Доктор Айзек Изард

Автор: Анна Кэтрин Грин.
Издательство «Никербокер Пресс», 1895 год выпуска.
***
СОДЕРЖАНИЕ.---  НОМЕР ТРИНАДЦАТЬ, ПАЛАТА ТРИНАДЦАТЬ 1
 ПЕЩЕРА ХЭДЛИ 22, МОЛОДАЯ НАСЛЕДНИЦА 29 , ДОКТОР ИЗАРД 45, НОЧНЫЕ СТРАНСТВИЯ 71
 ПОРТРЕТ 92, ЧТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ЗВОНОК 97, ДОМ НА ХОЛМЕ 114, СПРОСИТЕ ДОКТОРА ИЗАРДА 125, НЕВЕРОЯТНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ 136, ЛИЦОМ К ЛИЦУ 145, ДОМА 152
 ИСПЫТАНИЕ 157, ГРЕЙС 167, МАЛЕНЬКИЙ, ХРУПКИЙ МУЖЧИНА 186, ПИСЬМО 206,
 ПОЛНОЧЬ На ОЛД-АЙЗАРД-ПЛЕЙС 220, РЕШЕНИЕ 230, ЗАВТРА 237,
 ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ДОКТОРА ИЗАРДА В ГАМИЛЬТОНЕ 251.
********
1 глава.НОМЕР ТРИНАДЦАТЬ, ПАЛАТА ТРИНАДЦАТЬ.
***
Было уже за полночь. В больнице воцарилась тишина, и в палате
13 не было слышно ни звука и почти никакого движения. Медсестра, сильная и
красивая фигура, погрузилась в задумчивость, а двое пациентов, которые
все были в палате, содержащиеся в сон настолько глубоко, что казалось, он
предвещающие смерть, которая нависла над ними обоими.

Они оба были мужчины. На право медсестра бальзаковского возраста;
слева несколько старше. Оба были худы, как были
пустым взглядом, как от нее отказались врачи и обслуживающий персонал. И все же
между ними было одно различие. У того, что слева,
старшего из двоих, была неизлечимая болезнь, от которой не было никакого средства правовой защиты
, в то время как он справа, хотя и казался таким же больным, как и его товарищ,
пострадал менее серьезно, и у него был некоторый шанс на спасение, если бы
только он пробудился от своей апатии и проявил свою волю к жизни.
Но ничего пока не нашли его интересовать, и он казался скорее
умереть от чистого истощения. Именно через глаза этого человека, что мы должны
наблюдаем сцену, которая в настоящее время прошла в этой тихой комнате.

Как я уже сказал, он лежал во сне без сновидений, когда
что—то - он так и не понял, что именно — заставило его осознать себя и частично
осознать окружающее. Он поймал себя на том, что прислушивается, но ничего не было слышно.
звук; и его глаза, которые он не открывал часами, медленно открылись,
и сквозь окутавшую его тьму проступило смутное видение безмолвной палаты и сидящей фигуры уставшей медсестры. Это было привычное зрелище, и его глаза уже начали закрываться, когда внезапное движение со стороны медсестры снова пробудило в нём что-то вроде интереса, и, хотя его апатия была ещё слишком сильна, чтобы он мог пошевелиться или издать хоть звук, он заметил, хотя и не сразу, что дверь в другом конце палаты медленно открылась и что
двое мужчин шли по палате к тому месту, где стояла медсестра
с явным удивлением ожидавшая их приветствия. Одним из них был больничный врач,
и на него больной бросил всего один взгляд; но человек, находившийся рядом с
ним, был незнакомцем, и на нем было сосредоточено внимание молчаливого наблюдателя
вскоре он сосредоточился, ибо его появление было необычным, а его
поручение - явно таинственным.

В комнате была только одна лампа, и она горела слабо, так что
полученное впечатление было скорее общим, чем частным. Он увидел
перед собой мужчину среднего роста, который пытался спрятать свое лицо от посторонних глаз.
наблюдательность, хотя это лицо уже было достаточно скрыто
полумраком и полями большой шляпы, которую он по какой-то причине
забыл снять. На его плечах висел плащ
старомодного покроя, и когда он приблизился к тому месту, где стояла медсестра,
его фигура, которая демонстрировала некоторое достоинство, пока он приближался,
сжался таким образом, что выглядел меньше, чем был на самом деле
.

Врач, который сопровождал его, заговорил первым.

“Номер. Двенадцатый спит?” спросил он.

Медсестра слегка поклонилась, полуобернув при этом голову.

Наблюдающему мужчине было "Нет". Тринадцать, не "Нет". Двенадцать, но его глаза закрылись при
вопросе, возможно, потому, что он все еще был охвачен своей апатией,
возможно, потому, что его любопытство было возбуждено, и он боялся остановить
события, выдав свой интерес к ним.

“ Боюсь, нам придется разбудить его, ” продолжал дежурный врач.
врач. “Этот джентльмен, который отказывается назвать свое имя, но который
привез письма, которые достаточно рекомендуют его в нашем отношении,
утверждает, что у него есть дело к этому пациенту, которое не продлится до
утра. Проявлял ли пациент еще какие-либо признаки того, что он опускается?”

Она бодрым тоном ответила, что он спал с десяти часов, не просыпаясь.
и двое мужчин начали приближаться. При этом оба повернулись
к кровати второго больного, и один из них, незнакомец,
заметил с некоторым сомнением в голосе: “Этот человек так низок, как
выглядит? Он тоже умирает?”

Ответ был исчерпывающим, и незнакомец, казалось, повернулся к нему спиной.
но вскоре напряженный слух человека, который, казалось, был без сознания.
услышал прерывистое дыхание рядом со своим собственным и осознал присутствие какого-то человека
склонившись над его койкой. Через минуту вопрос был шепнул ему
слушания:

— Вы уверены, что этот человек спит?

 Доктор, стоявший рядом, пробормотал утвердительно, и
медсестра, к которой, по-видимому, обратился спрашивающий, без колебаний
заметила слегка озадаченным тоном:

 «Я не видела, чтобы он двигался с восьми часов; кроме того, если бы он
проснулся, то не подал бы никаких признаков жизни. Он умирает от полной
безнадёжности, и даже пушечный выстрел не разбудил бы его».

«Хм», которое это заявление вызвало у незнакомца, прозвучало как-то
странно, но внимание, которое было приковано к №
Тринадцатый теперь перешёптывался со своим соседом, и тот, почувствовав, что его на мгновение оставили в покое, приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, как это подействует на его соседа. Несколько слов, произнесённых шёпотом, сделали то, чего не смогла бы сделать пушка, и он начал проявлять интерес к жизни или, по крайней мере, к тому, что происходило с его соседом. Слова были такими:

«Это безнадёжный случай, не так ли?»

«Да, сэр».

— Сколько времени вы ему даёте?

 Тон был профессиональным, но не совсем бесчувственным.

 — Доктор Свит говорит, что неделю; я говорю, что три дня.

Незнакомец наклонился над пациентом, и в этот момент глаза наблюдателя открылись.

«Три дня — более вероятный срок», — наконец заявил посетитель.

На что лечащий врач поклонился.

«Я был бы рад побеседовать с вашим пациентом несколько минут, — продолжил незнакомец. — Если он несчастен, думаю, я могу его утешить. Вы сказали, у него есть родственники».

— Да, дочь, о беспомощном положении которой он постоянно горюет.

 — Значит, он беден?

 — Очень.

 — Хорошо!  У меня для него хорошие новости.  Вы позволите мне разбудить его?

“Конечно, если у вас есть сообщение, оправдывающее небольшой шок”.

Незнакомец, голова которого опустилась на грудь, бросил проницательный взгляд
вокруг. “Прошу прощения, ” сказал он, - но я должен поговорить с этим человеком“
наедине; он сам выбрал бы это, но ни вам, ни медсестре не нужно
выходить из палаты”.

Доктор поклонился и удалился с подчеркнутой почтительностью; медсестра задержалась на мгновение.
в течение которого оба больных лежали одинаково тихо и
как при смерти; затем она тоже отошла в сторону. Незнакомец остался стоять
между двумя кроватями.

Вскоре чуткие уши бдительного услышали эти слова: “Ваш
Маленькая дочка шлёт тебе привет».

Чуть приоткрыв глаза, он увидел незнакомца, склонившегося над
подушкой умирающего. Из уст его умирающего товарища вырвался знакомый
вздох, и незнакомец тихо добавил:

«Ты боишься оставить ребёнка, но Бог милостив. Он даёт тебе возможность
обеспечить её; хочешь услышать, как?»

Тихий вскрик, затем внезапное слабое движение, и № 12 заговорил торопливыми, испуганными словами:

 «Кто вы, сэр? Что вам от меня нужно и что вы говорите о моём ребёнке? Я вас не знаю».

— Нет? И всё же я, вероятно, стану вашим величайшим благодетелем. Но сначала выпейте эти несколько капель; они помогут вам понять меня. Вы боитесь?
 Не нужно. Я… — он прошептал на ухо больному имя, которое его собеседник не смог уловить. — Это наш секрет, — добавил он, — и я прошу вас сохранить его.

Номер тринадцать, не в силах сдержать любопытство, украдкой бросил ещё один взгляд на соседнюю койку из-под едва приподнятых век. Его умирающий сосед приподнялся на подушке и пристально смотрел на склонившегося к нему мужчину.

“О сэр”, - сорвалось с бледных шевелящихся губ, когда он попытался поднять
слабую руку. “Вы хотите помочь моему малышу, вы? Но почему вы должны это делать?
это? Какое право имеет на вас мое несчастье или ее невиновность, что вы должны
беспокоиться о нашем отчаянном положении?

“Никаких претензий”, - прозвучал спокойный, но внушительный голос незнакомца. “Это не
милостыня, которую я стремлюсь оказать тебе, а плата за услугу, которую ты можешь
оказать мне. Совершенно законный, хотя и несколько необычный, ” поспешил добавить он.
Поскольку на лице мужчины отразилось сомнение.

— Что... что это? - со смешанным сомнением сорвалось с губ больного.
и надежда. “ Что может бедное и несчастное существо, обреченное на скорую смерть,
сделать для такого человека, как вы? Боюсь, вы смеетесь надо мной, сэр.

“ Ты можешь быть медиумом, - слова произносились медленно и с некоторой
неуверенностью“ — для выплаты долга, который я не осмеливаюсь погасить лично.
лично. Я должен кое—кому - крупную сумму — денег. Если я отдам это тебе—” (он
наклонился ближе и заговорил тише, но уши, которые слушали, были
очень острыми, и ни один слог не был пропущен) “ты отдашь это человеку
кого я назову?”

“ Но как? Когда? Говорят, я умираю, и...

“Не беспокойся о том, когда и как. Я все это упрошу.
Вопрос в том, согласитесь ли вы за сумму в пять тысяч долларов, которую я
здесь показываю вам в десяти пятисотдолларовых банкнотах, подписать завещание,
завещать этот другой небольшой пакет денег определенной молодой женщине
кого я назову?”

“ Пять тысяч долларов? О сэр, не вводите в заблуждение умирающего. Пять тысяч
долларов? Да ведь это было бы целое состояние для Люси!

“Состояние, которое у нее будет”, - заверил его другой.

“Только за то, что ты подписал мое имя?”

“Только за то, что ты подписал свое имя в завещании, по которому будет передано все остальное
ваши вещи, а именно этот маленький свёрток, — такой же молодой и такой же несчастной девушке».

«Кажется, это правильно. Я не вижу в этом ничего плохого», — пробормотал умирающий
отец странным образом окрепшим голосом. «Вы уверяете меня, что всё в порядке и что никто не пострадает из-за моих действий?»

«Разве я не сказал вам, кто я такой? — спросил незнакомец. — Разве вы не можете доверять человеку с моей репутацией?» Вы совершите добрый поступок, возмездие
за который будет благословлено Провидением.

— Но почему такая секретность? Почему вы пришли ко мне, а не выплатили долг
вы сами? Она...

“Она такая, какая она есть”, - последовал несколько суровый ответ. “Вы не знаете ее.
Никто здесь ее не знает. Вы сделаете то, о чем я прошу, или я должен обратиться
к вашей спутнице, которая, похоже, так же больна” как и вы?

“ Я— я хочу это сделать, сэр. Пять тысяч долларов! Дайте мне потрогать банкноты,
они так много значат.

Послышалось движение, и больной и слабый голос снова зазвучал тоном
экстатического восторга. “ И мне больше не нужно беспокоиться о ее ногах
без туфель и о ее хорошенькой головке без крова. Она станет леди
и пойдет в школу, и со временем сможет научиться ремеслу и жить респектабельно.
О, слава Богу, сэр! Я знаю, кого бы я хотел назначить ее опекуном.

“ Значит, вы согласны? ” воскликнул незнакомец с трепетом какого-то сильного
чувства в голосе.

“Да, сэр, и благодарю вас; только вы должны быть быстрым, ибо нет
зная, как скоро может закончиться”. Незнакомец, который, казалось, был
в равной степени обеспокоен последствиями этого сильного возбуждения, поднялся
выпрямился и сделал знак врачу и медсестре.

«Вы никому не расскажете о нашем соглашении, — приказал он в последний раз шёпотом,
когда двое вызванных приблизились. — И не будете выражать удивление по этому поводу
формулировка завещания или, в самом деле, что угодно, что я могу сказать».

«Нет», — раздалось почти неразличимое бормотание, и затем воцарилась тишина, пока доктор и медсестра не оказались в пределах слышимости, после чего незнакомец сказал:

«У нашего друга есть небольшое дело, которое он хотел бы обсудить». Мне было приятно, как я, возможно, уже намекал вам, принести ему значительную сумму денег, которую он уже и не надеялся получить, и поскольку по причинам, которые он не желает раскрывать, он хочет завещать часть этих денег человеку, не состоящему с ним в родстве, он, естественно, считает
необходимо составить завещание. Предугадывая это, я составил черновик, который, если вы не против, я прочту ему в вашем присутствии.

 Изумление в глазах медсестры сменилось почтением, и она слегка поклонилась. Доктор кивнул, и они оба встали у изножья маленькой койки. Мужчина на соседней кровати не издал ни звука и не пошевелился. Если бы они посмотрели на него, то, несомненно, подумали бы, что сон не идёт ему на пользу, потому что он ещё больше побледнел, а на лбу у него выступил холодный пот.

— Имущество мистера Хэзлитта, — продолжал незнакомец низким механическим голосом, — состоит исключительно из денег. Не так ли? — спросил он, улыбаясь растерянному, но в то же время странно счастливому лицу лежащего перед ним пациента. — А именно, из этой пачки банкнот, которая, как вы видите, стоит пять тысяч долларов, и из этой небольшой пачки банкнот, сумма которых не указана, но о ценности которых он, вероятно, осведомлён. Вы готовы, — он повернулся к доктору, — взять на себя ответственность за эти ценности и проследить, чтобы они были возвращены в надлежащее время?

Доктор поклонился, взглянул на своего пациента и, встретив его нетерпеливый взгляд,
взял пачку банкнот и пакет и положил их ему на грудь.
карман, заметил: “Я распоряжусь, чтобы их поместили в депозитарий
завтра”.

“Очень хорошо”, - воскликнул незнакомец. - “Это будет в порядке вещей, не так ли?”
- спросил он, в свою очередь советуясь с человеком, стоявшим перед ним.

Мистер Хэзлитт, как они его называли, коротко взглянул на него, снова улыбнулся
и сказал: “Тебе виднее; все, что угодно, лишь бы моя Люси получила свои пять
тысяч”.

Незнакомец, выпрямившись, спросил, нельзя ли ему еще
свет, на который медсестра принесла свечу. Незнакомец тут же
достал из-под плаща бумагу и развернул ее. Медсестра держала свечу
, и незнакомец начал читать:

 Последняя воля и завещание Абрама Хэзлитта из Чикаго, округ Кук
 , Иллинойс.

 Первое: Я направляю все свои справедливые долги и расходы на похороны на выплату.

 Второе: Я даю, изобретаю и завещаю——

— Вашу дочь зовут Люси, и вы хотите, чтобы я дал ей ровно пять тысяч долларов? — спросил незнакомец, садясь за маленький столик неподалёку и доставая из кармана ручку.

“Да, ” последовал слабый ответ, “ пять тысяч долларов Люси Эллен, моему
единственному и горячо любимому ребенку”.

Незнакомец быстро вписал эти слова, добавив: “Она живет в Чикаго".,
Я полагаю.

Ответила медсестра.:

“Она тоже находится в этой больнице, сэр; но не из-за каких-либо смертельных жалоб.
Время и уход вылечат ее”.

Незнакомец продолжал читать:

 Я дарю, завещаю и оставляю в наследство моему единственному и горячо любимому ребёнку, Люси
 Эллен из Чикаго, округ Кук, штат Иллинойс, сумму в пять тысяч долларов.

 Во-вторых, я дарю, завещаю и оставляю в наследство——

“ Вы сказали, ее звали Мэри Эрл и что она жила в Гамильтоне, ...
округ Массачусетс? - вставил он, вопросительно глядя на мужчину,
проницательности которого он так доверял.

“Да, да”, - последовал торопливый, почти слабый ответ. “Ты знаешь, ты знаешь";
продолжай быстрее, потому что я чувствую себя очень слабой.

Они давали ему стимуляторы, пока незнакомец быстро писал какие-то
слова, которые он так же быстро читал, как показалось одному из слушателей,
с большим облегчением.

 Я дарю, завещаю и оставляю Мэри Эрл из Гамильтона, округ
Массачусетс, всё своё оставшееся имущество, находящееся в упаковке
 банкноты, хранящиеся в сейфовых хранилищах этого города, в качестве
 оплаты старого долга ее отцу и как выражение моего
 сожаления о том, что мои доселе нищенские обстоятельства помешали мне
 от того, что раньше осознал ее притязания на меня.

 В-третьих: мне назначил доктор Кьюсак Чикагской больнице подошва
 исполнитель это моя последняя воля и завещание.

 Свидетелем моей стороны это тринадцатый день апреля года, восемнадцать
 сто девяносто две.

 Подписано, опубликовано и объявлено
 завещателем в качестве
 его последняя воля и завещание, в
нашем присутствии, в котором мы по его просьбе
и в его присутствии, а также
в присутствии друг друга
подписали наши имена
 в качестве свидетелей в этот
тринадцатый день апреля 1892 года.

«Выражает ли эта бумага ваши желания и все ваши желания?» — спросил незнакомец, сделав паузу. «Вы хотите внести какие-то изменения или завещание в том виде, в котором оно есть, вас устраивает?»

“Верно! верно!” - донеслось еще более слабым голосом от быстро тонущего
страдальца.

“Тогда, если ты будешь звать в другой свидетель, я буду подавать бумаги
его подписать”, - сказал незнакомец, поворачиваясь к врачу. “Как исполнитель
вы не можете выступать в качестве свидетеля”.

Врач повернулся к медсестре, и между ними произошел краткий обмен мнениями
. Затем она тихо удалилась и через несколько минут вернулась
с мужчиной, который, судя по его внешнему виду, очевидно, занимал какую-то подобную должность
сторожа. Больного приподняли повыше на кровати и вложили в его руку ручку
.

“Мистер Хэзлитт собирается подписать свое завещание”, - объяснил незнакомец; и
повернувшись к больному, он задал формальный вопрос: “Является ли этот документ,
который я здесь передаю вам, вашей последней волей и завещанием? И ты
принимать эти два человека сейчас перед вами в качестве свидетелей свои подписи в
то же самое?”

За обоими этими вопросами последовало слабое согласие, после чего незнакомец
ткнул пальцем в то место, где умирающий должен был написать
свое имя. Когда он это сделал, странное ощущение, казалось, охватило каждого из присутствующих
все мужчины непроизвольным движением подняли глаза
на потолке, на который склонившаяся фигура незнакомца отбрасывала такую странную тень, в то время как медсестра проявляла явные признаки мгновенного замешательства, которое ей, как женщине с богатым опытом, несомненно, было бы трудно объяснить даже самой себе.

 Последовало короткое молчание, которое вскоре было нарушено скрипом пера.  Пациент писал своё имя, но как медленно!  Казалось, он делал это несколько минут. Внезапно он откинулся назад, и на его сморщенном лице появилась улыбка,
полная умиротворения.

«Будущее Люси обеспечено», — пробормотал он и потерял сознание или, по крайней мере, сделал вид, что потерял сознание.
связь со сценой, в которой он только что сыграл такую важную роль
.

Глубокий вздох был ему ответом. Чей? В нем слышалось облегчение,
огромное, удовлетворяющее душу облегчение. Произнес ли это незнакомец? Казалось бы,
да, но его манеры были слишком профессиональными, чтобы скрывать столько эмоций.
по крайней мере, так казалось всем, кроме одного.

Подписи свидетелей вскоре были на месте, и незнакомец поднялся, чтобы
иди. Как он сделал это в его глазах мелькнул вдруг над его плечом и уперся
на миг на человека, который занимал соседнюю койку. Движение
это было так быстро, что Нет. Тринадцатый едва успел закрыть глаза
незамеченный. Действительно, некоторые блестят, наполовину скрытые глазное яблоко должно быть, встречался с
посторонних глаз, он быстро повернулся и склонился над, казалось бы,
бессознательное человека с взглядом таким вниманием, что он взял всю
сила, что когда-то называли самые строптивые будут для человека
таким образом, обследованные не реагировать на это.

Внезапно незнакомец протянул руку и положил ее на сердце неизвестного.
на лице страдальца появилась легкая улыбка.

“Я могу что-нибудь для вас сделать?” - эти слова он произнес холодно.
и жалящий, в явно глухое ухо.

Но воля мужчины была непреклонна, и ледяное молчание было единственным ответом, который получил нарушитель.

«Мне ещё нужно отдать тысячу», — прошептали так близко к его лицу, что он почувствовал горячее дыхание, которое это передало.

Но даже эти слова, казалось, не дошли до каменно-глухих ушей, и незнакомец, поднявшись, тихо отошёл, сказав на прощание: «Этот пациент идёт на поправку. У него очень нормальное сердцебиение».

 Было сказано ещё несколько слов, и он со своим спутником снова остался наедине с медсестрой.

В три часа ночи. Двенадцатый слабо попросил воды; когда медсестра
вернулась, подав ему воды, она почувствовала, что кто-то слегка потянул ее за платье.
Слабая рука. Переходя к Нет. Тринадцать лет она была поражена, увидев, что его
глаза горели с довольно нетерпеливый свет.

“Я мог бы выпить немного бульона”, - сказал он.

“Почему, ты лучше!” - плакала она.

Но он покачал головой. — Нет, — сказал он, — но… — Голос его затих, превратившись в
слабое бормотание, но взгляд оставался ясным. Он боялся говорить,
боясь, что его губы произнесут вслух слова, которые он повторял про себя
в течение последних двух часов. «Мэри Эрл! Мэри Эрл из Гамильтона,
округ …, штат Массачусетс».

 Он обрёл интерес, которого ему так не хватало для выздоровления.






 ЧАСТЬ II.

 ЧЕЛОВЕК С СОБАКОЙ.

 -------




 II.

 ПЕЩЕРА ХЭДЛИ.


В первый день июня 1892 года на шоссе неподалёку от
маленькая деревушка Гамильтон, запыленный странник с длинной бородой и
грубыми, нечесаными волосами. Судя по серебристым прожилкам в последнем, а также по его
общему виду и немощной походке, он уже миновал зрелый
период жизни и вступил или собирался вступить в
стадия дряхлости. И все же глаза, горевшие под серыми и
косматыми бровями, были странно яркими, и в выражении их читалась настороженность,
которая противоречила усталому наклону головы и медленному волочению
ноги в грубой обуви.

Одет он был как батрак на ферме, и, судя по малости
сверток, который он нес на палке через плечо, он явно
из работы на некоторое время и была так же бедна, как он был стар и
беспомощным.

На перекрестке двух дорог, ведущих в Лидингтон и Уэллс, он
остановился и глубоко вздохнул. Затем он сел на огромный камень на
перекрестке дорог и, опустив голову, долго и серьезно смотрел на
длинную пыльную дорогу, отделявшую его от скопления
шпили и крыши домов перед ним. Мечтал ли он, что-то планировал, или
он просто устал? Звук сбоку испугал его. Повернув голову, он
увидел собаку. Она была очень худой, и в ее позе, когда она стояла, глядя
ему в лицо задумчивыми глазами, была мольба.

“Иди сюда!” - казалось, сказало оно и отбежало на несколько шагов. Бродяга, ибо мы не можем назвать его иначе,
хотя в его взгляде и манерах было что-то вроде
утонченности, мгновение смотрел вслед животному,
затем медленно поднялся. Но он не последовал за собакой. Разочарование
последней было очевидным. Вернувшись к мужчине, он фыркнул и потянул
за его одежду, и бросал такие умоляющие взгляды вверх изо всех своих
Человеческие глаза, которые, несмотря на природную угрюмость, тронули мужчину, и он наконец-то
повернулся в ту сторону, куда указывала собака.

«В конце концов, почему бы и нет?» — пробормотал он и побрёл за своим
обрадованным проводником по одной из дорог к лугу, заканчивающемуся крутым и каменистым склоном.

«Почему я такой дурак?» — спросил он себя, пройдя половину этого
колючего поля. Но при коротком лае собаки и неотразимом
вилянии её хвоста он, спотыкаясь, пошёл дальше, движимый, без сомнения,
каким-то суеверным чувством, которое велело ему прислушаться к призыву этого
необычайно проницательный зверь, которым он не посмел пренебречь. У подножия
скал он, однако, остановился. Зачем ему взбираться на них по
приказу собаки? Но его проводник был настойчив и так энергично дергал его за
штаны, что он, наконец, преодолел небольшое расстояние, когда
к своему удивлению, он наткнулся на пещеру, у входа в которую собака
погрузился с коротким резким вскриком удовольствия и удовлетворенности.

Не решаясь последовать за ним, мужчина на мгновение остановился, оглядываясь назад на
город и простиравшийся перед ним прекрасный пейзаж. Это был вид
очень обаятельная, но я сомневаюсь, что он заметил ее красоту. Некоторые мысли
неприятный и противоречивости нахмурил брови, и он был с
начать что он идет, когда собака, переоформления из пещеры, вновь
уговоры, и благодаря лаять и скулить, пытался втянуть его в
Открытие, перед которым он стоял.

Что там скрывалось? Любопытство заставляло его посмотреть, но некое не совсем
необоснованное предчувствие удерживало его. Однако в конце концов он преодолел
свой страх, если это был страх, и последовал за собакой, которая не успела его заметить
когда он направился ко входу, он подпрыгнул от восторга и прыгнул
в пещеру перед ним. В следующее мгновение мужчина тоже вошел и
огляделся в поисках беспомощного или раненого человека, которого он
очевидно, ожидал найти.

Но ничего подобного его глазам не предстало. Напротив, он не увидел ничего, кроме
пустой пещеры с кое-где видневшимися признаками того, что это место недавно использовалось в качестве
жилища. В одном углу валялась куча сучьев
с которых, очевидно, была грубо сорвана обшивка, а в выступах
над головой виднелись деревянные пики, на которые была насажена посуда.
несомненно, его повесили, потому что под ним, среди обломков скалы, лежала
старая жестяная кастрюля с отломанной ручкой.

Поскольку в этом не было ничего, что могло бы заинтересовать мужчину, он повернулся и пнул ногой
безобидное животное, которое сманило его с пути ради такого
бесплодного поручения. Но последний, вместо того, чтобы возмутиться такой грубостью,
только возобновил свои предыдущие выходки и, наконец, преуспев ими в
повторном привлечении внимания мужчины, повел его в отдаленный угол дома.
пещера, где тени были самыми густыми. Вот он стоял , вытянув лапы
Он прислонился к скалистым склонам, посмотрел вверх, а затем снова
на мужчину, и это не оставляло сомнений в его намерениях.

Он хотел, чтобы мужчина взобрался наверх, и когда приближающийся мужчина увидел несколько
вырубленных в скале каменных ступеней, его любопытство возродилось, и он
приложил усилия, несмотря на то, что был стар и устал после долгих часов
ходьбы под летним солнцем.

Над собой он увидел тёмную дыру и сунул в неё голову, но тьма, которую он там встретил, была настолько непроглядной, что он бы тут же отпрянул, если бы не вспомнил о шкатулке.
спички, которые хранились вместе со старой трубкой в определенном кармане его красной рубашки.
фланелевая рубашка. Достав этот коробок, он чиркнул спичкой и, как только
первая ослепительная вспышка погасла, увидел, что находится в небольшой, но
хорошо обставленной комнате, набитой провизией и содержащей множество
предметов домашнего обихода. Это так удивило его, что он с некоторой поспешностью ретировался.
хотя ему бы очень хотелось провести кое-какие исследования.
заглянуть в старый комод, который он там увидел, и хотя бы одним глазком взглянуть
в странную длинную коробку, которая занимала так много затемненного пространства.
в которую он вторгся.

Собака ждала его внизу и при его появлении вскочила и
запрыгала от восторга, а затем улеглась на пол пещеры с
такой приглашающий взмах хвоста, что мужчина наконец понял его.
наконец. Это было жилье, которое собака предложила ему, жилье, которое
занимал бывший хозяин, и за которым верное создание все еще
присматривало и жаждало, о чем красноречиво свидетельствовал его внешний вид. Мужчина,
к которому человеческое существо могло бы тщетно взывать, был мрачно тронут
этим доброжелательным поступком со стороны собаки, и, быстро наклонившись, он
коротко приласкала его, после чего он поднялся и некоторое время стоял в нерешительности.
мгновение, бросая короткие взгляды назад.

Но искушение остаться, если оно было таковым, удерживало его недолго,
потому что вскоре он сделал знак собаке следовать за ним и, выйдя из
пещеры, устало побрел к городу. Собака с опущенным хвостом
и поникшей головой медленно трусила за ним. И это было первое
приключение, с которым столкнулся этот человек в маленьком городке Гамильтон.






 III.

 МОЛОДАЯ НАСЛЕДНИЦА.


В тот вечер пятеро мужчин сидели на крыльце единственной таверны в Гамильтоне. Из
них одним был домовладелец, сдержанный, язвительный житель Новой Англии, который
понимал свое дело и предоставил своей жене делать приятное. Из
оставшихся четырех двое были неизбежными бездельниками, которых можно было встретить вокруг
во всех подобных местах с наступлением темноты, а двое других - путниками, которые сняли
жилье на ночь. Собака, безмятежно лежащая у ног одного из них
О том, кем он был, говорит нам этот последний.

Разговор шел на местные темы и включал в себя более или менее сплетни. У кого были
Кто начал? Никто не знал, но самым незаинтересованным человеком в группе, по-видимому, был мужчина с собакой. Он сидел и курил, потому что это был час для сидения и курения, но он не разговаривал и не слушал, — по крайней мере, так казалось, — и когда он смеялся, как это случалось время от времени, то скорее над какой-нибудь неожиданной выходкой собаки, чем над тем, что говорили в его присутствии. Но он был стар, и никто не удивлялся.

Последней обсуждаемой темой была помолвка одной молодой
девушки с нью-йоркским студентом-медиком. — Насколько я понимаю, это означает, что доктор
Изард больше не будет здесь развлекаться на полную катушку”, - заметил один из
отставших. “Люди говорят, что ее родственники и слышать не хотят о том, что она уехала из дома.
Так что ему придется приехать в Гамильтон ”.

“Я не одолжу ему свое старое тело для экспериментов, если он согласится”, - вмешался
угрюмый хозяин. “Доктор Изард достаточно хорош для меня”.

“И для меня. Но женщины, говорят, хотят перемен. Доктор
такой вечный педик, а потом его так часто нет дома ”.

“Это потому, что он настолько искусен, что даже крупные мошенники в Бостоне и
Я слышал, что и в Нью-Йорке тоже хотят знать его мнение о своих делах. Он не виноват.
за это. Большая честь, скажу я вам, не только для него, но и для всего города».

«Большая честь, без сомнения, но очень неудобно. Вот, например, когда на днях заболела сестра моей жены, я бежал от своего дома до дома доктора и обратно, только чтобы увидеть, что дверь закрыта, а сбоку висит табличка: «Уехал из города». Я говорю, это позор, и в радиусе пяти миль нет другого врача».

«Вам следовало бы жить в Бостоне. Там достаточно врачей».

«Но они посылают за нашими».

«Знаете ли вы, — раздался другой голос, — что я лучше буду болеть, пока
утром, или если кто-то из моих людей заболеет, чем ехать по этой дороге мимо
церковного двора после десяти часов вечера. Я думаю, что это самый мрачный, самый
Самое забытое богом место, в которое я когда-либо попадал за всю свою жизнь. Подумать только, врач
живет по соседству с кладбищем. Это, я бы сказал, слишком наводит на размышления.”

“Меня бы это не волновало, если бы он сам не был так похож на кладбище. Я
заявляю, что его вид похож на пустой склеп. Если он не такой умный я ’’
отправлено скважин доктор давно. Я ненавижу длинные белые лица, и я, не
важно, как они красавчики, и когда он прикасается ко мне с этой стройной
От его холодной руки у меня по спине пробегает дрожь, и он думает, что я
заболела. Так и есть, но не от простуды, клянусь. Если бы мы жили в
старину и такой человек осмелился бы подходить к смертному одру
честных людей, таких, как в этом городе, его бы сожгли как колдуна.

— Послушайте, я не потерплю таких разговоров о соседе, не говоря уже о человеке, который не раз спасал нам жизнь. Он странный, но кто не странный? Он живёт один, готовит, спит и лечит всех в одной комнате, как скряга, которым он, несомненно, является, и не хочет иметь с нами ничего общего.
цыпленок, или ребенок, или мужчина, или женщина, которые не больны, если не считать
деревенской _протектрисы_, Полли Эрл, которую все замечают и помогают.
Но все это не делает его злым, опасным или даже сверхъестественным. То есть
для тех, кто знал его в молодости.

“ А ты знал?

“Ваал, я думаю, что да, и более красивый мужчина никогда не ходил по улицам Бостона,
не говоря уже о переулках этой бедной деревни. В те дни говорили, что
он думал жениться, но по какой-то причине передумал,
а потом превратился в такого мужчину, каким вы его видите. Хорошая причина, у меня нет
сомневаюсь, из-за этого. Такие люди, как он, не запирают себя в клетке просто так.
- Но... - Начал он.

“ Но...

“Давайте больше не будем говорить о докторе”, - закричал жилец, у которого
не было собаки. “Вы говорили о маленькой девочке, для которой все делают. Почему
это? Тема должна быть интересной.

Хозяин, который говорил больше обычного, нахмурился и набил свою
погасшую трубку. “ Спроси у этих парней, - прорычал он, “ или заведи мою
жену в угол и спроси у нее. Она любит рассказывать длинные истории, а я
нет.

