Three

«БАНАЛЬНОСТЕЙ НЕ БОЯТЬСЯ, НЕ АНГЕЛОМ БЫТЬ, НЕ СТЕРВОЙ»

    Существует вводящий в заблуждение эмблян стереотип, воспетый книгами и синематографом, что девственница - это либо страдающая ожирением матрона, весящая порядка четыреста фунтов и не способная самостоятельно передвигаться, либо классическая представительница подвида «синий чулок» (пучок полуседых волос, собранный в крысиный хвостик, на крючковатом носу искажающие и уродующие без того малопривлекательные черты лица бифокальные очочки в черепаховой оправе, доставшиеся по наследству от прабабушки по материнской линии, вытянутый свитер с прилипшими к нему шерстинками кошек, наличие которых принципиально для злобных фригидных сук с колючими глазами, выплескивающих крупицы накапливающейся нежности на обнаглевших питомиц, придающая сходство с ведьмой бородавка на подбородке, шерстяная юбка, чулочки, сапоги, помнящие молодость царя Гороха), хватающаяся за тщедушную грудь при слове «член», и я с саркастической ухмылкой на довольно симпатичном лице заявляю: все это вранье, придуманное озабоченными гомункулами, считающими, что хорошенькая девушка априори не способна добровольно вступить в ряды преданных только Артемиде нимф-охотниц, не пользоваться своей внешностью, а упомянутые выше недотроги, ораторствующие о независимости от кобелиного внимания, втайне мечтают, чтобы покрытый мускулами как панцирем альфа-самец, пышущий тестостероном, грубо швырнул их на кровать и, игнорируя слабые, подаваемые лишь для успокоения совести («ох, прошу, давайте не сегод… хмпф {звуки влажного, сочного поцелуя}, ну что же вы в самом деле!..») протесты, содрал одежду и овладел - с нахрапом, грубо, порыкивая настигнувшем добычу леопардом, щекоча страстным языком гланды, доводя до бурного экстаза, тем самым доказывая несостоятельность теории, что гетеросексуальная особа может противиться call of nature, однако как быть с асексуальными романтиками вроде меня, влюбляющихся в людей исключительно платонически, желающих ограничиваться невинными объятиями, максимум - лобызаниями и не влекомых wild desire сконнектиться в горизонтальной плоскости? Уверяю вас, я не ханжа и в юности зачитывалась высокорейтинговыми фанфиками, изобилующими анатомическими подробностями в сценах с описанием близости, из любопытства посматривала фильмы для взрослых, в которых чаще всего пять или шесть темнокожих бодибилдеров одновременно или по очереди (на усмотрение режиссера) дрючили миниатюрную блондиночку, умело притворяющуюся неопытной, не замечая, как в отдельных кадрах плохо выбранная маска становится прозрачной, и сквозь нее проступают резкие черты маниакально-любвеобильной Лилит; movies for gays, снятые, кстати, to my mind, намного качественнее большинства гетеросексуального порно, нравились мне куда больше фиксирующих традиционные сношения роликов, потому что даже через экран чувствовалась нереальная химия between men, и фальшивые охи силиконобюстых красоток не шли ни в какое сравнение с явно получающими удовольствие от процесса парнями, не делающими вид, а проживающими драгоценные минуты на полную катушку, абстрагировавшись от реальности, в которой каждое их движение фиксируется камерой, а в углу на складном креслице восседает потный лысый дядечка, прикрывающий эрекцию стопкой помятых листов, визгливо требующий втянуть животы и «добавить огонька», - один из шедевров довольно талантливой сценаристки, повествующий о грехопадении сорокалетнего ловеласа, втрескавшегося в сына своей возлюбленной от предыдущего брака, произвел на меня настолько сильное впечатление, что я, не шибко сведущая в литературном искусстве, ощутила потребность написать десятистраничный рассказ на схожую тематику и с собрала кучу положительных отзывов, загрузив на «BookFiction» историю об оскверненном отчимом, матерым бизнесменом фавненке, постепенно осознавшем, что желает вновь прикоснуться к тому, кто коварно воспользовался его нетрезвым состоянием и соблазняющим впоследствии терзающегося виной героя. Еще до того, как поняла (и приняла), что «мой цветок» не распустится никогда и останется компактным бутончиком навечно, я проделала тривиальный и бессмысленный в своей беспощадности путь белой вороны, систематически подкрашивающей перья в черный и серый с целью не выделяться в толпе, занималась самообманом, сочиняя сказочки, that Эспера Холлинджер одинока в свои двадцать три из-за слишком высоких требования к потенциальному