений и иногда на сердце так тяжело. Я знаю, что ты был болен, но судя по содержанию твоего письма, тебе лучше. Мы все будем очень рады увидеть тебя снова; думаю, что мы не увидим тебя до с-бря: постараемся потерпеть, особенно если ты будешь писать нам время от времени; пока мы все нежно тебя целуем. П. Брюэр. (Гастон Брюэр надеялся на выгодных условиях передать аренду другому предпринимателю, но это не удалось, и в 1882 г. он был разорен, лишился фабрики и всего имущества, в том числе мебели и личных вещей, а фабрика перешла к другим лицам.)

30 апреля 1883 г.
Мой добрый отец, умоляю тебя, ответь мне хоть одним словечком, я бы так хотела уехать и стать умнее, заклинаю тебя, предоставь мне возможность работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Я могу иметь несколько уроков, г-жа Делессер мне их обещала — сделай еще и это усилие — и потом ты сможешь предоставить меня моей несчастной судьбе. Ты столько делал для меня до сих пор, что ты не можешь покинуть меня так внезапно. Дай мне возможность выйти из затруднения, позволь мне честно и законно уехать из Солёра. Мой отец, мой добрый отец, будь добр и прости меня еще раз! Жду от тебя хоть словечка; я напишу г-же Виардо, чтобы объяснить ей мои намерения и попросить у нее извинения за то, что я могла сказать. Я такая ожесточенная, такая несчастная, и моя жизнь теперь так ужасна, что я не знаю, на кого наброситься.
О! ответь мне, прошу тебя! П. Б.
Тургенев в это время уже был тяжело болен и находился в Буживале. Об этом Полина была извещена запиской Клоди Шамро от 22.04/04.05.1883 г.: "Так как ваш отец болен и находится в Буживале, куда он был перевезен по его желанию, то 400 франков вашей пенсии вам посылает мама" ("Mercure de France", 1932, 1 июня, No 815).
с. Тургенево. 2024.