“О, я не собираюсь никого спрашивать”, - пробормотал незнакомец, который был
барабанщик с желтоватым лицом, слабым взглядом и чувственным ртом. “ Я только
подумал...

“Она не для таких, как ты, если ты это имеешь в виду”, - предположил
отставший, принимая на себя бремя разговора. “За ней присматривали в деревне
, потому что ее случай был тяжелым. Она была единственным
ребенком, и когда ей было всего четыре года, ее мать умерла после долгой и
странной болезни, причины которой никто не понимал, а через три дня после этого ее
отец— ” Собака взвизгнула. Поскольку рядом с ним не было никого, кроме его хозяина, он, должно быть,
был ранен этим хозяином, но как, было невозможно понять,
ибо ни тот, ни другой, казалось, не двигались.

“Так, так”, - воскликнул желтоватый молодой человек, - “ее отец...”

“Исчез. В последний раз его видели на похоронах жены; на следующий день его
нигде не было видно. Это было четырнадцать лет назад, и мы знаем
о том, что с ним стало, не больше, чем тогда.

“А ребенок?”

“Осталась без души, которая могла бы позаботиться о нем. Но вся деревня
взяла ее под свою опеку, и она никогда не страдала. Она даже получила
образование, — некоторые говорят, у доктора Изарда, но за это я не ручаюсь, потому что он
совершенный скряга в своем образе жизни, и я не думаю, что он стал бы утруждать себя
он не станет помогать никому, даже бедному сироте».

«Что ж, если он тратил на неё деньги в прошлом, не думаю, что ему придётся тратить их в будущем. Вчера я слышал, что она унаследовала приличное состояние, причём весьма подозрительным образом».

«Что? Ты слышал? Почему ты не сказал нам об этом раньше?» Когда у человека есть новости, я считаю, что он должен поделиться ими, и без всяких «если» и «и».

 «Что ж, я думал, что это подождёт», — протянул говоривший, отступая с важным видом, пока все завсегдатаи заведения напирали на него.
Он посмотрел на него, и даже миссис Хастед, хозяйка гостиницы, вышла из своей гостиной, чтобы послушать.

«Ну уж нет, — прорычал хозяин. — Новости, как печёный картофель, нужно есть горячими. Откуда вы узнали об этом Полли Эрл и что вы имеете в виду под «подозрительно»?

— Я имею в виду, что эти деньги, а они, говорят, немалые, достались ей по завещанию, и что человек, оставивший их, был ей совершенно незнаком, она никогда раньше о нём не слышала, в этом я уверен. В своём завещании он написал, что оставляет ей все эти деньги в счёт старого долга.
отец, но это всё чепуха. Эфраим Эрл получил все деньги, которые ему причитались, за две недели до того, как исчез из этого города, и я говорю…

 — Что бы ты ни говорил, — вмешался раздражённый домовладелец. — Ей оставили деньги, и теперь она найдёт себе хорошего мужа и будет блистать в деревне. Я рад этому. Она слишком долго пела, танцевала и веселилась. Пусть теперь поработает немного.
и верните ей часть того, что она получила».

«Вы слышали, сколько это было денег?» — робко спросил старик, который только что присоединился к группе.

«Это была ровно та же сумма, которую заплатили Эфраиму Эрлу за его изобретение за несколько дней до того, как мы с ним расстались».

«Боже милостивый!»

«И что же…»

“Это слишком интересно для чего бы то ни было”, - воскликнул женский голос
из окна наверху. “Неужели двадцать тысяч долларов? Что за
романтика. Я должна бежать и увидеть Полли сию же минуту”.

“Останови ее!” - гортанно приказал хозяин своей жене.

“А почему я должна ее останавливать?” - спросила эта добрая женщина, весело мотнув
головой. “Вместо того, чтобы останавливать ее, я, пожалуй, пойду с ней. Но сделайте это.
давайте сначала послушаем об этом побольше. Как звали человека, который оставил
ей это великолепное состояние?

“Абрам Хэзлитт. Кто-то, кто жил на западе ”.

Судя по взглядам, которые перебегали с одного на другого, и по сомнению
со всех сторон слышались покачивания головами, это было, как и заявил оратор
, совершенно неизвестное имя. Интерес усилился.

“Я всегда думала, что в поведении Эфраима было что-то не так.
исчезновение. Никто так хорошо, как он бы оставил ребенка, как
своей воле”.

“Что! как вы думаете, этот человек Хэзлитт что-нибудь сделать ... ”

“Тише, тише”.

Предупреждение прозвучало не из одной пары губ; и даже мужчина с
собакой поднял голову. По улице шла молодая леди.

“Вот и она”.

“Она идет сюда”.

“Нет; скорее всего, она идет пожелать доктору удачи”.

“Посмотри, у нее все та же старая улыбка”.

“И в том же платье”.

“Во всяком случае, она хорошенькая”.

“И такой солнечный лучик!”

«Гав!» — снова залаяла собака. Хозяин наступил ей на хвост во второй раз. Тем временем виновница всего этого переполоха вышла на дорожку перед домом. Хотя она шла весёлой походкой, которая была ей свойственна, она остановилась, встретив взгляд миссис Хастед, и, позвав её, прошептала что-то на ухо. Затем, кивнув на прощание, девочка прошла мимо, и все облегчённо вздохнули. В её искренней манере и простом выражении юношеского восторга было
что-то такое, что так нравилось им всем.

Она была хрупкой девушкой, и для тех, кто видел её каждый день на протяжении
последних десяти лет, она была просто красивее, чем обычно, но для двух или
трёх незнакомцев, наблюдавших за ней, она была воплощением безумной красоты,
которая на мгновение заставила их забыть обо всех остальных женщинах. Её лицо,
имевшее форму сердца и свежее, как только что распустившаяся роза, раскраснелось
от смеха, а ямочки, которые появлялись и исчезали при каждом вздохе,
так отвлекали внимание, что только когда она отворачивала своё прекрасное
лицо, можно было заметить фиолетовые оттенки в её глазах.
глаза с густыми ресницами и намеки на чувства, которые исходили от них.
То, что, несмотря на все достоинства своего новорожденного наследника, она
покачивала белой шляпкой для загара на своем изящном указательном пальце, было характерно для
этой девушки. Волосы, открывшиеся взору таким образом, были блестящего каштанового цвета,
чьи несколько взъерошенные кудри восхитительно гармонировали с дерзкой осанкой
беспокойной головы. В целом, это решительный солнечный луч, ставший
еще более заметным из-за только что данных намеков на
трагическую историю ее родителей и теней, окружающих сам подарок
что вызвало такую радость на её лице.

«Что она сказала?» — прошептали несколько голосов, когда хозяйка медленно
вернулась.

«Она пригласила меня в гости и намекнула, что ей есть что мне сказать», — был
ответ, который показался мне важным.

«И когда ты пойдёшь?» — спросил один из них, более нетерпеливый, чем остальные.

«Я могу пойти с ней, когда она вернётся от доктора Айзарда», — был
холодный и взвешенный ответ. Очевидно, хозяйка дома возгордилась из-за
того, что эта бывшая беспризорница дала ей знать о себе.

“Интересно, ” отважился кто-то сказать, - собирается ли она купить большой дом
над кабинетом доктора. Я заметил, что окна сегодня были открыты”.

“Тьфу, а дом ее отца стоит без дела?”

“Дом ее отца! Боже милостивый, неужели ты хочешь, чтобы ребенок отправился туда?”

“У меня от тебя мурашки бегут по коже”.

“ Никто бы не пошел с ней в этот дом. Его не открывали уже
четырнадцать лет».

«Тем более позорно», — прорычал домовладелец.

«Она никогда не будет иметь с этим ничего общего. Я сам видел, как она пробегала мимо,
словно сама тень, которую он отбрасывал, пугала её».

«И всё же люди считали, что это был уютный дом, когда Эфраим привёл туда свою молодую жену. Я и сам помню медные утюги в гостиной и длинный ряд книг в большом зале наверху. Подумать только, что за эти четырнадцать лет никто не открывал эти книги, не ходил по этим полам, не раздвигал эти шторы! Говорю вам, это самое жуткое во всём этом деле».

— А откуда вы знаете, что по полу никто не ходил и шторы не были задернуты с тех пор, как мы забрали ребёнка из его уединённого уголка в старой спальне наверху? — предположил другой голос странным, таинственным тоном.

— Потому что двери были заперты, а ключи лежали там, где никто в городе не мог их достать. Мы решили, что так будет лучше; повсюду на стенах была смерть, а у ребёнка не было денег, чтобы вырастить его в такой роскоши.

— Таким людям, как я, не нужны ключи, — пробормотал другой себе под нос.
 Но это предположение, если оно было таковым, тут же высмеяли.

— Ты дурак, Джейкоб; сейчас девятнадцатый век, эпоха электричества и трамваев.


— Я знаю, знаю, но я не раз видел в тёмную ночь
движение света за этими задернутыми занавесками, и однажды...

Но смех был направлен против него, и он перестал, и заговорил другой мужчина
жилец с желтоватым лицом: “Почему они не продали старую квартиру?"
если ребенок остался таким бедным, как вы говорите?”

“ Ну, чувак, его владелец, возможно, жив. Эфраим Эрл всего лишь исчез,
ты знаешь, и мог вернуться в любой день. По крайней мере, так мы
думали тогда. Теперь мы этого больше не ожидаем. Интересно, кто будет выступать в роли ее
опекуна.

“Она совершеннолетняя, ей не нужен опекун”.

“Ну, все это - драгоценная тайна. Интересно, полиция
ничего в этом не увидите?

“Ба, полиция! У них был шанс заполучить эту штуку четырнадцать лет назад. И
что они с ней сделали? Ничего.”

“Но теперь есть зацепка. Этот человек, Хэзлитт, знал, что стало с Эфраимом.
Эрл, или почему он оставил ту же сумму своей дочери?”

“Никто не знает. Она очаровательная распутница и” возможно...

“Ну, возможно...”

“Хазлитт - это не его фамилия, разве ты не видишь?”

Эта новая теория вызвала новые разговоры и много возбужденных рассуждений, но поскольку она
была самой невежественной, вряд ли стоит тратить время на ее описание
это. Тем временем сумерки сменились темнотой, а Полли Эрл так и не появилась
. Когда совсем стемнело, отставшие разошлись, и тогда
было видно, что человек с собакой уснул в своем кресле.

Кто-то пытался его разбудить.

“Приди, приди, друг, - сказал он, - вы будете получать rheumatiz если вы
не выглядывай. Это не тот воздух, чтобы поспать”.

Старый путник зевнул, открыл свои странные, беспокойные глаза и, прихрамывая, поднялся на ноги.
Лениво оглядел улицу.

“Который час?” он спросил.

“Девять часов”, - крикнул кто-то.

“Тогда дай мне выпить, и мы с моей собакой прогуляемся”. И он вытащил
потертый бумажник, из которого достал десятицентовик, который передал через
открытое окно к ныне занятому домовладельцу.

“Горячий,” зарычал он, “я холодно сидеть здесь в росе.”

Стекло было передано ему, и он выпил его с легкостью за
привыкли руки.

— Я вернусь до того, как вы закроетесь, — сказал он и вышел на улицу в сопровождении собаки.

 — Кажется, я уже видел эту собаку, — заметил кто-то.

 — Разве ты его не знаешь? Это старый Пайпер, собака мёртвого отшельника. Я
интересно, как этот парень до него добрался.






 IV.

 ДОКТОР ИЗАРД.


Бродяга, который, как вы видели, был не лишен некоторых небольших средств, чтобы
завоевать к себе уважение, на мгновение остановился перед таверной
прежде чем решить, в каком направлении ему двигаться. Затем он направился на восток, или, чтобы
прояснить ситуацию для моего читателя, последовал в том направлении, в котором юная Полли
Эрл пошел примерно часом раньше.

Сгорбленный и старый, он шел медленно, но как таверна, из которой он вышел
Он вышел из дома в конце улицы и вскоре наткнулся на большую церковь на углу, за которой простиралась открытая местность и окружная дорога.

 «Они говорили о кладбище», — пробормотал он, останавливаясь и оглядываясь вокруг глазами, которые, казалось, не утратили проницательности, несмотря на то, что он согнулся и постарел.  «Ах! Кажется, я вижу его!» — и он побрёл в темноте, пока не наткнулся на штакетник. Но этот забор
ограждал жилой дом, чья большая и внушительная громада возвышалась в глубокой тени позади него, и ему пришлось пройти ещё несколько шагов, прежде чем он
подошли к месту мерцающих надгробий и поникших ив. Слабый
Луна поста призрачный свет, и как он остановился и наклонил свою
за прошедшие стены, странные проблески были даны ему снежное
валы и округлые холмики, которая, возможно, приходилась длина
раз он цеплялся там без движения или звука.

Но, в конце концов, собака, скулящая у его ног, или отблеск света
, сияющего вдалеке, напомнили ему о себе, и он двинулся в направлении
этого света, хотя тот вел его через кладбищенскую стену
и через те могилы, что лежали вдоль границы двора, примыкающего к большому дому, о котором я уже говорил. Собака, которая ни на минуту не отходила от него с тех пор, как он присоединился к ней в пещере, сжалась, когда он взбирался на стену, и старик пошёл один, ступая как можно тише, но всё же издавая какой-то шум, когда под его ногой ломалась ветка или он наступал на какой-нибудь маленький кустик.

Он направлялся к свету, который пробивался из окна, расположенного низко над землёй,
в огромной стороне большого и тёмного дома, в котором он находился
прошло за несколько минут до этого. Он ожидается от забора
тот, что спереди, но к своему удивлению он вскоре увидел, что кладбище
прижался к дому, и что там был памятник не десять
ярдов от окна, он приближался. Он остановился у этого
памятника и тщетно пытался прочесть надпись, которая была вырезана
глубоко на стороне, обращенной к Луне, когда он услышал внезапный
послышался звук, и, посмотрев в сторону дома, увидела, что в
пустой стене открылась дверь, а свет из окна переместился
на эту открытую площадь, где он был поднят высоко над головой
удивительно выглядящего человека, который смотрел прямо в его сторону.

Уверенный, что это доктор Айзард, он затаил дыхание и скользнул как можно дальше
в тень шахты. Тем временем он уставился на
картину, представленную его вниманию, и отметил каждый контур благородной
головы и маленькой, но прекрасно сложенной фигуры, которые заполняли освещенный
промежуток перед ним. Лица он не мог разглядеть, но поза была
красноречивой и так ярко передавала выражение напряженного слушания
и тревожное сомнение в том, что этот отнюдь не беспечный наблюдатель почувствовал, что
его шаги были услышаны, и что нечто большее, чем обычное любопытство
, привлекло доктора к этому месту.

Внезапное осознание своего положения среди могил или холод, вызванный
тесным контактом с каменной шахтой, к которой он прислонился сам
, заставили престарелого странника вздрогнуть, но его эмоции, однако
вызванный, длился недолго, потому что со вздохом, который был отчетливо
слышен через короткое пространство, доктор Изард убрал голову и закрыл
дверь, ничего не оставляющая видимым в тусклой темноте снаружи дома.
но тот единственный квадрат света, который ранее привлёк внимание незнакомца,

 осторожными шагами и затаив дыхание, покинул гробницу, в которой искал убежища, и подошёл к той самой стене, вдоль которой крался, пока не добрался до незанавешенного окна. Он хотел заглянуть внутрь, но, остановившись, чтобы прислушаться, понял, что, скорее всего, увидит больше, чем ожидал, потому что в почти гробовой тишине отчётливо слышались голоса двух беседующих людей, и он понял, возможно, инстинктивно, возможно, логически, что это были
Голоса доктора и хорошенькой новой наследницы, Полли Эрл.

 Для любого мужчины это было бы искушением, но для этого человека это было почти необходимостью. Однако первым его желанием было увидеть то, что было перед ним, и поэтому он с большим мастерством, чем можно было ожидать, наклонил ветку виноградной лозы, которая колыхалась вокруг него, и из-за её листьев заглянул в сияющие окна, которые так манили его.

Первое, что он увидел, — это комнату с полками, заставленными книгами,
нагромождёнными до самого потолка. Поскольку она отвечала трём целям
Кабинет врача, студенческая аудитория и камера мизантропа, естественно,
имели необычный вид, который на первый взгляд был совсем не привлекательным. Впоследствии некоторые детали прояснились, и стало очевидно, что эти любопытные свисающие предметы, уродовавшие верхнюю часть комнаты, имели непосредственное отношение к медицинской деятельности хозяина, в то время как смесь предметов на стенах, некоторые из которых были красивыми, но многие — гротескными, если не отталкивающими, свидетельствовала о том, что это был человек со вкусом, чья натура была искалечена одиночеством. Большая дверь, выкрашенная
зеленый цвет занимал значительную часть стены слева, но
судя по двум тяжелым перекладинам, запертым на висячий замок поперек нее, он больше не служил
средством сообщения с другими частями дома. На
наоборот, он был оснащен сверху вниз с полок, на которых
расположились привычный набор доктора из флаконов, коробок, и хирургическое
бытовая техника, тут и там китайских изображения или индийский бог. Грубиян
сеттл показал, где он спал ночью, и на столе посреди
комнаты - самый неподходящий беспорядок из книг, безделушек, лекарств,
Одежда, швейные принадлежности и химические реактивы свидетельствовали о том, что в деревне хорошо знали: ни одна женщина никогда не переступала порог этого дома,
кроме тех, кто приходил за медицинской помощью или по какому-то другому делу, которое привело сюда милую Полли.

За столом, на виду у незваной гостьи, сидел гений этого места, доктор Айзард. Он стоял спиной к окну и смотрел на Полли, которая стояла рядом, как обычно, наматывая на изящный указательный палец свой солнечный зонтик. Таким образом, любопытный путник увидел его профиль, но этот профиль был таким изящным и в то же время таким характерным
что это сразу отпечаталось в памяти, как силуэт
и наблюдателю казалось, что он знал это всегда. И все же, только после того, как
кто-то был давно знаком с доктором, становились очевидны все черты его
необыкновенного облика. Его интеллект, его
печаль, его сдержанность и красота, которые придавали всем этим качествам странное очарование
, которое скорее внушало благоговейный трепет, чем доставляло удовольствие, поразили
разум сразу, но только после нескольких месяцев общения
можно было увидеть, что чары, которые он неизменно создавал вокруг себя, были вызваны не
не к этим очевидным качествам, а к чему-то более тонкому и загадочному,
чему-то, что проскальзывало в его лице в неподходящий момент или слетало с его
губ под воздействием какой-то необычной эмоции, что, хотя и не удовлетворяло ни глаз, ни ухо, создавало вокруг него такой ореол индивидуальности,
что страх превращался в ужас, а восхищение — в преклонение,
в зависимости от предубеждений наблюдателя.

 Ему было ближе к пятидесяти, чем к сорока, и он был скорее смуглым, чем светловолосым. Но никто никогда не называл его молодым или старым, светлым или тёмным. Он был
Это был просто доктор Айзард, гордость и ужас деревни, средоточие её интеллектуальной жизни, чьи чудачества не вызывали осуждения, потому что благодаря ему слава пришла в деревню, а её скромное название стало известно повсюду.

 Полли, которая никого не боялась, но испытывала к этому человеку, своему невольному благодетелю, искреннее уважение, смотрела вниз, когда незнакомец впервые увидел её. Улыбка, которая никогда надолго не покидала её
губ, всё ещё играла в глубине ямочки, обращённой к
доктору, но на остальном лице читались эмоции и намёк на
серьёзность, которая отнюдь не шла к её поэтичным чертам.

«Вы очень добры, — говорила она. — Я часто задавалась вопросом, почему вы так добры к такой маленькой непоседе, как я. Но я обязательно запомню всё, что вы сказали, и постараюсь следовать вашим советам как можно точнее».

В ответе доктора прозвучала неожиданная холодность:

«Я не советовал ничего, кроме того, к чему должен прислушиваться любой ваш друг.
Женщина, у которой вы живёте, — хорошая женщина, но дом, который она
может вам предоставить, больше не подходит для девушки, которая, как вы говорите,
вы стали владелицей значительного имущества. Вы должны найти
что-то другое, и, поскольку дом, в котором мы живём, хорош, я
решил предложить его вам за сумму, которую ваш деловой человек
определённо не сочт завышенной, учитывая его размеры и расположение.

 — Под расположением вы подразумеваете близость к кладбищу? — спросила она, наивно склонив кокетливую головку. — Я бы сказал, что сам я ничего не боюсь, но его расположение говорит против него.

Его взгляд, который оторвался от неё, вернулся с суровым намерением.

«Поскольку я прожил здесь двадцать лет, не видя ничего, кроме могил, которые вы видите, я не могу сказать, что хорошо разбираюсь в этом вопросе. Для меня это место стало необходимостью, и если вы заключите договор, я предлагаю сделать это с условием, что эта комната будет принадлежать мне до конца моих дней, потому что я не смогу свободно дышать в другом месте».

 «Никто и не хотел бы, чтобы вы дышали где-то ещё», — сказала она. «Эта уединённая комната с её
висящими черепами и странными старыми изображениями, её тайнами и темнотой, а также могилами, подступающими почти к самому окну, кажется частью доктора Изара. Я
я не могу представить тебя в опрятном кабинете с экипажем у дверей и человеком, который
его водит. Нет, это лишило бы нас половины нашей веры в тебя, если бы мы увидели, что ты
наслаждаешься жизнью, как другие люди. Ты должен остаться здесь хотя бы потому, что моя
мать, лежащая там, в своей одинокой могиле, была бы одинока, если бы твоё лицо не появлялось каждую ночь и каждое утро в твоём открытом
дверном проёме».

Её рука, остановившаяся в своём беспокойном движении, указала через плечо на безмолвный двор снаружи. Взгляд врача последовал за ней,
и слова упрёка замерли у него на языке.

“Ты считаешь меня легкомысленной”, - воскликнула она. “Что ж, временами я такая и есть. Но _ ты_
заставляешь меня задуматься; и если это внезапное приобщение к удаче наполняет меня
волнением и восторгом, то вид тебя, сидящего здесь, и близость
о могиле моей матери это тоже наводит меня на трезвые мысли, и— и— доктор
Изард, ты можешь сказать мне одну вещь? Почему люди вытаращивают глаза, когда слышат
точная сумма денег, оставленных мне? Это не потому, что она такая большая;
ибо некоторые говорят, что это что угодно, только не большое состояние. Это— ” она немного поколебалась.
возможно, потому, что с доктором Изардом всегда было трудно разговаривать...
причина в том, что это так близко к сумме, которую, как говорят, мой отец унёс с собой, когда так внезапно покинул меня?

Ветер колыхал виноградные лозы, и доктор повернул голову, чтобы посмотреть в ту сторону. Оглянувшись, он ответил тихо, но без раздражения в голосе:

— Трудно сказать, что заставляет невежественных людей пялиться. Какая сумма вам была оставлена? Не думаю, что вы назвали точную сумму.

 «Двадцать тысяч долларов, — прошептала она. — Разве это не чудесно — целое состояние для такой бедной девушки, как я?»

— Да, — согласился он, — да. Но он, казалось, был потрясен, как и другие, кто это слышал.

 — Разве не за это французское правительство заплатило папе незадолго до смерти мамы?

 — Я слышал, что так говорили, — был краткий ответ.

 — А ты не знаешь? — спросила она.

Надутые губки выдавали в ней избалованную девчонку, но её маленькие ручки
дрожали, и он, казалось, видел только это.

«Полли, — он говорил резко, потому что не любил молодых девушек, да и женщин в целом, — я знал много такого, что вылетело у меня из головы. Когда мы с твоим отцом были молоды, мы были более или менее близки,
Мы оба были студентами и стремились сделать что-то стоящее в этом мире. Но после его исчезновения и досадных предположений, к которым оно привело, я постарался забыть все конфиденциальные сообщения, которыми он, возможно, со мной делился, и советую вам не ворошить старые раны, заставляя меня вспоминать о них сейчас».

«Но вы были врачом моей матери и видели моего отца незадолго до его отъезда».

«Да».

— И у него было двадцать тысяч долларов наличными? Так говорят, но мне это кажется невероятным, ведь я помню своего отца только обеспокоенным и бедным.

“ Двадцать тысяч долларов были выплачены ему за две недели до смерти твоей матери
.

“ И он унес все это с собой и не оставил ни доллара своему
маленькому ребенку, оставшемуся без матери? О, я знаю, что некоторые люди говорят, что он был предательски
разбираться и что она не по своей воле, что он оставил меня
милости городе. Но я никогда не верила в это. Я всегда
думала о нём как о живом, и много раз я просыпалась
в слезах — о, я могу плакать по ночам и в темноте, если смеюсь
весь день, когда светит солнце, — потому что мне снилось, что он наслаждается жизнью в чужой стране
земель в то время как я—” она остановилась, вопросительно глядя на доктора Izard, и он,
испуганно, вопросительно посмотрел на нее, потом на второй раз он воскрес
вверх, и свет, вышел, чтобы найти вверх и вниз призрачные
отходов перед ним, за то, что он скорее чувствовал, чем знал, что был рядом.

“О, как уже поздно!” - воскликнула маленькая девочка, заглядывая ему через плечо.
 “Тебе показалось, что ты услышал чей-то вздох? Я думала, что да, но
кто мог подкрасться к этому месту? Ты знаешь, ” воскликнула она,
привлекая его к себе как раз в тот момент, когда он собирался обратить свое внимание на
в доме, против которого они стояли, “я считаю, что это та ужасная
Зеленая дверь, которая дает людей в дрожь, когда они приходят сюда. Почему это
там и что находится с другой стороны, что ты вот так все загораживаешь? ”

Доктор, сняв абстрагированный взгляд, уставившись на дверь
мгновение, затем повернулся уныло прочь. “Это был старый путь
на втором этаже”, - отметил он. “Почему бы мне не баре, так как у меня нет еще
использовать для остальной части дома?”

“Но цвет ее,” она упорствовала; “почему бы вам не покрасить белым?”

“Когда я обустрою свою берлогу для невесты, тогда и сделаю”, - парировал он, и девушка
дерзкая малышка замолчала на эту тему, хотя и не собиралась
отказываться от другой.

«Дорогой доктор Айзард, — продолжила она, — я знаю, что мне
пора идти домой, но я хочу спросить ещё кое-что, а вы не всегда
позволяете мне говорить с вами. Наш дом — вы понимаете, я имею в виду дом моего отца и
матери, — в нём действительно водятся привидения, и поэтому он
заперт даже от меня?»

— Ты хочешь войти в него, Полли?

 — Нет, но я иногда думала, что хотела бы. Там, должно быть, полно вещей моих родителей, и если его не трогали с тех пор, как я
отец ушел, и я почти вижу отпечатки его ног на полу.
его фигура давит на старые диваны и кресла.

“У вас слишком богатое воображение!” - воскликнул доктор. “Им придется пожениться
вы в какой-практичный человек”.

Она покраснела, отстранилась и, казалось, собиралась произнести какой-нибудь бурный
протест или негодующий упрек, но вместо этого вернулась к
первоначальной теме.

“Я хотел бы услышать из твоих уст, которые никогда не преувеличивайте или добавить
хоть немного романтики, чтобы все, что вы скажете, просто история моего отца
отъезд и это внезапное закрытие дома. Я думаю, мне следует знать.
теперь я взрослая женщина и у меня есть свои деньги ”.

“Ты уйдешь после того, как я расскажу тебе все, что нужно знать?”
спросил он с легким оттенком нетерпения в своем от природы суровом тоне.

“ Да, ” рассмеялась она, тронутая его неприветливым видом.
- Я не останусь ни на минуту дольше, чем ты захочешь. Только, ” добавила она,
с трезвостью, которая больше соответствовала теме, которую они обсуждали
, - объясните мне все это. Я слышал так много историй.
и все они такие странные.”

Он нахмурился, и его лицо претерпело неописуемые изменения.

«Ты глупая девчонка, и я подумываю о том, чтобы немедленно выгнать тебя из
дома. Но, — и его взгляд устремился к книгам, — твоё любопытство законно и будет удовлетворено. Только не здесь, — внезапно воскликнул он, — я расскажу тебе, пока мы идём к твоему дому».

«Или на кладбище снаружи», — пробормотала она. “Я не боюсь
с тобой рядом со мной. В самом деле, я думаю, я хотел бы услышать мой
история матери, стоя у ее могилы.”

“_ Ты бы так и сделал!_” Доктор, удивленный, почти взволнованный этим неподобающим
сентиментальность, произнесенная губами, которые он видел только раздвинутыми в смехе, поднялся и
облокотившись на стол, посмотрел на нее поверх него глазами, эффект которых только
был виден напряженной паре снаружи. “Что ж, твое желание исполнится"
. Я расскажу тебе ее историю, то есть столько, сколько я знаю о ней,
стоя у ее могилы снаружи.” И с мрачной улыбкой он взял свою шляпу
и быстро шагнул впереди нее к двери. Она последовала за ним,
нетерпеливо махнув рукой, и через минуту их две тени стали смутно различимы
в лунном свете, падающем на поверхность той самой шахты позади
где незнакомец укрылся примерно час назад. Виноградные лозы, которые
обвивали окно, перестали беспокойно шелестеть и, казалось, стали
более густыми тенями, чем обычно, цепляться за мрачную стену.

“Ваш отец, ” сказал доктор, “ был человеком одной идеи, но эта идея
была ценной, и за нее хорошо заплатили ее разработчику. Изобретение, которое
он задумал, усовершенствовал и применил на практике, было важным,
подходящим для крупных правительственных предприятий и отвечающим потребностям
Особенно Франции. Оно было куплено, как я уже сказал, у вашего отца для
сумма в двадцать тысяч долларов. Но эта удача, хотя и была
заслуженной, не пришла рано, и ваша мать, которая была перегружена работой
в юности, была на смертном одре, когда пришли благоприятные новости. Это
успокоило ее, но почти свело с ума вашего отца, если я могу судить по
неистовым выражениям, которые он использовал при моем слушании. Он не притронулся к
деньгам, а когда она умерла, заперся в комнате, из которой он
вышел только для того, чтобы присутствовать на ее похоронах. Я говорю вам это, чтобы вы могли увидеть
его отцовский инстинкт был не так силен, как супружеский, или он
не забыл бы ты в своем горе. Вы говорите?”

“Нет, нет; а он мрачен здесь, в конце концов, давайте продолжать в
шоссе”.

Но человека, прижимавшегося к стене, никто не заставлял двигаться. Доктор
не внял ее мольбам, а если и внял, то проигнорировал их, потому что его голос звучал
холодно и бесстрастно: “В ночь после похорон вашей матери ваш
видели, как отец выглядывал из одного из окон своего дома. Следующий
утром он пропал. Это все, что я могу сказать тебе, Полли. Никто не знает
больше, чем это”.

“Но не было в доме кто-то кроме него? На чем я остановился?”

“О, вы были там, и старуха, которая сидела с вами в
болезнь вашей матери. Но вы были слишком молоды, чтобы что-то понять, а
женщина — она уже умерла — ничего не могла сказать, кроме того, что она была уверена
она слышала, как ваш отец выходил.

“ А деньги?

“Ушла с ним”.

“О, я все это уже слышала”, - прозвучало после минутного молчания.
резким и жалобным тоном. “Но я надеялся, что ты сможешь рассказать мне
что-то другое, что-то новое. Искали ли они моего отца так, как искал бы я
, будь я достаточно взрослым, чтобы понять?”

“Я направился на поиск себя, Полли; а позже полиция от Бостон
спустились вниз, и пошли насквозь через город. Но они не
результаты”.

“ И теперь незнакомец оставляет мне двадцать тысяч долларов! Доктор Айзард, я
хотел бы узнать что-нибудь об этом незнакомце. Мне сказали, что он умер в
Чикагской больнице.

“ Я наведу справки.

“ Если— если он имел какое-то отношение к исчезновению моего отца...

“ Вы никогда этого не узнаете; этот человек мертв.

За этими несколькими словами последовало молчание, во время которого было слышно взволнованное дыхание
молодой девушки. Затем ее дрожащий голос повысился в воздухе.
нетерпеливый возглас: «Да, да, но было бы так приятно узнать правду. А так я всегда думаю, что каждый незнакомец, которого я вижу в городе, — это он. Не то чтобы это делало меня робкой или меланхоличной; я думаю, ничто не могло бы этого сделать; но всё же я не совсем счастлива, и эти деньги не сделают меня счастливой, пока остаются сомнения относительно судьбы моего отца».

«Я не могу вам помочь», — заявил доктор. «Четырнадцать лет ты
несла своё бремя, малышка, и время должно было научить тебя терпению.
Если бы я оказалась в таком же положении, как ты, я бы не позволила старым обидам тревожить меня
меня. Я должна была считать, что мужчина, которого я не видела большую часть своей жизни, либо мёртв, либо настолько безразличен, что у меня почти не было шансов увидеть его снова. Я сама не думаю, что у вас есть хоть малейшая вероятность когда-либо это сделать. Почему бы тогда не быть счастливой?

— Что ж, я буду, — вздохнула она. — Я уверена, что не в моей природе быть другой. Но что-то в этих мрачных деревьях, или в вас, или во мне
делает меня почти угрюмым сегодня вечером. Я чувствую, что надо мной нависла
туча. Я очень глуп, доктор, и вы отвезёте меня обратно в
в офис, чтобы дать мне дозу какой-нибудь горькой черной дряни, чтобы прогнать прочь
ужасы? Я бы предпочел, чтобы ты сказал мне отеческое слово. Я так
одни во всем мире, для всех моих друзей”.

Возможно, он ответил на этот призыв некоторых сенсорных или симпатической двигаться, но
если бы он это сделал, слушатель не был достаточно близко, чтобы поймать его. Там, где они стояли, раздался
шорох, и в следующее мгновение в лунном свете снова показалась обнаженная голова
молодой девушки.

“Я думаю, я буду идти домой”, - сказала она, и повернулась в сторону
шлюз. Доктор последовал за ней и они вместе покинули кладбище и
выехали на большую дорогу. Когда звуки их голосов затихли вдали
, глубокая и тяжелая тень отделилась от стены
дома у окна и снова превратилась в образ
человек, чьими ушами мы слушали прерванный диалог, который мы
пытались расшифровать, занял позицию перед неподвижным
освещенным окном и в течение нескольких минут самым усердным образом изучал необычный интерьер
. Затем он тронулся с места и заскользил по тропинке, которая
шла вдоль дома, вынырнул на дорогу и пошел своим собственным
курсом к деревне.