избраннику и верила в чушь, рассказываемую приятельницам, что нахожусь, мол, в пассивном поиске человека с высоким интеллектом и богатым внутренним миром, оценившим по достоинству витиеватые, сложно воспринимаемые из-за размытой структуры повествования романы Вадима Бокова, а еще я - какова привереда - была не готова мириться с наличием у будущего boyfriend внушительным списком любовных побед, и (только вслушайтесь в эту ахинею!) дело вовсе не в ревности (аксиоматически я из параллельного измерения с иным бэкграундом могла бы создать пару с эскортником), но в тщеславии: мне якобы претило занимать позицию экземпляра номер, допустим, сорок шесть в его персональном каталоге, соседствуя с пустой ячейкой для вклеивания фотографии следующей любовницы слева и знойной Камен в изумрудном ошейнике, давящей лыбу по правую сторону, а поскольку nowadays приобретать опыт тесного межполового общения считалось незашкварным в четырнадцать (первая поллюция, петтинг на диванчике, неловкое «эм, а где салфетки?») или пятнадцать (возраст согласия, дающий карт-бланш юным прелестницам с бешенством матки обольщать молодых сексапилов без боязни, что тех упекут в тюрьму за совращение, при условии, что обе стороны, застигнутые врасплох, на суде подтвердят полное отсутствие давления), я, вздернув подбородок, отшучивалась, что скорее скопычусь старой девой, нежели Кора, пока еще не разлученная с душной матерью и переименованная after marriage в Персефону, подпустит к себе кого-то, не дождавшись каноничного супруга, угостившего ее гранатовыми зернами владыку подземного царства, и лишь когда довлеющие надо мной тени, принуждающие влиться в мейнстрим, ослепленные яркими вспышками костра самосознания, разгоревшегося на поленьях опыта, постепенно обращающихся в золу мудрости, отступив, истаяли в вышине, а самодостаточность вызрела в целую ветвь, усыпанную наливными яблочками (еще больше метафор, пожалуйста, чтобы окончательно запутать читателя), я призналась себе в том, что категорически не желаю перекраивать свою эксклюзивность в угоду общественным деятелям, невзирая на повсеместную демократию (диктатур на планете, к счастью, меньше, чем пальцев на одной руке: далекая, покрытая туманами Элозия, да несколько деградировавших стран в Центральной Азии) не оставляющим надежд to make this world transparent like a glass, как будто их мирок настолько хрупок, что падет аки карточный домик от перестановки мест слагаемых, никоим образом не влияющей (откройте любой учебник математики за третий класс) на финальный результат.
    Мистер Грэнтэм слово свое сдержал, открыл в «Мидасе» счет на мое имя, перевел четыреста тысяч таллеров, коих с лихвой хватило не только на оплату трех лет учебы в медицинском колледже, но и позволило не горбатиться в «Макдональдсе», жертвуя сном, чтобы своевременно оплачивать аренду квартиры, и невзирая на трудности с усвоением огромного количества материалов в сжатые сроки, я, поступившая с первого раза на нужный факультет, окончила его с одной лишь пересдачей экзамена зловредной Зине Лаберруз, читающей лекции по педиатрии, из принципа рисовавшей нам плохие оценки, потому что, цитирую старую сумасбродку, «коль не владеете знаниями на уровне преподавателя, рассчитывать на «A» в табеле нечего», и если почти все на потоке смирились с отвратительным гонором спесивой профессорши, каждый год грозящейся уйти на пенсию и выращивать гладиолусы, но уступавшей просьбам руководства задержаться на кафедре еще чуть-чуть, я, планировавшая пройти практику в частной лечебнице а не выносить судно из-под разлагающихся мумий, подвергшихся геронтофилу Альцгеймеру, доказала мадам Лаберруз, что моего упрямства хватит для того, чтобы докучать ей все лето, пока она не признает имеющиеся у меня knowledges достаточными и не выведет, скривившись как обезьянка, сожравшая дольку посыпанного сахарной пудрой лимона под графой со своим предметом твердую «B» и, решив, что мне следует отдохнуть от сырости и поехать туда, где необязательно отращивать жабры, чтобы уметь вдыхать пресыщенный влагой кислород, выбрала славящийся мягким климатом Новый Лорреан и, отправив запрос директрисе новенькой лечебницы для душевнобольных «Тунор», устроила прощальный пикничок для Линкесты, мечтающей вырасти похожей на меня единоутробной сестры, рожденной Марипосой по заказу мистера Синглтона за определенную сумму (мне в ту пору минуло одиннадцать), and though Мордред