Что-то, чего он не видел и чего не слышал, произошло
на другом конце города, перед ярко освещенным особняком.
Доктор Айзард и Полли прошли всю улицу и были уже
почти у коттеджа, в котором она в настоящее время жила, когда
первый почувствовал, как маленькая ручка, доверчиво вложенная в его руку, затрепетала
и перекладываем мелочь. Поскольку девушка пришла в себя и теперь весело болтала
на безразличные темы, он поднял глаза, чтобы
посмотреть, что же на нее так подействовало, и не увидел ничего, кроме огней
Он увидел дом Анвинов и фигуру, которая, должно быть, принадлежала молодому Анвину, сидящему на затенённой веранде. Поскольку у него были свои причины не проходить мимо этого дома, он остановился и вопросительно посмотрел на девушку. Она замолчала и опустила голову так низко, что локоны упали ей на щёку, скрыв глаза и выражение лица.

— Я думаю, — прошептала она, — если вы не против, я пойду с другой стороны от вас. Уже очень поздно, и мне не следует выходить на улицу, даже с вами, и
Кларк…

 Доктор, затаив дыхание, повернулся к ней лицом и остановился.
так долго смотрел в ее поникшее лицо, что она испугалась.
и попытался двигаться дальше. Он мгновенно откликнулся на ее желание, и они
быстрыми и взволнованными шагами прошли мимо дома, но когда тени
следующего квартала поглотили их, они оба как бы остановились
одновременно доктор сказал с чем-то большим, чем обычно,
с чувством в своем тонком, приятном голосе: “Тебе небезразлична Кларк Анвин, малышка
”?

Ее ответ поразил его.

“Мне важно, для дыхания, для жизни? Он был со мной с тех пор, как я
может ничего вспомнить. И теперь он заботится обо мне”.

Доктор, погруженный в какую-то ошеломляющую мечту или мысль, не отвечал
несколько минут. Затем он внезапно приподнял ее лицо за изящный
подбородок и глубоким, сдержанным тоном, совершенно отличным от того, который он использовал
незадолго до этого, торжественно заметил:

“За четырнадцать лет мне проявили интерес к вам и сделал для вас
что я сделал не для кого-то в городе. Я надеюсь, что моя забота
сделала из тебя хорошую девочку, и что под всеми твоими причудливыми манерами и веселыми
выходками скрывается настоящее женское сердце ”.

“Я не знаю”, - прошептала она. “Я знаю, что предпочла бы отказаться от своего
«Удача, чем одно маленькое воспоминание, связанное с этими последними тремя неделями».

«И он… он любит тебя? Ты уверена в этом, малышка?»

Она красноречиво вскинула голову; доктор хотел бы видеть её лицо, но темнота была слишком густой.

— «Да благословит тебя Господь!» — сорвалось у него с языка, но слова были слишком непривычны для холодных губ аскета, чтобы прозвучать, и девушка сочла его поведение более отстранённым и бесчувственным, чем обычно.

 — Я рассказала тебе тайну, — пробормотала она и, оказавшись рядом,
Не дойдя нескольких шагов до своих ворот, она выскользнула из его рук и исчезла в
темноте.

Он со вздохом, который, казалось, разорвал ледяные оковы,
сковывавшие его грудь годами подавления, на мгновение замер, опустив
голову и глядя на землю у своих ног. Затем он выпрямился и быстро
пошёл обратно по дороге, по которой пришёл.






 V.

 НОЧНЫЕ БРОДЯГИ.


Бродяга, чьего имени, казалось, не знал даже хозяин таверны
После этого прошло несколько любопытных дней. Под предлогом того, что ему нужна работа, он заходил в каждый дом в деревне, оставаясь в каждом столько, сколько ему были рады. Хотя он был немногословен, ему, казалось, нравилось, когда вокруг него разговаривали, и если он иногда засыпал, то простые и доверчивые жители прощали его из-за его старости и кажущейся немощи. В одном доме его накормили завтраком, в другом — ужином, но нигде он не нашёл работы, хотя и уверял всех, что очень хорош в своём деле.
из-за неудачного искривления позвоночника.

 В Гамильтоне было обычным делом, когда мужчины таким образом переходили от дома к дому, и на него мало обращали внимание, но если бы кто-нибудь проявил любопытство и посмотрел ему в глаза, то заметил бы, что они обладают поразительной проницательностью и мало что ускользает от их внимания.
Ещё одна вещь, которую тоже можно было бы заметить, — это любопытный взгляд узнавания, который внезапно появлялся в его глазах, как будто он видел некоторые из этих вещей во второй раз. И если бы кто-нибудь подошёл к нему достаточно близко, чтобы не только смотреть, но и слушать, он бы услышал имя
слова время от времени срывались с его губ, когда он шел по обсаженной флоксами аллее
какого-нибудь скромного сада или останавливался у задней двери одного из самых
претенциозных особняков на главной улице.

Другое дело: когда он сделал это, когда он произнес в своей странной,
размышляя так, на пороге дома, на имя Фишера, Хаттон,
Коричневый, Анвин, ни чего не будет, он неизменно удавалось каким-то образом, либо
хитро или смелый вопрос, чтобы выяснить, если это имя действительно принадлежало
потом родственники, которые там живут. Если это так, он самодовольно кивал головой
. Если нет, он хмурился, как будто разочаровался в своих воспоминаниях
или что там его обмануло.

В одном месте он убедительно показал, что бывал в доме
раньше, хотя никто, казалось, не был достаточно проницателен, чтобы заметить этот факт. Он был
проходя по коридору, когда он повернул направо и вышел аж
против стены. Это было место, где раньше была выходная дверь,
но изменения, внесенные около десяти лет назад во внутреннее устройство дома
, переместили ее дальше, и на лице у него было написано
удивление, когда он заметил это, хотя выражение быстро исчезло
подавленное. И снова у Фишеров он был очень осторожен, сидя на глубине
тень, и хотя он жадно впитывал все, что было сказано, сам он
не сделал ни единого замечания после своего первого обращения по поводу работы. Фишеры были старыми
Эрлы были соседями, и именно у них жила Полли.

Во второй половине дня он оказался на восточной окраине города, недалеко от
церкви. Как он заметил, почтенный дом, он, казалось звонок
ум его переживания накануне вечером, он с нетерпением посмотрел в сторону
кладбища и окончательно превратило его шаги в этом направлении, говоря:
тихо сам с собою: “давайте посмотрим, как это выглядит при дневном свете.”

Улица, которая в этом месте резко поворачивала, упиралась в величественный дом, чьи тусклые колонны и раскидистые деревья так поразили внимание путника прошлой ночью. При дневном свете он выглядел не таким таинственным, но не менее внушительным, хотя на его выкрашенной в белый цвет фасаде и одиноких балконах виднелись следы запустения, говорившие о том, что он давно не использовался как жилое помещение. На потускневшей дверной табличке было выгравировано имя Изард.

— Дайте-ка подумать, — размышлял бродяга, опираясь на один из старомодных столбов,
ограждавших вход, — я должен вспомнить, как выглядит этот дом
внутри; Однажды я был здесь на балу, когда мы все были молодыми людьми.
Тогда это было прекрасное старое жилище, и миссис Изард, которая всегда говорила, что она
помнит Марту Вашингтон, выглядела в нем как королева ”. Подняв
голову, он взглянул на фасад с колоннами. “ Там была большая двухместная комната.
гостиная с этой стороны, ” пробормотал он, “ с ковром с крупным рисунком на полу.
стены оклеены обоями. Я думаю, что я мог вспомнить
очень подкраски если бы я попытался, я сидел в тот вечер на целых десять минут, уставившись
на него, в то время как Лилли Анвин болтала глупости мне на ухо, и—” остальное
Он погрузился в созерцание своей длинной, растрёпанной бороды, которая была слишком седой, чтобы её мог носить кто-то из современников доктора Айзарда.

 «Слева, — продолжил он, — была библиотека с одним или двумя окнами, выходящими на кладбище, которое тогда находилось на приличном расстоянии; а в коридоре, достаточно широком, чтобы в нём можно было станцевать кадриль, висела карта Святой Земли с оторванным углом. Интересно, висит ли она там до сих пор, и смогу ли я вспомнить, какого угла не хватает. Он задумался на минуту с кислой улыбкой.
 — Должно быть, что-то прощается тому, кто отсутствовал четырнадцать лет, — сказал он.
— пробормотал он. — Я не могу вспомнить, был ли это левый или правый
угол. Закрыв глаза, он снова прислонил голову к столбу, и из его бороды
начали вырываться отрывистые, бессвязные фразы, пока он размышлял о прошлом.

«Под большой парадной лестницей — я хорошо её помню — была лестница поменьше,
круглая, которая спускалась к зелёной двери: той самой, которую я заметил в кабинете
доктора, хотя тогда там не было кабинета — только прямоугольная веранда. Должно
быть, он пристроил кабинет после моего отъезда».
город, ибо он привык видеть своих пациентов в библиотеке. Теперь, как это
крыльцо посмотреть? Он был широким и низким, и вырос, но на шаг или два выше
землю. В проходе, ведущем к кладбищу, стояли две колонны,
похожие на большие колонны впереди, но меньших размеров и расположенные дальше друг от друга.
На одном конце было деревянное сиденье, сделанное из дерева, а на другом -
зеленая дверь, такая же, как сейчас в кабинете доктора. Помогут ли эти
подробности в одном воспоминании? Думаю, да. А теперь взглянем на
эту шахту.

 Подняв голову от столба ворот, он пробирался сквозь
заросший сорняками подъезд к маленькой калитке на шоссе, которая вела прямо к
кабинету врача. Войдя, он подошел к надгробию, к которому
он прислонился прошлой ночью, и, не обращая внимания на прохожих, встал перед ним на свое место
и начал читать надпись.


 СВЯЩЕННО

 ПАМЯТИ

 ИЗ

 ХАЛДЫ ЭРЛ.

 Родился третьего декабря 1854 года.

 Умер девятого августа 1878 года.


— Интересно, кто воздвиг этот памятник, — пробормотал он и слегка вздрогнул, вспомнив холод камня, к которому прижимался прошлой ночью. Но это чувство было мимолетным, и вскоре он уже рассматривал маленькое квадратное окошко, сквозь которое прошлой ночью пробивался свет. Он стоял рядом с дверью кабинета и, как он с благодарностью вспоминал в тот момент, был окружён плющом с толстыми листьями, чьи длинные и колышущиеся ветви напомнили ему о тревожном моменте, когда доктор подошёл к двери, привлечённый шумом.
какой-то звук, который он издал из любопытства и интереса. Как раз в этот момент перед окном
занавесили штору, что было верным признаком того, что доктор был внутри; но он
не обратил на это внимания, возможно, потому, что не понял сигнала, и
оставался на месте, размышляя о прошлом, пока шаги какого-то
приближающегося посетителя не подсказали ему, что лучше предаться
размышлениям в менее заметном месте и в уединении, куда не так легко
проникнуть любопытным взглядам.

Собака, которая присоединилась к нему при его первом появлении в городе, продолжала
быть его постоянным спутником. Весь день это преданное животное следовало за ним,
и когда наступила ночь, они вместе отправились в маленькую комнату на чердаке,
которая была единственной комнатой в доме, за которую он мог позволить себе заплатить. Но в одном
путешествии, которое совершил мужчина, собака не участвовала. Оно произошло в
полночь и было совершено следующим загадочным образом:

 Он заметил, что, внимательно осмотрев крышу, простиравшуюся под его единственным маленьким окном,
можно было сделать несколько смелых шагов вниз по первому склону и добраться до выступа, с которого было легко спуститься на землю. Это был путь, по которому мог безопасно пройти молодой человек или даже
энергичный мужчина средних лет. Но будет ли это осуществимо для него? Он
, казалось, принял положительное решение, потому что в предрассветные часы
ночи он поднялся с постели и, успокоив свою насторожившуюся собаку, оделся сам,
и еще раз внимательно осмотрел окрестности из окна. Затем он начал разворачивать
сверток, который привез с собой в город, достав из него небольшой предмет,
который он спрятал на груди своего пальто. Затем он сунул коробок спичек
в карман рубашки и, не обращая внимания на шляпу, которая висела на гвозде
в углу, начал свой дерзкий спуск. Выбросив одну ногу из
уцепившись за узкий косяк, он развернулся, и
развив некоторые кошачьи инстинкты, вскоре оказался на карнизе в
безопасности. Мгновенно его фигура, которая до сих пор была настолько согнутой, что
представляла собой почти уродство, выпрямилась, пока
вся его фигура не стала выдавать удивительную ловкость и точность
в любом мужчине, прошедшем первый расцвет молодости.

Чтобы пройти от карниза к сараю и оттуда на землю стало работать
момента. Кривые ветки старой яблони, которые росли рядом с
хаус, был ему очень полезен и позволил совершить свой рискованный спуск
сравнительно бесшумно. Когда он был на земле, он
остановился и прислушался, потом Катя быстро О, начал двигаться вверх
улице.

Ночь была темной, и под угрозой штурма. Повсюду раздавался звук
шуршащих сучьев и дребезжащих стекол, которые заглушали шум от
его шагов по тротуару, но он, казалось, так старался не привлекать внимания.
внимание даже в темноте и одиночестве этого полуночного часа, что
он ступил в траву, окаймлявшую дорогу, и даже снял свою
обувь, в которой эхо не могло уследить за его движениями.

Выбранный им курс вел его в совершенно ином направлении, чем любое другое.
он проходил в течение дня. Как только он добрался до места, где находится
здание суда, он повернул на восток и поднялся на Карберри-хилл. Поскольку
на этом склоне всего два или три дома, его цель стала очевидна
очень быстро. На холме, где ветер дует
сильный, стоит старый Эрл коттедж, с закрытыми окнами, чтобы
каждый глаз и его untrod пороге спрятались среди сорняков, которые были забиты
вход в течение многих лет. При дневном свете он выглядел совершенно одиноким и заброшенным, но ночью, особенно когда луна скрывалась за облаками и дул ветер, он приобретал мрачный, почти зловещий вид, который удержал бы любого, чьё дело было не столь срочным, как у нашего ночного странника, от приближения, не говоря уже о том, чтобы осматривать это место, отданное на откуп одиночеству. Ряд низкорослых дубов закрывал вход. дом с одной стороны
и обозначил границы заброшенного сада, где
лопухи и чертополох росли вместо обычных овощей и
старомодные цветы давних лет. В эту ночь все деревья были
гнуть в одну сторону в острых Гейл, их свист листья и _pat,
pat_ с длинными конечностями против хлопать доски дома, добавив к
на мрачность сцены.

Но для человека, который стоял в высокой траве позади этого заброшенного
жилища, в этот час и в этом месте не было ничего, что могло бы внушить страх или
пробудить дурные предчувствия. Он изучал дом, но не глазами обычного человека.
мечтатель, и когда он, наконец, решился подойти к задней двери
это было с решимостью на лице и определенным расчетом в движениях
, которые доказывали, что он был там с определенной целью.

Один рывок в дверь, очевидно, убедил его в бесполезности
попыток войти силой, потому что он сразу же покинул это место и начал
взбираться на небольшой сарай неподалеку. Изменив план, которому он следовал в таверне
, ему удалось карабкаться с уступа на уступ, пока он не добрался до
определенного окна, которое он безжалостно разбил. Менее чем за один
Можно было бы подумать, что он проник в дом в том самом месте, где вероятность того, что его обнаружат, была наименьшей, а именно в тени одного из тех шелестящих деревьев, чьи ветви так близко подходили к стене, что брызги листьев тут же падали в проём вслед за ним, закрывая его проход с ненужной поспешностью, учитывая, что в радиусе полумили или даже больше не было наблюдателей.

Место, в котором он оказался, упав на пол, было таким
тесным и тёмным, что он невольно развёл руки в стороны, чтобы нащупать
путь. Но, опасаясь разбитых полов и открытых лестниц, он вскоре остановился.
и вытащил маленький предмет, который он прятал у себя на груди, и который
оказался карманным фонариком. Прикурив, он огляделся вокруг и
удовлетворенно вздохнул. Он находился в маленькой мансарде, чьи
незаконченные балки были так затянуты паутиной, что он невольно
пригнул голову, хотя опасность удариться ею об эти зловонные предметы была невелика
. Кровать, покрытая залатанным стеганым одеялом, стояла
в пределах досягаемости одной руки, а с другой стороны стоял комод
на нем все еще лежали предметы, необходимые для скромного туалета, но
он был так покрыт многолетней пылью и паутиной, что он задохнулся, глядя на него
и не решался поставить на него фонарь.

В конце концов он пошел на компромисс, положив его на старый стул; после
чего достал маленькую чистую книжечку и начал записывать то, что
он увидел. Закончив с этой комнатой, он перешел в другую и так далее.
в более просторные жилые помещения впереди. Здесь он остановился и сделал глубокий вдох
, хотя воздух все еще был спертым и затхлым.

Квадратное отверстие в центре верхнего этажа, из которого
выходили три спальни этого простого, но уютного домика, было
заполнено книгами, многие из которых этот странный гость
снял с полок и быстро просмотрел. Затем он открыл маленькие
ящички в нижней части полок и стал рассматривать
безделушки и сувениры, которые там лежали, и на его лице
появилось выражение надежды и решимости. Картин на стене было немного, но он, очевидно, видел их все, и
он проходит мимо истлевшей бахромы оконных занавесок, не прикасаясь к ним
и не замечая их выцветшего цвета. Когда все, что можно было увидеть в этом
небольшом помещении, было тщательно осмотрено, мужчина переступил порог правой двери
и вошел в большую западную комнату.

Что-то,—это была та атмосфера, или некоторые поезд
воспоминания разбудили объектов про него?—казалось, подчинить его
этот момент, и он замолчал на мгновение с головой, упавшей на его
груди. Затем он поднял его снова, и с еще большей решимостью, чем раньше.
прежде чем приступила к обследованию заплесневевших стен и выцветшей мебели, с
глаза что ничего не пропустил, с большой кроватью с балдахином до поросшего
сильфон в сторону камина. Это была спальня миссис Эрл
, она была свидетельницей рождения Полли и продолжительной и
загадочной болезни, которая закончилась смертью матери. Здесь
Эфраим Эрл осыпал поцелуями свою малышку и положил свою ледяную руку на
едва ли более холодные веки своей покойной жены. Здесь он испытал свои
самые острые радости и здесь перенес свои самые большие горести. Комната
Казалось, что они всё ещё живы, и из каждого угла на них смотрели напоминания о прошлом, которые были тем более красноречивыми и впечатляющими, что ни одна чужая рука не прикасалась к ним с тех пор, как их владелец покинул их десять лет назад. Даже свеча, которая освещала её последний вздох,
осталась на том же месте, где и была, — на маленьком столике в углу.
Рядом с ней лежала книга, из которой, казалось, только что вынули закладку,
хотя на её коричневой обложке толстым слоем лежала пыль, а на
одном из пожелтевших листов виднелся след от закладки.
утратил свой первозданный оттенок и выцвел почти до неузнаваемости. Незнакомец остановился перед этой книгой и, казалось, хотел взять ее в руки, но воздержался от этого, как воздержался и от того, чтобы трогать многие другие предметы, лежавшие на высоких шкафах и каминной полке. Но перед поленьями в камине он не колебался. Он переворачивал их, крутил,
рассматривал пепел, в котором они лежали, и, наконец, увидев
конец бумажного листа, вытащил его. Это был обрывок
письмо, вероятно, бесполезное и само по себе особого интереса не представляющее, но он
казалось, рассматривал его как сокровище, и, посмотрев на него с минуту,
он сунул его в карман.

Было несколько статей одеждой висит в пресс у подножия
у кровати, и он выглядел аккуратно. Некоторые из них были мужскими
одежда, и к ней он прикасался медленно, мрачно улыбаясь при этом
он делал это. Он даже снял пальто и, немного подумав, надел его
и оглядел себя в таком наряде в затянутом пленкой зеркале в
в другом конце комнаты. Но последнее было слишком затуманено, чтобы хорошо
отражать, и, довольный тем, что рукава свободно доходили до запястья,
хотя пуговицы не застёгивались на груди, он украдкой пробормотал,
снимая одежду: «Руки не удлиняются с возрастом, хотя тело часто
становится больше. Очень хороший тест!»

Под кроватью стоял сундук, и он вытащил его, хотя и с некоторыми
очевидными опасениями и не раз украдкой поглядывая на изъеденный червями
ковёр, по которому ему пришлось тащить его. Замок был заперт, но он
открыт он с кривой ногтевой он вынул из кармана; и погружаясь
в багажник, вытащил одну статью за другой, бормоча в
непередаваемым тоном, как он обрабатывается каждый:

“Свадебное платье моей жены! Медальон и цепочка мне ее дали! Кашемир
шаль она всегда называла ее лучшей! Кружевная папка, которую носила тетя Милисент
, и платье дедушки Халлама, в котором он умер, когда его поразил
апоплексический удар во время проповеди с кафедры брата Бертона в Чарльзтауне.
Коллекция сувениры, все помнят меня, даже этот старый
футляр для очков, которые должны были бабушки”.

Разложив вещи в том порядке, в каком он их нашел,
он снова запер сундук и аккуратно поставил его на прежнее место.
Но прежде чем выйти из комнаты, он несколько минут постоял в дверях,
и позволил, или казалось, что позволил, всему облику этого места проникнуть в его сознание
, после чего, слегка испуганно уставившись в пол, как
если он опасался, что оставил за собой отпечатки своих ног, он вышел
снова в коридор, а оттуда в маленькую комнату, примыкающую к нему.

Здесь он оставался дольше, чем в том, которое только что покинул, ибо оно имело
Это была мастерская мистера Эрла, и она была полна воспоминаний о его прежних трудах. Перечислять различные предметы, которые осматривал этот странный гость, было бы слишком долго и излишне обременяло бы наше повествование. Достаточно сказать, что он тщательно осмотрел всё, как и в других местах, куда заходил до этого, и, благодаря яркому воображению или верной памяти, казалось, на полчаса погрузился в прошлое, полное надежд и механических триумфов. В одном углу стояла модель изобретателя, и он отдал её своему ближайшему
внимание. Хотя он и не притронулся к нему, возможно, опасаясь оставить после себя какие-то следы, он изучал его части блестящим взглядом и с полусаркастической улыбкой, говоря, когда наконец отвернулся:

«Вот на каком уровне находилось искусство изготовления взрывчатки в 1863 году. Сейчас мы продвинулись дальше».

В этой комнате был письменный стол, и большую часть оставшегося времени он провёл за ним. Несколько старых писем, которые он там нашёл, полностью поглотили его внимание, и из одного маленького ящика он достал предмет, который заинтересовал его настолько, что он не смог вернуть его на место, когда выходил из комнаты. Это был
Выцветшая миниатюра с изображением бледной молодой матери и голубоглазого младенца. У матери были черты семьи Лоуренс, а ребёнок обещал стать таким же дерзким и безответственным красавцем, каким он видел накануне в новоиспечённой наследнице Полли Эрл. Но не только это он унёс с собой. Закончив с письмами, он долго сидел, задумавшись, нахмурив брови и сцепив руки, затем осмотрел стол и, постучав по нему, прислушался привычным ухом к эху, которое отдавалось от его костяшек на разных перегородках.

Вдруг он остановился и, наклонившись над каким-то сосудом, из которого
он выдвинул маленький ящик, снова постучал и, похоже, остался доволен результатом. Он начал ковыряться в ящике перочинным ножом, пока не вытащил фальшивое дно и не обнаружил в образовавшейся нише маленькую коробочку, которую он с жадностью вытащил, открыл и осмотрел. Что там было, я не знаю, но что бы это ни было, он с торжествующим видом сунул это себе в грудь, а затем, исправив содеянное, сначала закрыл ящики, а потом и стол, заметно дрожа при этом, возможно, испытывая что-то вроде чувства вины.
вор, хотя в его лице не было ничего от вора, а в его походке, когда он уходил, была решимость, которая добавляла ему роста,
и с тех пор, как он позволил себе ходить прямо, он стал выглядеть внушительно.

Через мгновение он вынес фонарь из комнаты, и
многолетний сон снова окутал её тёмные и безмолвные пределы.






 VI.

 ПОРТРЕТ.


НЕУЖЕЛИ стены этого дома внезапно обвалились и открылись взору
Если бы далёкие соседи у подножия холма увидели, как этот ползучий мародёр проходит через наполненные призраками комнаты и спускается по скрипучим лестницам этого давно заброшенного дома, их охватила бы паника! Отблески света от маленького
фонарика, который он нёс, метались от стены к стене, а на одном из
оконных занавесок виднелся его силуэт с длинной бородой и протянутой
рукой, который, если бы его увидели снаружи, заставил бы большинство
людей поспешить прочь. Но в полях никого не было.
ночь, и этот мимолетный взгляд на незваного гостя растворился в темноте
не было подано никакой другой тревоги, кроме той, что исходила от
скрипящих сосен и поллардов снаружи.

Теперь он был на первом этаже, и, будучи более испуганной удивления, чем
в номерах выше он шел более осторожно и более внимательно относиться как к
где свет его фонаря упал. Гостиная, которая в домах такого типа, как этот
, становится достаточно затхлой, когда в доме живут люди и дюжина
детей каждый день проходят мимо ее заколдованной двери, была хуже могилы на этом
ночь его воскрешения, и чуть не прогнала человека, который так бесстрашно
открыл его, чтобы освежиться на свежем воздухе. Находясь близко к Земле, ее
стены стали жертвой сырости и плесени, и не две семьи
портреты, украшающие пространство над каминной полкой повезло
повесить на внутренней стене, их гибель не были бы ограничены в
золоченых рамах.

Это было до того, как эти фотографии посетителя занял свою позицию. Один был
Портрет старика, и при этом он едва взглянул. Но с другой
он смотрел серьезно и долго, вызывая живой облик человека
он представлял и сравнивая его со своим собственным.

“Снимок сделан через год после женитьбы”, - прокомментировал он вскоре со своей прежней
саркастической улыбкой. “Это было, дай-ка вспомнить, семнадцать лет назад. Неудивительно, что
на щеках свежий румянец, а в локонах нет примеси седины. Когда я буду
побрит и подстригу бороду, разница в годах будет не такой
ощутимой. Однако время вносит свои коррективы при самых благоприятных обстоятельствах
и когда человек ведет жизнь, подобную моей, черты его лица
естественно грубеют. Я должен помнить об этом факте, когда люди говорят мне, что я потерял
тот откровенный, привлекательный вид, который я вижу здесь. Быстрая жизнь и необузданность
расходов, оставить свой след, и я буду как хороший пример
вернулся блудный как Библия стучать проповедника могли бы пожелать. И все же, - и
он вздохнул, “ не совсем приятно вспоминать о своих проступках или
замечать разницу в таком лице, как это, и в том, что скрывается под
моя длинная, уродующая борода.

Эти слова, которые он произносит вслух, не успела слететь с его губ
чем он был поражен тишиной, что последовало. Внезапно на него снизошло осознание своего
положения, и, бросив последний взгляд на
портрет, он быстро отвернулся, бормоча себе под нос:

“ Это кольцо на пальце... оно было заложено давным—давно. Какое у меня будет прошлое.
Придется рассказать, если мои друзья начнут расследовать это дело слишком пристально.

Еще пятнадцать минут он провел в подвале и на чердаке, а затем перемахнул
сам выпрыгнул из окна на дерево, а оттуда легко спрыгнул на
землю. Когда он это сделал, ему показалось, что он услышал вздох, но как раз в этот момент
деревья с громким шелестом согнулись почти вдвое, и он забыл о
меньшем звуке и даже не подумал оглянуться, когда начал
двигайтесь вниз по дороге.

Если бы он сделал это, то увидел бы уже при первых слабых проблесках утра
Свет, фигура, стоящая на углу дома, в низко надвинутой шляпе, с вытянутыми в суеверном протесте руками, очевидно,
считалась призраком, выходящим из дома с привидениями.

На следующий день сгорбленный и слабый путник объявил, что в Гамильтоне
не найти работы, и покинул это место в сопровождении верного пса. Но на окраине города последний
остановился и, скуля, выразил протест против этого отъезда; и когда он
увидел, что его новый хозяин решительно настроен ехать, он лёг на пыльную
дорогу и отказался сопровождать его дальше.

Он не хотел покидать город, в котором был похоронен его старый учитель.






 ЧАСТЬ III.

 ВОЗВРАЩЕНИЕ.


 -------

 VII.

 ЧТО МОЖЕТ СДЕЛАТЬ УДАР КОЛОКОЛА.


Это было во второй половине июня, и день был таким прекрасным, что
казалось бессмысленной тратой времени на учебу или работу. Розы,
которые всегда были в изобилии в саду Фишеров, вероятно, увяли
их главным, но их дух был еще в воздухе, а были
достаточно затяжной бутонов на колючих стеблях искушать Полли в их
разгар. Она собрала целый букет и уже поворачивала к дому
, когда услышала, что ее окликают по имени. Восхитительно покраснев, она
остановилась.

Юный Анвин перегнулся через стену, разделявшую два сада.

“Полли, Полли!” он позвал. “Иди сюда, дорогая, я должен сказать тебе кое-что действительно
важное”.

Тон его был серьезнее, чем обычно, и ее веселое настроение испарилось, но все же
ямочки на ее щеках остались, а дерзкий блеск в глазах, как
Подойдя ближе, она остановилась и сделала шутливый реверанс, не доходя до него
на расстояние вытянутой руки с её стороны стены.

«Ну, в чём дело, мистер Настырность?» — сказала она, и очаровательная улыбка лишила её слова
всякой язвительности, которую они могли бы содержать. «Сегодня вы уже в третий раз
вызываете меня к этой стене».

«Однажды я принёс вам редкий цветок, который только что распустился в
оранжерее». Один раз, чтобы посмотреть, ценишь ли ты этот прекрасный день, и
один раз… О, Полли, моему отцу сегодня совсем нехорошо».

 Её лицо, ещё недавно сиявшее от радости, мгновенно посерьёзнело.

 «Он умрёт?» — с тревогой спросила она.

“Я так боюсь, дорогая, так оно и будет наш долг-рассказать ему наши пожелания и
ожидания. Вы готовы пойти со мной в его постели? Мы должны
любить друг друга еще сильнее за Его благословение.

“ Как ты думаешь, — слова давались с трудом, - он даст нам свое
благословение?

“Думаю, да; ты, казалось, всегда ему нравилась, не так ли?”

“Да, но...”

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Полли, и с моей стороны было бы лицемерием не признать то, что известно всем: мой отец — очень гордый человек, и он, вероятно, возлагает большие надежды на своего сына. Но так ли это?
не может быть реализована на наш брак? Когда вы взяли свой
проживание в старинном особняке Izard, вы будете вполне подходящая пара даже
для сына Сквайра Анвин это”. Снял трогательную, еще половина-саркастическая улыбка
от этих слов, и показал, девочки, как дорого она была
очень понравилось. После чего она покачала красивой головой.

“Но мне так не хватает достижений, Кларк, а он так восхищается
совершенной женщиной. Да ведь я едва ли хорошо знаю один язык, а твоя
мачеха, я слышал, говорит на трех”.

“ Всему этому она научит тебя, дорогая. Достижения даются легко.
приобрела. Через пять лет ты станешь образцом образованности и культуры.

Она рассмеялась. “Я выгляжу так же, не так ли? Видишь. Я даже не купила
себе новое платье. У меня были другие вещи, чтобы думать”.

“Ты мне нравишься в этом розовом ситцевом, но мой отец имеет большое
пристрастие к белым. Разве ты белое платье, Полли?”

“Ты же знаешь, что да”, - надулась она. “Разве ты не говорил мне в прошлое воскресенье, что...”

“А, я помню. Да, да, надень это платье и зайди ко мне через парадный вход.
Я буду там встречать тебя.

“ Но миссис Анвин? Вы не сказали мне, одобрит ли она это предложение.
Я бы не хотел, чтобы она встретила меня холодно”.

“Моя мама? Моя дорогая мама? Я никогда не думаю о ней как о мачехе.,
Полли, дорогая. О, она все об этом знает и готова приветствовать тебя как свою
дочь.

Молодая девушка, внезапно вскинув голову, радостно улыбнулась и
казалось, сразу набралась смелости.

“Я пойду”, - откровенно заявила она. “И все же я боюсь встретиться с ним. Неужели он
так сильно болен, и не испугает ли меня его вид?”

“Возможно, - ответила Кларк, - но я буду рядом, чтобы сделать это как можно проще"
для тебя. Думай не о моем отце, а обо мне и моей любви”.

Она радостно вздохнула и убежала, такая же свободная, как солнце, которое освещало её;
и он, глядя на неё, чувствовал, как его сердце всё больше и больше смягчается от её женской
прелести.

«Мой отец почувствует её очарование», — пробормотал он и поспешил по садовой дорожке к воротам, где обещал ждать её.

Кларк Анвин был необычным человеком. Он был вдумчивым сыном гордого и сдержанного отца, и у него была цель в жизни, совершенно отличная от
накопления богатства, которым так гордился его отец. Он мечтал стать известным электриком и уже проявил
У него было достаточно таланта в этом направлении, чтобы его друзья ожидали больших результатов от его усилий. У него был план, для реализации которого требовался лишь небольшой капитал, обещанный ему отцом, чтобы, как он считал, стать реальностью. Действительно, уже велись переговоры о его вступлении в фирму предприимчивых людей в Кливленде, где его энергия могла бы найти полное применение. Всё, что ему было нужно, — это деньги, которые они требовали в качестве гарантии от банкротства, и эти деньги, около пяти тысяч долларов, как я уже сказал, были
обещанный ему, хотя еще и не продвинутый, его снисходительным родителем.

Чтобы разузнать мнение отца по этому поводу и по еще более важному вопросу -
его женитьбе, молодой Анвин уговорил Полли переехать в этот дом
из-за болезни. В дверях их встретила дама с милым лицом, которая взяла
Полли на руках, прежде чем усадить ее в маленькой прихожей.

“Я должна попросить вас остаться здесь всего на несколько минут”, - сказала она. “Это
было бы шоком для мистера Анвина, увидеть вас без всякой подготовки. Кларк
сначала поговорит со своим отцом, а потом вернется за тобой. Давай
я надеюсь, что это будет с приветственным что будет загладить свою вину перед вами за ваш
долгие годы сиротства среди нас”.

“Вы очень хорошо”, - пришел от дрожащие губы молодой девушки.
Грация и неосознанное достоинство миссис Анвин всегда смущали ее.

“Кларк сообщила мне, что у вас нет недостатка в том же желанном
качество, - прошептала другая дама и с улыбкой, которая придала ее поблекшему, но прекрасному лицу вид
пафоса, она отвернулась и последовала за
своим сыном в холл. Когда они проходили мимо, она порывисто остановилась
и повернулась к нему лицом. Грейс Анвин была матерью Кларка тринадцать лет
годы, и она преданно любила его.

“Кларк, ” сказала она, - я необъяснимо боюсь этого испытания. У твоего отца
в последнее время что-то было на уме. Знаете ли вы о какой-нибудь беде,
навалившейся на него, кроме этой ужасной, из-за того, что он покинул нас?