относился ко мне более чем прохладно и, подозреваю, запрещал дочери видеться со мной слишком часто, видимо, остерегаясь, что я унаследовала от матушки тягу к оргиям и беспорядочным связям с гастарбайтерами, своенравная малышка, шантажируя father пожаловаться органам опеки на тиранию, выбила разрешение на прогулки по набережной every week, и каждую субботу (если никто из нас не подхватывал како-нибудь вирус) мы швыряли гроздья попкорна приставучим чайкам, норовящим ущипнуть занимающихся йогой позеров за гладко выбритые лодыжки, запечатлевали на древний полароид castles of cloud, подтаявшими шариками мороженного громоздящимися над маслянисто поблескивающей рябью неугомонного океана, а с наступлением темноты забирались на заднее сиденье автомобиля, позаимствованного у Боракса и, позволяя отблескам полнолуния, отраженного и раздробленного темными стеклами окон гостиниц и отелей рыбьей чешуей усеять our faces, нарочито лиходейским шепотом рассказывали страшные сказки о парящих над Хонгкайддо исполинских шарах, захватывающих и уносящих горожан в скалистые ущелья на съедение волшебной птицы Ходук, об оживших волосах покончившей с собой иудальянки, приползших отомстить бросившему их владелицу парню, о странной прелестнице, никогда не умирающей и способной как морская звезда воспроизвести себя заново из фаланги мизинца и, клятвенно заверив sister навещать ее дважды в год (на Рождество и Birthday), побросала пожитки в приобретенную специально для путешествий спортивную сумку нехитрые пожитки and without doubts оставила позади Сиэддль, вызывающий крайне противоречивые feelings и, отдавая себе отчет, что in the future непременно поддамся на провокации ностальгии и навещу sweet (зачеркнуто, заменено на более достоверное «bitter») home, села в автобус и, прислонившись виском к покрытому снаружи толстым слоем пыли window задремала, разрешила проникающим сквозь плотно сомкнутые веки кругляшкам разной степени сплющенности (припадочное мигание восхода сквозь частокол столбов и деревьев) трансформироваться в образы из сновидений, волшебной силой катарсиса освобождающий сознание от непомерно тягостных дум, оставляя на потом стенания совести, шепчущей, что Миккельсон-младший, каким бы гандоном он ни являлся, должен был отправиться на нары и отсидеть несколько пожизненных, а не покоиться в лакированном гробу, и доводы разума вроде того, что не останови я Калхаса, пострадало бы куда больше народу, действовали слабо, и мнемогеничный до тошноты, криво улыбающийся, он оккупантом вторгался в мои грезы, разваливался в кресле и, дымя кубинской сигарой, шипел, что сделает со мной, когда воскреснет и полуразложившимся зомбаком двинется по оставленному мной следу.
    Сеньорита Кинг-Бинош, хорошо сохранившаяся дама с подчеркивающей ее индивидуальность сединой и странной манерой саркастически фыркать на любой из вопросов, задаваемый интернами, точно они сморозили глупость, представила меня своей заместительнице Ремедиос Альварес, смуглой, стремительной, шумно сморкающейся (аллергия на распускающиеся к концу осени астры), администраторше Хайди Филдинг, меланхолично жующей баблгам за стойкой и читающей одну и ту же книгу авторства Гагаты Херстин (есть подозрения, что хитрая девица просто спит с открытыми глазами), заведующей отделением для буйнопомешанных Эмме Доббс, напоминающей курицу (крошечная голова, полная шея, узкие надплечья, постепенно расширяющееся ближе к тазу туловище и хилые, коротенькие ноги), Анхелике Ганн (медсестра с незапоминающейся внешностью) и Пруденсио Хейглу (неразговорчивый санитар, предположительно сохнущий по ласково курлычущей Эммочке), и спустя пару месяцев я наловчилась уворачиваться от тумаков Диномахи Марантино, оперной певицы, страдающей раздвоением личности, катализатором к которому стал сделанный в девятнадцать аборт: сложив  согнутые в локтях руки люлькой, она качала умерщвленного years ago малютку, а затем, едва заботливую мамашу сменяло альтер эго, билась лбом о стены, вопила «где мой ребенок, верните его обратно», ощупывала свой дряблый живот и успокаивалась, убежденная, что валики жира в районе пупка - признаки беременности и ладить с Аяксом Тероном, считавшим себя величайшим правителем, стоящим у руля державы с труднопроизносимым названием, разросшейся на одном из спутников газового гиганта после того, как наше светило, взорвавшись, поглотило планеты земной группы, исполняя роль сноровистой