“Нет”, - ответил удивленный юноша. “ Он никогда не доверял мне,
мама, так много, как доверяет тебе. Если ты ничего не знаешь—

“ И я не знаю, ” пробормотала она.

“Вы, должно быть, были обмануты своей привязанностью. Он не тот человек, чтобы
размышлять о мелких неприятностях или расстраиваться из-за вопросов, которые он мог бы
уладить одним словом ”.

— Я знаю это, но в последнее время он кажется мне каким-то не таким. Задолго до того, как врач сказал ему, что его болезнь смертельна, его поступки выдавали меланхолию, которая всегда была чужда его натуре, и именно потому, что ему удалось скрыть её от тебя, я чувствую, что она связана с чем-то жизненно важным.

 — И ты никогда не спрашивала его, в чём дело, дорогая мама? У вас, такой нежной няни и такой обожаемой жены, должно быть, бывают моменты, когда даже его сдержанность уступает вашим нежным просьбам.

 — Похоже на то, но я никогда не осмеливалась поднимать эту тему. .
твой отец выбирает, молчать, это трудно для кого-либо
вопрос его”.

“Да, мама, но я должен сметь свое недовольство в день. Я должна знать
что он думает о Полли.

“Да, это верно, и да пребудет с тобой благословение Небес. Я буду
снаружи, здесь, в холле. Если ты один раз ударишь в колокольчик, я войду
Полли, если ты ударишь в него дважды, я войду один; если ты вообще не ударишь, я останусь на месте и буду молить Бога, чтобы он дал тебе
терпение пережить разочарование в жизни».

 Мужчина, чья сдержанность вызвала этот разговор, был просто
Он очнулся от беспокойного сна, когда вошёл его сын. Это был высокий, худощавый мужчина с аристократической внешностью и красивой головой, который обычно ходил по улицам так, словно весь город принадлежал ему, и которого с ранних лет называли «Сквайром». Теперь его гордая голова была опущена,
а на некогда самодовольном лице застыло выражение, от которого
сердце сына сжалось, прежде чем беспокойство, читавшееся во всей его
фигуре, нашло выход в словах.

«Что случилось, отец? Ты выглядишь расстроенным; нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы
облегчить твои страдания?»

Человек, который никогда ни перед кем не опускал глаз, медленно
повернулся лицом к стене.

“ Помощи ждать неоткуда, - пробормотал он. - Мой час настал. И он замолчал.
Кларк неловко заерзал; он едва ли знал, что делать. Жестоко
беспокоить его отец в этот момент, и все же его совесть говорила ему, что он
было бы неправильно задерживать сообщения, что бы установить его прямо в своей
своими глазами. Отец решил проблему, резко сказав: “Сядь, я
должен тебе кое-что сказать”.

Кларк подчинился, придвинув стул поближе к кровати. Он знал, что
одной из особенностей его отца была нелюбовь повышать голос.
Мгновение он ждал, но отец, казалось, не желал говорить. Кларк
поэтому заметил, что по прошествии определенного времени:

“ Что бы вы ни сказали мне, вы не останетесь без моего почтительного внимания.
Если я могу сделать что—нибудь, чтобы облегчить ваши заботы ... ” Взгляд, который его отец
тут обратил на него, заставил его замолчать и не продолжать. Никогда раньше он не видел
такого выражения в этих глазах.

“Ты можешь зайти так далеко, чтобы простить?” спросил старик.

“Простить?” эхом повторил Кларк, едва веря своим ушам. “Что там у меня есть
должен ли я прощать в тебе? Те блага, которые ты даровал мне, то
образование, которое я получил, и твоя отеческая забота?”

“Тише!” наполовину поднятой рукой, казалось, упрашиваю и тень старого
повелевающий аспект вернулся к пепельным лицом перед ним. “Вы не
знаю все, что произошло за последний год. Я испортил тебя, Кларк,
разрушил твою мать; и теперь я должен умереть, не имея возможности
извлечение себя”.

Удивленный, что Кларк утратил свое обычное выражение глубокого уважения, он вскочил на ноги.


“Вы хотите сказать, - спросил он, - что ваши деньги пропали; что вы умираете
банкротом?”

Старик — Фредерик Анвин был на двадцать лет старше своей жены
— так побледнел, что его сын не на шутку встревожился.

“Ты болен, теряешь сознание”, - закричал он. “Позволь мне позвать кого-нибудь”. Но взгляд
властных глаз отца заставил его остаться на месте.

“Нет, нет; это от стыда, Кларк, возможно, от горя. Ты был в
целом хорошим мальчиком, и я горжусь тобой. Чтобы оставить вас с
ваши надежды оправдались, и заботу о матери на твоих руках, это
унижения я не ожидала. Я потерял все, Кларк, и я,
к тому же, в долг. У меня нет пятисот долларов, чтобы дать вам, не говоря уже о
пять тысяч. Вам придется занять какую-нибудь должность поменьше, какую-нибудь
должность клерка с зарплатой, оставляя за собой право проклинать
отца, который был настолько близорук, что вложил все свое состояние в шахту
это прекратилось еще до того, как за оборудование было заплачено ”.

Кларк, для которого открывшаяся таким образом перспектива означала разрушение не одной мечты
, на мгновение замер в состоянии отчаяния, не
заметив, что его рука нажала на звонок на маленьком столике рядом с
на котором он сидел, заставляя его звучать одной чистой, низкой нотой.

«На этот дом даже наложено обременение, — продолжал несчастный отец.
 — Я думал, что вырученные деньги помогут мне преодолеть нынешние трудности, но они ушли, как и всё остальное, и теперь мне остаётся только уйти, чтобы ты понял, в какое положение я поставил тебя своей глупостью и невежеством».

 — Отец, я бы не позволил никому другому говорить так о тебе в моём присутствии. Вы
хотели улучшить своё положение, и если вы допустили ошибки, мы — то есть я и моя
мать — должны попытаться их исправить.

— Но ваши шансы со Стивенсом и Райтом? Ваш превосходный план для…
сын подавил вздох, который поднялся к губам и решительно поднял его
голова.

“Этот сон закончится”, - сказал он. “Я больше не буду думать о своем собственном
продвижении, а только о том, чтобы поддержать мою мать любыми скромными средствами, которые
предложит ”.

“Вы недостаточно уверены в своих планах, чтобы занять деньги, которые вы
хотите?”

“Я никогда не буду брать взаймы”.

Старик, ослабленный болезнью и потрясенный прорывом, который он только что совершил
в почти пожизненном резерве, глубоко вздохнул. Кларк, чьи
мысли были с Полли так же сильно, как и с его несостоявшимися
надеждами, повторил этот звук отчаяния, прежде чем сказать:

«Я всегда питал определённую гордость. Я не мог чувствовать себя свободным, обременённым долгами за то, ценность чего ещё предстоит проверить. Я не могу быть обязанным кому-то за начинание, которое может привести как к успеху, так и к провалу».

— «А если этот человек — ваша невеста?» — сорвалось с дрожащих и нетерпеливых губ позади него, и Полли в сопровождении миссис Анвин, которая приняла звонок за условный сигнал, установленный между ней и Кларком, вошла в комнату и робко приблизилась к ним, раскрасневшись от волнения.
изумлённые сын и отец.

«Полли!» — невольно сорвалось с губ влюблённого, когда он поднялся и бросил
сомнительный взгляд на своего отца. Но тот, взволнованный
свежим молодым лицом, обращённым к нему с таким нетерпением, уже не выглядел
бледным и смотрел вперёд удивлённым, но отнюдь не отталкивающим взглядом.

«Что она говорит?» — пробормотал он. — Это, должно быть, Полли Эрл, которой какой-то добрый друг только что оставил двадцать тысяч долларов. Она любит тебя, Кларк, и слово, которое она только что произнесла, было «жена»? Из-за этой непрекращающейся боли я так плохо слышу, что не всегда понимаю
то, что сказано в моем присутствии.

Кларк, восхищенный рвением, очевидным во взгляде и манерах его страдающего отца
, взял молодую девушку за руку и вывел ее
вперед. “Это женщина, которую я выбрал себе в жены, когда подумал, что мои
перспективы оправдывают это. Но теперь, когда у меня мало что есть, кроме
долгов, которые я могу предложить ей, я испытываю угрызения совести, принимая ее привязанность, какой бы дорогой она ни была
и бескорыстной, какой она себя показывает. Я бы, кажется, не воспользовался
ее молодостью.

“Но это я, ” весело вмешалась она, - кто, вероятно, воспользуется
Ваши разочарования! Кажется, я по ошибке услышал кое-что из того, что
ваш отец должен был вам сказать, и я испытываю лишь радость от того, что могу
что-то сделать в знак благодарности за всё, что вы и другие сделали для меня
в те годы, когда я был сиротой без гроша за душой.
Это неверное чувство, мистер Анвин, и вы откажете мне в удовольствии… — Она не могла больше ничего сказать, но её глаза, губы, лицо выражали мольбу, и мольбу самую горячую. Кларк опустил глаза, чтобы они не выдали его чувств, и миссис Анвин, которая
она обняла Полли, повернула ее лицо к мужу с
таким выражением благодарности, что он не знал, что вызвало у него большее удивление
внезапная красота жены или откровенная, но робкая
аспект этой доселе малозаметной молодой девушки в присутствии
двух великих властителей мира, Любви и Смерти.

“ Иди сюда! ” наконец взмолился он, протягивая к Полли дрожащую руку.
Полли. Она бросила свою шляпу в сторону, как дикая тварь, которая шарахается от
какие-нибудь меры, и, подойдя ближе к кровати, упала на колени
на его стороне.

“Так ты любишь Кларк?” - спросил он.

Её глаза и щёки говорили за неё.

«Любите ли вы его настолько, чтобы выйти за него замуж прямо сейчас, со всеми его долгами и
недостатками?»

И всё же её взгляд говорил за неё, и он спокойно продолжил: «Тогда, моя девочка, вы
выйдете за него замуж, и когда вы увидите, что он процветает и идёт по верному пути к
успеху в выбранной им сфере деятельности, — подумайте, что его отец благословляет
вас и что своей верностью и преданностью вы смягчили горечь смерти старика».

В ответ он услышал всхлип и улыбку, и Кларк, для которого эта сцена была воплощением его любви, повернулся и обнял мать.
прежде чем наклониться, чтобы поднять свою юную невесту. Это был самый счастливый час
в истории этой семьи, но он стал предвестником горя. В ту ночь
мистер Анвин умер.






 VIII.

 ДОМ НА ХОЛМЕ.


 В городе обсуждались две интересные темы. Одним из них было появление нового отшельника в старой пещере на склоне горы, а другим — продажа особняка Анвинов и предполагаемый переезд
Вдова и сын Фредерика Анвина попали в дом графов с привидениями.
Последнее вызвало больше разговоров. Что этот шаг с их стороны
был лишь предварительным шагом к браку между Кларком и
о молодой наследнице было известно некоторое время. Но видеть дом, так
давно заброшенный вновь открыл свои двери и, широко распахнув окна, чтобы солнце,
и дым вновь возрождается из Запустения дымоходы, стало событием
рассчитаны на интерес всех, кто почувствовал неописуемый трепет
окружающие место, покинутое человеческой жизни, а еще иметь все
назначение дома.

Полли, которая по какой-то причине отказалась от своего прежнего плана снять большой дом Айзардов, была полна решимости и сияла от восторга, предвкушая то, что многие в городе считали довольно смелым предприятием. Даже
доктор Айзард, который не привык проявлять эмоции, выглядел встревоженным, когда услышал о её намерениях, и, казалось, был готов запретить молодой девушке сдавать в аренду дом, в котором так сыро и плесень. Но когда она стала настаивать на том, что миссис Анвин необходимо немедленно предоставить жильё, и намекнула на нежелание этой леди жить на другом конце
в деревне он смягчился и просто настоял на том, чтобы это место было
тщательно проветрено и отремонтировано, прежде чем миссис Анвин войдет в него. Поскольку он не был
врачом этой леди, никогда даже не был гостем в особняке Анвин
, он больше ничего не мог сказать. Но Полли не нуждалась в дальнейших подсказках, и
вернулась в свой скромный дом с самыми щедрыми планами в голове
ради будущего комфорта и счастья миссис Анвин.

Это был великий день в Гамильтоне, когда она, Кларк и еще пять или шесть человек
заинтересованные соседи впервые распахнули скрипучую входную дверь
Эрл открыл дверь коттеджа и впустил солнечный свет в его тихий интерьер. Для
нее, которой не разрешали входить в это место с тех пор, как её забрали отсюда
четырнадцать лет назад, было событием уже то, что она могла ступать по
прогрызенным молью коврам и проводить пальцами по стенам, к которым
когда-то прикасались одежды её родителей. Каждая комната была
открытием, каждый угол — сюрпризом. Она скользила из зала в комнату и
из комнаты в зал, словно дух молодости, проникший в
воспоминания о давно ушедшем. Её свежие щёки, на которых даже
благоговейный трепет не мог полностью изгнать ямочки на щеках, выглядевшие неуместно и все же
странно красивые среди тусклого окружения с чопорным порядком в номере
комнаты и старомодная мебель.

С инстинктом вполне естественно при данных обстоятельствах, она пожелала
чтобы быть первым, чтобы войти в дом и переступить порог каждого
квартира. Но Кларк не отстала от нее. Перед портретом
своего отца она остановилась и собрала вокруг себя друзей.

«О! — воскликнула она. — Это было неправильно — скрывать это от меня.
Я должна была воспитываться под влиянием этого лица». Но когда она продолжила
при виде этого ее первый энтузиазм угас, и на ее розовом лице появилось неописуемое выражение
смутного недоверия, лишившее его половины
былой веселости. “Я— я бы хотела, чтобы здесь была фотография моей матери”, - прошептала она
Кларк, которую нервно схватила за руку. “Говорят, у нее было
красивое лицо, сама мягкость и доброта”.

“Возможно, мы найдем такое наверху”, - предположил он, поворачиваясь, чтобы открыть еще несколько
окон.

“Ой, холодно”, - бормотала она, и двинулась с довольно непривычной воздуха
тяжести в сторону лестницы. Номер ее матери, с ее многочисленными
Воспоминания о днях, которые она не совсем забыла, казалось,
восстанавливали её душевное равновесие, пошатнувшееся после недолгого
созерцания портрета отца. Она заплакала, когда её взгляд упал на кровать,
где она в последний раз видела распростёртое тело своей умирающей матери;
но её слёзы были нежными и совсем не похожими ни по происхождению, ни по
последствиям на содрогание, охватившее её после того, как она несколько
минут смотрела на портрет отца.

Она взяла книгу, к которой не так давно не решалась прикоснуться, и с трудом открыла страницы, на которых было написано:
и когда сырость склеилась, она показала Кларк эти слова, написанные
на одном из чистых листов впереди.:

 “Ах! что такое жизнь!
 Это всего лишь мимолетное прикосновение к миру;
 Отпечаток на пляжах земли
 Следующая набегающая волна смоет; отметина
 Что что-то прошло; тень на стене,
 Пока ищешь сущность, тень уходит:
 Капля из огромного духовного облака Бога,
 Которая падает на подвох, камень, лист,
 Мгновение, затем снова обращается к Богу ”.

“ Я знаю, что моя мать пишет! Какая разница в наших характерах!
Как ты думаешь, откуда у меня такой жизнерадостный темперамент? Не от моего ли
отца? И снова она слегка вздрогнула.

“Письменный стол вашего отца в другой комнате”, - прокомментировал кто-то. Просмотр
она заложена книга мягко и готовятся к выходу в одном месте в
дом, о котором у нее есть память. “Я не хочу видеть это
пыль тщательно удалить, или эти статьи трогал. Ты думаешь, я может быть разрешено
для выполнения первого обращения? Это так похоже на святотатство, чтобы дать его
какой-то незнакомец”.

Но Кларк покачал головой. “Я позволю тебе пойти с нами в этом влажном
дома, потому что это казалось единственно правильным, что ваши глаза должны быть первым
для удовлетворения своего запустения. Я не позволю тебе оставаться здесь один момент после
мы ушли. Если бы я был готов, доктор Izard не будет, так что не думаю
это снова”.

Фамилию врача, казалось, пробудить в ней странную цепь
мысли.

“Ах, Доктор Izard! Он стоял рядом с моим отцом, когда он закрыл мой
глаза матери. Почему он не пришел со мной в это утро, чтобы увидеть меня
дом? Я умоляла его сделать это, но он отказался довольно безапелляционно”.

“Доктор Izard не любит меня”, - сентенциозно заметил Кларк.

“Как не ты? Почему?” поинтересовалась Полли невинно, задержавшись на
они пересекали порог.

“Я не знаю: он всегда избегал меня, больше, чем он имеет на других людей,
Я имею в виду—и однажды, когда я говорил с ним, странное выражение пересекло
его лицо”.

“Я не понимаю. Он всегда был очень добр ко мне. Вы уверены
что тебе нравится?”

“Я равнодушен к ним; то есть, я восхищаюсь им, как все должны, Кто
глаза и понимание. Но я не чувствую к нему; он делает
кажется, не имеют никакого места в моей жизни”.

“Он в шахте”, она нехотя призналась. “Я часто хожу к нему на
советы”.

“ Это по его совету, ” прошептал Кларк, наклоняясь так, что его губы коснулись
ее уха, “ ты отдала мне свое сердце?

Маленькая ручка, лежавшая на его руке, медленно вытянулась и опустилась
очень мягко и многозначительно на ее вздымающуюся грудь.

“Нет”, - сказала она. “У меня есть еще один советчик здесь, полностью, как мощный, как он
никогда не может быть”.

Жест, ударение было так мило, что он был спровоцирован на
вглядываясь любопытство сопровождающие их лица. Ему бы хотелось
поцеловать эти розовые губки за самую сладкую вещь, которую они когда-либо говорили.

Если бы полуночный посетитель, пришедший несколько недель назад, знал, какая беспечная толпа
скоро вторгнется в эти скрытые помещения, он, возможно, не был бы так осторожен
в своих движениях. Когда Полли добралась до своего отца регистрации, она обнаружила один или
там двое соседей перед ней.

“О, посмотрите на этот любопытный старой чернильницы!” - воскликнула одна.

“И на эту стопку записных книжек, стоящих как раз там, где, должно быть, их положил Эфраим Эрл!
”И на эту ручку с засохшими чернилами!" - Воскликнул он.

“И на эту ручку с засохшими чернилами!”

“И на эту смешную маленькую фарфоровую пастушку , поджимающую губы , как
как будто она знала всю тайну, но не хотела рассказывать!»

 Полли, чьи уши были более или менее закрыты из-за эпизода с
Кларком, о котором я только что упомянул, казалось, едва ли слышала их слова. Она
стояла у отцовского рабочего стола, положив руку на отцовское кресло,
пребывая в мечтах о любви, которая увлажняла её опущенные глаза и вызывала
странные, трепетные движения уголков её чувствительных губ. Но вскоре
следы былого честолюбия и прерванных занятий, которые были повсюду,
начали влиять на её настроение, и в её взгляде появилась подавленность, которая
для Кларк это было не что иное, как потрясение. Даже соседи заметили
это и отошли, болтая, так что через несколько минут Полли и Кларк
остались одни на этой бывшей сцене тяжелого труда и
триумфов ее отца.

“В чем дело, моя дорогая?” теперь он спросил, видя, что она отворачивается
от тех самых предметов, которые, как он предполагал, интересовали ее больше всего.

“Я не знаю”, - ответила она. “Мне не нравится эта комната; Мне не нравится
то воздействие, которое она оказывает на меня”. Оставил ли скользящий посетитель, чья тень
в последний раз падала на эти стены, после себя какое-то пагубное влияние, или
была ли причина ее недоверия более глубокого происхождения, в чем она едва ли
осмеливалась признаться самой себе?

“Воздух здесь спертый, - заметил Кларк, - и присутствие всего этого“.
пыли достаточно, чтобы задушить кого угодно. Давайте спустимся в сад и подышим
свежим воздухом”.

Она указала на открытые окна. “Как такое может быть рядом со всем этим
свет, льющийся? Нет, нет, это не так; я просто испугался.
Ты когда-нибудь задумывался? ” внезапно спросила она, “ что я должна делать или как
Я должна чувствовать, если— если мой отец вернется?

“Нет”, - испуганно ответил он. “Никто не предполагает, что он жив. Почему он должен
у вас бывают такие мрачные мысли?

«Не знаю». Она рассмеялась и попыталась стряхнуть с себя нависшую над ней тень. «Должно быть, вы считаете меня очень суеверной, но я ни за что не пошла бы по тому заднему коридору, даже с вами. Я бы ожидала встретить там высокую фигуру военного типа с лицом, приятным на первый взгляд, но не выдерживающим пристального изучения.
Лицо, как на той картине внизу, — добавила она, невольно вздрогнув.


— Но это не плохое лицо, просто проницательное и смелое.  Мне оно нравится.
очень нравится. Я помню, моя мать всегда говорила, что ты унаследовала свою
красоту от отца.

Но это, казалось, неописуемо раздражало ее. “Нет, нет”, - закричала она,
качая головой и чуть не топая ножкой. “Я не верю в это".
"Я этого не потерплю!” Затем, словно испугавшись собственной горячности, она
покраснела и потащила его к двери. “Возможно, он и был
красивым, но у меня нет таких глаз, как у него, я уверена. Если бы я только могла видеть
, как выглядела моя мать”.

В холле внизу они остановились. Можно было бы многое сказать по поводу
планируемых изменений, которые будут внесены в дом, но она не казалась
принимать какие-либо заинтересованности в вопросе. Очевидно, впечатление от ее визита
наверх не совсем покинуло ее, потому что как раз в тот момент, когда они поворачивались к
двери, она невольно оглянулась и засмеялась, чтобы показать
осознав глупость собственных слов, она заплакала:

“Значит, мы все-таки не встретили призрак моего отца. Что ж, теперь я могу быть уверен
что его интересуют другие сцены и что он никогда не вернется
сюда ”. Пока она говорила, чья-то тень пересекла открытый дверной проем.

“Ни в чем не будь слишком уверена!” - вмешался чей-то голос, и незнакомый, но
отнюдь не привлекательный мужчина спокойно вошел в дом и
остановился перед ней с низким поклоном.






 IX.

 СПРОСИТЕ ДОКТОРА ИЗАРД.


ПОЛЛИ резко вскрикнула и непонимающе уставилась на незваного гостя. Он был
высокий, военного вида, с гладким, хорошо выбритым лицом. Но его
одежда была в лохмотьях, а черты лица измучены болезнью и огрубели от
разврат был из тех, что заставляют молодую девушку вроде нее отшатнуться.

“Кто этот мужчина?” - воскликнула она наконец, “ ”и что он здесь делает?"

“Это новый отшельник! Человек, который поселился в старом доме Хэдли.
” - воскликнул один из соседей из группы о Полли. “Я
видел его вчера на кладбище”.

“Да, а вот и его собака, Пайпер. Он следует за каждым старым бродягой, который приходит
в город. Разве ты не помнишь, как он ходил по пятам за тем стариком
нищий с длинной бородой, который проходил здесь месяц назад?

“Этот парень выглядит так, словно он достаточно силен, чтобы работать”, - прошептал один
женщины.

“Я не отдам мои черствого хлеба, чтобы человек с руку сильного
достаточно, чтобы свалить быка”, - пробормотал другой.

Здесь Кларк, которая только ждала возможности заговорить, теперь
подошла к мужчине, стоящему в дверях. Делая это, он заметил
, что внимание путника было приковано не к людям перед ним,
а к стенам и проходам дома, в котором они находились.

“Вы пришли сюда просить милостыню?” он поинтересовался. “Если так, то вы совершили
ошибку; это заброшенный дом, который мы открываем
впервые за многие годы”.

“Я знаю здесь каждую комнату и каждый уголок”, - невозмутимо ответил
изможденный бродяга. “ Я мог бы рассказать вам, что находится под
лестницей в подвале, и показать вам книги, которые были
сложены на чердаке, если, конечно, к ним не прикасалась никакая другая рука
с тех пор, как я поместил их туда пятнадцать лет назад.

Крик изумления, почти отчаяния был ответом на эти слова. Он сорвался
с побелевших губ Полли. Кларк вздрогнул, услышав это, но
в остальном не выказал никаких признаков беспокойства. Напротив, он окинул незваного гостя властным взглядом
.

“Назови мне свое имя!” - потребовал он. “Ты...”

“Я не скажу, кто я, здесь, когда солнечный свет льется мне на спину
и нет дружелюбного глаза, который узнал бы меня. Я буду говорить только из
под портрета Эфраима Эрла; Мне нужен свидетель правдивости моих
заявлений, и на этом холсте я ищу его ”.

И задержав руку вняв ни Кларка, ни почти безумный
призыв, который говорит в глаза молодой девушке, на чей вопрос он
наконец ответили, он прошагал в гостиную и остановился прямо под
на портрете он был назван.

— Разве вы не видите, кто я такой? — спросил он, задирая свою высокую голову к лицу с острыми чертами, смотревшему на него со стены.

— Тот же человек, только постаревший, — воскликнул один из них.

— Сам Эфраим Эрл! — подхватил другой.

— Вернулся из мёртвых!

— В тот момент, когда дом открылся!

— Вы Эфраим Эрл? - спросила Кларк, дрожа за Полли, в чьей груди
реальный и ни с чем не сравнимый ужас быстро сменялся
воображаемым.

“Поскольку я должна так сказать, да!” - последовал твердый ответ. “Где моя дочь?
Она должна быть здесь, чтобы поприветствовать меня”.

“У меня нет слов для приветствия. Я никогда не думал, что мой отец будет таким.
это. Забери меня, Кларк, забери меня!” Так говорила перепуганная малышка
, цепляясь за поддержку одной из своих самых известных соседок.

“Я заберу тебя отсюда”, - заверила ее Кларк. “Нет нужды вашей
приветствие этого человека, пока он не доказал, что его претензии к вам. Сердце девушки
нельзя ожидать, чтобы принять такой факт, в один момент”.

“О, это Эфраим Эрл достаточно быстро”, - настаивала одна пожилая женщина. “Я
Хорошо его помню. Разве ты не помнишь меня, старая соседка?”

“Разве нет?” - был наполовину сердечный, наполовину насмешливый ответ. “И я хотел бы, чтобы у меня был
теперь пару твоих зеленых с белым шерстяных носков”.

“Это он, это он!” - кричала восхищенная женщина. “Когда он был молодым человеком,
Я продала ему много пар моего вязания. Для верности я использую синий цвет.
сейчас вместо зеленого, но в его времена все они были зелеными, благослови его господь!” Поскольку
эту молитву не повторили ее товарищи по комнате, на которых
его безрассудный, если не сказать зловещий вид произвел совсем не радостное
впечатление, он медленно вышел из-под картины и на мгновение замер
перед ошеломленной и съежившейся Полли.

“ Вы не рады меня видеть, ” заметил он, “ и я должен сказать, что не
интересно. Я прожил тяжелую жизнь с тех пор, как оставил тебя плачущим ребенком в комнате твоей матери наверху.
но, несмотря на все это, я твой отец, и ты обязан
меня уважать, если не повиноваться. Посмотри вверх, Мейда, и дай мне увидеть, какой
женщиной ты выросла ”.

Под этим названием, которое было домашнее животное, одно с ее родители и с ними
одни, соседи смотрели и Полли сжалась, чувствуя железа
уверенность глубоко проникнуть в ее душу. Однако она смело посмотрела ему в глаза и ответила на его требование вполне естественным упреком.

«Если вы мой отец, а я, увы, не вижу причин сомневаться в этом, я должна
думала, ты будешь стыдиться, намекая на рост, который у вас есть
ничего сделать, чтобы продвинуться вперед”.

“Я знаю, ” признал он, - что вам есть в чем упрекнуть меня“
тайна тех дней не для таких ушей, как ваши. Я оставил тебя,
но—никогда не спрашивай, почему, Майда. И сейчас, выходить на солнце. Я не должен
как получить свой первый акт по отношению к вам жестока”.

Ошеломлённая, почти в обмороке, сомневаясь, не стала ли она жертвой
какого-то ужасного кошмара, она позволила увести себя туда, где солнце
освещало сирень в заросшем саду. Но не успела она
осознав, что мужчина, которого она боялась, остался в доме с ней.
соседи, чем она убедила Кларка немедленно вернуться туда, где он был.

“Пусть будет посмотреть”, - плакала она; “следовать за ним, как он ходит по дому.
Это его, я чувствую, что это его, но не дай нам поддаться его
требования без борьбы. У него такое злое лицо, и его тон
такой резкий и не отцовский ”.

Кларк, которая пришла к аналогичному выводу, хотя и другими способами, а не
сама, поспешила повиноваться ей. Он нашел самозваного Эрла в
середине группы соседей, свободно болтающих и отвечающих
вопросы с более или менее непринуждённой и лёгкой шутливостью. Несмотря на то, что лишения отражались на каждом изгибе его лица и фигуры, а бедность — на каждом клочке его одежды, его манеры свидетельствовали об утончённости, и никто, даже сам Кларк, не сомневался, что, если бы его подвергли испытанию, он показал бы себя как минимум жалким подобием некогда блестящего учёного и состоятельного человека. Он вёл за собой всю толпу по дому
и направо и налево делал предположения, чтобы доказать превосходство своей
памяти.

«Давайте посмотрим», — воскликнул он, когда все они остановились на верхней
лестницы, перед входом в номера на верхнем этаже. “Я использовал, чтобы держать
мои книги тут—такая, как я не отбрасываются и сложены в
верхний история. И раньше я гордился тем, что знал, где хранится каждый том
. Проконсультируйтесь с полками для меня сейчас и посмотреть, если на третий
снизу и ближе к левым, чем к правым нет
объем эссе Бэкона. Нет? Хорошо! Я знал, что будет там, если
кто-то не перенес его. И десять томов Шекспира—они
не на нижней полке где-то в районе середины? Я так и думал. A
это тоже отличное старое издание; напечатано Т. Бенсли для Wynne &
Scholey, Патерностер-Роу. И "Взлет и падение" Гиббона с томом
Еврипида в качестве компаньона? Да? И на самой верхней полке, подальше от всего этого,
вне досягаемости чьей-либо руки, кроме моей, избранное издание Готорна — моего
любимого автора. Ты видишь их все? Я рад этому; я любил свои
книги и часто, находясь очень далеко от них, вспоминал тот час,
когда они были у меня перед глазами и в пределах досягаемости моей руки ”.

“Интересно, вспоминал ли он раньше о ребенке, которого оставил, беспомощно брошенном на
милости городе?” - пробормотал кто-то из соседей.

“Мой стол здесь, и уже его трогал?” он сейчас попросил, исходя
в спешном порядке в мастерскую. “Ах, все это выглядит очень естественно”, - заметил он.;
“Очень естественно! Я с трудом могу поверить, что меня не было больше суток.
день. О, вот и модель торпеды, которую я планировал! Дай мне посмотреть”,
и он поднял наполовину законченную модель, с чувством, которое Кларк не могла
назвать очень естественным, осмотрел ее деталь за деталью и
наконец со вздохом отложил в сторону. “Хорошо для тех дней”, - сказал он.
прокомментировал: “но не стал бы отвечать сейчас. Безусловно, слишком сложно; взрывоопасно"
агентства должны быть более простыми в своей конструкции ”. И так продолжалось в течение
получаса; затем он спустился и по собственной воле направился к
входной двери.

“Я видел старое место!” - вежливо заметил он. “ И это все, чего я
ожидал. Если моя дочь считает нужным признать меня, она будет искать меня в
дикое место, в котором я сделал для себя дома. Здесь я не буду
приходите еще. Я так и не вернулись к месту моего рождения, чтобы быть пугалом
чтобы мой единственный ребенок.”

“Но, ” воскликнул кто-то в знак протеста, - вы бедны и голодны”.

“Я такой, каким меня сделали судьба и моя собственная глупость”, - заявил он. “Я прошу
никакого сочувствия, и я не считаю себя вправе призывать своих естественных прав”.

“Если вы отец Полли Эрл, вас будут кормить и вы будете
одеты”, - горячо вставил Кларк. “ Сейчас в ресторане для вас приготовлен ужин .
таверна, если ты пойдешь туда и возьмешь это.

Но гордый человек, указывая на его пес выпрямился и повернулся
с презрением прочь. “Он сможет получить меня так сильно, как этот”, - сказал он. “Когда моя
дочь проявит ко мне привязанность и детское внимание, тогда пусть
она пришла в пещеру Хэдли. Еда! Одежда! Я четырнадцать лет извинялся за то и за другое, но не за любовь, а сейчас я хочу только любви!

 Полли, которая стояла в нескольких шагах от него, услышала эти слова и, охваченная страхом или отвращением, опустила руки, которые инстинктивно подняла при его приближении. Он увидел это и мрачно улыбнулся, а затем с поклоном, который противоречил его
внешнему виду и напоминал о старых временах, когда поклон означал нечто большее,
чем формальное приветствие, он решительно двинулся по дорожке и вышел
через старые скрипучие ворота на пыльную дорогу.

Полдюжины или больше самых нетерпеливых свидетелей этой необычайной сцены последовали за ним вниз по холму в город, без сомнения, стремясь разжечь в городе пожар, рассказав о возвращении Эфраима Эрла и о том, что он и есть недавно прибывший отшельник из пещеры Хэдли.






 X.

 НЕВЕРОЯТНОЕ СОБЫТИЕ.


 Доктор Айзек в последнее время выглядел более жизнерадостным. Его шаг стал
легче, а лицо — менее угрюмым. Его даже видели улыбающимся
однажды утром из-за проделок каких-то детей, что, казалось бы, было беспрецедентным случаем в его истории, судя по удивлению, которое это вызвало у сплетников.

 В течение месяца его несколько раз вызывали, и карточку с надписью «отсутствую» очень часто можно было увидеть на его двери. Людям это надоело, хотя они знали, что для доктора это означало славу и
деньги, и молодой врач из Бостона, чей кабинет находился на другом конце города,
благодаря этому процветал. Но
доктор Айзард, казалось, только обрадовался этому и приходил и уходил, как я
— сказал он с менее мрачным, если не сказать радостным, выражением лица.

 Он всегда отводил себе одно уединённое место в
деревне.  Без этого убежища жизнь часто была бы для него невыносимой. Это был — странно сказать, ведь Изард всегда был аристократом, — скромный дом деревенского сапожника, простого, но уважаемого человека, который вместе со своей пожилой женой был заметной фигурой в городе на протяжении последних двадцати пяти лет.

 Маленький домик, в котором он жил и занимался своим полезным ремеслом, стоял на
На склоне холма, в нескольких ярдах над коттеджем Фишеров, доктор Айзард часто бывал во время своих визитов к Полли.
 Окно, в котором он обычно сидел, выходило на сад Фишеров, и, поскольку его визиты продолжались годами, у него была прекрасная возможность наблюдать за тем, как она взрослела, с тех пор, как она была кудрявым четырёхлетним сорванцом, до того дня, когда она предстала перед миром восемнадцатилетней жизнерадостной девушкой.

В прошлом оставалось загадкой, почему доктор Изард, с его
образованием и утончёнными вкусами, заинтересовался этим скромным домом и
с таким усердием дружили эта достойная, но отнюдь не культурная пара. Но это, как и другие старые чудеса, давно перестало привлекать всеобщее внимание, и никто больше не задумывался о том, что стало причиной привычки, которая настолько укоренилась, что считалась частью истории деревни. Однако один эффект сохранился. Никто не заходил в сапожную мастерскую, пока там сидел доктор.
 Изард. И гость, и хозяин сочли бы это вторжением.


Мистер и миссис Фаннинг, которые давно перестали удивляться его
предпочтения для их общества, неизменно прекратили свою работу, когда он
вошел и поздоровался с ним с теми же словами приветствия они использовали
четырнадцать лет назад, когда он неожиданно занял место в магазине
не будучи вызван для профессиональных целей. После чего
необходимой церемонии они вернулись к своим занятиям, и
доктор сел в свое специальное кресло, которое, как я уже сказал, находилось в одном из
из окон и погрузился в тишину, которую неизменно сохранял на протяжении
половины своего пребывания. Время , выбранное для его визита , обычно приходилось на сумерки,
и то ли потому, что очарование природы было необычайно привлекательным
для него в этот час, то ли потому, что что-то или кто-то в соседних
садах втайне интересовало его, он неизменно обращал свой взор наружу,
с выражением, которое тронуло сердце пожилой леди, наблюдавшей за ним
и заставило многих обменяться тайными умными взглядами между ней
и ее не менее обеспокоенным мужем.

Не до него было довольно темно, и свет был зажжен в магазин,
был бы врачом—часто со вздохом тоже бессознательным
репрессированных—и снова лицо скромную пару. Но когда он это сделал, это было
очаровать их самой сердечной и восхитительной беседой. В нем
был даже блеск, но это было только для этой пожилой пары работников,
чьего остроумия было достаточно, чтобы оценить, и чьи сердца откликались на
каждое усилие, приложенное, чтобы заинтересовать их столь уважаемым посетителем. После
четверти часа такого сердечного обмена добрососедскими замечаниями,
он уходил из дома, чтобы прийти снова через несколько вечеров.

Но однажды вечером в обычном порядке вещей произошел перелом. Доктор сидел в своём кресле, как сидел уже сотни раз до этого.
У окна мистер Фаннинг стучал молотком по своей верстачной доске, а миссис
Фаннинг читала «Сторожа», когда снаружи послышались голоса, и дверь распахнулась с громким криком:

«О, миссис Фаннинг, миссис Фаннинг! Такие новости! Эфраим Эрл вернулся!
 Эфраим Эрл, которого мы все считали погибшим десять лет назад!»

Миссис Фэннинг, которая при всех своих достоинствах очень любила посплетничать и
знала или думала, что знает, обо всём, что происходит в городе, выбежала, даже не оглянувшись, за дверь, и мистер Фэннинг, который
не мог не удивиться событию, столь неожиданному и столь долго считавшемуся невозможным, и последовал за ней, но что-то заставило его оглянуться на доктора. То, что он увидел, ошеломило его и заставило замереть на месте, дрожа от волнения. За все годы, что он знал доктора
 Айзарда, он никогда не видел его таким, каким тот был в тот момент. Было ли это удивление, страх или какая-то другая непонятная эмоция? Добрый старик не мог сказать, но ему хотелось, чтобы
доктор заговорил. Наконец доктор заговорил, и его глухой голос заставил
старого сапожника отпрянуть.

“Что это? О чем они говорят? Они упомянули имя? Чье
имя? Не отца Полли?”

“Да”, - запинаясь, пробормотал его пораженный собеседник. “Ефремова Эрл; говорят, что он
вернуться. Я должен пойти и посмотреть?”

Доктор кивнул; казалось, у него не было нужных слов, и
сапожник, обрадованный освобождением, поспешил, прихрамывая, выйти из комнаты. Когда
его полусогнутая фигура исчезла, доктор, словно освобожденный от чар,
огляделся, вздрогнул, схватился за ближайший к нему стол для опоры,
а потом разразился смехом, таким странным, таким нестройным, и в то же время таким
Он был так взволнован, что, если бы в холле не было дюжины мужчин и женщин,
разговаривающих друг с другом, это было бы слышно и вызвало бы комментарии.
Но он остался один, и прошло несколько минут, прежде чем вбежала миссис Фаннинг,
а за ней — её ошеломлённый и несколько напуганный муж.

— О доктор, это правда! Это правда! Я только что видела его; он стоит
на углу у Фишера. Полли в доме — ты же знаешь, что она должна была
открыть его сегодня. Говорят, она скорее напугана, чем рада, и кто бы
мог удивляться? Он похож на потрёпанного бродягу!»

“Нет, нет, ” крикнул кто-то из соседней комнаты, - как джентльмен, который
был болен и у которого, кроме того, было много неприятностей”.

“ Идите и посмотрите на него! ” раздался пронзительный голос из-за плеча миссис Фаннинг
. “ Вы когда-то знали его, доктор. Идите и посмотрите на Эфраима Эрла.

Доктор, скривив губы, поднял глаза и встретился с возбужденными глазами,
которые рассматривали его, и медленно заметил:

“Вы, конечно, совсем спятили. Я не верю, что
Эфраим Эрл вернулся. Кто-то сыграл с тобой злую шутку.”

“Тогда это дух Ефремова Эрл если это не сам”, - настаивает
другие, как и вся группа, теряют благоговение врача в
растет интерес и волнения, пришел скученности в
магазин.

“И очень энергичный дух! Он обязан иметь его права; что вы можете
смотри”.

“Но он не будет раздражать своей дочери. Ты слышал, что он сказал ребенку?
там, наверху, у кустов сирени? И тогда все они заговорили, каждый из них
старался высказать свое собственное мнение о ситуации, пока внезапное
энергичное “Тише!” не заставило их всех резко остановиться и не заставило их
уставившись на доктора широко раскрытыми глазами и разинув рты.

«Вы все ведёте себя как дети!» — возмутился тот джентльмен, подняв
бледное лицо и яростно глядя на них. «Я говорю, что этот человек — самозванец! Почему Эфраим Эрл должен возвращаться?»

«А почему бы и нет?» — спросил другой.

«Ответьте нам, доктор Айзард. Почему бы этому человеку не вернуться?»

— Верно, верно! Разве у него здесь нет дочери?

— С собственными деньгами. Ровно столько же, сколько он когда-то украл.

— Я снова говорю тебе, чтобы ты замолчал. — Это по-прежнему говорил доктор.
“Если вы сами сумасшедшие, не пытайтесь делать такими других людей! Где
этот парень? Я скоро покажу вам, что он не тот, за кого вы его принимаете
”.

“Я не знаю, как вы это сделаете”, - возразил один из них, когда группа отступила
перед приближающейся фигурой доктора. “Он похож на него, как две капли воды"
"похож на другую", и он помнит всех нас и даже болтал с мамой
”Джессап" о ее знаменитых шерстяных носках".

“Дураки!” - вырвалось из-под сжатых губ доктора, когда он вышел из дверей.
он быстро вышел на шоссе. “Эй, вы!” - крикнул он,
обращаясь человеком, который был в центре группы, несколько стержней от “придумать
вот! Я хочу поговорить с тобой”.






 ХІ.

 ЛИЦОМ К ЛИЦУ.


Незнакомец, которого окликнули таким образом, обернулся, когда на дороге раздался голос доктора
, и, ответив на несколько грубоватый призыв насмешливым
приветливым поклоном, услужливо зашагал вверх по холму. Соседи, которые
стекались на улицу, чтобы посмотреть на встречу, увидел завиток врача губа
пока несчастная фигура приближалась. Этот человек, Эфраим Эрл? Почему он
назвал этих кредиторовотвратительные создания, дураки? Они были просто безумцами. Но в
следующий момент выражение его лица изменилось. Несчастный остановился
и стоял в нескольких футах от него с выражением, которое нельзя было назвать иначе, чем
выражение старого товарищества. Он тоже заговорил первым, и довольно сердечно.
Его от природы резкий голос зазвенел.

“Что ж, Освальд, старина, это очень приятно! Только не говори, что ты меня не помнишь...
— доктор отшатнулся с неудержимым
жестом отвращения, который, на взгляд некоторых, был не лишен элемента
замешательство: “Я знаю, что изменился, но не больше, чем ты, если ты
вели бы более респектабельную жизнь, чем я.

“Негодяй!” сорвалось с побелевших губ доктора Изарда. “ Как ты смеешь обращаться ко мне
как будто мы были или когда-либо были друзьями! Ты бесстыдный
авантюрист, и я...

“ А вы совершенно безупречный врач с заслуженной
славой и прошлым, столь же свободным от теней, сколь и ваше лицо свободно от—
удивления по поводу неожиданного возвращения того, кого вы, вероятно, считали мертвым.

Сбитая с толку этой дерзостью и движимая множеством внутренних и противоречивых эмоций
Доктор Изард сначала покраснела, затем замерла, рассматривая
мужчина с безмолвной страстью, которую многие сочли слишком выразительной.
в ответ на то, что для них звучало не более чем необдуманной шуткой.
шутка. Затем он заговорил, тихо, но с каким-то придыханием, что было странно слышать
его обычно ровный и мелодичный голос.

“Я вас не знаю. Как бы вы себя ни называли, вы мне чужой
и ни один незнакомец не имеет права обращаться ко мне дерзко. Как
_до_ вы себя называете? — внезапно потребовал он, делая шаг вперёд и
устремляя взгляд в глаза собеседника с решимостью, которая
приводили в замешательство большинство мужчин независимо от того, были ли они теми, кем себя объявляли
, или нет.

Игривая усмешка, взгляд, в котором добродушная снисходительность еще
боролся высшим, и все, что он получил от этого человека.

“Итак, вы полны решимости не признавать Ефремова Эрл”, воскликнул
незнакомец. “Вы должны иметь для этого веские причины, Izard Освальд; причины
что было бы не разумно, возможно, только одного, чтобы расследовать тоже
любопытно”.

Это был приступ, к которому доктор не был полностью готов. Он
на мгновение запнулся, и его щёки побагровели, но он почти сразу же
сразу же пришел в себя, и даже больше, чем его бывшая
достоинства, ответил коротко :

“Теперь вы не более, чем дерзок, вы не обнаглели. Мне не нужно
есть тайные причины для отказа от любых претензий вы можете сделать, чтобы быть
Отец Полли Эрла. Лицо отрицает личность вы узурпировать. В вас нет
ни одной черты человека, которым вы себя называете. Ваши глаза...

“О, не очерняйте мои глаза”, - засмеялся незнакомец. “ Я знаю, они выцвели.
знаю, и одно веко в последние годы стало опускаться, что
сильно изменило выражение моего лица. Но это те же глаза, доктор, которые
смотрели вместе с тобой у постели Халды Эрл, и если им не удастся встретиться с тобой взглядом
ты испытываешь ту же смесь трепетной надежды и страха, что и они.
тогда это потому, что юношеские страсти угасают с годами, и я не
меня больше не волнует любой вердикт, который вам, возможно, придется вынести ”.

Непонятная морщинка прорезала лоб доктора, и он продолжил.
молча разглядывать смелое лицо, которое не смущалось перед ним.

— Итак, вы упорствуете... - заметил он наконец. “Тогда вы не злодея, а
как самозванец.”

“Злодей и самозванец, я, по крайней мере, Ефремова Эрл” - утверждает другой;
добавив, как он отметил врач пальцы крепко сжимают небольшую палку он
нес: “О, вы не должны показать свою ненависть так ясно, доктор Izard.
Я не испытываю к тебе ненависти, какие бы причины у меня к этому ни были. Разве я не говорил
, что мои прежние страсти иссякли, и даже означал, что мой приезд
возвращение было всего лишь прихотью? _Каррагвен-худах_, Освальд, ты утомляешь меня своим
эгоизмом. Давай пожмем друг другу руки и снова станем товарищами.

Дерзость, даже превосходство, с которым были сказаны эти слова,
вместе с использованной им каббалистической фразой — фразой, которую доктор Изард назвал
готов поклясться, что даже в тот момент, когда он был потрясён и сбит с толку, это было известно только ему и отцу Полли, — это произвело на него такое впечатление, что он пошатнулся и посмотрел на говорившего с суеверным страхом и ужасом. Но, заметив злобный огонёк, вспыхнувший в глазах его противника, он снова взял себя в руки и, решительно подойдя к нему, громко заявил:

 «Я повторяю, что вы самозванец». Я не знаю тебя и не знаю твоего имени. Ты говоришь, что ты Эфраим Эрл, но это ложь. Я знал это
слишком хороший человек, чтобы ты могла его обмануть. У тебя нет ни его глаз, ни его
рта, ни его голоса, я уж не говорю о его манерах.

“О, ” раздался голос сзади, “ он похож на Эфраима Эрла. Ты
не можешь сказать, что он не похож на Эфраима Эрла”.

Доктор резко обернулся, но его противник, который, казалось, не нуждался ни в чьей поддержке, кроме собственной дерзости, ответил с насмешливой ухмылкой:

«Неважно, как я выгляжу. Он говорит, что его не обманут мои глаза,
мой рот или мой голос. Это хорошо. Это похоже на человека, который уверен в себе».
о себе. Но друзья, — тут его голос повысился, и угроза, которую он до сих пор сдерживал, стала заметна в его пристальном взгляде, — его могут ввести в заблуждение собственные предрассудки. Доктор Айзард не хочет меня знать, потому что он был лечащим врачом Хулды Эрл, а её смерть, как вы все знаете, была очень внезапной и _очень странной_».

Каким бы ядовитым ни было это замечание, оно было мастерским ходом и принесло своему
дерзкому автору победу в деле, за которое он боролся. Доктор,
разгорячившийся добела, покраснел, как будто
кровеносный сосуд в его мозгу был готов лопнуть, и он, отступив назад, медленно отступил
из-под пристального и открыто торжествующего взгляда собеседника. Не
пока он дошел до окраины толпу, он приходить в себя, и
затем он остановился только достаточно долго, чтобы плакать в толкотне и в замешательстве
толпу он только что покинул:

“Он выглядит как бомж, и он говорит, как злодей. Будьте осторожны
кредит ему давать, и, прежде всего, _look после Полли Earle_.”






 ХІІ.

 ДОМА.


Было уже почти восемь часов, и доктор Айзард шагал по
деревенским улицам, никого не видя и не слыша, хотя их было несколько
человек почтительно обратился к нему, сумерки сгустились так быстро, что
было совсем темно, когда он миновал церковь и свернул на большую дорогу
к своему дому.

Было темно и холодно, иначе с чего бы такому сильному мужчине, как он
дрожать? Так темно, что памятники над стеной были едва различимы
и ему пришлось нащупать калитку, которую он обычно находил без труда
. Но когда его рука наконец коснулась ее, и он машинально
подняв щеколду, он не сразу прошел внутрь, а помедлил.
с нерешительностью труса, испытывающего трудности, как казалось, в том, чтобы
пройти по унылому пути, лежащему перед ним, к не менее унылой двери за ним.
и одиночество, которое там его ожидало.

Но наконец он миновал калитку и ощупью побрел по тропинке
к своему дому, хотя и замедляя шаги и часто останавливаясь.
Ужас сквозил в каждом его движении, и когда он остановился, то лишь для того, чтобы ухватиться
за стену сбоку от себя одной рукой, а другую выставить перед собой
как будто для того, чтобы отразить какую-то угрожающую опасность или предотвратить что-то ожидаемое
продвигаться. В таком положении он становился неподвижным, и проходило несколько
минут, прежде чем он снова спотыкался. Наконец он добрался до своей
двери и, с трудом отперев ее, бросился в дом,
вздрогнув и издав невольный крик, когда ветви раскачивающейся
лозы облепили его.

Устыдившись своей слабости, потому что вскоре он увидел, кто схватил его за
руку, он глубоко вздохнул и попытался захлопнуть дверь. Но она не поддавалась.
закрываться. Какое-то препятствие, без сомнения, тривиальное, вмешалось, чтобы остановить
это, и он, находясь в возбужденном состоянии, толкнул его с выражением ужаса на лице,
пока его сила покорила и он закрыл и запер дверь.

Он был весь дрожу, когда он достиг этого, и ощупью
стул он сел в него, тяжело дыша. Но не успел он занял свое место
чем затемнить стекла в окне, ударил его взгляд, и ограничивающий его
ноги он использовал тени, как будто он хотел отгородиться от всего мира из
его вид, и хоронить-Ярд в первую очередь.

Оказавшись совершенно один и в кромешной темноте, он постоял несколько минут.
глубоко дыша и проклиная собственные страхи и малодушие. Затем он
зажег свет и, успокоенный видом знакомого интерьера, сел
за свой стол и попытался подумать. Но хотя он был человеком больших
интеллектуальных способностей, ему, казалось, было трудно сосредоточиться на своих мыслях
или даже сохранять спокойствие. Непроизвольная дрожь сотрясала его тело, и
время от времени он со страхом поглядывал на дверь, как будто боялся
увидеть, что она откроется и впустит какого-нибудь призрачного посетителя.

Внезапно он вскочил на ноги, подошел к зеркалу и оглядел себя.
Очевидно, результат не был обнадеживающим, потому что он издал восклицание
В смятении он вернулся к столу, взял книгу и попытался читать.
 Но попытка оказалась тщетной.  С тихим криком он отбросил книгу и, поднявшись на ноги, начал говорить, произнося тихие и страшные слова, от которых, казалось, он сам отшатывался, но не мог их остановить.  Имя Эфраима Эрла часто звучало в этих словах, и всегда с его новым коротким смехом, который было так ужасно слышать. И
однажды он произнёс другое имя, но так тихо, что только по
слезам, которые хлынули из его глаз, можно было понять, что это было
затронув самые глубокие струны его натуры.

Часы, которые в ту ночь сильно отставали, наконец пробили одиннадцать, и
этот звук, казалось, разбудил его, потому что он взглянул на свою кровать. Но это было
только для того, чтобы воскликнуть “Невозможно!” и окинуть затравленным взглядом комнату, которая
казалась ему тюрьмой.

Наконец он ухватился за зеленую дверь и начал дергать за засовы.
крепления. Не заботясь о результатах своих усилий, он сбросил маленького языческого бога с пьедестала, так что тот с грохотом упал на пол и разлетелся на мелкие кусочки у его ног. Но он не обратил на это внимания. Безрассудно он
Распахнув дверь, он безрассудно шагнул в пространство за ней. Но, оказавшись за пределами комнаты, в другой атмосфере, не населённой его воображением, он, казалось, успокоился и, окинув взглядом узкий коридор, в котором оказался, и крошечную винтовую лестницу, поднимающуюся справа от него, вернулся в кабинет и взял лампу. Поднявшись с ним по узкой лестнице, он
поставил его в коридоре наверху и, не глядя ни направо, ни налево,
почти не замечая запустения этих полуночных коридоров, начал
зашагал по комнате взад и вперед, с беспокойным, неровным протектора, далеко
снят со своего привычного медленно и горделивая походка.

Ранним утром он был по-прежнему ходить туда.






 ХІІІ.

 ТЕСТ.


“О, Кларк, подожди, сейчас придет доктор”.
Говорила Полли. Она дошла до церкви в поисках доктора.
Изард только что увидел, как он выходит из своих ворот.

«У него в руках сумка, он собирается в одно из своих путешествий».

— Нет, нет, — запротестовала она, — я не могу этого принять. — И, бросившись вперёд, она перехватила доктора, когда тот уже собирался сесть в свой экипаж. — О доктор, вы не уйдёте; вы не оставите меня наедине с этой ужасной бедой; не уходите, умоляю вас! Доктор, который в своём раздумье не заметил её приближения, вздрогнул от звука её голоса и, повернувшись, увидел её измождённое лицо.

“Почему?” - воскликнула она, отступая назад. “Вы сами больны”.

“Нет”, - коротко ответил он, выпрямляясь в своей прежней сдержанной
манере. “Я почти не спал прошлой ночью, но я не болен. Что делать
ты хочешь, Полли?

“О, разве ты не знаешь, чего я хочу? Из всего города только ты назвала его
самозванцем! Затем я пришел, чтобы моя единственная надежда; говорить, разговаривать, он не
мой отец?”

Доктор искоса взглянул на Кларк, которая оставалась на
заднем плане, взял девушку за руку и отвел ее на несколько шагов
в сторону. Но это, казалось, было непроизвольным движением с его стороны, потому что он
вскоре вернул ее в пределах слышимости ее любовника.

“Мне он не кажется Эфраимом Эрлом”, - говорил он. “У него нет
ни его глаз, ни голоса, которые кажутся знакомыми. Я не понимаю, почему никто
— Он признает его.

— Но они ничего не могут с этим поделать. Он знает всех и вся. Я… я думал, что у вас есть какая-то веская причина, доктор Айзард, что-то, что позволило бы мне легко опровергнуть его заявления.

— Вы… — Бессонная ночь, казалось, произвела на доктора странное впечатление, потому что он запинался, говоря, — он, который всегда был таким холодным и точным. — Вы думали… — начал он, но тут же разразился своим новым, странным смехом и, подтолкнув Полли к её возлюбленному, обратился с вопросами к нему. — Этот человек, — спросил он, — претендует на имя Эрлов и их права?

Кларк, который всегда был благоразумным в присутствии доктора Айзарда,
что-то неосязаемое, но положительное, действовавшее как барьер между ними,
и всё же, как ни странно, уважавший доктора, собрался с духом и
ответил с уважением, которое он действительно испытывал.

«Да, — сказал он, но с некоторой сдержанностью, — это, пожалуй, лучший повод
поверить ему. Он обещает не приставать к Полли и не предъявлять к ней никаких требований,
пока она сама не осознает свой долг».

Хмурое выражение на лице доктора стало ещё более мрачным.

«Значит, он глубоко погрузился в это дело», — сказал он и на мгновение замолчал.

“Если он самозванец, то да”, - согласился Кларк. “но адвокат Крауз, который
разговаривал с ним полчаса прошлой ночью, сразу принял его, и поэтому
это сделал мистер Сазерленд. ” Мистер Сазерленд был баптистским священником.

“ Дураки! ” пробормотал доктор, скорее в гневе, чем в изумлении. “ Неужели
весь город впал в маразм?

Кларк, которая, казалось, была удивлена горячностью доктора, тихо
заметила:

“Вы были лучшим другом мистера Эрла. Если вы скажете, что этот человек - не он,
конечно, многие захотят вас выслушать.

Но доктор, вернув себе обычное выражение лица, отказался отвечать на
это предложение, в которых лицо Полли стало очень бледным, и она схватила
его с мольбою руки, говоря, как она это сделала:

“Я больше не могу терпеть эту неопределенность, я не могу вынести мысли есть какие
вопрос по этому поводу. Если он мой отец, я обязан ему всем; если
он не ... ”

“Полли”, — доктор говорил холодно, но без злобы, “выходи замуж за Кларка, поезжай
с ним в Кливленд, где ему обещают хорошее положение, и
предоставьте этому отъявленному претенденту самому отстаивать свои права. Он не будет
призываем их давно, когда он обнаруживает, что деньги исчезли, к которой он стремится.”

“Вы приказываете мне это сделать? Тогда вы знаете, что он не мой отец”.

Но доктор вместо того, чтобы ответить решительным "да", которого она
ожидала, отвел взгляд в сторону и небрежно пробормотал:

“Я уже говорил, что я не видел сходство в нем с человеком, которого я знал. От
конечно, мое решение было поспешным, наша беседа была короткой и я
трудясь под удар его внешний вид. Но если все остальные в городе признают в нём Эфраима Эрла, то я должен признать, что моё мнение было искажено удивлением и негодованием, которые я испытал из-за того, что посчитал грубой самонадеянностью».

“Значит, ты не знаешь”, - промолвила бедняжка Полли, ее голова опускалась все ниже и
ниже на грудь.

“Нет”, - крикнул доктор, резко обернувшись при этом слове и двинувшись еще раз
к коляске.

Но при этом движении она прыгнула вперед и снова попыталась задержать его.

“Но тебе не пойти и оставить меня в этой ужасной неопределенности,” она
умолял. “Ты будешь жить и еще раз поговорить с этим человеком и рестораны
себе и мне, что он действительно мой отец.”

Но суровая линия, в которую превратились губы доктора, убедила ее, что
в этом отношении его не следует трогать; и напуганный, благоговейный страх перед
увидев перед собой перспективу, она повернулась к Кларк и закричала:

“Забери меня домой, верни меня к своей матери; она единственный человек, который
может дать мне хоть какое-то утешение”.

Доктор, медленно направлявшийся к голове своей лошади, оглянулся.

“Значит, вам не нравится мой совет”, - улыбнулся он.

Она уставилась на него, вспомнила, что он сказал, и с негодованием ответила:

“Если этот бедный, жалкий человек со злыми глазами мой отец — а я бы никогда в этом не усомнился
если бы ты не объявил его самозванцем перед всеми
горожане — тогда я была бы трусихой, бросив его и попытав счастья.
там, где он не сможет последовать за мной.”

“Даже если он такой порочный, как показывает его внешность?”

“Да, да, даже если он порочный. Кто может сказать, что послужило причиной этого?"
”порочность".

Доктор, возившийся с уздечкой, остановился и, казалось, задумался.

“Вы когда-нибудь видели портрет вашего отца, висящий в старом коттедже?”

“Да, я видел его вчера”.

“У этого был злой вид?”

“Я не думаю, что это было хорошо”. Это было сказано очень тихо, но заставило
доктора вздрогнуть.

“Нет?” - воскликнул он.

“Это заставило меня чувствовать себя немного неприятно, как будто что-то я не мог ни
понимать, ни сочувствовать встретил меня улыбкой отца. Он сделал
он стал более отстраненным и подготовил меня к бессердечной фигуре человека, который
в следующие несколько минут назвал меня своей дочерью ”.

“Странно!”, выпущенные из уст, и его лицо, которое было
тяжело читать из первых, становилась все более и более непостижимой.

“Моя мать, которая столь же мудра, сколь и нежна, советует Полли уступить
коттедж своему отцу, но не жить в нем с ним до тех пор, пока его
характер не станет лучше понятен и его намерения не станут очевидными”.

“ Значит, твоя мать видит этого человека в том же свете, что и другие?

“Она, безусловно, считает его Эфраимом Эрлом. Для
нее неестественно думать иначе в сложившихся обстоятельствах”.

“Я действительно одинок”, - сказал доктор.

“Когда я рассказала ей, ” продолжала Кларк, “ что вы сказали, она выглядела пораженной
но она ничего не сказала, чтобы показать, что изменила свое мнение. Я не
думаю, что хоть один был действительно зависит от вашего слова”.

Что-то в тоне, каким это было сказано где показал себя Кларк
стоял. Горькая усмешка пересекла врача губ, и он, казалось, больше, чем
когда-нибудь хотелось, чтобы ушел.

“Меня не будет, ” сказал он, “ несколько дней. Когда я вернусь, я надеюсь, что
увижу, что все улажено”.

“Я ненавижу его”, - сорвалось с губ Полли. “Я в ужасе от своих мыслей о нем"
но в глубине души я знаю, что он мой отец, и я
попытаюсь выполнить свой долг по отношению к нему; не так ли, Кларк?”

Кларк, который чувствовал себя почти лишним в этой сцене, ухватился за возможность, которую ему дала эта просьба, и нежно взял её за руку.

«Мы постараемся выполнить свой долг, — поправил он себя, — молясь о том, чтобы Провидение помогло нам».

И доктор, взглянув на них обоих, запрыгнул в свой экипаж и
уже отъезжали, когда он встал и бросил Полли это последнее слово в виде
отеческого совета:

“Он претендент; ты единственная, кто владеет. Пусть докажет
сам человек, он сам себя называет.”

Кларк, опуская Полли за руку, побежал за врачом.

“Подождите! в один момент”, - крикнул он. “Что вы называете доказательством? Вы, кто знал его
так хорошо в прошлом, скажите нам, как убедиться, что его заявления
не ложны ”.

Доктор, остановив свою лошадь, на мгновение остановился в глубоком раздумье.

“Попросите его, - сказал он наконец, - показать вам медаль, врученную ему королем.
Французское правительство. Поскольку его никогда не находили в его доме и поскольку
было бесполезно собирать деньги, он, если это Эфраим Эрл, должен
быть в состоянии предъявить его. Пока он этого не сделает, я советую вам
сомневаться в нём и, прежде всего, держать эту невинную и восторженную
девушку подальше от его лап».

И с улыбкой, которую не смог бы понять, а тем более объяснить даже Кларк, доктор пришпорил лошадь и скрылся за поворотом, направляясь к станции.






 XIV.

 ГРЕЙС.


 Доктор не вернулся ни через несколько дней, ни через несколько недель. Прошло два месяца, прежде чем его ворота скрипнули на петлях и по городу разнеслась весть: «Доктор Айзард вернулся!»

 Он прибыл в Гамильтон с наступлением ночи и сразу же отправился в свой кабинет. В его поведении не было и тени той нерешительности, которая проявилась при его последнем
входе в комнату, и когда он случайно взглянул в зеркало во время своих
быстрых перемещений по комнате, то с удовлетворением отметил, что спокоен.
на его лице снова появилось спокойное и сдержанное выражение.

«Я выиграл битву, — тихо сказал он себе, — и теперь мне предстоит столкнуться с новым порядком вещей!»

Он оглядел комнату, привёл в порядок кое-какие вещи и вышел на зелёную лужайку перед дверью. Посмотрев направо и налево и не увидев никого ни на дороге, ни в полях за кладбищем, он
прошёл прямо к памятнику матери Полли и сурово, решительно
осмотрел его. Затем он взглянул на могилу, которую он затенял,
и обнаружения бродячих листов, лежащих на его территории, он поднял ее и бросил
ее в сторону, с предложением той странной улыбкой, которая в последнее время так
часто изменен, его красивые черты. После чего он побродил по
церковному двору, возвращаясь к своей двери другой тропинкой. Холод
начала сентября коснулся многих деревьев вокруг, и в пейзаже было
что-то похожее на уныние. Но он, казалось, не заметил этого
вошел и сел за свой стол со своим прежним
сосредоточенным и целеустремленным видом.

Наступил вечер, а с ним несколько пациентов; кто по нужде, кто из
любопытство. Для обоих видов он слушал с равным спокойствием, предписывающие
для их действительных или воображаемых жалобы и увидев их однажды
двери. В десять часов даже эти не показывался, и
будучи усталым, он собирался обратить его тени и запирает дверь, когда есть
раздался низкий стук в последнем так робко и так колебался персонажа
что вид лица его изменился, и он ждал еще стучать, прежде чем
произнося его так и называют острые повестку для входа.

Это произошло с минутной задержкой и под влиянием какого-то импульса, трудного для понимания.
чтобы самому все объяснить, он подошел к двери и поспешно открыл ее. А
высокий, сильно завуалированная фигура, одетая в но траур, стояли перед ним, в
взгляд, который он отшатнулся, с трудом веря своим глазам.

— Грейс! — воскликнул он. — Грейс! — и протянул руки с непроизвольным движением, которого, казалось, в следующий миг устыдился, потому что, внезапно изменившись в лице, стал церемонным и, приветствуя гостя низким поклоном, с механической вежливостью пододвинул стул и, заикаясь от волнения, пробормотал:

“Вы больны! Или ваш сын! Какая беда угрожает вам или вы не были
быть здесь”.

“Мой сын, ну, а я—как обычно”, - ответил наступающим
дама, взяв стул, он предложил ей хоть и не без некоторых
колебаний. “Кларк с лошадьми впереди, и я рискнул — в
этот поздний час - навестить тебя, потому что я знал, что ты никогда не придешь ко мне,
даже если бы я послал за тобой, Освальд”.

Тон, настрой, весь аспект сладкий, но достойно
женщина перед ним, казалось, пробудить почти неконтролируемыми эмоциями в
— доктор. Он наклонился к ней и сказал тоном, который, казалось, произвёл на неё соответствующее впечатление: «Вы ошибаетесь, Грейс. Одно ваше слово привело бы меня в любое время; то есть, если бы я мог быть вам чем-то полезен. Я никогда не переставал любить вас, — он отшатнулся, но быстро пришёл в себя, — и никогда не перестану».

 «Я вас не понимаю», — возразила миссис Анвин, привстав. — Я не
приходила… я не ожидала… — волнение помешало ей продолжить.

 — Я сам себя не понимаю! — воскликнул он, отходя на шаг. — Я
Я никогда больше не думала, что скажу вам такие слова. Простите меня, Грейс; вам
придётся простить мне множество ошибок; добавьте ещё одну
проявленную вами терпимость к моему списку и сделайте меня ещё
большим вашим должником. Она опустила голову и, снова
сев, казалось, пыталась взять себя в руки.

«Я пришла ради Кларка», — пробормотала она.

«Я мог бы догадаться», — воскликнул доктор.

«Он не стал бы говорить за себя, а Полли, милая девочка,
была настолько потрясена событиями последних двух месяцев, что больше не
она больше не знает своего долга. Кроме того, она, кажется, боится снова заговорить с тобой.;
говорит, что ты пугаешь ее и что ты больше не любишь ее.

“Я никогда не любил ее”, - пробормотал он, но так низко, слова были не
повезли в уши друга.

“Вы научились в ваше отсутствие то, что произошло здесь, в
Гамильтон?” - спросила она.

Придя в себя, поскольку его мысли, очевидно, были не о предмете, который она затронула.
он сел рядом с ней и приготовился слушать, но
встретившись с ее мягкими глазами, сияющими сквозь тяжелый креп, который был на ней надет, он сказал
с легким призывным жестом:

“ Дай мне увидеть твое лицо, Грейс, прежде чем я попытаюсь ответить. Я не
осмеливался взглянуть на это четырнадцать лет, но теперь, когда рухнули некоторые из
барьеров, которые неумолимо разделяли нас, я, несомненно, могу получить
радость снова видеть твои черты, даже если они не выражают ничего, кроме
недоверия и враждебности по отношению ко мне ”.

Она колебалась, и его лицо побледнело от борьбы чувств,
затем ее тонкая белая рука поднялась, и, прежде чем он успел осознать это,
они сели лицом к лицу.