служанки, прибывшей дабы, отвесив поклон уважаемому правителю, проследить за тем, чтобы он позавтракал манной кашей и принял прописанные ему барбитураты, а совершенно случайно познакомившись с тихим, почти не покидающим свою палату Юстасом Эвереттом, пытающим осилить «Песнь о Нибелунгах», покорно глотающим все, чем пичкала его Ганн, загремевшим сюда из-за шизофрении, спровоцированной тотальным равнодушием матери, долго не могла поверить, что столь прелестный, ассоциирующийся с доблестным рыцарем Круглого стола, разбивающим сердце придворных дам изумительными ямочками на щеках херувим в моменты обострения исторгает из себя обед, судорожно запрокидывая голову так, что заострившийся кадык пронзает плоть изнутри, точно стремящийся вылезти наружу паразит и воет, призывая явиться шиншиллу по имени Гносс, а когда не скрывая отвращения к возложенным на нее обязательствам Анхелика, не рассчитывая на положительный ответ, в шутку предложила поменяться местами и, пока она утешает рыдающую Диномаху, переодеть обмочившегося парня, находящегося here без малого восемь лет (нулевой прогресс, неотвратимые ухудшение, характеризующиеся сниженной концентрацией, вялостью и подавленностью), я, лелея надежды хотя б отчасти облегчить страдания несчастного, никому не нужного юноши, ломанулась в his room, сунула электронный ключ в прорезь и, осторожно раздев, стерла влажной салфеткой обильную пену с нижней губы, прошлась влажным полотенцем по бедрам, не испытывая ни смущения, ни вожделения при виде гениталий, переодела в свежее белье и, позвав на подмогу Пруденсио, переложила fellow на кушетку, отбросила налипшие на лоб кудряшки и огладив кончиком указательного пальца скулу, подумала, что, окажись на его месте, я определенно хотела бы, чтобы по отношению ко мне применили запрещенный в некоторых штатах препарат, полностью стирающий memory. Разумеется, с точки зрения практикующего специалиста это неэтично, поскольку Эверетт не подписывал согласия на проведение данной процедуры, но, насколько мне известно, в Новом Лорреане могут посадить за использование обнуляющей память инъекции, и Каталина, амбициозно рассчитывающая годика через три-четыре занять пост главы министерства здравоохранения СШГ, не согласится рискнуть репутацией, that’s why мне придется взять всю ответственность на себя, но невозможность работать по специальности определенно стоит того, чтобы подарить Юстасу second chance, - отправившись в Рио-де-Феврейро, мы арендуем уютный коттедж в километре от пляжа, будем представляться докучливым соседям братом с сестрой: я обрету new sense of life в заботе о славном мальчике, брошенном мерзавкой Шанталь, а он, в свой черед, получит opportunity зачеркнуть все, что спровоцировало досадливые помехи беззаботно испивать нектар de la vie, начнет звать меня «hermana» и не подвергнет сомнению складно изложенную легенду о том, что мы - погодки, разгильдяйски сбагренные в детский дом, пообещавшие всегда держаться together. Солнечные лучи, беспорядочно отсканированные на сизом линолеуме, зашевелились разбуженным, но не желающем расставаться с дремотой опоссумчиком, прилегшем отдохнуть после сытной трапезы; два блика, сложившиеся в трапецию и парящий над нею неравнобедренный треугольник, походили на акт свершившейся казни - точно плоскому, геомертически-двухмерному человеку отрубили голову, а вскочивший на дыбы полукруг, стоило встать и направиться к входу, взобрался на мою брючину, нахально указывая на колонии пылинок, свивших гнезда в надколенной складке. Наверное, так проявляет себя кроющийся в глубинах подсознания материнский инстинкт, ищущий решение проблемы в обход становления полноценным родителем, однако каким бы ни были резоны, сподвигшие меня на совершение еще одного, менее тяжкого нежели убийство преступления, я не посмею пройти мимо того, кто нуждается в защите. Это ведь так просто: протянуть руку, приласкать распятую на мостовой раненную, озябшую птицу с перебитым крылом, спрятать трепещущее существо за пазуху и, твердым шагом пересекая улицу, почувствовать разливающееся around your heart тепло оттого, что находящийся одной ногой в могиле чудаковатый король Пеллеас, удящий рыбу в окруженном неприветливыми болотами озере, мгновенно исцеляется, отпив melted water из замороженной, покрытой толстой корой сиреневого льда чаши (инкрустированной, как вы догадываетесь, самоцветами), дарующей своему владельцу все невозможные, возможные блага.