“ О Грейс, - прошептал он, “ та же самая! всегда та же самая; единственная женщина во всем
весь мир для меня! Но я не буду тебя расстраивать. Другие немощи лежат ближе
ваше сердце, чем я мог надеяться, чтобы собраться, и я не знаю, как я
было бы это иначе, если бы мог. Продолжить ваши вопросы. Они
были в ссылку на Кларк, Я верю”.

“Нет, я только спросил, Если ты держал себя, знакомы с тем, что было
происходит в Гамильтон пор, как ты ушла. Вы знали, что Эфраим Эрл снова поселился в старом доме и что Полли стремительно теряет своё состояние из-за его ненасытных требований денег?

 «Нет!» Он вскочил на ноги, и весь его вид выражал беспокойство и
гнев. “Я сказал ей, чтобы она заставила этого парня представить ей доказательство, безошибочное
доказательство того, что он действительно был блестящим изобретателем, славой которого мы все гордимся".
"Мы все гордимся”.

“ И он снабдил его, Освальд. Ты имеешь в виду медаль, которую он получил из
Франции, не так ли? Что ж, он хранил его среди своих сокровищ в пещере, и
однажды он показал его ей. По его словам, это была единственная вещь, с
которой он никогда не расставался за всю свою авантюрную карьеру.”

“Ты спишь! у него никогда не было _ этого_! Не могло быть _ этого_! Это
был какой-то обман, который он применил к вам! - воскликнул доктор в ужасе.
дрожа.

Но она покачала своей прелестной головкой, не менее прекрасной оттого, что ее локоны
посеребрились на лбу, и ответила: “Это была та самая
медаль, которую мы видели в юности, с французским гербом и надписью на ней.
Доктор Сазерленд осмотрел его, и мистер Крауз говорит, что хорошо его помнит.
Кроме того, на нем было выгравировано его имя и год выпуска.

Доктор, которому ее слова показались чем-то вроде ночного кошмара,
опустился в кресло и уставился на нее с таким ужасом, что она
будь он кем-то другим, а не Освальдом , отшатнулся бы от него в смятении
Изард, которого так долго любили и с которым так долго и страстно мирились,
несмотря на его загадочные слова и поразительные противоречия в поведении,


«Вы не знаете, почему это меня удивляет», — воскликнул он и понурил голову. «Я был так уверен, — добавил он чуть слышно, — что это какой-то самозванец, а не Эфраим Эрл».

— Я знаю, — продолжила она через мгновение, как только подумала, что он может понять её слова, — что вы не поверили его заявлениям и отказались признать его отцом Полли. Но я и не подозревала, что вы так глубоко переживаете по этому поводу, иначе я бы давно вам написала. Вы
есть некоторые поводы для сомнения, Освальд; ибо я вижу, что ваш
убеждения не изменил этим открытием. Что это? Я готов
Слушай, если никого нет, ибо он страдает жизнь Полли и по
же время разрушая мой сын Надежды.”

“Я сказал — я поклялся Полли, что у меня не было причин”, - мрачно заявил он.
опустив глаза и сразу заняв оборонительную позицию.

Но она с бесконечным тактом и улыбкой, которой он не мог не ответить, тихо сказала:
— Я тоже это знаю, но я лучше знакома с вами, чем она, и я уверена, что у вас были причины хранить
правда от Полли, которая ко мне неприменима. Нет ли здесь чего-то,
связанного с теми старыми днями — чего-то, возможно, известного только вам,
что объяснило бы ваш ужас перед притязаниями этого человека и помогло бы ей
возможно, разрешить ее дилемму? Ты боишься довериться мне, когда
возможно, поступив так, ты сделала бы счастливыми двух невинных людей?

“Я не могу говорить об этом”, - ответил он почти с яростью.
— Эфраим Эрл и я… — Он вздрогнул, схватил её за руку и повернул бледное лицо к двери. — Тише! — прошептал он и приложил ухо к двери.
послушай. Она смотрела на него с ужасом и изумлением, но он вскоре успокоился.
откинулся назад и, махнув рукой, тихо заметил:

“Ветви теряют листья и лозы иногда крана против
окна, как человеческие пальцы. Ты хочешь сказать ... ”

“Вы говорили, что Ефрем Эрл и ты ... ”

Но его отсутствующий взгляд показывал, что он ничего не понял и не последовал за ней.
 “ Разве вы не были хорошими друзьями? ” спросила она.

“О, да, О, да”, - поспешно ответил; “слишком хорошие друзья для меня, чтобы быть
сейчас ошибаются”.

“ Значит, только по его внешности вы заключаете, что он
самозванец?

Доктор не ответил, и она, казалось, совершенно не в силах пошевелиться, сидела.
с минуту молча созерцала его отвернутое лицо.

“Я знаю, вы недолго разговаривали с ним. Я и не пытался этого сделать,
и все же, несмотря на мнение всех, кроме вашего собственного, я пришел к тому же самому
выводу, что и вы, ” он не отец Полли.

Губы доктора шевельнулись, но с них не сорвалось ни слова.

— Вот почему я настаиваю на своём; вот почему я здесь, чтобы молиться и
умолять вас спасти Полли и моего сына. _Докажите, что этот человек — злодей_, и заставьте его отказаться от владения Эрлами до того, как
— Деньги Полли все потрачены!

— Значит, дело в деньгах? — спросил доктор. — Прошло два месяца, и вы боитесь, что он потратит двадцать тысяч долларов!

— Он уже потратил десять из них, а остальные…

— Потратил десять тысяч долларов!

— Да, на старые карточные долги, неотложные дела, которые Полли не могла оставить без стыда.

— Несчастная! — сорвалось с губ доктора. — Неужели некому было посоветовать ей, запретить…

 — Вас не было, и Кларк боялась показаться корыстной. Я думаю, что тайный страх девушки перед отцом и отсутствие дочерней привязанности
заставил ее с такой готовностью уступить его требованиям денег ”.

Единственным ответом доктора было невнятное слово.

“И это еще не все. Карьера Кларка находится под угрозой, и
перспектива осуществления им своих планов практически исчезла. Мистер Эрл — я его так
называл - без колебаний заявляет, что к следующему октябрю у него должно быть на пять тысяч
долларов больше. Если Полли согласится с этим требованием, а я соглашусь
не думаю, что мы сможем повлиять на нее, чтобы она отказала ему, Кларку придется отказаться
от всех надежд стать сотрудником кливлендской фирмы, поскольку он никогда не
взять ее последние пять тысяч, даже если она призывает его к нему на колени”.

“Это отвратительная, невиданная!”, возмущался доктор, поднимаясь и шагая
номер. “Но я ничего не могу сделать, ничего не могу доказать. Его приняли как
Эфраима Эрла, и он слишком прочно закрепился на своем посту, чтобы я мог
выгнать его ”.

Абсолютизм, с которым это было сказано, сделал его слова окончательными; и она
медленно поднялась.

“И я тоже потерпела неудачу”, - воскликнула она; но, увидев его лицо и заметив
тоскующий взгляд, которым он смотрел на нее, она собралась с духом.
он снова набрался смелости и, наконец, сказал: “Они сказали мне — я слышал — что
этот человек на прощание сделал вам какие-то странные угрозы. Не поэтому ли вы не хотите вмешиваться или открыто высказывать своё мнение о нём?

 Доктор улыбнулся, но в его улыбке не было ответа, и она решительно продолжила: «Такие угрозы, Освальд, бесполезны. Никто, кто менее чувствителен, чем вы, не обратил бы на них внимания. Вы выше чьих-либо нападок, даже по такому старому обвинению».

— Мужчины поверят во что угодно, — пробормотал он.

 — Но в это они не поверят. Разве мы не знаем, как преданно вы ухаживали за миссис Эрл во время её последней болезни и как умело вы
выставлено напоказ? Я хорошо это помню, если остальные жители города не помнят, и
я говорю, что вам не нужно бояться того, что этот человек может выдвинуть против вас. Его
влияние в городе не заходит так далеко».

 Но доктор с невыразимой печалью решительно ответил: «Я не могу
сделать этого человека своим врагом; у него слишком ядовитый язык». И она, глядя на него, поняла, что судьба Полли предрешена, как и судьба её сына, и начала медленно опускать вуаль.

Но он, заметив это движение, хотя, казалось, не замечал многих других, которые она совершала, повернулся к ней с таким умоляющим взглядом, что
она запнулась и уронила руку в глубоком волнении.

“ Грейс, ” взмолился он, “ Грейс, я не могу отпустить тебя, не сказав одного доброго слова.
чтобы сделать одиночество, которое воцарится в этой комнате после твоего ухода.
менее невыносимым. Ты не доверяешь мне.

“ Этот визит сюда похож на недоверие? ” мягко спросила она.

“ И ты ненавидишь меня! Но...

“Неужели я выгляжу так, будто ненавижу тебя?” - снова вмешалась она, на этот раз с
ангельским выражением в печальных, но красивых глазах.

“Ах, Грейс”, - воскликнул он со страстью, накопленной за дюжину лет, вырвавшейся наружу одним неконтролируемым потоком.
“Ты не можешь любить меня, только не после всех этих
годы. Когда мы расстались...

“ По чьему наущению, Освальд?

“ По моему, по моему, я это знаю. Не упрекайте меня, что я мог
не сделал по-другому.—Я думал, мне приснилось, что он был почти
как много боли на вашей стороне, как и моя. Но ты вышла замуж, Грейс, очень женат
в ближайшее время”.

“Еще с чьей подачи?”

“Опять у меня. Я не осмеливался лишать тебя любого комфорта, который могла бы уготовить тебе жизнь
и годы, которые ты провела в счастье
и почести, должно быть, стерли некоторые следы той любви, которая
связал наши жизни вместе пятнадцать лет назад.

“ Освальд, мистер Анвин был хорошим мужем, а Кларк всегда был мне как родной сын.
но...

“ О, ” вмешался доктор, отступая перед красотой ее лица.
“ только не говорите мне, что сердце женщины, как и у мужчины, может быть
тайный склеп живой страсти на протяжении пятнадцати лет. Я не мог вынести
знаете, что! Борьба, которую я вела четырнадцать лет назад я не
сила, чтобы вести сейчас. Нет! нет! женщина моей мечты, самое дорогое для моего сердца чувство
любила когда-то, любила сейчас, любила всегда! скажи мне что угодно, только не
_ это_, — скажи мне даже, что ты ненавидишь меня.”

Ее глаза, которые опустились раньше его, внезапно наполнились слезами, и она
бросилась к двери, словно ища защиты.

“О, я должна идти”, - воскликнула она. “Кларк ждет; это неразумно;
мне не подобает быть здесь”. Но доктор, в которого вошло огненное сияние
, оказался рядом с ней прежде, чем она успела переступить порог. “Нет,
нет, - взмолился он, - не раньше, чем ты произнесешь одно слово, один намек на
старую историю; одно заверение — Ах, теперь я умоляю именно об этом, о
существование которого я осудил несколько минут назад! Это показывает, как
Я неуравновешенный. Да, да, ты можешь уйти; но, Грейс, если ты когда-нибудь
сомневалась в том, что я люблю тебя, послушай это признание. С тех пор
дня, как мы расстались, расстались обязательно, четырнадцать лет назад, я никогда не позволял
неделю ехать до этих последних те, в течение которых я был от
Гамильтон, что я не трачу две ночи в неделю на то, чтобы думать о тебе
и наблюдать за тобой.

“ Наблюдаешь за мной!

«Дважды в неделю на протяжении четырнадцати лет я по часу сидел в западном окне миссис
Фэннинг, выходящем на ваши сады. Оттуда, никем не замеченный, я наблюдал за вами, если вам посчастливилось проходить мимо.
сад; а если нет, то запомни дом, в котором ты жила, и человека, который приютил тебя в юности».

«Освальд, — она почувствовала, что должна заговорить, — если… если ты так сильно меня любишь, почему ты прислал мне то жестокое письмо через два дня после нашей помолвки? Почему ты велел мне забыть тебя и выйти замуж за другого, если ты не забыл меня и не хотел, чтобы я отпустила тебя, чтобы ты мог удовлетворить свои желания в другом направлении?»

«Грейс, если бы я мог объясниться сейчас, я бы объяснился тогда. Судьба, которая чаще всего жестока к самым любящим и страстным
сердца, лишил меня привилегии брака, и когда я узнал об этом
”

“Верно, ты никогда не был женат. Жестокий, жестокий! Почему ты не дал мне знать
, что ты всегда будешь жить один ради меня; это сделало бы
для меня возможным жить одним ради тебя ”.

Доктор с любовью всей жизни, горящей в его глазах, покачал на это своей
головой и ответил: “Это показало бы, что я эгоист
эгоист, и я не хотел быть к тебе иначе, как великодушным. Нет, Грейс,
все делалось к лучшему; и это к лучшему, это приветствие и
это второе расставание. Любовь, в которой мы признались сегодня вечером, будет
помогать, а не мешать нам обоим. Но мы встретимся снова, не очень скоро.
я не могу доверять силе, которая так быстро сдалась.
после твоей первой улыбки.

“ Тогда прощай, Освальд, ” пробормотала она. “Она приняла укус от моего
сердце, чтобы знать, что ты не оставил мне выбора”.

И он, пытаясь заговорить, не выдержал, и именно ей пришлось показать
свою силу, мягко оставив его и найдя свой собственный путь к двери.

Но не успел прогреметь ночной взрыв , дувший с кладбища
ему, чем он споткнулся в спешке на порог, и рисовать ее с
бешеный понять, с пути ей было слепо принимать сторону могилы,
вел ее от пути к большой дороге, где Кларк ждал в
какое-то беспокойство на конец пространное интервью. Как врач дал
ее и увидели ее, поступают в ведение сына, - сказал он с захватывающим
акцент не скоро будет забыта ни один из двух, кто слушал
их:

“Испробуйте все средства, и обязательно попросите Полли испробовать все средства, чтобы избавиться
от рабства этого незваного гостя. Если все не удастся, приходите ко мне.
Но не приходи, пока не умрёт последняя надежда».

ЧАСТЬ IV.

ТОПОР И ЛОПАТА.






 XV.

 МАЛЕНЬКИЙ, ХРУПКИЙ ЧЕЛОВЕК.


Прошло два месяца, и первый снег уже белил улицы Гамильтона. На холме Карберри, по которому Кларк Анвин
поднимался ранним вечером, чтобы навестить коттедж Эрлов,

 его ждало важное дело. В его делах назревал кризис, и он был полон решимости раз и навсегда
установить, кто из них беднее.
Деньги Полли должны были быть принесены в жертву растущим требованиям ее отца,
или же ей можно было спокойно позволить следовать своим собственным желаниям и отдать
пять тысяч долларов из них любовнику, будущее состояние которого, казалось, зависело от
зависит от того, будет ли у него эта сумма.

Эфраим Эрл сказал ей чем-то вроде проклятия, что ему следует
ожидать от нее именно эту сумму первого числа месяца, но если это требование
будет удовлетворено, то надежды самого Кларка должны рухнуть, ради его друзей
на заводах в Кливленде быстро проявлялось нетерпение, и мистеру Райту пришлось
всего за два дня до этого он написал, что если требуемая от него сумма не будет
выплачена в течение двух недель, они будут вынуждены прислушаться к
заявлениям некоего капиталиста, который только и ждал, когда Кларк
уйдёт, чтобы поставить на его место своего племянника.

 Кларк Анвин не появлялся в коттедже Эрлов с тех пор, как Эфраим поселился в нём. Полли отказалась туда идти, и он сам не чувствовал себя вправе
вмешиваться в дела человека, который был ему неприятен и которого
он не мог не считать тираном по отношению к милой девушке, чья жизнь
Всё было хорошо, пока не появился этот человек со своими нелепыми
требованиями и ненасытной жаждой денег.

Однако в тот день он получил её разрешение представить её дело
отцу и посмотреть, что можно с ним сделать. Возможно, когда этот отец узнает о её нужде, он поймёт, что не так сильно нуждается в деньгах, как ему казалось. В любом случае, попытка стоила того, чтобы её предпринять, и вот Кларк в эту октябрьскую ночь, несмотря на бурю, отправился на встречу с человеком, которого ненавидел.

 Поднявшись на вершину холма, он услышал шум, доносившийся снизу.
Он услышал смех и пение и, выглянув из-под зонта, увидел, что в разных окнах коттеджа горит яркий свет. Это зрелище поразило его. «Он устраивает одну из своих шахматных и шашечных оргий», — подумал он и решил, что не стоит навязываться в столь неподходящее время. Но воспоминание о матери и Полли,
сидящих вместе в тревожном ожидании хороших результатов его
визита, побудило его продолжить путь. Преодолев отвращение,
он шёл как можно быстрее и вскоре оказался по колено в
снег, который был навален перед дверью коттеджа. Ветер дул
с севера и ударил его ребром, как он поднял руку на
молоток, но хотя она и впилась зубами в его кожу, он остановился на мгновение, чтобы слушать
к окончательной деформации старых Cheeseborough голос, как он пел с редкими
сладость причудливый старая английская баллада.

Когда все закончилось, Кларк постучал. Внезапный звук отодвигаемых стульев по
голому полу возвестил о том, что его зов был услышан, и вскоре он
с удовлетворением увидел, что дверь открылась и появилась фигура мистера Эрла
стоя перед ним. Кларк не стал дожидаться, пока к нему обратятся.

“Я Кларк Анвин”, - объявил он. “Могу ли я получить удовольствие от
нескольких минут беседы с вами?”

“ _few_ минут, ” подчеркнул другой, отступая назад с почти слишком
непринужденным видом гостеприимства. “Я надеюсь, ты не ограничишь себя"
несколькими минутами, мой мальчик; у нас здесь слишком хорошая компания для этого”. И
не дожидаясь возражений со стороны своего более чем неохотного
гостя, он распахнул дверь справа и провел его, сильно
против его воли, в большую гостиную, где Кларк в последний раз стояла с
Полли рядом с ним.

Только что он был полон самых весёлых людей в городе, большинство из которых играли в шашки или шахматы и курили, пока не стемнело. Тем не менее Кларк, бросив на них быстрый взгляд, узнал большинство, если не всех присутствующих: Хортона — по его ругательствам, которые звучали с более или менее добродушным акцентом при каждом его выпаде, а трёх приятелей в углу — по различным приметам, хорошо известным в Гамильтоне, где эти люди считались «тремя негодяями».

Только один человек был совершенно незнаком Кларку, но он едва ли обратил на него внимание, настолько был поглощён своим делом и желанием поговорить с мистером Эрлом наедине.

«Ура! Сюда! Вот и Кларк Анвин!» — раздался голос из глубины дымной завесы. «Принёс с собой флейту? Никто не приходит сюда без какого-нибудь развлечения для компании».

— Сними пальто, к нему прилип снег! Э-э! Ты выстудил комнату, — проворчал старый Чизборо, чью ворчливость никто не принимал близко к сердцу из-за его добродушия.

— Это «Зал Свободы», — прошептал Эрл, всё ещё с тем же назойливым видом, который Кларк заметил в нём у двери. — Садитесь в пальто или без него, как вам больше нравится; мы настаиваем только на одном — прежде чем вы скажете хоть слово, вы должны выпить полный стакан этого обжигающе горячего сидра. Вот вам и дружеская беседа. Потом вы можете делать всё, что захотите.

— Я пришёл не ради удовольствия, а по делу, — вмешался Кларк, отставив бокал в сторону и пристально глядя в лицо человека, от которого во многом зависело его собственное счастье и
это была юная девушка, которую он полюбил всем сердцем.

Эрл, у которого была тайная гордость в своей внешности, которые, теперь
что он был в хорошем физическом состоянии, даже было какое-то широкое
красотой, хорохорились несколько шагов назад и осмотрел Кларк с интересом.

“Вы смотрите, - сказал он, - чтобы увидеть, как я сравниваюсь с той картиной над
вашей головой. Что ж, насколько я понимаю, эта картина, хотя и написана шестнадцать
лет назад, не отдает мне должное. Что ты думаешь?

Кларк, несколько озадаченная, в том числе и улыбкой, сопровождавшей
эти слова, как и сами слова, заставили его на мгновение засомневаться, а затем он смело сказал:

«То, что вы приобрели благодаря жизненному опыту и общению с людьми, вы
потеряли из-за той целеустремлённости, которая придаёт лицу характер
и наполняет все его черты индивидуальностью. В этом лице на стене я
вижу изобретателя, но в вашем лице, каким оно предстаёт передо мной, —

«Ну и что?»

— Центр этой очаровательной компании, — учтиво закончил Кларк.

 Это было сказано с поклоном в сторону всей собравшейся компании.  Эрл рассмеялся,
а один или двое из его окружения нахмурились, но Кларк, не обращая ни на кого внимания, спросил, не
он не мог ни на минуту отлучиться из-за разговора с хозяином в зале.

 Эрл, бросив взгляд в сторону, как показалось Кларку, на невысокого мужчину в углу, чьё лицо было ему незнакомо, покачал головой в ответ на это предложение и выпалил: «Это против правил. Когда Общество «Приветствуем друг друга» собирается вместе, оно действует как единое целое. То, что шепчут в одном углу, должно быть слышно в другом». С
свой бизнес-тогда, вот. У меня секретов нет и едва ли может предположить, что вы
чтобы иметь”.

Если это было призвано пугать Кларк от него не получится. Он
решила рассказать свою историю, и говорить, как ему было велено прямо там и тогда.

“Хорошо,” сказал он, “поскольку вы вынуждаете меня принять в наши
уверенность в себе, я это сделаю. Ваша дочь ... ”

“ А, ” добродушно протянул Эрл, “ значит, она вспомнила, что у нее есть
отец. Вероятно, она передает мне привет. Милая девочка, как мило с ее стороны!
в эту зимнюю ночь!”

“Она передает вам свое почтение”, - откровенно поправила Кларк, “и хочет
знать, настаиваете ли вы на том, чтобы забрать последние несколько долларов, которые у нее есть”.

“О, какой вкус!” - воскликнул отец, несколько смущенный. “Я сделал
думаю, что вы бы лучшее решение, чем обсуждать денежные вопросы в
собрание, как это. Но раз уж вы затронули эту тему, вы
можете сказать моей послушной маленькой девочке, что, поскольку я попросил только такие
суммы, с которыми она вполне в состоянии расстаться, я, безусловно, буду ожидать ее
признать мои права на нее без колебаний и возражений. Вы
ничего больше сказать, мистер Анвин?”

Кларк, чьи глаза забрел на незнакомца в углу, войлок нет
желание выйти из борьбы, неприятно, как эта работа велась. Он
Поэтому он ответил решительным кивком и несколькими словами, произнесёнными шёпотом, что немного уменьшило браваду, с которой хозяин смотрел на него.

 — Вы настаиваете, — заметил этот человек, — несмотря на правила, которые я имел честь вам процитировать? Я не ожидал этого от вас, мистер Анвин; но поскольку, как вы говорите, у вас мало времени и нужно обсудить этот вопрос, что вы посоветуете, джентльмены? Должен ли я прислушаться к мольбам этого чужака — чужака в том, что касается этой встречи, я имею в виду,
а не в том, что касается моих чувств к нему как к отцу, — и нарушить наши правила,
отвести его в другую комнату или рискнуть и покраснеть пару раз из-за
извращённости моей очаровательной маленькой дочери и выслушать его в вашем
добром обществе и, возможно, под вашим столь же добрым и достойным советом?

— Выслушайте его здесь! — вмешался Чизборо, чей разум был слегка затуманен чем-то покрепче сидра.

— Нет, нет, стыд какой! — закричал Эммонс. — Полли — хорошая девочка, и нам не стоит
вмешиваться в её дела. Пусть они поговорят наверху. Я
могу найти здесь что-нибудь, что меня заинтересует.

— Да, да, вот она, игра! Давайте закончим игру! Такие перерывы
этого достаточно, чтобы испортить все приятные расчёты».

«Ты шёл на ферзя».

«Шах и мат в три хода!»

«Эй! Налей-ка мне сначала!»

«Чёрт возьми, если моя трубка не погасла!»

Кларк, который слышал эти возгласы, не обращая на них внимания,
взглянул на Эрла, ожидая его решения, но Эрл смотрел на человека в дальнем углу.

— Что ж, мы поднимемся наверх! — объявил он, развернувшись и
выходя в коридор. Кларк последовал за ним и уже собирался закрыть
за собой дверь, когда между ним и дверью возникла стройная фигура.
Дверь открылась, и незнакомец, которого он заметил ранее, проскользнул в холл.

 — Кто это? — спросил он, заметив, что этот человек явно собирался сопровождать их.

 — Друг, — ответил Эрл, — один из тех преданных друзей, которые ближе, чем братья.

Кларк, удивлённый, посмотрел на худого молодого человека, стоявшего у подножия лестницы, и небрежно заметил: «Я его не знаю». Эрл, пожав плечами, поднялся наверх.

«Возможно, у вас будет такая возможность позже, — сухо заметил он, — а пока постарайтесь сосредоточиться на мне». Они прошли в кабинет изобретателя.
в мастерской, где, как они обнаружили, уже горел свет.

“ Сядьте! ” скомандовал Эрл с некоторой властностью, которую оправдывали его
годы, если не его перспективное отношение к молодому человеку.
Но сам он не сел, как и его друг, который последовал за ним
наверх и который теперь маячил где-то на заднем плане. “
Эммонсу потребуется всего десять минут, чтобы довести до совершенства ‘помощника’, которым он угрожал”,
заметил Эрл, когда они смотрели друг на друга. “Вы можете закончить свое выступление за такое же
короткое время? Потому что я должен быть там до того, как они начнут новую игру ”.

“Мне должно хватить пяти минут”, - ответил Кларк, “но вам может понадобиться еще
больше времени для аргументации. Должен ли я просто изложить, какова наша ситуация в отношении
этих денег, которые вы хотите получить от Полли?”

“Если вы будете так добры!”

“Когда этот человек подслушивает в дверях?”

“Когда этот человек подслушивает в дверях”.

“У Полли нет лишних денег, мистер Эрл. Из оставленных ей двадцати тысяч
вы уже получили десять...

“ В счет моих справедливых долгов, мистер Анвин.

“ За ваши справедливые долги, разумеется, мистер Эрл, но эти долги не были
понесены в ее пользу, и вы никогда не соизволили сообщить
ей, в чем именно они заключались.

“Я бы не стал обременять ее юный разум”.

“Нет, тебе было достаточно обременить ее кошелек”.

“Я бы отягощал ее совесть, если бы не попросил ее о помощи".
”Я бы не стал просить ее о помощи".

“ И теперь, отказываясь лишить ее последней надежды, позволишь ли ты ей
вернуть состояние, которого ты чуть не лишил
ее?

“ Ее надежды? Ее средства? Я думаю, вы говорите от своего имени, сэр.

«Говоря за себя, я говорю и за неё; наши интересы совпадают».

«Вы льстите себе; мисс Эрл ещё не ваша жена».

«Вы встанете между нами?»

— Боже упаси! Я хочу, чтобы Полли, как вы её называете, вышла замуж за того, за кого
захочет, — когда я умру.

 — Или когда вы отнимете у неё все деньги.

 — О, что за выражения! Я удивляюсь, что вы не более деликатны в выражениях,
мистер Анвин. Ваш отец был известен своей утончённостью.

— «Ему не пришлось иметь дело с…» — слово почти сорвалось с языка, но Кларк сдержался, — «с человеком, который мог бросить свою осиротевшую дочь в её юные годы только для того, чтобы ожидать от неё безграничных жертв, когда она достигнет зрелости».

«Я не жду от неё ничего, кроме того, что она с радостью предоставит. У Майды есть гордость — так что
у вас есть. Никто из вас не хотел бы видеть ее отца в тюрьме.

Кларк вскочил на ноги.

“Мы не сажаем сюда людей за долги”, - закричал он.

“Нет, но ты для воровства.”

Слово, намного хуже, чем он был подготовлен, включен Кларк
бледный. Он посмотрел направо и налево и съежился, поймав взгляд
худощавого наблюдателя в коридоре за дверью.

“ Вы, конечно же, не преступник, ” прошептал он. “ Этот человек...

“Неважно, что человек. Наши десять минут быстро летит, и ты не
но, кажется, вижу, что я не могу позволить себе отказаться от своих держись Полли”.

“Вы хотите сказать, что свои долги--”

“ Были понесены частным образом? Конечно, и при обстоятельствах, которые
ставят меня перед дилеммой не очень приятного характера. Если они не все
выплачивается в начале следующего месяца, я буду очень по теме Мой
добросовестная маленькая дочь вынуждена навещать своего отца в тюрьме
. Это позор, но такова человеческая несправедливость.

“ Значит, ты украла?

“ Слишком резкое слово, Кларк. Я занял денег с целью
совершенствования своих экспериментов. Эксперименты провалились, и
деньги — что ж, человек, у которого я их занял, получит их, вот и все.
Он строг в своих взглядах, несмотря на свою долгую выдержку.

“Кто этот человек? Я хотел бы поговорить с ним. Тот парень позади вас
это, конечно, не он?”

“О нет, он всего лишь детектив”.

“Детектив!”

“Кому нравится мой стол и кровать так хорошо он никогда не знает, когда он имел
достаточно либо”.

“Позор!” сорвалось с сжатых губ Кларка, когда его взгляд метнулся сначала к
настороженной, но беспечной фигуре в холле, а затем к высокому,
властный вид человека, который мог смириться со своим унизительным положением.
такой смешанный сарказм и смирение.

“ И вы тот человек, которому французское правительство вручило ее почетный знак
!

— То же самое, Кларк, — постучал он себя по груди.

 — И ты смеешь называть Полли своим ребёнком; смеешь возвращаться в Гамильтон с этим позором на совести,
чтобы превратить её жизнь в ад и…

“Мейда - мое дитя; а что касается этого позора, как вы его называете, то ей будет
достаточно легко избежать его; определенный чек, выписанный на ее банк, и
подписанный ее именем, сделает это ”.

“Я хотел бы быть в этом уверен”, - ответил Кларк, выскакивая обратно в холл.
и столкнувшись лицом к лицу с человеком, который стоял там. “ Если вы
детектив, - сказал он, - то находитесь здесь в интересах человека, которого ограбил мистер
Эрл?

Незначительный молодой человек, никоим образом не смутившись, вежливо улыбнулся, но с
воздух тихим изумлением направлен в основном в сторону Ефремова Эрл.

“Я здесь, безусловно, в интересах ”Браун, Шепард и Ко.", - сказал
он. “Но я не произносил такого слова, как "ограбили", и не произнесу, если только
первого числа месяца не будет доказано, что долг мистера Эрла перед ними не погашен”.

“Понятно. В каком городе ведет бизнес ”Браун, Шепард и Ко."?

“ В Нью-Йорке, сэр.

“ Торговцы, юристы, банкиры или кто еще?

“Банкиры”.

“О, я помню; на Нассау-стрит?”

“Именно так”.

Мистер Эрл, который взял сигару со своего стола, пока происходила эта короткая беседа
, выступил вперед.

“Очень строгая фирма, основательная и не склонная к милосердию, а?”

- Не очень, - улыбнулся мужчина.

“Вы видите!” отчаянно замахал руками Мистер Эрл, обращаясь к Кларк со значительным
улыбка.

Кларк, с внезапным болезненным ощущением того, что все это значило для него,
принял суровый вид.

“Мистер Эрл, - сказал он, - я должен просить, что вы придете сразу и подарок
этот вопрос Полли. Ей следует знать подробности, чтобы она могла судить
пожертвует ли она своим состоянием, чтобы спасти вас от
позора, который вы навлекли на себя.

“Что теперь, когда мой дом полон гостей? Невозможно. Это дело
отложится до завтра. Я спущусь завтра и скажу ей все, что вы пожелаете.
”

“Она не может ждать до завтра. Завтра я должен отправить письмо, которое
решит мое будущее”.

“Это прискорбно; но вы все равно можете отправить свое письмо. Я знаю
каким будет ее решение”.

Кларк чувствовал, что он тоже знал, но не хотел признаваться в этом самому себе.

“Я сказал свое слово”, - заметил он. — Либо ты сегодня вечером дашь ей знать о своём решении,
либо я сам попрошу у неё денег на свои нужды. Она не откажет мне, если я буду настаивать, так же как, вероятно, не откажет и тебе. Так что выбирай. Я возвращаюсь к друзьям внизу.

Эрл, который не ожидал такого уважительного отношения от человека, которого до сих пор считал мальчишкой, взглянул на детектива и, пожав плечами, что было его характерной чертой, приобретённой в других странах, воскликнул несколько приглушённым голосом, в котором осторожность странным образом боролась с его природной бравадой:

«Что ж, мы придём к компромиссу. Я не могу покинуть «Г. Ф. У. М.», но я скажу вам, что я сделаю. Я опишу ситуацию для своей дочери, а вы возьмёте бумагу с собой. Разве это не подойдёт, учитывая обстоятельства, а?

 Кларк, для которого характер этого человека был полной неожиданностью, пробормотал:
поколебавшись, он согласился и поспешил в комнату внизу. Эрл последовал за ним.
Войдя с откровенной шутливостью, разительно контрастирующей с удрученным видом собеседника
, он весело крикнул:

“Ну, я убедил мальчика, отчасти, признаюсь, против его воли, что
несколько тысяч, потраченных на изобретение, которым я сейчас располагаю, принесут
гораздо большее состояние для Мейды, чем то, которое я, возможно, довольно опрометчиво растратил
. Именно так было, когда я совершенствовал свое первое изобретение, разве нет?
ты помнишь? Каждый доллар, который я потратил на это, был мне завиден, и все же видишь
к чему это в конце концов привело”.

“Да, да, но где сейчас все эти деньги?” - спросил старина Чизборо,
покачивая своей седой головой. “Никто здесь никогда не видел ни доллара из них, и я
слышал, как люди говорили, что не верят, что ты когда-либо получал их ”.

“Не могли бы вы довести до самых печальных часов моей жизни?” - спросил Эрл, с
внезапно облака на челе. “ Деньги у меня есть, но— - он остановился, встряхнулся.
Сменил тон на веселый командный. “ Эй, ты!
Начинай новую игру, Эммонс. Я вижу, что твой шах и мат хороши. Мне нужно
написать письмо. Кто поспорит, что я не закончу свои шесть страниц
прежде чем Хейлу удастся посадить трёх человек в королевский ряд?

— Я посажу!

— Тогда выкладывай свой доллар!

— Вот он.

— А вот и мой, с условием. Я напишу письмо _в этой комнате_ и дам Чизборо ещё один шанс на песню, если ты так скажешь.

— Договорились! Стреляй, старик, вот мой первый ход!

«И вот моё первое слово».

 И, к удивлению и отвращению Кларка, Эрл бросился на колени перед столом, взял перо и начал писать. Чизборотон тоненьким, приятным голоском затянул что-то среднее между погребальной песнью и молитвой, а Хортон продолжал ругаться.






 XVI.

 ПИСЬМО.


 Когда Эфраим Эрл поселился в коттедже на холме,
миссис Анвин переехала в маленький домик на боковой улочке в нижней
части города. В уютной гостиной этого дома она теперь сидела с Полли,
ожидая возвращения сына.

Его не было уже пару часов, и миссис Анвин, и Полли с тревогой прислушивались к звуку его шагов на крыльце. Полли, с
Нетерпение юности заставляло её метаться по комнате и постоянно прижиматься лицом к ледяным стёклам окна в тщетной попытке выглянуть наружу. Но миссис Анвин, для которой забота стала постоянным спутником в последние месяцы, довольствовалась тем, что сидела у камина, смотрела на горящие поленья и мечтала о том, чьё лицо никогда не исчезало из её памяти с того рокового вечера, когда она снова увидела его улыбающимся ей, как в дни её ранней юности. Да, она думала о нём, пока Полли болтала о Кларке; думала о прошлом
фраза, которую он произнес ей, а также размышления о смутных сообщениях
, которые приходили к ней изо дня в день, о его возросших странностях и
заметных изменениях, которые можно было наблюдать в его внешности. Ее сердце билось
умоляя о том, чтобы еще раз увидеть его, в то время как ее ухо было якобы повернуто
к Полли, которая попеременно жаловалась на погоду и
задавалась вопросом, что им делать, если ее отец настоит на том, чтобы
деньги, правильные или нет. Внезапно она почувствовала, как две руки обхватили ее за шею, и
очнувшись, посмотрела вниз на Полли, которая в своем беспокойстве
упала перед ней на колени и изучала ее лицо двумя яркими
и очень пытливыми глазами.

“Как ты можешь сидеть спокойно, ” спросила молодая девушка, “ когда так много зависит
от сообщения, которое привезет Кларк?” Миссис Анвин улыбнулась, но не так, как обычно.
молодежь улыбается, то ли в печали, то ли в радости, и Полли, тронутая этой улыбкой
хотя она и не понимала ее, порывисто воскликнула:

“ О, вы такая спокойная, безмятежная! Вы всегда были такой, дорогая миссис Анвин?
Вы никогда не испытывали злости или нетерпения, когда вас заставляли ждать или
что-то шло вам не по вкусу?”

Милое личико под пристальным взглядом Полли на мгновение покраснело.
и терпеливые глаза увлажнились. “У меня были свои проблемы”, - призналась миссис
Анвин: “И иногда я не была с ними так терпелива, как следовало бы.
Но со временем мы учимся терпению, и теперь...”

“ Теперь ты ангел, ” перебила Полли.

“Ах!”, был короткий ответ Миссис Анвин, как она гладила курчавые головы
устраиваясь у нее на коленях.

“Кларк говорит, что, что бы ни случилось, я должна быть храброй”, - лепетала
маленькая девочка с несчастным сердцем из-под этой ласковой руки. “Что
бедность не так ужасна, и что со временем он добьется своего без
от кого-либо. Но, о, миссис Анвин, подумать только, что я могла бы стать для него тем самым толчком, в котором он нуждается, а потом меня кто-то остановит. Миссис Анвин, вы считаете, что ненавидеть — это плохо?

 Вопрос был таким внезапным, а вид поднятой головы девушки с горящими глазами и раскрасневшимися щеками — таким поразительным, что миссис Анвин на мгновение растерялась, не зная, что сказать. Но Полли,
охваченная новой эмоцией, не стала дожидаться ответа.

«Потому что я боюсь, что действительно его ненавижу. Зачем он появился в нашей жизни
именно тогда, когда мы не хотим его; и почему он забирает у нас все, что у нас есть
? Если бы он любил меня, я мог вынести это возможно, но он даже не любовь
мне; а потом—он живет таким образом и тратит свои деньги так
азартно! Вам не кажется, что это неправильно, миссис Анвин, и что я был бы
почти оправдан, если бы не дал ему всего, о чем он просит?

“Я не должен давать ему эти последние пять тысяч, если только он не сможет доказать вам,
что его нужда очень велика. Никто не осудит вас; вы были просто
слишком щедры”.

“Я знаю, знаю, и я уверен, что вы правы, но, несмотря на это,
что-то уверяет меня, что я сделаю именно то, чего он от меня хочет. Я не могу
отказать ему — не знаю почему, возможно, потому, что он мой отец.

Миссис Анвин, на лице которой появилось выражение решимости, когда Полли сказала
это, импульсивно наклонилась и спросила с подчеркнутой настойчивостью: “Значит, ты
чувствуешь — ты наконец действительно чувствуешь, что он твой отец?" У вас нет сомнений;
нет затаенного чувства бунта, как будто вы приносили себя в жертву чужаку
?

Голова Полли опустилась на сцепленные руки, и она, казалось, взвешивала свой ответ
прежде чем ответить; затем она ответила почти сердито
внезапно.

— Я бы хотела почувствовать, что он не тот, за кого себя выдаёт, а тот подлый самозванец, каким его считает доктор Айзард. Но я не могу. Нет, нет, у меня нет такого оправдания моей антипатии к нему.

Миссис Анвин откинулась назад, и её лицо снова приняло мечтательное выражение.

— Тогда я не буду давать вам советов, — сказала она. — Вы должны следовать велению своей совести.

Полли встала и снова подбежала к окну, на этот раз с криком радости. “Он
идет! Кларк идет! Я слышал ворота клик”, и она ограничена
нетерпеливо направился к двери.

Через несколько минут она вернулась со своим возлюбленным; он получил письмо в его
она протянула ему руку, и он посмотрел на нее опечаленными глазами.

“Тебе понадобится мужество, дорогая, чтобы прочитать это”, - сказал он. “ Оно от твоего отца.
и оно очень ясно излагает перед тобой его дело — возможно, даже слишком ясно.
 Твоя оценка его была недалека от истины, Полли. Историю
его прошлой жизни нельзя читать без стыда и унижения ”.

“Я так и знал! Я увидел это на его лице, когда впервые посмотрел на него. Я видел
это раньше. Я видел это на его фотографии. О, Кларк, я содрогаюсь даже от его почерка.
”Должен ли я прочитать это письмо?"

“Я думаю, ты должен; Я думаю, ты должен знать, что нам угрожает, если
ты отказываешь ему в деньгах.

Полли взяла письмо.

“Ты прочел его?” - спросила она.

Но Кларк покачал головой.

“Я знаю, что характер ее содержимого, но я не стал ждать, чтобы прочитать
письмо. Он писал в комнате, полной мужчин, под Пари - ” Кларк замолчал;
почему больно ей эти подробности? “Но какое это имеет значение? Это
факты, которые вы хотите. Прийти, испортить ваше мужество, дорогой; или остаться, дай мне читать
это тебе”.

Она отдала ему письмо, и он прочел ей эти слова:

 ДОРОГАЯ МЕЙДА: Ты хочешь знать, почему я хочу еще пять тысяч
 долларов после того, как я уже получил от вас добрых десять тысяч.
 Что ж, я собираюсь рассказать вам. У меня есть две страсти: одна — к механическим изобретениям, а другая — я должен быть откровенен, иначе это письмо не достигнет своей цели, — к диким и безграничным удовольствиям. Когда я был молод
 У меня не было достаточно денег, чтобы удовлетворить хотя бы один из этих инстинктов, но в тот день, когда я увидел двадцать тысяч долларов у себя в руках, во мне проснулась другая страсть, которую я долго подавлял, и, несмотря на то, что ваша мать умирала в доме, я решил уехать из города
 где меня узнали, как только её достойно похоронили, потому что, как я сказал себе, обладание двадцатью тысячами долларов означает сколотить состояние в Монте-Карло и в то же время безудержно веселиться.

 Но двадцать тысяч долларов не всегда приносят состояние, даже в Монте-Карло.  Я проигрывал, как и выигрывал, и, хотя я хорошо провёл время, как и ожидал, в конце пяти лет я был ненамного богаче, чем  был до того, как усовершенствовал своё первое изобретение. А потом началась
борьба. Хороших моментов становилось всё меньше, и я был вынужден изменить свою
 Я не раз менял имя, переезжая из Франции в Италию, а из Италии в Германию, пытаясь восстановить своё положение, но мне ужасно мешали любовь к роскоши и общение с людьми, которые были достаточно добродушными, но не всегда честными или искренними. Наконец я осознал необходимость действовать. У меня появилась идея, которая крутилась у меня в голове с тех пор, как я усовершенствовал своё первое изобретение, и я понял, что если смогу воплотить её в жизнь, то наверняка выиграю больше, чем заработал
 благодаря моим первым попыткам. Но для этого нужны были деньги — немалые деньги, а у меня их не было. Как же мне было исправить это упущение? Я знал только один способ — играть. Поэтому я начал играть на интерес, то есть на капитал, отказывая себе в этот раз и на время забыв о удовольствиях, которые можно получить за тысячу франков. Я копил, действительно копил, и, как ни странно, разбогател в тот момент, когда поставил перед собой чёткую цель. Я выигрывал и выигрывал, пока у меня не накопилась приличная сумма в кожаной сумке, которую я тайно носил на поясе.
 талия. Но хотя это выглядело хорошо, меня это не удовлетворило. Я хочу
 тысячи и я, но и сотни; поэтому я взял себе партнера, кто не был
 выше трюк или два, и—ну, вы не понимаете эти
 —но дела пошли очень плавно со мной после этого, так
 плавно, что, возможно, я бы позволил себе одну маленькую
 заглянуть в мой старый рай если бы я имел чуть больше доверия
 по моему усмотрению и не боится прелести проживания
 что заглатывает человека, шеи и культур, если бы он сразу погружает голову в
 IT. Так что еще несколько месяцев я оставался непоколебимым и неуклонно рос.
 пока не настал день, когда благодаря невероятному везению я стал
 владельцем той самой суммы, которую, по моим расчетам, нужно было вложить.
 введено в действие мое новое изобретение.

 Я был в Санкт-Петербурге, когда это случилось, и в течение пяти часов я сидел
 в своей чердачной комнате, упиваясь нажитыми деньгами,
 и затыкал уши от каждого звука извне, который призывал меня к
 один короткий час дикого наслаждения я, безусловно, заслужил. Тогда я
 положила деньги обратно в сумку, взяла скромный ужин, который я приготовила
 и отправилась спать с твердым намерением встать пораньше и
 посвятить ранние утренние часы составлению своих первых планов.

 Но в этом сне _ Я забыл основную идею, на которой зиждилось все это
 . Она ушла от меня так же бесследно, как если бы ее стерли
 . Напрасно я напрягал свою память и призывал все силы земли и воздуха
 помочь мне в моей ужасной дилемме. Я знал не больше,
 где разместить линии, которые я годами ясно видел перед собой, чем
 если бы я никогда не задумывалась, что и не видел законченного строительством объекта в
 моим мысленным взором. Успех притупил мой разум, или в долгой борьбе
 со своей второй страстью я утратил контроль над первой. Деньги
 Необходимые для разъяснения идеи были моими, но я потерял идею!
 Ситуация сводила с ума.

 Опасаясь последствий этого неожиданного разочарования для моего
 и без того ослабленного самоконтроля, я побежал к своему партнеру, который в целом был хорошим
 парнем, и умолял его взять и сохранить в течение недели мой
 кожаную сумку с ее ценным содержимым, добавив, что он не должен был
 отдай ее мне, пока семь дней, даже если я должен умолять
 его за это на коленях. Он обещал, и с большим облегчением я покинул его
 для прогулки по улицам. Видите ли, я надеялся воплотить свою идею в жизнь
 до истечения недели. Но, увы, слабость человеческой природы!
 Вместо того, чтобы держать свой ум на работе, все это время я провела в шикарный
 номера увешаны зеркалами, в которых отражалось все прекрасное я
 ему поклонялись. Я слышал музыку, и—Но почему увеличить Виста дальше?
 Не имея никакой цели для своей энергии, я упал, и когда я получил свои деньги
 Вернувшись, я прожил ещё пять лет в безграничной роскоши.

 Когда закончились последние деньги, я заболел.  Теперь я жил в Нью-Йорке под именем Гарольда Дина и снимал комнату в скромном пансионе на Варик-стрит, где была одна добрая женщина, которая заботилась обо мне, не спрашивая, есть ли у меня деньги на проживание.  Я отправил этой женщине пятьдесят долларов из тех денег, что вы мне дали, дорогая.  Простите за отступление. Я просто хотел показать тебе,
что не лишён благодарности. Когда я оправился от своего бреда
 и я снова поднял голову в этом порочном, завораживающем мире.
 мой разум был ясен, как колокол, и я увидел, всего за минуту, машину.
 снова, строка за строкой, действие которой заключалось в преобразовании торговли и создании
 я миллионер. Хотя я был слишком слаб, чтобы сесть, я попросил принести
 карандаш и бумагу и, рискуя прослыть сумасшедшим, нацарапал
 грубый набросок того, что я так долго упускал из виду
 и который я удерживал сейчас на таком неопределенном сроке, что боялся потерять
 его снова, если упущу момент. Это я положила под подушку. Но
 когда я очнулся от сна, который следовал, рисунок пропал,
 уничтожено доброй женщины, которая думала, что ее безумные каракули в
 бредит человек. Но эта потеря не беспокоила меня в то время, потому что
 образ оставался ясным в моем сознании, и я больше не боялся
 потерять его.

 Но у меня снова не было денег, и, уверенный, что в этой стране и в
 моем теперешнем состоянии мне было бы бесполезно искать их по-старому
 , я обдумывал, как добыть их трудом. Причина
 указал только один путь. Попасть в какой-нибудь крупный бизнес или
 банковское учреждение, и, завоевав доверие состоятельных людей, с которыми я таким образом познакомился бы, я мог бы изложить свою идею и заручиться их поддержкой. Но для такого бедняка, как я, это было непросто. Жизнь оставила свой след на моём лице, и у меня не было ни средств, ни друзей. Но у меня было кое-что ещё, что сослужило мне хорошую службу. У меня была смелость и ум, а также здравый деловой инстинкт в отношении цифр. И вот, со временем я добился успеха и был принят в
банковское учреждение «Браун, Шепард и Ко» на Нассау-стрит.

 И снова у меня появился стимул к бережливости. В течение трех месяцев я работал
 ради их благосклонности, а затем ради блага моего кошелька. Это
 последняя фраза не может быть простым для вас, но если учесть
 возможности открыл Банкирский дом, чтобы обогатить человека, привыкшего
 чтобы использовать свой ум,—возможностей намного больше, чем те, которые предоставлены
 по корыстных соображений нескольких капиталистов, с которыми можно в
 мое положение вступает в контакт,—вы можете меня понять легко. К
 концу этого срока у меня было отложено пятнадцать тысяч долларов; и
 компания даже не знала, что понесла какие-либо убытки.
 Что ж, я собирался вернуть им деньги, когда разбогатею, но — удача была не на моей стороне, знаете ли, — однажды ночью вид денег стал для меня невыносимым, и я забыл обо всём в безумном веселье, которое длилось всего неделю.

 Когда всё закончилось и я пришёл в себя, то обнаружил, что снова забыл о важной части своего изобретения и что деньги, которые я всегда носил в старом кошельке на поясе и никогда не упускал из виду, тоже исчезли, оставив меня без средств к существованию
 всё, кроме одежды, которую я носил. Тогда я был в отчаянии и думал о самоубийстве, но я ненавидел кровь и боялся ядов, поэтому медлил, рассчитывая вернуться в банк, как только моя внешность позволит это сделать. Но я так и не вернулся. От какого-то неизвестного мне друга я получил предупреждение, что моё отсутствие вызвало расследование и что моё появление на Нассау-стрит станет сигналом к моему аресту, поэтому я не только держался подальше от той части города, но и покинул его, как только у меня появились на это деньги, и отправился на запад.
 Чикаго и опускался всё ниже и ниже по мере того, как шли недели, пока меня снова не одолела старая болезнь, и я не оказался в больнице, где меня сочли мёртвым. Имя, под которым меня зарегистрировали, было Симеон
 Халлек, но за свою жизнь я сменил их дюжину.

 Окружающие считали меня бродягой, а я сам считал себя пропащим человеком, когда однажды ночью, сам не знаю как, я узнал, моя маленькая дочь, что ты, о существовании которой я почти забыл, не только жива и здорова, но и, вероятно, станешь наследницей довольно
 удача. При этом я набрался смелости, победил свою болезнь и вышел
 из больницы здоровым человеком. Будучи известным как Симеон Халлек,
 теперь мне было необходимо представиться как Эфраим
 Эрл, потерять свою старую личность, прежде чем я приму свою новую, или, скорее, я
 должен сказать, свою настоящую. Как я это сделал, вас не заинтересует, поэтому я
 перейду к тому дню, когда, отрастив бороду на фут, я отважился
 войти в этот город и начал осматриваться, нет ли там каких-нибудь
 место, оставленное для меня в сердцах моих старых друзей или в
 привязанности моего ребенка. Я обнаружил, как и думал — правильно ли я поступил? — что меня
 ждет достойный прием, если я вернусь, и поэтому через положенный
 промежуток времени я снова прибыл в Гамильтон, на этот раз выбритый и подстриженный,
 и смело заявил о своих претензиях и отношении к самому себе.

 Результаты этого действия я пожинаю сегодня, но, хотя я счастлива
 и о мне заботятся, я не в состоянии насладиться ими в полной мере
 преимущества моего положения вытекают из фактов, которые сейчас будут разъяснены, что
 полиция Нью-Йорка проницательнее, чем я думал, и когда я отправился
 в Бостоне, после моей первой поездки в этот город, я столкнулся с
 лицом к лицу с агентом Brown, Shepherd, & Co. Они обнаружили
 мою кражу и пригрозили мне сроком в тюрьме штата. Моя дорогая, я
 знал, что дочь ни с состоянием в двадцать тысяч долларов
 хотелось бы, чтобы ее отец страдают от такого позора, поэтому я сделал
 чистосердечно и поведал ему все мои надежды, и обещал, если
 фирма у меня отняли бы дать мне три месяца свободы я бы
 восстанавливать их каждый пенни, который я взял у них. Как они могли надеяться
 если бы они посадили меня в тюрьму, они бы с готовностью удовлетворили мою просьбу, и я приехал в Гамильтон в сопровождении детектива, чтобы получить от вас пятнадцать тысяч долларов в течение трёх месяцев. Десять из них вы с радостью отдали мне, но вы отказываетесь от последних пяти.

 Будете ли вы упорствовать, когда поймёте, что, отказав мне, вы посадите меня в тюрьму и заклеймите своих будущих детей позором деда-каторжника? Я бы сказал больше, но время, отведённое мне на написание этого письма, почти истекло. Ответьте на него как можно скорее
 ты сможешь, но помни, что как бы ты ни корчился под ярмом,
 ты кровь от моей крови, и твоя честь никогда не будет отделена
 от моей ни в этом мире, ни в следующем.

 Твой любящий отец,

 ЭФРАИМ ЭРЛ.

 P. S. У меня есть письменное обещание Brown, Shepherd, & Co., что с
 выплатой этих последних пяти тысяч все судебные разбирательства против меня будут
 полностью прекращены, и что ни как фирма, ни как отдельные лица
 будут ли они помнить, что Эфраим Эрл и Симеон Халлек - одно целое?






 XVII.

 Полночь в старом особняке Айзардов.


 Кларк знал, что, когда он начал читать это письмо, оно, скорее всего, повлияет на его собственные перспективы, но он не был готов к переменам, которые оно должно было произвести в Полли. Она, которая в начале была всего лишь встревоженным ребёнком, превратилась в бледную и потрясённую женщину ещё до того, как были произнесены последние слова. Её девичье личико с очаровательными ямочками на щеках менялось под воздействием эмоций, пока от прежнего выражения почти ничего не осталось.
остался. Ее слова, когда она могла говорить, показал, что отдача от нее
вся природа была из глубин разврата так бездушно
открыл ее.

“О, какое злодейство!” - воскликнула она. “Я не знала, что такое может быть
! Конечно, я никогда раньше не слышала ничего подобного. Тебя удивляет, что
Меня всегда душат в его присутствии?”

Миссис Анвин и Кларк попытался ее успокоить, но она, казалось,
одержим, но одна идея. “Отвези меня домой!” - воскликнула она. “Дай мне все обдумать
в одиночестве. Я позорю тебя здесь; он вор, а я
дочь вора. Пока каждый цент, который он присвоил, не будет возвращён, я
буду соучастницей его преступления и не смогу смотреть вам в глаза».

 Они пытались доказать ей ошибочность этих рассуждений, но она
не соглашалась. «Отвезите меня домой!» — снова повторила она, и Кларк из
сочувствия выполнил её просьбу. Она всё ещё жила у Фишеров, но когда они подошли к скромному порогу, на котором было много нежных прощаний и любящих объятий, Полли странно посмотрела на своего возлюбленного и едва задержалась, чтобы услышать его последние слова.
слова ободрения и надежды.

«Я увижу вас завтра, — пробормотала она, — но сегодня я больше ничего не могу сказать — нет, ни слова»; и с некоторой долей детской обидчивости, свойственной ей в юности, она наполовину закрыла за ним дверь, а затем пожалела об этом, услышав глубокий вздох, вырвавшийся у него, когда он погрузился в снег, лежавший между домом и воротами.

— Я плохая, — пробормотала она то ли себе, то ли ему, — вернись!
 Но слова растворились в холодном ветре, и через мгновение он исчез.
Он дошёл до улицы и исчез. Если бы он оглянулся, то не исчез бы так внезапно, потому что Полли, как только подумала, что осталась одна, внезапно распахнула дверь, выглянула и, немного поколебавшись, снова выскользнула на улицу.

 Снег перестал идти, взошла луна и осветила огромные деревья, росшие по обеим сторонам дороги. Полли бросила взгляд на великолепную, но пустынную панораму, а затем с безрассудной смелостью, которая всегда была ей свойственна, побежала по улице
с этой целью в город, где дорога сворачивает в сторону
погост. Она руководствовалась, но одна мысль, необходимостью
Доктор Izard, пока она спала. Толщина снега под ногами
затрудняла ее шаги и заставляла путешествие казаться долгим из-за ее запыхавшегося нетерпения
. Она никого не встретила, но она думала, что ничего из этого, ни она
обратите внимание, что свет погас в разных домах она прошла. Ее разум
был настолько полон ее цели, что единственным страхом, который она осознавала
, было то, что она застанет доктора в отъезде или глухим к ее зову. Когда доктор
Когда таверна осталась позади и показалась тень церкви, она сделала глубокий вдох. Еще несколько шагов, и она пройдет мимо ворот особняка Изард. Но как все было тихо! Теперь она, кажется, осознала это и была поражена безрассудством своего поступка, когда перед ней открылся пустынный церковный двор и она услышала, как над головой громко бьют церковные часы, отбивая одиннадцать!

Но она знала, что доктор никогда не уходит домой раньше двенадцати, и ей нужно было немедленно проконсультироваться с тем, кто знал её отца
в юности это придало ей сил, и, дрожа, она бросилась вперед.
завернув за угол, она поравнялась с домом, к которому направлялась. Но тут
то, что она увидела, сначала ошеломило, а затем сбило ее с толку. Дом был
освещен! Дом Изардов, который пустовал годами! Нашел ли тогда
доктор жильца без ее ведома, или, ведомый каким-то
непостижимым уродом, он сам все поджег?

Пока она смотрела и удивлялась, почти забыв о своей собственной цели в
своем изумлении при виде этого необычного зрелища, внезапно раздался дикий крик
за ней, сопровождаемый окриками пьяными голосами и звук
продвижение стопам. Гости, посетившие коттедж ее отца, достигли
главной улицы и, увидев освещенный особняк, были поражены
его необычным видом не меньше, чем она, и шли по дороге
для более тщательного осмотра.

Встревоженная теперь не на шутку и более естественным страхом, чем тот, который охватил ее вначале
, она огляделась в поисках места, где можно было бы спрятаться, и,
не найдя ничего, бросилась к самому дому. Чего она ожидала добиться
она и сама не знала, чего добьется этим ходом; но, оказавшись на крыльце и в
В тени огромных колонн, поддерживающих его, ей стало легче, и, хотя она знала, что эта смеющаяся, беззаботная толпа скоро набросится на неё, она чувствовала, что близость жизни внутри служит ей защитой, и, протянув руку к входной двери, она с удивлением обнаружила, что та поддаётся её прикосновению.

При других обстоятельствах это отпугнуло бы её или, по крайней мере, пробудило бы в ней инстинкт самосохранения, но теперь освещённый коридор, смутно виднеющийся сквозь проделанную ею щель, казался ей убежищем, и она бросилась внутрь, закрыв и заперев за собой дверь.
дверь за ней. Мгновенно запустение этих давно заброшенных комнат
охватило ее, и она в ужасе оглядела холл, страшась и
наполовину надеясь увидеть кого-нибудь, ей было все равно кого, крадущегося из какого-нибудь
несколько комнат с обеих сторон. Но никто не пришел, и кажущееся отсутствие
жизни в пространствах, о ней вскоре выросла более страшным, чем любой
внешний вид мужчины или женщины был бы. Свет, который заманил ее
в этом пустынном структуре произошли от светильника, стоящего на маленьком столике
в задней части зала, и в настоящее время она обнаружила, что незаметно
подойдя к нему, признав его одного она не раз видели в
врача учиться.

Но когда она дошла до круглой площадки под
лестницей и заметила маленькую винтовую лестницу, ведущую от нее вниз
в пространство внизу, какое-то слабое осознание того факта, что это было
путь к кабинету доктора прошел мимо нее, и, затаив дыхание, она подошла к нему.
на цыпочках подойдя к перилам, ограждавшим это место, она заглянула вниз.
колодец внизу, и была поражена порывом ветра, который встретил ее там.
там был весь холод наружного воздуха. Был знаменитым зеленым
дверь внизу открыта, и этот ветер дул с кладбища?

Она чувствовала, что она не имела права продвинуться на шаг дальше, и
но она понимала, что должна найти доктора, если только броситься
на его защиту. Итак, со многими угрызениями совести и замиранием сердца, она
схватила лампу с ближайшего столика и спустилась по короткой
спирали, справедливо полагая, что было бы разумнее таким образом осветить
доктор в ярком свете, а не для того, чтобы застать его врасплох в темноте
. Обнаружив, что зеленая дверь открыта, как она и ожидала, она
попыталась повысить голос и произнести имя доктора, но артикуляция
подвела ее. В ее позе было что-то настолько странное, что ее обычное
безрассудство не поддержало ее, и у нее едва хватило смелости
заглянуть в комнату, перед которой она стояла, хотя инстинкт уже
сказал ей, что там пусто.

Ветер, встретивший ее наверху лестницы, усилился по мере того, как она спускалась
и пока она переводила дыхание перед ним, свет
в ее руке погас, и она осталась стоять наполовину внутри, наполовину вне
кабинет врача в состоянии беспомощности и ужаса. Но это
Несчастье, хоть и смутило её, в конце концов принесло определённую пользу. Ибо, как только погас свет, она увидела мерцающие лучи фонаря, проникающие с кладбища, и, зная, что это указывает на местонахождение доктора, она поставила лампу и с некоторым трепетом направилась к двери, когда её слух уловил звук — самый ужасный из всех, что можно было услышать в этом месте, — звук лопаты, вонзающейся в ледяную землю.

Мгновенно её сердце охватила тысяча болезненных эмоций.
Что делал доктор? Копал могилу? Невозможно. И все же, что
еще могло издавать подобный звук? Даже ее обычно смелый дух был
поражен, и она съежилась от этой мысли, желая, чтобы Кларк, ее отец
, кто-нибудь поддержал ее и вытащил из ужасного,
освещенное луной место, где во тьме ночи строили дома для мертвых
.

Она не могла отступить, и она не смела наступать, но она чувствовала, что
надо, наконец, решить ее сомнения одним глазком взглянуть, что там происходит. Приближается
в окно она выглянула и увидела—Боже Милосердный, что
доктор?—эта дикая фигура, одетая в длинное шерстяное одеяние, доходящее ему до пят
и копающая с таким остервенением и целеустремленностью, что с
его лопаты облаками летел снег? Она была так поглощена зрелищем, что это было
мгновение, прежде чем она увидела, что это была могила ее матери он был раскопкам
и что он делал во сне. Но когда она полностью осознала
ужасно то, она издала низкий крик неуемную тревогу, и больше не
опасаясь ничего, но эта неземная фигура у нее случайно наткнулся в
лунный свет, она ринулась с места и бежали по шоссе, не
Она не переводила дух и не останавливалась, пока не оказалась в своей комнате дома.

Доктор Айзард был безумен, и только она знала страшную тайну.






 XVIII.

 РЕШЕНИЕ.


 Когда доктор Айзард проснулся на следующее утро, он почувствовал усталость и подавленность, которые удивили его. Накануне вечером ему никто не звонил, и он не ложился спать позже обычного.
Тогда почему он чувствует себя напряжённым и нервным, как будто не спал?
Снег, выпавший накануне в таком большом количестве, расчистил воздух, и
яркие солнечные лучи, проникавшие в его необычно тёмную берлогу,
подготовили его к яркому пейзажу снаружи. Однако он посмотрел не в ту сторону,
потому что, едва поднявшись на ноги, заметил, что зелёная дверь, которую он всегда держал закрытой и
запертой на замок, была открыта, а в коридоре за ней стояла лопата,
с нижнего края которой стекала тонкая струйка воды, оставляя пятна на полу.

Что это значило и как объяснить появление тёмных пятен?
мокрая плесень на подоле длинного шерстяного одеяния, которое было на нём? Он перевёл взгляд с одного на другое, и волосы у него на голове встали дыбом. Собравшись с духом, он, пошатываясь, подошёл к окну и, отдёрнув занавеску ледяными пальцами, выглянул наружу. Какой-то вандал побывал на кладбище; одна из могил была осквернена, а снег и плесень были разбросаны повсюду. Увидев это, он понял, кто был вандалом, и
хотя с его губ не сорвалось ни звука, всё его тело напряглось,
словно то, что он почти раскопал ночью. Когда жизнь и
чувство, вновь охватившее его, он опустился в кресло у окна.
и эти слова сорвались с его губ: “Мой рок настиг меня. Я не могу избежать
этого. Да свершится воля Божья”.

В следующее мгновение он был на ногах. Он поспешно оделся,
дрожа, когда скомкал испачканную ночную рубашку и сунул ее в
пылающий огонь печи. Затем он схватил лопату и, открыв
наружную дверь, вышел на сверкающий солнечный свет. Делая это, он
заметил две вещи, одинаково рассчитанные на то, чтобы напугать и удивить его.
Первым был двойной ряд его собственных шагов, бегущих туда-сюда между
ступенька и куча грязи и снега рядом с памятником; и
другой, столь же ровный след от шагов, тянущийся от места,
где он стоял, к воротам слева от него. Первые были легко
объяснимы, но вторые оставались загадкой; ибо, если они были сделаны
каким-то ночным посетителем, почему все они были направлены в сторону шоссе?
Не человек их как ушел? Озадачен и не
мало тронула эта тайна, он тем не менее не прекращали работы
он установил для себя.

Поспешно подойдя к памятнику, он начал откидывать обледеневшие
частички земли, которые он выкопал ночью. Хотя он содрогнулся с
нечто большее, чем холодный, как он это сделал, он не отступятся, пока он не
упакованные снег на плесень и оставил могилу поскорее просмотр
порядочный. Пара саней пронеслись мимо по открытой улице, не задерживаясь.
он был занят этой работой, и каждый раз, когда он слышал звон колоколов, он
вздрагивал от болезненного волнения, хотя не поднимал головы и не останавливался
от его труда. Когда все было сделано, он медленно вернулся и, остановившись
перед вторым рядом следов, осмотрел их более тщательно.

Это были женские или детские шаги, и они доносились из его собственной
двери. Сильно встревоженный, он бросился на тропинку, которую они протоптали, и
яростно затоптал её. Дойдя до ворот, он вышел на дорогу. Шаги удалялись по улице. Но что это было, он увидел в ограде за забором,
когда они направились прямо к дому и остановились у входной двери? Они тоже пришли с улицы и смотрели внутрь, а не наружу. Был ли он жертвой временной галлюцинации или в дом вошла женщина
никогда не открывать входную дверь и выходить через свой кабинет? Это казалось
невероятным, невозможным, но, взбежав по ступенькам, он попробовал открыть дверь, не зная,
что он мог натворить ночью. Он нашел ее запертой, как
обычно и отступил в смятение, снова бормоча с каменистыми уст: “моя
способы утолщения, а конец не за горами”.

Когда он снова вернулся в свой кабинет, он должен был заменить лопату в
место, из которого он, очевидно, приняли его. Это было наверху по винтовой
лестнице, в маленьком сарае, примыкающем к большому заднему холлу, и, поскольку он
Пройдя по тропинке, по которой он бессознательно ступал дважды ночью, он
попытался вспомнить, что делал под влиянием ужасного кошмара, оставившего после себя такие явные свидетельства страданий.
Но в его сознании не осталось ничего из тех часов, и с
давящим чувством тайной и надвигающейся гибели он готовился к своей
ежедневной работе, которая, к счастью или несчастью для него, обещала быть более
ответственной, чем обычно.

В то утро в его кабинете побывала дюжина человек, и каждый из них, входя,
бросал взгляд на памятник и потревоженную могилу. _Кто-нибудь
дошёл ли до деревни слух о случившемся там осквернении?_ Доктор содрогнулся при этой мысли, но ничем не выдал своих чувств. Он был ещё более внимателен, чем обычно, к нуждам своих посетителей и ни взглядом, ни словом не давал им повода для вопросов или сплетен. В одиннадцать часов он ушёл. В другом конце города был очень больной ребёнок, и он мог добраться до него, только пройдя мимо дома Фишеров. Он заболел на рассвете, и проходящий мимо человек сообщил ему об этом.
сосед. Он надеялся, хотя и не признавался в этом самому себе,
что сможет найти какое-то объяснение странным звукам, которые его беспокоили,
в болезни этого ребёнка. Но когда он подошёл к дому Фишеров,
взгляд Полли, выглянувшей из окна гостиной, убедил его, что причина его беспокойства лежит глубже, чем он опасался. Это открытие стало для него большим потрясением, и по дороге он
спрашивал себя, почему не остановился и не поговорил с девушкой,
чтобы узнать, была ли она у него дома прошлой ночью и если да, то что она
видела.

Но то, что он не осмелился сделать это, было очевидно даже ему самому, потому что после того, как он прописал лекарство своей маленькой пациентке, он обнаружил, что идёт домой другой дорогой, которая вела его через замёрзшие поля, покрытые нетронутым снегом, лишь бы не рисковать и не столкнуться снова с лицом Полли, на котором теперь были видны отвращение и страх. Когда он вернулся в свой дом, то шёл с опущенной головой и ссутулившись. Его
короткая прогулка по деревне с открытием, которое, как он думал,
он сделал, стоила ему десяти лет молодости. На его столе
там лежало письмо. Когда он увидел его, румянец залил его щёки, и он
неосознанно принял свой обычный вид, полный достоинства и гордости. Оно было
от _неё_, и комната, казалось, утратила часть своей привычной мрачности. Но
от содержания письма он снова побледнел. Оно гласило:

 ДОРОГОЙ ДРУГ! Кларк испробовал все доступные средства, чтобы избежать того результата, которого мы опасались, но, как вы увидите из прилагаемого письма,
 Эфраим Эрл, у Полли есть только один выход — дать отцу то, чего он требует. Она приняла такое решение сегодня, и если
 вы не видите возможности вмешаться, деньги будут выплачены к девяти часам утра.
 Завтра утром. Это означает годы борьбы для Кларк.
 Вы просили нас не обращаться к вам, пока не исчезнут все остальные надежды. Мы
 достигли этой точки. Искренне ваша,

 ГРЕЙС АНВИН.






 XIX.

 ЗАВТРА.


ПОЛЛИ провела несчастливый день. Ее тайна — так она называла себя.
открытие, сделанное прошлой ночью, — тяжело давила на нее, и все же она чувствовала
расстаться с ним было невозможно даже для Кларк. Какой-то инстинкт
верности доктору, который был для нее почти родителем, повлиял на нее
заставить ее замолчать, хотя от природы она была откровенна и склонна полагаться на
тех, кого любила. Она сидела в гостиной, спиной к окну.
Она видела однажды доктор пройти тот день и она не хочет встретиться
его глаза снова. Страх занял место благоговения, а уверенность
уступила место недоверию.

Внезапно она услышала, как открылась дверь, и испуганно вскочила, потому что звук был
в прихожей, а вся семья была на кухне. Могло ли это быть
Возвращение Кларк, или ее отец, или она даже не успела оттолкнуть ее
домыслы далее, ибо в этот момент дверь комнаты, в которой она
стояла качалась быстро открыть и в щель она увидела доктора Izard, с лицом
таким бледным, что он напомнил ей взгляд она поймала его на
предыдущую ночь. Но вместо пустого взгляда
сомнамбулизма в его глазах была цель, и эта цель была направлена на нее.

“Полли”, - сказал он, не приближаясь, но удерживая ее на месте, очарованную силой его взгляда.
“не позволяй себя сдерживать
чтобы сегодня вы не подписывали никаких чеков. Завтра вы уже не будете считать это своим долгом. И прежде чем она успела ответить или выразить своё согласие, он ушёл, и входная дверь захлопнулась за ним. Глубокий вздох, вырвавшийся из её груди, показал, каким ужасным был для неё этот момент. Подбежав к окну, она выглянула и вздрогнула, увидев, что он направляется к Карберри-Хилл.

— Он собирается увидеться с моим отцом, — пробормотала она и, охваченная новым ужасом, схватила шляпу и пальто и побежала, а не пошла к дому миссис
Анвин. — Где Кларк? — задыхаясь, спросила она, вбежав в дом.
порывисто ворвался в дом. “Доктор Изард направляется в Карберри".
"хилл", и я боюсь, или, скорее, я знаю, что между ним и моим отцом возникнут проблемы.
”

“Тогда Кларк не допустит этого. Доктор Izard послал его слова час назад
с ним там встретиться в пять часов, и он ушел из дома просто
пять минут.”

“О, что должно произойти? Я должен увидеть; я должен пойти. Они не знают
Доктор Izard так же, как и я.” И, не дожидаясь, чтобы объяснить ей несколько
загадочное предложение, она ринулась из дома и взял ее путь вверх
Карберри-Хилл.

Это был первый раз, когда она была там с тех пор, как была застигнута врасплох у дверей своего отца
фатальным и неожиданным возвращением этого отца; и если бы это было
не волнение, под которым она трудилась, ее конечности
она бы дрогнула, и вся ее душа содрогнулась от такой перспективы. Но любовь
окрылила ее, и определенное упорство в исполнении долга, которое лежало в основе
природной пылкости ее духа, помогло ей справиться со своей задачей, и поэтому
прежде чем она осознала это, она была на вершине холма с привидениями и на
пороге дома, который был ей сейчас еще более отвратителен, чем
когда мох свисал с карниза и печать запустения лежала на
двери.

Услышав изнутри знакомые голоса, она подождала, пока ее не позовут
но открыла дверь и вошла. Трое мужчин были в
зал—доктор Izard, Ефремова Эрл, и Кларк—и с лица они обратились
к ней она считала, что ей не слишком рано минуту.

“Полли!” одновременно сорвалось с губ её возлюбленного и с губ
доктора Изард. Но один говорил с нежностью и удивлением, а
другой — со смесью гнева и сдержанности.

“Не обращай на меня внимания”, - сказала она. “Я увидела, что ты идешь сюда, и почувствовала, что я
должна присутствовать”. И решимость на ее лице поразила тех,
кто всегда считал ее избалованным ребенком. Ее отец, который был
единственным человеком, который, казалось, чувствовал себя непринужденно, улыбнулся и отвесил ей
саркастический поклон.

“Это первый раз, когда вы удостоили меня”, - заметил он, и толкнул
стул немного вперед. «Женщины, как известно, любят споры; почему бы не предоставить этой совсем юной девушке возможность послушать наш разговор?»

 Доктор, который, возможно, увидел в этом вторжении больше, чем остальные,
Он на мгновение заколебался, нахмурив брови и тревожно глядя перед собой,
затем взмахнул рукой, словно отмахиваясь от пустяка, и, не сказав ни «да», ни «нет» на только что обращённое к нему обращение,
выкрикнул напряжённым и отчаянным голосом:

«Я достаточно долго терпел этого самозванца. Я не знаю, кто вы, —
продолжил он, властно указывая на стоящего перед ним человека, — но
вы точно не Эфраим Эрл. Поэтому вы больше не будете пользоваться правами Эфраима Эрла или получать прибыль от денег, которые были даны
Полли совсем для другой цели».

Эрл, подвергшийся такой атаке, сначала приподнял брови, а затем учтиво улыбнулся.
“Тогда вы настаиваете на споре”, - воскликнул он. “Очень хорошо, я готов. Почему я
Я не Эфраим Эрл, доктор Айзард? Вы утверждаете факт, но это не значит
доказывать его. Когда мы были молодыми людьми, вы не имели обыкновения останавливаться на
утверждении.”

“Мы никогда не были молодыми людьми вместе. Вы чужак в этом городе, чужак для меня. Письмо, которое вы написали, может обмануть Полли, может обмануть Кларка, может обмануть любого, кто его прочитает, но оно не обманет меня. Что это за новое изобретение, которое вам не удалось спроектировать? Расскажите нам об этом
это место, или я заклейму тебя как оптового обманщика по всему городу.


“ Я... ” мужчина запнулся, на мгновение его дерзкая наглость покинула его.

“Вы снова об этом забыли”? - усмехнулся доктор, казалось, становясь
выше и шире в плечах по мере того, как его противник уменьшался. “Я ожидал, что вы будете
прикрываться этим предлогом. Это удобная штука. Вы _have_ забыли
об этом; что ж, оставим это в покое, и вместо этого вы расскажете мне, почему ваша
первая штука не сработала при первой попытке. ”

“Я не буду”, - крикнул Эрл, очевидно, загнанный в угол. “Что это не сработало
вы помните, и я тоже, но после четырнадцати лет, посвящённых другим
предметам, я не собираюсь снова браться за эти старые темы и
объяснять вам каждый шаг, с помощью которого я наконец добился успеха».

«Но я подожду», — предложил доктор. «Не торопитесь;
сейчас в городе нет ничего более важного, чем это».

«Разве? Я думаю, что есть, доктор Айзард. Вы показали себя моим врагом с тех пор, как я приехал в Гамильтон; но по причинам, которые меня устраивали, я не обращал на это внимания, как и вы на моё так называемое
самозванство прошло. Я не хотел ворошить старые обиды, но вы нападаете на меня и должны ожидать, что на вас нападут в ответ. От какой болезни умерла Халда
Эрл? Ответьте мне! Или я заклеймлю вас как…

— Тише! — воскликнул Кларк, увидев, что доктор съёжился, как будто на него вот-вот обрушится какая-то ужасная тяжесть. — Взвешивайте свои слова, мистер Эрл, ибо если вы произнесёте неправду, то горько об этом пожалеете.

— Я взвешу их, — ответил тот, становясь выше ростом, в то время как доктор уменьшался в размерах, — взвешу их на этих весах.
уважаемый невиновности человека. Посмотрите на его отбеливание щеки, дрожащие
форма! Если бы он мог упомянуть о жалобе, которая унесла мою жену в
расцвете ее юности, как вы думаете, он бы заколебался и побледнел
перед ее ребенком? Или, возможно, _ он_ забыл; это было четырнадцать лет назад
, и раз я прибегла к этому предлогу, почему не он?”

“О Боже!” - сорвалось с губ Полли. “Что это за ужас?”

Но доктор, подстрекаемый этим последним уколом, пришел в себя. “Я не забыл", - сказал он.
”Я ничего не забываю, даже незначительного". - "Я не забыл". - сказал он. “Я ничего не забываю".
изменение цвета, которое всегда уродовало левый глаз Эфраима Эрла и которого нет у вас. Но я не знаю точной причины смерти миссис
Эрл. Я никогда не знал. Если бы вы были её мужем, вы бы вспомнили,
что я несколько раз заявлял, что работаю вслепую, и даже после её смерти признал, что ошибся в диагнозе, и
пожелал, чтобы вы вызвали врачей из Бостона».

— О, я помню, но тогда меня не обмануло ваше смирение, и сейчас не обманет.
Я прикажу выкопать её тело. Я прикажу…

— О, нет! Нет! — закричала Полли, закрывая глаза руками.
 — Я… не могу… вынести… этого.  Я… не думаю, что доктор сможет это вынести.  Посмотрите на него!  Он не в своём уме!  Он…

 — Тише, Полли!  Я в полном рассудке, — сурово сказал доктор,
что было лишь следствием переполнявших его чувств. «Если я и проявляю
возбуждение, то лишь потому, что пробудились ужасные воспоминания и потому, что
я должен ещё сильнее надавить на этого дерзкого человека. Друг! откуда, по-твоему, взялись деньги, которые ты так щедро тратил, чтобы не попасть в тюрьму?»

“Ах! это еще одна маленькая тайна, с которой я счел, что лучше не
я сам”.

Но даже во время разговора он отступил, и смена прошла за его смелый
лицо. Глядя на врача со странным и затяжным взглядом, он
метнулся к небольшой стойке в конце зала, и, срывая плащ
и старую фетровую шляпу, он сунул одну в голову врача и
другие о его сжимая плечи. Затем он отступил назад и осмотрел его.
Вдруг он ударил себя по лбу, и торжествующая улыбка, которой не было
без злобного взгляда в его озарила его черты.

“Конечно! ” воскликнул он. - Я мог бы догадаться! Ты тот парень, который
посетил чикагскую больницу той ночью и кто…

«А вы — номер. Тринадцатый!» — последовал быстрый ответ. — «Человек, которого
приняли за мёртвого! О, я понимаю, как вы здесь оказались. Негодяй! Злодей!»

«Доктор, позвольте мне ответить вам тем же. Почему вы использовали такие уловки, чтобы
перевести состояние в руки моей дочери? Было ли это из добрых побуждений или потому, что вы чувствовали себя виноватым в смерти её родителей
и поэтому хотели загладить свою вину, не вызывая подозрений?

— Я должен был прошептать вам на ухо десять тысяч долларов, а не одну, — пробормотал доктор, погрузившись в размышления.
двуличие.

“За десятерых я дал бы не больше знака, чем за одного”, - ответил Эрл.
“Помните, я только что услышал о неизвестной сумме, завещанной моей дочери,
и чем больше предлагались деньги за молчание, тем больше было бы состояние
казалось.”

Кларк, для которой эти слова были почти неразборчивы, взглянула на
Выражение лица Полли и, казалось, спросила, что она о них думает.
Но она смотрела на доктора с удивлением и отвращением во всем ее облике.


“О, вы хотите сказать, что даже эти деньги не все мои? Что это не
дар незнакомца, но каким-то непостижимым образом пришедший от
_хим_?”

Доктор, уязвленный ее тоном, повернулся к ней, увидел тонкий палец,
обвиняюще указывающий на него, и опустил голову с жестом
отчаяния.

“Это теряет свою ценность, ” спросил он, “ потому что символизирует труд и
лишения двадцати напряженных лет?”

“Это символизирует что-нибудь еще?” - запротестовала она. “Почему вы должны дать
деньги для меня?”

“Я не могу ответить; не здесь. Завтра на могиле твоей матери я.
Приходите сами, пусть придут ваши соседи, только проследите, чтобы остался один человек.
уходи. Много лет назад я любил Грейс Хасбрук, и я не хочу, чтобы она была свидетельницей моего позора. Не подпускай её, Кларк! Если она будет рядом, моя задача станет слишком трудной».

 Кларк, для которого это признание стало откровением, запнулся и склонил голову. Мистер Эрл мягко улыбнулся.

 «Значит, ты признаёшься…» — начал он.

Но доктор повернулся к нему и прогремел: «Я ничего не признаю. Я просто хочу доказать этому городу, что вы самозванец, и сделаю это завтра в семь часов на могиле Халды Эрл. Вы смелый и сообразительный человек и хорошо усвоили урок. Но есть одна вещь
перед которым вы должны склониться, — это присутствие истинного
Эфраима Эрла».

«И вы приведёте его?»

«Я приведу его».

«И в такой спешке?»

«Да, в такой спешке».

В этой угрозе и в решимости, с которой она была произнесена, было что-то настолько поразительное, что не только Кларк Анвин отпрянул, но и сам закалённый искатель приключений на мгновение дрогнул. Но он быстро взял себя в руки и, взглянув на Полли, которая стояла, вцепившись в Кларка, белая как призрак от ужаса и изумления, громко воскликнул: «Теперь я знаю
ты принимаешь меня за сумасшедшего. Будучи Ефремова Эрл сам и ведать не глубже
преступление, чем я честно признается вам, я могу себе позволить
встретиться с моим двойником, даже на могиле моей бедной жены. Несомненно, он будет
очень хорошим подобием меня, и я удивляюсь только тому, что доктор
не представил его раньше ”.

“ Смейтесь, смейтесь! ” повторил доктор страшным голосом. - Потому что завтра
вы будете в тюрьме. И, пройдя мимо них всех, он направился к
двери, где остановился, чтобы сказать голосом, торжественные нотки которого долго звучали в
их ушах: “Помните! завтра утром, в семь, на церковном дворе.
И он ушёл.

 После этого поразительного ухода воцарилась тишина, которую не осмеливался нарушить даже ошеломлённый искатель приключений. Затем Полли дрожащим голосом пробормотала себе под нос: «Он безумен! Я знала это ещё до того, как пришла сюда. Молю Бога, чтобы преступление не довело его до этого».

При этих словах, столь неожиданных и желанных для человека, чьему положению
так сильно угрожали, Эрл поднял голову и огляделся, чтобы
успокоиться.

«Придерживайся этого, дочь моя, — пробормотал он, — придерживайся этого; это единственное
объяснение его поведению», — и, идя по коридору, добавил:
приглушенный тон, когда он проходил мимо до сих пор незамеченной фигуры мужчины
, стоявшего в заднем проходе: “У меня все еще будут эти пять тысяч
долларов! Ничто из того, что может сделать этот безумец, не помешает этому ”.






 ХХ.

 ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ДОКТОРА ИЗАРДА В ГАМИЛЬТОНЕ.


К счастью, в ту ночь в Гамильтоне не было серьёзных заболеваний,
потому что новый врач уехал из города, а доктор Айзард был недоступен.
 С наступлением ночи к нему хлынул поток людей.
новость о том, что у доктора в последнее время проявлялись признаки мании, во время которой он пригласил весь город прийти на кладбище на следующее утро, чтобы стать свидетелями, они едва ли знали чего, но чего-то странного, чего-то, что настроило бы общественное мнение против Эфраима Эрла, которого он однажды, как все помнили, обвинил в самозванстве. Но они обнаружили, что ворота заперты на висячий замок, и им пришлось довольствоваться тем, что они выглядывали из-за кладбищенской ограды и ловили взглядом то, что могли.
из открытого окна лился ясный, но негостеприимный свет. Только после того, как
большие часы пробили двенадцать, толпа любопытных разделилась и
разбрелась по домам.

Что тем временем делал доктор? Мы, которые проникли более
после того как в его тихой комнате, будет делать это снова и в последний раз.
Мы не должны видеть. Доктор, на лице которого видны перемены, но не настолько
большие, как можно было бы ожидать, сидит за своим столом и пишет. Имя Грейс
вверху страницы, над которой он склоняется, и слов немного
внизу, но они, кажется, написаны кровью его сердца; ибо, подписывая их, он даёт волю одному неудержимому рыданию — он, человек, чья сурово сдержанная душа годами внушала благоговейный страх его собратьям и удерживала от него всех мужчин, женщин и детей, как будто в его природе не было сочувствия ни к чему слабому или маленькому. Была уже глубокая ночь, когда он сложил это письмо, адресовал его и положил на стол. Но, хотя он, должно быть, устал, он не взглянул на
кровать в тёмном углу комнаты, а начал раскладывать свои вещи.
очистить его выдвижными ящиками, и привести в порядок свои полки, как если бы готовились для
любопытство другими глазами, чем те, которые до этого отдыхали так
без оглядки на них.

В печке горел огонь, и в него он сунул несколько
бумаг и один или два незначительных предмета, расстаться с которыми, казалось, стоило немалых
усилий. Когда пламя разгорелось, он съежился и частично отвернулся
но вскоре он снова оказался среди своих вещей,
прикасаясь к некоторым с любовью, к другим небрежно, пока не погасло
церковные часы, пробив два, возвестили, что время бежит быстро.
При этом воспоминании он уронил книгу, которую взял в руки, и подошёл к
зелёной двери. Она была заперта, как обычно, но он быстро отворил
замок и, взяв с собой лампу, прошёл через проём и поднялся по винтовой
лестнице. Одна из ступеней скрипнула, когда он на неё наступил, и он
вздохнул, услышав знакомый звук, возможно, потому, что не ожидал
услышать его снова. В коридоре он поставил лампу, но вскоре снова
взял её в руки и начал осматривать комнаты. За ними всегда хорошо ухаживали, и они не были ни уродливыми, ни запущенными.
на первый взгляд, но они, казалось, имели для него болезненное значение, когда он смотрел на них с лампой в руке из открытых дверей. В одной из них его мать стояла в свадебном платье в окружении своих юных подруг, большинство из которых были похоронены на кладбище, которое никогда не покидало его мыслей. Как же ему нравилось слушать её рассказы о той ночи, о платье, которое она надела, о комплиментах, которые она получала, и о том, что это была самая счастливая ночь в её жизни, пока не появился он — её маленький ребёнок — и не сделал каждую ночь радостной. Ах, если бы она могла предвидеть — если бы она жила! Но
Бог был милостив и забрал её, и он остался один из всей своей семьи, чтобы встретить
роковой час. В комнате, в которую он сейчас вошёл, он в детстве играл в такие весёлые игры,
потому что был непоседливым ребёнком и у него был голос, как звон колокольчика на солнце. Было ли это златовласое, весёлое маленькое существо,
которое носилось вверх и вниз по этим этажам как сумасшедшее и кричало так,
что стены снова звенели, таким же серьёзным, каким он показался в этот час,
дрожа в полуночной тьме в пустых помещениях этого огромного дома? И этот маленький уголок здесь, самый дорогой и священный из
всё это было у него перед глазами — мог ли он смотреть на это с такой сокрушительной тяжестью на сердце и с призрачной перспективой завтрашнего дня, маячившей перед ним, омрачая всё, на что он смотрел?

Да, да; потому что здесь всё, что было приятного в его несчастной жизни, всё, что есть надежды в грядущем великом мире, сосредоточено вокруг него и наполняет его святым духом. Однажды она сидела здесь, в один из
памятных, великолепных дней, и солнечный свет играл в её волосах, а в её
взгляде было то милое удивление, которое говорило ему больше, чем
запинающееся "да" сорвалось с ее языка, что его самонадеянная любовь была возвращена, и
что жизнь отныне обещала стать для него раем. Ах, ах, и он
не был удовлетворен! Он, должно быть, тоже должен быть великим врачом, более великим,
чем любой из тех, кто его окружает, более великим, чем великие огни Бостона и
Нью-Йорк, и так—но от таких мыслей; она еще не утро и
в эту ночь должно быть предоставлено до слаще воспоминания и священнее
прощания.

Наклонившись, он опустился на колени там, где она сидела, и сложил руки вместе, как в дни детства
и помолился, возможно, впервые за многие годы; помолился
как будто его мать подслушивала его. Молился ли он в одиночестве? Разве она тоже не молилась
в своей убогой комнатушке, столь недостойной ее
красоты и все же столь освященной ее смирением и ее любовью?

Ах, да, она молилась там сегодня вечером, но что она будет там делать
завтра? Он вскрикнул, когда эта мысль ужалила его, и
страстно вскочив на ноги, пошел дальше и дальше, избегая только одного
места во всем доме, и именно там была маленькая дверь, ведущая вниз, в
в подвале, сбоку от винтовой лестницы. Когда все было сделано , он
Он остановился и произнёс своё последнее прощание. Кто будет ходить по этим пустынным залам
после того, как он исчезнет из них? На кого будут смотреть эти зеркала и
в чьих сердцах тайна этого места оставит свой след?
 Не было пророка, который приподнял бы завесу, и, опустив подбородок
на грудь, доктор спустился по лестнице и снова вернулся в свою
пустынную обитель.

 Над кладбищем ярко сияли звёзды, когда он снова сел за
свой стол. Ещё не было никаких признаков наступающего утра, и
он мог мечтать, мечтать о том, что снова молод и что голос Грейс
было у него на ухе, и ее нежное прикосновение к его руке, и что жизнь - это все
невинность и надежда, и эти громкие часы, слишком громкие для
виновные люди, звучали каким-то иным звуком, кроме звука смерти, рока и
возмездия.

Позволив голове упасть вперед на руки, он сидел, а тоскливых часов
двинулись дальше, но, когда часы пробили шесть, он поднял его лоб и
перед погосте ждут первого пришествия полосы света. И
сидит так и ждет, чтобы мы смогли взглянуть на него в последний раз перед тем, как начнется
шум и суматоха дня, с любопытствующей толпой на
шоссе и группа среди могил, спрашивая, почему доктор
не вышло, и почему Пономарь был первым, чтобы появиться на сцене,
и почему он нес кирку и лопату и выглядел так торжественно, как если бы он был
будем рыть могилы для мертвых.

Семь часов еще не пробило, но Эфраим Эрл был там, и Кларк
и маленькая Полли, в ужасе скорчившаяся за могилой своей матери; и
был там и врач, вызванный Эрлом из Уэллса, говорили некоторые, что
возможно, под рукой найдется компетентный человек, который присмотрит за доктором
если он окажется, как намекали более одного человека, сумасшедшим, которого он
появился; и там был доктор Сандерленд, добрый священник; и мистер
Крауз, который отвечал за дела Полли, и все остальные, кроме
настоящего Эфраима Эрла, которого доктор обещал представить.

Но тогда еще не было семи, а доктор Изард сказал семь; и когда
часы, наконец, пробили, каждый пристально вглядывающийся глаз и напрягающий слух стал
мгновенно осознавать, что его дверь открылась и что он стоит на пороге.
на пороге холодно и тихо, но уединенно.

“Где настоящий Эфраим Эрл, о котором ты говорил? Ты обещал привести
его сюда! Дай нам увидеть его”, - крикнул чей-то голос, и вся толпа, которая была
толкаясь и проталкиваясь локтями, они пробирались на кладбище, и эхо отзывалось как один голос.
“Дайте нам увидеть его! дайте нам увидеть его!”

Врач, совершенно не расстраиваясь, сошел с порога и вышел
к ним тихо, но со странной команды в своей манере. “Я буду
сдержать свое слово”, - сказал он, и повернулся к дьяку. “Копай!” - крикнул он и
указал на могилу у своих ног.

“Негодяй! — Безумец! — закричал Эрл. — Вы оскверните могилу моей жены?
Что вы подразумеваете под таким приказом?

— Вы сами угрожали сделать это вчера, — ответил доктор.
“и почему ты не решаешься поручить это мне?” И он снова крикнул
колеблющемуся могильщику: “Копай!” - и человек, ничего не понимая, но
побуждаемый к работе свирепым взглядом доктора и непоколебимо сжатыми губами, взялся
за дело сам.

“ О, что он собирается нам показать? Не надо, не позволяйте ему продолжать, ” простонала
Полли. “Я признаю, что этот человек - мой отец; почему ты позволяешь этому ужасу продолжаться
у нас на глазах?”

“Этот человек, которого вы готовы признать своим отцом, назвал меня
убийцей своей жены”, - парировал доктор. “Я могу опровергнуть это только тем, что
показываю ему содержимое этой могилы. Продолжай! - скомандовал он, сделав
повелительный жест могильщику. “ Или я возьму лопату в свои собственные
руки.

“ Ах, он уже делал это однажды! ” пробормотала Полли. “ Он сумасшедший! Разве ты
не видишь этого по его глазам?

Доктор, чьё лицо было похоже на мраморную маску, но в остальном он был самим собой в своём лучшем и самом внушительном настроении, повернулся к Полли, когда она это сказала, и улыбнулся так, как может улыбаться только человек с разбитым сердцем, столкнувшись с жалкой шуткой.

«Здесь есть врач?» — спросил он. «А, я вижу доктора Браутона. Вы
мы пришли вовремя, уверяю вас, доктор. Пощупай мой пульс и положи руку
на мое сердце и ответь, если думаешь, что я в здравом уме и знаю
что я говорю, когда заявляю, что только исследуя эту могилу, можно узнать
правду ”.

“ Мне не нужно делать ни того, ни другого, доктор. Я узнаю здравомыслящего человека, когда вижу его,
и я должен признать, что здравомыслящих людей немного” чем ты.

Румянец впервые появился на крепких щеках Эфраима Эрла; он
беспокойно переступил с ноги на ногу, и его взгляд с чем-то вроде
тайного ужаса остановился на дыре, которая быстро расширялась у его ног.

“Я верю, что вы двое заодно”, - воскликнул он. “Но если доктор Изард сможет доказать
что он невиновен в тех обвинениях, которые я выдвинул против него, что ж, так оно и есть
добро пожаловать на это, даже ценой моих самых священных чувств”.

“Когда ты бьешь гроба, дайте мне знать”, - заявил доктор
Пономарь. При этих словах страшная тишина опустилась на всю
ассамбляж, в котором не было ничего слышно, но звук лопаты.
Внезапно могильщик, который к этому времени был уже глубоко в яме, которую он
делал, поднял голову.

“Я добрался туда”, - сказал он.

Доктор задержал дыхание и на мгновение побагровел, затем сказал:
бросив странный взгляд в сторону от них, на опустевший город, и
казалось, набравшись сил от чего-то, что он там увидел, он сделал знак пономарю
продолжать, в то время как тот сказал громко и с твердым ударением:

“Этот человек, который противостоит вам рядом со мной, не Эфраим Эрл, потому что
Эфраим Эрл похоронен здесь!” и, едва дождавшись, пока стихнут тревожные
крики изумления, вызванные этими словами, он быстро вышел
далее говорится: “Четырнадцать лет назад он умер от моей руки на этом месте и был
похоронен мной в этой могиле. Да простит меня Бог, что я так долго держал это дело в секрете от тебя.
”

Суматоха, поднявшаяся при этом признании, была ужасающей. Мужчины и женщины
толкались и боролись до тех пор, пока первые чуть не свалились в могилу. Полли
взвизгнула и упала обратно в объятия Кларк, в то время как тот, кого раньше
звали Эрлом, весь съежился и стал похож на самозванца, которого он
был. Только доктор Изард сохранил самообладание, самообладание
отчаяния.

— Послушайте, — воскликнул он, заставив шумную толпу замолчать
звучным голосом и жестом, который он сделал в сторону теперь хорошо
видного гроба. — Это не было преднамеренное убийство. Я был
Молодой, амбициозный, увлечённый своей профессией и стремящийся выделиться. Случай его жены был странным. Он ставил меня в тупик, как и других. Я не мог понять ни симптомов, которые она проявляла, ни причины её смерти. Вы знаете правду: я хотел испытать себя и стать сильнее, чтобы противостоять другому такому же случаю. Это было естественным желанием столь молодого и амбициозного человека. Но когда я попросил у Эфраима разрешения на вскрытие, он отказал мне словами, которые уязвили и воспламенили меня, и то, что было естественным инстинктом, превратилось в непреодолимую страсть, и я
решила, что я узнаю правду о ее жалобе, если мне придется
прибегнуть к незаконным и, возможно, неоправданным средствам. Ее могила — ты
стоишь у нее — была сделана рядом, совсем рядом с моим офисом, и когда холмик
расчистили и скорбящие разошлись, мой путь казался таким простым, каким был раньше
мне Кажется, я даже не колебался в принятом решении.
каким бы ужасным оно ни казалось вам сейчас. Когда наступила полночь, — а это была
мрачная ночь, самая черная в году, — я прокрался в это место
и начал свою неосвященную работу. У меня не было света, но я в нем и не нуждался.
Как ни странно, я добрался до крышки гроба за час и, наклонившись, начал её открывать, как вдруг услышал шаги,
потом шёпот, а затем короткий яростный крик. Муж заподозрил меня
и пришёл охранять свою мёртвую жену.

 Выпрыгнув из могилы, я столкнулся с ним, и завязалась короткая яростная схватка. Он в гневе набросился на меня, и я, повинуясь естественному инстинкту самосохранения, поднял лопату и ударил его, сам не зная, насколько сильно. Но когда после борьбы воцарилась тишина и земля у моих ног содрогнулась от тяжёлого падения, я начал
Осознав, что я наделал, я бросился к распростёртому телу,
прижал руку к сердцу, а щеку к быстро холодеющим губам. Ни
каких признаков жизни, ни дыхания; Эфраим Эрл был мёртв, и
я, его убийца, стоял с его телом у своих ног рядом с
раскрытой могилой его жены.

«До этого часа я никогда не знал страха, но когда я поднялся на ноги,
мгновенно осознав всё, что предстанет передо мной, если его мёртвое тело найдут у моей двери,
ко мне вернулась преступная хитрость, и, прыгнув обратно в могилу, я разорвал труп бедной Хулды
с места последнего упокоения положила едва остывшее тело своего мужа в свой гроб
и опустила крышку. Затем я разгреб землю, и
когда все было сделано, я отнес ее бедные останки в дом и закопал
их под полом подвала, где они лежат до сих пор. И теперь ты
знаешь мое преступление, и теперь ты знаешь мое наказание. Три месяца назад этот человек
приехал в город и объявил себя Эфраимом Эрлом, и, отмечая
хаос, который он устроил счастью нашей невинной Полли, я почувствовал
меня самого заставляли шаг за шагом делать это ужасное признание. Теперь загляни в
Посмотрите на эту могилу сами и убедитесь, что всё, что я вам рассказал, — правда».

 И они посмотрели, и хотя мне не нужно рассказывать вам, что они увидели, в Гамильтоне больше не говорили о том, что доктор Айзард не в своём уме, и никто из мужчин или женщин больше не упоминал авантюриста по имени Эфраим Эрл.

Когда первый ужас прошёл и люди снова смогли оглядеться, в последний раз прозвучал голос доктора.

«Когда этот человек, который, как вы видите, хотел бы сбежать отсюда, но не может, с бравадой явился в город, я сказал Полли, что она
приняв его утверждения за истину, она должна потребовать от него каких-нибудь
неопровержимых доказательств его личности и упомянула медаль, которая была
вручена ее отцу французским правительством. Это произошло потому, что медаль
не была найдена после его исчезновения, и я подумал, что она, должно быть, была
при нем, когда его опускали в могилу. Но, к моему ужасу
и изумлению, этот парень смог изготовить его, где и как найденный
обнаруженный им, я не могу сказать. Но он никогда не давал доказательств
имея деньги, которые сопровождали медали. Тогда ищите, друзья мои,
и посмотрите, не найдётся ли оно среди этой пыли, а если найдётся, отдайте его
Полли, которой я тщетно пытался возместить эту потерю, которая
произошла по моей вине и которая всегда была для меня самой
невыносимой частью моего преступления».

За этим предложением последовал возглас удивления, почти недоверчивой радости, и мистер Крауз поднял на всеобщее обозрение выцветшую, почти неразличимую бумажник, который кто-то осмелился вытащить из гроба. Затем другой голос, более торжественный и методичный, чем все предыдущие, произнёс: «Давайте преклоним колени и возблагодарим Бога,
который помнит сироту и возвращает сироте ее законное
достояние”.

Но другой голос, еще более пронзительный и повелительный, положил конец
этому акту преданности.

“ Доктор Изард признался в своих грехах, а теперь пусть самозванец покается в своих.
Кто ты такой, парень, и как случилось, что ты знаешь все наши обычаи и
всю историю этого города? И адвокат Крауз потряс будущего Эрла
за руку и не отпускал его, пока тот не ответил.

— Я... - К нему вернулась прежняя бравада, и парень на мгновение оглянулся.
довольно безрассудный и красивый. “Спроси Тилли Анвин, кто я такой”, - внезапно сказал он.— закричал он, разразившись громким смехом. — Разве вы не помните Билла Прескотта,все вы, седые бороды? Вы когда-то соперничали со мной за право быть рядом с ней в школе пения и танцев; но теперь вы не будете соперничать, я готов поклясться; красота этой дамы уже не та, что раньше. И с этой непристойной шуткой он развернулся на каблуках и подал руку худощавому юноше со светлой кожей, которого мало кто заметил, но который ни на шаг не отходил от него.
Крик: «Фил! Это Фил, беглец, о котором говорили, что он умер!»
двенадцать лет назад” последовал за ним со двора; но он никого не слушал,
его игра была окончена, и его последняя карта, черная, была разыграна.

А доктор Изард? Когда они вспомнили о нем снова, он ушел; куда, никто не знал
никто не знал, и никому не приходило в голову последовать за ним. Одному человеку, женщине в тяжелых одеждах, которая не заходила на кладбище, но которая стояла далеко на улице в течение всего этого ужасного часа, показалось, что она видела, как его хрупкая фигура прошла между ней и толпой.
мрачные берега реки; но она никогда точно не знала, потому что в ее сознании
глаза он всегда был перед ней, и это видение его склоненной головы и
усохшие форма может быть, как и все остальные, фантом из ее собственного
творения.
*******************